Страница:
— Хорошо сказано. Мне нравится его сила духа, Вилдеркин. Но нам не следует слишком уж гордиться и показывать самолюбие. Конечно, он имеет право на эти прекрасные земли, и поэтому нам придется поступиться гордостью и взять то, что дают.
Старик протянул руку и достал с полки документ. Он старался читать его таким образом, чтобы, кроме него, никто не мог увидеть написанного. Алфгар низко нагнулся к документу, потому что зрение у него уже было неважным, и внимательно просмотрел начертанные там цифры.
— Дела в Герни сейчас не так плохи. Хотя пока мы не можем откладывать деньги, — заявил он, подняв голову, — Мы должны экономить и заставлять людей много и хорошо работать. Но следует признать, что наши дела понемногу улучшаются.
Старик положил документ на полку, взглянул на Уолтера и улыбнулся. Это была теплая и любящая улыбка. Уолтер был поражен. Дед улыбался ему так в первый раз.
— Вилдеркин, он хороший парень, и мне он всегда нравился, хотя я никак не мог это проявить. Я горжусь им. Он не виноват в том, что его отец был слабым человеком и нарушил самые священные рыцарские клятвы. — Дед наклонился и коснулся руки Уолтера. — Вилдеркин, я пришел к правильному решению и оставлю ему все, что у меня есть.
Глава 3. БУЛЕЙР
— Ты говоришь, что за тобой посылал Саймон Ботри? Как тебя зовут?
— Уолтер из Герни.
Караульный ухмыльнулся и пальцем показал на подъемный мост.
— Входи, тебя можно узнать по носу с горбинкой. Пусть тебя кто-нибудь проводит к Саймону Ботри.
Ботри нашли в темном помещении, выдолбленном в толстой стене у будки привратника. Свет с трудом проникал через узкое зарешеченное отверстие, служившее вместо окна. Ботри что-то писал при свете свечи. Он шевелил губами и не сразу поднял голову, когда Уолтер вошел в каморку. У него были светлые косящие глаза, а кожа на лице была такой же серой и безжизненной, как пергамент, по которому он водил пером.
— Значит, ты пришел, — пробормотал он, так внимательно изучая Уолтера, что на лице у него можно было прочитать подозрение. Юриста постоянно кусали блохи, поэтому он постоянно скреб тощие ребра. — Чего же ты ждешь, Уолтер из Герни?
— Я пришел, потому что вы меня вызвали, и не думал о том, чего же мне ждать, — возмущенно ответил Уолтер. — У меня есть одно желание — попрощаться с покойным отцом.
— Ты упомянут в завещании, поэтому решили, что следует тебя позвать сюда. — Ботри взял документ и собирался продолжить работу, но передумал и снова положил листы на стол. Он заговорил резким высоким голосом: — Уолтер из Герни, тебе тут не рады. В этом ты можешь не сомневаться. Тебе лучше не попадаться на глаза миледи. Я тебя предупреждаю, что тебе ни в коем случае не следует появляться на службе в церкви. Сегодня днем в церкви в деревне Булейр будет церковная служба, а вторая служба для членов семейства состоится позже здесь, в часовне.
— Разве я не являюсь членом семейства?
— Конечно нет. Даже и не мечтай об этом, юный сэр. Я могу тебе дать совет — не высовывайся и постарайся не попадаться на глаза миледи. Ты, наверное, слышал, что она обладает решительным характером и ты ей не нравишься. — Он закашлялся и плюнул на каменный пол. — Спроси отца Николаса.
На стене караульной сторожки висела траурная табличка с гербом, как это было принято, чтобы показать, что в замке скорбят по поводу тяжелой утраты. Уолтер проследовал сюда, во внешний двор замка, где сияло солнце и люди были заняты делами. Он прежде никогда не вступал за стены замка. Юноша огляделся, и у него полегчало на душе, потому что во время долгого пути его одолевали мрачные мысли. Множество построек тесно стояли в ряд у стены лицом к главной каменной башне, которая отделяла внешний двор от внутреннего. Это все были хозяйственные постройки — конюшни, курятник, мастерская, кузница, сарай для хранения корнеплодов, винокурня и лесопилка, небрежно построенные из дерева, кроме конюшни, возведенной из камня, с большим количеством готических подпорок.
Во дворе царило оживление, как на улицах Лондона. Уолтеру было интересно понаблюдать за людьми. Его поразили веселые шуточки и громкие разговоры. Несколько конников играли в бильярд в дальнем конце двора и громко хлопали киями по деревянным шарам, посылая их по утоптанной глине двора с такими же громкими воплями. Жонглер был занят трудным делом, пытаясь жонглировать тремя ножами, одновременно шагая на ходулях. Обычно похороны привлекали разных бродячих фокусников и жонглеров, и, наверно, во дворе было много его товарищей. Сапожник из замка, у которого на рукаве было изображено шило над крестом, сцепился с кузнецом, и в воздухе неслись страшные оскорбления.
— Эй, Гарри, кошачье дерьмо! — орал сапожник. — Ты говоришь, что я сшил тебе плохие башмаки, ты, чертово отребье! Я объясню тебе все как есть. Я не могу шить башмаки на ноги, напоминающие копыта мула!
— Что?! Ты, старая тухлятина! — вопил кузнец. Его лицо побагровело от ярости. — Если бы наш хозяин не лежал в гробу, я бы согнул тебя в подкову для того самого мула, икающий болван!
Двое солдат бросали кости, сидя на земле. Уолтер смотрел на них, в это время подошла служанка и неожиданно схватила кости, хитро подмигнула, спрятала кости под шарф, прикрывающий грудь, и побежала прочь, мелькая юбками. Один из солдат бегом пустился за ней, и парочка исчезла за главной башней.
— Шлюха. — выругался другой солдат, с усмешкой подбрасывая оставшуюся кость.
Уолтер обратился к нему:
— Где я могу найти отца Николаса?
— Где тебе искать отца Николаса? Это интересный вопрос, — ухмыльнулся солдат, подышав на кость. — Но на него трудно ответить. Он сегодня занят, как кошка на горячей крыше, и поймать его трудно, как ветер. Но стоит только упомянуть о черте, и он тут как тут.
Из конюшни вышел молодой священник. В руках у него был лист пергамента, и он горячо говорил кому-то, кто шел следом:
— Надо постараться, Флендерс, и найти место. Сейчас еще одна группа людей пересекает подъемный мост, и тебе придется поставить в конюшне двух коней, трех небольших лошадок и мула священника.
