Страница:
— Подобные тебе! Слышишь?! Теперь я ненавижу вас. Потому что противен себе! Противен себе, но я Бог! И ты ничего не знаешь о гневе Божьем!
— Подставил… — прохрипел Липинский. — С русскими…
— А ты как думал? — поинтересовался Он, наклонился к хрипящему Семену ближе. — Ничего личного? Это же… бизнес!
Липинский почувствовал, как что-то прохладное и липкое льется на щеку изо рта.
«Пена, — неожиданно ясно подумал Семен. — Я пеной исхожу…»
Как с грохотом вылетела дверь и в комнату ворвалась встревоженная не на шутку охрана, Семен Липинский уже не слышал. Он уплывал куда-то в темноту. Далеко-далеко. Ему казалось, что он плывет на индейском каноэ и кто-то сильный и молчаливый сидит на веслах.
«Так и буду плыть… — спокойно думал Семен, глядя в темноту неба. Высоко-высоко проплывали звезды. — Так и буду плыть…»
Глава 55
Глава 56
Глава 57
— Подставил… — прохрипел Липинский. — С русскими…
— А ты как думал? — поинтересовался Он, наклонился к хрипящему Семену ближе. — Ничего личного? Это же… бизнес!
Липинский почувствовал, как что-то прохладное и липкое льется на щеку изо рта.
«Пена, — неожиданно ясно подумал Семен. — Я пеной исхожу…»
Как с грохотом вылетела дверь и в комнату ворвалась встревоженная не на шутку охрана, Семен Липинский уже не слышал. Он уплывал куда-то в темноту. Далеко-далеко. Ему казалось, что он плывет на индейском каноэ и кто-то сильный и молчаливый сидит на веслах.
«Так и буду плыть… — спокойно думал Семен, глядя в темноту неба. Высоко-высоко проплывали звезды. — Так и буду плыть…»
Глава 55
Из дневников:
«Если христиан будет большинство будет Страшный суд. Если иудеи все под себя подомнут — придет Мошиах Если исламисты захватят мировую власть — „будет по-ихнему"».
Утро третьего дня началось со взрывов. Дымные хвосты РПГ перечеркнули площадь. Часть из них не долетела до здания, часть взорвалась на баррикаде. Но несколько огненных стрел вонзились в крышу гаража, пробили ее и взорвались внутри. Вслед за этим мятежники дали еще один залп, уже более слабый, по основному зданию. Группа внешнего наблюдения сообщила, что осаждающие в спешном порядке минируют подъезды к площади и отводят основные силы.
— Бред какой-то, — развел руками Константин. Он безуспешно пытался выйти на связь с кем-нибудь из внешнего мира. Однако все линии были обрезаны. Над Управлением ОЗГИ повис купол радиомолчания. Даже старинный чудо-телефон не работал. Техники разводили руками.
— Это не бред, — покачал головой заместитель Лукина Анатолий Илюшин — Они нас отрезают. Хотят сделать так, чтобы мы как можно дольше не высовывали отсюда нос. Поэтому и стреляли не в основное здание, а в гараж.
— Кстати, что там сейчас?
— Огненный кошмар. — Илюшин потер отросшую щетину. Лукин был человеком подтянутым, всегда аккуратно одетым и чисто выбритым. Его заместитель не шел с ним ни в какое сравнение. — Можно сказать, что автомобилей у нас нет. Хорошо, если удастся пожар локализовать.
Орлов вздохнул:
— Получается, что им необходима наша пассивность. Но чего они боятся?
— Вероятно, что-то изменилось.
— Да, но не могут же они надеяться на то, что мы так и будем сидеть тут!
— Надеяться можно на что угодно, — кивнул Илюшин. — Хотя я, если честно, уже ни на что не надеюсь.
Константин прищурился:
— С какой это стати?
Анатолий пожал плечами, вздохнул:
— А какие у нас есть варианты? ОЗГИ настроила против себя всех. Даже простых людей, не говоря уж о ментах и военных.
— Так уж и всех?
— Да, всех. Простому человеку очень удобно проскочить на красный свет, а потом, если уж не повезло, отстегнуть постовому. А благодаря нашим стараниям теперь у нарушителя сплошные геморрои. А мент еще и масла в огонь подольет: «Я б взял с тебя полста, да вот, видишь, прижали нас, давят за каждую копейку». Получается, как бы не сам гаишник наказывает, а мы, озгисты на него давим. Мы виноваты.
— Закон есть закон.
— Конечно. — Илюшин саркастически кивнул. — Только кому от этого легче?
— Ну, мне, например, легче, — ответил Орлов. — Я на красный свет не езжу. Скорость не превышаю. По поддельным документам через границу не катаюсь. Наркотики не покупаю и не продаю. Мне легче.
— Так ты пойми, раньше милиция за каждую ерунду копейку трясла: нет у тебя при себе огнетушителя или просрочен он на три дня, заплати… А теперь ведь все то же самое, только на каждую мелочь — акт. На каждые полсантиметра — штамп. Чуть превысил, чуть нарушил… А как жить в таком городе, как Москва, и не нарушать? Хотя бы по мелочи! По-человечески!
— Понимаю. — Костя кивнул. — Только и ты пойми. Это временно. Провокация, не больше. Мол, мы их так прижмем, что они сами нам с радостью денежки понесут. Диктатурой Закона напугаем. Провокация. Чтобы на нас, на ОЗГИ, косо смотрели. Только оттого, что мы кажемся кому-то в чем-то виноватыми, милиция лучше не стала. Ты ж правильно сказал, трясут за каждую мелочь, за которую раньше деньги брали. Кто трясет? Мы? Нет. Менты как трясли, так и трясут. Только теперь еще и на нас смахивают. А если мы уйдем, так от этого лучше будет только всяким уродам, которые если и гадят, то по-крупному, но и откупаются легко. Погоди. Придет время, мы все МВД собой заменим. И армия у нас будет такая же. Нам бы…
Илюшин невесело усмехнулся:
— Нам бы день простоять и ночь продержаться…
— Вроде того, — согласился Орлов.
Оба замолчали.
— Вы говорили, что революция невозможна, — неожиданно сказал Илюшин.
— Говорил.
— А это тогда что? — Анатолий кивнул головой куда-то вверх, туда, где бухало, трещало, грохотало.
