Косенков Виктор. Новый порядок

   Звонарев стукнул по столу кулаком. Несильно, но внушительно.
   — Ты чего вообще?
   — Не знаю. — Сергей пожал плечами. — Весь день просидел тут. С делами разбирался. Материалы смотрел, тошно стало, если честно.
   — Отдохнул бы тогда.
   — Некогда, — поморщился Иванов. — Предчувствие у меня.
   — Какое? — Платон выпучил глаза.
   — Дурное, — ответил Сергей и улыбнулся. — Не поверишь, дурное предчувствие. Иначе и не скажешь. Как собака, все понимаю, но сказать не могу. Мне Лукин новые данные скинул.
   — Что такое? Опять видео?
   — Опять. Но не по прокурору, а по Сорокину. У него, оказывается, масса такого материала была.
   — Опять с бабами? — удивился Звонарев.
   — Нет. Опять с чиновниками. Помощник казначея в Минфине. Генералы какие-то. Начальник канцелярии. Пенсионный фонд. Если с этим всем разбираться, времени уйдет масса. Понимаешь? А мне кажется, что времени у нас нет. Совсем. Все это дерьмо сейчас с телевизоров выливается. Остановить нельзя. Сам понимаешь… А расследовать, правда-ложь… Времени у нас нет.
   — Почему?
   — Потому что предчувствие, — дернул щекой Сергей. — Плохое, плохое. Сорокин не боится соврать. Ну, получит по шапке за клевету, судебный иск. Ну, штраф наложат. Судя по тому, как было провернуто с прокурором, кто-то денег отвалит… Так что режиссеру не страшно. Он даже не подозревает, что его просто сливают в отстойник. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
   Артем вернулся только под утро. С задумчивым выражением лица и картонной коробкой под мышкой,
   — Вот и он! — обрадовался Платон. — Герой дня. Тебе орден дадут…
   — За что это? — удивился аналитик, не поняв шутливого тона.
   — Как за что? — начал было Платон, но, увидев бешеную мимику Иванова, стушевался и промямлил: — За стойкую работу. Проголодался, наверное…
   — Почему? — Артем поставил картонку на стол. — Мы чай пили. И печенье. Вот, кстати…
   Он открыл коробку:
   — Аня передала вам печенье. То самое, которое ты так хвалил. Песочное…
   Звонарев судорожно сглотнул. Сергей предупреждающе покашлял.
   — Я пойду… Мне надо… — пробормотал Платон и выскочил за дверь.
   — Чего это он? — спросил Артем.
   — Желудком мается, — беззаботно сказал Иванов, подхватывая небольшую печенюшку. — Вкусно. Кофе готов. Наливай. Рассказывай. Только коротко!
   Артем критическим взглядом осмотрел помещение и направился к кофеварке.
   — Чистоту поддерживаем, — заверил его Сергей.
   — Вижу, — довольным голосом ответил Артем. — В общем, так. Девушка, конечно, чудесная. Совершенно потрясающий внутренний мир…
   — Еще один, — тихо простонал Иванов. — Родные мои! Дел невпроворот! То, что у нее внутренний мир удивительный, я уже понял. Иначе ты пришел бы вчера с Платоном. Но поскольку ты постигал ее всю ночь…
   — На что это ты намекаешь? — обиделся Артем.
   — На то, что говори по делу! Остальное потом.
   — Ну, по делу так по делу. В общем, она стала свидетелем разговора Сорокина и Мусалева. Фактически директора можно прижать на заказном убийстве.
   — Опять уголовка…
   — Погоди. Алтынина потребовала от Сорокина денег. Видимо, за молчание. И вообще, слегка попутала масть или фильмов насмотрелась, не знаю. Ей, вероятно, никто не сказал, что шантаж обычно кончается плохо. Вела себя как королева. Дошла до Мусалева. Тот, в свою очередь, наехал на Сорокина. Прозвучала фраза: «Убери ее так, чтобы она никогда тут не появлялась. Меня не волнует как, где и каким образом. Но больше ее тут быть не должно. Надо убить? Убей! Посади в тюрьму! Вышли в Арабские Эмираты! Но чтобы я ее не видел! Никогда!»