Увидев Уолтера, отец Николас сразу подошел к нему. У священника было приятное лицо с прямым носом и живыми карими глазами, которые все еще сверкали после спора.
— Еще один гость! — сказал он. — Сын мой, кто ты такой?
— Я —Уолтер из Герни. Саймон Ботри сказал, чтобы я нашел вас.
Священник с интересом стал вглядываться в лицо Уолтера, потом улыбнулся и коснулся его руки.
— У вас есть полное право находиться здесь. Вижу, что вас не слишком ласково приветствовали в замке, я должен исправить положение. — Отец Николас нахмурился: — Если я принял священные обеты, то это не значит, что я могу творить чудеса. Неужели мне придется узнавать все о прибывших и пытаться их успокоить? Мне передали список, в котором не записано больше половины гостей, а теперь выясняется, что запасов подготовлено слишком мало. Где мне вас устроить на ночь, сын мой? В данный момент я не могу вам этого сказать. Может, мне удастся найти местечко, чтобы поставить лишнюю койку в одной из укрепленных башен.
— Что бы вы для меня ни сделали, я всем буду доволен. Мне только обязательно нужно попрощаться с отцом.
В карих глазах отразилось понимание.
— Конечно, сын мой. Я сейчас провожу вас в часовню. Уолтер пошел за ним к двери главной башни замка. Через узкие щели в стенах внутрь почти не попадали солнечные лучи. Когда у Уолтера привыкли глаза к полумраку, он понял, что они стояли в большом помещении. Арочную крышу поддерживали круглые колонны, как в крипте — подземной часовне. Обычно это помещение использовалось под караульню. Вдоль стен располагались каменные скамьи. На них валялись кольчуги и стальные шлемы. Повсюду лежало и висело различное оружие. В центре стояли козлы, на которых тоже громоздились горы оружия. Пики и копья висели на крюках, вбитых в побеленные стены. На стенах так же висели мишени, чтобы метать в них дротики. От колонны до колонны были натянуты веревки, и на них болтались вымпелы. Повсюду были нацарапаны грубые, неприличные рисунки.
В помещении находился молодой человек, обнаженный до пояса. Он протирал стальной ремень и тонким тенорком фальшиво напевал: «Веселая Мод была разгульной девицей». Уолтер не понял, почему святой отец остановился возле юноши и посмотрел назад, как бы приглашая Уолтера тоже обратить на него внимание. Все объяснилось, когда солдат поднял голову. Это был тот самый парень, который сидел рядом с ним в церкви в Сенкастере.
— Хью, почему ты остался здесь? — возмущенно поинтересовался священник. — Ты что, хочешь заболеть, сидя тут в сырости без рубахи? Скоро наступит зима, теплой погоды больше не будет.
— Я готовлюсь к процессии. — Солдат продолжил полировать пояс. — Отец Ник, уже поздно, а у меня еще много работы.
— Мне кажется, что тебе не стоит идти в процессии, Хью, я как раз собирался просить Дженнигса, чтобы он освободил тебя от этого.
Солдат посмотрел на него, как ребенок, и славно улыбнулся:
— Но мне так хочется шагать с остальными, отец Ник. Я должен сегодня все делать хорошо. Я долго полировал кольчугу, и сейчас она блестит, как стекла в храме. Вы можете увидеть свое отражение в моем шлеме. Да, я сегодня буду парень хоть куда! У меня даже есть новый плащ и… — Его глаза искрились от возбуждения. — Плащ сделан из красной шерсти. Красной! Отец Ник, что вы скажете по этому поводу? Они всегда смеялись надо мной, называя Ублюдком, и спрашивали: «Кто твой отец?» Бог их накажет, и я им всем сегодня покажу. Они узнают, кто мой отец… Отец Ник!
Когда они отошли от парня, отец Николас сказал Уолтеру:
— Сын мой, пусть это тебя не тревожит. Все писцы, готовящие списки для Судного дня, не смогут сосчитать всех незаконнорожденных детей в Англии.
— Кто его мать?
— Служанка с кухни. Она помогала готовить соусы, и просто удивительно, откуда милорд узнал ее. Она была довольно хорошенькой шлюшкой, если не забывала вымыть лицо, но с умишком у нее было туговато. Она умерла во время родов. — Он стал серьезным. — Вы внимательно посмотрели на беднягу Хью? Он внешне так похож на отца, но с мозгами у него не все в порядке, и ведет он себя как малое дитя.
Уолтер помедлил, но потом задал еще один вопрос:
— Здесь еще много таких детей?
— Ты хочешь сказать, много ли наплодил твой отец внебрачных наследников? — Казалось, что священника поразил подобный вопрос. — Сын мой, а как ты думаешь? Покойный граф был солнышком в небе для замка Булейра, и он умел обходиться с женщинами. Ты можешь здесь увидеть несколько крестьянских лиц с горбатыми норманнскими носами. Сын мой, каждый граф ведет себя таким образом в своих поместьях.
Уолтер больше не стал ничего спрашивать. Они продолжали идти по караульне, и их шаги громким эхом отдавались под арками. Они прошли через усеянную медными гвоздями дверь во внутренний двор. Уолтер был поражен тем, что он был не таким обширным, как внешний двор, и там не кипела такая же бурная деятельность. Но это было можно понять. Свободное пространство занимали важные здания замка — Главный холл, церковь и высокие башни бастионов со всех сторон. Кроме того, там располагались плацы и дорожки. Все это окружали такие высокие каменные стены, что дневной свет с трудом проникал внутрь двора. Булыжники под ногами были скользкими, потому что из окон выливали на улицу не только содержимое ночных горшков.
Старый метельщик с метлой и ведром пытался расчистить весь мусор. Он что-то напевал хриплым голосом. На одном рукаве у него был вышит выцветший крест. Это был старый крестоносец, но ему пришлось взяться за такую унизительную работу.
Двое крепостных тащили корзину с грязной одеждой; сверху лежал детский чепчик и шутовской колпак. Один говорил:
— Шесть священников, отпускающих грехи! И все набивают свои мерзкие животы лучшим вином и хорошей едой. Если бы я был уверен, что графы и им подобные будут регулярно помирать, я бы и сам стал отпускать грехи!
— И прямиком отправился бы в ад после смерти, — возмущенно возразил ему другой слуга. — Мне хватает собственных грехов, чтобы я еще брал на себя чужие грехи, и всего-то за золотую монету и глоток хорошего вина!
По обеим сторонам двери в часовню прямо на камне были вырезаны геральдические щиты Лессфорда. Над дверью находилось огромное окно из цветного стекла. Там был изображен Моисей с Неопалимой Купиной. Священник повернул ключ и пригласил Уолтера войти внутрь.
