Страница:
Алан закрылся щитом:
— Приготовиться! — Потом отвел щит вбок. — Смирно!
Он повторил это движение еще несколько раз, а потом гаркнул, не хуже Антона Михайловича:
— Смирно!
Строй вздрогнул. Щелкнули каблуки. Грохнул пластик щитов.
— Вольно!
Дубинки опустились вниз. Край щита царапнул о камень.
— Смирно!
Солнце нещадно накаляло стадион. По телам курсантов потекли первые струйки пота.
— Вольно!
— Смирно! Приготовиться!
Алан пробежался вдоль строя. Вернулся обратно и спросил у Платона:
— На что похоже?
— Ну… — Тот замялся. С одной стороны, происходящее начинало казаться ему детским садом, а с другой — начальство, в лице Лукина, внимательно следило за событиями. — Похоже на фалангу…
— Нет. Не похоже, — ответил Алан. — Возьмите щит. Смирно! Приготовиться!
Алан поправил чрезмерно задранную дубинку и пристроился рядом.
— Смотрите, как должен щит товарища прилегать к вашему. Видите? Это чешуя. Через нее не должен проникнуть враг. Таким образом вы сможете сдерживать напор толпы или кого угодно. Если чешуи не будет, смотрите, что произойдет…
Алан подхватил с земли длинную деревянную дубину со смятенным концом, разогнался и изо всех сил врезал по щитам. Оглушительно грохнуло. В строю образовалась дыра, которая, впрочем, быстро заполнилась.
— В это отверстие побегут люди. Враги. Или… — Алан изогнулся и ткнул палкой, как копьем. Кто-то ойкнул, в строю снова образовалась дыра. — Видите. Чешуя. Смирно! Вольно!
Молодой человек вернулся назад:
— Теперь посмотрите на дубинку. Она довольно короткая. И больше всего напоминает римский меч. С одним ограничением — вы не можете наносить им эффективные колющие удары.
— Прямо фэнтези какое-то, — пробормотал Сергей, заливаясь потом. В его подъезде жило несколько таких же сумасшедших. Они называли себя ролевикамн, носились по всему городу в средневековой одежде, и была у них с Аланом одна общая черта — странный блеск в глазах, появляющийся, когда речь заходила о холодном оружии. Иванов считал таких людей законченными маньяками и постоянно ожидал, что когда-нибудь парнишек из его подъезда приведут в ближайшее отделение милиции за кровавую поножовщину.
— А значит, — продолжал тем временем Алан, размахивая дубинкой, — необходимо рубить! Сверху вниз, лучше в голову. Еще возможен вариант удара в плечо, для ломания кости ключицы. Очень хрупкая кость. Если противник повернулся к вам спиной, бейте в область почек. Это очень больно. Действуйте дубинкой как мечом. Рубите.
Алан сделал паузу, прошел несколько раз вдоль строя.
Сергей уже начал питать смутную надежду на то, что жестокосердный немец наконец скажет: «Для начала хватит». Но его надеждам не суждено было сбыться.
— А теперь мы немного походим. Я хочу посмотреть на ваше движение. Смирно! Приготовиться! Чешуя, чешуя!!!
Алан побежал вдоль строя, молотя «демократизатором» по щитам.
— Чешуя! Почему тут дыра?
Кто-то ойкнул. Остальные сдвинулись плотнее.
— Вперед, марш! — Алан махнул рукой.
Некоторое, как показалось Сергею, очень долгое время они топтали стадион из конца в конец. Делали развороты. Снова топтали. Вперед. Потом пятились назад. Все это время неугомонный немец бегал за ними, молотя то дубиной, то палкой, то арматурным прутком по щитам. Иногда он разбегался и, сжавшись в комок, прыгал на линию щитов, пытаясь пробить ее телом. В такие моменты курсанты с особым удовольствием напрягались и чуть-чуть поддавали Алану плечом. Чтобы жизнь медом не казалась. Бернард падал, стремительно вскакивал, выкрикивал что-то одобрительное и снова бежал вдоль движущегося строя. Иванов даже начал проникаться уважением к человеку, который способен на такой жаре так фанатично делать свое дело.
— Стоп! — наконец крикнул Алан. — Вольно! Немного отдохнем и походим уже по-другому. Пока все было плохо, но не ужасно. Будем ходить еще.
По строю пронесся стон.
После небольшой паузы Алан обратился к Платону:
— Как у вас нога?
— Болит, — честно ответил тот. — Но ходить могу.
— Вам и не надо. Равновесие удержите?
— Смотря на чем, — уклончиво сказал Платон, чувствуя подвох.
— На щите, — радостно объявил Алан. — Становитесь!
«Не уверен», — хотел сказать Платон, но не успел.
— Ребята! — завопил неугомонный немец. — Мне нужно пять человек сюда. Вот так. Аккуратно… Поднимаем. За строй, шагом марш!
— Аккуратно, мать вашу, уроните, — жалобно гудел Платон, враскорячку стоящий на возвышении.
— Теперь мы попробуем другой строй. Вот этот человек…
— Платон, — подсказал Антон Михайлович, который с живейшим интересом наблюдал за происходящим.
— Платон будет стоять наверху. А ваша задача — не дать ему упасть. Чтобы никто не мог добраться до него. Понятно? Так. Десять человек сюда. Остальные строятся…
«До чего долгий день, — вздохнул Сергей. — Как все-таки на стрельбах хорошо».
Глава 21
Глава 22
— Приготовиться! — Потом отвел щит вбок. — Смирно!
Он повторил это движение еще несколько раз, а потом гаркнул, не хуже Антона Михайловича:
— Смирно!
Строй вздрогнул. Щелкнули каблуки. Грохнул пластик щитов.
— Вольно!
Дубинки опустились вниз. Край щита царапнул о камень.
— Смирно!
Солнце нещадно накаляло стадион. По телам курсантов потекли первые струйки пота.
— Вольно!
— Смирно! Приготовиться!
Алан пробежался вдоль строя. Вернулся обратно и спросил у Платона:
— На что похоже?
— Ну… — Тот замялся. С одной стороны, происходящее начинало казаться ему детским садом, а с другой — начальство, в лице Лукина, внимательно следило за событиями. — Похоже на фалангу…
— Нет. Не похоже, — ответил Алан. — Возьмите щит. Смирно! Приготовиться!
Алан поправил чрезмерно задранную дубинку и пристроился рядом.
