- Брось, - я грожу ей пальцем, - не морочь мне голову. Ты что, будешь меня уверять, что насобирала окурки в эту пепельницу на улице? Для интерьера?
   - Ой...
   - Вот тебе и "ой". Ты извини, что я с тобой по-простому. И давай начистоту. А то еще попадешь в переплет. Дело серьезное.
   - Хорошо, я вам скажу, - девушка сосредоточенно рассматривала ногти. - Мы около шести собирались с моим приятелем выходить - надо было товар на ярмарку отвезти. У него мотоцикл. Когда в передней уже стояли - сапоги надевала, слышу, у Верки дверь хлопнула. Она вообще-то рано на работу уходит, так что это в порядке вещей. И шаги женские по лестнице.
   - Почему решила, что женские?
   - Каблуки цокали. Да и походка женская, что я, совсем, не отличу? Может, конечно, и гомик какой...
   - Не будем вдаваться в подробности. Дальше.
   - А у меня, как назло, молния на сапоге заела. Приятель говорит - внизу подожду. Когда вышла - он бледный возле подъезда меня встречает - твоя соседка, говорит, из окна выбросилась. Я спрашиваю - ты что, какая? А он - молодая которая, светлая. Вон, на газоне лежит. Мне чуть плохо не стало. Но потом отошла - надо "скорую", говорю. Родители-то у меня раньше в мединституте работали, У нас полгорода в этом институте работало, пока он "оборонке" принадлежал.
   - И ты вызвала "скорую"? - перебил я. Собиралась. Только ведь у нас телефон один единственный на весь квартал. На углу.
   Пока мы туда дошли, видим - "скорая" в наш двор поворачивает.
   Наверное, кто-то раньше нас вызвал. Приятель говорит, чего, мол, нам ждать теперь? А то затаскают потом с объяснениями. Ну, мы и двинули...
   - Слушай, а где бы мне твоего приятеля найти?
   - Зачем, он ведь ни при чем?
   - Может быть. Я у него только кое-какие подробности спрошу. В частном порядке.
   - Думаете, я вам наврала?
   - Зачем же...
   - Ладно, спрашивайте его, он вам то же самое расскажет. Заречная, три. Он там в мастерской работает. Хорошие бабки зашибает. И еще на заочном учится. А то бы стала я встречаться с каким-то сантехником, пусть он хоть на иномарке ездит.
   - А как зовут?
   - Вадимом. Лопаткин фамилия.
   Я взглянул на часы. Было начало пятого.
   - Ну что и, не стану больше задерживать.
   - Ничего, даже интересно.
   - То есть?
   - Как вы меня подловили, а? Я что, ничего не поняла?
   - В чем дело? Что ты поняла?
   - Ладно не темните. И так сразу видно, что вы частный сыщик. Замешаны серьезные шишки, да? Вам большие деньги платят? - спросила она шепотом.
   - Ясное дело, не маленькие, - пришлось согласиться.
   * * *
   Я добрался до гостиницы через два часа. Мне еще повезло - к вечеру перестало дождить, а пока я строил из себя сыщика, одежда в тепле почти высохла. Правда, прямо на мне. Переодеться было не во что. В запасе остались только хорошие носки, толстые и пушистые, ручной вязки. На прием в таких, конечно, не пойдешь. Зато для осеннего межсезонья они чудесны.
   Это было мне единственным утешением.
   Дом на улице Заречной, номер три, был сер и сир, а лепные львы над его подъездом плакали ржавыми слезами. Я спустился по стертым ступеням в подвал и познакомился с приятелем девушки. Потом просидел полтора часа в кафетерии на углу, поджидая, пока неутомимый Лопаткин наиграется с водопроводными кранами. Спешить некуда, я пил чай с хлебом, а официантка каждые десять минут подходила и протирала тряпкой мой столик.
   К чему бы это?
   Наконец вышел и мой подопечный, приглаживая колючие волосы. Он сказал, что спешит, и разговаривать пришлось на ходу.
   - Мне сегодня уже пришлось обо всем рассказывать. Ваш сотрудник, из милиции, спрашивал. Что, согласовать действия не смогли? - Лопаткин старательно следил за правильностью ударений.