— Отец Николас, — сказал Уолтер, ставя ногу на ступеньки, — я что-то не вижу дерева, на котором болтались бы плоды не по сезону! Я специально смотрел, пытаясь найти это дерево по пути сюда.
Лицо у священника помрачнело.
— Тела сняли и похоронили вчера. Пусть они покоятся с Богом!
— Нормандская справедливость! — возмущенно воскликнул юноша.
Отец Николас сделал ему знак и прошептал:
— Говори потише! Окружающие строения образуют здесь как бы колодец, и голоса хорошо слышны повсюду. Никогда не знаешь, кто нас может слушать. — Отец Николас помолчал, а затем напряженно заметил: — Меня кормят и поят в Булей-ре. Я уважал графа и хорошо ему служил. Я не только был его духовным наставником, но, смею надеяться, и его другом. Как только его похоронят, я отряхну пыль Булейра со своих сапог!
— Вы очень смелый и справедливый человек.
— Что касается тебя, Уолтер из Герни, то мне хочется дать тебе совет. Ты должен оставаться до завтра, пока не прочтут завещание. Но потом побыстрее покинь замок! Не спи слишком крепко и обязательно запри получше дверь!
Часовня была небольшой, но крыша располагалась высоко, и поэтому помещение казалось большим. Юноша сразу почувствовал, что из-за тишины и мрачной обстановки ему стало не по себе. Он стоял у входа и не мог двинуться дальше, пытаясь привыкнуть к свету факела, горящего в зажиме на стене рядом с ним. Уолтер не сводил глаз с усыпальницы и гроба перед нею. Гроб окружали горящие свечи высотой с корабельную мачту. Они горели уже пять дней, но все равно достаточно ярко освещали черное покрывало, поверх которого лежал его отец.
Уолтеру почудилось, что он слышит какие-то звуки. В боковых приделах кто-то тихо шаркал ногами, и казалось, что это шевелились стоявшие вдоль стен черные монументы, изображавшие покойных графов Лессфорда в своих каменных кольчугах. До юноши доносились звуки с высоко расположенного ряда окон, слабо освещающих хоры. По спине пробежали мурашки.
Звуки становились громче, и Уолтер был уверен, что слышит голоса. Но это были странные, нечеловеческие голоса. Звучали такие высокие ноты, которые не могло воспроизвести человеческое горло. Может, это были молитвы по умершему в исполнении небесного хора?
Юноша сделал несколько шагов вперед, для устойчивости держась за шишечки на спинках стоящих рядами скамеек. Потом он заспешил, и его каблуки звонко щелкали в темноте. Казалось, что такие земные звуки были здесь не к месту. Вокруг продолжали звучать неземные голоса, и он был уверен, что глаза умерших лордов по обеим сторонам прохода следили за ним из мраморных глазниц и упорно сверлили его спину.
Задыхаясь, Уолтер наконец подошел к гробу. Поняв, что он не один в часовне, юноша засмущался. Рядом с телом отца сидела фигура, закутанная в черное с головы до ног. На него взглянуло измученное белое лицо под черной вуалью. Такая же белая рука сделала жест, означающий, что его присутствие тут нежелательно.
Уолтер видел ее только раз, но сразу узнал Нормандскую женщину. При свете свечей ему удалось рассмотреть, что под густыми бровями сверкали настороженные глаза. На губах застыло выражение страдания и мрачной решимости. Она никогда не была привлекательной, а сейчас выглядела как статуя мщения.
Юноша с удивлением заметил, что на шее у нее на цепочке свисала огромная прозрачная шпинель. Он подумал, что, может быть, это подарок ее умершего мужа.
Женщина его узнала, поднялась и встала так, чтобы не позволить ему подойти поближе к гробу отца. Увидев перед собой вдову, Уолтер перестал бояться. Юноша не смотрел на нее, он пристально вглядывался в спокойное белое лицо отца, четко вырисовывающееся на фоне черного покрывала и щита, поднятого в изголовье.
Рауфа из Булейра обрядили в шелковую мантию, вышитую золотыми нитями. Рядом с ним лежал железный шлем из Бордо, к которому были прикреплены белые ленты. Тут же находилась дорогая кольчуга из Неаполя и тяжелый меч. Сильные руки отца, выглядевшие теперь такими белыми и тонкими, были сложены на груди.
Сейчас, когда его ясные и жесткие глаза были закрыты, он казался добрым и даже стал красивее, чем был в жизни. Глядя на четкую линию хищного носа и красивый рот, Уолтер так разволновался, что ему хотелось плакать из-за того, что жестокая смерть рано настигла его отца.
Он не желал нарушать молчание, но против воли начал шептать:
— Отец, мне так хотелось еще раз увидеть тебя и сказать… Он закрыл рот. То, что он собирался сказать отцу, нельзя было произносить вслух, когда с ним рядом стояла эта Нормандская женщина. Она зло произнесла:
— Ты должен уйти! У тебя нет права находиться здесь! Уолтер не отводил взгляда от отцовского лица.
— Я имею полное право быть здесь, — заявил юноша. — Он был моим отцом. Мне не позволяли с ним видеться, пока он был жив, но сейчас, когда он умер, мне никто не помешает побыть с ним!
— Дверь была закрыта, — сказала вдова, — кто тебя сюда впустил?
Он впервые взглянул ей в лицо. Огромный нос, сильно выделявшийся на худом напряженном лице, подергивался от возбуждения.
— Думаешь его повесить? — спросил Уолтер. — Как ты сделала с шестерыми невинными? Ты хочешь привести нам еще примеры нормандского правосудия?
Вдова яростно затрясла поднятыми вверх руками.
— Убирайся отсюда! — приказала она. — Если ты не уйдешь, клянусь, я тебя тоже прикажу повесить! Я не стану терпеть твое нахальство, беспородный наглец! У тебя даже нет нормального имени!
Уолтер едва удержался, чтобы не объяснить этой женщине, как называется то, что она уже натворила, но вовремя понял, что это бесполезно и что нельзя обмениваться оскорблениями в присутствии покойника.
— У меня есть весьма почетное имя, и я им горжусь! И мне не нужно другого, хотя мне известно, что отец был бы счастлив исправить принесенное им зло. Ты не сможешь сказать ничего, что бы могло отнять у меня то, что я о нем знаю, что у него было на сердце.
— Саксонский щенок! Как ты смеешь делать вид, что тебе может быть известно о том, что было на сердце у милорда? Я, и только я, знаю об этом!
