Костин Андрей. Предупреждение путешествующим в тумане

   - У вас нет кошки? Или собаки?
   - Собака. Кокер-спаниель. Бессонов забрал ее с собой.
   - Тогда, может, ваш муж вернулся? Незаметно?
   - Я же закрыла дверь на засов.
   - Ах, да. Значит, надо проверить.
   Наверху опять что-то упало и покатилось по полу. Женщина замерла в кресле, сжав тонкие пальцы в кулаки.
   - Идемте, - наконец опомнилась она. - Только учтите, вы сами меня об этом просили.
   Мы прошли по темному коридору и стали подниматься по скрипучей лестнице.
   - Лампочка перегорела, - раздраженно сказала Нина, - теперь только на втором этаже можно включить. Как подниметесь - сразу направо.
   На верхних ступеньках я увидел, что дверь в одну из комнат на втором этаже чуть приоткрыта, а через щель в коридор льется сиреневатый мягкий свет. Дверь колебалась, попискивая в петлях, словно раздумывая. - захлопнуться или нет. Я дотронулся до плеча женщины, знаками попросив остановиться. А сам на цыпочках стал подходить ближе.
   Вдруг, перед самым моим носом, дверь захлопнулась, и будто вибрация прошла по всему дому.
   Нина щелкнула выключателем.
   - Что за чертовщина? - спросил я, когда зажегся свет.
   - Сквозняк, - сдержанно сказала женщина. Через дымовые трубы.
   - А разве такое бывает? - я улыбнулся. - Вот не подумал бы...
   Осмотрел обе комнаты на этаже. Одна, угловая, была почти
   пустая - старенький диван, большое старинное зеркало и два
   стула.
   - Для гостей, - пояснила Нина. - У нас часто кто-нибудь ночует. Дом большой, а с жильем не у всех...
   В кабинете хозяина дома на полу валялся стаканчик для карандашей, а сами карандаши разлетелись во все стороны. Один из них выглядывал из-под кресла.
   - Наверное, когда пыль вытирала, - наморщила лоб
   Нина, поставила на самый краешек.
   - Неустойчивое равновесие, - кивнул я.
   Она собрала карандаши, и мы вышли в коридор. Тут я заметил странную деталь - все двери были с врезными замками.
   - Раньше что - коммуналка? - спросил.
   - Нет, - она махнула рукой. - Жила сумасшедшая тетка. На заре ее туманной юности тут произошла какая-то кошмарная история - не знаю подробностей. Что-то связанное то ли с удушением, то ли с отравлением. Короче, тетка к старости, а было ей уже лет девяносто, сдвинулась по фазе. И утверждала - тот, давнишний покойник только ждет своего часа, чтобы объявиться. - Нина рассказывала со вкусом. - Наверное, тетка прожила не безгрешно. Вот и врезала замки - чтобы оттянуть неизбежную встречу. Кстати, оставила она сей мир довольно странным для ее возраста образом - но это уже другая сказка. Старый дом без легенд - все равно что неделя без выходных. Слава богу, завтра суббота...
   - А это что? - я подошел к маленькой, в пол человеческого роста, двери и подергал за ручку.
   Дверца была заперта.
   Нина пожала плечами:
   - Кладовка. Всякий хлам. Не помню, где ключ... Хотите взглянуть?
   - Нет, не стоит.
   - Пора ложиться спать, я вас замучила. - Нина устало помассировала виски. Постелю вам в угловой комнате.
   * * *
   В угловой комнате было два окна. Я завел часы и откинулся на подушку. Сквозь стекла в комнату лился призрачный лунный свет. Серебристая дорожка пересекала комнату и отражалась от большого старинного зеркала.
   Я лежал и слушал, как шумит сад.