— Что угодно, но не революция. Путч, переворот, восстание, мятеж, бунт, гражданские беспорядки. Революция должна быть поддержана народом. Без этого, увы, пшик. Выстрел вхолостую. А народ за этим, — теперь Костя ткнул пальцем в потолок, — не пойдет. Так что теперь или мы их, или они нас.
— Пойду я, побреюсь, что ли. Пока затишье… — устало вздохнул Илюшин.
Орлов раскрыл коробочку ноутбука. Последние дни он много работал. Даже ночью, поэтому выглядел, наверное, не многим лучше Илюшина. Косте казалось, что близость смерти подгоняет его. Словно невидимые губы шепчут на ухо: «Ты скоро умрешь. Что останется после тебя?» И Константин набивал, набивал тексты, разрабатывал новые идеи, программы для правительства, выстроил целую идеологическую схему для внедрения во внешнюю политику. Времени не хватало. Он очень жалел, что не может сейчас отказаться от сна.
Тексты, выходившие из-под руки, были разными. Очень разными. Иногда, пытаясь навести хотя бы какой-то порядок и привести труды к системе, Орлов раскидывал файлы по полкам с названиями «жизненное», «политика», «общество», «патриоты», «Чечня». Каталоги плодились и размножались. Порядка от этого не становилось больше. Многие файлы были неоконченными. Все время казалось, что вот-вот родится мысль для чего-то главного, настоящего, способного перевернуть мир.
Предыдущую ночь Костя не спал. Он сидел в подвале и переносил в электронный вид написанное от руки. Текст укладывался в схему о национальном самосознании, хотя был еще сырым и изобиловал многочисленными «сучками и задоринками», которые следовало убрать, сгладить, переделать. Шло трудно, цепляясь одно за другое. Однако к семи утра, когда первые РПГ выплюнули свои ракеты в сторону Управления, Костя закончил почти всю книгу. Кому он будет представлять этот труд и кто возьмется за осуществление этих идей… Константин старался сейчас не думать, В осажденном и отрезанном от всего мира здании сейчас надо было работать, чтобы просто не сойти с ума.
— Надо бы поспать, — пробормотал Орлов, посмотрев на часы. Начало девятого. Под веками жгло, словно песком посыпано.
Вместо того чтобы лечь в постель, Константин направился к кофеварке. По-хорошему следовало бы пойти в столовую и взять дневной паек, но находиться среди пропахших порохом, потом и кровью людей сейчас не хотелось. Внутри себя Костя понимал, что его удивительная работоспособность в эти дни обусловлена стыдливым чувством, свойственным любому человеку, который больше думает, нежели действует, и от этого ощущает собственную неполноценность.
В экстремальной ситуации, когда все ресурсы пущены ва-банк, даже мысль движется быстрее. В другое, более спокойное время Орлов не смог бы переварить такое количество материала и за месяц. Но сейчас он не допускал даже мысли о том, что можно поваляться в постели или заняться созерцанием мира, ожидая прихода вдохновения. Не до того. Работать, работать, работать!
Кофе вышел крепким, густым и горьким. Костя сделал глоток и сморщился. Зато глаза сразу перестали слипаться и в голове словно бы опустилось мягкое облако ваты, фильтром вобравшее в себя осколки мыслей и страхов.
— Все начиналось с кофе, — пробормотал Константин, вспоминая.
Толокошин, его вечный коньяк, кофе, разговоры.
Вспомнился телефонный енот, которого так и не выловили даже государственные службы, к которым, по знакомству, обращался Орлов. Сейчас этот идиот казался забавным, своим, домашним привидением. Потом мысль вильнула, и Константин подумал о соседском мальчишке, юном анархисте, который днями напролет мотал «Гражданскую оборону» и летом выстригал на голове ирокез. Где он сейчас? Дома? На баррикадах? С какой стороны?
Над головой грохотало. За дверью стучали сапоги. Медленно разряжались аккумуляторы ноутбука. Надо было работать.
С неожиданной ясностью Костя понял, что умрет. Естественная мысль о неизбежности собственной смерти вдруг поразила его. Не напугала. Просто удивила. Умрет, может быть, не сейчас, не сегодня, потом. Но это неизбежно случится когда-нибудь. А значит, времени становится все меньше и меньше.
— Жениться тебе надо, барин, — выдохнул Константин, садясь за клавиатуру.
«Ворд» услужливо открыл свежий лист.
Орлов вывел жирными буквами: «Молитва».
Замер на секунду.
Потом добавил комментарии:
«В каждом русском человеке есть одна глубинная потребность — покаяться во грехе. И смутно на душе без покаяния. Однако протестантско-католическая идея покаяния по факту содеянного, то есть уже после совершения греха, по сути своей неверна и вредна. Особенно русскому человеку, который очень легко покупается на различные бесплатности. Которые, кстати сказать, часто развращают и низводят любые позитивные начинания до абсолютно скотского уровня. Халява. А как еще назвать систему согрешил — покаялся? В этой схеме нет места осознанию. Только страх перед наказанием, которого можно избежать, покаявшись.
Русское покаяние должно быть превентивно. Оно должно твориться заранее, еще до совершения Дела. Такой подход и от совсем плохого может уберечь, и на совершение оного человек идет с полным осознанием как последствий, так и причин.
На любое серьезное дело человек должен идти очистившись. Будто надев перед боем свежую рубаху. Решительной, хмурой толпой на святое дело.
Молитва для такого случая не может быть православной или католической. Это просто молитва. Написанная тем языком, который понятен каждому, даже Богу. Мы создаем богов, боги в свою очередь создают нас, правят нас…».
Орлов некоторое время перечитывал написанное. В нескольких местах сморщился. Надо бы подправить. Потом, неожиданно для самого себя, он выделил мышью весь текст и стер его. Осталась только сама молитва.
— Так лучше будет.
«Прости, Господи, если чрезмерно увлечемся кровопролитием.
Прости, Господи, ежели причиним излишнее страдание врагам нашим, кои ведь тоже создания Твои, хоть и исказившие себя в угоду Врагу.
Прости, Господи, если оступимся и поддадимся недостойной злобе на врагов наших и нарушим в себе бесстрастие, коего Ты начало и источник.
Прости, Господи, если поусердствуем не но уму, и не оставь нас в свершениях наших, ибо не во имя свое, но во имя Твое творим сие, очищая святую землю нашу, кою Ты заповедал нам хранить в чистоте от всякого зла.
