Костин Андрей. Предупреждение путешествующим в тумане

   Правда, стало немного жалко свой светлый свитер. Но все обошлось. Немного ржавчины на плече и разорванный чулок у спутницы.
   Недаром я полчаса крутился вокруг дискотеки, прежде чем туда пойти. Зато теперь я знал прилегающие дворы ничуть не хуже аборигенов.
   Когда мы очутились на другом берегу реки, я уже порядком устал, а моя спутница так и вовсе валилась с ног.
   - Все, - наконец сказала она, - дальше никуда не пойду!
   И уселась прямо на асфальт. Я остановился.
   - Давайте коробку, - она протянула руку.
   - Пожалуйста.
   Она открыла упаковку, которая, как я и ожидал, оказалась пуста. Ведь ампулы уже лежали в кармане рубашки, и я боялся их раздавить, пока лез по пожарной лестнице.
   - Падла, - она устремила на меня жесткий, с прищуром взгляд
   - Падла, так надуть...
   - 0 чем это вы? - спросил я наивно.
   - Где доза? Ты суешь мне пустую коробку...
   Она попыталась встать, но мешала узкая юбка.
   - Сидеть! - я слегка хлопнул ее по плечу, и она опешила от окрика.
   - Вы чего?
   - Где Бессонов? - спросил я резко.
   - Я не знаю.
   - Знаешь!
   - Нет, честно.
   Я сунул руку в карман и достал найденный в кладовке носовой платочек.
   - Твой? - показал Громовой.
   - Нет.
   Кажется, правда. По-моему, у нее сроду платков не было.
   - Когда ты видела Бессонова в последний раз?
   - Три дня назад.
   - Где?
   - В сквере, за институтом.
   - Назначил свидание?
   - Да... Он дал мне денег. На прошлой неделе... А теперь...
   -Денег? Зачем?
   - Сказал, чтобы купила...
   - Морфий?
   - Да.
   - Бессонов, что - поощрял твое увлечение?
   - Нет, что вы. Он меня лечил.
   - Тогда зачем он давал тебе деньги на морфий?
   - Не знаю, - она пожала плечами.
   - Что было дальше?
   - Я смогла достать всего упаковку. Отдала ему.
   - Ему?
   - Да. Он что-то там задумал. И знаете, что странно... - она внимательно разглядывала в свете фонарей пустую коробочку, которую я ей дал. - Е-мое, это та самая упаковка.
   - Как это - та самая?
   - Вот видите - в углу звездочка нарисована? Фломастером? Он как ее увидел прямо затрясся. Потом ругать начал.
   - Кого ругать?
   - Я не поняла. Он не матерно, а так - дрянь, сволочь...
   - У кого упаковку купила?
   - У Вовика. Он на входе сегодня стоял, может, заметили.
   - Имел удовольствие. Что было потом?
   - Потом? Положил упаковку в карман. В куртку. Я деньги оставшиеся вернула он взял. Мне нельзя надолго деньги давать, все спускаю. Правда, морфий не всегда удается достать. А другое я не могу, пробовала варить - не могу...
   Она подняла ко мне лицо, и по щекам вдруг покатились по-детски крупные слезы.
   - Когда ты на иглу села? - спросил я.
   - После десятого класса.
   - Как это произошло?
   - Я тогда с одним мальчиком встречалась, - она невесело улыбнулась, - ему тоже семнадцать было. А тут как раз в нашей компании парень один объявился. Олег. Он из колонии вернулся. Боялись его все ужасно. А я нет - дурной он, что ли, думаю, что-нибудь выкинуть, чтобы снова туда загреметь. Мы на танцы как-то пошли - и я с этим Олегом потанцевала. Он и решил, что я его. А я с этим мальчиком после танцев ушла... Олег нас догнал
   - говорит, иди ко мне. А я - катись ты... Тогда он меня кулаком
   - в лицо. И еще раз. Потом еще. Я поднялась, вся в грязи, губы разбиты, из носа кровь. И плюнула ему в рожу... А мальчик мой перед этим Олегом в той самой грязи ползает. И плачет - не бей, Олег, не бей... Тогда я с Олегом и пошла. Грязно все потом было, думала - повешусь. Он тут шприц мне в руки и сунул. Попробовала - и как будто не со мной все происходит. А потом
   уже бросить не смогла - с иглы не соскочишь.
