Страница:
— Странно. Неужели прошло только полчаса? Мне кажется, что мы носимся тут всю ночь… Но где же наши?
9. ПОДРОБНОСТИ — НЕ ДЛЯ ПЕСЕН
10. ЧЕЛОВЕК ИЗ УЩЕЛЬЯ ТУМАНОВ
11. МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ
9. ПОДРОБНОСТИ — НЕ ДЛЯ ПЕСЕН
Прошло еще полчаса, и еще час. Эрни все поглядывал на часы и не переставал удивляться тому, что из города до сих пор не пришла подмога.
За это время они успели перевязать раненого телеграфиста, прибрать в трактире и перенести к дороге убитых. Пять трупов лежали на снегу, освещаемые огнем догорающей почты.
Эрни завалил Степана оружием и патронташами.
— Тебе надо быть готовым ко всякому, — говорил он. — Тот парень, что уехал на фургоне, может вернуться с остальными ребятами из шайки Фрэнка. Вдруг они околачиваются где-то неподалеку? Так что перезарядись и будь начеку.
Степан вертел в руках разряженный кольт. Вытянул патрон из пояса, но тут же и обронил, потому что дрожащие пальцы не удержали скользкую латунь.
— Сядь покури, — сказал Эрни. — Тебя трясет, как индейского шамана. Я все сделаю сам, а ты остынь немного.
Он и в самом деле все сделал сам. Сам раскурил сигару и передал ее Степану. Сам взялся за револьверы, и Степан постарался запомнить все манипуляции — вот так выталкиваются гильзы, вот так откидывается заслонка на барабане, вот так вставляются патроны…
— Одну дырку я оставлю пустой, — сказал Эрни. — Она будет под курком. Так спокойнее. Бывает, что револьвер падает на пол и случайный выстрел уносит чью-то жизнь. Может, ты предпочитаешь полный барабан?
Степан отрицательно помотал головой.
— Ну вот, теперь мы можем держать круговую оборону, — говорил Эрни, расставляя у каждого окна винчестеры бандитов. — Пусть только сунутся. Что тебе дать, дробовик? Гарри Хук будет хвастаться, что из его ружья перебили целую шайку. Но ему никто не поверит. Потому что уже через неделю вся Небраска будет знать, как ты расправился с командой Юдла. Как ты расстрелял бандитов из кольта, прикрываясь ящиком с динамитом. А через две недели о тебе уже будут петь песни у костров на всей Орегонской тропе. И компания "Уэллс-Фарго" попытается нанять тебя в охрану дилижансов, чтобы примазаться к твоей славе.
— Какая там слава? — поморщился Степан Гончар. — Ты же все видел. Я стрелял в спину. Они даже не поняли, от чего погибли.
— А ты думаешь, что все знаменитые стрелки побеждали в честной дуэли? Ясное дело, они тоже стреляли в спину. Из-за утла, из-под карточного стола прямо во время игры! Но эти подробности — не для песен. Поверь, Стиви, любая слава вырастает из грязи, но все равно остается чистой. И я всю жизнь буду гордиться, что в эти минуты был рядом с тобой.
Раненый телеграфист пришел в себя и попросил пить.
— Что с Патриком? — спросил он.
— Убит, — ответил Эрни и снова наполнил кружку. — Пей, ты надышался дымом, тебе надо промыть кровь. Пей еще.
— Он остался там?
— Нет, конечно, нет! Мы вытащили его.
— Хорошо. Сейф?
— Не успели. Да что ему будет, ведь он железный, — успокоил раненого Эрни. — Зато мы спасли все ваши журналы телеграмм.
— Они того не стоили. Меха Фарбера?
— Вытащили.
— Фрэнк?
— Можешь полюбоваться. — Трактирщик показал пальцем на окно. — Его тушка лежит на снегу. И вся его компания стынет рядом. Хочу их как следует проморозить. Им придется полежать тут до завтрашнего вечера. Пусть всякий, кто будет ехать мимо, увидит их. Пусть все знают, как тут у нас учат хорошим манерам.
— Я свалил одного, это точно, — сказал телеграфист. — Когда они начали ломиться в дверь. Остальные разбежались. Спрятались у тебя. Мы с Патриком могли бы продержаться. Если бы не динамит. Постой, Эрни… Ты же не берешь в руки оружие… Как ты мог убить Фрэнка?
— Это сделал Стивен. Знакомься, — гордо произнес трактирщик, — мой друг Стивен Питерс, лучший стрелок Восточного побережья.
Телеграфист повернул голову к Степану и, помедлив, протянул ему руку. Гончар пожал вялую потную ладонь и сказал:
— Никакой я не стрелок. А вот вы их здорово зажали тут. Они головы не могли поднять.
— Я Мэтью Джонсон, — слабеющим голосом проговорил телеграфист. — Это ты сегодня приходил? С бобрами Фарбера? Точно, ты. Я не пустил тебя в дом. Мне жаль, что так вышло, Стивен.
— Все нормально. — Гончар высвободил ладонь и положил руку раненого поверх другой руки на грудь. — Если бы я сидел с вами, так бы и сгорели все вместе.
— Как холодно, — пожаловался раненый. — В животе все горит, а руки и ноги замерзли.
— Сейчас согреешься, Мэт, сейчас. — Трактирщик бережно обложил его связками шкур. — Скоро придет доктор, он вытащит пулю. У тебя пуля в боку и еще две дырки в плече, но это ерунда для такого крепкого парня, как ты, верно? Но где же шериф? Пора бы ему посмотреть, что тут делается!
— Должна подъехать ремонтная бригада, — сказал телеграфист. — Провода оборваны. По линии уже идут. Если только они не решили дождаться утра. Эрни, расскажи им, как мы держались.
— Сам расскажешь.
Раненый зажмурился и внезапно выгнулся всем телом, ударив ладонями по полу. А потом безвольно склонил голову набок и затих.
Трактирщик перекрестился и подтянул бобровую шкуру повыше, закрывая лицо покойника.
Степан Гончар отошел к окну. Последнее рукопожатие умирающего до сих пор обжигало ладонь, и ему до одури хотелось вымыть руки. Умывальник в углу зала оказался пробитым, и лужа под ним уже затянулась ледяной коркой. Степан скинул свою тяжелую куртку, стянул свитер вместе с майкой и, голый по пояс, вышел на крыльцо.
Задняя стена трактира до самых окон была занесена чистым снегом. Гончар зачерпнул его ладонями и размазал по груди.
Он обтирался колючим снегом, не чувствуя холода. Наоборот, ему становилось все жарче. Хотелось раздеться догола и с головой зарыться в этом сугробе.
"В баньку бы сейчас", — с тоской подумал Степан, с болезненной ясностью представляя, что уже никогда ему не сидеть в любимой парилке, не пить любимое пиво с друзьями, не гонять на любимой машине по ночным дорогам… Его мир исчез, провалился в черную дыру. Что осталось? Осталась лесная глушь, где люди гибнут с такой же легкостью, с какой ломается тонкий лед под каблуком.
