Косенков Виктор. Моя война

   — Потому что нет ничего более асексуального, чем руководящая большим коллективом женщина. Слишком много ненависти. Слишком много забот. Она уже не в состоянии подумать о себе. Она думает о своем внешнем виде только потому, что это часть ее работы. Работы, которая высасывает ее и иссушает.
   — Ну хорошо, а что же по-твоему женщина должна и может делать?
   — О, это очень просто и сложно одновременно.
   Джамаль находился в состоянии ожидания. Он только что заключил большое пари, и теперь ему оставалось лишь ждать, когда, наконец, произойдет то событие, которое он предсказывал.
   — Женщина должна постоянно расти над собой. Она должна развиваться, ни на минуту не останавливаться. Не поддаваться желанию бросить все и больше не бежать вперед. В каком-то смысле женщина должна быть ницшеанкой. К сожалению, большинство этому правилу не следуют. В этом причина большинства разводов.
   — Почему?
   — Ну, очень просто. Мужчина по своей природе существо, находящееся в постоянной экспансии. Он обречен осваивать неизведанные им территории, искать что-то новое, двигаться вперед, убивать мамонтов, образно выражаясь. Это желание прогресса заложено в нем изначально. Вступая в брак, он стремится обеспечить себе надежный тыл, прикрытие на случай временных неудач. Поскольку экспансивное движение подразумевает в себе развитие его личности, то вскоре мужчина замечает, что тот надежный тыл, гнездо, пещера, стала для него мала. Тесна. Ему хочется чего-то большего. Этого требует его развившаяся личность. Но женщина, если она не развивается вместе с мужчиной, не желает перемен. Старое гнездо как раз под ее размеры, не больше и не меньше. В большем меньше уюта, а в меньшем тесно. Ведь именно женщина отвечает за строительство гнезда, за его обжитость. В этом вопросе очень много зависит от нее. Так в итоге возникает противоречие, которое разрывает брак изнутри. Своеобразная разница потенциалов. Так что одна из главных задач женщины, одна из ее почетных задач — заниматься собственным саморазвитием, расти. Потому что природа, которой в голову не приходил институт брака, не заложила в женщине этой функции. Ведь у животных в этом нет необходимости. Получается, что женщина в данном вопросе превосходит мужчину. Она улучшает свою природу. Точнее, должна улучшать. Мужчина же только пользуется тем, что заложено в нем изначально. Так что я ни в коем случае не мужской шовинист. Я восхищаюсь женщинами, которые развивают себя. Совершенно искренне.
   — Интересно, — сказала я, складывая нож с вилкой на тарелке.
   Есть не хотелось. Хотелось беседовать дальше, как всегда, когда говоришь с Джамалем.
   — А если происходит наоборот? Мужчина перестает расти?
   — Это другая причина для развода, — невозмутимо ответил Джамаль. — Наиболее печальная, потому что свидетельствует о деградации мужчины-самца. Он забыл свою цель от природы. Он позабыл свое божественное предназначение. Это очень грустно. И если женщина, развиваясь, превзошла мужчину, существо, которому природой положено двигаться вперед, она вполне может уйти от него, потому что такой мужчина уже не способствует эволюции.
   — Сильно развил… А что ты говорил про успешную работу?
   — А, да, — Джамаль поднял указательный палец к потолку. — Дело в том, что прирост населения в подконтрольных нам областях снизился.
   — И что это означает? Разве это успех?
   — В этой местности да. Благосостояние людей выросло.
   — Не нахожу связи. Джамаль криво усмехнулся.
   — Видишь ли, различные противозачаточные средства, в том числе и презервативы, стоят денег.
   Он встал из-за столика, поставил свою и мою посуду на поднос и направился в сторону мойки.
   — Вот это вывод! — крикнула я вслед.
   — Да, — не оборачиваясь, сказал Джамаль. — Мне тоже нравится.
   Мы встретились снова у выхода из столовой.
   — Но ведь бывают браки, которые не распадаются. И никакой экспансии с одной стороны, и никакого развития с другой.
   — Ну да, — снова согласился он. — С какой стати им распадаться? Оба партнера одинаково несчастливы, и оба одинаково уютно чувствуют себя в своей клетке. Они даже не понимают, почему они несчастливы. Они ругаются друг с другом, пьют пиво, включают телевизор. Муж тупо смотрит футбол. Жена так же тупо бросает белье в стиральную машину и готовит невкусный обед. Знаешь, какая это гадость, когда еда приготовлена без души? Может быть пересоленным салат, непрожаренная картошка, жесткое мясо, но если все это делалось с душой, для любимого человека — это все равно вкусно. В этом секрет хороших поваров. Они очень любят свое дело. Но хуже всего, что такие семьи заводят детей. И ладно если бы они их просто рожали, так нет, они еще и калечат их, вбивая в шаблон, из которого не могут и не хотят вырваться.