   Я не удержался и погладил ее по голове. Она шмыг-нула носом.
   - Где сейчас этот Олег?
   - Олег? В колонии давно. Через месяц и забрали. Аптеку ограбить пытался.
   - А мальчик?
   - Мальчик? - она криво усмехнулась. - Мальчик
   тоже колоться начал. Вроде ему все нипочем. Только с катушек
   сразу сорвался. Вены резал. Шухер начался. Хорошо, Бессонов
   меня в больницу устроил, - я ему все рассказала. Потом у подруги
   жила - но оттуда меня ее родители выгнали. Я ведь колоться
   продолжала. Меньше - но продолжала. Стала комнату снимать,
   уборщицей работала. Бессонов деньгами помогал... Если бы не
   он... А теперь вдруг уехал... Я на него так надеялась...
   - Пойдем провожу, - я помог ей встать.
   - Ага. Слушай, зачем ты ищешь Бессонова?
   - Так получается. С кем ты была в кафе?
   - А, мужик один. Встречались год назад. Потом он к другой переметнулся. Чистенькой. И вдруг у нее на глазах снова ко мне подкатывает. Я забалдела сначала, потом решила - плевать. Тут ты меня снял.
   - Сведи меня с этим типом завтра?
   - Попробую. Только с ним ухо востро держать.
   - Почему?
   - Оборотень он.
   - Это как?
   - А у меня примета есть, по которой я их распознаю. Ходит
   днем человек, как все. А ночью у него клыки вырастают.
   - Три ампулы, вижу, ты уже себе вкатила.
   - Тебе-то что? - она ощетинилась. - Мне еще надо, чтобы в норму войти.
   - В норму? - мне стало жаль ее. - Нормально ты себя после лечения почувствуешь. Тебе этого не избежать. Уж я постараюсь.
   - Нет, только не в лечебницу, - она вздрогнула. - Лучше на тот свет. Там всухую держат. Если бы я это пережить смогла, сама бы бросила. Нет, нет! И потом, там... там же всех вместе держат, это тюрьма, понимаешь, тюрьма! Я ведь никому вреда не сделала, только себе. За что же меня в тюрьму? Не лечить, не в больницу, а в тюрьму, в тюрьму! Там такое творят...
   - Успокойся. Я тебе зла не хочу.
   Мы остановились у подъезда пятиэтажного дома. Дом был темный, только на самом верху, в угловом окне, сквозь шторы пробивался электрический свет. Вера внимательно посмотрела на меня.
   - Опасайся женщины, - неожиданно сказала она.
   - Какой еще женщины?
   - Она у тебя за спиной стоит.
   Я невольно оглянулся. Улица была пуста, лишь тени деревьев метались в свете фонарей.
   - Глупости...
   - Нет, я вижу. У меня примета есть. Это черная женщина.
   Она ко мне иногда приходит. А лицо белое-белое. Тихо так приходит, ни стены, ни замки ее не остановят. И по комнате все ходит, ходит. И руками вокруг себя шарит, шарит... Как слепая. Глаза-то у нее мертвые. Она приходит ко мне из зеркала.
   - Из зеркала?
   - Да. Поэтому я выбросила все зеркала. Все до единого, веришь?
   - Ну конечно. Я тоже не большой любитель зеркал.
   - Но тогда она стала приходить ко мне во сне. Я боюсь: проснусь - а это уже не сон. Что тогда?
   - Хочешь, поднимусь к тебе?
   Она неподвижно и невидяще смотрела куда-то мне за спину. Потом встрепенулась:
   - Еще чего!
   Стала подниматься по ступенькам, на полпути обернулась, вдруг сказала:
   - Ты второй человек на этой помойке. Второй - после Бессонова.
   Хлопнула дверь. Я пришел в себя и проследил, как мелькает ее тень на лестничных площадках. Она поднялась на пятый этаж.
   Погруженный в свои мысли, я пешком возвращался в гостиницу.