Уолтер перестал отвечать ей, у него возник в горле комок. Юноша понимал, что разрыдается, если станет ей возражать или еще задержится здесь. Ему не хотелось, чтобы она догадывалась о его слабости. Он повернулся и поспешил к двери.
— Прощай, отец. Если бы только все сложилось по-иному! Я был бы твоим признанным сыном, и мы бы жили все вместе ты?М оя мать и я. Если бы все так случилось, может, ты был бы до сих пор жив, а моя мать была бы в твердой памяти и здравом рассудке. А эта ненавистная Нормандская женщина оставалась бы у себя дома, за морями, далеко от Булейра!
Уолтер ясно осознал, что всегда любил своего отца.
В арке, ведущей из внутреннего двора во внешний, он снова встретил отца Николаса. Когда юноша рассказал о своей стычке с хозяйкой замка, священник сокрушенно покачал головой.
— Зачем ты с ней разговаривал? — спросил он. — Я боюсь себе представить, что она может с тобой сделать. Ты… ее смертельно оскорбил. Уолтер из Герни, можешь быть абсолютно уверен, что она не успокоится, пока не отплатит тебе по-своему. Нужно позаботиться о том, чтобы сегодня ты ей не попадался на глаза!
Священник сказал, что Уолтеру лучше всего выйти из замка через заднюю потерну[6]. Он повел юношу в другой конец двора, где располагались служебные здания и сараи для хранения солений. Они вошли в темный коридор. Там сильно пахло приправами и душистыми травами. Проходя через высокую арку, Уолтер увидел огромное помещение, которое, казалось, не имело границ. Повара замка готовили пред открытым огнем бесконечные кушанья. Ему показалось, что там действовала целая армия поваров, поварят и разных помощников, одетых в белые одеяния и размахивающих разделочными ножами и поварешками. Главные повара спорили по поводу того, как следует жарить целые бараньи ноги и тушки птиц на вертелах. Они все время что-то приказывали принести, и поварята буквально сбивались с ног, пытаясь им угодить, бегали в кладовку, где хранилось мясо и другие продукты, приносили глиняные горшочки, противни.
Уолтер понимал, что все подсобные помещения были другими и отличались по размерам и по духу от красивого мира Главного холла, где на стенах висели гобелены и чудесные вышивки и с галереи звучала нежная музыка. За парадным фасадом замка скрывались убогость и грязь. Все работы были так плохо организованы, что все постоянно шло наперекосяк. Уолтер понял кое-что из этого, когда заглянул в огромную кухню, но пройдет еще немного времени, прежде чем юноша поймет, что и сама система, создававшая высокие каменные замки и вонючие трущобы, жалко приютившиеся под их стенами, тоже действовала не очень-то гладко и слаженно.
Отец Николас и Уолтер спустились вниз по винтовой лестнице и оказались в затхлом проходе. Далее они пройти не могли: путь им преграждала дубовая дверь. Вокруг никого не было, а дверь была заперта на засов с другой стороны. Священник постучал по деревянному щиту, который, видимо, висел именно для этого. К ним поспешил трясущийся человечек небольшого роста, весь покрытый пылью и мукой. Он крикнул им ровным, без интонаций голосом глухого человека:
— Что вам нужно?
— Мельник, нам нужно пройти в потерну, — нетерпеливо ответил ему отец Николас.
В полутьме можно было различить часть замковой мельницы. Каменные жернова неторопливо перемалывали зерно, и постоянный ручеек раздробленного зерна сыпался через отверстие верхнего камня.
— Я не могу одновременно делать два дела! — возмутился мельник. — Отец Ник, вы сами знаете, что это невозможно. Мне все время повторяют: «Мука! Мели еще больше муки!» — и все для того, чтобы хватило муки для этих наглых гостей. Но почему тогда они не пришлют ко мне ни одного ленивого, зачатого в грехе лодыря из караульни, который хотя бы следил за дверью?! Нет, нет. Они все нужны, чтобы показывать себя там, наверху, и поэтому мельнику Хэлу приходится самому следить за дверью.
— Хэл, внимательно посмотри на этого парня, — приказал ему священник. — Ему нужно будет возвратиться ночью, и он постучит условным стуком. Три быстрых удара и два медленных. Вот так! — Он постучал в дверь, демонстрируя Хэлу условный сигнал. — Ты запомнишь? Три быстрых удара и два медленных!
— Ему не стоит возвращаться после полуночи. — Мельник посмотрел на Уолтера. — После полуночи сюда никто не сможет войти. Да, отец Ник, я запомню. — Мельник кивнул головой и повторил сигнал, постучав кольцом от ключей по двери. — Три быстрых удара и два медленных. Я не забуду.
Уолтер покинул замок и перебрался через ров по переброшенному бревну вяза. Узкая потерна во внешней стене была почти незаметна. Юноша очутился в довольно большом аптекарском огороде, окруженным высокой живой изгородью.
Далее простирался общественный выгон, заросший зеленой травой. Там иногда собирался люд, чтобы посостязаться в сражении на мечах, пиках и т. д. Здесь же проходила извилистая дорога в деревню Булейр. Уолтер думал, что на ней будет много народу, и был поражен, обнаружив, что дорога была почти пуста. Ему встретилось несколько человек, выглядевших весьма мрачно. Они стояли близко друг к другу и тихо разговаривали, не обращая никакого внимания на бродячих фокусников и жонглеров.
Рядом со сказителем, который, присев на обрубок бревна, пересказывал легенду о добром короле Боргабеде, собралось не более дюжины равнодушных людей. Жонглеру, которого он видел в замке, также не повезло. Даже танцовщик на проволоке, которому обычно достается больше всего внимания публики, сейчас не мог надеяться, что ему станут хорошо бросать монетки.
Уолтер бесцельно бродил среди этих людей. У него было подавленное настроение. К нему приблизился невысокий человек с согнутой спиной, подмигнул и тихо сказал:
— Следуйте за мной, милорд, — и сразу быстро зашагал прочь. Уолтер не мог понять, почему ему кто-то желал передать поручение подобным образом, но старался не отставать, не выпуская из виду перышко на шапке этого человека. Он повел его к позолоченным осенью деревьям, и в двадцати ярдах под прикрытием деревьев юноша увидел Тристрама, стоявшего у дуба.
Уолтер никак не мог понять, в чем тут дело.
Старик протянул руку и достал с полки документ. Он старался читать его таким образом, чтобы, кроме него, никто не мог увидеть написанного. Алфгар низко нагнулся к документу, потому что зрение у него уже было неважным, и внимательно просмотрел начертанные там цифры.