— Смотрите, как должен щит товарища прилегать к вашему. Видите? Это чешуя. Через нее не должен проникнуть враг. Таким образом вы сможете сдерживать напор толпы или кого угодно. Если чешуи не будет, смотрите, что произойдет…
Алан подхватил с земли длинную деревянную дубину со смятенным концом, разогнался и изо всех сил врезал по щитам. Оглушительно грохнуло. В строю образовалась дыра, которая, впрочем, быстро заполнилась.
— В это отверстие побегут люди. Враги. Или… — Алан изогнулся и ткнул палкой, как копьем. Кто-то ойкнул, в строю снова образовалась дыра. — Видите. Чешуя. Смирно! Вольно!
Молодой человек вернулся назад:
— Теперь посмотрите на дубинку. Она довольно короткая. И больше всего напоминает римский меч. С одним ограничением — вы не можете наносить им эффективные колющие удары.
— Прямо фэнтези какое-то, — пробормотал Сергей, заливаясь потом. В его подъезде жило несколько таких же сумасшедших. Они называли себя ролевикамн, носились по всему городу в средневековой одежде, и была у них с Аланом одна общая черта — странный блеск в глазах, появляющийся, когда речь заходила о холодном оружии. Иванов считал таких людей законченными маньяками и постоянно ожидал, что когда-нибудь парнишек из его подъезда приведут в ближайшее отделение милиции за кровавую поножовщину.
— А значит, — продолжал тем временем Алан, размахивая дубинкой, — необходимо рубить! Сверху вниз, лучше в голову. Еще возможен вариант удара в плечо, для ломания кости ключицы. Очень хрупкая кость. Если противник повернулся к вам спиной, бейте в область почек. Это очень больно. Действуйте дубинкой как мечом. Рубите.
Алан сделал паузу, прошел несколько раз вдоль строя.
Сергей уже начал питать смутную надежду на то, что жестокосердный немец наконец скажет: «Для начала хватит». Но его надеждам не суждено было сбыться.
— А теперь мы немного походим. Я хочу посмотреть на ваше движение. Смирно! Приготовиться! Чешуя, чешуя!!!
Алан побежал вдоль строя, молотя «демократизатором» по щитам.
— Чешуя! Почему тут дыра?
Кто-то ойкнул. Остальные сдвинулись плотнее.
— Вперед, марш! — Алан махнул рукой.
Некоторое, как показалось Сергею, очень долгое время они топтали стадион из конца в конец. Делали развороты. Снова топтали. Вперед. Потом пятились назад. Все это время неугомонный немец бегал за ними, молотя то дубиной, то палкой, то арматурным прутком по щитам. Иногда он разбегался и, сжавшись в комок, прыгал на линию щитов, пытаясь пробить ее телом. В такие моменты курсанты с особым удовольствием напрягались и чуть-чуть поддавали Алану плечом. Чтобы жизнь медом не казалась. Бернард падал, стремительно вскакивал, выкрикивал что-то одобрительное и снова бежал вдоль движущегося строя. Иванов даже начал проникаться уважением к человеку, который способен на такой жаре так фанатично делать свое дело.
— Стоп! — наконец крикнул Алан. — Вольно! Немного отдохнем и походим уже по-другому. Пока все было плохо, но не ужасно. Будем ходить еще.
По строю пронесся стон.
После небольшой паузы Алан обратился к Платону:
— Как у вас нога?
— Болит, — честно ответил тот. — Но ходить могу.
— Вам и не надо. Равновесие удержите?
— Смотря на чем, — уклончиво сказал Платон, чувствуя подвох.
— На щите, — радостно объявил Алан. — Становитесь!
«Не уверен», — хотел сказать Платон, но не успел.
— Ребята! — завопил неугомонный немец. — Мне нужно пять человек сюда. Вот так. Аккуратно… Поднимаем. За строй, шагом марш!
— Аккуратно, мать вашу, уроните, — жалобно гудел Платон, враскорячку стоящий на возвышении.
— Теперь мы попробуем другой строй. Вот этот человек…
— Платон, — подсказал Антон Михайлович, который с живейшим интересом наблюдал за происходящим.
— Платон будет стоять наверху. А ваша задача — не дать ему упасть. Чтобы никто не мог добраться до него. Понятно? Так. Десять человек сюда. Остальные строятся…
«До чего долгий день, — вздохнул Сергей. — Как все-таки на стрельбах хорошо».
Глава 21
Из статьи «Опасность сильной России»:
«Россия, к сожалению, еще должна оставаться бедной. До тех пор, пока она не цивилизуется и перестанет представлять угрозу для окружающих».
Семен Маркович встретил этого странного человека случайно. Тот просто, даже как-то слишком просто, подсел к столику, за которым обедал Липинский. Появился в поле зрения неожиданно, сделал пару шагов, отодвинул стул и готово. Перед Семеном сидел человек заурядной наружности, аккуратно причесан, волосок к волоску, добротный костюм сидит плотно, что называется, как влитой, белая рубашка и блестящие начищенные ботинки. Гость закинул ногу на ногу, облокотился на столик и, странно, по-птичьи наклонив голову, посмотрел на Липинского.
Семен Маркович в недоумении огляделся. Стоящая неподалеку охрана смотрела куда угодно, но только не на своего босса.
«Хорошенькое дело, — подумал Липинский. — Мимо них взвод шахидов пройдет, а они сообразят, что к чему, только когда весь зал вскричит „Аллах велик!" и дернет чеку. За что я им деньги плачу?»
Таинственный гость мило улыбнулся.
— Чем обязан? — поинтересовался Семен Маркович.
— Здравствуй, Семен. — Гость снова заулыбался, словно встретив старого друга.
— Здравствуй, — ответил Липинский. — Однако с кем имею честь?
В уме он уже перебрал всех знакомых, дальних и ближних родственников, но ничего такого вспомнить не мог. Ну не было у Семена Марковича друзей в среде типичных «белых воротничков среднего уровня», а именно так выглядел нахальный человечек.
«Спецслужбы! — вдруг осенило Липинского. — Вот сейчас как огребу ледорубом по лбу!»
В схему «коварного ФСБ» укладывалась и неприметная внешность гостя, и странное поведение охраны.
«Продали меня, сволочи! — подумал Семен Маркович. Он даже успел пожалеть о давешней беседе с лордом Джадом, в которой Липинский обвинил Кремль во всех грехах, тоталитаризме, фашизме, нацизме, человеконенавистнической внутренней политике и склонности к плановой экономике. — Вот как оно бывает, В штатском. Никакой джеймсбондовщины, никакой стрельбы с погонями. Интересно, он мне корочку предъявит или сразу в брюхо глушителем ткнет?»