   - Я не из милиции.
   - Вот оно как? Значит, дело серьезное? Мне-то в общем плевать. Могу и вам рассказать. Веру, ну, которая погибла - давно знаю. Она в параллельном классе училась. Фирменная была деваха - полшколы за ней бегало.
   - А вы?
   - Я?.. Да как вам сказать? Не мой стиль, хотя, может, и просто случая не представилось. Она все больше с теми гуляла, кто там стишки пописывал, языком молоть умел. А мне батя еще тогда сказал - не языком, а руками работать учись. Я ему в гараже стал помогать. На мотоцикл копить начал. И к десятому классу купил. А скоро и "БМВ" куплю. Жизнь - она все по своим местам расставила. И всех.
   - А как она после школы жила, не знаете?
   - Откуда? Если только на лестнице сталкивались, когда я к Лидке ходить стал. Верка здорово изменилась за это время.
   - Теперь вернемся к событиям сегодняшнего утра. Когда выходили от своей приятельницы, никого не встретили?
   - Впереди шаги слышал, когда по лестнице спускался. А на улице увидел парень в машину садился. Красные ""Жигули", за руль.
   - Могли бы его узнать?
   - Парня? Со спины если, то конечно. А вот машина - фара у нее побитая, это заметил.
   - Он был один?
   - Да.
   - Что было потом?
   - Я, значит, Лидку жду... Мотоцикл заводить не стал - спят все. Думаю, до реки пешком пройдем. Глаза наверх поднял: горит, думаю, у Лидки свет? Долго копаться будет? Вдруг окно рядом открылось. Мне казалось, Вера на работу уже ушла... А она стоит и за раму рукой держится. Хотел помахать, мол, привет... А она как-то назад оглянулась, вроде вскрикнула. Я решил
   застеснялась - она в одном бюстгальтере была. Конечно, глаза
   сразу отвел, и тут слышу - словно мешок с машины бросили.
   Гляжу... Потом Лидка вышла из подъезда. Что дальше было, она
   вам, наверное, уже рассказала.
   * * *
   Я расстался с Лопаткиным и спустился к набережной. Волны на реке были серые, с металлическим блеском. В воде не отражалось ничего.
   Сзади кто-то осторожно откашлялся.
   Я резко обернулся и увидел господина с седыми патлами до плеч, такого же цвета бородой, в папахе, красной куртке и кирзовых сапогах. Да к тому же он смотрел на мир единственным глазом.
   - Прошу прощения, - господин притронулся к папахе, - закурить не найдется?
   Я достал пачку и вытолкнул из нее сигарету. Мне вовсе не хотелось, чтобы господин залез туда всей пятерней.
   - Благодарствую, - он взял сигарету, оттопырив мизинец, и прикурил. Любуетесь на реку?
   Я кивнул.
   - Хорошее занятие, приобщает к природе, - он пожевал губами. - Дело, собственно, вот в чем. Я, сами видите, человек не обласканный судьбой, можно сказать, алкоголик. Но, - он поднял указательный палец, - живы еще благородные порывы!
   - Охотно вам верю.
   - Я человек слова, - господин кивнул, - если обещал
   оказать услугу, я ее окажу. Да, вот именно.
   - Должен вас огорчить - я в услугах не нуждаюсь.
   - Нет, нет, вы меня не поняли. Некий гражданин, которого - слово честного человека - я впервые видел, просил передать вам следующее...
   - Откуда вы взяли, что мне?
   - Тот гражданин показал на вас пальцем и сказал - вон, видишь того типа? Передай ему... Вы как раз с молодым человеком шли, разговаривали...
   - Так что же просили передать? - я невольно огляделся по сторонам. В этом городе слишком много глаз, а я, по всей видимости, становлюсь популярной личностью.
   - Вот, - старик достал откуда-то из-за спины сверток.
   Я разорвал шпагат, развернул бумагу. Это был мой плащ. Документы и ключи как полагается. В кармане.
   - Это все?
   - Вы только не подумайте, что я имею ко всему этому малейшее отношение. Курьер, извините за выражение.
   - Как тот тип выглядел?
   - Как выглядел... Видите ли, у меня на почве алкоголизма очень плохая память... Я больной человек...
