— Мы купаемся, — сказала Жюли. — На твоих детей не угодишь, Стивен. Они не выносят горячей воды, подавай им непременно ледяную.
   — Вот свежий сок.
   — Ты почему такой сердитый? — тихо спросила Саби. — Что-то случилось?
   — Да он всегда такой, — обличительно заявила Жюли. — Каменный рыцарь с железным сердцем.
   — Твой плащ готов, — сказала Саби.
   Чтобы хоть немного порадовать ее, Гончар надел плащ, накинул капюшон и походил по комнате.
   — Какой теплый, сразу жарко стало, — сказал он. — И легкий. Легче, чем моя куртка. Пожалуй, я в нем и поеду.
   — Куда? — спросила Саби.
   — Просто покатаюсь, чтобы кобыла не застоялась.
   — Мы с тобой! — закричали Шаути и Вокини из ванны.
   — В другой раз. — Степан вышел из комнаты.
   Жюли догнала его в коридоре.
   — Постой, Стивен. Тебе не кажется, что Саби чего-то не хватает? Да, она уже меньше кашляет, и жар бывает только под утро. Дело идет на поправку, но по ней этого не видно. Она так печальна, так безнадежно грустна! Если уж ты доверил мне лечение, то я тебе скажу как доктор. Она умирает от тоски. Потому что ты слишком мало времени ей уделяешь, слишком мало. Почему ты не спишь в ее комнате? Муж и жена должны спать в одной постели. Если ты боишься заразиться, тогда другое дело. Но ты ведь не похож на человека, который чего-то боится.
   — Спасибо за рецепт, доктор, — сказал Степан. -Я буду уделять ей больше времени.
   — Противный. Черствый, бесчувственный и… и… и противный!
   В гневе она топнула и, не удовлетворившись этим, ткнула кулачком в грудь Степана.
   — Если ты будешь мучить Саби, я уеду! — пригрозила она.
   — Только не это! — совершенно искренне сказал Степан Гончар.
   Эрни оседлал для него самую смирную пегую кобылу. Увидев Степана в новом наряде, он насмешливо протянул:
   — Ну, я зря старался. Ты теперь настоящий оттава, можешь ездить без седла. Только обмотаешь кобыле морду веревкой — и вперед.
   — Ты почему винчестер не взял?
   — Мне он не нужен.
   — Так отдашь мне, если потребуется.
   Эрни нахмурился, но все же вставил винтовку в подседельную кобуру.
   — Сначала к шерифу съездим? — спросил он, выводя лошадей из конюшни.
   — Не будем время тратить. Что мы ему скажем? Приходил работник Фарбера, да? Фарбер хочет забрать свои меха. Где тут работа для шерифа? Да нет, не волнуйся, с Коннели мы обязательно переговорим. Но на обратном пути. Сначала мне хочется увидеть пароход.
   По дороге они встретили Мартина Китса. Тот молча протянул Степану сложенный листок.
   "Мистер Питерс! Обстоятельства вынуждают меня задержаться на западном берегу. Как только накопленный товар будет доставлен к месту, которое Вам укажут, обстоятельства переменятся к лучшему. Мелисса и Гарри с Дугласом передают Вам свои приветы. Гарри надеется, что его подарок Вам поможет. Не теряйте время. Искренне Ваш, Леопольд Фарбер".
   Прочитав записку вслух, Степан аккуратно сложил ее и протянул Китсу:
   — Если у тебя нет других дел, Мартин, ты мог бы найти шерифа и все ему рассказать. Отдашь это письмо. И скажи, что я намерен вернуть меха. Завтра в полдень. Если у него появятся какие-нибудь идеи по этому поводу, пусть вечером заглянет к нам на огонек. Да, и хорошо бы, если бы с ним приехал Харви Дрейк.
   — А кто это?
   — Проводник.
   — Откуда ты его знаешь? — спросил Эрни.
   — А я и не знаю. Мне сказал о нем ван Клиф, и я запомнил. Фамилия понравилась.
   — Этот Дрейк непростой парень, — предупредил Эрни. — Про таких говорят, что они продают свой кольт тому, кто больше заплатит. Но, ясное дело, лучше иметь такого стрелка на своей стороне, чем видеть его среди врагов.