Прости, Господи, ежели чего.. .»
Наверху грохотало. За дверью стучали сапоги. Орлов закрыл коробочку ноутбука. Аккуратно положил его в металлический ящик стола. Сложил в стопку все записи, навел порядок на рабочем месте.
И стал ждать.
«Если христиан будет большинство будет Страшный суд. Если иудеи все под себя подомнут — придет Мошиах Если исламисты захватят мировую власть — „будет по-ихнему"».
Утро третьего дня началось со взрывов. Дымные хвосты РПГ перечеркнули площадь. Часть из них не долетела до здания, часть взорвалась на баррикаде. Но несколько огненных стрел вонзились в крышу гаража, пробили ее и взорвались внутри. Вслед за этим мятежники дали еще один залп, уже более слабый, по основному зданию. Группа внешнего наблюдения сообщила, что осаждающие в спешном порядке минируют подъезды к площади и отводят основные силы.
— Бред какой-то, — развел руками Константин. Он безуспешно пытался выйти на связь с кем-нибудь из внешнего мира. Однако все линии были обрезаны. Над Управлением ОЗГИ повис купол радиомолчания. Даже старинный чудо-телефон не работал. Техники разводили руками.
— Это не бред, — покачал головой заместитель Лукина Анатолий Илюшин — Они нас отрезают. Хотят сделать так, чтобы мы как можно дольше не высовывали отсюда нос. Поэтому и стреляли не в основное здание, а в гараж.
— Кстати, что там сейчас?
— Огненный кошмар. — Илюшин потер отросшую щетину. Лукин был человеком подтянутым, всегда аккуратно одетым и чисто выбритым. Его заместитель не шел с ним ни в какое сравнение. — Можно сказать, что автомобилей у нас нет. Хорошо, если удастся пожар локализовать.
Орлов вздохнул:
— Получается, что им необходима наша пассивность. Но чего они боятся?
— Вероятно, что-то изменилось.
— Да, но не могут же они надеяться на то, что мы так и будем сидеть тут!
— Надеяться можно на что угодно, — кивнул Илюшин. — Хотя я, если честно, уже ни на что не надеюсь.
Константин прищурился:
— С какой это стати?
Анатолий пожал плечами, вздохнул:
— А какие у нас есть варианты? ОЗГИ настроила против себя всех. Даже простых людей, не говоря уж о ментах и военных.
— Так уж и всех?
— Да, всех. Простому человеку очень удобно проскочить на красный свет, а потом, если уж не повезло, отстегнуть постовому. А благодаря нашим стараниям теперь у нарушителя сплошные геморрои. А мент еще и масла в огонь подольет: «Я б взял с тебя полста, да вот, видишь, прижали нас, давят за каждую копейку». Получается, как бы не сам гаишник наказывает, а мы, озгисты на него давим. Мы виноваты.
— Закон есть закон.
— Конечно. — Илюшин саркастически кивнул. — Только кому от этого легче?
— Ну, мне, например, легче, — ответил Орлов. — Я на красный свет не езжу. Скорость не превышаю. По поддельным документам через границу не катаюсь. Наркотики не покупаю и не продаю. Мне легче.
— Так ты пойми, раньше милиция за каждую ерунду копейку трясла: нет у тебя при себе огнетушителя или просрочен он на три дня, заплати… А теперь ведь все то же самое, только на каждую мелочь — акт. На каждые полсантиметра — штамп. Чуть превысил, чуть нарушил… А как жить в таком городе, как Москва, и не нарушать? Хотя бы по мелочи! По-человечески!
— Понимаю. — Костя кивнул. — Только и ты пойми. Это временно. Провокация, не больше. Мол, мы их так прижмем, что они сами нам с радостью денежки понесут. Диктатурой Закона напугаем. Провокация. Чтобы на нас, на ОЗГИ, косо смотрели. Только оттого, что мы кажемся кому-то в чем-то виноватыми, милиция лучше не стала. Ты ж правильно сказал, трясут за каждую мелочь, за которую раньше деньги брали. Кто трясет? Мы? Нет. Менты как трясли, так и трясут. Только теперь еще и на нас смахивают. А если мы уйдем, так от этого лучше будет только всяким уродам, которые если и гадят, то по-крупному, но и откупаются легко. Погоди. Придет время, мы все МВД собой заменим. И армия у нас будет такая же. Нам бы…
Илюшин невесело усмехнулся:
— Нам бы день простоять и ночь продержаться…
— Вроде того, — согласился Орлов.
Оба замолчали.
— Вы говорили, что революция невозможна, — неожиданно сказал Илюшин.
— Говорил.
— А это тогда что? — Анатолий кивнул головой куда-то вверх, туда, где бухало, трещало, грохотало.
— Что угодно, но не революция. Путч, переворот, восстание, мятеж, бунт, гражданские беспорядки. Революция должна быть поддержана народом. Без этого, увы, пшик. Выстрел вхолостую. А народ за этим, — теперь Костя ткнул пальцем в потолок, — не пойдет. Так что теперь или мы их, или они нас.
— Пойду я, побреюсь, что ли. Пока затишье… — устало вздохнул Илюшин.
Орлов раскрыл коробочку ноутбука. Последние дни он много работал. Даже ночью, поэтому выглядел, наверное, не многим лучше Илюшина. Косте казалось, что близость смерти подгоняет его. Словно невидимые губы шепчут на ухо: «Ты скоро умрешь. Что останется после тебя?» И Константин набивал, набивал тексты, разрабатывал новые идеи, программы для правительства, выстроил целую идеологическую схему для внедрения во внешнюю политику. Времени не хватало. Он очень жалел, что не может сейчас отказаться от сна.
Тексты, выходившие из-под руки, были разными. Очень разными. Иногда, пытаясь навести хотя бы какой-то порядок и привести труды к системе, Орлов раскидывал файлы по полкам с названиями «жизненное», «политика», «общество», «патриоты», «Чечня». Каталоги плодились и размножались. Порядка от этого не становилось больше. Многие файлы были неоконченными. Все время казалось, что вот-вот родится мысль для чего-то главного, настоящего, способного перевернуть мир.