   - А это? - я достал деньги. Это поможет вам поправить здоровье?
   - Здоровье? - старик зачем-то вытер руку о штанину. - Здоровье, может, и поправит. А вот память...
   - Ладно, - я сложил купюру вдвое, - тогда обращайтесь к врачу.
   - Нет-нет, - старик выхватил бумажку, взмахнул ею в
   воздухе, и она исчезла, - кое-что припоминаю... Невысокий,
   узкоплечий...
   - Возраст? - спросил я.
   - Юноша, с лицом, не оскверненным бритвой.
   Этого еще не хватало. Образ юноши становится назойливым.
   - Без вранья? - спросил я.
   - Я человек чести, - он вскинул подбородок.
   - Ладно. Пусть будет по-вашему.
   - Вижу, не помог вам? - спросил старик.
   - Да уж.
   - А как же деньги? Могу я их себе оставить?
   Я кивнул. Господин вновь притронулся к папахе и,
   поначалу пятясь задом, стал удаляться. Я посмотрел ему вслед и
   подумал, что самым идеальным для меня выходом было бы сесть в
   машину и уже вечером принимать душ в московской квартире. Если
   бы у меня была возможность выбирать, я бы поступил именно
   так... Потому что теперь я уверен - в первую ночь по дому
   бродил не Бессонов. Но кто?
   Я облокотился на парапет и снова посмотрел на воду. А сам проигрывал про себя ситуацию: вот подхожу к вешалке, дотрагиваюсь до куртки. Она мокрая... отворачиваю полу, чтобы рассмотреть этикетку...
   * * *
   К двери номера была приколота записка: "Ваша машина отремонтирована. Деньги оставьте сторожу. Счастливого пути".
   Я немного удивился такому сервису, но машина была теперь
   как нельзя кстати. Только интересно - когда они успели? Днем в
   гараже не было ни души.
   ...Приятно снова оказаться в салоне автомобиля. У меня возникло такое чувство, словно я вернулся домой. Может, это и есть мой дом, а дорога отечество?
   Смотря какая дорога, конечно.
   Я остановился и некоторое время рассматривал грязные подтеки на стекле. Потом включил дворники. Стекло все равно оставалось грязным. Решил протереть его изнутри и достал тряпку. Она лежит у меня на полочке под "бардачком". Из тряпки что-то выскользнуло и упало на пол.
   Я наклонился и долго шарил под сидением, пока пальцы не наткнулись на круглое и плоское. Это была женская пудреница. Откуда она взялась - не пойму. Машинально открыл крышку, увидел, что зеркало внутри пудреницы раскололось от удара. И расстроился. Не то чтобы я верил в приметы. Это как прогноз погоды. Верить не веришь, а зонтик все равно берешь с собой.
   Положил пудреницу в перчаточницу, завел машину. Впереди большая лужа и пришлось притормозить, чтобы не обрызгать молодого человека в светлом плаще и шляпе с мягкими полями. Он проводил меня внимательным взглядом.
   Торопиться было некуда, и я петлял по разбитым улочкам города. Кончилось тем, что проколол шину. И именно в тот момент, когда я, тихо матерясь, менял колесо, меня осенило. Наверное, по ассоциации. Я вспомнил, что уколол палец, рассматривая чужую куртку на вешалке в доме Бессоновой. 0 металлическую скрепку. Такими в химчистках прикрепляют номерок.
   И теперь я знал, что мне делать дальше.
   Через четверть часа не без помощи администратора гостиницы у меня в кармане лежали адреса химчисток. Их оказалось всего две. Надеюсь, количество зависело от общей численности горожан, а не от их гигиенических воззрений. В первой мне не повезло. Закрыта на ремонт, и, видно, давно. А вот в другой меня ждали сюрпризы. Один лучше другого.
   К примеру, за окошком приемщицы восседала чересчур статная особа с ядовито-рыжими волосами и огромными круглыми, словно блюдца, глазами. Между прочим, кристально голубого цвета. Редчайший экземпляр.
   Я закрыл дверь и стал внимательно изучать прейскурант на стене. Пожалуй, даже слишком внимательно. Экземпляр искоса наблюдал за мной, явно забавляясь.