Умирать было страшно. На Семена, человека, повидавшего многое, вдруг накатил такой смертельный ужас, что захотелось бухнуться чекисту в ноги и просить его…
«О чем? О чем просить? — прорезался неожиданно презрительный и спокойный голос в голове Липинского. — Что за бред? Просить чекиста? Они тебя небольно зарежут, чик…»
— А потом? — вслух спросил Семен Маркович у внутреннего голоса и с трудом удержался от того, чтобы не закрыть себе рот ладонями.
Гость еще больше наклонил голову. Становилось непонятно, каким образом у него не ломается шея.
— Семен, — укоризненно сказал человек. — Семен, я не из ФСБ. Совсем нет. Не ФБР, не ЦРУ и даже не МОССАД. Все эти игры, спецслужбы, разведка, шпионы, диверсанты, саботажники… Это игры, Семен. Детские, «в войнушку». Ничего больше. Неужели ты думаешь, что они все чего-то стоят? Чего ты так боишься, Семен?
— Пули, — честно ответил Липинский. — Пули боюсь.
— Ерунда. — Гость махнул рукой. — Ерунда, Семен. Пуля. Кусок металла, сплав свинца с чем-нибудь еще. Сколько она стоит, пуля?
— Не знаю. — Быть честным с этим человеком было удивительно легко.
— Сущую безделицу. Латунка гильзы, щепотка пороха и несколько граммов свинца? И труд какого-нибудь работяги, что обслуживает пресс. Вот и все. Безделица.
— Человек стоит еще меньше, — неожиданно для себя выдал Липинский. — Какие-то клетки соединяются, делают свое дело гормоны, и пошло-поехало. Все остальное — затраты на обработку. Школа там, институты разные…
— Все верно, — улыбнулся гость. — Все верно. Человек почти ничего не стоит. Производство более дешевое, чем даже производство боеприпасов. А знаешь, почему патрон стоит дорого?
— Кажется, мы говорили, что он, наоборот, дешев.
— Ну нет, Семен, все-таки соберись, пожалуйста. — Гость покачал головой. — Мы говорили о производстве, но ведь есть еще конечная цена. Нет, конечно, не та, по которой тот или иной предмет продается, а конечная. Истинная пена. Она плавает.
Его манера говорить немного раздражала Семена. Гость выдавал рубленые фразы. Выплевывая телеграфным стилем, коротко, понятно.
— Истинная цена определяется просто. Тем количеством ценностей, которые потребитель готов отдать. Чтобы завладеть единицей товара. Просто, не правда ли?
— Это называется спрос.
— Правильно, — обрадовался гость. — Истинная цена определяется спросом на продукт. А если возможности производителя ограничены, а интерес к товару постоянен? Возникает дефицит. Который еще более взвинчивает цепу. А дефицит боеприпасов, согласись, наиболее тяжел. И поэтому патрон стоит дорого. С одной стороны И еще потому, что опытный человек может использовать его по назначению. Пуля, выпущенная снайпером-профессионалом, стоит еще дороже. Независимо от того, во что обошлось производство снайпера как человека и во что встала прессовка патрона. Значит, что определяет цену выстрела?
— Затраты на обучение снайпера, — буркнул Семен.
— Нет! — Гость погрозил пальцем, и Семен Маркович расстроился. Неожиданно для себя. Вдруг, по непонятной причине, он огорчился оттого, что не угадал. Дал неверный ответ. Разочаровал собеседника.
«Да что это со мной? — спросил себя Липинский. — Что за ерунда? Что за детство?»
Но все-таки продолжил странную беседу по навязанным правилам.
— Нет! — продолжал гост — Цена выстрела в сочетании! В сочетании стоимости производства, обработки, дефицита. Всех факторов. Включая руководство.
— Кем?
— Снайпером. Ведь кто-то должен найти, объяснить, ввести в курс дела и, наконец, дать команду. И это тоже стоит денег. Видишь, как сложно. А ты боишься пули. Нет, не надо бояться пули. Стоит опасаться сочетания. Пули, стрелка и командира. Целая система взаимоотношений. Целая система. И ее стоит бояться. По-настоящему. Потому что система бывает слепа. И это не самый плохой вариант. Если система будет подчинена чьей-то воле или же обретет волю собственную… Вот это будет действительно интересно. Но ведь ты не знаешь, что является главным в системе! Самым важным! Ценоопределяющнм.
— Что?
— Угадай.
— Не знаю.
— Угадай! — В голосе собеседника послышались стальные нотки. И Семен заволновался. Огорчать гостя не хотелось, до дрожи в коленях.
— Люди?
— Нет. Их производство дешево. Их много. Каждый включен в систему, на своем месте.
— Деньги?
— Ну нет. Деньги — это мерило.
— Сочетание…
— Ладно, хватит. — Гость махнул рукой, и Липинский замолчал. — Ты просто перечисляешь. Стратегия правильная, но не сейчас. Самым главным фактором стоимости человека является руководство.
— Как? — Семен Маркович подался вперед, краем глаза уловив, как удивленно посмотрела на него охрана. Но сейчас Липинскому не хотелось, чтобы эти остолопы, проморгавшие все на свете, вмешивались в беседу.
— Руководство! — повторил гость, делая значительное лицо. — Стоимость человека определяет возможность им руководить. Это очень важно. На свете нет ничего важнее этого. Возможность руководить. Именно это определяет цену человека. Например, человек, которым может руководить каждый. Любой. Он стоит дорого, но невысоко ценится. Его стоимость определена спросом. Таких людей просто мало. Это нижний уровень. Ниша почти не занятая. Как только таких людей станет много, цены встанут на свои места и рынок насытится. Средний уровень. Человек, которым может командовать не всякий. Не первый встречный, но начальников у него все еще много. Не стоит дорого. Таких — большинство. Понимаешь?
Семен Маркович кивнул, глядя широко раскрытыми глазами в лицо гостя. Кошмарный разговор, где людей оценивают и продают, как товар, на удивление не испугал Липинского.
— И верхний уровень, — продолжал собеседник. — Человек, которым могут руководить единицы. В идеале кто-то один. Эти люди, вне зависимости от спроса и предложения, стоят дорого и ценятся высоко.
А те, которые не подчиняются никому? Те, которыми невозможно руководить?
— Они мертвецы, — просто ответил гость. — Они умерли. Нельзя руководить трупами. Такие люди или мертвецы, или… боги. Вот так, дорогой Семен.
И в слове «дорогой» вдруг почувствовалось нечто особенное. Шелестящее уголками банкнот.
— Не стоит бояться пули или стрелка, который ее выпускает. Не стоит бояться даже сочетания «стрелок-пуля». Но кто-то командует снайпером. Кто-то командует даже его командиром. Взаимосвязи, Семен. То, что искали каббалисты, эти алхимики от математики. Они искали связь. Закономерность.