Только что ты сидел за одним столом с незнакомцами, и вот они уже лежат на снегу, мертвые, и убил их — ты. Не прошло еще и суток, а ты увидел столько смертей, сколько не видел за все прошедшие годы. Не жизнь, а мясорубка.
"Стоп. Не ныть, — приказал он себе. — Мясорубка? Значит, не надо совать в нее пальцы, а надо крутить ручку. Кто-то умирает, кто-то остается жить. Раз меня до сих пор не прибили, значит, буду жить и дальше. Не может же эта война длиться непрерывно".
До него донесся голос трактирщика:
— Да вот он, здесь! Стиви, тебя ищут!
Эрни держал над головой керосиновую лампу, и в ее свете Степан увидел тонкую фигурку девушки.
— Саби? — вспомнил он. — Мы тебя напугали, да? Не бойся, все кончилось.
— Надо поставить лошадей в конюшню, — сказала она спокойно. — Это твои лошади, Стивен. Ты теперь должен заботиться о них.
— Вот сейчас я все брошу и начну о них заботиться. — Степан прошел мимо нее на крыльцо и поднял с порога свой свитер.
— Я все сделаю сам! — заверил его Эрни. — А вы, леди, перебирайтесь с детишками наверх. Ваша комната угловая, там тепло, и там широкая кровать. Я пристрою лошадей и займусь ужином.
Трактирщик остановился, озадаченно хмыкнув.
— Ужином? Черт бы побрал этих проходимцев. Да ведь они увезли наш ужин, не говоря уже о завтраке и обеде. Чем же мне вас кормить?
— У нас есть мясо, — сказала Саби. — Я приготовлю.
— Вот видишь, Стиви, как хорошо иметь такую хозяйку! Мы займемся своими делами, а ты — своими. Не мне тебя учить. Но я бы стрелял по каждому, кто сейчас попробует к нам сунуться. Если шериф не примчался за полчаса, значит, у него там что-то стряслось. Значит, нам надо рассчитывать только на себя. И подмога не придет.
— Обойдемся без подмоги, — сказал Степан Гончар, застегивая патронташ поверх свитера. — Саби, как дети?
— Спрятались за тюками с сеном. Но к нам пули не залетали.
— Перебирайся в наш номер, — приказал Степан. — Сейчас нам надо держаться вместе.
Она подчинилась беспрекословно. И Гончар понял, что никогда больше не услышит от нее возражений.
Чтобы замариновать медвежатину, Эрни достал из погреба бутылку настоящего вина. Вторую бутыль он предложил Степану, но Гончар решительно отказался, попросив заварить кофе покрепче. Он не собирался спать этой ночью.
Если Фрэнк Юдл и в самом деле был опытным воякой, то он ни за что не пошел бы на штурм почты без подготовки. И все признаки такой подготовки Степану были видны. К примеру, бандиты заранее пустили слух о своих намерениях. В результате все те, кто мог бы помешать их действиям, предпочли убраться от греха подальше. При этом, правда, был утрачен фактор внезапности и почтари приготовились к возможной осаде — ну и что, долго ли они продержались? А на дороге между почтовой станцией и городом Юдл наверняка выставил засаду. И как только горожане во главе с шерифом сунулись посмотреть, что это так громко взрывается и красиво горит, их любопытство остыло, наткнувшись на заградительный огонь. Шериф, наверно, честно получает свои деньги за то, что защищает закон. Но закон действует только в светлое время суток. А в ночные рейды против банды головорезов должны ходить не законники, а военные. Следовательно, жители Эшфорда обязательно придут на выручку почтарям, но только после восхода солнца.
Сколько бойцов было у Юдла? Наверно, не меньше десятка. Пятеро уже здесь. Двое, Сиплый и Гомес, — на стоянке оттава. Где же остальные? Остальные, узнав о гибели вожака, могут посетить поле боя. Нет, мстить за горячо любимого босса они не собираются. Но вот вернуть себе то, что хранилось в карманах Юдла, — ради такого стоит рискнуть. Тем более что свидетель битвы при трактире, укативший в фургоне, должен был заметить, что здесь не так много защитников.
Но с другой стороны, а не проще ли им спокойно смыться в свою Дакоту, потратив остаток ночи на дорогу, а не на новый штурм?
Что они выберут?
"Экспедиторской компании "Золотой Бобер" требуется хороший знаток бандитской психологии, — подумал Степан Гончар. — Требования к кандидату: мужчина от 20 до 50 лет, со своим комплектом боеприпасов".
Наблюдательный пост Степан устроил на втором этаже, над крыльцом. Через узкое окно ему были хорошо видны все подходы к трактиру. Полная луна освещала заснеженное поле и дорогу, уходящую от леса за холм. Не прошло и часа, как из леса показались две темные точки. Зигзагом, с остановками, они осторожно приближались к пожарищу. Это были волки. Видимо, их притягивал запах крови, но дым и проблески огня заставляли волков держаться на расстоянии.
Степан взялся за винчестер, положил ствол на подоконник и выстрелил, даже не надеясь попасть. Волки разом повернули и унеслись в сторону леса. Они скользили над снегом, словно две бесплотные тени.
— Кого-то увидел? — спросил Эрни, поднявшись к нему с кофейником и кружкой.
— Волки.
— Пусть ищут поживу в другом месте, — сказал трактирщик. — Твоя хозяйка сказала, что ты убил медведя. Тебе сегодня везет на охоте, как я погляжу. Можем завтра сходить с тобой за тушей, чтобы не пропала. Медвежатину можно очень вкусно приготовить. Я бы заплатил сколько запросишь.
— Утром разберемся.
— Свежее мясо, тепло и покой — вот что нужно сейчас твоей хозяйке. Она болеет. И дети могут заболеть. На нашего врача не надейся, — предупредил Эрни. — Он может только вынимать пули да дергать зубы, и то с помощью трех-четырех верзил, которые придерживают больного. А с болезнями ему не сладить. Да и не возьмется он лечить краснокожих. Извини, но уж так их тут называют, всех этих оттава, оджибвеев да сиу.
Степан кивнул, как бы принимая извинения.
— Стиви, это, конечно, не мое дело, — замялся трактирщик. — Но мы с твоей хозяйкой посмотрели, что там в сумках у этих парней. Все-таки они нанесли мне ущерб, одни только стекла обойдутся в полсотни долларов. Не говоря уже о моих припасах…
— Сколько тебе надо? — спросил Гончар, прерывая затянувшееся предисловие.
— У них деньги и песок. Золото, конечно, краденое, я с ним даже не хочу связываться. Хотя и его можно отложить на черный день. А деньги — с долларами как-то проще разобраться. Так вот, мы выгребли тринадцать тысяч в золотых и серебряных монетах. И восемь тысяч бумажками.