   Наконец я не выдержал и обернулся, стараясь сохранить подобающую твердость.
   - Пришел по делу, - начал я, - да совершенно не могу вспомнить, какому. А почему я не вижу толпы мужчин, осаждающих вашу химчистку?
   - Это еще зачем?
   - Думаю, не из корыстных соображений привести в порядок свой гардероб, а лишь обогатить свою серую жизнь встречей с вами. Такое не часто увидишь.
   - Ну да, - она надула губки, - эти мужики самые противные. Так и норовят в каждое пятнышко носом ткнуть, словно я его наделала.
   - Не может быть! Вам явно попадались изгои. Да, кстати, моя куртка тоже здесь побывала, и я не имею ни малейших претензий.
   - Что-то вас не припомню.
   - Просто не я получал... В уме быстренько подсчитал: вечером в четверг, когда Бессонов поругался с женой и ушел из дома, куртка была на нем. А в субботу утром я обнаружил ее на вешалке.
   - В пятницу приносили, - уточнил я, - такую спортивную куртку, синию, с красными полосами. Просили побыстрее почистить.
   - Сынок, что ли, приносил?
   - Почему вы так решили?
   - Нет, для такого сына вы слишком молоды.
   - Спасибо. Но как вы запомнили?
   - Сейчас мало клиентов. Да и куртка старомодная. Такую выбросить дешевле, чем почистить.
   - И вас ничего не смутило в этой куртке? Пятна крови, например?
   - Да вы что? - голубые глаза заполнили все помещение. - Куртка в глине была. Никакой крови, такие мы не принимаем...
   * * *
   Я позвонил Бессоновой из первого автомата, а когда подъехал к дому, она уже ждала меня у калитки. В этом было что-то патриархальное.
   - Поедем к реке, - сказала она, развязывая шарф на шее. - Мне хочется видеть реку.
   Нина была чудо как хороша.
   Возле домика знакомой старушки пришлось съехать на
   обочину, чтобы обогнуть дорожные машины. Дальше была грунтовка,
   раскисшая от дождя, и колеса стали пробуксовывать. Я боялся,
   что мы застрянем, и потому ехал очень осторожно. Всю дорогу мы
   молчали. Нина смотрела в окно, и только один раз, когда нас
   здорово тряхнуло на ухабе, обернулась в мою сторону. Но ничего
   не сказала.
   По машине застучали капли, и я включил дворники. У обрыва остановились.
   Моя спутница задумчиво провела пальцем по запотевшему стеклу. Я достал сигарету.
   - Подождите, - сказала она, - откройте лучше окно. Подышите здешним воздухом. Я дышу им каждый день, не мешало бы и вам попользоваться. Как врач говорю.
   Слышно было, как в траве шумит дождь.
   Я повернулся к ней и осторожно провел ладонью по обтянутым капроном коленям. Она замерла, и я только чувствовал в темноте ее взгляд.
   - Довольно банально, - прошептала она.
   Ее кожа казалась обжигающе горячей, и, едва я наклонился к ней, она приоткрыла рот. Губы были мягкими и отдавали помадой. Я почувствовал ее пальцы на затылке. Она прижималась ко мне всем телом, и я, казалось, был весь в этих губах и в этой помаде...
   - Как тут душно, - сказала она.
   - Не выходить же под дождь.
   Я поднял с пола сломанную сигарету и выбросил в окно. Достал новую. Включил зажигание, и некоторое время двигатель работал на холостом ходу. Потом выжал сцепление, и мы тронулись
   с места.
   Мы молча проехали по грунтовке до моста и снова попали в тусклый дым фонарей. Дождь не утихал.
   - Кто у тебя? - моя рука лежала на рычаге скоростей, и
   Нина накрыла ее ладонью.
   - Сейчас никого.
   - А была? - она усмехнулась, - Та, единственная?
   - Ее уже нет. Она погибла. В автомобильной аварии.
   - Ты ее очень любил? Я кивнул.
   - Она была красивая?
   - Да, наверное, очень. Мне трудно быть объективным.
   - Как ее звали? Я ничего не ответил.