— Дела в Герни сейчас не так плохи. Хотя пока мы не можем откладывать деньги, — заявил он, подняв голову, — Мы должны экономить и заставлять людей много и хорошо работать. Но следует признать, что наши дела понемногу улучшаются.
Старик положил документ на полку, взглянул на Уолтера и улыбнулся. Это была теплая и любящая улыбка. Уолтер был поражен. Дед улыбался ему так в первый раз.
— Вилдеркин, он хороший парень, и мне он всегда нравился, хотя я никак не мог это проявить. Я горжусь им. Он не виноват в том, что его отец был слабым человеком и нарушил самые священные рыцарские клятвы. — Дед наклонился и коснулся руки Уолтера. — Вилдеркин, я пришел к правильному решению и оставлю ему все, что у меня есть.
Глава 3. БУЛЕЙР
1
Караульный впустил Уолтера в барбикан [5] замка Булейр, но подозрительно отнесся к человеку, пришедшему в замок пешком.— Ты говоришь, что за тобой посылал Саймон Ботри? Как тебя зовут?
— Уолтер из Герни.
Караульный ухмыльнулся и пальцем показал на подъемный мост.
— Входи, тебя можно узнать по носу с горбинкой. Пусть тебя кто-нибудь проводит к Саймону Ботри.
Ботри нашли в темном помещении, выдолбленном в толстой стене у будки привратника. Свет с трудом проникал через узкое зарешеченное отверстие, служившее вместо окна. Ботри что-то писал при свете свечи. Он шевелил губами и не сразу поднял голову, когда Уолтер вошел в каморку. У него были светлые косящие глаза, а кожа на лице была такой же серой и безжизненной, как пергамент, по которому он водил пером.
— Значит, ты пришел, — пробормотал он, так внимательно изучая Уолтера, что на лице у него можно было прочитать подозрение. Юриста постоянно кусали блохи, поэтому он постоянно скреб тощие ребра. — Чего же ты ждешь, Уолтер из Герни?
— Я пришел, потому что вы меня вызвали, и не думал о том, чего же мне ждать, — возмущенно ответил Уолтер. — У меня есть одно желание — попрощаться с покойным отцом.
— Ты упомянут в завещании, поэтому решили, что следует тебя позвать сюда. — Ботри взял документ и собирался продолжить работу, но передумал и снова положил листы на стол. Он заговорил резким высоким голосом: — Уолтер из Герни, тебе тут не рады. В этом ты можешь не сомневаться. Тебе лучше не попадаться на глаза миледи. Я тебя предупреждаю, что тебе ни в коем случае не следует появляться на службе в церкви. Сегодня днем в церкви в деревне Булейр будет церковная служба, а вторая служба для членов семейства состоится позже здесь, в часовне.
— Разве я не являюсь членом семейства?
— Конечно нет. Даже и не мечтай об этом, юный сэр. Я могу тебе дать совет — не высовывайся и постарайся не попадаться на глаза миледи. Ты, наверное, слышал, что она обладает решительным характером и ты ей не нравишься. — Он закашлялся и плюнул на каменный пол. — Спроси отца Николаса.
На стене караульной сторожки висела траурная табличка с гербом, как это было принято, чтобы показать, что в замке скорбят по поводу тяжелой утраты. Уолтер проследовал сюда, во внешний двор замка, где сияло солнце и люди были заняты делами. Он прежде никогда не вступал за стены замка. Юноша огляделся, и у него полегчало на душе, потому что во время долгого пути его одолевали мрачные мысли. Множество построек тесно стояли в ряд у стены лицом к главной каменной башне, которая отделяла внешний двор от внутреннего. Это все были хозяйственные постройки — конюшни, курятник, мастерская, кузница, сарай для хранения корнеплодов, винокурня и лесопилка, небрежно построенные из дерева, кроме конюшни, возведенной из камня, с большим количеством готических подпорок.
Во дворе царило оживление, как на улицах Лондона. Уолтеру было интересно понаблюдать за людьми. Его поразили веселые шуточки и громкие разговоры. Несколько конников играли в бильярд в дальнем конце двора и громко хлопали киями по деревянным шарам, посылая их по утоптанной глине двора с такими же громкими воплями. Жонглер был занят трудным делом, пытаясь жонглировать тремя ножами, одновременно шагая на ходулях. Обычно похороны привлекали разных бродячих фокусников и жонглеров, и, наверно, во дворе было много его товарищей. Сапожник из замка, у которого на рукаве было изображено шило над крестом, сцепился с кузнецом, и в воздухе неслись страшные оскорбления.
— Эй, Гарри, кошачье дерьмо! — орал сапожник. — Ты говоришь, что я сшил тебе плохие башмаки, ты, чертово отребье! Я объясню тебе все как есть. Я не могу шить башмаки на ноги, напоминающие копыта мула!
— Что?! Ты, старая тухлятина! — вопил кузнец. Его лицо побагровело от ярости. — Если бы наш хозяин не лежал в гробу, я бы согнул тебя в подкову для того самого мула, икающий болван!
Двое солдат бросали кости, сидя на земле. Уолтер смотрел на них, в это время подошла служанка и неожиданно схватила кости, хитро подмигнула, спрятала кости под шарф, прикрывающий грудь, и побежала прочь, мелькая юбками. Один из солдат бегом пустился за ней, и парочка исчезла за главной башней.
— Шлюха. — выругался другой солдат, с усмешкой подбрасывая оставшуюся кость.
Уолтер обратился к нему:
— Где я могу найти отца Николаса?
— Где тебе искать отца Николаса? Это интересный вопрос, — ухмыльнулся солдат, подышав на кость. — Но на него трудно ответить. Он сегодня занят, как кошка на горячей крыше, и поймать его трудно, как ветер. Но стоит только упомянуть о черте, и он тут как тут.
Из конюшни вышел молодой священник. В руках у него был лист пергамента, и он горячо говорил кому-то, кто шел следом:
— Надо постараться, Флендерс, и найти место. Сейчас еще одна группа людей пересекает подъемный мост, и тебе придется поставить в конюшне двух коней, трех небольших лошадок и мула священника.
Увидев Уолтера, отец Николас сразу подошел к нему. У священника было приятное лицо с прямым носом и живыми карими глазами, которые все еще сверкали после спора.
— Еще один гость! — сказал он. — Сын мой, кто ты такой?
— Я —Уолтер из Герни. Саймон Ботри сказал, чтобы я нашел вас.