   Конечно, в критической ситуации человек может взять, уехать вот так и от жены, и от любовницы, и от работы. Если все осточертело. При этом даже перепутать плащи. Но какой кругооборот совершила упаковка морфина, снова попав в руки тех, кто ее продавал? Судя по всему, вряд ли Бессонов мог отдать ее добровольно. Но кто же ходил ночью по дому, если не хозяин? Чертовщина какая-то. И еще - Бессонов ушел из дома вместе со своей псиной. Неужели таскает за собой животное? Собака хоть и друг человека, но мучить не следует - ни в чем не виновата.
   Я свернул на кривую улочку, вышел к набережной и увидел
   сквозь туман окна высотки, где размещался институт Эдгара.
   Теперь идти стало проще, я уже не боялся заблудиться в прибрежном тумане.
   И тут я почувствовал опасность.
   Кто-то шел следом.
   Я уже слышал его шаги минут десять, только поначалу не обратил внимания. Такой же случайный прохожий. Но шаги не отставали, а это вызывало некоторые соображения.
   Я прислушался. Тишина.
   Двинулся дальше, и за спиной снова послышались шаги.
   Круто обернулся - вокруг тени домов и деревьев. На мгновение даже показалось, что сзади вообще никого нет. Только шаги.
   Шаги сами по себе.
   В первый день я соврал Эдгару. Насчет шпионов. Дело это прошлое, и тема запретная. Как-нибудь расскажу почему.
   Но опыт остался. Хотя город был незнаком, мне удалось оторваться. Когда наконец я вышел из одного случайного парадного, следом уже никто не мог идти. В лучшем случае меня до утра будут искать в соседнем квартале.
   * * *
   Я вернулся в гостиницу в четвертом часу. Дежурная спала в холле на диване, накрывшись красным клетчатым пледом.
   Она открыла дверь и долго ворчала. Я протянул ей деньги, но дежурная все равно осталась недовольна.
   Я ее понимал.
   3. ВОСКРЕСЕНЬЕ
   ...Серый город, битых окон темные провалы, мусор, пыль и ветер в ребрах стен. Небо - как ладонь на скатах крыш.
   Это из прошлой жизни. Отрывки как обрывки.
   Парень в синих потертых джинсах лежит, поджав под себя ноги, скорчившись, словно младенец в чреве матери. Глаза его открыты, подернуты застывшими слезами. Все это заслоняют носилки, широкие мужские спины в темно-синих рубашках, полицейские фуражки - восьмиклинки...
   И уже не город, а прекрасный пляж с белым сыпучим песком, пенистой кромкой моря и королевскими пальмами, под которыми зеленоватые крабы роют свои норы.
   - Наркобизнес - это третья сила, - говорит мой собеседник.
   Он стоит ко мне спиной, на расстоянии вытянутой руки. Но я знаю, до него не дотянуться. Два года назад его нашли в пригороде Боготы с простреленным затылком. Он был славный парень, насколько могут быть славными местные полицейские. Но в какой-то момент он вдруг не захотел быть просто полицейским. Может быть, потому, что тот парень, в синих потертых джинсах, умер после слишком большой дозы наркотиков. И потому, что тот парень - младший брат моего собеседника. Он для того и пошел в полицию, чтобы дать возможность парню выучиться в Штатах. Сам мне об этом как-то рассказывал.
   - Это третья сила, старина, - повторяет он. - Они отнимают у человечества молодежь, они доберутся и до вас. Им наплевать на наши политические разногласия: им нужны наши ребята. Запомни
   это - наши общие дети...
   - Не так все просто, - возражаю я. - Тут все дело в воспитании, понимаешь?
   - Ты в этих делах дока, я знаю, - грозит пальцем собеседник, - вечно норовишь улизнуть.
   Он поворачивается и уходит. Я смотрю ему вслед, а он все уменьшается и уменьшается, уходя сквозь годы, разделяющие живых и мертвых. Теперь я уже не могу ему признаться, что ошибался.
   - Они добрались до нас, старина, - кричу я ему вдогонку. Ты да я, спина к спине, мы будем отбиваться от этой мрази. Только тебе, старина, я доверю прикрывать спину. Потому что не подведешь. Потому что знаешь - есть кое-что пострашнее смерти.
   Но что?