   — Красиво! — прищурился Сергей. — Давай-ка навестим господина Мусалева. А заодно сольем эту информацию господам следователям из убойного.
   — Да, но Аня будет под ударом, — начал было Артем.
   — Но ты же о ней позаботишься? Логично? — подмигнул ему Сергей.

Глава 43

   Из разных Интернет-ресурсов:
   «Если посмотреть на русского патриота-националиста через лупу, мы увидим психологически неполноценную, дефективную личность».
 
   За дверью загрохотало. Послышался негодующий голос секретарши Галечки. Почему-то совершенно некстати, Василий вспомнил, как эта самая Галечка кричит в момент оргазма. Очень похоже. Словно протестует, возмущается. Учитывая то, что секретарша обожала позу сзади и требовала, чтобы ее при этом держали за волосы, процесс очень смахивал на «изнасилование по обоюдному согласию сторон».
   Потом дверь распахнулась, сладкие воспоминания улетучились, и, судя по милицейским фуражкам, мелькающим в проеме, надолго. Однако милиционеры в кабинет не зашли. Вместо них вперед выдвинулись странные ребята в черном, с топориком на груди и удивительно тревожной надписью «РОЗГИ».
   Ребята выглядели решительно, и у Мусалева мелькнула даже мысль о еврейском погроме.
   «Однако почему ко мне? — удивился Василий и почувствовал, что паникует. — Успокойся! В конце концов внизу охрана, да и милиция должна быть на нашей стороне».
   — Чем обязан? — Мусалев добавил в голос железа. — Что за хамство?! Я немедленно вызову охрану, если вы не объяснитесь!
   — Главное управление ОЗГИ, — сказал один из вошедших, закрывая за собой двери.
   — Простите, я вас не вызывал! Если у вас есть ордер, то проходите, если нет…
   — Ордер есть у них. — Человек в черном ткнул пальцем на дверь, имея в виду, вероятно, ментов. — И на обыск, и на арест. Хотите сразу приступить к делу?
   — К какому делу? А вы кто такие? Я не понимаю… — В голове у Василия металось две мысли — звонить боссу или выкручиваться самому? Давешняя выволочка не давала надежд на то, что высокое руководство как-то заступится, но, может быть, следовало предупредить?.. — Я должен позвонить!
   Василий схватил трубку телефона, но самый молодой из розговцев прижал рычажки и покачал головой.
   — Право на один звонок, на адвоката у вас обязательно будет, — сказал тот, что постарше, развалившись в гостевом кресле. Василию показалось, что он сейчас закинет ноги на стол. — Никто ваших нрав не ущемляет. В нашей стране сохраняются все права человека, и правоохранительные органы уважают конституционный порядок. Наша беседа сейчас носит почти частный характер. Требуется всего одно ваше слово.
   — Какое, к черту, слово?! — возмутился Мусалев.
   — Времени мало, — напомнил тот, что стоял у дверей.
   — Да-да, — подтвердил сидящий в кресле. — Времени мало, господин Мусалев. Я вам скажу сразу — вас подозревают в заказном убийстве госпожи Алтыниной.
   — Чего?! — округлил глаза Василий.
   — Вы все услышали верно. К тому же есть свидетель того, что именно вы инициировали преступление. А уж по глупости или с преступными намерениями, будет ясно из того, что вы нам сейчас скажете. Беседа пока без протокола и адвокатов. Но потом, возможно, надо будет подтвердить эти слова. Все от вас зависит на самом деле.
   — Я ничего не понимаю…
   — Тогда, чтобы не запутывать вас окончательно, задаю вопрос: кто спонсировал скандал с генеральным прокурором?
