Страница:
Для европейского читателя это произведение явилось своего рода открытием. Монументальность и своеобразие великолепных сооружений и скульптур Египта, виденных до того лишь отдельными путешественниками, вызвали всеобщее изумление. Очередные тома этого издания появлялись в 1809-1813 гг., этот период и можно назвать временем рождения египтологии, которая в течение XIX в., благодаря работам сотен ученых, увенчалась раскрытием большинства тайн египетской культуры.
Невозможно было и думать о продолжении каких бы то ни было научных исследований, не расшифровав иероглифов. По этому на первом этапе работы все внимание ученых приковал к себе «Розеттский камень» - двуязычная надпись вселяла надежду, что именно здесь удастся найти ключ к тайне иероглифов.
Однако все попытки приносили лишь разочарования. В конце концов ряд ученых высказал сомнение в том, что вообще кому-нибудь посчастливится расшифровать надписи. Знаменитый французский ориенталист де Саси рискнул даже заявить, что «проблема эта слишком сложна и научно неразрешима».
- Кто-нибудь уже прочел это?
- К сожалению, нет…
- Я когда-нибудь это прочту,- ответил мальчик.
В 13 лет Шампольон хорошо владел (кроме уже перечисленных языков) арабским, сирийским, халдейским, коптским, древнекитайским и санскритом. Молва об удивительном ребенке и гениальном лингвисте долетела вскоре до Парижа.
По окончании средней школы Шампольон намеревался поступить в один из парижских лицеев. С этой целью он написал конкурсную работу, которую должен был сначала прочесть в лицее своего родного города. Профессора ожидали услышать обычное в таких случаях ученическое сочинение, поэтому изумлению их не было предела, когда юный кандидат представил им серьезный и самостоятельный научный труд под названием: «Египет в эпоху господства фараонов», полный неизвестных фактов и смелых исторических предположений, основанный на произведениях древнееврейских, греческих и римских авторов.
Профессора были настолько ошеломлены знаниями и талантом кандидата, что вместо того, чтобы признать за Шампольо-ном право поступления в лицей, решили принять его в свое общество в качестве члена учительской коллегии. Шампольон, узнав об этом, от волнения потерял сознание и не мог дойти до дому без посторонней помощи.
И все же он не воспользовался предложением и отправился в Париж. Сидя в дилижансе, он признался своему опекуну, старшему брату, что предстоящую учебу в лицее считает лишь подготовкой к дешифровке «Розеттского камня». Это была его мечта, ей он посвятил всю свою жизнь и все усилия. Изучая восточные языки, Шампольон стремился понять психологию и образ мышления людей Востока и тем самым постичь образ мышления древних египтян. Он верил, что только так можно будет найти ключ к чтению иероглифов и пониманию языка.
Основное внимание он сосредоточил на особенностях коптского языка, представляющего собой наиболее позднюю, заключительную фазу развития древнеегипетского языка. На коптском языке говорили еще в XVII в. египетские феллахи, он и сегодня остается ритуальным языком коптской церкви. Шампольон владел им в совершенстве, а для того чтобы набить руку в письме, вел на этом языке свои дневники.
Постоянно читая труды, касающиеся Египта, он настолько глубоко изучил культуру и историю этой страны, что знаменитый в то время путешественник по Африке Сомини де Маненкур после беседы с ним воскликнул:
- Но ведь он знает эту страну гораздо лучше меня!
В Париже Шампольон очень бедствовал. Жил он в мансарде недалеко от Лувра, нередко голодал; из дому выходил неохотно - ему стыдно было показываться на людях в своей истрепанной одежде, и лишь тайком пробирался в библиотеку, где целыми днями сидел, склонившись над книжками. Однажды зимой он очень тяжело заболел и лежал без присмотра в нетопленой, сырой клетушке. Жил он на те скудные средства, которые ему присылал старший брат из своих небольших заработков.
Как-то раз Шампольон встретил на улице знакомого, который сообщил ему страшную новость: иероглифы уже расшифрованы. Шампольон побледнел и пошатнулся. Вот и лопнули все надежды; многолетние труды затрачены впустую только потому, что кто-то его опередил.
- Кто это сделал? - выдавил он через силу.
- Александр Аенуар. Только что появилась его брошюра «Новые объяснения», в которой он утверждает, что расшифровал все иероглифы. Ты только подумай, какое огромное значение это имеет для науки…
- Ленуар? - удивленно переспросил Шампольон.-Но ведь только вчера я его встретил, и он даже не заикнулся об этом.
- Что же здесь удивительного? Видимо, он не считал нужным говорить об этом до появления брошюры.
Шампольон побежал в ближайший книжный магазин и, полный тревоги, купил брошюру, чтобы немедленно прочесть ее.
Не прошло и часа после его возвращения домой, как хозяйка, сидевшая на кухне, услышала дикий хохот, доносившийся из комнаты постояльца. Она вскочила и, приоткрыв дверь, увидела, что Шампольон, истерически смеясь, катается по топчану. Брошюра содержала целый ряд отъявленных бессмыслиц. Он уже достаточно хорошо знал эту проблему, чтобы тотчас же заметить несусветные глупости, которые выдавались в брошюре за открытие.
В 1809 г. 19-летний Шампольон возвратился в Гренобль, чтобы занять в университете кафедру истории. Однако вскоре против него была организована настоящая травля со стороны полиции - Шампольон был пылким республиканцем и не скрывал своего отрицательного отношения к деспотии Наполеона. Он писал ядовитые сатиры на императора и открыто выступал против его военной политики.
В письме к брату он процитировал следующий отрывок из священной книги индусов Зенд-Авесты: «Лучше вспахать шесть акров земли, чем выиграть двадцать четыре войны». Не удивительно, что университетские власти лишили его стипендии.