   А маленький человечек меня уже не слышит, он продолжает свой путь по бесконечной тропе. Сколько по ней прошло до него, и будет после - Бог знает...
   * * *
   Я просыпаюсь, и некоторое время лежу, уткнувшись лицом в подушку. Ощущение такое, что кто-то пытался проломить мне череп, но сделал это очень неумело. Боль постепенно стихает, и я начинаю воспринимать наступивший день во всей его полноте.
   За окном, пасмурно и все окутано влажной пеленой. В средней полосе мы живем полной жизнью только в солнечные дни, а когда начинается непогода, прячемся, как улитки, в свой домик.
   Вылезать из-под одеяла не хочется. Звонит телефон.
   Чертыхаясь, я спускаю на холодный пол ноги и беру трубку.
   Звонит Эдгар.
   - Ты с ума сошел будить в такую рань, - говорю я вместо приветствия, пытаясь определить, который сейчас час.
   - Ты... хорошо провел вечер? - голос у него был глуховатый.
   - Неплохо. А почему спрашиваешь?
   - Так, из вежливости. Ты просил поискать историю болезни Веры Громовой. Помнишь?
   - Да, конечно. И что, удалось?
   - Видишь ли, эту девушку сегодня привезли...
   - Куда? - я еще не совсем пришел в себя и потому соображал довольно туго.
   - К нам, к нам привезли, - я слышал, как Эдгар на другом конце провода закурил, - час назад. Тело уже в морге.
   - Ты с ума сошел. Какое тело?
   Прошла целая вечность, прежде чем Эдгар ответил:
   - Она мертва... старик.
   - Ты с ума сошел, - повторил я тихо. Эдгар еще что-то говорил, а я опустил трубку на столик и некоторое время сидел, уткнув лицо в ладони. Мне стало неважно.
   У нее были светлые волосы, тонкие запястья и мешковатое платье. И удивительный разрез глаз - улыбчивый.
   И искореженная судьба.
   Я достал сигарету и попытался прикурить, но только изломал несколько спичек. Потом снова взял трубку:
   - Эд, как это произошло?
   - Несчастный случай. Она выпала из окна.
   - Как это произошло? - я чувствовал, что повторяю одну и
   ту же фразу.
   - Я не знаю подробностей.
   - Ты на работе?
   - Да.
   - Дождись меня.
   Я повесил трубку. Раздавил в пепельнице незажженную сигарету. Потом выпил из графина воды. Привкус был противный, металлический.
   Мне часто не хватает выдержки - я начинаю суетиться там, где любой здравомыслящий человек глазом не поведет. Но тут есть и свои преимущества. В ситуации, когда другие впадают в панику, я уже перегораю настолько, что начинаю действовать автоматически.
   Поэтому, наверное, мне всегда везло на экзаменах - в их широком и узком понимании. И не везло ни в одной игре, включая азартные, и не только настольные.
   После звонка Эдгара все стало на свои места. Я знал, что мне теперь предстоит. Кому-нибудь, быть может, наплевать, когда молоденькие девушки выпрыгивают из окон ни с того ни с сего. Мне - нет.
   И от этой мысли уже не отделаешься...
   Я привожу себя в порядок, насколько это возможно после того, как на двое последних суток пришлось не больше семи часов сна. Спускаюсь в гостиничный буфет, который находится на втором этаже. Кусок холодного обветренного мяса, горьковатые маринованные кабачки и разведенный теплой водой концентрат, почему-то именуемый растворимым кофе, - не слишком изысканный завтрак. Но в моей ситуации выбирать не приходится. Я зажимаю
   мясо между двух ломтей хлеба и решительно принимаюсь за дело,
   без которого трудно осуществить намеченную программу. Мое
   положение теперь тоже чем-то напоминает сандвич. С одной
   стороны, дом Бессоновых со всеми его обитателями. С другой...
   Об этом я только что сказал. А мне предстоит играть роль начинки, причем такой же неудобоваримой, как это мясо. И все дела.
   Я заканчиваю трапезу и спешу на улицу, чтобы поскорее отбить воспоминания о ней табачным дымом. Вот и попробуй бросить курить.
   В проходной медицинского института меня остановили.