   - Бедненький, - Бессонова погладила мою руку. - А знаешь, муж мне изменяет. С какой-то молоденькой девочкой. Может, к ней и ушел? Все хочу на нее посмотреть.
   - Тогда поторопись.
   - Почему?
   - В городском морге лежит ее труп.
   - Я тебя не понимаю.
   - Утром она выбросилась из окна.
   - А Бессо... - Нина вздрогнула и прижала пальцы к губам.
   - Сложно сказать. Но мне кажется, он здесь ни при чем.
   - Вот почему его искал следователь... Везет мне на мужиков. Точнее, везет моим мужикам... Она сама... Или ее?..
   - Все может быть.
   - Но кто?
   - Если верить логике, то я оказываюсь наиболее подходящей кандидатурой. Они только не могут никак найти мотивы.
   - Ты?!
   - Да, моя прелесть. Я был последним, с кем ее видели.
   - Ах, вот как? - она неестественно рассмеялась.
   Потом отвернулась к окну. Как в начале поездки. Иными словами, мы вернулись на исходные позиции.
   Что ж, поделом.
   Возле самого дома я вспомнил и спросил:
   - 0 чем вы говорили с Сухоручко. Я прослушал, помнишь? Что-то про какое-то кольцо...
   - Про кольцо?.. Да, его увидел у Бессонова один человек. Он хорошо знал... и меня, и это кольцо. Когда-то. Вот и стало известно. Не через него, от других... С кем-то поделился. Из лучших побуждений, надеюсь.
   - Но ты от кого конкретно услышала?
   - Кто у нас первая сплетница?
   - Кто?
   - Маринка, которая у твоего приятеля работает.
   - Скажи пожалуйста. Такая симпатичная.
   Я затормозил у дома. Нина обернулась.
   - Ты поедешь в гостиницу? Хорошо?
   - Ясное дело, - сказал я, - не ночевать же на улице.
   - Пойми. Это непросто... Все должно произойти по другому. Может, я просто глупая...
   - Все понял, не объясняй.
   Она открыла дверцу, чтобы выйти, но вдруг снова захлопнула ее.
   - Что случилось?
   - Там кто-то... - она дотронулась пальцем до стекла, - там кто-то есть.
   - Где?
   - В саду, у дома...
   - Не вижу.
   - Я открыла дверцу и почувствовала... Мне страшно.
   - Сейчас...
   Я вышел из машины. И вдруг ощутил этот взгляд. Взгляд из темноты. Человек так смотреть не может. Я ничего не понимал, только чувствовал волны злобы и тоски, яростные и беспощадные.
   Сделал еще шаг, и волосы зашевелились на затылке.
   Как и в прошлый раз, словно ниоткуда, возник леденящий заунывный вой. Даже не вой, а какой-то стон или крик, нечленораздельный и безумный.
   Баскервиль-холл, да и только...
   И вдруг все так же неожиданно стихло, как и началось. И я уже знал, что в темноте, среди голых веток яблонь, больше никого нет. Словно и не было...
   * * *
   ...На углу пришлось притормозить. Посреди проезжей части стояла легковушка "скорой помощи", и под открытым капотом суетился водитель. Я опустил стекло и окликнул его:
   - Эй, приятель, помочь?
   Он извлек себя из двигателя и вытер лоб:
   - Подцепи, а? До медцентра дотянешь?
   - Трос есть?
   Он кивнул. Почему бы не сделать доброе дело? Самое верное средство для поднятия настроения. Наверное, это в нас
   заложено природой, как условие выживания популяции. Любой
   скверный тип нет-нет, да и сорвется. Беда только, что чем дальше
   мы углубляемся в научно-технический прогресс, тем мы меньше
   зависим от природы. А она за это мстит, да так, что доброта,
   помощь и сочувствие начинают восприниматься наравне с
   хвостовым придатком. Вот мы и поджимаем свои атавизмы. Не
   дай бог увидят. Потом обхохочутся.
   Возле института я остановился, вылез из машины. Водитель "скорой помощи" отцепил трос, подошел ко мне, достал пачку сигарет:
   - Угощайся. Извини, заставил крюк сделать.
   - Все в порядке, - я прикурил. - Может, оно и к лучшему, - я поднял голову и посмотрел на окна института.