   — Что за бред? Как можно спонсировать скандал? Вы ерунду говорите! — Мусалев попытался встать, но его усадили обратно. — Это произвол.
   — Кто спонсировал скандал с прокурором? Быстренько отвечаем! Быстренько! — вдруг заорал сидевший в кресле. В дверь постучали.
   — Ничего не скажу! — ответил Василий и неожиданно закричал: — Милиция!!!
   Двери распахнулись, вошли трое милиционеров, обменялись недоуменными взглядами с розговцамн.
   — Прошу вас, — махнул рукой тот, что стоял у дверей. — Наша беседа закончилась.
   — Я имею право на один телефонный звонок! — завопил Мусалев.
   — И чего же мы добились? — спросил Платон, когда они выходили из здания.
   — В древности эта военная стратегическая мысль называлась «теория золотого прохода». Войска противника не окружались полностью, в котел с захлопнувшейся крышкой, а заключались в нечто напоминающее подкову. Во избежание ненужных жертв противнику давался очень соблазнительный вариант «золотого прохода». Узкого коридора, через который можно было бежать из окружения. По крайней мере, теоретически, — сказал Артем. — Теперь, когда следователи прижмут Мусалева, он гарантированно вспомнит про нас.
   — На Западе это называется игрой в хорошего и плохого полицейского, — сморщившись, ответил Звонарев. — Ты думаешь, что он не догадается?
   — По-всякому бывает. — Артем пожал плечами. — Может, и догадается. Но когда человек находится в экстремальной ситуации, к которой он не готов, способность мыслить логически приносится в жертву в первую очередь.
   — Почему ты думаешь, что он не готов?
   — Догадываюсь, — беззаботно улыбнулся Артем.
   Догадки аналитика оправдались. Адвокаты Муса-лева сообщили, что он желает встретиться. За обшей загруженностью на встречу послали Платона. Артем с Сергеем в этот момент старались как можно быстрее разобраться с кипой дел, сфабрикованных Сорокиным. Хотя бы как-то отсеять настоящие дела о коррупции от ложных, дутые скандалы от истинных. Получалось не очень. Режиссер отличался удивительным даром подавать материал убедительно, но крайне запутанно. Именно эти недосказанности, интонации, намеки и подсказки создавали атмосферу тайны, в которую посвящены только режиссер и зритель.
   Словно бы создатели передачи хитро подмигивали своей аудитории: «Уж мы-то с вами знаем…»
   «А как же?! — радостно подхватывала аудитория. Потому что каждому было что сказать по поводу нечистоплотных чиновников, взяточников-милиционеров, хитрованов-секретарей и прочих разных гадов, осевших во Власти. — Это точно! Все они одним мир-ром мазаны».
   Простенький этот прием легко позволял проникнуть в душу обывателя, намекнуть ему, что он не один такой. Облапошенный, замороченный, обманутый. Подставить ему мнимое плечо помощи.
   И зритель горестно вздыхал у экрана, все больше убеждаясь, что все в этой стране куплено, у власти — сволочи-казнокрады и вообще страна — говно, а народ — быдло. Тот факт, что при наличии материалов такого уровня сенсационности борзого журналюгу должны были уже десять раз отправить в плаванье по Москве-реке с бетонным тазиком на ногах, никому в голову почему-то не приходил. Люди верили, что за них стоит перед коррумпированной властью боевой журналист, который за правду-матку душу продаст.
   Вернулся Звонарев достаточно быстро.
   — Ну что? — спросил его Иванов, не поднимая головы от папки с документами.
   — Короткая была беседа, — сказал Платон. — Совсем короткая. Господин Мусалев убедительно показал на своего большого начальника, Аркадия Ильича Бычинского. Человека и медиа-магната.
   — А бумага? — поднял голову Артем.
   Платон помахал в воздухе папкой:
   — Все подписано и запротоколировано.