   — Ты хочешь сказать, что этот шаблон сделан кем-то до них?
   — Не совсем так. Может показаться, что кто-то другой заставил этих людей стать такими. Нет. Ни государство, ни корпорации, ни мафия тут не при чем. Во всех этих организациях достаточно умных людей, которые понимают, что насильно удерживать природу человека в определенных рамках невыгодно. Даже трава пробивает асфальт, а что уж говорить о человеке. Все гораздо тоньше. И глобальней, что ли… Человек — существо сложное, а все сложное стремится к энтропии. К упрощению, к распаду на более простые частицы. Многие поддаются этому потоку. Валяются на диване, рыгают от пива в телевизор и считают, что у них все в порядке. Они сами забираются в шаблоны, в блоки, границы. Государство, корпорации только способствуют этому процессу. Немного подталкивают с помощью идеологической машины, немного поглаживают… И все. Это нормально для государства. Представь себе картину, когда телегу пытаются сделать из деталей, которые не подходят ни под какой стандарт, причудливо изогнуты в разных измерениях. Такая телега не то что не поедет, а вообще не будет построена. Также и государство, для его построения требуются стандартизированные детали и винтики. Только так государственная машина может функционировать. И это естественно, когда налажен аппарат для штамповки тех или иных винтиков, служащих Системе. Может быть, это даже хорошо и в определенных количествах необходимо. Но беда в том, что штамповка винтиков обретает настолько глобальный характер, что само наличие элементов, выпадающих из общей схемы, вызывает в обществе острый приступ кухонной ксенофобии. Это уже не поддерживание работы государства, а тотальная стандартизация. К шаблонному человеку проще подобрать ключик, проще заставить его сделать что-либо. Даже не подобрать, а выбрать, как коридорный в гостинице выбирает ключи из связки.
   — Ты анархист.
   — Наверное, так. Я не считаю государство высшей формой человеческого существования. Но это уже детали. Кстати, — Джамаль вдруг остановился. Мы немного не дошли до корпуса, где работали. — Ты не хочешь сделать ставку? Я могу подсказать выгодную позицию. Конечно, все уже заключено в сейф, но всегда есть возможность…
   — Нет, нет, Джамаль, — замахала я руками. — Ставить против мнения своего руководителя — занятие неблагодарное по отношению к нему, а ставить за его мнение — такое же неблагодарное в отношении коллектива. Я, пожалуй, буду сохранять нейтралитет.
   — Как хочешь, — пожал плечами Джамаль. — А что ты думаешь по поводу этого материала?
   Он протянул мне маленький диск в мягком пакетике.
   — Пока ничего, — сказала я. — Что это?
   — Подборка статей. Сделай анализ и выясни, что это. Можешь задействовать всех оперативников, которые подчиняются нашему отделу.
   — Но это же три человека, все остальные загружены по полной программе. Сам знаешь, сейчас время сбора урожая…
   — Ну, — Джамаль хитро прищурился, — придумай что-нибудь. Ты же очень способная женщина. И он поднялся по лестнице в свой кабинет.
   Вот тебе раз! Получается, что он совсем не случайно подсел сегодня к моему столику. Да… Вот они, особенности стратегического мышления. Ничего не делается просто так. Все подчинено одной цели.
   Собственно, на диске, который мне передал Джамаль, была только одна статья. Правда, с многообещающим, в прямом смысле слова, названием:
   “Уникальная система защиты от радиационного поражения сделает бесперспективным ядерное оружие массового поражения”.
   Текст был построен по принципу action-story. Журналист подробно, но слегка занудно описывает, как его допустили в некую секретную лабораторию, как он проходил системы охраны, подписывал какие-то документы. Эту часть я постаралась опустить, вылавливая в мутной воде статьи крупицы смысла.
   “…новая технология, “Малазо Мунгу”, позволяет создать абсолютную непроницаемость для всех видов радиации. Эта технология не является дорогостоящей и вполне по силам нашей стране. Такое заявление нам сделали ученые лаборатории.