   Когда они поднялись на последний холм, стало видно реку. Белой дугой отделяла она лесистые холмы от бескрайнего пятнистого пространства. Там, за рекой, простиралась дикая степь. Снег не задерживался на ее просторах, и рыжие, серые, бурые пятна кустарников и высокой травы тянулись до самого горизонта" до голубых пологих треугольников далеких холмов.
   Там, за рекой, и начиналась та самая Территория Дакота, вольная земля.
   Застрявший на мели колесный пароход меньше всего напоминал собой судно. Издалека он казался просто домом посреди белого льда. Кособокий такой домик с плоской крышей и парой широких труб, с рядом черных провалов окошек и красными перилами. Впечатление портил только огромный полукруглый кожух над гребным колесом, но и его при желании можно было принять за сарай. Или — за гараж-ракушку. Поймав себя на таком сравнении, Гончар порадовался, что не имеет привычки думать вслух. Поди потом объясняй своему дотошному спутнику, что такое гараж, и что в нем хранится, и как это четырехколесная повозка может двигаться без лошади… Отсюда, с холма, видны были и пороги, за которыми река сужалась и была свободна ото льда. На черной блестящей воде вспыхивали и гасли белые буруны.
   — Как низко вода упала, — проговорил Эрни. — Совсем обмелела река. Никогда уже его не снимут. К осени ничего не останется, все растащат. Ну, посмотрел, поехали обратно?
   Степан Гончар не отвечал, продолжая вглядываться в занесенные снегом кусты. Нет, здесь негде спрятаться. Почему бандиты назначили встречу именно здесь?
   Как раз потому, что здесь негде спрятаться. Оба берега просматриваются издалека. Если Степан приедет сюда с эскадроном кавалеристов, то бандиты успеют уйти обратно в свои дикие степи, уведя с собой заложников. А там, в степях, наверняка есть овраги и перелески, где они смогут укрыться и оторваться от погони. Да и какая погоня? Наверняка лед слишком тонкий, чтобы по нему переправилась конница. К тому же у бандитов в руках профессор и его дочка. Беспроигрышный вариант.
   Они спустились к реке, и Степан встал на серый лед, по которому ветер гонял струйки снега. Кобыла несмело шагнула за ним и первым же ударом копыта проломила кромку льда.
   — Нет, подруга, оставайся-ка ты на земле. — Степан бросил повод. — Эрни, я посмотрю, что за пароход.
   — Да что там смотреть? Самый обычный, к тому же старый. Просто рухлядь, а не судно. Да ладно уж, иди. Ты же у нас моряк. Только не провались.
   Степан шаркал по льду, считая шаги. Пятьдесят до правого борта. На глаз прикинул, что примерно столько же от левого борта до другого берега.
   Он забрался на наклонившуюся палубу и неторопливо прошелся вдоль борта, заглядывая в каюты. Там, внутри, не было ничего, кроме снега и мусора, а через проломы в стенах просматривался берег.
   Со стороны кормы все стенки оказались разобранными — кто-то уже позаботился о досках и перенес их в более подходящее место, оставив голый каркас. В провале блестели медные трубки, чернел маховик, выпячивали свои бока огромные котлы. Гончар не удержался от соблазна и по шаткому скрипучему трапу спустился в машинное отделение. Вся паровая машина была на виду, но пол скрывался под водой, покрытой радужной пленкой.
   Степан оторвал болтающуюся рейку и промерил глубину. По колено. И это они называют затонувшим пароходом? Тридцать сантиметров на стороне крена, значит, по левому борту вообще сухо? Так и есть.
   — Эй, Эрни! — позвал он. — Не хочешь глянуть? Есть кое-что по твоей части.
   Даже здесь было слышно, как ворчит ирландец, боязливо ступая по льду. Он ловко забрался на борт и спросил:
   — Ну, на что тут смотреть? По-твоему, я никогда не видел развалин?
   — Только один вопрос. Сможем мы с тобой разобрать машину и перетащить к нам?