   Попытался вычислить, где находится лаборатория Эдгара. Кажется, в ней горел свет. Интересно, чем они там занимаются по ночам?
   Вахтер покосился на меня и кивнул. Видимо, я стал здесь своим, спасибо Марине-заступнице. И почему она так нравится вахтерам?
   И не только им?
   На шестом этаже было совсем темно, только из-под двери кабинета Эдгара пробивалась узкая полоска света. Я взялся за ручку двери и вдруг подумал: что же привело меня сюда в самом деле? Только ли жажда общения? И чем больше я думал об этом, тем скорее понимал, что лучше проделать весь путь по гулким коридорам в обратном направлении.
   Почему - не хочется объяснять.
   Может, чуть позже.
   Я отступил от двери, и тут до меня донесся звук, от которого я вздрогнул. Так и стоял, не зная, что предпринять.
   За дверью кто-то плакал. Тихо, не всхлипывая, и оттого безысходно. И тогда я решился.
   В маленькой комнате, уронив голову на скрещенные руки, сидела лаборантка. Когда я вошел, она не шевельнулась.
   - Марина, что с вами? - я придвинул стул и сел рядом.
   Она приподняла голову и размазала черную слезу по щеке. Посмотрела удивленно, потом улыбнулась:
   - Так, ерунда. Сегодня мне исполнилось двадцать два года.
   - Поздравляю, - пробормотал я. - Неужели в такой день Эдгар заставил вас...
   - Ничуть. Я сама попросила. Что нам двоим здесь делать? Резать мышек я могу и в одиночестве.
   Глаза у нее все еще были на мокром месте, я полез за платком и случайно вытащил чужой, найденный в кладовке.
   Марина изумленно посмотрела на женский платок у меня в руке, потом молча взяла его и стала вытирать размытую тушь. Я заметил, что руки у нее сильно дрожат. Постепенно она успокоилась.
   - Ну вот, - посмотрела на меня, - разукрасила вам весь платочек. Я постираю, потом верну.
   - Не стоит, - я смутился и почти силой отобрал кружевной комочек.
   Не знаю, как я должен был выглядеть в ее глазах. В своих собственных препаршиво. Какого черта я его сразу не выбросил?
   - Скверная история.
   - Вы о чем?
   - Что вас все покинули. В такой день как-никак полагается, как там сказал поэт... шуршат истомно муары влаги, вино сверкает, как стих поэм...
   - Есть спирт, - сказала она робко, - совсем немного.
   - Вместо муаров влаги? - я улыбнулся. - Давайте спирт.
   Она уже выглядела совсем молодцом. Я разлил спирт по мензуркам и разбавил водой. Жидкость помутнела на мгновение, и стекло стало теплым.
   - Марина, - начал я, встав и держа мензурку перед собой, - двадцать два это еще возраст надежд. Я хочу пожелать, чтобы ваши надежды сбылись, а взамен пришли новые - надо всегда на что-то надеяться, на лучшее. Короче, счастья вам от всей души, честное слово.
   Говорил я неуклюже, но искренне, и она это понимала.
   - Спасибо вам, - Марина посмотрела мензурку на свет. - Наверное, жуткая гадость...
   Мы выпили, и ее передернуло.
   - В столе у шефа есть хорошие сигареты. Возьмем? - предложила Марина.
   Потом мы курили, она стряхивала пепел прямо на пол.
   - Мне Эдгар Янович рассказал, - сказала лаборантка, - какие у вас неприятности. Хотя - сами виноваты. Пошли бы провожать в тот вечер меня, а не другую, и обошлось...
   - Он вам все рассказывает?
   - Разве это секрет?
   - Нет, что вы. Просто мне жаль, что вы об этом узнали.
   - Почему?
   - Не хотелось бы, чтобы думали обо мне плохо.
   - А я не думаю. Даже стараюсь, а не могу, - она тряхнула головой. - Вы меня напоили, и я говорю всякие глупости. Только потому, что напоили, а вовсе не из-за ваших расчудесных глаз.
   - Я так и подумал.
   - А зря. Никогда не верьте пьяной женщине.
   Я наклонился и погладил ее по руке.