   — Чего это он так расщедрился? — удивился Сергей.
   — Судя по всему… — Платон оперся на стол и с интересом присмотрелся к одной из видеокассет, которые завалили стол Иванова. — Судя по всему, господина Мусалева уволили к такой-то матери, задним числом. Об этом вышеозначенный подозреваемый узнал только сегодня, уже находясь одной ногой за решеткой. Из чего сделал правильный вывод, что теперь он сам за себя.
   — Это просто праздник какой-то, — расплылся в улыбке Иванов и встал из-за стола. — Я к Лукину, а вы бросайте все и загружайте наших юристов на обвинение. Формулировки, материалы и все такое…
   Выбегая из кабинета. Иванов столкнулся с хмурым Яловегиным.
   — Привет!
   — Здорово…
   — Ты откуда? — Сергей с удовольствием пожал крепкую руку Олега.
   — Все то же… Милиция. Взятки. Ты бы знал, как противно… — Яловегин покачал головой. — Сколько раз они мне предлагали доходами поделиться, сколько раз баксы эти свои поганые в карман пихали, сколько купюр роняли, типа, я выронил… Не втолковать же идиотам.
   — Не понимают?
   — Ни в какую. — Олег провел рукой по короткому ежику волос. — И с наркотой та же история. Они, глупые, до сих пор в уверенности, что я хочу с ними рынок поделить. Ты бы знал, сколько участков в городе сейчас находится иод контролем наших полномочных комиссаров… Это ужас какой-то.
   — Рыба гниет с головы?
   — До головы я еще не добрался, этим другой отдел занимается. И слава богу, потому что с генералами общаться еще хуже. Эти все норовят придавить, связями потрясти… Они своими связями уже налопатили. Только что разбирался. На пост заведующего паспортным столом вытащили бывшую воровку с поддельными документами. Чеченку. Только предварительный список выданных ею паспортов с московской пропиской тянет на государственную измену.
   Иванов присвистнул. Олег развел руками и поинтересовался:
   — У тебя с прокурором как?
   — Не поверишь, близится к завершению, — радостно сообщил Сергей — Оказалось не так все сложно. Тебе просто подождать надо было. Там все само поплыло.
   Яловегин замахал руками:
   — К черту! И слышать не хочу. Я с этим делом намаялся так, что… В общем, молодец. Копай дальше!
   Он хлопнул Сергея по плечу и двинулся по коридору.

Глава 44

   «Дорогой Аркадий.
   Я слышал, что твое здоровье сильно пошатнулось в последнее время. В отличие от моего. Полагаю, что это будет продолжаться некоторое время. Но потом выработается стойкий иммунитет. Как, наверное, и у меня.
   Волнуюсь за тебя. И пусть Бог пошлет тебе столько душевных сил, сколько это возможно.
   Уверен, что болезнь твоя будет коротка. Хотя и протекать может бурно. С места не трогайся. Помни, что твоих жертв никто не забудет. Зачтутся тебе и добрые дела, и хорошие слова.
   Врачей не бойся. Клизмы не будет.

Твой Семен».

 
   — Что за бред?! — удивился Бычинский. — Что за бред?! Почему опять эта ерунда?!
   Он скомкал бумажку. Кинул ее в пепельницу и щелкнул зажигалкой.
   — Болезнь, здоровье… — бормотал Аркадий, глядя, как огонь пожирает бумагу. — Врачи, клизмы. Семен сбрендил окончательно. И я, дурак, повелся. Кой черт мне это все было надо? Солидарность, твою мать. Мы своих в беде не бросаем… Идиотизм. Говорили мне, говорили… Дурак.