   — Ты для этого взял меня с собой? — Эрни наклонился над машинным отделением. — Разобрать? Можно. А вот перетащить…
   — Пока стоит лед, это выполнимо. Надо только все подготовить. Собрать побольше народу и лошадей. А дома мы найдем работу для машины. Лесопилку построим, к примеру.
   — Как у тебя все быстро делается, — вздохнул Эрни. — Стиви, я простой кочегар. Ни черта, можно сказать, не смыслю в паровых машинах. Зачем нам лесопилка? Лучше торчать всю жизнь за стойкой да подливать парням виски. Но с тобой ведь спорить бесполезно. Ладно, сделаем. А что мы скажем хозяевам, если они объявятся?
   — По морскому закону, все, что поднято со дна, принадлежит тому, кто поднял. А тот, кто скажет, что этот пароход не лежит на дне, пусть первый бросит в меня камень.
   — Ну, теперь-то все? Поехали домой?
   — Нет, погоди, есть еще кое-что, о чем надо с тобой договориться.
   Они полазили по пароходу еще немного, выяснили все, что было нужно, и вернулись на берег, вполне довольные результатами разведки.

16. УЛИТКИ ТОЖЕ ДЕЛАЮТ ЭТО

   Поздно вечером, закончив долгий разговор с шерифом и Харви Дрейком, Степан поднялся в свою комнатушку. Открыл окно и долго стоял, вглядываясь в черное небо и глубоко вдыхая влажный воздух, еще морозный, но уже с запахами пробуждающейся земли. Он стоял, голый по пояс, и ждал, когда же наконец ему станет по-настоящему холодно. Такие процедуры с воздушным охлаждением Степан Гончар устраивал себе почти каждый вечер. Только когда от холода начиналась неукротимая дрожь по всему телу, Степан ложился под колючее одеяло и, постепенно согреваясь, засыпал и спал без сновидений.
   Если же он иногда забывая приготовиться ко сну подобным образом, расплата бывала мучительной.
   Дело в том, что ему снился один и тот же сон. С небольшими вариациями, но один и тот же. Ему снился Сиплый. Снова и снова вырастала его черная фигура в проеме шатра и после выстрела исчезала. И снова и снова Степан обыскивал его, шаря по карманам и переворачивая непослушное тело. И снова и снова Сиплый вдруг издавал стон.
   Оказывается, он не убит, он всего лишь ранен! Бурная радость охватывала Степана в этот миг. Он усаживал Сиплого на снегу, подносил к его губам кружку горячего кофе, и раненому становилось все лучше и лучше. Наконец он мог уже подняться на ноги и, держась за плечо Степана, брел по снегу к своей лошади. Степан иногда подсаживал его, иногда поддерживал стремя, но каждый раз Сиплый взбирался в седло и бессильно ложился грудью на шею кобылы. "Доедешь?" — участливо спрашивал Степан, и Сиплый поворачивал к нему серое лицо с разлохмаченной бородой… Вместо глаз у него возникали черные дыры, и рот вдруг проваливался тоже, исчезал нос — и вот уже безобразный оскаленный череп глядит на Степана. Лошадь трогается, и голый скелет всадника рассыпается на глазах, и Степан мучительно пытается оттереть снегом руки от липкой крови, и плачет, словно потерял самого близкого человека.
   Вот такой веселый сон поджидал Гончара почти каждую ночь.
   Он уже начал засыпать, когда дверь тихонько скрипнула, и через секунду Саби юркнула к нему под одеяло. Сквозь тонкую рубашку Степан чувствовал жар ее хрупкого тела. Он неподвижно лежал на спине, а она прижалась сбоку, гладя его по груди и слегка покалывая ноготками.
   — Ты спишь голый. Ты умываешься снегом. Ты настоящий шайен. А это что?
   — Это называется "трусы".
   — Ты холодный и жесткий. Ты сердишься на меня? Ты очень хочешь спать? Спи. Закрой глаза и не шевелись.
   Он долго лежал с закрытыми глазами, которые сами иногда широко открывались, а потом зажмуривались. Когда Саби легла на него, он не выдержал и обхватил ее руками, но она резко шлепнула по ним, и он снова застыл неподвижно. Ее тело тоже почти не двигалось, и тем не менее все получилось просто превосходно.