После падения Наполеона, настойчиво выступая против гнета новой монархии, он писал пьесы и сатирические песни, которые немедленно подхватывала улица. Несмотря на финансовые затруднения, Шампольон обработал в это время около тысячи страниц французско-коптского словаря, о чем шутливо сообщал в письме к брату: «Мой словарь становится изо дня в день все толще, зато я становлюсь все тоньше».
Наступил бурный период «Ста дней» Наполеона. Император бежал с Эльбы, пробрался во Францию и неожиданно вошел в Гренобль, где весь гарнизон тотчас же перешел на его сторону. Наполеон развил лихорадочную военную и политическую деятельность, однако, узнав о молодом ученом, нашел время, чтобы лично посетить его. Не обращая внимания на холодную сдержанность, с которой встретил его Шампольон, он живо интересовался работой исследователя. Наполеон явился к нему и на следующий день, обещая всестороннюю помощь в издании коптского словаря.
Империя пала вторично, но гарнизон наполеоновских ветеранов в Гренобле не хотел сдаваться роялистам и оборонялся до последнего. Генерал Лятур приступил к бомбардировке города. Шампольон, правда, всегда обвинял Наполеона в измене республиканским идеалам, но настоящую ненависть у него вызывали роялисты, поэтому, не задумываясь, он встал в ряды защитников города.
Роялисты не простили ему этого. Заняв город, они немедленно лишили его университетской кафедры, а позднее возбудили против него дело о государственной измене. Это угрожало Шам-польону гильотиной, поэтому в июле 1821 г. он бежал из Гренобля в Париж, где легче было скрываться.
Неизвестно, потому ли, что Шампольон страшился неудачи, или же просто потому, что не считал себя достаточно подготовленным - так или иначе он ни разу еще не предпринимал серьезной попытки расшифровать «Розеттский камень». Но теперь, находясь в Париже, - а это был 1822 г. - он всерьез взялся за это дело.
В каком состоянии находилась в то время наука об иероглифах? Ученые уже знали, что египетская письменность прошла три фазы своего развития, которые отразились в трех различных типах написания. В самую отдаленную эпоху египтяне использовали иероглифы, т. е. знаки, представлявшие собой реалистические рисунки живых существ и предметов. Так как система письма этого типа являлась довольно сложной и требовала немалого художественного таланта, то спустя какое-то время знаки были упрощены до самых необходимых контуров. Так возникло иератическое письмо. Им пользовались главным образом египетские жрецы, делая надписи в храмах и на гробницах. В последний период появилось демотическое письмо, т. е. народное; оно состояло из черточек, дуг и кружков, было легким, хотя распознать в нем первоначальные символы было очень трудно.
Иероглифами живо интересовались уже античные писатели Геродот, Страбон и Диодор, а в особенности Гораполлон (IV в. н. э.), считавшийся большим авторитетом в этой области. Они решительно утверждали, что иероглифы являются пиктографическим, т. е. картинным письмом, в котором отдельные знаки обозначают целые слова, а не слоги или буквы, иначе говоря, каждый отдельный знак называет какой-то конкретный предмет или отвлеченную мысль.
Исследователи XIX в. до такой степени находились под гипнозом этого тезиса, что им не пришло даже в голову подвергнуть его научной проверке. Они настойчиво пытались расшифровать иероглифы, рассматривая каждый знак как понятийный элемент пиктографического письма. Но все их усилия оказывались тщетными, более того, - идя неверным путем, они нередко приходили к совершенно вздорным, антинаучным выводам. И только английский археолог - Томас Юнг высказал предположение, что египетские надписи складываются не только из знаков-рисунков, но содержат также фонетические знаки; тем не менее из этих наблюдений он не сумел сделать практических выводов и найти ключ к дешифровке иероглифов.
Всемирно-историческая заслуга Шампольона была в том, что он порвал с Геродотом, Страбоном, Диодором и Гораполлоном и смело пошел своим собственным путем. За основу он принял гипотезу, что египетское письмо состоит из фонетических, а не понятийных элементов.
Греческая надпись на «Розеттском камне» содержала имена Птолемея и Клеопатры. Эти же самые имена, следовательно, должны были находиться и в обоих египетских текстах. Но где их искать среди сотен загадочных знаков? К счастью, все оказалось гораздо проще, чем представлялось на первый взгляд. Уже давно было известно, что египтяне заключали имена царей в овальные рамки, или картуши. Поэтому Шампольон не сомневался, что два картуша, явственно выделявшиеся в муравейнике иероглифов, содержат имена упомянутых царей.
Сравнивая отдельные египетские знаки с соответствующими греческими буквами, он все более и более убеждался, что его гипотеза о фонетической основе иероглифов является совершенно обоснованной.
Но Шампольон не остановился на этом. Путем сопоставления египетских знаков с греческими буквами, из которых складывались имена «Птолемей» и «Клеопатра», он прочел три иероглифа со звуковым значением П, О и Л. Определенную трудность представляло собой то, что два других иероглифа, которые в обоих египетских именах должны были быть одинаковыми - они обозначали и в одном, и в другом имени звуки Т и Е - имели различное написание. Однако Шампольон абсолютно правильно предположил, что египтяне в некоторых случаях использовали для обозначения одного и того же звука различные знаки. Вспомним, что греки также имели, например, по две буквы для обозначения звуков Е и О. Шампольон, пользуясь уже расшифрованными знаками, прочел еще имя - Александр и имена нескольких римских императоров в других текстах и таким путем увеличил общее число прочитанных иероглифов.
В некоторых случаях он использовал способы, обычно употребляемые при решении ребусов. Так, например, в одном из картушей он нашел два иероглифических знака: О, т. е. кружок с точкой посередине, а также характерный знак, напоминающий перевернутую вниз вилку с тремя рожками сверху. Долго Шампольон ломал голову над смыслом этого кружка и вдруг однажды его осенило - кружок представляет собой не что иное, как символическое изображение солнца.