   - Так, - сказал дежурный очень серьезно, - ваш пропуск.
   - Нет у меня пропуска, - признался я честно.
   - А нет, так и нечего тут, - он сердито помассировал лысый затылок.
   - Мне к...
   - Пропуск есть? Пропуска нет. Тут все воскресенье дежуришь, а они ходят.
   - Я ж по делу. Давайте позвоню по внутреннему...
   - По делу... - вахтер вдруг обозлился. - По делу через дорогу. Похмелись сначала.
   Перегаром от меня, наверное, и правда попахивало, но я обиделся:
   - Не надо оскорблять.
   - Оскорбишь вас... Хамничают тут.
   Мимо прошел пожилой мужчина и, кивнув вахтеру, спросил:
   - Кто хамит, Егорыч?
   - Да вот, - вахтер ткнул в меня пальцем.
   - Нехорошо, товарищ, - пожилой покачал головой. - Человек на работе, а вы грубите.
   - Послушайте, - я пытался говорить спокойно, - вы ведь только что вошли? Откуда вам знать, как было дело?
   - Егорыч, - пожилой махнул рукой, - вызывай милицию. С ними иначе нельзя. Распустились.
   И пошел дальше. Я почувствовал, что непроизвольно сжимаю и разжимаю кулаки. Вахтер хитро посмотрел на меня и снял трубку.
   - Щас с тобой разберутся, - сказал он. - Щас про твои нетрудовые спросят,
   - Какие нетрудовые? - мне вдруг стало смешно.
   - Забыл поди, как вчера этой баронессе сушеной огород копал? Водка память отшибла?
   ...Веселая старушка, у которой я разорил грядки с огурцами. Положительно, в провинции даже высморкаться тайком не сумеешь.
   - Откуда вы про это знаете? - глупо спросил я.
   - Оттуда, - он засунул ноготь между передними зубами и вытащил кусочек пищи. - От народа не скроешься. И где эта баронесса сушеная деньги на шабашников берет? Ворует поди. Из карманов, наверное. Я за ней давно наблюдаю. От соседей греха не утаишь.
   - Почему вы так плохо говорите... - старушка мне нравилась.
   - Не твое дело. Проспись сперва.
   - Перестаньте тыкать.
   - Ты мне покомандуй! Я тебе щас устрою... - и он начал крутить диск телефона.
   Сзади послышался шорох. Я обернулся и чуть не толкнул свою
   новую знакомую, которую я вчера так и не проводил. Не до этого
   было, сами знаете.
   - Вы к Эдгару Яновичу? - Марина улыбнулась и поправила влажные от мороси волосы.
   - Да.
   - Егорыч, пропусти! - она обернулась к вахтеру.
   - Оно... это... конечно, - вахтер кашлянул в кулак. - Чего ж не пропустить? А то спрашиваю: вы куда, товарищ? А он нервничает.
   Я опять дернулся, но девушка подхватила меня под руку и потащила к лифту.
   - Не обращайте внимания, - тихо сказала она, - такой характер.
   - Тяжелое детство? - я усмехнулся. - Окна на помойку выходили?
   - Не злитесь, - девушка продолжала держать меня под руку, - вам не идет. Как Нина Бессонова? Нашли общий язык?
   - Простите, я вас не понимаю...
   - Мы с ней давно дружим. Еще когда я в клиническом работала. Бессонов постоянно весь персонал к себе приглашал, если праздник какой, день рождения... Да, и мои дни рождения тоже у них отмечали, пока не удалось по дешевке снять комнату. В общежитии ведь не разгуляешься. Вы не думайте плохо о Нине - у нее работа такая, оттого нервная.
   - Где же она работает?
   - В наркологическом диспансере. Пишет диссертацию.
   - Вот как? Я, признаюсь, по-другому это представлял. А вы что здесь делаете в воскресенье?
   - Я на репетицию пришла. У нас тут самодеятельный театр.
   - Серьезно?
   - А вы думали! - она нахмурилась. - Шекспира ставим. - "Двенадцатую ночь". Раньше я Виолу играла, а теперь маркизу... Я жутко обаятельная маркиза.