— Сколько тебе надо? — повторил Степан.
— Ну, я полагаю, что тысячи хватит на ремонт трактира и закупку новых припасов. Но я могу уложиться и в половину суммы. Только надо бы еще выделить сотню долларов нашему гробовщику, чтобы он похоронил всех. Сам понимаешь, у него будет много работы, а земля сейчас твердая…
— Значит, полторы тысячи тебе хватит?
— Вполне.
— Считай, что эти деньги у тебя.
— Договорились, — облегченно выдохнул трактирщик, которому с большим трудом дался этот разговор.
— Посиди тут, — попросил Степан. — Я хочу посмотреть, как мой выводок устроился.
— Я могу сидеть до утра, — сказал Эрни. — А ты отдохни. У тебя был тяжелый день.
— Был? Этот день еще не кончился, — сказал Степан Гончар.
За это время они успели перевязать раненого телеграфиста, прибрать в трактире и перенести к дороге убитых. Пять трупов лежали на снегу, освещаемые огнем догорающей почты.
Эрни завалил Степана оружием и патронташами.
— Тебе надо быть готовым ко всякому, — говорил он. — Тот парень, что уехал на фургоне, может вернуться с остальными ребятами из шайки Фрэнка. Вдруг они околачиваются где-то неподалеку? Так что перезарядись и будь начеку.
Степан вертел в руках разряженный кольт. Вытянул патрон из пояса, но тут же и обронил, потому что дрожащие пальцы не удержали скользкую латунь.
— Сядь покури, — сказал Эрни. — Тебя трясет, как индейского шамана. Я все сделаю сам, а ты остынь немного.
Он и в самом деле все сделал сам. Сам раскурил сигару и передал ее Степану. Сам взялся за револьверы, и Степан постарался запомнить все манипуляции — вот так выталкиваются гильзы, вот так откидывается заслонка на барабане, вот так вставляются патроны…
— Одну дырку я оставлю пустой, — сказал Эрни. — Она будет под курком. Так спокойнее. Бывает, что револьвер падает на пол и случайный выстрел уносит чью-то жизнь. Может, ты предпочитаешь полный барабан?
Степан отрицательно помотал головой.
— Ну вот, теперь мы можем держать круговую оборону, — говорил Эрни, расставляя у каждого окна винчестеры бандитов. — Пусть только сунутся. Что тебе дать, дробовик? Гарри Хук будет хвастаться, что из его ружья перебили целую шайку. Но ему никто не поверит. Потому что уже через неделю вся Небраска будет знать, как ты расправился с командой Юдла. Как ты расстрелял бандитов из кольта, прикрываясь ящиком с динамитом. А через две недели о тебе уже будут петь песни у костров на всей Орегонской тропе. И компания "Уэллс-Фарго" попытается нанять тебя в охрану дилижансов, чтобы примазаться к твоей славе.
— Какая там слава? — поморщился Степан Гончар. — Ты же все видел. Я стрелял в спину. Они даже не поняли, от чего погибли.
— А ты думаешь, что все знаменитые стрелки побеждали в честной дуэли? Ясное дело, они тоже стреляли в спину. Из-за утла, из-под карточного стола прямо во время игры! Но эти подробности — не для песен. Поверь, Стиви, любая слава вырастает из грязи, но все равно остается чистой. И я всю жизнь буду гордиться, что в эти минуты был рядом с тобой.
Раненый телеграфист пришел в себя и попросил пить.
— Что с Патриком? — спросил он.
— Убит, — ответил Эрни и снова наполнил кружку. — Пей, ты надышался дымом, тебе надо промыть кровь. Пей еще.
— Он остался там?
— Нет, конечно, нет! Мы вытащили его.
— Хорошо. Сейф?
— Не успели. Да что ему будет, ведь он железный, — успокоил раненого Эрни. — Зато мы спасли все ваши журналы телеграмм.
— Они того не стоили. Меха Фарбера?
— Вытащили.
— Фрэнк?
— Можешь полюбоваться. — Трактирщик показал пальцем на окно. — Его тушка лежит на снегу. И вся его компания стынет рядом. Хочу их как следует проморозить. Им придется полежать тут до завтрашнего вечера. Пусть всякий, кто будет ехать мимо, увидит их. Пусть все знают, как тут у нас учат хорошим манерам.
— Я свалил одного, это точно, — сказал телеграфист. — Когда они начали ломиться в дверь. Остальные разбежались. Спрятались у тебя. Мы с Патриком могли бы продержаться. Если бы не динамит. Постой, Эрни… Ты же не берешь в руки оружие… Как ты мог убить Фрэнка?
— Это сделал Стивен. Знакомься, — гордо произнес трактирщик, — мой друг Стивен Питерс, лучший стрелок Восточного побережья.
Телеграфист повернул голову к Степану и, помедлив, протянул ему руку. Гончар пожал вялую потную ладонь и сказал:
— Никакой я не стрелок. А вот вы их здорово зажали тут. Они головы не могли поднять.
— Я Мэтью Джонсон, — слабеющим голосом проговорил телеграфист. — Это ты сегодня приходил? С бобрами Фарбера? Точно, ты. Я не пустил тебя в дом. Мне жаль, что так вышло, Стивен.
— Все нормально. — Гончар высвободил ладонь и положил руку раненого поверх другой руки на грудь. — Если бы я сидел с вами, так бы и сгорели все вместе.
— Как холодно, — пожаловался раненый. — В животе все горит, а руки и ноги замерзли.
— Сейчас согреешься, Мэт, сейчас. — Трактирщик бережно обложил его связками шкур. — Скоро придет доктор, он вытащит пулю. У тебя пуля в боку и еще две дырки в плече, но это ерунда для такого крепкого парня, как ты, верно? Но где же шериф? Пора бы ему посмотреть, что тут делается!
— Должна подъехать ремонтная бригада, — сказал телеграфист. — Провода оборваны. По линии уже идут. Если только они не решили дождаться утра. Эрни, расскажи им, как мы держались.
— Сам расскажешь.
Раненый зажмурился и внезапно выгнулся всем телом, ударив ладонями по полу. А потом безвольно склонил голову набок и затих.
Трактирщик перекрестился и подтянул бобровую шкуру повыше, закрывая лицо покойника.
Степан Гончар отошел к окну. Последнее рукопожатие умирающего до сих пор обжигало ладонь, и ему до одури хотелось вымыть руки. Умывальник в углу зала оказался пробитым, и лужа под ним уже затянулась ледяной коркой. Степан скинул свою тяжелую куртку, стянул свитер вместе с майкой и, голый по пояс, вышел на крыльцо.
Задняя стена трактира до самых окон была занесена чистым снегом. Гончар зачерпнул его ладонями и размазал по груди.
Он обтирался колючим снегом, не чувствуя холода. Наоборот, ему становилось все жарче. Хотелось раздеться догола и с головой зарыться в этом сугробе.