Из произведений греческих писателей onзнал, что солнце по-египетски называлось Ра. Так как оба иероглифа обрамляла овальная рамка картуша, то можно было с уверенностью предположить, что обозначали они имя фараона - Рамзес. Но как произносилась вторая часть имени, эти уже названные вилки? Ответ на этот вопрос дал ученому коптский язык. Существует в нем слово месес, что значит сын. Вопрос прояснился: в египетском языке царское имя звучало Рамссес, или в переводе на русский язык «сын солнца».
Нам трудно теперь представить себе, каких огромных умственных усилий стоила Шампольону и его многочисленным продолжателям дешифровка иероглифов. Египетское письмо гораздо сложнее, чем это могло бы показаться после знакомства с приведенными выше примерами. Достаточно привести другие характерные детали, чтобы читатель сам мог в этом убедиться.
Египтяне совершенно не писали гласных, поэтому слова у них состояли только из согласных. Если бы мы встретились, к примеру, в русском языке с сочетанием согласных «кт» или «сн», то это могло бы означать «кот», «кат» (палач) или «кит» и «сон», «сын» или «сан».
Чтобы не возникало недоразумений, египтяне ставили в конце слов так называемые детерминанты, т. е. определители, которые поясняли, о чем идет речь в каждом отдельном случае. При слове «кт» мы поместили бы рисунок кота, палача или кита.
Но это еще не все. Египтяне обозначали даже отвлеченные понятия с помощью все тех же изображений конкретных предметов, поясняя их подлинный смысл различными символическими детерминантами Сочетание согласных «вр» могло обозначать существительное «ласточка» и прилагательное «великий». В первом случае рядом рисовали ласточку, а во втором - свиток папируса. Теперь мы можем себе представить, сколько времени и трудов должен был потратить Шампольон, прежде чем ему удалось понять, какую роль играл этот свиток папируса. А таких ребусов в иероглифических надписях было бесчисленное множество.
Следует отметить, что египетский язык находился в употреблении дольше, чем другие языки мира, за исключением китайского. Люди пользовались им по крайней мере с IV тысячелетия до н. э. вплоть до XVII в. н. э., т. е. без малого 5 тыс. лет. Понятно, что в течение этого огромного периода египетский язык непрерывно развивался и претерпел принципиальные изменения. Если бы трое египтян - один из 3000 г., второй из 2000 г. и третий из 1000 г. до н. э. встретились, то они, наверняка, не поняли бы друг друга.
Иероглифическое письмо также постепенно преображалось. Кроме графических изменений, о которых мы уже говорили, происходил также процесс внутреннего развития. Древние греческие писатели не ошибались, заявляя, что первоначально иероглифы были картинным письмом. Но уже в очень отдаленные времена рисунки начали приобретать фонетические функции: обозначать не целый предмет, а лишь первый согласный его звучания. Таким образом, 24 знака стали обозначать согласные звуки. Следует еще отметить, что дальше египтяне уже не пошли, а потому и не смогли совершить переломного в истории человечества открытия - изобрести алфавит.
В связи с этим перед египтологами вставали огромные трудности. Дешифровка одного иероглифического текста вовсе не значила, что удастся прочесть и второй. Однако, благодаря гениальному открытию Шампольона, сегодня уже нет такой надписи, которую бы специалист не сумел прочесть и понять.
Большую помощь в реконструкции египетского языка оказало Шампольону его знание коптской грамматики и лексики, а также тот факт, что этот язык относится к большой группе семито-хамитских языков. Благодаря этому можно было сравнить египетский язык с другими, уже известными языками древних народов, которые населяли западную Азию, Аравийский полуостров и северо-восточную Африку.
Шампольон совершенно неожиданно для себя сделался во Франции крупнейшим научным авторитетом, а поэтому легко получил средства для экспедиции в Египет. В 1828 - 1829 гг. он во главе группы своих верных учеников вдоль и поперек исходил долину Нила; всюду его принимали с исключительным гостеприимством, как человека, который «прочел письмена древних камней».
Все 15 участников экспедиции щеголяли в одинаковых тюрбанах, камзолах с золотыми позументами и сапогах из желтой кожи, а сам ее руководитель в настоящем арабском наряде.
Однако, несмотря на эти театральные аксессуары, экспедиция была серьезным научным предприятием. Шампольон вызывал изумление и восхищение своей огромной эрудицией в области египтологии. Как правило, он с первого взгляда определял, к какой эпохе следует отнести найденные памятники. Ничто не являлось для него неожиданностью, все лишь подтверждало его теоретические знания, которые были приобретены им во время многолетней учебы в Гренобле и в Париже.
Молодые товарищи Шампольона восхищались романтической красотой египетских руин. Вот что записал один из них о храме в Дендере:
«Наконец показался храм, купающийся в полусвете луны. Полный покой и таинственность господствовали под портиком с его гигантскими колоннами, а снаружи все тонуло в мерцающем сиянии луны. Удивительный, волшебный контраст! Мы разожгли костер из сухой травы посреди храма. Новое восхищение, новый взрыв энтузиазма, граничащего с экстазом! Нас охватила какая-то непонятная горячка, какое-то безумство, какой-то неописуемый порыв!»
Сам руководитель экспедиции отзывался об этом храме более сдержанно, но видно, что и он не остался равнодушным к его очарованию:
«Я не пытаюсь даже описать впечатление, какое произвел на нас храм, а особенно его портик. Отдельные фрагменты сооружения могут быть описаны с помощью цифр, но абсолютно невозможно дать какое-либо представление о целом. Храм замечательно сочетает в себе очарование и величие. Мы находились там два часа, переполненные чувством восторга. В сопровождении оборванного феллаха мы бродили по его залам и при свете луны пытались читать надписи, начертанные на наружных стенах».