   После первого письма Аркадий регулярно получал от Липинского разного рода послания и инструкции. Семен чрезвычайно активно, и вместе с тем очень незаметно, участвовал в политической жизни России. Он дергал старыми ниточками, вспоминал былые задолжности, умело направлял финансовые потоки в нужное русло. И вот уже зашевелились горячие «дети гор», вот началось недовольство властью, и в каждой нищей духом головенке поселилось вечное: «Дерьмо-страна, ненавижу», «Надо валить с этой помойки», «Народ — быдло». Бычинский знал, точнее, догадывался, что неожиданно резкая оппозиция Правых тоже не на пустом месте родилась: и тут приложил руку хитрый «политический беженец».
   Все складывалось неплохо. Деньги уверенно делали свое дело. По последнее письмо…
   У него не было никаких предчувствий или волнения. Когда дверь распахнулась и в нее влетел начальник охраны, Бычинский даже не успел испугаться.
   — Аркадий Ильич… — только успел крикнуть охранник.
   Но сзади на него прыгнули двое в черном. Парень рухнул, мелькнули в воздухе наручники. Аркадий сидел не шевелясь. Прямо на него были наставлены короткие дула автоматов. Непроницаемые черные маски. Прищуренные глаза.
   — Главное управление ОЗГИ, — глухо сказал кто-то. — Всем оставаться на своих местах.
   «Вот тебе и клизма, — отстранение подумал Бычинский. — Хорошо, что письмо сжег».

Глава 45

   Из разных Интернет-ресурсов:
   «У русских нет правых идей».
 
   «Это беспробудное пьянство меня погубит», — грустно думал Орлов, сидя на кухне и разглядывая извилистую бутылку. Рядом сидел Толокошин, который был на удивление бодр и весел. Он все время подливал в стаканчики коньяк и готовил все новые и новые закуски.
   — Чего такой кислый? — в очередной раз поинтересовался Серый Кардинал.
   — Взгрустнулось, — протянул Константин. — Вот чего-то взгрустнулось, и все.
   — С чего бы?
   — Не знаю.
   Костя и в самом деле не знал. С самого утра работа не ладилась, мысль в голову не шла, а погода за окном казалась то слишком ветреной, то излишне солнечной. Раздражала каждая мелочь, неубранные крошки на столе, сексуально неудовлетворенное курлыканье голубей, собственная небритость, посверкивающие из окон дома напротив стекляшки службы наружной охраны. В конечном итоге раздражение сменила угрюмая настороженность, а потом и апатия. Постоянно хотелось обернуться, казалось, что сзади кто-то стоит, подкрадывается, вот-вот бросится. Ощущение несделанного, забытого, нерешенного. Константин часто выглядывал в окно, словно пытался углядеть там признаки приближающейся беды. Дошло до того, что к нему приехал Толокошин. С одной стороны, это был почти плановый визит, Александр приезжал к нему каждую неделю, привозил коньяк и разные вкусности. С другой стороны, вероятно, забеспокоилась наружка. Подопечный был слишком активен.
   — Хочешь штуку? — спросил Александр Степанович.
   — Валяй, — равнодушно ответил Орлов.
   — Помнишь того чудика, который в тебя стрелял?
   — Шутишь? Как его можно забыть?
   Толокошин радостно закивал:
   — Так вот, совершенно непонятно, откуда он такой взялся. Представляешь? Мистика в нашей жизни. Несет бред какой-то!
   — Может, псих?
   — Проверяли. Адекватен! По всему выходит, понимаешь, что на тебя взъелись какие-то сектанты! Прикинь! — Толокошин радостно засмеялся.
   Костя насупился:
   — Какие такие сектанты? Адвентисты? Или мормоны?
   — Без понятия. Этот бормочет что-то нелепое. Мол, Господь явился к нему… И самолично тебя заказал! Вот пришел к нему Бог и заказал!
   — Иегова?
   — Кто-кто? — живо поинтересовался Толокошин.
   — Я спрашиваю, бог какой? Иегова? Или Аллах? Или, может быть, самолично Брахма заявился?