"В баньку бы сейчас", — с тоской подумал Степан, с болезненной ясностью представляя, что уже никогда ему не сидеть в любимой парилке, не пить любимое пиво с друзьями, не гонять на любимой машине по ночным дорогам… Его мир исчез, провалился в черную дыру. Что осталось? Осталась лесная глушь, где люди гибнут с такой же легкостью, с какой ломается тонкий лед под каблуком.
Только что ты сидел за одним столом с незнакомцами, и вот они уже лежат на снегу, мертвые, и убил их — ты. Не прошло еще и суток, а ты увидел столько смертей, сколько не видел за все прошедшие годы. Не жизнь, а мясорубка.
"Стоп. Не ныть, — приказал он себе. — Мясорубка? Значит, не надо совать в нее пальцы, а надо крутить ручку. Кто-то умирает, кто-то остается жить. Раз меня до сих пор не прибили, значит, буду жить и дальше. Не может же эта война длиться непрерывно".
До него донесся голос трактирщика:
— Да вот он, здесь! Стиви, тебя ищут!
Эрни держал над головой керосиновую лампу, и в ее свете Степан увидел тонкую фигурку девушки.
— Саби? — вспомнил он. — Мы тебя напугали, да? Не бойся, все кончилось.
— Надо поставить лошадей в конюшню, — сказала она спокойно. — Это твои лошади, Стивен. Ты теперь должен заботиться о них.
— Вот сейчас я все брошу и начну о них заботиться. — Степан прошел мимо нее на крыльцо и поднял с порога свой свитер.
— Я все сделаю сам! — заверил его Эрни. — А вы, леди, перебирайтесь с детишками наверх. Ваша комната угловая, там тепло, и там широкая кровать. Я пристрою лошадей и займусь ужином.
Трактирщик остановился, озадаченно хмыкнув.
— Ужином? Черт бы побрал этих проходимцев. Да ведь они увезли наш ужин, не говоря уже о завтраке и обеде. Чем же мне вас кормить?
— У нас есть мясо, — сказала Саби. — Я приготовлю.
— Вот видишь, Стиви, как хорошо иметь такую хозяйку! Мы займемся своими делами, а ты — своими. Не мне тебя учить. Но я бы стрелял по каждому, кто сейчас попробует к нам сунуться. Если шериф не примчался за полчаса, значит, у него там что-то стряслось. Значит, нам надо рассчитывать только на себя. И подмога не придет.
— Обойдемся без подмоги, — сказал Степан Гончар, застегивая патронташ поверх свитера. — Саби, как дети?
— Спрятались за тюками с сеном. Но к нам пули не залетали.
— Перебирайся в наш номер, — приказал Степан. — Сейчас нам надо держаться вместе.
Она подчинилась беспрекословно. И Гончар понял, что никогда больше не услышит от нее возражений.
Чтобы замариновать медвежатину, Эрни достал из погреба бутылку настоящего вина. Вторую бутыль он предложил Степану, но Гончар решительно отказался, попросив заварить кофе покрепче. Он не собирался спать этой ночью.
Если Фрэнк Юдл и в самом деле был опытным воякой, то он ни за что не пошел бы на штурм почты без подготовки. И все признаки такой подготовки Степану были видны. К примеру, бандиты заранее пустили слух о своих намерениях. В результате все те, кто мог бы помешать их действиям, предпочли убраться от греха подальше. При этом, правда, был утрачен фактор внезапности и почтари приготовились к возможной осаде — ну и что, долго ли они продержались? А на дороге между почтовой станцией и городом Юдл наверняка выставил засаду. И как только горожане во главе с шерифом сунулись посмотреть, что это так громко взрывается и красиво горит, их любопытство остыло, наткнувшись на заградительный огонь. Шериф, наверно, честно получает свои деньги за то, что защищает закон. Но закон действует только в светлое время суток. А в ночные рейды против банды головорезов должны ходить не законники, а военные. Следовательно, жители Эшфорда обязательно придут на выручку почтарям, но только после восхода солнца.
Сколько бойцов было у Юдла? Наверно, не меньше десятка. Пятеро уже здесь. Двое, Сиплый и Гомес, — на стоянке оттава. Где же остальные? Остальные, узнав о гибели вожака, могут посетить поле боя. Нет, мстить за горячо любимого босса они не собираются. Но вот вернуть себе то, что хранилось в карманах Юдла, — ради такого стоит рискнуть. Тем более что свидетель битвы при трактире, укативший в фургоне, должен был заметить, что здесь не так много защитников.
Но с другой стороны, а не проще ли им спокойно смыться в свою Дакоту, потратив остаток ночи на дорогу, а не на новый штурм?
Что они выберут?
"Экспедиторской компании "Золотой Бобер" требуется хороший знаток бандитской психологии, — подумал Степан Гончар. — Требования к кандидату: мужчина от 20 до 50 лет, со своим комплектом боеприпасов".
Наблюдательный пост Степан устроил на втором этаже, над крыльцом. Через узкое окно ему были хорошо видны все подходы к трактиру. Полная луна освещала заснеженное поле и дорогу, уходящую от леса за холм. Не прошло и часа, как из леса показались две темные точки. Зигзагом, с остановками, они осторожно приближались к пожарищу. Это были волки. Видимо, их притягивал запах крови, но дым и проблески огня заставляли волков держаться на расстоянии.
Степан взялся за винчестер, положил ствол на подоконник и выстрелил, даже не надеясь попасть. Волки разом повернули и унеслись в сторону леса. Они скользили над снегом, словно две бесплотные тени.
— Кого-то увидел? — спросил Эрни, поднявшись к нему с кофейником и кружкой.
— Волки.
— Пусть ищут поживу в другом месте, — сказал трактирщик. — Твоя хозяйка сказала, что ты убил медведя. Тебе сегодня везет на охоте, как я погляжу. Можем завтра сходить с тобой за тушей, чтобы не пропала. Медвежатину можно очень вкусно приготовить. Я бы заплатил сколько запросишь.
— Утром разберемся.
— Свежее мясо, тепло и покой — вот что нужно сейчас твоей хозяйке. Она болеет. И дети могут заболеть. На нашего врача не надейся, — предупредил Эрни. — Он может только вынимать пули да дергать зубы, и то с помощью трех-четырех верзил, которые придерживают больного. А с болезнями ему не сладить. Да и не возьмется он лечить краснокожих. Извини, но уж так их тут называют, всех этих оттава, оджибвеев да сиу.
Степан кивнул, как бы принимая извинения.
— Стиви, это, конечно, не мое дело, — замялся трактирщик. — Но мы с твоей хозяйкой посмотрели, что там в сумках у этих парней. Все-таки они нанесли мне ущерб, одни только стекла обойдутся в полсотни долларов. Не говоря уже о моих припасах…
— Сколько тебе надо? — спросил Гончар, прерывая затянувшееся предисловие.