Спустя три года после возвращения из путешествия по Египту Шампольон умер в Париже в результате полного истощения организма, вызванного нечеловеческим умственным трудом.
Благодаря этой конъюнктуре в Каире процветала торговля из-под полы, которую не смогли приостановить даже самые суровые административные меры. Целые деревни египетских феллахов, лежавшие неподалеку от руин и царских гробниц, сделали торговлю древностями главным источником своих доходов. В тесных закоулках дворов и на базарах бородатые арабы нередко продавали такие произведения египетского искусства, которые могли бы стать предметами гордости крупнейших музеев мира. Невозможно даже определить, какой непоправимый вред был нанесен тогда египтологии, ибо во время лихорадочных поисков без зазрения совести грабили могилы и храмы, крушили саркофаги, отбивали статуям головы и срывали со стен целые плиты с барельефами и мемориальными надписями.
Среди этого хаоса настоящая археология Египта созревала очень медленно. Ее пионером по странному стечению обстоятельств стал человек, не имевший ничего общего с археологией. Джованни Батист Бельцони, родившийся в 1778 г. в Падве, - личность необычайно живописная. Собственно говоря, его еле довало бы причислить к обычным искателям сокровищ, которыми в то время кишел Египет и которые являлись для науки настоящим бичом, если бы не то обстоятельство, что он сделал несколько открытий, имеющих большое значение для египтологии. Археологи более поздних времен не раз упрекали Бельцони за откровенно бесцеремонные методы изысканий, но, несмотря на это, признавали его бесспорные заслуги.
В молодости Джонанни хотел пойти в монастырь, но роль монаха ему абсолютно не подходила. Юноша с мускулатурой тяжелоатлета, горячий, вспыльчивый забияка, авантюрист, он был замешан в каких-то политических интригах. В то время это было весьма небезопасное дело. Вот и получилось так, что 23-летнему Джованни пришлось бежать из Италии, и вскоре он оказался на лондонской мостовой.
Там Бельцони зарабатывал на жизнь довольно оригинальным образом: выступал во второразрядных цирках как «величайший силач мира». Одетый в розовое трико, он вызывал удивление своими могучими бицепсами, поднимал неимоверные тяжести, а в конце номера под звуки туша и аплодисменты неистовствующей от восхищения толпы расхаживал по арене, обвешанный несколькими мужчинами.
Однако в глубине души Бельцони мечтал совершить какое-нибудь великое открытие, которое принесло бы ему счастье. Он слышал о примитивных методах орошения земли, применяемых с незапамятных времен в Египте, поэтому сконструировал колесо для накачивания воды, которое было вчетверо эффективнее местных журавлей-черпаков. На последние деньги, полученные за цирковые выступления, он поехал в Каир и продемонстрировал свою модель тогдашнему властелину Египта Мохамеду Али. Но тут его постигла неудача. Али, известный тем, что во время пира вырезал четыреста беев, вовсе не склонен был облегчать положение подневольных феллахов и, увидев модель, он лишь равнодушно пожал плечами.
Бельцони оказался в Каире без гроша в кармане. Поэтому, когда его посетил английский консул и предложил выполнить одно поручение за хорошее вознаграждение, он охотно согласился. Поручение состояло в том, чтобы поехать в Фивы, взять там огромную статую Рамзеса II, переправить ее в низовья Нила, а затем в Александрии погрузить на корабль и перевезти в Британский музей в Лондоне.
В июне 1816 г. Бельцони появился в Фивах. Руины города произвели на него сильное впечатление, и с тех пор он горячо полюбил египетские древности. Поэтому Бельцони решил навсегда остаться в Египте и целиком посвятить себя археологическим изысканиям. О первом впечатлении от руин он писал в своем дневнике:
«22-го дня мы впервые увидели руины великих Фив и высадились в Луксоре. Невозможно описать картину, которая представилась нашим взорам. У меня было такое впечатление, будто я вошел в город великанов, в город, который выглядел так, словно его разрушили после длительной осады… Храм в Луксоре изумляет путешественника своей прекрасной, возвышенной монументальностью. Все в нем достойно восхищения - пропилеи с двумя обелисками и колоссальными статуями на фасаде, расположенные близко друг к другу группы огромных колонн, различные залы и святилища, роскошные орнаменты, целиком покрывающие стены и колонны, барельефы с батальными сценами на пропилеях. Если мы, привлеченные живописным видом остатков сооружений, которые возносятся гораздо выше пальмовых деревьев, отправимся в северную часть Фив, то окажемся в настоящем лесу храмов, колонн, обелисков, статуй-колоссов, сфинксов, портиков и массы других изумительных памятников, которые вообще невозможно описать.
Даже на западном берегу Нила путешественник окажется среди чудес. Мы можем там восхищаться храмами, гигантскими изваяниями,apos; обладающими фантастической силой воздействия, а также Долиной Царей с ее многочисленными царскими гробницами, высеченными в скале, с их настенной живописью,
Карнак. Обелиск Тутмеса I. 18-я династия. XVI и. до н. э.
Невозможно было и думать о продолжении каких бы то ни было научных исследований, не расшифровав иероглифов. По этому на первом этапе работы все внимание ученых приковал к себе «Розеттский камень» - двуязычная надпись вселяла надежду, что именно здесь удастся найти ключ к тайне иероглифов.
Однако все попытки приносили лишь разочарования. В конце концов ряд ученых высказал сомнение в том, что вообще кому-нибудь посчастливится расшифровать надписи. Знаменитый французский ориенталист де Саси рискнул даже заявить, что «проблема эта слишком сложна и научно неразрешима».