   Несмотря на усталость, сон накатывал на меня вол нами, и большую часть времени я провел в каком-то забытьи. По овалу двигались вперемежку люди и звери. Каждое мгновенье кто-то вырывался из толпы и исчезал в розовом мареве, которое окружало нас. Это ритуал, понимал я, и пытался остановиться. Но толкали в спину, и я продолжал бежать в безумном хороводе. Наконец пелена лопнула, и я оказался на краю лестницы. На ступеньках сидела женщина, почти девочка, спрятав лицо под черным капюшоном. Я попытался обойти ее, но она встрепенулась и откинула капюшон. Ее глаза оказались совсем близко. Неестественно близко. Блеклые старушечьи глаза, разделенные породистой тонкой переносицей. Из черных складок одежды выскользнула худая белая рука и загородила мне дорогу. Я шагнул ей навстречу, прошел сквозь нее и всплыл из кошмара, чтобы
   увидеть лунную дорожку на полу.
   Потом мне приснилось, что по дому кто-то ходит. Шаги проскрипели мимо моей двери, замерли в конце коридора, снова послышались в одной из комнат...
   Мне казалось, сейчас что-то произойдет... Но шаги стали возвращаться, и тут я услышал, как стучат ветви в стены дома, и понял, что не сплю.
   Кто-то бродил по мрачному затихшему дому.
   Я лежал тихо-тихо и слушал.
   Шаги приближались.
   Вот они скрипнули в конце коридора, возле лестницы. Шаги были осторожные. Я тихо встал, подкрался к двери.
   Сердце стучит где-то возле самого горла.
   Еще мгновение - и я окажусь с этим неизвестным лицом к лицу. Подошвы шаркнули у самого порога.
   Я рванул ручку на себя...
   Дверь была заперта.
   0 дальнейшем у меня довольно сбивчивые воспоминания. Я что-то крикнул, снова и снова дернул дверь, потом, разбежавшись, изо всех сил двинул ее плечом. Дверь выстояла. Я снова разбежался... Наверное, с третьей попытки я бы разнес ее в щепки. Я задыхался от ярости. Неожиданное дверь поддалась, и я вывалился в коридор, чуть не сбив с ног Нину.
   Она была бледная и испуганная.
   - Что случилось? - тихо спросила она.
   - Что случилось?! - меня трясло от злости. - Это вас надо спросить. Какого лешего вы заперли дверь?
   - Я не закрывала, - она побледнела еще сильнее.
   - Как же, мне все приснилось! Ведь он же ходил по всему дому...
   - Кто ходил? - она вздрогнула.
   - Откуда я знаю. Вы что, сами не слышали?
   Она промолчала, отступив на шаг от меня.
   - Ну и ночка, - не унимался я, - лучше уж среди подопытных крыс...
   Я стоял босиком на полу и почувствовал, как мерзнут ноги.
   - И опять эти сквозняки... - пробормотал я.
   - Открыто окно... - прошептала Нина, не поднимая глаз, - в кабинете у Бессонова...
   - Так закройте же. Насморка мне только не хватало.
   - Не могу... боюсь.
   - Черт знает что...
   Я нашел под кроватью свои туфли и, надев их на босу ногу, прошел в кабинет хозяина. На улице здорово похолодало, и я, ежась от холода, подошел к распахнутому окну. За окном было молочно-бело от густого предутреннего тумана, я высунулся, чтобы рассмотреть хотя бы ветви яблонь у дома. Они едва проглядывались серыми скорченными тенями.
   - Что там? - тревожно спросила Нина.
   - Ничего интересного. Сыро только, как в погребе.
   Я взялся рукой за шпингалет и начал закрывать окно. Но так и замер, с поднятой рукой и выпученными глазами...
   Где-то совсем рядом, из скрытого густой пеленой тумана сада, возник глухой, тоскливый, леденящий душу вой. Он наполнил собою весь дом, пропитал, казалось, насквозь все тело щемящей болью.
   И оборвался так же внезапно, как и возник.
   Я наконец нашел в себе силы и захлопнул окно. Потом обернулся к Нине.
   Она сидела на диване, уронив голову на скрещенные руки. Сидела тихо, неподвижно.
   - Бродячая собака, - сказал я, - их много развелось в последнее время.
   Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
   - Это не бродячая, - сказала она глухо. - Это не собака.
   - Глупости... Вам надо принять снотворное и уснуть.
   Она замотала головой.
   - Я уже приняла. Две таблетки...
   Ее стала бить мелкая дрожь. Я присел рядом на диван и обнял ее за плечи.