— У них деньги и песок. Золото, конечно, краденое, я с ним даже не хочу связываться. Хотя и его можно отложить на черный день. А деньги — с долларами как-то проще разобраться. Так вот, мы выгребли тринадцать тысяч в золотых и серебряных монетах. И восемь тысяч бумажками.
— Сколько тебе надо? — повторил Степан.
— Ну, я полагаю, что тысячи хватит на ремонт трактира и закупку новых припасов. Но я могу уложиться и в половину суммы. Только надо бы еще выделить сотню долларов нашему гробовщику, чтобы он похоронил всех. Сам понимаешь, у него будет много работы, а земля сейчас твердая…
— Значит, полторы тысячи тебе хватит?
— Вполне.
— Считай, что эти деньги у тебя.
— Договорились, — облегченно выдохнул трактирщик, которому с большим трудом дался этот разговор.
— Посиди тут, — попросил Степан. — Я хочу посмотреть, как мой выводок устроился.
— Я могу сидеть до утра, — сказал Эрни. — А ты отдохни. У тебя был тяжелый день.
— Был? Этот день еще не кончился, — сказал Степан Гончар.
10. ЧЕЛОВЕК ИЗ УЩЕЛЬЯ ТУМАНОВ
Саби сидела на полу, при свете керосиновой лампы ловко разрезая ножом на ровные куски одно из трофейных одеял. Наконец-то Степан смог как следует разглядеть ее.
Две пряди черных ровных волос огибали круглое лицо и смыкались в замысловатый узел на длинной шее. Когда Саби наклонялась, позвонки проступали бугорками, натягивая тонкую кожу, и Степану хотелось укрыть эту детскую шейку чем-нибудь теплым и пушистым. Над черными глазами индеанки ровными полумесяцами изгибались тонкие брови. Чистый открытый лоб без единой морщинки. Короткий вздернутый нос. Высокие скулы, а под ними — впалые, рано увядшие щеки.
"Сколько же ей лет? — подумал он. — По виду — совсем девчонка, и восемнадцати не дашь. Но она уже вдова, и вот они, сопят в углу, двое ее малышей".
Постель на высокой кровати осталась нетронутой, потому что Саби устроила для детей лежанку на полу, расстелив несколько одеял.
— Что ты делаешь? — спросил он, садясь на пол рядом с ней.
— Плащ.
— Из одеяла? Для детей?
— Для тебя.
— У меня есть куртка.
— Но у тебя нет плаща. Тебе будет хорошо в таком плаще. Это хорошее одеяло, английская шерсть. Такой плащ хорошо согревает, даже когда намокнет. Он быстро сохнет на солнце, или у огня, или просто от тепла твоего тела. Одеяло лучше, чем шкура бизона. Мы все ходим в такой одежде.
Степан вспомнил, что и Саби, и ее дети, и ее погибший брат — все они носили длинные плащи с капюшоном, и у Ке Шау Тина плащ был отделан какими-то полосками понизу. Теперь он сообразил, откуда взялись те полоски. Да на любом фабричном одеяле есть такие же!
— Тебе лучше бы лечь и заснуть, — сказал он. — Я не пропаду без плаща.
— Хорошо, я лягу спать. Но могу я хотя бы раскроить одеяла? А шить буду уже утром. Можно?
— Ну, ладно, — разрешил он. — Разрежешь — и спать.
— Почему ты не ложишься? — спросила она. — Не могу лечь, пока ты не спишь.
— Я жду гостей.
— Они не придут, — уверенно сказала она, накладывая один лоскут на другой. — Дай руку.
Он протянул руку, и она приложила лоскут к его плечу, натянув другой конец до запястья.
— Как раз. Сделать бахрому на рукавах?
— Не надо. А почему ты думаешь, что они не придут?
— Белые не ходят ночью. Они не видят в темноте, и они боятся ночных духов. Все боятся ночных духов, даже сиу. Стивен, почему ты не хочешь бахрому на рукавах? Это будет красивая бахрома и очень удобная. Она закроет твои ладони от комаров.
— Ладно, делай как тебе нравится. Только напрасно ты так о белых людях. Я вот не боюсь ходить ночью.
— Ты другой. Ты похож на людей из ущелья Туманов.
— На кого?
— Это сказка такая.
— Расскажи.
— Это длинная сказка. Придется говорить долго. Мужчины не любят долго слушать женщин.
— Но я же другой, — напомнил Степан. — И ты другая. Тебя я могу слушать долго. Мне нравится твой голос и нравится, как ты говоришь. Рассказывай.
Она повернула к нему бесстрастное лицо и посмотрела прямо в глаза. "Были бы мы в другом месте и в другом времени, я бы мог и влюбиться в такую", — подумал Степан. Он вдруг почувствовал, что может делать с ней все, что захочет. Потому что сейчас он был ее хозяином.
— Не молчи, — попросил он. — Я жду сказку.
— Мне надо справиться с моим горлом, — проговорила она и, отвернувшись, закашлялась в рукав, и все ее хрупкое тело встряхивалось, как от невидимых ударов.
Саби вытерла губы лоскутком шерстяной ткани и начала свой рассказ, не прекращая раскраивать одеяло. Степан сидел напротив, обняв колени руками, и слушал медленную речь индеанки, и ему казалось, что, как только она остановится, все вокруг исчезнет… за перевалом Вэйна, на северном склоне Красных гор, есть ущелье Туманов. Ни один человек, забредший туда в погоне за дичью, не вернулся. Ледяной туман окутывал его внезапно, набрасываясь, словно огромный рой белых ос, — и человек исчезал на глазах перепуганных соплеменников. Там, в ущелье, находится вход в царство Хоймахи, Зимнего человека. Хоймаха — это сила, которая приносит холод и снег. Хоймаха приносит болезни, голод и смерть. Но он покоряется Женщине, которая живет с ним.
Волосы этой Женщины серые, но она никогда не состарится. Она родила первых людей на этой земле и скрыла их от Хоймахи, отправив на юг. Она обещала им, что Солнце и Лето навсегда станут их друзьями. Там, где поселятся первые люди, все будет добрым. Там будет много птиц и зверей, там будут расти травы и деревья. Люди всегда будут молоды и никогда не состарятся, но у них не будет той силы, которая есть у Женщины. Потому что только Женщина может управлять Хоймахой, а люди перед ним беспомощны. И, повинуясь Хоймахе, Зима каждый год будет побеждать Солнце и прогонять людей с их земли.
Поэтому первые люди с каждым годом уходили все дальше и дальше на юг, смешиваясь с другими племенами. И по сей день сиу называют этих людей "Ша-хи-ве-на", "народ чужой речи". А белые произносят это название по-своему, зовут первых людей шайенами.
Вход в царство Хоймахи находится в ущелье Туманов, но само царство — далеко-далеко, на земле, постоянно покрытой снегами и льдом. Скрываясь от злобной Зимы, первые люди долго шли на восток, к Солнцу. Через много лет пришли они к узкому проливу, который был скован льдом. Люди пошли по льду, как по мосту. Но когда они прошли половину пути, одна молодая женщина заметила длинный рог, выступающий из-подо льда.