Священник с интересом стал вглядываться в лицо Уолтера, потом улыбнулся и коснулся его руки.
— У вас есть полное право находиться здесь. Вижу, что вас не слишком ласково приветствовали в замке, я должен исправить положение. — Отец Николас нахмурился: — Если я принял священные обеты, то это не значит, что я могу творить чудеса. Неужели мне придется узнавать все о прибывших и пытаться их успокоить? Мне передали список, в котором не записано больше половины гостей, а теперь выясняется, что запасов подготовлено слишком мало. Где мне вас устроить на ночь, сын мой? В данный момент я не могу вам этого сказать. Может, мне удастся найти местечко, чтобы поставить лишнюю койку в одной из укрепленных башен.
— Что бы вы для меня ни сделали, я всем буду доволен. Мне только обязательно нужно попрощаться с отцом.
В карих глазах отразилось понимание.
— Конечно, сын мой. Я сейчас провожу вас в часовню. Уолтер пошел за ним к двери главной башни замка. Через узкие щели в стенах внутрь почти не попадали солнечные лучи. Когда у Уолтера привыкли глаза к полумраку, он понял, что они стояли в большом помещении. Арочную крышу поддерживали круглые колонны, как в крипте — подземной часовне. Обычно это помещение использовалось под караульню. Вдоль стен располагались каменные скамьи. На них валялись кольчуги и стальные шлемы. Повсюду лежало и висело различное оружие. В центре стояли козлы, на которых тоже громоздились горы оружия. Пики и копья висели на крюках, вбитых в побеленные стены. На стенах так же висели мишени, чтобы метать в них дротики. От колонны до колонны были натянуты веревки, и на них болтались вымпелы. Повсюду были нацарапаны грубые, неприличные рисунки.
В помещении находился молодой человек, обнаженный до пояса. Он протирал стальной ремень и тонким тенорком фальшиво напевал: «Веселая Мод была разгульной девицей». Уолтер не понял, почему святой отец остановился возле юноши и посмотрел назад, как бы приглашая Уолтера тоже обратить на него внимание. Все объяснилось, когда солдат поднял голову. Это был тот самый парень, который сидел рядом с ним в церкви в Сенкастере.
— Хью, почему ты остался здесь? — возмущенно поинтересовался священник. — Ты что, хочешь заболеть, сидя тут в сырости без рубахи? Скоро наступит зима, теплой погоды больше не будет.
— Я готовлюсь к процессии. — Солдат продолжил полировать пояс. — Отец Ник, уже поздно, а у меня еще много работы.
— Мне кажется, что тебе не стоит идти в процессии, Хью, я как раз собирался просить Дженнигса, чтобы он освободил тебя от этого.
Солдат посмотрел на него, как ребенок, и славно улыбнулся:
— Но мне так хочется шагать с остальными, отец Ник. Я должен сегодня все делать хорошо. Я долго полировал кольчугу, и сейчас она блестит, как стекла в храме. Вы можете увидеть свое отражение в моем шлеме. Да, я сегодня буду парень хоть куда! У меня даже есть новый плащ и… — Его глаза искрились от возбуждения. — Плащ сделан из красной шерсти. Красной! Отец Ник, что вы скажете по этому поводу? Они всегда смеялись надо мной, называя Ублюдком, и спрашивали: «Кто твой отец?» Бог их накажет, и я им всем сегодня покажу. Они узнают, кто мой отец… Отец Ник!
Когда они отошли от парня, отец Николас сказал Уолтеру:
— Сын мой, пусть это тебя не тревожит. Все писцы, готовящие списки для Судного дня, не смогут сосчитать всех незаконнорожденных детей в Англии.
— Кто его мать?
— Служанка с кухни. Она помогала готовить соусы, и просто удивительно, откуда милорд узнал ее. Она была довольно хорошенькой шлюшкой, если не забывала вымыть лицо, но с умишком у нее было туговато. Она умерла во время родов. — Он стал серьезным. — Вы внимательно посмотрели на беднягу Хью? Он внешне так похож на отца, но с мозгами у него не все в порядке, и ведет он себя как малое дитя.
Уолтер помедлил, но потом задал еще один вопрос:
— Здесь еще много таких детей?
— Ты хочешь сказать, много ли наплодил твой отец внебрачных наследников? — Казалось, что священника поразил подобный вопрос. — Сын мой, а как ты думаешь? Покойный граф был солнышком в небе для замка Булейра, и он умел обходиться с женщинами. Ты можешь здесь увидеть несколько крестьянских лиц с горбатыми норманнскими носами. Сын мой, каждый граф ведет себя таким образом в своих поместьях.
Уолтер больше не стал ничего спрашивать. Они продолжали идти по караульне, и их шаги громким эхом отдавались под арками. Они прошли через усеянную медными гвоздями дверь во внутренний двор. Уолтер был поражен тем, что он был не таким обширным, как внешний двор, и там не кипела такая же бурная деятельность. Но это было можно понять. Свободное пространство занимали важные здания замка — Главный холл, церковь и высокие башни бастионов со всех сторон. Кроме того, там располагались плацы и дорожки. Все это окружали такие высокие каменные стены, что дневной свет с трудом проникал внутрь двора. Булыжники под ногами были скользкими, потому что из окон выливали на улицу не только содержимое ночных горшков.
Старый метельщик с метлой и ведром пытался расчистить весь мусор. Он что-то напевал хриплым голосом. На одном рукаве у него был вышит выцветший крест. Это был старый крестоносец, но ему пришлось взяться за такую унизительную работу.
Двое крепостных тащили корзину с грязной одеждой; сверху лежал детский чепчик и шутовской колпак. Один говорил:
— Шесть священников, отпускающих грехи! И все набивают свои мерзкие животы лучшим вином и хорошей едой. Если бы я был уверен, что графы и им подобные будут регулярно помирать, я бы и сам стал отпускать грехи!
— И прямиком отправился бы в ад после смерти, — возмущенно возразил ему другой слуга. — Мне хватает собственных грехов, чтобы я еще брал на себя чужие грехи, и всего-то за золотую монету и глоток хорошего вина!
По обеим сторонам двери в часовню прямо на камне были вырезаны геральдические щиты Лессфорда. Над дверью находилось огромное окно из цветного стекла. Там был изображен Моисей с Неопалимой Купиной. Священник повернул ключ и пригласил Уолтера войти внутрь.
— Отец Николас, — сказал Уолтер, ставя ногу на ступеньки, — я что-то не вижу дерева, на котором болтались бы плоды не по сезону! Я специально смотрел, пытаясь найти это дерево по пути сюда.