Предыдущую ночь Костя не спал. Он сидел в подвале и переносил в электронный вид написанное от руки. Текст укладывался в схему о национальном самосознании, хотя был еще сырым и изобиловал многочисленными «сучками и задоринками», которые следовало убрать, сгладить, переделать. Шло трудно, цепляясь одно за другое. Однако к семи утра, когда первые РПГ выплюнули свои ракеты в сторону Управления, Костя закончил почти всю книгу. Кому он будет представлять этот труд и кто возьмется за осуществление этих идей… Константин старался сейчас не думать, В осажденном и отрезанном от всего мира здании сейчас надо было работать, чтобы просто не сойти с ума.
— Надо бы поспать, — пробормотал Орлов, посмотрев на часы. Начало девятого. Под веками жгло, словно песком посыпано.
Вместо того чтобы лечь в постель, Константин направился к кофеварке. По-хорошему следовало бы пойти в столовую и взять дневной паек, но находиться среди пропахших порохом, потом и кровью людей сейчас не хотелось. Внутри себя Костя понимал, что его удивительная работоспособность в эти дни обусловлена стыдливым чувством, свойственным любому человеку, который больше думает, нежели действует, и от этого ощущает собственную неполноценность.
В экстремальной ситуации, когда все ресурсы пущены ва-банк, даже мысль движется быстрее. В другое, более спокойное время Орлов не смог бы переварить такое количество материала и за месяц. Но сейчас он не допускал даже мысли о том, что можно поваляться в постели или заняться созерцанием мира, ожидая прихода вдохновения. Не до того. Работать, работать, работать!
Кофе вышел крепким, густым и горьким. Костя сделал глоток и сморщился. Зато глаза сразу перестали слипаться и в голове словно бы опустилось мягкое облако ваты, фильтром вобравшее в себя осколки мыслей и страхов.
— Все начиналось с кофе, — пробормотал Константин, вспоминая.
Толокошин, его вечный коньяк, кофе, разговоры.
Вспомнился телефонный енот, которого так и не выловили даже государственные службы, к которым, по знакомству, обращался Орлов. Сейчас этот идиот казался забавным, своим, домашним привидением. Потом мысль вильнула, и Константин подумал о соседском мальчишке, юном анархисте, который днями напролет мотал «Гражданскую оборону» и летом выстригал на голове ирокез. Где он сейчас? Дома? На баррикадах? С какой стороны?
Над головой грохотало. За дверью стучали сапоги. Медленно разряжались аккумуляторы ноутбука. Надо было работать.
С неожиданной ясностью Костя понял, что умрет. Естественная мысль о неизбежности собственной смерти вдруг поразила его. Не напугала. Просто удивила. Умрет, может быть, не сейчас, не сегодня, потом. Но это неизбежно случится когда-нибудь. А значит, времени становится все меньше и меньше.
— Жениться тебе надо, барин, — выдохнул Константин, садясь за клавиатуру.
«Ворд» услужливо открыл свежий лист.
Орлов вывел жирными буквами: «Молитва».
Замер на секунду.
Потом добавил комментарии:
«В каждом русском человеке есть одна глубинная потребность — покаяться во грехе. И смутно на душе без покаяния. Однако протестантско-католическая идея покаяния по факту содеянного, то есть уже после совершения греха, по сути своей неверна и вредна. Особенно русскому человеку, который очень легко покупается на различные бесплатности. Которые, кстати сказать, часто развращают и низводят любые позитивные начинания до абсолютно скотского уровня. Халява. А как еще назвать систему согрешил — покаялся? В этой схеме нет места осознанию. Только страх перед наказанием, которого можно избежать, покаявшись.
Русское покаяние должно быть превентивно. Оно должно твориться заранее, еще до совершения Дела. Такой подход и от совсем плохого может уберечь, и на совершение оного человек идет с полным осознанием как последствий, так и причин.
На любое серьезное дело человек должен идти очистившись. Будто надев перед боем свежую рубаху. Решительной, хмурой толпой на святое дело.
Молитва для такого случая не может быть православной или католической. Это просто молитва. Написанная тем языком, который понятен каждому, даже Богу. Мы создаем богов, боги в свою очередь создают нас, правят нас…».
Орлов некоторое время перечитывал написанное. В нескольких местах сморщился. Надо бы подправить. Потом, неожиданно для самого себя, он выделил мышью весь текст и стер его. Осталась только сама молитва.
— Так лучше будет.
«Прости, Господи, если чрезмерно увлечемся кровопролитием.
Прости, Господи, ежели причиним излишнее страдание врагам нашим, кои ведь тоже создания Твои, хоть и исказившие себя в угоду Врагу.
Прости, Господи, если оступимся и поддадимся недостойной злобе на врагов наших и нарушим в себе бесстрастие, коего Ты начало и источник.
Прости, Господи, если поусердствуем не но уму, и не оставь нас в свершениях наших, ибо не во имя свое, но во имя Твое творим сие, очищая святую землю нашу, кою Ты заповедал нам хранить в чистоте от всякого зла.
Прости, Господи, ежели чего.. .»
Наверху грохотало. За дверью стучали сапоги. Орлов закрыл коробочку ноутбука. Аккуратно положил его в металлический ящик стола. Сложил в стопку все записи, навел порядок на рабочем месте.
И стал ждать.
Глава 56
Из разных Интернет-ресурсов:
«…Для чего? Чтобы ребенок, повзрослев, говорил окружающим: ,Я горжусь тем, что я русский". В том, что он русский, нет его заслуги, и гордиться тут нечем».
Останкинская телебашня находилась в двойной осаде. Внутри наглухо забаррикадировались боевики СПП, спасающиеся от спецназа, который, в свою очередь, не имел возможности идти на штурм, оставляя открытыми тылы. В тылу у спецназовцев торчали боевики Бригад Нового Порядка, с минуты на минуту ожидающие подкрепления для атаки. Это был многослойный коктейль, готовый в любую минуту взорваться.
На самом деле идти в атаку не хотели все. Бригады Нового Порядка понимали, что штурм здания, которое удерживается профессиональными бойцами, приведет к жуткому количеству потерь. Спецназ понимал, что попытка прорыва наружу равносильна самоубийству, а идти вверх можно было только в самом крайнем случае. Боевики СПП пытались вести неловкие переговоры со своими коллегами из Бригад, намекая на то, что если те прижмут спецназ, то тому ничего не останется, как вынести к такой-то матери хлипкую оборону эспэпэшников. Время стремительно уплывало сквозь пальцы. Плюс к этому, ситуацию сильно осложняли бритоголовые, которые, будто кавалерия времен Гражданской войны, осуществляли стремительные набеги на тылы Бригад Нового Порядка.