   — Вот чего не знаю, того не знаю. Парнишка несет что-то про единого бога и прочую лажу. Мол, ты есть натуральный враг и тебя должно искоренить. А уж кого ты так разгневал, не знаю. Да и, сам понимаешь, не я допрос веду.
   — А жаль… — задумчиво произнес Орлов.
   — Чего жаль?
   — Жаль, что не ты… Я бы сам, например, поучаствовал…
   — Совсем тебе нехорошо, как я вижу. — Александр Степанович налил в опустевший стаканчик Константина еще коньяку. — Тоже мне, Торквемада.
   — Это что-то новенькое. — Костя вздохнул.
   — И не говори!
   — А кто он такой вообще? Не может же быть, чтобы вот так, без следов взялся человек… Он же учился где-то, его как-то зовут.
   — Ничего особенного, а имя его тебе ничего не скажет. Все проверено, отслежено. Жил-был человек.
   — А потом к нему явился Бог! Слушай, но не может быть так. Ствол откуда? Повадки?
   — Повадки с армии остались. Десантура. Ствол отследить не удалось. Таких по Москве ходит масса.
   Константин вздохнул.
   Толокошин расценил этот вздох по-своему.
   — Да не дергайся ты. — Он похлопал Костю по руке. — Над тобой сейчас колпак такой плотности, что муха не пролетит. У тебя тут безопасней, чем в бункере под Кремлем.
   — Всегда хотел посмотреть… — задумался Орлов.
   — На что?
   — На бункер…
   Толокошин хмыкнул.
   — И потом… — Костя отправил в рот дольку лимона. Скривился. Острая кислота обожгла язык. — Явится к этим ребятам из твоего колпака Всевышний. И привет. Запулят мне в окошко из гранатомета или там огнемета.
   — Ты чего, совсем не в себе? — Александр Степанович насторожился. — Может, капельки попьешь какие-нибудь? Или к врачам? Знаешь, я могу устроить. Отдохнешь месячишко…
   — Пошел ты, — беззлобно ответил Костя. — Мне некогда. Я концепцию разрабатываю. Но про ребят этих я серьезно.
   — Не понимаю.
   — Замени их, а? Это возможно?
   — На кого? — У Толокошина от удивления на лоб глаза полезли. — Да и не в моей компетенции…
   — Я, кроме тебя, ни с кем не общаюсь, так что компетенция самая твоя. А заменить я хочу на тех, к кому этот бог не явится точно.
   — Какой бог? Костя, ты меня пугаешь…
   — А какой к этому орлу-десантнику явился. Ты, конечно, человек неверующий…
   — Я православный. — Толокошин сказал это с таким выражением, что Костя решил не пускаться в теологические споры.
   — Это означает, что ты еще круче атеиста, — вздохнул Орлов.
   — Не понял.
   — Атеист не допускает существования богов. Но с ним можно вести определенные споры. Например, на тему разного рода явлений, необъяснимых с точки зрения официальной науки. А монотеист, православный или католик, допускает существование только одного бога. И вести с ним спор абсолютно бесполезное занятие. Потому что любые проявления необъяснимого он приписывает исключительно своему богу или его антитезе. Сама мысль о том, что существуют сверхъестественные существа, не принадлежащие к его системе, для него ересь.
   Толокошин посмотрел на пустеющую бутылку коньяка и вздохнул.
   — Все время ты закручиваешь… Ну, хорошо, давай на время отвлечемся от моей религиозной принадлежности.
   — Если мы отвлечемся, — Костя развел руками, — то есть очень интересное мнение, что Бог — это некое существо, питаемое энергией человеческой мысли.
   — Гхм…
   — При этом мы должны понимать, что Бог — это не какой-то вселенский Позитив или Добро. Бог — это просто сверхъестественное существо, обладающее властью в определенной области. Концепции Добра и Зла лежат не в его области существования. И этот Бог таков, каково большинство служащих ему. Или каковы наиболее могущественные служащие ему. Они отражаются в нем как в зеркале.
   — И что?