   - Успокойтесь. Утром все выясним...
   Она снова отрицательно покачала головой и прижалась к моему плечу. В коридоре тикали старые напольные часы, поскрипывали перекрытия, в дымоходе завывал ветер.
   Так мы и сидели, как два подростка, обнявшись и укрывая друг друга от холода и всяческих напастей, которые роились в нашем возбужденном воображении. Я и не заметил, как побелело окно и туман стал рассеиваться. Нина уже спала, положив голову мне на плечо и изредка жалобно всхлипывая во сне. Тогда ресницы ее вздрагивали, и она еще крепче обхватывала мою руку...
   2. СУББОТА
   Когда на стекле появился первый блик солнечного луча, я осторожно встал, чтобы не разбудить спящую женщину, и подошел к окну. Я отворил его и смотрел, как пожар рассвета заливает бездонное небо и пустынную улочку, старый яблоневый сад и далекую березовую рощу, как отражается он в золотых куполах церквушки, что стоит на пригорке у реки.
   Воздух после дождя холодный и влажный. Он пахнет свежестью осеннего утра. Березовая роща набегает на косогор янтарным прибоем, и ветер шелестит за моей спиной белыми тюлевыми занавесками. Город только просыпается, и над его красными крышами повисает на мгновение крик утренней электрички.
   А здесь, на окраине, где-то заиграло радио, захрипел в утреннем кашле курильщика сосед слева, стукнула рама в доме напротив, и зазвенела поздняя пчела у сиреневых астр под окном.
   В эти мгновения хочется верить, что душа бессмертна.
   Я затворяю окно и, прихватив из своей комнаты полотенце, иду в душевую. Включаю холодную воду и проклинаю себя за решение начинать каждый день с этой пытки. Сердце подпрыгивает и обрывается, внутренности судорожно сжимаются. Я постанываю, подставляя тело под упругие ледяные струи, но креплюсь. И понимаю, что перед остальным человечеством у меня есть небольшое преимущество. Я заранее знаю, что когда-нибудь умру в ванной от холода.
   Наконец, растираюсь махровым полотенцем и одеваюсь.
   Нина еще спит, и я решаю выйти на улицу - посмотреть, не наследил ли ночной гость. Не то, чтобы я был очень любопытен, просто в голове у меня некоторый сумбур, от которого хотелось бы избавиться.
   Иду в прихожую, где на вешалке оставил вчера свой плащ. В коридоре полумрак - день проникает сюда сквозь небольшое и пыльное окно. У вешалки останавливаюсь в нерешительности.
   Дело в том, что я ношу свой плащ уже пять лет, и мы научились довольно быстро узнавать друг друга. Потому-то я сразу догадался, что здесь что-то не так... Моего плаща не было.
   Вместо него висела чужая куртка.
   Я протянул к ней руку, но на мгновение раньше понял, что ткань вся промокла от ночного дождя. Снимаю куртку с вешалки и в растерянности разглядываю. Синяя, финская, лыжная... Сейчас в таких никто не ходит, а раньше были в моде.
   Дождь начался, когда я был уже в доме. Значит, хозяин куртки пришел следом. Ночные шорохи получают некоторое объяснение. И еще - в принципе я не против люди должны делиться с ближними, в том числе и одеждой. Но как-то не принято делать это заочно. Тем более что в плаще остались документы на машину, деньги, права и ключи. Такие дела...
   Я понимаю, что попал в довольно нелепое положение. Кем бы ни был ночной гость и какие бы обстоятельства ни вынудили его к столь таинственным посещениям, содержимое моих карманов, точнее отсутствие его, создает массу неудобств.
   Мой черный длинный плащ...
   Я вешаю чужую куртку на место и бреду обратно по коридору.
   Под ногой вдруг пронзительно скрипит половица.
   Я припоминаю, что уже слышал этот скрип.
   Нины в комнате не было, а в душевой шумела вода. Я прошел на кухню, открыл холодильник и решил внести разнообразие в меню омлетом. Поставил на плиту чайник, и как раз, когда он закипел, на кухню вошла Нина. Она сонно жмурилась и ела яблоко.