Шампольон - воскреситель иероглифов
В то время, как о расшифровке иероглифов велись страстные споры, Наполеон назначил префектом департамента в Гренобле одного из членов египтологической комиссии, математика и физика Жана Батиста Фурье. Великий ученый занялся местными школами, уделяя делу просвещения много времени и энергии. В 1801 г., проводя обследование одной из средних школ Гренобля, он обратил внимание на 11-летнего ученика, некоего Жана Франсуа Шампольона, прозванного однокашниками «египтянином» за свои восточные черты лица. Во время беседы Фурье открыл к собственному изумлению, что маленький, болезненного вида мальчик в совершенстве владеет латинским и греческим языками и что как раз теперь он взялся за изучение древнееврейского языка. Исключительные способности этого малыша произвели на Фурье настолько сильное впечатление, что он пригласил его к себе домой. Ученый провел его по всем комнатам, показывая богатую коллекцию привезенных из Египта находок. Шампольон все время молчал, но когда увидел кипы папирусов, покрытых иероглифами, несмело спросил:- Кто-нибудь уже прочел это?
- К сожалению, нет…
- Я когда-нибудь это прочту,- ответил мальчик.
В 13 лет Шампольон хорошо владел (кроме уже перечисленных языков) арабским, сирийским, халдейским, коптским, древнекитайским и санскритом. Молва об удивительном ребенке и гениальном лингвисте долетела вскоре до Парижа.
По окончании средней школы Шампольон намеревался поступить в один из парижских лицеев. С этой целью он написал конкурсную работу, которую должен был сначала прочесть в лицее своего родного города. Профессора ожидали услышать обычное в таких случаях ученическое сочинение, поэтому изумлению их не было предела, когда юный кандидат представил им серьезный и самостоятельный научный труд под названием: «Египет в эпоху господства фараонов», полный неизвестных фактов и смелых исторических предположений, основанный на произведениях древнееврейских, греческих и римских авторов.
Профессора были настолько ошеломлены знаниями и талантом кандидата, что вместо того, чтобы признать за Шампольо-ном право поступления в лицей, решили принять его в свое общество в качестве члена учительской коллегии. Шампольон, узнав об этом, от волнения потерял сознание и не мог дойти до дому без посторонней помощи.
И все же он не воспользовался предложением и отправился в Париж. Сидя в дилижансе, он признался своему опекуну, старшему брату, что предстоящую учебу в лицее считает лишь подготовкой к дешифровке «Розеттского камня». Это была его мечта, ей он посвятил всю свою жизнь и все усилия. Изучая восточные языки, Шампольон стремился понять психологию и образ мышления людей Востока и тем самым постичь образ мышления древних египтян. Он верил, что только так можно будет найти ключ к чтению иероглифов и пониманию языка.
Основное внимание он сосредоточил на особенностях коптского языка, представляющего собой наиболее позднюю, заключительную фазу развития древнеегипетского языка. На коптском языке говорили еще в XVII в. египетские феллахи, он и сегодня остается ритуальным языком коптской церкви. Шампольон владел им в совершенстве, а для того чтобы набить руку в письме, вел на этом языке свои дневники.
Постоянно читая труды, касающиеся Египта, он настолько глубоко изучил культуру и историю этой страны, что знаменитый в то время путешественник по Африке Сомини де Маненкур после беседы с ним воскликнул:
- Но ведь он знает эту страну гораздо лучше меня!
В Париже Шампольон очень бедствовал. Жил он в мансарде недалеко от Лувра, нередко голодал; из дому выходил неохотно - ему стыдно было показываться на людях в своей истрепанной одежде, и лишь тайком пробирался в библиотеку, где целыми днями сидел, склонившись над книжками. Однажды зимой он очень тяжело заболел и лежал без присмотра в нетопленой, сырой клетушке. Жил он на те скудные средства, которые ему присылал старший брат из своих небольших заработков.
Как-то раз Шампольон встретил на улице знакомого, который сообщил ему страшную новость: иероглифы уже расшифрованы. Шампольон побледнел и пошатнулся. Вот и лопнули все надежды; многолетние труды затрачены впустую только потому, что кто-то его опередил.
- Кто это сделал? - выдавил он через силу.
- Александр Аенуар. Только что появилась его брошюра «Новые объяснения», в которой он утверждает, что расшифровал все иероглифы. Ты только подумай, какое огромное значение это имеет для науки…
- Ленуар? - удивленно переспросил Шампольон.-Но ведь только вчера я его встретил, и он даже не заикнулся об этом.
- Что же здесь удивительного? Видимо, он не считал нужным говорить об этом до появления брошюры.
Шампольон побежал в ближайший книжный магазин и, полный тревоги, купил брошюру, чтобы немедленно прочесть ее.
Не прошло и часа после его возвращения домой, как хозяйка, сидевшая на кухне, услышала дикий хохот, доносившийся из комнаты постояльца. Она вскочила и, приоткрыв дверь, увидела, что Шампольон, истерически смеясь, катается по топчану. Брошюра содержала целый ряд отъявленных бессмыслиц. Он уже достаточно хорошо знал эту проблему, чтобы тотчас же заметить несусветные глупости, которые выдавались в брошюре за открытие.
В 1809 г. 19-летний Шампольон возвратился в Гренобль, чтобы занять в университете кафедру истории. Однако вскоре против него была организована настоящая травля со стороны полиции - Шампольон был пылким республиканцем и не скрывал своего отрицательного отношения к деспотии Наполеона. Он писал ядовитые сатиры на императора и открыто выступал против его военной политики.
В письме к брату он процитировал следующий отрывок из священной книги индусов Зенд-Авесты: «Лучше вспахать шесть акров земли, чем выиграть двадцать четыре войны». Не удивительно, что университетские власти лишили его стипендии.