Когда наконец основные силы Бригад, покинувшие свои позиции у Управления ОЗГИ, добрались до телевышки, нервы у всех были накручены до предела.
— Строиться и на штурм! Приготовились, ребятки! Вышибем эту дрянь! Наши боевые товарищи ждут помощи! — Отцы-командиры надрывались, но закопченные и слегка похмельные мужики строиться в боевые порядки не стремились. Потери, понесенные у Управления, несколько охладили боевой пыл. — Приготовились! Быстрее, быстрее!!!
Прихрамывая, охал и размахивая белым флагом, вперед выбрался парламентарий. Ему было трудно, в паху от удара резиновой пули образовалась страшная гематома. Ходить было невероятно больно, однако скорая медицинская помощь ему была оказана самая минимальная. Количество раненых зашкаливало.
— Господа спецназовцы! — Голос парламентария сорвался. Ему поднесли мегафон. — Господа спецназовцы! Ваше дело проиграно. Президент сдал вас с потрохами. Мне очень жаль, что так вышло, и я предлагаю вам достойный выход. Оставьте оружие под нашим присмотром и расходитесь по домам. Вся ваша амуниция будет должным образом описана и опечатана. Вас не будут подвергать никаким преследованиям после того, как Новое Правительство вступит в свои права. Вы выполняли свою работу. Теперь она завершена. Расходитесь по домам… Господа спецназовцы!
Он даже не мог предполагать, что в этот момент снайпер с козырька телевышки смотрит на него через прицел.
— Слышь, Леша, — тихо сказал стрелок. — Можно я ему яйца отстрелю?
Леша не ответил.
— Господа спецназовцы!!!
Тут произошло непредвиденное.
Из-за раскуроченных останков автомобилей выскочил человек с трубой РПГ.
Видя стремительное падение боевого духа, командиры Бригад решили форсировать события.
Снайпер не успел на какую-то долю секунды.
Пуля уложила гранатометчика на асфальт уже после того, как гашетка выстрела ракеты была уже утоплена, но предсмертная судорога чуть-чуть сбила прицел. Огненная стрела дернулась влево и взорвалась перед входом в телецентр. Осколки и куски камня брызнули в разные стороны.
— Открыть огонь на поражение, — прозвучало в наушниках.
Заговорили автоматы.
В брызгах асфальта и свинца нелепо прыгал, визжа как недорезанная свинья, парламентарий. Ему повезло. После выстрела из гранатомета снайпер о нем забыл. Обнаружились более важные цели.
К дверям кинулись темные тени. Каждая из них несла в руках огнестрельную смерть.
Из вестибюля им навстречу несся страшный, губительный поток пуль.
Те, кто выживет во время первой волны штурма Останкина, потом скажут, что это был тот кошмар, который им не забыть никогда. И слава Богу, что второй волны не было.
Бэтээр вынырнул из-за домов неожиданно.
На броне крупные буквы «ОДОН».
Первые выстрелы он произвел в воздух. Ушел в сторону, сметая грузовик, неловко оказавшийся у него на дороге. Вслед за ним, рыча моторами, выскакивали другие. С брони, как муравьи, прыгали люди в бронежилетах и касках.
Дивизия имени Дзержинского вошла в город.
Из телефонных переговоров:
— Генерал Зиновьев?
— Да.
— Время. Они не вняли нашим предупреждениям.
— Все-таки…
— Да. Видит Бог, мы этого не хотели. Так надо. Поднимайте своих ребят.
— Гхм… А… «Зонтик» генерала Рудъко?
— Вы же слышали, что с ним случилось несчастье? Я думаю, что у вас не возникнет проблем.
— Да уж, я надеюсь. Учтите, если с моими ребятами в воздухе что-нибудь случится, я…
— И вы учтите. Если с нами тут что-то случится, вы этого не переживете…
Длинные гудки.
«…Для чего? Чтобы ребенок, повзрослев, говорил окружающим: ,Я горжусь тем, что я русский". В том, что он русский, нет его заслуги, и гордиться тут нечем».
Останкинская телебашня находилась в двойной осаде. Внутри наглухо забаррикадировались боевики СПП, спасающиеся от спецназа, который, в свою очередь, не имел возможности идти на штурм, оставляя открытыми тылы. В тылу у спецназовцев торчали боевики Бригад Нового Порядка, с минуты на минуту ожидающие подкрепления для атаки. Это был многослойный коктейль, готовый в любую минуту взорваться.
На самом деле идти в атаку не хотели все. Бригады Нового Порядка понимали, что штурм здания, которое удерживается профессиональными бойцами, приведет к жуткому количеству потерь. Спецназ понимал, что попытка прорыва наружу равносильна самоубийству, а идти вверх можно было только в самом крайнем случае. Боевики СПП пытались вести неловкие переговоры со своими коллегами из Бригад, намекая на то, что если те прижмут спецназ, то тому ничего не останется, как вынести к такой-то матери хлипкую оборону эспэпэшников. Время стремительно уплывало сквозь пальцы. Плюс к этому, ситуацию сильно осложняли бритоголовые, которые, будто кавалерия времен Гражданской войны, осуществляли стремительные набеги на тылы Бригад Нового Порядка.
Когда наконец основные силы Бригад, покинувшие свои позиции у Управления ОЗГИ, добрались до телевышки, нервы у всех были накручены до предела.
— Строиться и на штурм! Приготовились, ребятки! Вышибем эту дрянь! Наши боевые товарищи ждут помощи! — Отцы-командиры надрывались, но закопченные и слегка похмельные мужики строиться в боевые порядки не стремились. Потери, понесенные у Управления, несколько охладили боевой пыл. — Приготовились! Быстрее, быстрее!!!
Прихрамывая, охал и размахивая белым флагом, вперед выбрался парламентарий. Ему было трудно, в паху от удара резиновой пули образовалась страшная гематома. Ходить было невероятно больно, однако скорая медицинская помощь ему была оказана самая минимальная. Количество раненых зашкаливало.