Лицо у священника помрачнело.
— Тела сняли и похоронили вчера. Пусть они покоятся с Богом!
— Нормандская справедливость! — возмущенно воскликнул юноша.
Отец Николас сделал ему знак и прошептал:
— Говори потише! Окружающие строения образуют здесь как бы колодец, и голоса хорошо слышны повсюду. Никогда не знаешь, кто нас может слушать. — Отец Николас помолчал, а затем напряженно заметил: — Меня кормят и поят в Булей-ре. Я уважал графа и хорошо ему служил. Я не только был его духовным наставником, но, смею надеяться, и его другом. Как только его похоронят, я отряхну пыль Булейра со своих сапог!
— Вы очень смелый и справедливый человек.
— Что касается тебя, Уолтер из Герни, то мне хочется дать тебе совет. Ты должен оставаться до завтра, пока не прочтут завещание. Но потом побыстрее покинь замок! Не спи слишком крепко и обязательно запри получше дверь!
Часовня была небольшой, но крыша располагалась высоко, и поэтому помещение казалось большим. Юноша сразу почувствовал, что из-за тишины и мрачной обстановки ему стало не по себе. Он стоял у входа и не мог двинуться дальше, пытаясь привыкнуть к свету факела, горящего в зажиме на стене рядом с ним. Уолтер не сводил глаз с усыпальницы и гроба перед нею. Гроб окружали горящие свечи высотой с корабельную мачту. Они горели уже пять дней, но все равно достаточно ярко освещали черное покрывало, поверх которого лежал его отец.
Уолтеру почудилось, что он слышит какие-то звуки. В боковых приделах кто-то тихо шаркал ногами, и казалось, что это шевелились стоявшие вдоль стен черные монументы, изображавшие покойных графов Лессфорда в своих каменных кольчугах. До юноши доносились звуки с высоко расположенного ряда окон, слабо освещающих хоры. По спине пробежали мурашки.
Звуки становились громче, и Уолтер был уверен, что слышит голоса. Но это были странные, нечеловеческие голоса. Звучали такие высокие ноты, которые не могло воспроизвести человеческое горло. Может, это были молитвы по умершему в исполнении небесного хора?
Юноша сделал несколько шагов вперед, для устойчивости держась за шишечки на спинках стоящих рядами скамеек. Потом он заспешил, и его каблуки звонко щелкали в темноте. Казалось, что такие земные звуки были здесь не к месту. Вокруг продолжали звучать неземные голоса, и он был уверен, что глаза умерших лордов по обеим сторонам прохода следили за ним из мраморных глазниц и упорно сверлили его спину.
Задыхаясь, Уолтер наконец подошел к гробу. Поняв, что он не один в часовне, юноша засмущался. Рядом с телом отца сидела фигура, закутанная в черное с головы до ног. На него взглянуло измученное белое лицо под черной вуалью. Такая же белая рука сделала жест, означающий, что его присутствие тут нежелательно.
Уолтер видел ее только раз, но сразу узнал Нормандскую женщину. При свете свечей ему удалось рассмотреть, что под густыми бровями сверкали настороженные глаза. На губах застыло выражение страдания и мрачной решимости. Она никогда не была привлекательной, а сейчас выглядела как статуя мщения.
Юноша с удивлением заметил, что на шее у нее на цепочке свисала огромная прозрачная шпинель. Он подумал, что, может быть, это подарок ее умершего мужа.
Женщина его узнала, поднялась и встала так, чтобы не позволить ему подойти поближе к гробу отца. Увидев перед собой вдову, Уолтер перестал бояться. Юноша не смотрел на нее, он пристально вглядывался в спокойное белое лицо отца, четко вырисовывающееся на фоне черного покрывала и щита, поднятого в изголовье.
Рауфа из Булейра обрядили в шелковую мантию, вышитую золотыми нитями. Рядом с ним лежал железный шлем из Бордо, к которому были прикреплены белые ленты. Тут же находилась дорогая кольчуга из Неаполя и тяжелый меч. Сильные руки отца, выглядевшие теперь такими белыми и тонкими, были сложены на груди.
Сейчас, когда его ясные и жесткие глаза были закрыты, он казался добрым и даже стал красивее, чем был в жизни. Глядя на четкую линию хищного носа и красивый рот, Уолтер так разволновался, что ему хотелось плакать из-за того, что жестокая смерть рано настигла его отца.
Он не желал нарушать молчание, но против воли начал шептать:
— Отец, мне так хотелось еще раз увидеть тебя и сказать… Он закрыл рот. То, что он собирался сказать отцу, нельзя было произносить вслух, когда с ним рядом стояла эта Нормандская женщина. Она зло произнесла:
— Ты должен уйти! У тебя нет права находиться здесь! Уолтер не отводил взгляда от отцовского лица.
— Я имею полное право быть здесь, — заявил юноша. — Он был моим отцом. Мне не позволяли с ним видеться, пока он был жив, но сейчас, когда он умер, мне никто не помешает побыть с ним!
— Дверь была закрыта, — сказала вдова, — кто тебя сюда впустил?
Он впервые взглянул ей в лицо. Огромный нос, сильно выделявшийся на худом напряженном лице, подергивался от возбуждения.
— Думаешь его повесить? — спросил Уолтер. — Как ты сделала с шестерыми невинными? Ты хочешь привести нам еще примеры нормандского правосудия?
Вдова яростно затрясла поднятыми вверх руками.
— Убирайся отсюда! — приказала она. — Если ты не уйдешь, клянусь, я тебя тоже прикажу повесить! Я не стану терпеть твое нахальство, беспородный наглец! У тебя даже нет нормального имени!
Уолтер едва удержался, чтобы не объяснить этой женщине, как называется то, что она уже натворила, но вовремя понял, что это бесполезно и что нельзя обмениваться оскорблениями в присутствии покойника.
— У меня есть весьма почетное имя, и я им горжусь! И мне не нужно другого, хотя мне известно, что отец был бы счастлив исправить принесенное им зло. Ты не сможешь сказать ничего, что бы могло отнять у меня то, что я о нем знаю, что у него было на сердце.
— Саксонский щенок! Как ты смеешь делать вид, что тебе может быть известно о том, что было на сердце у милорда? Я, и только я, знаю об этом!
Уолтер перестал отвечать ей, у него возник в горле комок. Юноша понимал, что разрыдается, если станет ей возражать или еще задержится здесь. Ему не хотелось, чтобы она догадывалась о его слабости. Он повернулся и поспешил к двери.