   - Доброе утро, - Нина застенчиво улыбнулась.
   - Уи, мадам, утро вы уже проспали.
   - Неужели? - спросила она с притворным удивлением. - Хотя, наверное, вы правы.
   Нина села напротив меня и подвинула к себе тарелку.
   - А вы неплохо готовите...
   - У меня долгая практика.
   - Как это?
   - В холостяцкой жизни есть единственный недостаток. Все приходится делать самому. В том числе и готовить.
   - Единственный?
   - Да. В остальном чувствуешь себя как до грехопадения. Я имею в виду библейский сюжет.
   Нина качает головой:
   - Да, жизнь одинокого мужчины гораздо привлекательнее, чем одинокой женщины. В глазах общества, во всяком случае.
   - Вот как?
   - Именно. Одинокий мужчина, сам себе стирающий белье, - у окружающих это вызывает только восхищение. Как и героизм холостяка, вынужденного самостоятельно варить макароны. Когда то же самое проделывает женщина, ничего особенного в этом никто не видит. Разве кто пожалеет - не позарились на бедняжку. А уж
   когда видят разведенного папашу, который в выходной вместо
   футбола и компании дружков прогуливает свое чадо, которое, к
   слову, остальные шесть дней живет у мамы, - тут общественность
   начинает путаться в соплях умиления.
   - С чего это вы так сердиты?..
   - Просто жалею незамужних баб. Получается, они кругом виноватые. Одна поехала отдыхать - ловит кавалеров, завела ребенка - умудрилась лечь под кого-то, не завела - норовит оставить отечество без детей, одевается нарядно выставляется напоказ, наоборот - синий чулок, выдра и мужик в юбке.
   - Ну а замужние? - я рассмеялся. - Им-то полегче?
   - Через месяц после свадьбы муж вдруг понимает, что ты вкалываешь на работе так же, как и он, если не больше, а по вечерам валишься с ног от усталости. И до него доходит, что розовая мечта о вкусных ужинах из трех блюд, сказках Шахерезады и прочих прелестях разбивается о действительность. И тогда в один прекрасный день ты замечаешь следы чужой пудры у него на рубашке, подозрительно долгие разговоры по телефону с неизвестным абонентом, которого муж почему-то называет Иван Иванычем и при этом предательски краснеет. А потом из-за пустячного конфликта вдруг уходит из дома... Может, рано или поздно он поймает свою мечту за подол, но ты-то становишься снова одинокой бабой...
   Бессонова замолкает и несколько минут сосредоточенно ест. А я исподтишка наблюдаю за ней.
   У нее крылатые брови и переменчивые глаза. Еще вчера они казались серыми, а сейчас я замечаю, что они уже зеленые с золотистыми искорками. Выступающие скулы, длинные блестящие
   ресницы, капризные губы и роскошные темно-русые волосы...
   За кофе я решаюсь:
   - Нина, как вы думаете, ваш муж...
   - Вам интересно, не сбежал ли он? - ресницы ее
   вздрагивают. - Если и сбежал, то до первых заморозков. На нем была
   легкая куртка, а что-нибудь потеплее он вряд ли сможет купить с
   первой зарплаты. Со второй тоже.
   Тогда я рассказываю, что увидел на вешалке.
   - Значит, - она прикусывает губу, - он оказался хитрее...
   Мне неловко. Мужья иногда сбегают от своих жен, и тут я, конечно, ни при чем. Но делается это, как правило, с меньшей помпой. Во всяком случае, быть свидетелем довольно тягостно.
   Потом мы вместе идем к вешалке.
   - Я еще вчера заметила - на вас был плащ - совсем как у Бессонова. Он ведь скоро должен был в него влезть - погода... Недавно перевесила к себе в шкаф хотела пуговицу пришить, да забыла. Вот он и перепутал. Он рассеянный, может сразу не спохватиться...
   - Ничего, подождем до понедельника, - бодро говорю я, с трудом подавляя раздражение.
   Дурацкое положение. Нина хочет что-то ответить, но, вижу, не может подобрать слова. Уж не извиниться ли она собирается за своего сбежавшего мужа?