   * * *
   ...В кабинете Эдгар был не один. Говорят, профессия накладывает отпечаток на внешность. Не берусь судить, что первично. В комнате Эдгара сидел дородный мужчина, с уже седеющими висками, одетый довольно непритязательно, но аккуратно. Очки в роговой оправе, чуть
   оттопыренная нижняя губа и голубые глаза за толстыми линзами,
   казавшиеся от этого неестественными и цепкими.
   - Познакомься, - Эдгар вскочил, словно пытаясь заслонить меня. - Сухоручко из милиции...
   Встреча для меня была достаточно неожиданной и, что хуже всего, преждевременной. Нет, я вовсе не собирался играть в прятки с законом, однако существовала вероятность, что некоторые мои действия могут быть неправильно истолкованы. И еще - нужно было кое-что узнать, чтобы принять окончательное решение. Но посетитель, по-видимому, привык немного опережать события. И потому улыбнулся мне как старому знакомому.
   - Эдгар Янович, - он тоже встал, - зря вы волнуетесь. Я вполне могу представиться сам. Но, раз уж вы мне так помогли, остается только добавить, что зовут меня Теодор Алексеевич.
   - Очень приятно, - пробормотал я машинально.
   - Надеюсь, так оно и есть, - Сухоручко кивнул и сел на место.
   Он улыбался благожелательно и дружески, однако глаза за стеклами очков вели самостоятельную жизнь. Теодор Алексеевич указал жестом на свободный стул. Видимо, он быстро осваивался в чужих кабинетах.
   Повисла неловкая пауза. Эдгар сидел совершенно растерянный, не зная, о чем говорить. Я тоже решил, что лучше пока помолчать. Сухоручко рассматривал меня с таким видом, словно собирался писать портрет.
   - Может, кофе? - предложил наконец Эдгар.
   - Не откажусь, - Сухоручко кивнул, не отрываясь от моей физиономии. Только я вас прошу, дайте немного времени побеседовать с вашим товарищем тет-а-тет. - он засмеялся. - Я пока не вижу необходимости в официальных процедурах, но поговорить необходимо. Вы меня понимаете?
   Было не очень ясно, кого из нас двоих он спрашивает.
   - Хорошо, - Эдгар совсем растерялся. - Я схожу на шестой этаж. У них большая кофеварка.
   Он мучительно затоптался на месте, чувствуя себя предателем.
   - Заранее благодарен, - Сухоручко был сама любезность. - Минут через пятнадцать с удовольствием попьем кофе. Не раньше.
   У меня возникло опрометчивое желание дать ему пинка. Это придало бодрости.
   - Ну-с, - Сухоручко наклонился к стоявшему у его ног портфелю, открыл его и достал зеленую папку, - я хотел бы кое-что выяснить.
   - Это допрос?
   - С какой стати? Что-то натворили?
   - Мне утром позвонил Эдгар.
   - Ну, конечно. Вы догадались. Вчера днем разыскивали Веру Семеновну Громову, если не ошибаюсь?
   - Ошибаетесь. Я разыскивал девушку по имени Вера. О том, что существует на свете Громова, мне сообщил Николай Петрович, к сожалению, не знаю его фамилии...
   - Вы были раньше знакомы с Громовой?
   - Повторяю, даже не знал, как выглядит...
   - Тогда чем вызван ваш интерес? К Вере?
   - Один общий знакомый.
   - К этому мы еще вернемся. А теперь позвольте узнать, что вы делали в субботу вечером?
   - Это вчера-то? Ходил на дискотеку. Потом проводил до подъезда девушку, с которой там познакомился.
   - Этой девушкой была Громова?
   - Я не интересовался ее фамилией.
   - А когда вы вернулись в гостиницу?
   - Около четырех ночи. Мне открыла ночная дежурная.
   - Поздновато.
   - Я в отпуске. Могу себе позволить.
   - Логично, - Сухоручко улыбнулся ничего не выражающей улыбкой, - так кто ваш общий знакомый?
   - Некто Бессонов.
   Сухоручко поморщился.
   - Вам не кажется, слишком много совпадений?
   - Каких совпадений? - я изобразил недоумение.
   - Как вы познакомились с Бессоновым?
   - Заочно.
   - То есть? - он встрепенулся.