— Кто вы? — Липинский почувствовал, что сейчас заплачет.
Но гость словно и не слышал его.
— Они искали ее веками. Просеивая через мелкое сито песчинки. Считая грани камней. Погружаясь в пучину атомарной структуры и поднимаясь на высоту птичьего полета. Но не нашли, хотя она была у них под самым носом. Один человек подчиняется другому. Подчиненный — начальнику, а у начальника тоже есть свой руководитель… И так выше и дальше. До самого верха, но даже там все не так просто. Потому что человек, пока он не потерял своей человеческой сути, подчиняется одному предмету. Посмотри в свой карман, Семен. Нет, в правый…
Липинский сунул дрожащую руку в правый карман пиджака, пальцы уткнулись во что-то твердое.
— Что это? — спросил Семен Маркович.
— Вытащи, — пожал плечами его собеседник.
Липинский вытащил то, что лежало в его кармане, и с удивлением обнаружил, что держит в руках пачку долларов. Раньше ее там не было. Семен Маркович вообще больше имел дело с банковскими карточками. Глупой привычки таскать наличность в кармане у него не было. Деньги с шелестом посыпались на пол. Их было действительно много. Они мигом покрыли пар-кет толстым зеленым ковром. И продолжали сыпаться. Пачки денег вылезали из карманов Липинского. Валились на пол.
— Понимаешь теперь, Семен? Все люди, во всем мире, подчиняются деньгам. Их много. Разных. Таких же разных, как и люди. Японцы подчиняются йене. Русские — рублю. Англичане — фунту. Ведь фунт похож на англичанина. Такой же… традиционный. А йена? Хитрая маленькая йена… И все больше людей подчиняется доллару. Потому что в мире становится все больше людей особой, американской породы. Всеми людьми повелевает она, Банкнота! На всех уровнях пирамиды власти. И если мы знаем это, то…
Гость посмотрел на онемевшего Липинского, словно ожидая ответа. Семен Маркович молчал.
— …значит, мы постигли закономерность, — закончил за Семена его собеседник. — И следовательно, знаем все причинно-следственные связи, правящие людьми. И теперь в наших руках ключ к снайперу. К его командиру. И даже к начальнику командира.
— Кто ты?
Банкноты продолжали падать и падать. Заполняя собой ресторан, покрывая столики… Люди с трудом пробирались через них, как сквозь болото.
— И теперь бояться пули действительно глупо, Семен. Ты вообще можешь ничего не бояться. Совсем, Никогда. И никого. Потому что ты — один из тех, кто управляем мною лично. Ты под моей защитой. Будешь.
— Когда?.. — Липинский чувствовал, вот сейчас гость скажет что-то важное, от чего будет зависеть судьба самого Семена Марковича и всего, что он знает, имеет, чувствует.
— Когда станешь служить мне. Искренне. Истово. Потому что я — твой Господь! И теперь ты знаешь это! И будешь служить мне! Как и другие. Как и те, кто узнает, что я их Бог. Что я есть начало и конец всего, что они знают. Что я это воля системы, окружающей их. Я — Бог! Мстительный и великодушный, сильный и нуждающийся в помощи, жестокий и милосердный, я — хаос и прядок. Я — Бог людей покупающих и Бог людей продающих. Я — связь. Моя воля — курсы валют. Моя власть — жажда наживы. Мое проклятие — нищета. Мое благословение — процветание. Они узнают, все, что я Господь! Как знаешь теперь ты. Служи мне!
Гость встал, он сделался огромным, большим, величественным. Его белый воротничок светился ярче солнца. Его волосы были уложены с нечеловеческим совершенством. И только в глазах Семен, глядящий теперь снизу вверх, увидел что-то знакомое… Из сна. Когда Оно с огромными блюдцами глаз прильнуло к груди!
— Служи мне! Люби меня! Неси волю мою!
Море банкнот всколыхнулось и огромной волной обрушилось на Семена, сшибая его с ног, прижимая к полу своей тяжестью. И последнее, что он увидел перед тем, как шелестящий монстр закрыл свет, были глаза. Внимательные глаза бога, следящего за своим рабом, везде и всюду.
— Служу тебе… — прошептал Липинский.
— И не будет страха над тобой на земле моей! — громыхнуло пространство вокруг.
Пол ушел куда-то вниз. Внутри ахнуло, колыхнулось.
— Семен Маркович, Семен Маркович… — Кто-то тряс Липинского за плечо. — Врача вызовите. Врача. Меня не волнует, где он, хоть, бля, из синагоги, хоть из Иерусалима, но чтобы он тут был через полчаса! Семен Маркович!
Липинский открыл глаза. Перед лицом плавала нелепая зелень.
«Доллары, — догадался олигарх. — Весь ресторан засыпан долларами».
Он поднял голову и обнаружил, что действительно сидит в ресторане, а зеленая муть перед глазами не что иное, как скатерть, в которую он ткнулся лицом.
— Почему такой цвет? — прохрипел Липинский.
— Что, Семен Маркович? — В поле зрения влезло лицо начальника охраны.
— Цвет скатерти…
— Стол убрать, — негромко, но внушительно рявкнул начальник охраны куда-то в сторону.
— Нет-нет. Оставьте… Что со мной случилось?
— Вы упали лицом вперед, Семен Маркович. Сначала сидели, ничего не кушали. Халдей подошел, вы ему ничего не ответили. Я не стал беспокоить, вы дышали, и глаза были открыты. Задумались там или еще что. Потом в карман полезли и хлоп на стол.
Липинский сунул руку в карман. Вздрогнул. В руку мягко ткнулось что-то плотное.
Уже зная, что увидит, Семен Маркович вынул из кармана пачку долларов.
— Вот значит как… — Липинский потер лицо. Огляделся. Ткнул деньга в руки начальнику охраны. — Это тебе, Дима. За службу.
— Мы за врачом послали. За Гаупманом.
— Не надо. Мне нужно просто выспаться. — Липинский поднялся из-за стола и направился к выходу. Позади суетились охранники и растерянные официанты. — Выспаться. И знаете что, Дима, хватит меня охранять как президента.
— Ну что вы, Семен Маркович, — уже спокойным голосом ответил начальник охраны. — Президента охраняют хуже.
Липинский улыбнулся:
— И все-таки хватит. Снимите лишних людей. Пусть все будет как обычно.
— Не боитесь… — начал было Дима.
Но Семен прервал его:
— Я ничего не боюсь.
«Россия, к сожалению, еще должна оставаться бедной. До тех пор, пока она не цивилизуется и перестанет представлять угрозу для окружающих».