   Никогда не допускайте в сердце жалость - вы становитесь рабом тех, кого пожалели. Сочувствие - еще куда ни шло...
   Зазвонил телефон.
   - Вас, - зовет меня Нина. - Звонит Эдгар.
   - Привет, - говорю я.
   - Здравствуй, - вежливо отвечает Эдгар. - Слушай, у меня в шкафу стоят два отличных удилища со шведской леской...
   - Так-так, развивай свою мысль.
   - Конечно, теперь не самое удачное время для рыбалки, но я знаю прекрасный пляж и заводь, где в тихих омутах кое-что водится.
   - Так чего же мы ждем?
   - Это я и хотел спросить.
   - Считай, что уже спросил. Где встретимся?
   - Слушай, у тебя из окна видна церковь с золотыми куполами? Над рекой?
   - Угу.
   - Там и встретимся. Кстати, не забудь накопать червей.
   - А ты малый не промах...
   Когда я вернулся на кухню, Нины там уже не было, а возле моей тарелки лежал ключ. Я не стал больше задерживаться. Только натянул на себя оставшиеся в сумке теплые вещи.
   Всегда стараюсь увильнуть от проблем, когда они возникают. Хотя бы на часок. Путеводной звездой мне были золотые купола церквушки.
   * * *
   За пустырем асфальт кончился, под будущее полотно был насыпан толстый слой гравия, и стояли большие оранжевые дорожные машины. От них пахло натруженным металлом и мазутом. За машинами притулился домик с резными наличниками, клумбой отцветших роз и ухоженным палисадником.
   Я вспомнил просьбу Эдгара и остановился. В самом углу огорода, у забора, на рыхлой черной земле, лежал многообещающий серый лист шифера.
   На крылечке сидела старушка лет под сто и с удовольствием уплетала морковку:
   - Сударыня, - спросил я, - вы не позволили бы мне заглянуть вон под тот кусок шифера? Мы с другом собрались на рыбалку, и чего нам не хватает - так это наживки. Хороших дождевых червей. Уверен, я найду их именно там.
   - Молодой человек, - она подняла голову, - сразу видно, что в вас романтики и отваги хватит на десятерых. Только неисправимый романтик мог обратиться к такой старой мегере, как я, со слова "сударыня"... Что же касается отваги - не тревожьте прах бедного существа...
   - С нами крестная сила! Как такое может быть?
   - Да-да, моя бедная серая кошка... Наверное, съела отравленную мышь. Соседи травили... - она нахохлилась и стала похожей на поблекшую моль.
   - Какая грустная история, - я подпустил дрожи в голосе.
   - И не говорите, - старушка встрепенулась и улыбнулась. - Хотите морковку?
   - Благодарю вас, надо спешить. Меня ждет товарищ. Кроме того - долг чести. Пресловутые черви.
   - Тогда выпейте хотя бы молока, а я пока принесу лопату. Думаю, вы найдете то, что надо, на моих грядках.
   - Но там что-то растет?
   - Пустое. Вы мне симпатичны больше тех чахлых огурцов, которые здесь так и не появились.
   ...Дальше дорога на рандеву петляла по заброшен ному полю среди пожухлых трав, потом стала взбираться на косогор, нырнула в тень деревьев и вывела к обрыву. Там, под старыми березами, ждал Эдгар. Он сидел на узловатом, выступающем из земли корне и курил сигарету. Рядом лежали чехол с удилищами и рюкзак.
   - Тебя почти не пришлось ждать, - сказал он с ухмылкой.
   - Скажи лучше, есть ли в этом болоте рыба?
   К реке надо было спускаться по крутой, осыпавшейся под ногами тропинке. Заводь была тихая, спокойная, заросшая до середины ряской. На противоположном берегу паслись коровы, и до нас доносилось звяканье бубенцов и глумливое мычание.
   - Здесь? - Эдгар обиделся. - Да здесь все кишит рыбой!
   * * *
   ...Когда ловить дальше не имело смысла, я смотал леску и уселся на поваленное дерево. Скоро вернулся и Эдгар.
   - Ну как? - я окинул его взглядом.
   - Вот, - он достал нацепленных на кукан окуней и молодую щуку, из тех, что называют "голубое перо".