После падения Наполеона, настойчиво выступая против гнета новой монархии, он писал пьесы и сатирические песни, которые немедленно подхватывала улица. Несмотря на финансовые затруднения, Шампольон обработал в это время около тысячи страниц французско-коптского словаря, о чем шутливо сообщал в письме к брату: «Мой словарь становится изо дня в день все толще, зато я становлюсь все тоньше».
Наступил бурный период «Ста дней» Наполеона. Император бежал с Эльбы, пробрался во Францию и неожиданно вошел в Гренобль, где весь гарнизон тотчас же перешел на его сторону. Наполеон развил лихорадочную военную и политическую деятельность, однако, узнав о молодом ученом, нашел время, чтобы лично посетить его. Не обращая внимания на холодную сдержанность, с которой встретил его Шампольон, он живо интересовался работой исследователя. Наполеон явился к нему и на следующий день, обещая всестороннюю помощь в издании коптского словаря.
Империя пала вторично, но гарнизон наполеоновских ветеранов в Гренобле не хотел сдаваться роялистам и оборонялся до последнего. Генерал Лятур приступил к бомбардировке города. Шампольон, правда, всегда обвинял Наполеона в измене республиканским идеалам, но настоящую ненависть у него вызывали роялисты, поэтому, не задумываясь, он встал в ряды защитников города.
Роялисты не простили ему этого. Заняв город, они немедленно лишили его университетской кафедры, а позднее возбудили против него дело о государственной измене. Это угрожало Шам-польону гильотиной, поэтому в июле 1821 г. он бежал из Гренобля в Париж, где легче было скрываться.
Неизвестно, потому ли, что Шампольон страшился неудачи, или же просто потому, что не считал себя достаточно подготовленным - так или иначе он ни разу еще не предпринимал серьезной попытки расшифровать «Розеттский камень». Но теперь, находясь в Париже, - а это был 1822 г. - он всерьез взялся за это дело.
В каком состоянии находилась в то время наука об иероглифах? Ученые уже знали, что египетская письменность прошла три фазы своего развития, которые отразились в трех различных типах написания. В самую отдаленную эпоху египтяне использовали иероглифы, т. е. знаки, представлявшие собой реалистические рисунки живых существ и предметов. Так как система письма этого типа являлась довольно сложной и требовала немалого художественного таланта, то спустя какое-то время знаки были упрощены до самых необходимых контуров. Так возникло иератическое письмо. Им пользовались главным образом египетские жрецы, делая надписи в храмах и на гробницах. В последний период появилось демотическое письмо, т. е. народное; оно состояло из черточек, дуг и кружков, было легким, хотя распознать в нем первоначальные символы было очень трудно.
Иероглифами живо интересовались уже античные писатели Геродот, Страбон и Диодор, а в особенности Гораполлон (IV в. н. э.), считавшийся большим авторитетом в этой области. Они решительно утверждали, что иероглифы являются пиктографическим, т. е. картинным письмом, в котором отдельные знаки обозначают целые слова, а не слоги или буквы, иначе говоря, каждый отдельный знак называет какой-то конкретный предмет или отвлеченную мысль.
Исследователи XIX в. до такой степени находились под гипнозом этого тезиса, что им не пришло даже в голову подвергнуть его научной проверке. Они настойчиво пытались расшифровать иероглифы, рассматривая каждый знак как понятийный элемент пиктографического письма. Но все их усилия оказывались тщетными, более того, - идя неверным путем, они нередко приходили к совершенно вздорным, антинаучным выводам. И только английский археолог - Томас Юнг высказал предположение, что египетские надписи складываются не только из знаков-рисунков, но содержат также фонетические знаки; тем не менее из этих наблюдений он не сумел сделать практических выводов и найти ключ к дешифровке иероглифов.
Всемирно-историческая заслуга Шампольона была в том, что он порвал с Геродотом, Страбоном, Диодором и Гораполлоном и смело пошел своим собственным путем. За основу он принял гипотезу, что египетское письмо состоит из фонетических, а не понятийных элементов.
Греческая надпись на «Розеттском камне» содержала имена Птолемея и Клеопатры. Эти же самые имена, следовательно, должны были находиться и в обоих египетских текстах. Но где их искать среди сотен загадочных знаков? К счастью, все оказалось гораздо проще, чем представлялось на первый взгляд. Уже давно было известно, что египтяне заключали имена царей в овальные рамки, или картуши. Поэтому Шампольон не сомневался, что два картуша, явственно выделявшиеся в муравейнике иероглифов, содержат имена упомянутых царей.
Сравнивая отдельные египетские знаки с соответствующими греческими буквами, он все более и более убеждался, что его гипотеза о фонетической основе иероглифов является совершенно обоснованной.
Но Шампольон не остановился на этом. Путем сопоставления египетских знаков с греческими буквами, из которых складывались имена «Птолемей» и «Клеопатра», он прочел три иероглифа со звуковым значением П, О и Л. Определенную трудность представляло собой то, что два других иероглифа, которые в обоих египетских именах должны были быть одинаковыми - они обозначали и в одном, и в другом имени звуки Т и Е - имели различное написание. Однако Шампольон абсолютно правильно предположил, что египтяне в некоторых случаях использовали для обозначения одного и того же звука различные знаки. Вспомним, что греки также имели, например, по две буквы для обозначения звуков Е и О. Шампольон, пользуясь уже расшифрованными знаками, прочел еще имя - Александр и имена нескольких римских императоров в других текстах и таким путем увеличил общее число прочитанных иероглифов.