Семен Маркович встретил этого странного человека случайно. Тот просто, даже как-то слишком просто, подсел к столику, за которым обедал Липинский. Появился в поле зрения неожиданно, сделал пару шагов, отодвинул стул и готово. Перед Семеном сидел человек заурядной наружности, аккуратно причесан, волосок к волоску, добротный костюм сидит плотно, что называется, как влитой, белая рубашка и блестящие начищенные ботинки. Гость закинул ногу на ногу, облокотился на столик и, странно, по-птичьи наклонив голову, посмотрел на Липинского.
Семен Маркович в недоумении огляделся. Стоящая неподалеку охрана смотрела куда угодно, но только не на своего босса.
«Хорошенькое дело, — подумал Липинский. — Мимо них взвод шахидов пройдет, а они сообразят, что к чему, только когда весь зал вскричит „Аллах велик!" и дернет чеку. За что я им деньги плачу?»
Таинственный гость мило улыбнулся.
— Чем обязан? — поинтересовался Семен Маркович.
— Здравствуй, Семен. — Гость снова заулыбался, словно встретив старого друга.
— Здравствуй, — ответил Липинский. — Однако с кем имею честь?
В уме он уже перебрал всех знакомых, дальних и ближних родственников, но ничего такого вспомнить не мог. Ну не было у Семена Марковича друзей в среде типичных «белых воротничков среднего уровня», а именно так выглядел нахальный человечек.
«Спецслужбы! — вдруг осенило Липинского. — Вот сейчас как огребу ледорубом по лбу!»
В схему «коварного ФСБ» укладывалась и неприметная внешность гостя, и странное поведение охраны.
«Продали меня, сволочи! — подумал Семен Маркович. Он даже успел пожалеть о давешней беседе с лордом Джадом, в которой Липинский обвинил Кремль во всех грехах, тоталитаризме, фашизме, нацизме, человеконенавистнической внутренней политике и склонности к плановой экономике. — Вот как оно бывает, В штатском. Никакой джеймсбондовщины, никакой стрельбы с погонями. Интересно, он мне корочку предъявит или сразу в брюхо глушителем ткнет?»
Умирать было страшно. На Семена, человека, повидавшего многое, вдруг накатил такой смертельный ужас, что захотелось бухнуться чекисту в ноги и просить его…
«О чем? О чем просить? — прорезался неожиданно презрительный и спокойный голос в голове Липинского. — Что за бред? Просить чекиста? Они тебя небольно зарежут, чик…»
— А потом? — вслух спросил Семен Маркович у внутреннего голоса и с трудом удержался от того, чтобы не закрыть себе рот ладонями.
Гость еще больше наклонил голову. Становилось непонятно, каким образом у него не ломается шея.
— Семен, — укоризненно сказал человек. — Семен, я не из ФСБ. Совсем нет. Не ФБР, не ЦРУ и даже не МОССАД. Все эти игры, спецслужбы, разведка, шпионы, диверсанты, саботажники… Это игры, Семен. Детские, «в войнушку». Ничего больше. Неужели ты думаешь, что они все чего-то стоят? Чего ты так боишься, Семен?
— Пули, — честно ответил Липинский. — Пули боюсь.
— Ерунда. — Гость махнул рукой. — Ерунда, Семен. Пуля. Кусок металла, сплав свинца с чем-нибудь еще. Сколько она стоит, пуля?
— Не знаю. — Быть честным с этим человеком было удивительно легко.
— Сущую безделицу. Латунка гильзы, щепотка пороха и несколько граммов свинца? И труд какого-нибудь работяги, что обслуживает пресс. Вот и все. Безделица.
— Человек стоит еще меньше, — неожиданно для себя выдал Липинский. — Какие-то клетки соединяются, делают свое дело гормоны, и пошло-поехало. Все остальное — затраты на обработку. Школа там, институты разные…
— Все верно, — улыбнулся гость. — Все верно. Человек почти ничего не стоит. Производство более дешевое, чем даже производство боеприпасов. А знаешь, почему патрон стоит дорого?
— Кажется, мы говорили, что он, наоборот, дешев.
— Ну нет, Семен, все-таки соберись, пожалуйста. — Гость покачал головой. — Мы говорили о производстве, но ведь есть еще конечная цена. Нет, конечно, не та, по которой тот или иной предмет продается, а конечная. Истинная пена. Она плавает.
Его манера говорить немного раздражала Семена. Гость выдавал рубленые фразы. Выплевывая телеграфным стилем, коротко, понятно.
— Истинная цена определяется просто. Тем количеством ценностей, которые потребитель готов отдать. Чтобы завладеть единицей товара. Просто, не правда ли?
— Это называется спрос.
— Правильно, — обрадовался гость. — Истинная цена определяется спросом на продукт. А если возможности производителя ограничены, а интерес к товару постоянен? Возникает дефицит. Который еще более взвинчивает цепу. А дефицит боеприпасов, согласись, наиболее тяжел. И поэтому патрон стоит дорого. С одной стороны И еще потому, что опытный человек может использовать его по назначению. Пуля, выпущенная снайпером-профессионалом, стоит еще дороже. Независимо от того, во что обошлось производство снайпера как человека и во что встала прессовка патрона. Значит, что определяет цену выстрела?
— Затраты на обучение снайпера, — буркнул Семен.
— Нет! — Гость погрозил пальцем, и Семен Маркович расстроился. Неожиданно для себя. Вдруг, по непонятной причине, он огорчился оттого, что не угадал. Дал неверный ответ. Разочаровал собеседника.
«Да что это со мной? — спросил себя Липинский. — Что за ерунда? Что за детство?»
Но все-таки продолжил странную беседу по навязанным правилам.
— Нет! — продолжал гост — Цена выстрела в сочетании! В сочетании стоимости производства, обработки, дефицита. Всех факторов. Включая руководство.
— Кем?
— Снайпером. Ведь кто-то должен найти, объяснить, ввести в курс дела и, наконец, дать команду. И это тоже стоит денег. Видишь, как сложно. А ты боишься пули. Нет, не надо бояться пули. Стоит опасаться сочетания. Пули, стрелка и командира. Целая система взаимоотношений. Целая система. И ее стоит бояться. По-настоящему. Потому что система бывает слепа. И это не самый плохой вариант. Если система будет подчинена чьей-то воле или же обретет волю собственную… Вот это будет действительно интересно. Но ведь ты не знаешь, что является главным в системе! Самым важным! Ценоопределяющнм.
— Что?
— Угадай.
— Не знаю.
— Угадай! — В голосе собеседника послышались стальные нотки. И Семен заволновался. Огорчать гостя не хотелось, до дрожи в коленях.