Это был прекрасный рог, длинный и широкий. Из него можно было вырезать множество полезных и красивых вещей. Девушка обрадовалась находке и захотела вытянуть рог изо льда, но чем сильнее она тянула, тем глубже он уходил вниз. В отчаянии позвала девушка своих родственников. Подошли мужчины и попытались помочь ей, но и они оказались бессильны перед рогом, который так прочно примерз к ледяному покрову пролива.
И тогда девушка попросила обрезать его. И мужчины согласились, потому что любили эту девушку и хотели порадовать ее. Но как только их ножи врезались в рог, хлынула кровь.
Никто не успел и пошевелиться, как лед внезапно разломился, рог исчез, и на его месте пробежала огромная трещина. Она разрасталась со скоростью молнии, и многие люди утонули, свалившись в ледяную воду. Трещина разделила племя первых людей. Одни вынуждены были вернуться на ту землю, откуда пришли. Другие, оставшиеся на солнечной стороне, долго смотрели вслед своим уходящим братьям, а затем, в горе и слезах, пошли дальше, навстречу Солнцу, и достигли земли.
Пока длился их путь, Создатель населил землю другими людьми, другими племенами. Им не было нужды скитаться в поисках Солнца, потому что они появились на свет вдалеке от злобного Хоймахи. Они не хотели делиться с шайенами ни пищей, ни кровом, и первые люди сами учились выживать на новых землях.
Они долго жили около большого озера. Из ив мужчины плели садки для ловли рыбы, а женщины измельчали рыбьи кости и делали жир. Тогда первые люди питались только рыбой и жиром.
Пройдя дальше к югу, шайены научились охотиться. Теперь они ели кроликов, птиц и их яйца, а осенью — жирных скунсов. Долгое время первые люди жили в стране сахарных кленов и научились собирать с них сироп. Они узнали, как выращивать кукурузу, и стали засевать землю по берегам рек.
Но злобный Хоймаха всегда будет преследовать детей своей Женщины. Она сильнее его, и он ничего не может с ней поделать. Он только может выместить свою злость на ее детях. Каждый год Зима побеждает Солнце, и каждое новое поколение шайенов уходит все дальше и дальше на юг.
А из ущелья Туманов следит за ними Хоймаха и насылает на первых людей все новые и новые напасти. Оттуда, из ущелья, порой выходят новые дети Хоймахи и Женщины, убежавшие от своих родителей. Они говорят на чужом языке и не могут ужиться на земле. Когда же они умирают, то от них ничего не остается.
Много лет назад один такой человек вышел из ледяного тумана прямо к костру Красной Птицы, шайенского вождя. Он долго жил с племенем, и его назвали Желтые Волосы. Он был хорошим охотником и храбрым воином, но когда пуля сиу пробила его грудь, то Желтые Волосы исчез без следа, окутанный ледяным туманом. Может быть, он вернулся в страну Хоймахи. Может быть, растворился в воздухе, как туман. Может быть, он и вовсе был не человеком, а духом. Кто знает?
— Я человек, а не дух, — сказал Степан, когда Саби умолкла, закончив свой рассказ. — И у меня не желтые волосы. Чем же я похож на этих жителей ущелья Туманов?
— Стивен, это всего лишь шайенская сказка. У них много других сказок. Я же не говорила, что ты — дух. Но ты не такой, как другие белые люди.
— Мало ты видела белых людей, — заключил Степан. — Спасибо за сказку. И ложись спать.
Она сложила лоскуты и аккуратно скатала в рулон. Пригасила лампу и легла рядом с малышами, обняв их.
Степан вернулся к Эрни и увидел, что бдительный страж мирно дремлет, откинувшись на спинку стула и положив ноги на подоконник.
Стоя у окна, Гончар оглядел дорогу. Луна опустилась к лесу, и две тучки над ней отсвечивали холодным серебром.
Пять продолговатых теней виднелись у дороги. Над ними вихрилось облачко золы и снежной пыли.
"Кто из тумана вышел, в туман и уйдет, — подумал Степан, вспомнив шайенскую сказку. — Может быть, в этом и есть разгадка? Может быть, если бы меня сегодня убили, я бы снова вернулся туда, откуда пришел? Ну да, и что бы я там делал с пробитой башкой? Нет, уж лучше жить здесь, чем умереть дома. И пока я не превратился в туман или перегной, надо будет застеклить окна, настрелять куропаток для Саби и, самое главное, научить Эрни фильтровать самогонку, которую он называет скотчем".
Две пряди черных ровных волос огибали круглое лицо и смыкались в замысловатый узел на длинной шее. Когда Саби наклонялась, позвонки проступали бугорками, натягивая тонкую кожу, и Степану хотелось укрыть эту детскую шейку чем-нибудь теплым и пушистым. Над черными глазами индеанки ровными полумесяцами изгибались тонкие брови. Чистый открытый лоб без единой морщинки. Короткий вздернутый нос. Высокие скулы, а под ними — впалые, рано увядшие щеки.
"Сколько же ей лет? — подумал он. — По виду — совсем девчонка, и восемнадцати не дашь. Но она уже вдова, и вот они, сопят в углу, двое ее малышей".
Постель на высокой кровати осталась нетронутой, потому что Саби устроила для детей лежанку на полу, расстелив несколько одеял.
— Что ты делаешь? — спросил он, садясь на пол рядом с ней.
— Плащ.
— Из одеяла? Для детей?
— Для тебя.
— У меня есть куртка.
— Но у тебя нет плаща. Тебе будет хорошо в таком плаще. Это хорошее одеяло, английская шерсть. Такой плащ хорошо согревает, даже когда намокнет. Он быстро сохнет на солнце, или у огня, или просто от тепла твоего тела. Одеяло лучше, чем шкура бизона. Мы все ходим в такой одежде.
Степан вспомнил, что и Саби, и ее дети, и ее погибший брат — все они носили длинные плащи с капюшоном, и у Ке Шау Тина плащ был отделан какими-то полосками понизу. Теперь он сообразил, откуда взялись те полоски. Да на любом фабричном одеяле есть такие же!
— Тебе лучше бы лечь и заснуть, — сказал он. — Я не пропаду без плаща.
— Хорошо, я лягу спать. Но могу я хотя бы раскроить одеяла? А шить буду уже утром. Можно?
— Ну, ладно, — разрешил он. — Разрежешь — и спать.
— Почему ты не ложишься? — спросила она. — Не могу лечь, пока ты не спишь.
— Я жду гостей.
— Они не придут, — уверенно сказала она, накладывая один лоскут на другой. — Дай руку.
Он протянул руку, и она приложила лоскут к его плечу, натянув другой конец до запястья.
— Как раз. Сделать бахрому на рукавах?