   Она шепнула:
   — Вот так это делают улитки.
   — Никогда не подсматривал за улитками.
   — Тихо, тихо, не надо ничего говорить…
   Они оба перевернулись на бок, продолжая сжимать друг друга в объятиях и вздрагивая всем телом одновременно, но все реже и реже.
   Наконец она глубоко и облегченно вздохнула и сказала:
   — Как хорошо. Почему мы так долго ждали?
   — Я думал, у тебя траур, — сказал Степан первое, что пришло на ум.
   — Никакого траура. Муж убил себя сам. Это все равно что он меня бросил, а не умер.
   — Ну, есть еще причина. Я же не мог накинуться на тебя просто потому, что мы оказались под одной крышей. Надо было как-то подготовить это дело. Ухаживать. Твой муж ухаживал за тобой?
   — Да, конечно.
   — Как? Если тебе тяжело вспоминать, то…
   — Нет, мне легко это вспоминать. Мой муж и Майвис приехали на ферму, где я жила у хозяина. Они были скаутами. Солдаты спали в доме, а шайены — в конюшне. Я заметила, что один из шайенов все время смотрит на меня, когда я прохожу через двор. На закате я вышла на крыльцо. Он сидел рядом, под деревом, и курил трубку. "Хочешь покурить?" — спросил он. Я отказалась. "Ты отказываешься потому, что не хочешь прикасаться к моей трубке", — сказал он. "Нет, — ответила я, — просто не умею курить". Он отвернулся, и я поняла, что он обиделся. Тогда я взяла его трубку и первый раз в жизни затянулась. Утром он увез меня. Вот и все. Мои родители не были против, хотя обычно у нас по-другому выходят замуж. Девушка не видит жениха, а жених не знает, кто станет его женой. Все решают старики. Если же молодоженам не понравится жить вместе, они всегда могут расстаться, и никто не обижается. Но мой муж был хорошим мужем. Если бы он не заболел, мы бы не расстались. А как у вас ухаживают?
   — По-разному, — с неохотой ответил Степан. — Просто тратят деньги. Чем больше потратишь денег, тем лучше ты ухаживаешь. Да я уже и забыл, как это делается.
   — Ты хорошо ухаживал за мной. Убил медведя и принес к моему очагу. Это самое лучшее ухаживание. Этот медведь нас поженил.
   — Нет, — сказал Степан. — Это твоя "улитка" нас поженила.
   Она тихо рассмеялась и лизнула его в ухо, и он задрожал от новой волны возбуждения. Саби вдруг выскользнула из его рук и соскочила с кровати, шлепнув босыми ногами по полу. Она сорвала с него одеяло и расстелила на полу. Вытянула из-под его головы подушку, бросила поверх одеяла и села на нее, стягивая с себя рубашку через голову. Ее маленькие груди с черными сосками торчали в разные стороны, и он потянулся к ним обеими руками.
   — Иди, иди сюда, — шептала Саби. — Кроме улиток, есть еще и медведи, есть еще и рысь, и бык, и кабан… Иди, иди сюда…
   Когда он проснулся, ее уже не было рядом. Степан поднял голову и увидел, что черное небо в окне сменилось густо-синим. Пора вставать.
   Внизу он застал шерифа Коннели. Тот, засучив рукава красной нательной рубахи, чистил шомполом длинный ствол винтовки. Два винчестера лежали на соседнем столе, и там же блестела россыпь патронов.
   — Чего так рано? — Коннели вставил в отверстие ствола под откинутым затвором изогнутую трубку и с силой подул в нее.
   — Хочу собрать меха. Может, обернуть их мешковиной?
   — Нет, зачем? Пусть издалека будет видно, что ты везешь не какие-то мешки, а то, что нужно.
   Коннели пощелкал затвором и положил винтовку на соседний стол.
   — Хороший мушкет, — сказал он. — Да больно тяжелый. Откуда у тебя этот "спрингфилд"?
   — Забрал после стычки.
   — На нем шесть зарубок. Твои? Или прежнего хозяина?