В некоторых случаях он использовал способы, обычно употребляемые при решении ребусов. Так, например, в одном из картушей он нашел два иероглифических знака: О, т. е. кружок с точкой посередине, а также характерный знак, напоминающий перевернутую вниз вилку с тремя рожками сверху. Долго Шампольон ломал голову над смыслом этого кружка и вдруг однажды его осенило - кружок представляет собой не что иное, как символическое изображение солнца.
Из произведений греческих писателей onзнал, что солнце по-египетски называлось Ра. Так как оба иероглифа обрамляла овальная рамка картуша, то можно было с уверенностью предположить, что обозначали они имя фараона - Рамзес. Но как произносилась вторая часть имени, эти уже названные вилки? Ответ на этот вопрос дал ученому коптский язык. Существует в нем слово месес, что значит сын. Вопрос прояснился: в египетском языке царское имя звучало Рамссес, или в переводе на русский язык «сын солнца».
Нам трудно теперь представить себе, каких огромных умственных усилий стоила Шампольону и его многочисленным продолжателям дешифровка иероглифов. Египетское письмо гораздо сложнее, чем это могло бы показаться после знакомства с приведенными выше примерами. Достаточно привести другие характерные детали, чтобы читатель сам мог в этом убедиться.
Египтяне совершенно не писали гласных, поэтому слова у них состояли только из согласных. Если бы мы встретились, к примеру, в русском языке с сочетанием согласных «кт» или «сн», то это могло бы означать «кот», «кат» (палач) или «кит» и «сон», «сын» или «сан».
Чтобы не возникало недоразумений, египтяне ставили в конце слов так называемые детерминанты, т. е. определители, которые поясняли, о чем идет речь в каждом отдельном случае. При слове «кт» мы поместили бы рисунок кота, палача или кита.
Но это еще не все. Египтяне обозначали даже отвлеченные понятия с помощью все тех же изображений конкретных предметов, поясняя их подлинный смысл различными символическими детерминантами Сочетание согласных «вр» могло обозначать существительное «ласточка» и прилагательное «великий». В первом случае рядом рисовали ласточку, а во втором - свиток папируса. Теперь мы можем себе представить, сколько времени и трудов должен был потратить Шампольон, прежде чем ему удалось понять, какую роль играл этот свиток папируса. А таких ребусов в иероглифических надписях было бесчисленное множество.
Следует отметить, что египетский язык находился в употреблении дольше, чем другие языки мира, за исключением китайского. Люди пользовались им по крайней мере с IV тысячелетия до н. э. вплоть до XVII в. н. э., т. е. без малого 5 тыс. лет. Понятно, что в течение этого огромного периода египетский язык непрерывно развивался и претерпел принципиальные изменения. Если бы трое египтян - один из 3000 г., второй из 2000 г. и третий из 1000 г. до н. э. встретились, то они, наверняка, не поняли бы друг друга.
Иероглифическое письмо также постепенно преображалось. Кроме графических изменений, о которых мы уже говорили, происходил также процесс внутреннего развития. Древние греческие писатели не ошибались, заявляя, что первоначально иероглифы были картинным письмом. Но уже в очень отдаленные времена рисунки начали приобретать фонетические функции: обозначать не целый предмет, а лишь первый согласный его звучания. Таким образом, 24 знака стали обозначать согласные звуки. Следует еще отметить, что дальше египтяне уже не пошли, а потому и не смогли совершить переломного в истории человечества открытия - изобрести алфавит.
В связи с этим перед египтологами вставали огромные трудности. Дешифровка одного иероглифического текста вовсе не значила, что удастся прочесть и второй. Однако, благодаря гениальному открытию Шампольона, сегодня уже нет такой надписи, которую бы специалист не сумел прочесть и понять.
Большую помощь в реконструкции египетского языка оказало Шампольону его знание коптской грамматики и лексики, а также тот факт, что этот язык относится к большой группе семито-хамитских языков. Благодаря этому можно было сравнить египетский язык с другими, уже известными языками древних народов, которые населяли западную Азию, Аравийский полуостров и северо-восточную Африку.
Шампольон совершенно неожиданно для себя сделался во Франции крупнейшим научным авторитетом, а поэтому легко получил средства для экспедиции в Египет. В 1828 - 1829 гг. он во главе группы своих верных учеников вдоль и поперек исходил долину Нила; всюду его принимали с исключительным гостеприимством, как человека, который «прочел письмена древних камней».
Все 15 участников экспедиции щеголяли в одинаковых тюрбанах, камзолах с золотыми позументами и сапогах из желтой кожи, а сам ее руководитель в настоящем арабском наряде.
Однако, несмотря на эти театральные аксессуары, экспедиция была серьезным научным предприятием. Шампольон вызывал изумление и восхищение своей огромной эрудицией в области египтологии. Как правило, он с первого взгляда определял, к какой эпохе следует отнести найденные памятники. Ничто не являлось для него неожиданностью, все лишь подтверждало его теоретические знания, которые были приобретены им во время многолетней учебы в Гренобле и в Париже.
Молодые товарищи Шампольона восхищались романтической красотой египетских руин. Вот что записал один из них о храме в Дендере:
«Наконец показался храм, купающийся в полусвете луны. Полный покой и таинственность господствовали под портиком с его гигантскими колоннами, а снаружи все тонуло в мерцающем сиянии луны. Удивительный, волшебный контраст! Мы разожгли костер из сухой травы посреди храма. Новое восхищение, новый взрыв энтузиазма, граничащего с экстазом! Нас охватила какая-то непонятная горячка, какое-то безумство, какой-то неописуемый порыв!»
Сам руководитель экспедиции отзывался об этом храме более сдержанно, но видно, что и он не остался равнодушным к его очарованию:
«Я не пытаюсь даже описать впечатление, какое произвел на нас храм, а особенно его портик. Отдельные фрагменты сооружения могут быть описаны с помощью цифр, но абсолютно невозможно дать какое-либо представление о целом. Храм замечательно сочетает в себе очарование и величие. Мы находились там два часа, переполненные чувством восторга. В сопровождении оборванного феллаха мы бродили по его залам и при свете луны пытались читать надписи, начертанные на наружных стенах».