   — Проблема радиационного загрязнения, сильно раздутая в последнее время, — сказал нам руководитель проекта Сикх Гатхиа, — является для нашей лаборатории приоритетной. Оставим в стороне вопросы, связанные с паникой, охватывающей общество, едва речь заходит о ядерных отходах, гамма-излучении, радиации, атомных бомбах, электростанциях. Пусть этим занимаются социологи. Серьезным ученым и без того ясно, что все это, мягко говоря, несколько преувеличено. Мы работаем с радиацией много лет, плотно исследуем, в том числе и ее воздействие на человеческий организм. Так что мы знаем, что говорим. Но дело сейчас не в этом. Наконец мы можем похвастаться реальными успехами в области защиты от радиационного заражения. Материал не только защищает от проникающего излучения, но и не подвержен основным видам коррозии.
   — То есть он почти вечен.
   — Почти, — Сикх Гатхиа сдержанно улыбнулся.
   — Скажите, какова область применения этого материала, технологии? Хотя это понятно сразу, но все же читателям будет интересен взгляд профессионала.
   — В первую очередь, это атомные станции. Затем все, что так или иначе связано с радиацией. Реакторы, военная промышленность, исследовательские институты… Одним словом, везде, где излучение превышает естественный фон, может применяться “Малазо Мунгу”.
   — А что вы скажете по поводу бесперспективности атомного оружия?
   — Об этом говорить еще рано. Ведь материал проходит стадию лабораторных исследований. Поэтому о его конкретном применении, да еще в военных целях, пока упоминать не стоит.
   — А если предположить, что…”
   Потом журналист и завлаб долго и противно ласкали друг друга еще страницу.
   В конце файла стояла приписка: “Количество публикаций, посвященных проблеме радиации и радиационного загрязнения, выросло за последние два месяца на 2 %. Из них положительных — 45 %. Разберись”.
   Я набрала на видеофоне номер Джамаля. Аппарат судорожно пискнул, экран показал какие-то размытые полосы. Присмотревшись, я поняла, что это берет Джамаля, накинутый на телефон. Начальник отдыхает. Из динамиков доносилось судорожное всхлипывание. Начальник отдыхает не один.
   Я деликатно, но громко прокашлялась.
   — Кого там принесло?
   — Меня, — ответила я.
   А что еще принято отвечать в такой ситуации? Вполне может быть, что воспитанный человек повесил бы трубку. Решить, воспитанный я человек или нет, я не успела. Джамаль стянул берет с видео и радостно заулыбался. Одеться он при этом не соизволил.
   — Привет! Решила сделать ставку?
   — Нет. Хуже. Спросить.
   Начальство изобразило удивленное выражение лица. На заднем плане я увидела двух девушек из обслуживающего персонала.
   — Что означает “положительные публикации”?
   Джамаль сделал брови домиком.
   — Ну, на том диске, который ты мне дал…
   — Ах, это! Да, помню. Это означает, что публикации в прессе давали положительную оценку тем или иным событиям, связанным с проблемой радиоактивного заражения. Этому вопросу уделяется сейчас почему-то большое внимание. И этот материал… Ты разберись, что к чему. Считай, что это целиком и полностью твоя операция. Хорошо?
   — Все поняла.
   — Тогда удачи.
   — Погоди. А, — я слегка замялась, — каких результатов ты ждешь?
   Джамаль пристально посмотрел на меня.
   — Выясни, что не так с этим проектом.
   — Ты уверен, что там есть что искать?
   — Более чем.
   Джамаль кинул берет в сторону и направился к постели. Некоторое время я рассматривала его поджарую задницу, а потом отключилась.
   Перечитав снова статью, я почувствовала что-то знакомое. Неуловимо знакомый почерк. Дурацкое название проекта в переводе с суахили звучит, как “спящий Бог” или как-то похоже. Вздор, по идее, но странно беспокойно на душе.
 
   Деревня Чандипур. 80 километров от Дели
   Сегодня было особенно жарко. Солнце пристально рассматривало маленькую точку на карте, проникало своим обжигающим взглядом в каждую щель. Даже тень не могла воспротивиться этому вниманию. Лучи жгли через раскаленные крыши, сквозь вибрирующий от жара воздух. Городок задыхался в липких объятиях лета.
   Высушенным до костей индусам все это было безразлично. В серых набедренных повязках вдоль дороги сидели старики, их глаза видели что-то в колышущемся мареве. Вездесущие коровы. Куры.
   Маленькая точка на карте игнорировала пристальное внимание светила. Казалось, вся деревня погрузилась в какое-то странное подобие медитативного транса, ведущего прямиком в ночь, в нирвану, в пустоту.