   — Не мои.
   — Солдаты обычно зарубок не оставляют, значит, винтовка бандитская, — рассудил шериф. — Сдается мне, Питерс, что ты давно уже промышляешь охотой за скальпами. Только почему-то скрываешь это. Дело твое. Каждый зарабатывает как может. Стыдиться тут нечего.
   — Я не стыжусь, — сказал Степан Гончар.
   — Тогда почему не рассказываешь ничего? Можешь не отвечать, я и сам все понимаю.
   Коннели засунул пальцы под широкие подтяжки и прошелся по залу, ногой поправляя стулья.
   — У меня было что-то вроде такого. Не мог говорить об этом. И никому не рассказывал. Даже однажды не пошел за деньгами в суд, когда пристрелил одного подонка. Молодой был, глупый. А ведь ничего грешного в нашем деле нету, Питерс. Что положено в твоем штате за убийство? Виселица? А за двойное убийство? А за шесть убийств? Нет никакой разницы между петлей и пулей, если они очищают землю от убийц. Просто пуля это делает быстрее и без лишних проволочек.
   — Я тебя понял, — сказал Степан. — Но ты слишком хорошо обо мне думаешь. Если тебе кажется, что я что-то скрываю, так у меня просто характер такой. Не привык ни с кем делиться.
   — Тоже правильно. У каждого своих забот хватает. Да только людям всегда хочется получше знать человека, с которым они идут под пули. Я вот, к примеру, просто исполняю свои служебные обязанности. А ты-то зачем идешь? Почему ты сразу не отдал эти шкуры, раз их требует профессор?
   — Профессор ничего не требует. Он просит, чтобы ему помогли. Вот я и помогу ему. Ясно же, что как только бандиты получат шкуры, они избавятся от Фарбера. Могут просто отпустить, а могут и убить.
   — Отпустить? Не могут, — уверенно сказал шериф. — Но ты недоговариваешь, Питерс. Ни за что не поверю, что ты такой ангелочек. Ты же сам видишь, что у тебя почти никаких шансов. И все равно лезешь в драку ради совершенно чужого человека. Что-то должно тебя толкать на это. Вот я и ломаю голову — что это за штука?
   — А зачем вообще люди лезут в драку?
   Степан произнес это почти машинально, посчитав свой вопрос риторическим. Но шериф Коннели недаром получал свои тридцать долларов в месяц. Он был настоящий шериф. И у него были ответы на любые вопросы, особенно на риторические.
   — Почему люди лезут в драку? Первая причина — глупость. Вторая — гордость. Но с возрастом эти причины отпадают. Остается последняя причина — деньги.
   — И все?
   — Все.
   Степан Гончар задумчиво погладил отполированный приклад винтовки. Возможно, шериф прав. Он хорошо знает жизнь. По крайней мере, он думает, что хорошо ее знает.
   Но жизнь гораздо сложнее, чем может себе представить даже самый мудрый шериф. И Степан сказал:
   — Ты прав. Совершенно прав. Деньги — это последняя причина для драки. Но есть еще самая первая причина, изначальная. Люди дерутся, когда им приходится защищать свою жизнь.
   — Свою? Да, согласен. Но на тебя ведь никто не нападает, так?
   — Так-то оно так… Но во что превратится моя жизнь, если из-за меня убьют девочку?
   Шериф Коннели оттянул подтяжки и громко хлопнул ими по груди.
   — Черт бы тебя побрал, Питерс. Верно Эрни говорит, тебя не переспоришь. Давай заряжай винчестеры, не стой без дела.

17. ЗА СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЛЛАР

   Связки бобровых шкур Степан нагрузил на пегую кобылу, а сам поехал на серой. Он помнил, что серая лошадь не боится выстрелов, и надеялся, что она никуда не убежит, если во время перестрелки оставить ее без присмотра.
   Он прибыл на место задолго до полудня — карманные часы, которые дал ему Эрни, показывали одиннадцать. Но у реки его уже поджидал тот самый "работник Фарбера" с обрезом дробовика.
   На другом берегу стоял в окружении нескольких всадников фургон, запряженный четверкой лошадей.