— Господа спецназовцы! — Голос парламентария сорвался. Ему поднесли мегафон. — Господа спецназовцы! Ваше дело проиграно. Президент сдал вас с потрохами. Мне очень жаль, что так вышло, и я предлагаю вам достойный выход. Оставьте оружие под нашим присмотром и расходитесь по домам. Вся ваша амуниция будет должным образом описана и опечатана. Вас не будут подвергать никаким преследованиям после того, как Новое Правительство вступит в свои права. Вы выполняли свою работу. Теперь она завершена. Расходитесь по домам… Господа спецназовцы!
Он даже не мог предполагать, что в этот момент снайпер с козырька телевышки смотрит на него через прицел.
— Слышь, Леша, — тихо сказал стрелок. — Можно я ему яйца отстрелю?
Леша не ответил.
— Господа спецназовцы!!!
Тут произошло непредвиденное.
Из-за раскуроченных останков автомобилей выскочил человек с трубой РПГ.
Видя стремительное падение боевого духа, командиры Бригад решили форсировать события.
Снайпер не успел на какую-то долю секунды.
Пуля уложила гранатометчика на асфальт уже после того, как гашетка выстрела ракеты была уже утоплена, но предсмертная судорога чуть-чуть сбила прицел. Огненная стрела дернулась влево и взорвалась перед входом в телецентр. Осколки и куски камня брызнули в разные стороны.
— Открыть огонь на поражение, — прозвучало в наушниках.
Заговорили автоматы.
В брызгах асфальта и свинца нелепо прыгал, визжа как недорезанная свинья, парламентарий. Ему повезло. После выстрела из гранатомета снайпер о нем забыл. Обнаружились более важные цели.
К дверям кинулись темные тени. Каждая из них несла в руках огнестрельную смерть.
Из вестибюля им навстречу несся страшный, губительный поток пуль.
Те, кто выживет во время первой волны штурма Останкина, потом скажут, что это был тот кошмар, который им не забыть никогда. И слава Богу, что второй волны не было.
Бэтээр вынырнул из-за домов неожиданно.
На броне крупные буквы «ОДОН».
Первые выстрелы он произвел в воздух. Ушел в сторону, сметая грузовик, неловко оказавшийся у него на дороге. Вслед за ним, рыча моторами, выскакивали другие. С брони, как муравьи, прыгали люди в бронежилетах и касках.
Дивизия имени Дзержинского вошла в город.
Из телефонных переговоров:
— Генерал Зиновьев?
— Да.
— Время. Они не вняли нашим предупреждениям.
— Все-таки…
— Да. Видит Бог, мы этого не хотели. Так надо. Поднимайте своих ребят.
— Гхм… А… «Зонтик» генерала Рудъко?
— Вы же слышали, что с ним случилось несчастье? Я думаю, что у вас не возникнет проблем.
— Да уж, я надеюсь. Учтите, если с моими ребятами в воздухе что-нибудь случится, я…
— И вы учтите. Если с нами тут что-то случится, вы этого не переживете…
Длинные гудки.
Глава 57
Из статьи «Атака на свободу слова»:
«Армию и правительство можно понять. Им так хочется истребить чеченцев как нацию, глумиться над мирными жителями, мародерствовать всласть, безнаказанно пытать в комендатурах, убивать в селах и грабить на дорогах».
— Товарищ генерал, докладывает полковник Дмитриев. Две цели на экранах…
— С какой стороны?
— На рязанском направлении.
— Идентификация?
— Крупный десантный транспорт. Идут на Москву через нашу зону.
— Пропустить.
— Но приказ номер двести…
— Что?!
Полковник отодвинул от уха трубку. Ему было не привыкать к начальственному реву, но мелодичнее он от этого не становился.
— Повторите приказ, товарищ генерал…
— Я сказал, пропустить! Ты оглох там, полковник?
— Прошу подтверждения в письм…
— Ты охерел, полковник?! Может быть, ты по нашим парням стрелять начнешь?! — заорала трубка. — За прямое неподчинение приказу отстраняешься от командования базой! Транспорт пропустить! Сдашь дела своему заместителю! Доложить лично!
Короткие гудки. Ожидающий взгляд заместителя.
Рядом с телефоном в траурной рамке — портрет генерала Рудько.
«Зонтик» работал в штатном режиме. Никаких чрезвычайных ситуаций. Приказов от Минобороны не поступало. Москву лихорадило. Трясло. Било в конвульсиях. Но пэвэошные зонтики должны были работать при любой власти как часы.
— Что там в новостях? — спросил Дмитриев у своего зама.
— Черт знает что, товарищ полковник. По одним сведениям, Президента сместили, по другим — осаждают Белый Дом и наводят в городе порядок. В общем… Полная дезинформация.
— Помнишь, что Рудько сказал, когда нас инспектировал?
— Последний раз, после учений?
— Да.
— Ну… — Зам развел руками. — Он много чего сказал.
— Про интуицию, помнишь? В вашей работе…
— …интуиция стоит на первом месте, после чувства долга.
Полковник кивнул.
Оператор у экрана локатора отсчитывал координаты двух целей.
— А еще он добавил, что иногда и перед ним.
— Перед чем?
— Перед долгом. Учения были странные, помнишь?
— Так точно… В конце… — Заместитель удивленно обернулся в операторский зал. — Под финал нам два десантных транспорта подкинули.
Повисла недолгая пауза.
— Политики должны драться между собой сами, — устало произнес Дмитриев. — Огораживать, например, площадь и давай, партия на партию. Как когда-то стенка на стенку ходили. Армия должна защищать народ…
— Я чего-то не пойму.
— Меня отстранили от командования базой. Принимай дела. И вот это. — Полковник кивнул в сторону экранов радаров. — Ты не хуже моего знаешь, что такое приказы и как они должны исполняться. Доложишься генералу лично.
Заместитель некоторое время смотрел на Дмитриева. Потом четко, словно с листа бумаги, процитировал внутреннюю инструкцию номер двенадцать.
— В случае чрезвычайного положения командование базы имеет право принимать решения самостоятельно, если положение во вверенном секторе несет угрозу государственным интересам. — Он щелкнул тумблером. — Внимание! На базе вводится чрезвычайное положение! Приготовиться к отражению воздушной атаки!
Запищало тревожно. Вспыхнуло красным. Ленивый бубнеж оператора прервался. И где-то там, снаружи, зашевелилось, вздрогнуло, просыпаясь после долгого сна, нацелилось в небо.