   Несмотря на общую в Индии перенаселенность, в Чандипуре можно было по пальцам пересчитать маленьких детей. Немногочисленные молодые мужчины постоянно мотались в соседние городки на заработки, часто не возвращаясь вовсе. Оставались толь-, ко женщины, дети и старики. Никто не жаловался. Никто не возражал. Деревня, бывшая раньше небольшим, но перспективным городком, умирала, таяла, как кусочек воска на горячей плите. Я жила здесь уже месяц.
   Поселившись в доме у Хакима, я быстро нашла общий язык с хозяином и с его сыном. Сам Хаким почти все время пропадал в Дели, работая там в ресторане мойщиком посуды. Приезжал он, на моей памяти, только два раза, закатывал гулянку на всю деревню и уезжал обратно. Его сын, Джанар, был моим любовником. Молодой, поджарый, как волк-подросток, с правильными чертами лица и неутомимым восемнадцатилетним телом. Чудный парнишка.
   К тому же он работал, как и вся молодежь в Чан-дипуре, в Лабораториях. Именно так, с большой буквы тут говорили о белоснежном, семиэтажном здании.
   Лаборатории принадлежали какой-то мелкой подставной корпорации. Дальше названия я не продвинулась. При попытке копнуть глубже я столкнула такую лавину, что была вынуждена быстренько сделать ноги из Дели, где производила поиски по заданию Джамаля. Все, что мне удалось узнать, — это точка на карте, которую сейчас пристально рассматривало Солнце. Любая информационная ниточка перед тем, как оборваться, вела в Чандипур. К Лабораториям.
   И вот я уже месяц хожу вокруг да около семиэтажного здания, как лиса вокруг недоступного винограда.
   Словно дыра в пылающий ад, отворилась дверь, и на пороге возник Джанар. Заскочил внутрь, встряхнулся, как мокрый пес и прямо на пороге начал скидывать с себя пропыленную одежду.
   — А не рано ли? — ехидно поинтересовалась я.
   — Что не рано? — спросил он, путаясь в ремнях. Что за дурацкая мода пошла по всему миру вешать на пояс по четыре, а то и пять ремней?
   — Ну, может быть, ты хочешь есть?
   — Есть? — он, наконец, справился с застежками. Брюки упали на пол. Этот мерзавец был без нижнего белья.
   — Есть будем потом, — резюмировала я.
   За обедом, приблизительно через час, он, запихивая себе за щеку по две ложки ароматного супа, говорил:
   — Внутрь никого не пускают. Там здоровенные ворота, детекторы, охрана, сканирование личности, доступ лишь по пропускам. В общем, ерунда.
   — Ну, убирает же там кто-нибудь?
   — Железяки там убирают.
   — Кто?
   — Машины типа роботов, — пояснил Джанар, наваливая себе добавки.
   Он ел жадно, с наслаждением. Собственно, он и жил так, жадно, с наслаждением, стараясь побыстрее урвать наиболее вкусный кусок.
   — А если они ломаются?
   — Их вытаскивают наружу — и в ремонт. Или на свалку.
   — А ты принес то, что я просила?
   — Нет, — Джанар покачал головой, — Никаких документов, никаких чертежей, ничего. Там систему охраны ужесточили. Секут за всем, что движется. Но есть один момент…
   — Очень внимательно тебя слушаю, — я пригнулась к столу.
   Джанар замолчал, сосредоточенно дожевывая, и уставился в вырез моего платья.
   — Не отвлекайся…
   — Легко тебе говорить…
   — Слушай, а чем ты собираешься заниматься? — вдруг спросила я.
   — Прямо сейчас или вообще? — парнишка отличался совершенно необузданной сексуальной активностью.
   — Вообще. Ведь скорее всего Лаборатории прикроют.
   — Подамся в Дели. У меня там знакомые, — ни минуты не адумавшись, ответил он.
   — И что ты там будешь делать?
   — Да то же самое, что и тут. С женщинами спать. Конечно, дороже с мужчинами, но мне не хочется. С женщинами и безопасней, и удовольствия больше.
   — Хорошенькие у тебя планы!
   — Мне тоже нравятся.
   — Так что там за моменты?
   — В Лаборатории? Есть там один человек. Его то ли обидели, то ли еще что-то… В общем, недоволен сильно. Всем. Информация, говорит, теперь дорого стоит.
   — И?