— Прощай, отец. Если бы только все сложилось по-иному! Я был бы твоим признанным сыном, и мы бы жили все вместе ты?М оя мать и я. Если бы все так случилось, может, ты был бы до сих пор жив, а моя мать была бы в твердой памяти и здравом рассудке. А эта ненавистная Нормандская женщина оставалась бы у себя дома, за морями, далеко от Булейра!
Уолтер ясно осознал, что всегда любил своего отца.
2
Уолтер не знал, куда ему идти в этом странном городе, ограниченном стенами замка. Он случайно куда-то свернул и вышел на узкую улочку. Со стороны главной башни послышался звон колокола. Из дверей стали появляться люди, они шли в одном направлении. Это были солдаты, домашние слуги, лучники, музыканты. На многих из них был надет железный воротник, что свидетельствовало о том, что они были рабами в замке. Уолтер отправился вместе со всеми.В арке, ведущей из внутреннего двора во внешний, он снова встретил отца Николаса. Когда юноша рассказал о своей стычке с хозяйкой замка, священник сокрушенно покачал головой.
— Зачем ты с ней разговаривал? — спросил он. — Я боюсь себе представить, что она может с тобой сделать. Ты… ее смертельно оскорбил. Уолтер из Герни, можешь быть абсолютно уверен, что она не успокоится, пока не отплатит тебе по-своему. Нужно позаботиться о том, чтобы сегодня ты ей не попадался на глаза!
Священник сказал, что Уолтеру лучше всего выйти из замка через заднюю потерну[6]. Он повел юношу в другой конец двора, где располагались служебные здания и сараи для хранения солений. Они вошли в темный коридор. Там сильно пахло приправами и душистыми травами. Проходя через высокую арку, Уолтер увидел огромное помещение, которое, казалось, не имело границ. Повара замка готовили пред открытым огнем бесконечные кушанья. Ему показалось, что там действовала целая армия поваров, поварят и разных помощников, одетых в белые одеяния и размахивающих разделочными ножами и поварешками. Главные повара спорили по поводу того, как следует жарить целые бараньи ноги и тушки птиц на вертелах. Они все время что-то приказывали принести, и поварята буквально сбивались с ног, пытаясь им угодить, бегали в кладовку, где хранилось мясо и другие продукты, приносили глиняные горшочки, противни.
Уолтер понимал, что все подсобные помещения были другими и отличались по размерам и по духу от красивого мира Главного холла, где на стенах висели гобелены и чудесные вышивки и с галереи звучала нежная музыка. За парадным фасадом замка скрывались убогость и грязь. Все работы были так плохо организованы, что все постоянно шло наперекосяк. Уолтер понял кое-что из этого, когда заглянул в огромную кухню, но пройдет еще немного времени, прежде чем юноша поймет, что и сама система, создававшая высокие каменные замки и вонючие трущобы, жалко приютившиеся под их стенами, тоже действовала не очень-то гладко и слаженно.
Отец Николас и Уолтер спустились вниз по винтовой лестнице и оказались в затхлом проходе. Далее они пройти не могли: путь им преграждала дубовая дверь. Вокруг никого не было, а дверь была заперта на засов с другой стороны. Священник постучал по деревянному щиту, который, видимо, висел именно для этого. К ним поспешил трясущийся человечек небольшого роста, весь покрытый пылью и мукой. Он крикнул им ровным, без интонаций голосом глухого человека:
— Что вам нужно?
— Мельник, нам нужно пройти в потерну, — нетерпеливо ответил ему отец Николас.
В полутьме можно было различить часть замковой мельницы. Каменные жернова неторопливо перемалывали зерно, и постоянный ручеек раздробленного зерна сыпался через отверстие верхнего камня.
— Я не могу одновременно делать два дела! — возмутился мельник. — Отец Ник, вы сами знаете, что это невозможно. Мне все время повторяют: «Мука! Мели еще больше муки!» — и все для того, чтобы хватило муки для этих наглых гостей. Но почему тогда они не пришлют ко мне ни одного ленивого, зачатого в грехе лодыря из караульни, который хотя бы следил за дверью?! Нет, нет. Они все нужны, чтобы показывать себя там, наверху, и поэтому мельнику Хэлу приходится самому следить за дверью.
— Хэл, внимательно посмотри на этого парня, — приказал ему священник. — Ему нужно будет возвратиться ночью, и он постучит условным стуком. Три быстрых удара и два медленных. Вот так! — Он постучал в дверь, демонстрируя Хэлу условный сигнал. — Ты запомнишь? Три быстрых удара и два медленных!
— Ему не стоит возвращаться после полуночи. — Мельник посмотрел на Уолтера. — После полуночи сюда никто не сможет войти. Да, отец Ник, я запомню. — Мельник кивнул головой и повторил сигнал, постучав кольцом от ключей по двери. — Три быстрых удара и два медленных. Я не забуду.
Уолтер покинул замок и перебрался через ров по переброшенному бревну вяза. Узкая потерна во внешней стене была почти незаметна. Юноша очутился в довольно большом аптекарском огороде, окруженным высокой живой изгородью.
Далее простирался общественный выгон, заросший зеленой травой. Там иногда собирался люд, чтобы посостязаться в сражении на мечах, пиках и т. д. Здесь же проходила извилистая дорога в деревню Булейр. Уолтер думал, что на ней будет много народу, и был поражен, обнаружив, что дорога была почти пуста. Ему встретилось несколько человек, выглядевших весьма мрачно. Они стояли близко друг к другу и тихо разговаривали, не обращая никакого внимания на бродячих фокусников и жонглеров.
Рядом со сказителем, который, присев на обрубок бревна, пересказывал легенду о добром короле Боргабеде, собралось не более дюжины равнодушных людей. Жонглеру, которого он видел в замке, также не повезло. Даже танцовщик на проволоке, которому обычно достается больше всего внимания публики, сейчас не мог надеяться, что ему станут хорошо бросать монетки.
Уолтер бесцельно бродил среди этих людей. У него было подавленное настроение. К нему приблизился невысокий человек с согнутой спиной, подмигнул и тихо сказал:
— Следуйте за мной, милорд, — и сразу быстро зашагал прочь. Уолтер не мог понять, почему ему кто-то желал передать поручение подобным образом, но старался не отставать, не выпуская из виду перышко на шапке этого человека. Он повел его к позолоченным осенью деревьям, и в двадцати ярдах под прикрытием деревьев юноша увидел Тристрама, стоявшего у дуба.
Уолтер никак не мог понять, в чем тут дело.