— Борт «семнадцать-Д», борт «семнадцать-Д», вы вошли в закрытую зону. Настоятельно требуем сменить курс, в случае неповиновения вы будете атакованы средствами ПВО. Борт «семнадцать-Д»…
— Вашу мать, вы что? — неожиданно донеслось из динамика. — Вы что? Мы ж свои! Эй! Охренели?
— Борт «семнадцать-Д», вы вошли в…
— Тут же люди! Эй!
— Борт…
Когда тебе целятся в брюхо ракеты, становится очень неуютно. Особенно если это ракеты свои.
Десантники не знали, куда они летят. Они сидели в толстом брюхе самолета, готовясь к прыжку. Сосредоточенные, напряженные, как всегда перед рывком. Было ясно, что происходит что-то экстраординарное, серьезное.
Из-за ширмы, отделявшей командный отсек, доносились голоса.
— Распечатай конверт.
— Приказ: только над Москвой…
— Распечатай, я сказал! Времени нет! Сейчас всадят в жопу!
— Приказ…
Негромкое шебуршание. Что-то упало. Кто-то застонал.
Шелест бумаги.
— Высадка в квадрате… так, понятно. Оказать поддержку Новому Правительству… Выполнять все приказы… Кого?! Форма приказа «А». Вот сука!
Топот сапог. Хлопнула дверь в кабину пилота.
— Поворачивай на… Меня не… Я сказал, поворачивай! И не…
Гул двигателей скрадывает слова, заглушает. Люди в самолете сосредоточенны и напряжены. Каждый думает о своем. Им в брюхо целятся ракеты.
Из сообщений прессы:
«Попытка так называемого Нового Правительства взять власть в свои руки провалилась. Это было неудивительно, прежде всего потому, что идеи, которыми руководствовались мятежники, не нашли поддержки в народе и армии. Большое количество реакционеров из рядов МВД, недовольных политикой Президента, обеспечило мятежникам определенное преимущество в первые дни конфликта. Однако существенного перевеса не дало. Слухи о том, что в неудавшемся перевороте участвовал высший военный генералитет, по-прежнему остаются без комментариев правительства. Однако, по нашим данным, Федеральная служба безопасности ведет тщательное расследование по этому вопросу. Было бы логично предположить, что серьезные перестановки в Генштабе России связаны именно с этим расследованием. Прокуратурой возбуждено значительное количество дел, связанных с мятежом. Помимо чисто уголовных, там фигурируют и обвинения в государственной измене, шпионаже и подрыве конституционного строя. Более подробную информацию по этому вопросу вы сможете получить от наших корреспондентов в…»
«Ремонт Останкинской телебашни будет завершен в ближайшее время. При входе в телецентр планируется установить мемориальную доску освободителям телецентра. Кого имеют в виду организаторы этой акции, нам выяснить не удалось».
«7-й Десантный полк расквартирован в Москве. На наши вопросы по этому поводу ответил…»
«Мэр Москвы высказал сожаление по поводу ряда неудобств, с которыми столкнутся москвичи и гости столицы. По словам градоначальника, ремонт дорог, поврежденных в результате боевых действий, будет произведен в кратчайшие сроки. По-прежнему остаются опасными для посещения кварталы, расположенные рядом с печально известным зданием Управления ОЗГИ. Саперы работают там круглосуточно».
«Особенности внешней политики. Что станет новой идеологической позицией России в диалоге с ее зарубежными партнерами?»
«Приближаются выборы».
«Голые „Тату" шокируют публику»…
P.S. После того как у Президента истек последний срок правления, в Российской Федерации произошла смена политического курса. Новое правительство определило новые государственные цели и задачи.
Организация по защите государственных интересов (ОЗГИ) была расформирована, а ее деятельность запрещена. Многие бывшие члены этой организации влились в действующие силовые структуры.
Однако, по данным зарубежных наблюдателей, кривая коррупции и взяточничества в России так и не поднялась выше определенного минимума. В народе ходили слухи о том, что ряд функционеров ОЗГИ основали аналогичную организацию, действующую подпольно.
Виктор Косенков
Август 2004
Ряд материалов, использованных в тексте, взяты, с любезного разрешения К. Крылова, с сайтов:
www.traditio.ru, www.specnaz.ru, www.krylov.ru и wwwjivejournal.com/users/krylov
В тексте книги использованы фрагменты песен групп:
ХЗ, Anti-Flag.А также фрагмент песни из кинофильма «Земля Санникова»
В книге использованы фрагменты статей и текстов Игоря Яркевича, Александра Подрабинека. Валерии Новодворской и других ярких общественно-политических деятелей.
«Армию и правительство можно понять. Им так хочется истребить чеченцев как нацию, глумиться над мирными жителями, мародерствовать всласть, безнаказанно пытать в комендатурах, убивать в селах и грабить на дорогах».
— Товарищ генерал, докладывает полковник Дмитриев. Две цели на экранах…
— С какой стороны?
— На рязанском направлении.
— Идентификация?
— Крупный десантный транспорт. Идут на Москву через нашу зону.
— Пропустить.
— Но приказ номер двести…
— Что?!
Полковник отодвинул от уха трубку. Ему было не привыкать к начальственному реву, но мелодичнее он от этого не становился.
— Повторите приказ, товарищ генерал…
— Я сказал, пропустить! Ты оглох там, полковник?
— Прошу подтверждения в письм…
— Ты охерел, полковник?! Может быть, ты по нашим парням стрелять начнешь?! — заорала трубка. — За прямое неподчинение приказу отстраняешься от командования базой! Транспорт пропустить! Сдашь дела своему заместителю! Доложить лично!
Короткие гудки. Ожидающий взгляд заместителя.
Рядом с телефоном в траурной рамке — портрет генерала Рудько.
«Зонтик» работал в штатном режиме. Никаких чрезвычайных ситуаций. Приказов от Минобороны не поступало. Москву лихорадило. Трясло. Било в конвульсиях. Но пэвэошные зонтики должны были работать при любой власти как часы.
— Что там в новостях? — спросил Дмитриев у своего зама.
— Черт знает что, товарищ полковник. По одним сведениям, Президента сместили, по другим — осаждают Белый Дом и наводят в городе порядок. В общем… Полная дезинформация.