   Щука была очень красивая, узкая и стремительная, как лезвие ножа.
   - А у тебя? - спросил Эдгар.
   - Поскромнее.
   - Честно?
   - Сам проверь.
   Эдгар развязал мешок, сложил туда свой улов. Потом сел рядом, достал сверток, термос и газету. Разложил на ней ломтики
   копченого окорока, хлеб, кудрявые листья петрушки.
   - Приобщайся, - посоветовал он.
   Я кивнул и взял веточку петрушки.
   - Ты что-то бледный, - заметил Эдгар, - плохо спал?
   - Нет, мне грызет душу имущественная проблема, - я улыбнулся.
   - Как это? - он сложил брови домиком.
   - Очень просто... - и я рассказал про плащ.
   - История... - сказал Эдгар задумчиво. Тебе бы надо в милицию заявить. Мало ли что...
   - Видишь ли, Эд, - я помахал веточкой петрушки, - у меня такое ощущение, что с этой женщиной поступили по-свински. И как бы там ни было, не я буду тем, кто выставит это на всеобщее обозрение.
   - Да, бы тоже не смог, - Эдгар шумно вздохнул. - Пей чай.
   - Чай - это замечательно. В чае витамин С. А витамины - это вещь. От витаминов у юных дев пропадают прыщи, а у мудрых старцев вырастают зубы.
   - Эк тебя занесло, - сказал Эдгар с раздражением. - Чего ты хочешь?
   - Давай собираться. Не сидеть же до ночи на берегу? Куда денем улов?
   - Что-нибудь придумаем.
   - Если ты не против, я уже придумал.
   - Не против.
   Мы поднялись по осыпавшейся тропинке наверх, к церквушке, и я заметил, что у самого обрыва рос зеленый и тонкий подсолнух. Он клонился на ветру и, казалось, готов был
   броситься в реку.
   - Чего же ты хочешь? - повторил Эдгар.
   - Когда муж уходит от жены... Слушай, а что он из себя представляет, этот Бессонов?
   - Как тебе сказать... Типичный представитель нашего поколения.
   - Вот как? А мне показалось, он лет на десять старше.
   - Все равно, в сущности, мы - одно поколение. И те, кому тридцать и кому пятьдесят. Ведь не в возрасте дело.
   - А в чем?
   - Мы одинаково относимся к жизни.
   - Любопытно. А как мы к ней относимся;
   - Равнодушно. Как говорил один мой знакомый - была без радости любовь, разлука будет без печали.
   - Он что, пьет?
   - Бессонов? Нет, у него крепкие нервы.
   - Не пьет и не гуляет. Образцовый, стопроцентный? ..
   Эдгар наклонился и сорвал лист подорожника.
   - Натер ногу, - объяснил он. - Надо будет приложить. Отличное средство.
   - Ну и осторожный же ты тип. По сути, мне наплевать на нравственность твоего приятеля. Чисто корыстный интерес.
   - Просто не люблю сплетен. Но если здесь замешана женщина, то... Некоторое время назад у него в отделении лежала одна особа, в судьбе которой, как мне кажется, он принимал живое участие... Ходили слухи... Ее зовут Вера, если не ошибаюсь.
   - Тоже нашего поколения?
   - Нет, из следующего.
   - А оно чем отличается?
   - У них одна любовь, без радостей.
   Мы как раз проходили мимо дома с резными наличниками.
   - Подожди...
   Я перебрался через гравий, обогнул оранжевую дорожную машину и подошел к забору. Моя старушка копалась в огороде.
   - Сударыня!
   Она подняла голову и, прикрыв глаза ладонью, посмотрела на меня.
   - Хочу отдать компенсацию за изуродованные грядки с огурцами, - я протянул ей мешок с рыбой.
   Старушка подошла поближе и улыбнулась.
   - У вас доброе сердце, - она взяла наш улов, - приходите ко мне как-нибудь. Думаю, несмотря на преклонный возраст, смогу развлечь вас беседой.
   Я вернулся к Эдгару. Он ждал меня, посматривая на часы.