   — Я к нему подкатил, мол, если на его информацию покупатель найдется, то 4jo он будет делать? А он мне прямо так и отвечает, буду, говорит, его ждать завтра ночью возле сельского кладбища. Представляешь?
   — Может быть, провокатор.
   — Да вроде не похож, — Джанар растрепал черную копну волос.
   — А как ты думаешь выглядит провокатор? Он рябой, горбатьгй и с заячьей губой?
   — Ничего я такого не думаю, просто боится он, трясется, как лист. Да и к тому же уволят его скоро. Я в административном корпусе в вентиляции копался, там проходчик застрял, это машинка такая маленькая, дурная, бродит по вентиляции, чистит, если надо, застревает все время, сволочь. Когда я его выковыривал, разговор слышал. Того парня уволят скоро.
   — Удачно. Конечно, если это не подставка.
   — Ну, тут ты сама смотри. Тебе решать. Главное, что он будет ждать сегодня у кладбища. Ночью.
   — Ночью, — передразнила я его. — Ночь длинная. Время?
   — Ночь начинается в двенадцать часов, — рассудил Джанар. — Так что иди в час, не ошибешься. Я думаю, ему эта встреча нужна еще больше, чем тебе. Он денег хочет.
   Парнишка отодвинул тарелку в сторону.
   — До ночи далеко. Чем будем заниматься?
   Во влажной глубине его глаз плавала темнота. Иногда мне казалось, что и под смуглой кожей нет крови, а только жидкая, переливающаяся, пульсирующая тьма. Есть такие люди. Когда смотришь им в глаза, рот наполняется слюной, а дыхание само по себе учащается. Обуздание — вот слово для таких людей. Они всегда готовы поддаться вам, чтобы потом, через эту мнимую слабость, обуздать чужую природу. Чаще это женщины, но случается, что такими бывают и мужчины.
   Наверное, виновата жара и изматывающее, напряженное ожидание в течение целого месяца, но мне показалось что-то темное в центре лба Джанара, на фоне небесно-голубой кожи. Я моргнула, и все снова встало на свои места.
   Парнишка пересел поближе. Его тело, напряженное, как пружина, ждало сигнала.
   — Определенно, к твоему рождению имел отношение любвеобильный Кришна, — сказала я.
   Он ничего не ответил. Только улыбнулся. В эту улыбку я его и поцеловала.
   Джанар со мной не пошел. Конечно, ему нужно было быть на работе с утра, но по тому, с какой активностью он отнекивался, я поняла, что мальчишка просто боится. Идти на кладбище ночью — это для особых извращенцев. А моего малолетнего Дон Жуана не тянуло даже на мужчин, так что в этом смысле он был чист, никаких аномалий.,Собрав мне сумку, он преспокойно отправился спать. Ну что ж, дитя своего века, маленькое циничное чудовище. Тем он мне и нравился.
   Индийское кладбище мало напоминает его европейские аналоги. Конечно, в крупных городах все уже приведено в соответствие с так называемыми евронормами, но в глубинке…
   На площади с небольшое футбольное поле раскиданы в беспорядке .могильные холмики. В основном это присыпанные землей остатки погребальных костров. Никакого порядка тут нет. За многие столетия новые могильники наползают на старые — так кладбище поднимается все выше и выше. Получается своеобразная возвышенность, рукотворная могильная гора. Наверное, это хороший памятник для мертвых и дорогой подарок для будущих археологов.
   Взбираясь по склону, я все прикидывала в голове шансы нарваться на провокатора. Получалось что-то напоминающее старый анекдот:
   —Каковы ваши шансы увидеть НЛО?
   — Пятьдесят на пятьдесят.
   — Почему?
   — Либо увижу, либо не увижу.
   Правда, в данном случае процентное соотношение было несколько иным. Лаборатории не производили впечатления объекта с высоким уровнем секретности. Иначе местных кадров в здании не было бы вообще, а само здание находилось бы где-нибудь на островах. В случае совсем уж клинической секретности, этих островов не было бы даже на карте.
   Справа по склону покатились камни. Я замерла.
   Черт его знает, что там шляется в темноте. Может быть, собака или ящерица, может мой “язык”, а может быть… А может быть все что угодно, после приключений в Джайпуре я ничему особенно не удивляюсь.
   Шорох послышался снова, но теперь слева.
   Очень хорошо. Стараясь не производить лишнего шума, я поползла вперед. Наиболее вероятное место встречи — на вершине холма. И потом, гораздо удобнее встречаться с неизвестным на ровной поверхности, а не на осыпающемся склоне.