— Не надо. А почему ты думаешь, что они не придут?
— Белые не ходят ночью. Они не видят в темноте, и они боятся ночных духов. Все боятся ночных духов, даже сиу. Стивен, почему ты не хочешь бахрому на рукавах? Это будет красивая бахрома и очень удобная. Она закроет твои ладони от комаров.
— Ладно, делай как тебе нравится. Только напрасно ты так о белых людях. Я вот не боюсь ходить ночью.
— Ты другой. Ты похож на людей из ущелья Туманов.
— На кого?
— Это сказка такая.
— Расскажи.
— Это длинная сказка. Придется говорить долго. Мужчины не любят долго слушать женщин.
— Но я же другой, — напомнил Степан. — И ты другая. Тебя я могу слушать долго. Мне нравится твой голос и нравится, как ты говоришь. Рассказывай.
Она повернула к нему бесстрастное лицо и посмотрела прямо в глаза. "Были бы мы в другом месте и в другом времени, я бы мог и влюбиться в такую", — подумал Степан. Он вдруг почувствовал, что может делать с ней все, что захочет. Потому что сейчас он был ее хозяином.
— Не молчи, — попросил он. — Я жду сказку.
— Мне надо справиться с моим горлом, — проговорила она и, отвернувшись, закашлялась в рукав, и все ее хрупкое тело встряхивалось, как от невидимых ударов.
Саби вытерла губы лоскутком шерстяной ткани и начала свой рассказ, не прекращая раскраивать одеяло. Степан сидел напротив, обняв колени руками, и слушал медленную речь индеанки, и ему казалось, что, как только она остановится, все вокруг исчезнет… за перевалом Вэйна, на северном склоне Красных гор, есть ущелье Туманов. Ни один человек, забредший туда в погоне за дичью, не вернулся. Ледяной туман окутывал его внезапно, набрасываясь, словно огромный рой белых ос, — и человек исчезал на глазах перепуганных соплеменников. Там, в ущелье, находится вход в царство Хоймахи, Зимнего человека. Хоймаха — это сила, которая приносит холод и снег. Хоймаха приносит болезни, голод и смерть. Но он покоряется Женщине, которая живет с ним.
Волосы этой Женщины серые, но она никогда не состарится. Она родила первых людей на этой земле и скрыла их от Хоймахи, отправив на юг. Она обещала им, что Солнце и Лето навсегда станут их друзьями. Там, где поселятся первые люди, все будет добрым. Там будет много птиц и зверей, там будут расти травы и деревья. Люди всегда будут молоды и никогда не состарятся, но у них не будет той силы, которая есть у Женщины. Потому что только Женщина может управлять Хоймахой, а люди перед ним беспомощны. И, повинуясь Хоймахе, Зима каждый год будет побеждать Солнце и прогонять людей с их земли.
Поэтому первые люди с каждым годом уходили все дальше и дальше на юг, смешиваясь с другими племенами. И по сей день сиу называют этих людей "Ша-хи-ве-на", "народ чужой речи". А белые произносят это название по-своему, зовут первых людей шайенами.
Вход в царство Хоймахи находится в ущелье Туманов, но само царство — далеко-далеко, на земле, постоянно покрытой снегами и льдом. Скрываясь от злобной Зимы, первые люди долго шли на восток, к Солнцу. Через много лет пришли они к узкому проливу, который был скован льдом. Люди пошли по льду, как по мосту. Но когда они прошли половину пути, одна молодая женщина заметила длинный рог, выступающий из-подо льда.
Это был прекрасный рог, длинный и широкий. Из него можно было вырезать множество полезных и красивых вещей. Девушка обрадовалась находке и захотела вытянуть рог изо льда, но чем сильнее она тянула, тем глубже он уходил вниз. В отчаянии позвала девушка своих родственников. Подошли мужчины и попытались помочь ей, но и они оказались бессильны перед рогом, который так прочно примерз к ледяному покрову пролива.
И тогда девушка попросила обрезать его. И мужчины согласились, потому что любили эту девушку и хотели порадовать ее. Но как только их ножи врезались в рог, хлынула кровь.
Никто не успел и пошевелиться, как лед внезапно разломился, рог исчез, и на его месте пробежала огромная трещина. Она разрасталась со скоростью молнии, и многие люди утонули, свалившись в ледяную воду. Трещина разделила племя первых людей. Одни вынуждены были вернуться на ту землю, откуда пришли. Другие, оставшиеся на солнечной стороне, долго смотрели вслед своим уходящим братьям, а затем, в горе и слезах, пошли дальше, навстречу Солнцу, и достигли земли.
Пока длился их путь, Создатель населил землю другими людьми, другими племенами. Им не было нужды скитаться в поисках Солнца, потому что они появились на свет вдалеке от злобного Хоймахи. Они не хотели делиться с шайенами ни пищей, ни кровом, и первые люди сами учились выживать на новых землях.
Они долго жили около большого озера. Из ив мужчины плели садки для ловли рыбы, а женщины измельчали рыбьи кости и делали жир. Тогда первые люди питались только рыбой и жиром.
Пройдя дальше к югу, шайены научились охотиться. Теперь они ели кроликов, птиц и их яйца, а осенью — жирных скунсов. Долгое время первые люди жили в стране сахарных кленов и научились собирать с них сироп. Они узнали, как выращивать кукурузу, и стали засевать землю по берегам рек.
Но злобный Хоймаха всегда будет преследовать детей своей Женщины. Она сильнее его, и он ничего не может с ней поделать. Он только может выместить свою злость на ее детях. Каждый год Зима побеждает Солнце, и каждое новое поколение шайенов уходит все дальше и дальше на юг.
А из ущелья Туманов следит за ними Хоймаха и насылает на первых людей все новые и новые напасти. Оттуда, из ущелья, порой выходят новые дети Хоймахи и Женщины, убежавшие от своих родителей. Они говорят на чужом языке и не могут ужиться на земле. Когда же они умирают, то от них ничего не остается.
Много лет назад один такой человек вышел из ледяного тумана прямо к костру Красной Птицы, шайенского вождя. Он долго жил с племенем, и его назвали Желтые Волосы. Он был хорошим охотником и храбрым воином, но когда пуля сиу пробила его грудь, то Желтые Волосы исчез без следа, окутанный ледяным туманом. Может быть, он вернулся в страну Хоймахи. Может быть, растворился в воздухе, как туман. Может быть, он и вовсе был не человеком, а духом. Кто знает?
— Я человек, а не дух, — сказал Степан, когда Саби умолкла, закончив свой рассказ. — И у меня не желтые волосы. Чем же я похож на этих жителей ущелья Туманов?
— Стивен, это всего лишь шайенская сказка. У них много других сказок. Я же не говорила, что ты — дух. Но ты не такой, как другие белые люди.
— Мало ты видела белых людей, — заключил Степан. — Спасибо за сказку. И ложись спать.