   - Теперь куда? - спросил он. - Сегодня я весь твой. Можем пойти, выпить холодного пивка. С солеными баранками.
   - Сто лет не грыз соленых баранок. Только сначала узнаем телефон этой Веры. Придется поторопить события - неизвестно, когда Бессонов снова нагрянет к своей благоверной. А я без плаща чувствую себя неуютно. Без документов, кстати, тоже.
   - Сегодня в клиническом дежурит, кажется... Ладно, узнаем, - Эдгар задумчиво почесал переносицу.
   * * *
   До института мы доехали на автобусе. Удилища засунули в
   шкаф. Я умылся, причесался. Одним словом, привел себя в
   порядок.
   - Пойдем, - сказал Эдгар, - нам на третий этаж. Только учти
   - знакомлю и ухожу. Иначе они решат, что сую нос в их дела. У клиницистов болезненное самолюбие...
   Все коридоры в этом здании специфические, больничные.
   - Вот, - Эдгар толкнул одну из дверей. - Знакомьтесь, товарищ из Москвы. А это - Николай Петрович...
   За столом сидел мужчина лет сорока с лицом очень здорового человека.
   - Чем обязан? - он поднял голову.
   - Это уж вы без меня выясняйте, - Эдгар поспешил дезертировать. - Приходи потом в лабораторию, - бросил он мне напоследок.
   - Садитесь, - сказал мужчина, когда дверь за Эдгаром закрылась, - я вас слушаю.
   - Я журналист...
   - Очень приятно. Я догадался, что вы не имеете отношения к медицине.
   - Каким образом?
   - Человечество делится на врачей и пациентов. Одни чувствуют себя не в своей тарелке, когда снимают белый халат, другие, когда надевают. Вы относитесь ко вторым. Так чем могу вам помочь?
   Я откинулся в кресле:
   - Моя просьба несколько необычна... Нужен адрес и фамилия одной бывшей пациентки.
   - А, понятно, - на лице собеседника появилась
   проницательность популярного киногероя, - какая-нибудь темная
   история, да? А вы из какой газеты? Мы из московских только
   "Комсомолец" тут получаем. И - "Медицина для вас".
   - Никакой жалобы, - я протестующе поднял руку. - Никаких темных историй. Только фамилия и адрес. Тут, думаю, нет врачебной тайны?
   - Если ваш интерес не касается подробностей медицинского характера... Так кто вас интересует?
   - Молодая женщина, она лежала здесь в прошлом году...
   - У нас много молодых женщин, - он грустно улыбнулся. - К сожалению.
   - Ее зовут Вера...
   Кустистые брови пришли в движение.
   - Вера?.. Но откуда вы... Впрочем, Вера - имя не уникальное...
   - Ее лечил ваш коллега, Бессонов.
   Он взял со стола шариковую ручку и вдруг сжал ее, словно хотел сломать.
   - Бессонов... Спросили бы у него. В понедельник...
   - Дело срочное.
   - Странно...
   Он встал и подошел к окну. Потом резко распахнул его.
   Комнату наполнили звуки города и сырость. Опять начал накрапывать дождь. Я поднялся и встал рядом.
   - Не знаю, вправе ли я, - наконец сказал он, - Бессонов не любит, когда вмешиваются в его жизнь.
   - Давно с ним знакомы? - спросил я.
   - Да, вместе работали на "Скорой помощи". Зачем вам нужна
   эта девушка?
   - Просто поговорить. Тема касается только меня.
   - Валяйте. Ее фамилия Громова. Можете встретить каждую ночь на дискотеке. Ходит туда как на работу.
   - А адрес?
   - Дискотеки? Спросите у любого пацана, он расскажет, где.
   У нас всего одна ночная дискотека. Провинция-с, - он усмехнулся и изучающе уставился на меня.
   - Я бы не хотел разыскивать ее в ночном заведении. Лучше бы я съездил к ней домой. Где она живет?
   - Вот этого... не знаю.
   - Но ведь в истории болезни...
   - Истории болезни нет...
   Он подошел поближе и вдруг сжал мне локоть. Пальцы у него были железные. Пальцы врача "Скорой помощи".
   - Как нет?
   - Очень просто. Она пропала.