   — И тут мы должны просто очень пристально посмотреть на мир, окружающий нас. — Орлов посмотрел на Толокошина через донышко стакана, как в подзорную трубу. — После чего мы сразу же упремся в одно понятие, которое плотно завладело умами людей по всему земному шару. Это деньги, «бабки», тити-мити, тугрики, песеты и другие пиастры. Каждый день, каждую ночь миллионы людей отдают свои силы и энергию одному и тому же… Деньгам. Мечтают о них, думают про них, желают их.
   — Ну, ты дал. — Толокошин усмехнулся. — Деньги — это бумага.
   — Хороша бумага. Из-за нее целые государственные системы рушились.
   — Не из-за бумаги они рушились. Денежная система это только отражение внутреннего положения государства. Внутренней ситуации. Количество полезных ископаемых, состояние промышленности, политический сектор…
   — Но простой человек не думает о полезных ископаемых, промышленности, политике и каком-то абстрактном благосостоянии страны. Для него все это воплощено в бумажной полоске с водяными знаками, Именно она, а не состояние тяжелой промышленности. Ее можно потрогать, се можно иметь все время при себе. Это реальность. А все остальное — это абстракция. Вообще идею Бог-Деньги выдвинул не я. Это один умный еврей сказал. Ты представь на мгновение, что в наш мир приходит что-то подобное. Могущественное, потому что за «бабки» сейчас можно почти все. Страшное — как нищета. И великодушное — как миллионер в приюте.
   Толокошин помолчал, словно переваривая услышанное, а потом скривился.
   — Страшная картина. Но в таком случае мы бы уже не жили.
   — Почему?
   — Ну, явился бы этот товарищ к ребятам, что сидят на соседней крыше, и повелел бы им… Как ты говоришь, из огнемета типа «Шмель» в наши окна шваркнуть. Несостыковочка, понимаешь? Какой-то безумный десантник бывший… Мелковато для бога.
   — Для начинающего бога вполне нормально, — пожал плечами Орлов. — Начинающие всегда по крайним точкам проходятся.
   — Как это?
   — Просто. Крайние точки — это богатство, когда не человек владеет деньгами, а деньги человеком. Большинство миллионеров повинуются своим кошелькам. Своя воля уже не играет той роли. И еще одна крайняя точка — это бедность. То же самое. Бедность и жадность. Жутковатое сочетание. Как раз для нашего героя. Таких людей он будет разменивать как пешек. Именно поэтому у вас на этого бедолагу и нет ничего. Он не смог подняться на достаточную высоту, чтобы быть замеченным государственной машиной.
   — А те, которые на крыше?
   — Они не готовы к тому, чтобы служить кому-то ради денег. Хотя именно так они на жизнь и зарабатывают. Но есть еще понятия чести, долга, жизненные правила… Это очень сложный коктейль, в котором может разобраться только Бог в его христианском понимании. Существо Всемогущее. То есть могущее все! Наш герой только-только пришел в этот мир. Его появление ощутили только те, кто ему служил и до этого. Крайние точки социальной синусоиды. Бедняки, богачи ну и еще жадины. Эти вообще обладают очень чувствительной задницей. Жадины до власти, до денег… Неважно.
   — Погоди. Я возвращаюсь к десантнику. Но ведь есть профессионалы. Киллеры и так далее…
   — Профессиональный убийца не камикадзе. Он не настолько беден, чтобы ему пришла в голову идея убить государственного служащего, который работает на администрацию президента. То же самое с террористами. Они ведут борьбу за Идею. Поманить их «бабками», конечно, можно. Но хлопотно.
   — Тогда я не совсем понимаю, чего ты всполошился.
   — Он начинающий, но быстро учится. Понимаешь, быстро учится! Так что сменил бы ты их… Пока не поздно.
   — Все-таки, Костя, ты не в себе. — Толокошин долил остатки коньяка. — Не в себе, капитально. На кого их сменить?