Спустя три года после возвращения из путешествия по Египту Шампольон умер в Париже в результате полного истощения организма, вызванного нечеловеческим умственным трудом.
Долина царей, священные быки и сфинксы
После выпуска в свет книги Денона и роскошного альбомного издания Жомара все более или менее значительные города Европы считали делом чести иметь в своих музеях экспонаты прямо с берегов знаменитого Нила. Многочисленные экспедиции, которые снаряжались в Египет, редко преследовали истинно научные цели, это была чаще всего дань моде. В погоне за легкой наживой авантюристы на свой страх и риск отправлялись в Египет и скупали скульптуру, скарабеи и даже саркофаги и мумии, чтобы потом перепродать их частным коллекционерам.Благодаря этой конъюнктуре в Каире процветала торговля из-под полы, которую не смогли приостановить даже самые суровые административные меры. Целые деревни египетских феллахов, лежавшие неподалеку от руин и царских гробниц, сделали торговлю древностями главным источником своих доходов. В тесных закоулках дворов и на базарах бородатые арабы нередко продавали такие произведения египетского искусства, которые могли бы стать предметами гордости крупнейших музеев мира. Невозможно даже определить, какой непоправимый вред был нанесен тогда египтологии, ибо во время лихорадочных поисков без зазрения совести грабили могилы и храмы, крушили саркофаги, отбивали статуям головы и срывали со стен целые плиты с барельефами и мемориальными надписями.
Среди этого хаоса настоящая археология Египта созревала очень медленно. Ее пионером по странному стечению обстоятельств стал человек, не имевший ничего общего с археологией. Джованни Батист Бельцони, родившийся в 1778 г. в Падве, - личность необычайно живописная. Собственно говоря, его еле довало бы причислить к обычным искателям сокровищ, которыми в то время кишел Египет и которые являлись для науки настоящим бичом, если бы не то обстоятельство, что он сделал несколько открытий, имеющих большое значение для египтологии. Археологи более поздних времен не раз упрекали Бельцони за откровенно бесцеремонные методы изысканий, но, несмотря на это, признавали его бесспорные заслуги.
В молодости Джонанни хотел пойти в монастырь, но роль монаха ему абсолютно не подходила. Юноша с мускулатурой тяжелоатлета, горячий, вспыльчивый забияка, авантюрист, он был замешан в каких-то политических интригах. В то время это было весьма небезопасное дело. Вот и получилось так, что 23-летнему Джованни пришлось бежать из Италии, и вскоре он оказался на лондонской мостовой.
Там Бельцони зарабатывал на жизнь довольно оригинальным образом: выступал во второразрядных цирках как «величайший силач мира». Одетый в розовое трико, он вызывал удивление своими могучими бицепсами, поднимал неимоверные тяжести, а в конце номера под звуки туша и аплодисменты неистовствующей от восхищения толпы расхаживал по арене, обвешанный несколькими мужчинами.
Однако в глубине души Бельцони мечтал совершить какое-нибудь великое открытие, которое принесло бы ему счастье. Он слышал о примитивных методах орошения земли, применяемых с незапамятных времен в Египте, поэтому сконструировал колесо для накачивания воды, которое было вчетверо эффективнее местных журавлей-черпаков. На последние деньги, полученные за цирковые выступления, он поехал в Каир и продемонстрировал свою модель тогдашнему властелину Египта Мохамеду Али. Но тут его постигла неудача. Али, известный тем, что во время пира вырезал четыреста беев, вовсе не склонен был облегчать положение подневольных феллахов и, увидев модель, он лишь равнодушно пожал плечами.
Бельцони оказался в Каире без гроша в кармане. Поэтому, когда его посетил английский консул и предложил выполнить одно поручение за хорошее вознаграждение, он охотно согласился. Поручение состояло в том, чтобы поехать в Фивы, взять там огромную статую Рамзеса II, переправить ее в низовья Нила, а затем в Александрии погрузить на корабль и перевезти в Британский музей в Лондоне.
В июне 1816 г. Бельцони появился в Фивах. Руины города произвели на него сильное впечатление, и с тех пор он горячо полюбил египетские древности. Поэтому Бельцони решил навсегда остаться в Египте и целиком посвятить себя археологическим изысканиям. О первом впечатлении от руин он писал в своем дневнике:
«22-го дня мы впервые увидели руины великих Фив и высадились в Луксоре. Невозможно описать картину, которая представилась нашим взорам. У меня было такое впечатление, будто я вошел в город великанов, в город, который выглядел так, словно его разрушили после длительной осады… Храм в Луксоре изумляет путешественника своей прекрасной, возвышенной монументальностью. Все в нем достойно восхищения - пропилеи с двумя обелисками и колоссальными статуями на фасаде, расположенные близко друг к другу группы огромных колонн, различные залы и святилища, роскошные орнаменты, целиком покрывающие стены и колонны, барельефы с батальными сценами на пропилеях. Если мы, привлеченные живописным видом остатков сооружений, которые возносятся гораздо выше пальмовых деревьев, отправимся в северную часть Фив, то окажемся в настоящем лесу храмов, колонн, обелисков, статуй-колоссов, сфинксов, портиков и массы других изумительных памятников, которые вообще невозможно описать.
Даже на западном берегу Нила путешественник окажется среди чудес. Мы можем там восхищаться храмами, гигантскими изваяниями,apos; обладающими фантастической силой воздействия, а также Долиной Царей с ее многочисленными царскими гробницами, высеченными в скале, с их настенной живописью,