— Помнишь, что Рудько сказал, когда нас инспектировал?
— Последний раз, после учений?
— Да.
— Ну… — Зам развел руками. — Он много чего сказал.
— Про интуицию, помнишь? В вашей работе…
— …интуиция стоит на первом месте, после чувства долга.
Полковник кивнул.
Оператор у экрана локатора отсчитывал координаты двух целей.
— А еще он добавил, что иногда и перед ним.
— Перед чем?
— Перед долгом. Учения были странные, помнишь?
— Так точно… В конце… — Заместитель удивленно обернулся в операторский зал. — Под финал нам два десантных транспорта подкинули.
Повисла недолгая пауза.
— Политики должны драться между собой сами, — устало произнес Дмитриев. — Огораживать, например, площадь и давай, партия на партию. Как когда-то стенка на стенку ходили. Армия должна защищать народ…
— Я чего-то не пойму.
— Меня отстранили от командования базой. Принимай дела. И вот это. — Полковник кивнул в сторону экранов радаров. — Ты не хуже моего знаешь, что такое приказы и как они должны исполняться. Доложишься генералу лично.
Заместитель некоторое время смотрел на Дмитриева. Потом четко, словно с листа бумаги, процитировал внутреннюю инструкцию номер двенадцать.
— В случае чрезвычайного положения командование базы имеет право принимать решения самостоятельно, если положение во вверенном секторе несет угрозу государственным интересам. — Он щелкнул тумблером. — Внимание! На базе вводится чрезвычайное положение! Приготовиться к отражению воздушной атаки!
Запищало тревожно. Вспыхнуло красным. Ленивый бубнеж оператора прервался. И где-то там, снаружи, зашевелилось, вздрогнуло, просыпаясь после долгого сна, нацелилось в небо.
— Борт «семнадцать-Д», борт «семнадцать-Д», вы вошли в закрытую зону. Настоятельно требуем сменить курс, в случае неповиновения вы будете атакованы средствами ПВО. Борт «семнадцать-Д»…
— Вашу мать, вы что? — неожиданно донеслось из динамика. — Вы что? Мы ж свои! Эй! Охренели?
— Борт «семнадцать-Д», вы вошли в…
— Тут же люди! Эй!
— Борт…
Когда тебе целятся в брюхо ракеты, становится очень неуютно. Особенно если это ракеты свои.
Десантники не знали, куда они летят. Они сидели в толстом брюхе самолета, готовясь к прыжку. Сосредоточенные, напряженные, как всегда перед рывком. Было ясно, что происходит что-то экстраординарное, серьезное.
Из-за ширмы, отделявшей командный отсек, доносились голоса.
— Распечатай конверт.
— Приказ: только над Москвой…
— Распечатай, я сказал! Времени нет! Сейчас всадят в жопу!
— Приказ…
Негромкое шебуршание. Что-то упало. Кто-то застонал.
Шелест бумаги.
— Высадка в квадрате… так, понятно. Оказать поддержку Новому Правительству… Выполнять все приказы… Кого?! Форма приказа «А». Вот сука!
Топот сапог. Хлопнула дверь в кабину пилота.
— Поворачивай на… Меня не… Я сказал, поворачивай! И не…
Гул двигателей скрадывает слова, заглушает. Люди в самолете сосредоточенны и напряжены. Каждый думает о своем. Им в брюхо целятся ракеты.
Из сообщений прессы:
«Попытка так называемого Нового Правительства взять власть в свои руки провалилась. Это было неудивительно, прежде всего потому, что идеи, которыми руководствовались мятежники, не нашли поддержки в народе и армии. Большое количество реакционеров из рядов МВД, недовольных политикой Президента, обеспечило мятежникам определенное преимущество в первые дни конфликта. Однако существенного перевеса не дало. Слухи о том, что в неудавшемся перевороте участвовал высший военный генералитет, по-прежнему остаются без комментариев правительства. Однако, по нашим данным, Федеральная служба безопасности ведет тщательное расследование по этому вопросу. Было бы логично предположить, что серьезные перестановки в Генштабе России связаны именно с этим расследованием. Прокуратурой возбуждено значительное количество дел, связанных с мятежом. Помимо чисто уголовных, там фигурируют и обвинения в государственной измене, шпионаже и подрыве конституционного строя. Более подробную информацию по этому вопросу вы сможете получить от наших корреспондентов в…»
«Ремонт Останкинской телебашни будет завершен в ближайшее время. При входе в телецентр планируется установить мемориальную доску освободителям телецентра. Кого имеют в виду организаторы этой акции, нам выяснить не удалось».
«7-й Десантный полк расквартирован в Москве. На наши вопросы по этому поводу ответил…»
«Мэр Москвы высказал сожаление по поводу ряда неудобств, с которыми столкнутся москвичи и гости столицы. По словам градоначальника, ремонт дорог, поврежденных в результате боевых действий, будет произведен в кратчайшие сроки. По-прежнему остаются опасными для посещения кварталы, расположенные рядом с печально известным зданием Управления ОЗГИ. Саперы работают там круглосуточно».
«Особенности внешней политики. Что станет новой идеологической позицией России в диалоге с ее зарубежными партнерами?»
«Приближаются выборы».
«Голые „Тату" шокируют публику»…
P.S. После того как у Президента истек последний срок правления, в Российской Федерации произошла смена политического курса. Новое правительство определило новые государственные цели и задачи.
Организация по защите государственных интересов (ОЗГИ) была расформирована, а ее деятельность запрещена. Многие бывшие члены этой организации влились в действующие силовые структуры.
Однако, по данным зарубежных наблюдателей, кривая коррупции и взяточничества в России так и не поднялась выше определенного минимума. В народе ходили слухи о том, что ряд функционеров ОЗГИ основали аналогичную организацию, действующую подпольно.
Виктор Косенков
Август 2004
Ряд материалов, использованных в тексте, взяты, с любезного разрешения К. Крылова, с сайтов:
www.traditio.ru, www.specnaz.ru, www.krylov.ru и wwwjivejournal.com/users/krylov
В тексте книги использованы фрагменты песен групп:
ХЗ, Anti-Flag.А также фрагмент песни из кинофильма «Земля Санникова»
В книге использованы фрагменты статей и текстов Игоря Яркевича, Александра Подрабинека. Валерии Новодворской и других ярких общественно-политических деятелей.