   Когда до конца подъема оставались считанные метры, камни посыпались мне под ноги. Я осторожно подняла голову.
   Темнота была абсолютной, но я чувствовала чье-то присутствие впереди. Причем я не видела того, кто стоял передо мной, однако мне почему-то подумалось, что ему меня прекрасно видно.
   Пистолет сам собой оказался у меня в руке. Осторожно я присела на одно колено и придавила курок. Под стволом вспыхнул маленький узко направленный фонарик. Луч света уперся в обнаженную женскую грудь. Мне потребовалось некоторое усилие, чтобы понять, кто передо мной. Кожа в темных разводах, кровоточащие царапины… Свет от маленького фонарика не мог высветить большую картину. Впереди стояла женщина, как мне показалось, абсолютно обнаженная, с разрисованным телом. Спутанные волосы были стянуты сзади в длинный хвост. Луч света уперся в ее лицо, в немигающие глаза с огромными зрачками. Женщина молчала, я тоже.
   Затянувшуюся паузу прервал шорох слева, чей-то испуганный вскрик, звук падения. Женщина дернулась и метнулась вправо. Я царапнула темноту фонариком и увидела лишь следы босых ног на песке…
   — Боги, помилуйте, боги, помилуйте!.. — звучал слева испуганный мужской голос явно моего “языка”.
   Выбрался, идиот, на свет фонарика и, увидев такое пугало, загремел по склону вниз. Ну, и стоило сюда взбираться?
   Какое-то седьмое чувство говорило мне, что на сегодня запас мистики и неожиданностей иссяк. Оставалась рутинная работа. Засунув пистолет в кобуру, я достала из сумки фонарик побольше и, стараясь не скользить, направилась вниз.
   — Боги, помилосердствуйте, боги…
   — Заткнись! — грубо прервала я причитания. — Перебудишь весь поселок.
   — Кто тут? — испугался “язык”.
   Я включила фонарь и направила луч света ему в лицо. Индус. На вид лет сорока или старше. Лицо узкое, запуганное. Глаза разного цвета. Левый чуть темнее, почти черный. Или это кажется в свете фонаря?
   — Отвечай быстро и четко. Может быть, тогда с тобой ничего не случится.
   — Что?
   — Я буду спрашивать! У тебя есть информация о Лаборатории? Есть или нет?!
   — Есть, есть! —Он в страхе пытался отползти подальше. — Все есть!
   — Сейчас ты мне расскажешь все, что тебе известно, и я тебя награжу. Если информация мне будет не нужна, ты не получишь ничего. Если будет что-то полезное, ты уйдешь отсюда богатым человеком. Понял?
   — Понял. Но моя информация стоит дорого! Гули не обманешь. Гули знает цену!
   Индуса хлебом не корми, а дай поторговаться. Даже на грани жизни и смерти он будет искать выгоду. Вот тебе и таинственный Восток!
   — А знает ли, Гули, сколько стоит в эту минуту его жизнь? — спросила я, справедливо рассудив, что Гули — имя “языка”.
   — Добрая госпожа, добрая госпожа… Какой вам толк от мертвого Гули? Мертвый Гули сразу все забудет…
   — Надо будет, вспомнишь, — пообещала я. — Видел тут кого-нибудь?
   — Тут? — индус насторожился и, как мне показалось, слегка прижался к земле. — Никого не видел.
   — Видел, — удовлетворенно подтвердила я. — Ты ведь ее видел!
   — Кого?
   — Кого?! Ту милую женщину!..
   — Не называйте тантрика милой женщиной! — Гули замахал руками, озираясь. — Вообще не говорите о нем. Вы не знаете наших обычаев и наших порядков! Зачем вам нужны эти неприятности? Что я сделал вам плохого? Ничего я не видел…
   — Так вот, если ты будешь упорствовать, я тебя убью, а потом буду разговаривать уже с твоим трупом. Это понятно? Думаю, вполне. Теперь давай начнем разговор. Я начинаю уставать.
   Гули ничего не ответил, лишь моргал, загораживаясь от света ладонью.
   Я возвращалась изрядно озадаченная. Про то, что история имеет тенденцию развиваться по спирали, я слышала. Но всему же есть предел, в конце концов.
   Гули рассказал достаточно много. И будь на моем месте агент другой корпорации или скупщик информации, “язык” ушел бы богатым и счастливым. Однако для меня этого было недостаточно. Впрочем, вряд ли Гули сильно обиделся. Он ушел живой и при деньгах.