Она сложила лоскуты и аккуратно скатала в рулон. Пригасила лампу и легла рядом с малышами, обняв их.
Степан вернулся к Эрни и увидел, что бдительный страж мирно дремлет, откинувшись на спинку стула и положив ноги на подоконник.
Стоя у окна, Гончар оглядел дорогу. Луна опустилась к лесу, и две тучки над ней отсвечивали холодным серебром.
Пять продолговатых теней виднелись у дороги. Над ними вихрилось облачко золы и снежной пыли.
"Кто из тумана вышел, в туман и уйдет, — подумал Степан, вспомнив шайенскую сказку. — Может быть, в этом и есть разгадка? Может быть, если бы меня сегодня убили, я бы снова вернулся туда, откуда пришел? Ну да, и что бы я там делал с пробитой башкой? Нет, уж лучше жить здесь, чем умереть дома. И пока я не превратился в туман или перегной, надо будет застеклить окна, настрелять куропаток для Саби и, самое главное, научить Эрни фильтровать самогонку, которую он называет скотчем".
11. МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ
Наутро, войдя в свою угловую комнату, Степан обнаружил, что Саби до сих пор не встала. Она лежала под ворохом одеял, беспомощно глядя на него. Ее лоб был горячим и липким. Дети прыгали на кровати, забавляясь скрипом пружин. Завидев Степана, они двумя колобками скатились на пол и прижались к матери.
Окна в комнате были раскрыты, и под ними вдоль стены белела аккуратная полоска снега.
— Мать, да ты совсем плоха, — пробормотал Степан. — Тебя лечить надо.
— Не надо лечить. Я скоро встану.
— Не вставай. Сейчас Эрни принесет чего-нибудь поесть.
— Я не хочу есть.
— А я не спрашиваю, хочешь ты или нет.
За последние десять лет Степан Гончар обращался к врачам только однажды, и то лишь для профилактики — надо было провериться после вынужденного участия в непотребной оргии, которая завершила деловой ужин. Свои простуды и обострения гастрита он успешно лечил сам и был уверен, что сможет вылечить и Саби. Чем бы она ни болела, ей необходим покой, уход и полноценное питание. И все это Степан мог ей обеспечить. Пусть больная лежит столько, сколько нужно. Некуда спешить.
Вместе с Эрни они прибрали в разгромленном зале. Трактирщик покормил омлетом немногочисленных постояльцев и отправился на конюшню, а Степан принялся мыть полы. Разбитые окна закрыли тяжелыми ставнями, отчего в трактире стало еще темнее, зато тепло. Жар камина быстро прогрел остывшее за ночь помещение, и Степан ползал по полу в одной майке, отскребая кровь от досок. Он вышел на крыльцо с ведром и чуть не выплеснул грязную воду на новых гостей.
Эрни стоял, окруженный десятком вооруженных бородатых мужчин в меховых куртках и кожаных плащах. Каждый держал в одной руке винчестер, а в другой — повод своей лошади. Кони высились за спинами своих хозяев и, казалось, так же как хозяева, внимательно слушали трактирщика. -…Стрельба стояла такая, что по стенам словно градом било! Почтари отбивались, как целый полк. Но ребята Юдла все-таки смогли подложить динамит. И когда рвануло, то весь мой дом подпрыгнул, как испуганный птенчик! Вот тут Стивен мне и говорит… Как же он сказал, погодите… Ага! Он снял со стенки тесак и говорит: "Кажется, нам пора вмешаться".
Слушатели одобрительно загудели, а кони зафыркали, окутываясь паром.
— Кажется, мне пора вмешаться, — сказал Степан с крыльца, и все повернулись к нему. — А то ты припомнишь еще что-нибудь, о чем и говорить-то не стоит.
Он спустился по ступеням и прошел мимо собравшихся. Вылил воду на кучу золы и вытер руки о джинсы.
— Но ведь так оно все и было, — сказал Эрни. — Люди хотят знать, как было дело.
— Так ты и есть Стивен Питерс, который с Востока? — спросил один из мужчин, такой же бородатый и диковатый на вид, как и все остальные. Но на его груди под распахнутым плащом блестела латунная звезда. — Это ты тут загрузил работой гробовщика?
Окна в комнате были раскрыты, и под ними вдоль стены белела аккуратная полоска снега.
— Мать, да ты совсем плоха, — пробормотал Степан. — Тебя лечить надо.
— Не надо лечить. Я скоро встану.
— Не вставай. Сейчас Эрни принесет чего-нибудь поесть.
— Я не хочу есть.
— А я не спрашиваю, хочешь ты или нет.
За последние десять лет Степан Гончар обращался к врачам только однажды, и то лишь для профилактики — надо было провериться после вынужденного участия в непотребной оргии, которая завершила деловой ужин. Свои простуды и обострения гастрита он успешно лечил сам и был уверен, что сможет вылечить и Саби. Чем бы она ни болела, ей необходим покой, уход и полноценное питание. И все это Степан мог ей обеспечить. Пусть больная лежит столько, сколько нужно. Некуда спешить.
Вместе с Эрни они прибрали в разгромленном зале. Трактирщик покормил омлетом немногочисленных постояльцев и отправился на конюшню, а Степан принялся мыть полы. Разбитые окна закрыли тяжелыми ставнями, отчего в трактире стало еще темнее, зато тепло. Жар камина быстро прогрел остывшее за ночь помещение, и Степан ползал по полу в одной майке, отскребая кровь от досок. Он вышел на крыльцо с ведром и чуть не выплеснул грязную воду на новых гостей.
Эрни стоял, окруженный десятком вооруженных бородатых мужчин в меховых куртках и кожаных плащах. Каждый держал в одной руке винчестер, а в другой — повод своей лошади. Кони высились за спинами своих хозяев и, казалось, так же как хозяева, внимательно слушали трактирщика. -…Стрельба стояла такая, что по стенам словно градом било! Почтари отбивались, как целый полк. Но ребята Юдла все-таки смогли подложить динамит. И когда рвануло, то весь мой дом подпрыгнул, как испуганный птенчик! Вот тут Стивен мне и говорит… Как же он сказал, погодите… Ага! Он снял со стенки тесак и говорит: "Кажется, нам пора вмешаться".
Слушатели одобрительно загудели, а кони зафыркали, окутываясь паром.
— Кажется, мне пора вмешаться, — сказал Степан с крыльца, и все повернулись к нему. — А то ты припомнишь еще что-нибудь, о чем и говорить-то не стоит.
Он спустился по ступеням и прошел мимо собравшихся. Вылил воду на кучу золы и вытер руки о джинсы.
— Но ведь так оно все и было, — сказал Эрни. — Люди хотят знать, как было дело.
— Так ты и есть Стивен Питерс, который с Востока? — спросил один из мужчин, такой же бородатый и диковатый на вид, как и все остальные. Но на его груди под распахнутым плащом блестела латунная звезда. — Это ты тут загрузил работой гробовщика?