   - Ну вот, - она притворно нахмурилась, - начинается...
   - Марина, - я погрозил ей пальцем, - говорят, вы большая сплетница.
   - Кто говорит, - она невозмутимо посмотрела на меня, - тот и сплетничает.
   - А вы знаете, из-за чего в четверг поссорились супруги Бессоновы?
   - Догадываюсь. Нинка была вне себя, когда узнала про кольцо.
   - Зачем вы ей рассказали?
   - Один мой знакомый, - последнее слово она произнесла как-то смущенно, собирается сделать мне подарок. Не какую-то шмотку, а что-нибудь серьезное. Девочки из клинического были в курсе - я ведь там работала раньше - и сказали, что Бессонов продает кольцо... Я догадалась - тут нечисто. Все
   ведь знали, что у него в последнее время... Мне Нину стало жалко.
   Он ее ни во что не ставил.
   - А что это за щедрый знакомый, - я почувствовал, меня это сообщение задело, - который оставил вас сегодня в одиночестве?
   - Мы встречаемся скоро уже три года, - сказала она просто, - а сейчас он занят по работе. Теперь давайте сварим кофе. Ведь гулянка продолжается?
   ...Я разглядывал наши отражения в черном стекле и думал...
   Мысли были смутные, они словно гладили по растрепанным нервам. Посмотрел на часы.
   - Уже поздно. Наверное, мне пора.
   Она тоже поднялась, подошла ко мне и вдруг положила руку на плечо.
   - Странный день рождения получился, - сказал я.
   - Странный, - кивнула она. - Только я его не забуду. И вы тоже, хорошо?
   4. ПОНЕДЕЛЬНИК
   День мрачный, даже во время отпуска.
   Все было бы ничего, но утром, когда я намыливал перед бритьем щеки, словно кто-то проорал над ухом: "Дикая охота!"
   Я порезался и, прикладывая тампон с одеколоном, повторял про себя: "Дикая охота... дикая охота". Сочетание слов мне нравилось.
   Психически я абсолютно здоров, не волнуйтесь. И с наследственностью все обстоит не хуже других. Дело в структуре мышления. Мой мозг крутил, крутил накапливавшиеся за последние дни факты, крутил где-то там, в подсознании. И теперь выплеснул наружу промежуточный результат. Лаконично и оригинально.
   Дикая охота!
   Ведь у каждого голова варит по-своему. У меня, например, со своей полное взаимопонимание.
   Дикая охота! Злые всадники в разрывах быстробегущих туч. Небесные гончие псы, воющие среди бури. Застигнутый врасплох одинокий путник на перекрестке. Дикая охота, идет дикая охота, и мифический Один со своей свитой призраков и валькирий топчет тучи. Кому быть его жертвой?
   Такие сказки рассказывали в старину. Я люблю сказки. И кое-что в них понимаю - в области намеков, надеюсь.
   Например, что дикая охота уже в двух шагах от меня.
   Конечно, я немного поэтизирую. Но интуиция подсказывает, что клыки первой гончей - еще немного - и сомкнутся на моей ляжке.
   * * *
   И вот подтверждение. Десять часов утра, а я сижу у двери в кабинет Сухоручко, вызванный, не в пример вчерашнему, по всей форме. Вызвали меня на десять пятнадцать. Я пунктуален.
   Вхожу в кабинет, закрываю за собой дверь.
   От былого благодушия у Сухоручко не осталось и следа. Он здоровается, кивает на стул:
   - Присаживайтесь.
   Потом он молчит, постукивает карандашом по столу и смотрит на меня. Неожиданно поднимается, подходит к окну.
   - Это ваша машина возле афиши припаркована? - спрашивает он.
   - Если красные "Жигули", то моя.
   - А не она ли стояла под окном у Громовой позавчера утром? И отъехала за минуту до случившегося?
   - Вряд ли. Я отдавал ее в ремонт - разбил фару.
   - Фару? Вот-вот. Тогда она была с разбитой фарой. Тут такая любопытная подробность. Мы опросили слесарей в ремонтной мастерской - благо, одна в городе. И один признался - халтурил, менял часов в 10 утра фару у красных "Жигулей". В присутствии владельца.