— Люди?
— Нет. Их производство дешево. Их много. Каждый включен в систему, на своем месте.
— Деньги?
— Ну нет. Деньги — это мерило.
— Сочетание…
— Ладно, хватит. — Гость махнул рукой, и Липинский замолчал. — Ты просто перечисляешь. Стратегия правильная, но не сейчас. Самым главным фактором стоимости человека является руководство.
— Как? — Семен Маркович подался вперед, краем глаза уловив, как удивленно посмотрела на него охрана. Но сейчас Липинскому не хотелось, чтобы эти остолопы, проморгавшие все на свете, вмешивались в беседу.
— Руководство! — повторил гость, делая значительное лицо. — Стоимость человека определяет возможность им руководить. Это очень важно. На свете нет ничего важнее этого. Возможность руководить. Именно это определяет цену человека. Например, человек, которым может руководить каждый. Любой. Он стоит дорого, но невысоко ценится. Его стоимость определена спросом. Таких людей просто мало. Это нижний уровень. Ниша почти не занятая. Как только таких людей станет много, цены встанут на свои места и рынок насытится. Средний уровень. Человек, которым может командовать не всякий. Не первый встречный, но начальников у него все еще много. Не стоит дорого. Таких — большинство. Понимаешь?
Семен Маркович кивнул, глядя широко раскрытыми глазами в лицо гостя. Кошмарный разговор, где людей оценивают и продают, как товар, на удивление не испугал Липинского.
— И верхний уровень, — продолжал собеседник. — Человек, которым могут руководить единицы. В идеале кто-то один. Эти люди, вне зависимости от спроса и предложения, стоят дорого и ценятся высоко.
А те, которые не подчиняются никому? Те, которыми невозможно руководить?
— Они мертвецы, — просто ответил гость. — Они умерли. Нельзя руководить трупами. Такие люди или мертвецы, или… боги. Вот так, дорогой Семен.
И в слове «дорогой» вдруг почувствовалось нечто особенное. Шелестящее уголками банкнот.
— Не стоит бояться пули или стрелка, который ее выпускает. Не стоит бояться даже сочетания «стрелок-пуля». Но кто-то командует снайпером. Кто-то командует даже его командиром. Взаимосвязи, Семен. То, что искали каббалисты, эти алхимики от математики. Они искали связь. Закономерность.
— Кто вы? — Липинский почувствовал, что сейчас заплачет.
Но гость словно и не слышал его.
— Они искали ее веками. Просеивая через мелкое сито песчинки. Считая грани камней. Погружаясь в пучину атомарной структуры и поднимаясь на высоту птичьего полета. Но не нашли, хотя она была у них под самым носом. Один человек подчиняется другому. Подчиненный — начальнику, а у начальника тоже есть свой руководитель… И так выше и дальше. До самого верха, но даже там все не так просто. Потому что человек, пока он не потерял своей человеческой сути, подчиняется одному предмету. Посмотри в свой карман, Семен. Нет, в правый…
Липинский сунул дрожащую руку в правый карман пиджака, пальцы уткнулись во что-то твердое.
— Что это? — спросил Семен Маркович.
— Вытащи, — пожал плечами его собеседник.
Липинский вытащил то, что лежало в его кармане, и с удивлением обнаружил, что держит в руках пачку долларов. Раньше ее там не было. Семен Маркович вообще больше имел дело с банковскими карточками. Глупой привычки таскать наличность в кармане у него не было. Деньги с шелестом посыпались на пол. Их было действительно много. Они мигом покрыли пар-кет толстым зеленым ковром. И продолжали сыпаться. Пачки денег вылезали из карманов Липинского. Валились на пол.
— Понимаешь теперь, Семен? Все люди, во всем мире, подчиняются деньгам. Их много. Разных. Таких же разных, как и люди. Японцы подчиняются йене. Русские — рублю. Англичане — фунту. Ведь фунт похож на англичанина. Такой же… традиционный. А йена? Хитрая маленькая йена… И все больше людей подчиняется доллару. Потому что в мире становится все больше людей особой, американской породы. Всеми людьми повелевает она, Банкнота! На всех уровнях пирамиды власти. И если мы знаем это, то…
Гость посмотрел на онемевшего Липинского, словно ожидая ответа. Семен Маркович молчал.
— …значит, мы постигли закономерность, — закончил за Семена его собеседник. — И следовательно, знаем все причинно-следственные связи, правящие людьми. И теперь в наших руках ключ к снайперу. К его командиру. И даже к начальнику командира.
— Кто ты?
Банкноты продолжали падать и падать. Заполняя собой ресторан, покрывая столики… Люди с трудом пробирались через них, как сквозь болото.
— И теперь бояться пули действительно глупо, Семен. Ты вообще можешь ничего не бояться. Совсем, Никогда. И никого. Потому что ты — один из тех, кто управляем мною лично. Ты под моей защитой. Будешь.
— Когда?.. — Липинский чувствовал, вот сейчас гость скажет что-то важное, от чего будет зависеть судьба самого Семена Марковича и всего, что он знает, имеет, чувствует.
— Когда станешь служить мне. Искренне. Истово. Потому что я — твой Господь! И теперь ты знаешь это! И будешь служить мне! Как и другие. Как и те, кто узнает, что я их Бог. Что я есть начало и конец всего, что они знают. Что я это воля системы, окружающей их. Я — Бог! Мстительный и великодушный, сильный и нуждающийся в помощи, жестокий и милосердный, я — хаос и прядок. Я — Бог людей покупающих и Бог людей продающих. Я — связь. Моя воля — курсы валют. Моя власть — жажда наживы. Мое проклятие — нищета. Мое благословение — процветание. Они узнают, все, что я Господь! Как знаешь теперь ты. Служи мне!
Гость встал, он сделался огромным, большим, величественным. Его белый воротничок светился ярче солнца. Его волосы были уложены с нечеловеческим совершенством. И только в глазах Семен, глядящий теперь снизу вверх, увидел что-то знакомое… Из сна. Когда Оно с огромными блюдцами глаз прильнуло к груди!
— Служи мне! Люби меня! Неси волю мою!
Море банкнот всколыхнулось и огромной волной обрушилось на Семена, сшибая его с ног, прижимая к полу своей тяжестью. И последнее, что он увидел перед тем, как шелестящий монстр закрыл свет, были глаза. Внимательные глаза бога, следящего за своим рабом, везде и всюду.
— Служу тебе… — прошептал Липинский.
— И не будет страха над тобой на земле моей! — громыхнуло пространство вокруг.