   Я рассказал про плащ.
   - Любопытно, очень любопытно, - Сухоручко побарабанил пальцами по столу. Я смогу увидеть замену?
   - Куртка осталась на вешалке.
   - Хорошо, очень хорошо. И как вы - не мерзнете?
   - Надеваю два свитера.
   Вернулся Эдгар с кофейником и пачкой печенья.
   - Вот, кстати, - Сухоручко отодвинул какие-то бумаги на столе, освобождая место для кофейника.
   - Побудете еще в нашем городе? - он обернулся ко мне.
   - Не вижу причины.
   - Однако она есть. Я бы настоятельно просил вас задержаться. В противном случае... у нас есть средства заставить вас... Только не хочется к ним прибегать.
   - Вы меня в чем-то подозреваете? Разве это не несчастный случай?
   - Простите, - он пожал плечами, - но пока ничего не могу вам сообщить.
   - Тогда - всего доброго. Меня ждут в Москве.
   - Заставляете прибегать к крайним мерам...
   Когда я начинал работать на радио после института, меня посадили в одну комнату к корреспонденту, опытному и хитрому, как старый лис. Я от него многому научился. Прав у нас мало, говорил он, и любой администратор может послать тебя ко всем чертям. Поэтому делай вид, что ты знаешь и можешь в десять раз
   больше, чем на самом деле. Короче говоря, он советовал брать
   всех на пушку. Любой практик, раньше или позже, постигает эту
   науку. Я вспоминал об этом, глядя на моего собеседника. Я ему
   нужен, это ясно. И неподвластен. Пока...
   - Подписка о невыезде - это мера пресечения. А она, насколько я знаю, применяется только к лицам, в отношении которых имеются доказательства виновности, - я вежливо улыбнулся.
   - Я просто просил задержаться на два-три дня. И дать показания. Как свидетеля.
   - У вас должны быть веские основания для этого. Иначе вызывайте меня из Москвы.
   - Основания есть. Будьте уверены.
   Я молчал. Мне было интересно, как он выкрутится.
   Инициатива сейчас у меня, и каждое его слово станет ошибкой.
   - Мы должны выяснить, - наконец сказал он, - несчастный случай ли это, самоубийство, или...
   - Есть какие-то сомнения?
   - Есть... - он прикусил язык, но было уже поздно.
   Я кивнул. Теперь и я не прочь остаться. Если несчастный случай - против него не попрешь. Но за остальные варианты кто-то должен отвечать. И тут забота не только следствия.
   Но почему и моя тоже? Как это там у Экзюпери? "Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил", - кажется, так.
   То-то и оно.
   Сухоручко встает и торопливо прощается. Он кипит из-за своей оплошности.
   - А как же кофе? - Эдгар растерянно провожает его
   взглядом.
   Но мы уже остались в комнате вдвоем.
   - Да, - сказал Эдгар задумчиво, - и этого типа я считал приличным человеком... - Ты кого имеешь в виду?
   - Ну не тебя же, - он махнул рукой. - Пей кофе. А то остыл совсем.
   - А мне он понравился. Другой на его месте мог побить меня, как щенка.
   - Все ему рассказал?
   - Не совсем.
   Эдгар внимательно посмотрел мне в глаза:
   - Были причины?
   - Были... Эта девушка употребляла морфий.
   - Как ты узнал? - Эдгар быстро взглянул на меня.
   - Случайно... Слышишь, совершенно случайно я перехватил несколько ампул морфия, которые предназначались для нее.
   - Но почему ты об этом не сказал?
   - Видишь ли, во время этой случайности я немного нарушил закон. Паренек, у которого я их отобрал, попался на редкость нелюбезный. И я, честно говоря, не представляю, как все это объяснить твоему знакомому...
   - На кой черт ты с ними связался?! Эти ублюдки ни перед чем не остановятся.
   - Что же теперь поделаешь, старик?
   - Что поделаешь, что поделаешь... Ты знаешь, у меня такое впечатление тебе наплевать на себя.
   - Это не так, успокойся.
   Я замолчал и уставился на стену. Стена была зеленая, вся в
   бугорках от плохо размешанной краски. Я смотрел на эти бугорки