   — Ты так торопишься избавиться от мехов? — насмешливо спросил "работник".
   — Хочу побыстрее рассчитаться с профессором, — ответил Степан. — Он мне должен заплатить за доставку.
   — Ну, пойдем, рассчитаетесь.
   — Куда? Лед не выдержит лошадей.
   — Само собой. Скидывай шкуры. Ты потащишь их волоком.
   Серая кобыла переступала, двигаясь боком, пока Степан неловко слезал с нее, и остановилась у самого льда, закрыв собой "работника" от взглядов всадников на другом берегу.
   — А где профессор? — Степан отвернулся, развязывая узел, которым навьюченные меха крепились к седлу.
   — Сидит в фургоне.
   — Тебя как зовут?
   — Меня? Трапс. Сэм Трапс, слыхал про такого?
   — Еще бы! Сэм, могу я тебя просить об одном одолжении?
   — Ну, проси.
   — Положи дробовик. Тебе так удобнее будет.
   Лицо Трапса вытянулось, когда он увидел, что из-под мехов на него глядит ствол кольта. Он стоял неподвижно несколько секунд, потом медленно снял с плеча ремень дробовика. Опустил руку, и ружье упало на снег.
   — Ты что затеял, Питерс?
   — Просто не люблю таскать тяжести. Повернись спиной.
   — Сейчас я крикну ребятам, и они пришьют твоего профессора. И дочку тоже, — прохрипел Трапс, поворачиваясь.
   — Ну и что? — Степан накинул ему на горло лямку холщовой сумки. — Нам с тобой от этого ни холодно, ни жарко. Ты только, когда будешь кричать, не дергайся, ладно? У тебя за спиной динамит. Не слишком тяжело? На горло не давит? Поправь, вот так. А теперь пошли.
   Степан поднял с земли обрез, переломил, выбросив патроны, и снова повесил ружье на плечо Трапса.
   — Кстати, имей в виду. В этих шкурах тоже припрятан динамит. Если взорвется, меха могут и попортиться. Ну а уж про то, как попортишься ты, лучше не думать. Вперед. Смелее, смелее!
   Он вложил веревку в дрожащие руки Трапса, и тот, осторожно ступая полусогнутыми ногами, потащил за собой по снегу связку мехов. Другая связка, поменьше, свисала с плеча Степана, прикрывая кольт.
   — Ты чокнутый, Питерс, чокнутый, — твердил Трапс, шаркая по льду. — Чего тебе надо? Хочешь получить деньги за весь товар?
   — А тебе чего надо?
   — Мы просто делаем то, за что нам заплатили.
   — Мне тоже заплатили.
   — Кто? Дружки профессора? Так мы тебя перекупим. Ты отчаянный парень, Питерс. Иди к нам, не пожалеешь.
   — Вряд ли вы сумеете меня перекупить.
   — Не сомневайся, сумеем. Получишь приличную долю. Ну, сколько тебе заплатили, сколько?
   — Ты не поверишь, Сэм. Ровно один доллар. Один серебряный доллар.
   Трапс остановился и злобно оглянулся на Степана:
   — Я же говорю, ты чокнутый!
   — Не останавливайся, а то лед проломится, — посоветовал Гончар.
   Когда они дошли до затонувшего парохода, Степан приказал:
   — Стой. Позови старшего.
   Трапс сложил ладони рупором и закричал:
   — Остин! Эй, Остин!
   Один из всадников, на приметной белой лошади, приблизился к самой кромке льда.
   — Какого черта, Сэм? — донесся его голос. — Чего ты там встал?
   Степан легонько толкнул Трапса стволом в спину и приказал:
   — Лечь! Ноги шире. Руки в стороны.
   Подождав, когда тот, кряхтя и чертыхаясь, разляжется на льду, Гончар присел над ворохом шкур и поднял над головой связку динамитных патронов.
   — Эй, Остин! — крикнул он. — Тебе видно, что у меня в руке? Это динамит. У меня тут семь фунтов динамита! Тебе все еще нужны бобры? Тогда иди сюда, поговорим.