Пол ушел куда-то вниз. Внутри ахнуло, колыхнулось.
— Семен Маркович, Семен Маркович… — Кто-то тряс Липинского за плечо. — Врача вызовите. Врача. Меня не волнует, где он, хоть, бля, из синагоги, хоть из Иерусалима, но чтобы он тут был через полчаса! Семен Маркович!
Липинский открыл глаза. Перед лицом плавала нелепая зелень.
«Доллары, — догадался олигарх. — Весь ресторан засыпан долларами».
Он поднял голову и обнаружил, что действительно сидит в ресторане, а зеленая муть перед глазами не что иное, как скатерть, в которую он ткнулся лицом.
— Почему такой цвет? — прохрипел Липинский.
— Что, Семен Маркович? — В поле зрения влезло лицо начальника охраны.
— Цвет скатерти…
— Стол убрать, — негромко, но внушительно рявкнул начальник охраны куда-то в сторону.
— Нет-нет. Оставьте… Что со мной случилось?
— Вы упали лицом вперед, Семен Маркович. Сначала сидели, ничего не кушали. Халдей подошел, вы ему ничего не ответили. Я не стал беспокоить, вы дышали, и глаза были открыты. Задумались там или еще что. Потом в карман полезли и хлоп на стол.
Липинский сунул руку в карман. Вздрогнул. В руку мягко ткнулось что-то плотное.
Уже зная, что увидит, Семен Маркович вынул из кармана пачку долларов.
— Вот значит как… — Липинский потер лицо. Огляделся. Ткнул деньга в руки начальнику охраны. — Это тебе, Дима. За службу.
— Мы за врачом послали. За Гаупманом.
— Не надо. Мне нужно просто выспаться. — Липинский поднялся из-за стола и направился к выходу. Позади суетились охранники и растерянные официанты. — Выспаться. И знаете что, Дима, хватит меня охранять как президента.
— Ну что вы, Семен Маркович, — уже спокойным голосом ответил начальник охраны. — Президента охраняют хуже.
Липинский улыбнулся:
— И все-таки хватит. Снимите лишних людей. Пусть все будет как обычно.
— Не боитесь… — начал было Дима.
Но Семен прервал его:
— Я ничего не боюсь.
Глава 22
Из текста «Россия в говне»:
«В Саратовской области школьники нюхают говно как клей.
В Волгограде из говна гонят самогон.
Дальше вниз по Волге на говно ловят рыбу.
В Мурманске говно используют как стиральный порошок».
За стенкой кто-то заорал неожиданно хриплым голосом:
«You've gotta die, gotta die, gotta die for your government? Die for your country?That's shit!»
Потом гитарист полоснул по струнам, загрохотали ударники.
Соседский парнишка готовился к выпускным экзаменам.
— Правоверный анархист растет, — пробормотал Константин, размешивая кофе в кружке. — Вот тебе и «поколение „Р" выбирает Пепси». Какое тут, на фиг, пепси?
Орлов прислушался.
Славная банда «Anti-Flag» порола правду-матку на все четыре колонки, грозя порвать собуфер ко всем чертям.
— Да, исключительно душевно, — сказал Костя. — Видимо, алгебра.
Он открыл аптечный шкафчик и заткнул уши ватой. Музыка никуда не пропала, но сделалась глуше. Через два часа Константину надо было идти читать идеологические лекции будущей основе российской государственности. Для чего следовало подготовить конспект.
Орлов вернулся к компьютеру, поставил кофе справа, заметки уложил слева и принялся печатать.
«Круговая порука», — вывел Костя и задумался.
Подходить к созданию внутренней идеологии такой силы, как РОЗГИ, следовало осторожно. Тем более когда это касалось вопросов, в будущем способных взорвать организацию изнутри. Если права на вождение автомобиля выдавались человеку, прошедшему специальную подготовку, а право на владение оружием было привилегией немногих, то с идеологией все было еще сложнее. Орлов понимал разработку идей как программирование. Если адепты НЛП и психотехник занимались личностью, то идеолог программировал целое общество. Ошибки и просчеты в этом деле обычно приводили к катастрофе. Сразу или через некоторое время. Поскольку любой программист знает, что конечный пользователь, если будет иметь такую возможность, сделает все непременно через задницу, то следовало максимально ограничить количество неправильных вариантов выбора. Попытаться на самом раннем этапе предусмотреть ошибку и заранее поставить на нее заглушку. В отличие от обыкновенного программиста, у идеолога нет возможности отлаживать свой продукт, выпуская до бесконечности разные заплатки и обновленные версии. Нужно попасть сразу и в цель.
Константин заглянул в черновики, нахмурился и пробежался по клавишам:
«Круговая порука — понятие сложное, чаще употребляемое в негативном значении. Простой девиз, опираясь на который Дюма написал свои самые знаменитые романы. „Один за всех, и все за одного". Именно это можно считать наиболее точным определением круговой поруки. Ответственность каждого перед каждым, внутри определенного круга. Обычно этот термин имеет негативную окраску, связанную с покрывательством нарушений одних молчанием других. Это часто встречается в исправительных заведениях и криминальной среде. Для чего? Безусловно, ответ может быть один — для обороны. Для защиты определенного круга лиц, вовлеченных в какое-либо действие. Причем это средство как индивидуальной защиты, так и общей, коллективной. Но почему такой метод обороны от внешних воздействий является чем-то неправильным? Почему термин „круговая порука" носит в большей степени ругательный смысл?»
Орлов отвлекся от клавиатуры, чтобы хлебнуть кофе.
— Холодный. — Костя задумчиво посмотрел в кружку. — Черт!
Отношения с «кофием» откровенно не складывались. Константин либо увлекался текстом, и тогда напиток остывал, либо… Либо работа катилась к черту, и трудовой день превращался в день отдыха. Холодный кофе Орлов не признавал, считая его чем-то извращенным, вроде некрофилии. Но заваривать каждый раз новый, чтобы через некоторое время обнаружить все те же холодеющие останки, было слишком расточительно.
— Черт, черт, черт… — пробормотал Костя и направился на кухню. — Интересно, получится списать это на производственные расходы? Если рассматривать кофеин в виде допинга, а процесс заварки как необходимую производственную гимнастику…
Пока закипал вредоносный в своей неторопливости чайник, Константин слушал доносящиеся из-за стены завывания. Будущий лидер отечественных анархистов-антиглобалистов теперь гонял избранные места саундтрэка к «Прирожденным убийцам». Надрывно орала Кортни Лав.