   "Сейчас они просто развернутся и уедут, — от этой мимолетной мысли Степана бросило в жар. — И что тогда делать? Бежать за ними, кричать, что это всего лишь шутка? Стрелять? Застрелиться?" Но он недооценил размеры бандитской гордости.
   — Остин Юдл никогда не прочь поговорить, — выкрикнул всадник, спрыгивая на лед.
   Он повернулся к своим спутникам и поднял руку, останавливая их. Они обменялись несколькими фразами, и Степан расслышал, как Остин рявкнул: "Я сказал, ждите!" Гончар сидел на корточках за холмиком из черных блестящих шкур, глядя, как Остин приближается к нему, звонко царапая лед подкованными каблуками и небрежно заложив пальцы за оружейный пояс. Он остановился, не дойдя десятка шагов, и опустил руки. Теперь его ладонь касалась рукоятки револьвера в набедренной кобуре.
   Гончар был уверен, что если он направит свой кольт на Юдла, то получит пулю в лоб раньше, чем коснется курка. Но он и не собирался соревноваться в быстроте стрельбы. Его курок уже был взведен, и ствол упирался в динамитные патроны. Остин Юдл, несомненно, знает, как ведет себя динамит, когда по нему стреляют.
   Юдл вернул свои руки на пояс и сплюнул под ноги.
   — Эй, Сэм, яйца себе не отморозишь? Что ты там делаешь на льду?
   — Он молится, — сказал Степан. — Послушай, Остин. Мне сказали, что профессор хочет получить свои меха. Я не против. Вот они здесь, все до последнего волоска. Но есть одна проблема. Профессор еще не заплатил мне.
   — Из-за такого пустяка ты тут устроил целое представление? — удивился Остин Юдл. — Сколько он тебе должен?
   — Это коммерческая тайна. Я буду говорить об этом только с ним.
   — Пойдем, там и поговорите, в дилижансе, — предложил Юдл.
   — Неохота так далеко тащиться. Пусть лучше док сам сюда подойдет. Вместе с дочкой. И пусть с ними будут их проводники, Гарри и Дуглас.
   — Больше ты ничего не хочешь?
   — Хочу. Но об этом поговорим в следующий раз.
   Остин Юдл улыбался, оглядывая кучу мехов. Его вытянутое смуглое лицо с пышными усами было спокойно и неподвижно, как маска. Степан мог только догадываться, о чем сейчас думает бандит. Ему очень нужны эти меха. Если сейчас взорвутся семь фунтов динамита, меха сильно пострадают, к тому же уйдут под лед, а сам Юдл этого даже не успеет увидеть, разве что с высоты птичьего полета. Значит, надо как-то избежать взрыва. Значит, надо уступить.
   Возможно, что Юдл и в самом деле думал примерно так. Но вслух он сказал нечто из другой оперы:
   — Так ты и есть тот самый Питерс, моряк с восточного берега? Говорят, ты ловкий стрелок.
   — Пустое. Самые ловкие мои стрелки сейчас разглядывают тебя через прицел.
   Карие глаза Юдла прищурились, когда он оглядывал берег.
   — Ты, Питерс, наверно, любишь в покер играть? Твои стрелки — блеф. С чего бы им держать меня на мушке? Мы вроде не собирались стрелять друг в друга. Мы собирались просто обменять товар. Питерс, я не скупщик пушнины. Я такой же посредник, как и ты. Зачем нам ссориться из-за каких-то бобров?
   — Да разве мы ссоримся? Отпусти людей, Остин. Как только они подойдут ко мне, Сэм встанет и потащит меха к тебе. Мы дойдем до берега, и он дойдет до берега. Мы поедем в свою сторону, а вы — в свою. Все очень просто, и никто не будет обижен.
   — О'кей. — Остин Юдл сплюнул под ноги. — Уважаю таких ребят. Ты все рассчитал, Питерс. Хорошая у тебя голова. Даже жалко будет засадить в нее пулю. Впрочем, я приготовлю для тебя хорошую пулю. Серебряную. Нет, золотую. Мой усопший брат достоин золота, а не серебра. Это ведь ты застрелил Фрэнка?