Орлов представил себе, каково бы ему было жить за городом. Где нет периодически скандалящих алкашей-соседей, нет припанкованного недоросля с его квадро-грохотом, нет детей, устраивающих бардак под окнами, и котов, испытывающих химическое оружие в подъезде. Тишина, спокойствие, птички летом, снег зимой. Воздух.
— Воздух, конечно, это хорошо, — вздохнул Костя и выглянул в окно. В окне дома напротив тускло сверкнуло. Какой-нибудь дедок или бабулька по-тихому практиковали старческий вуайеризм, подсматривая в бинокль за всем, что только возможно. — Воздух — это хорошо. Но как же я без всего этого?
Ему вспомнилась реклама в метро. Элитное жилье в каких-то загородных не то Холмиках, не то Озерках, не то Речушках. По пунктам перечислялись достоинства предлагаемых новостроек. Среди «эксклюзивной планировки», «общей охраняемой зоны» и прочих «двадцати минут до центра города», значилось: «одинаковый социальный уровень жильцов». Это значит, никаких «синяков», никаких анархистов-антиглобалистов, никаких бабушек с неисчислимыми кошками и биноклями. Только благопристойные, престижные, добропорядочные кровопийцы, сплошь и рядом ходящие под «статьей с конфискацией».
«В Саратовской области школьники нюхают говно как клей.
В Волгограде из говна гонят самогон.
Дальше вниз по Волге на говно ловят рыбу.
В Мурманске говно используют как стиральный порошок».
За стенкой кто-то заорал неожиданно хриплым голосом:
«You've gotta die, gotta die, gotta die for your government? Die for your country?That's shit!»
Потом гитарист полоснул по струнам, загрохотали ударники.
Соседский парнишка готовился к выпускным экзаменам.
— Правоверный анархист растет, — пробормотал Константин, размешивая кофе в кружке. — Вот тебе и «поколение „Р" выбирает Пепси». Какое тут, на фиг, пепси?
Орлов прислушался.
Славная банда «Anti-Flag» порола правду-матку на все четыре колонки, грозя порвать собуфер ко всем чертям.
— Да, исключительно душевно, — сказал Костя. — Видимо, алгебра.
Он открыл аптечный шкафчик и заткнул уши ватой. Музыка никуда не пропала, но сделалась глуше. Через два часа Константину надо было идти читать идеологические лекции будущей основе российской государственности. Для чего следовало подготовить конспект.
Орлов вернулся к компьютеру, поставил кофе справа, заметки уложил слева и принялся печатать.
«Круговая порука», — вывел Костя и задумался.
Подходить к созданию внутренней идеологии такой силы, как РОЗГИ, следовало осторожно. Тем более когда это касалось вопросов, в будущем способных взорвать организацию изнутри. Если права на вождение автомобиля выдавались человеку, прошедшему специальную подготовку, а право на владение оружием было привилегией немногих, то с идеологией все было еще сложнее. Орлов понимал разработку идей как программирование. Если адепты НЛП и психотехник занимались личностью, то идеолог программировал целое общество. Ошибки и просчеты в этом деле обычно приводили к катастрофе. Сразу или через некоторое время. Поскольку любой программист знает, что конечный пользователь, если будет иметь такую возможность, сделает все непременно через задницу, то следовало максимально ограничить количество неправильных вариантов выбора. Попытаться на самом раннем этапе предусмотреть ошибку и заранее поставить на нее заглушку. В отличие от обыкновенного программиста, у идеолога нет возможности отлаживать свой продукт, выпуская до бесконечности разные заплатки и обновленные версии. Нужно попасть сразу и в цель.
Константин заглянул в черновики, нахмурился и пробежался по клавишам:
«Круговая порука — понятие сложное, чаще употребляемое в негативном значении. Простой девиз, опираясь на который Дюма написал свои самые знаменитые романы. „Один за всех, и все за одного". Именно это можно считать наиболее точным определением круговой поруки. Ответственность каждого перед каждым, внутри определенного круга. Обычно этот термин имеет негативную окраску, связанную с покрывательством нарушений одних молчанием других. Это часто встречается в исправительных заведениях и криминальной среде. Для чего? Безусловно, ответ может быть один — для обороны. Для защиты определенного круга лиц, вовлеченных в какое-либо действие. Причем это средство как индивидуальной защиты, так и общей, коллективной. Но почему такой метод обороны от внешних воздействий является чем-то неправильным? Почему термин „круговая порука" носит в большей степени ругательный смысл?»
Орлов отвлекся от клавиатуры, чтобы хлебнуть кофе.
— Холодный. — Костя задумчиво посмотрел в кружку. — Черт!
Отношения с «кофием» откровенно не складывались. Константин либо увлекался текстом, и тогда напиток остывал, либо… Либо работа катилась к черту, и трудовой день превращался в день отдыха. Холодный кофе Орлов не признавал, считая его чем-то извращенным, вроде некрофилии. Но заваривать каждый раз новый, чтобы через некоторое время обнаружить все те же холодеющие останки, было слишком расточительно.
— Черт, черт, черт… — пробормотал Костя и направился на кухню. — Интересно, получится списать это на производственные расходы? Если рассматривать кофеин в виде допинга, а процесс заварки как необходимую производственную гимнастику…
Пока закипал вредоносный в своей неторопливости чайник, Константин слушал доносящиеся из-за стены завывания. Будущий лидер отечественных анархистов-антиглобалистов теперь гонял избранные места саундтрэка к «Прирожденным убийцам». Надрывно орала Кортни Лав.
Орлов представил себе, каково бы ему было жить за городом. Где нет периодически скандалящих алкашей-соседей, нет припанкованного недоросля с его квадро-грохотом, нет детей, устраивающих бардак под окнами, и котов, испытывающих химическое оружие в подъезде. Тишина, спокойствие, птички летом, снег зимой. Воздух.
— Воздух, конечно, это хорошо, — вздохнул Костя и выглянул в окно. В окне дома напротив тускло сверкнуло. Какой-нибудь дедок или бабулька по-тихому практиковали старческий вуайеризм, подсматривая в бинокль за всем, что только возможно. — Воздух — это хорошо. Но как же я без всего этого?
Ему вспомнилась реклама в метро. Элитное жилье в каких-то загородных не то Холмиках, не то Озерках, не то Речушках. По пунктам перечислялись достоинства предлагаемых новостроек. Среди «эксклюзивной планировки», «общей охраняемой зоны» и прочих «двадцати минут до центра города», значилось: «одинаковый социальный уровень жильцов». Это значит, никаких «синяков», никаких анархистов-антиглобалистов, никаких бабушек с неисчислимыми кошками и биноклями. Только благопристойные, престижные, добропорядочные кровопийцы, сплошь и рядом ходящие под «статьей с конфискацией».