Уж я-то не впадал в отчаяние всякий раз, когда ученый профессор делал отбор для ящика-убийцы. Легким взмахом своего карандаша он отмечал крыс, которые могут быть предложены науке. Такое мужество. Такая тонкость. Ученый-профессор имеет невероятно мудреные статьи, поддерживающие его репутацию, и, безусловно, он - мой кумир. На мой взгляд, он истинный супермен, обладающий передовыми методами подготовки и производства скелетов.
Подняв крышку ящика-убийцы, я позволяю себе высунуть наружу лишь кончик носа. Принюхиваюсь. Раздраженные бунтовщики ищут меня где-то в другой части лаборатории.
Скрытно вылезаю и мягко опускаю крышку. Мне предстоит отсечь не одну шею, прежде чем закончится эта ночь, дорогие студенты. Вы только следуйте, прямо по полу, за доктором Рэт. И старайтесь улавливать малейшие колебания воздуха своими усами. Мы крадемся тайком. Хорошо ли наточен ваш скальпель? Предстоит очень деликатная работа, посвященная памяти Клода Бернара. Может быть и я буду достоин его благословения в эту ночь из ночей, самую мрачную ночь доктора Рэт.
– Привет, здоровяк…
– Что? Кто… чт…
Красавица-крыса, семейство норвегикус, стояла у двери, имитирующей нору.
– Входи и получи немного удовольствия.
Она медленно двинулась ко мне, раскачивая бедрами и соблазнительно помахивая хвостом.
– Очень сожалею, я просто восхищен устройством твоей норы, но я…
– Входи и просто обнюхай ее.
Она подергивала задними лапами и изгибала дугой спину. Я смог только лишь несколько раз втянуть носом воздух, чтобы поддержать свой дух.
– Да, да, милый, запах есть. А теперь, дай мне твою лапу…
О, моя добродетель, я возбужден этой крысой. Я даже не знал, что во мне может быть нечто подобное. Я лишь могу слегка погладить лапой область ее половых органов, как описано в статье Кларка и Бриджеса, на стр… на…
– О, крыска, ты такой плохой.
– Я? На самом деле? Да я никогда… я не…
– Ах, милый, идем… быстро.
Она нырнула в свою нору! А я дрожу с головы до хвоста, с… непреодолимым желанием… покрутиться около входа в ее нору! Да, я бегаю кругами, гоняясь за ее запахом, который она распространяла вполне умышленно. Ох… ох…
– Входи… сюда!
Она обмотала свой хвост вокруг моей шеи и затащила меня в нору. Ее нора - это весьма восхитительная система туннелей, уходящих в насыпь из грязи и мусора, которые ученый-профессор натаскал в лабораторию. Мы уходили все глубже и глубже, туда, куда она вела меня, обернув хвостом кончик моего носа.
– Я чувствую, что должен сказать тебе, я имею в виду, ты должна знать, что у меня не было никаких… что я был…
– Пожалуйста, милый, не сейчас.
Она продолжала тащить меня в темноту своей разветвляющейся норы. Идти было легко, путь свободен от камней. Вот вполне опрятное небольшое пространство. Нужно написать об этом статью и отправить ее в социологический отдел. Им нравятся подобные вещи. Теперь она подкатила носом комок грязи, закрывший вход в ее нору.
– Теперь никто не помешает нам, дорогой.
Затыкание норы - это высшая деятельность, согласно Аткинсону и Девису ("Изучение социологии на транспорте", 1956). Я получил золотые россыпи из сопутствующих этому факту деталей, но эта красотка вряд ли даст мне шанс сделать хоть какие-нибудь записи, да еще в трех экземплярах, и я обнаружил, что приближаюсь к ней, топая лапами по земляному полу норы.
Негнущиеся напряженные лапы… выгнутая дугой спина… топанье… теперь остается сделать несколько прыжков в ее сторону, которые повторяет и она, отскакивая назад. Она топает, мы топаем вместе, подпрыгивая и вращаясь. Одна задняя лапа в воздухе, теперь другая, поворот, вращение, еще и еще.
– Милый, а ты и в самом деле можешь танцевать.
– Я лишь чуть-чуть научился этому.
В этой норе все пропитано ее запахом. Он возбуждает мои яйца. Если бы только они были у меня… если бы только… если бы только…
– А ну, давай, здоровяк, укуси меня слегка за шею.
Она поворачивается кругом и прижимается грудью к земле. Как она красива, с выгнутой спиной и раскинутыми задними лапами. Ее голова высоко задрана, и я не могу устоять от соблазна, чтобы наклониться и чуть-чуть погрызть ее шею.
Наши тела соприкасаются.
– Ну, а теперь входи, милый, сейчас же!
Она вращает задом, поднимает хвост. Я… Я… пытаюсь… пытаюсь…
– Милый, задвигай его ко мне. Заколачивай, прямо сейчас!
Я пытаюсь сделать это… но безуспешно… безуспешно… пенис не наполняется кровью и поддерживающая кость не дает никакой поддержки. (Сравните с: "Кастрированная крыса", Бентли и Свен, 1956.)
– Милый, у тебя что-то не в порядке! - Она неожиданно отползает в сторону, лишая меня равновесия, самым обычным образом. Но в отличие от настоящего самца, я не сижу здесь, счастливо вылизывая свой пенис. Все, что я могу сделать, так это несколько профессиональных записей, которые принесут мне гораздо больше подъема и удовлетворения, когда я увижу их опубликованными в сборнике "Наука сегодня".
Она внимательно разглядывает меня.
– Милый, да есть ли у тебя…
– Я многим обязан ученому-профессору за то, что он позволил мне принять участие в эксперименте по выхолащиванию, которому я подвергся вскоре после своего рожденья. Без такого сотрудничества и содействия университета эта статья была бы просто невозможна.
– Хорошо, я очень нетерпелива, дорогой, и мне придется раздобыть крысу-солдата, который сможет сделать это.
– Бесполезные удовольствия, длящиеся всего лишь секунду.
– Да, милый, но мы можем делать это тысячу раз за ночь, а это не так уж и плохо…
Она выскользнула из норы, и скоро это место заполнится солдатами. Я знаю этот сценарий. Коллинз и Моффит описали его очень подробно в своей монографии. Крысы будут лезть во все входы, драться, ссориться, щелкать зубами. Мне нужно убираться отсюда, пока еще есть возможность.
Вновь бегу по туннелям, сквозь грязь, расчищая путь лапами и отбрасывая в сторону камни. Мне хотелось бы, с чисто научной точки зрения, суметь удовлетворить ее, чтобы лучше постигнуть все мельчайшие нюансы проникновения.
***
***
***
***
***
Подняв крышку ящика-убийцы, я позволяю себе высунуть наружу лишь кончик носа. Принюхиваюсь. Раздраженные бунтовщики ищут меня где-то в другой части лаборатории.
Скрытно вылезаю и мягко опускаю крышку. Мне предстоит отсечь не одну шею, прежде чем закончится эта ночь, дорогие студенты. Вы только следуйте, прямо по полу, за доктором Рэт. И старайтесь улавливать малейшие колебания воздуха своими усами. Мы крадемся тайком. Хорошо ли наточен ваш скальпель? Предстоит очень деликатная работа, посвященная памяти Клода Бернара. Может быть и я буду достоин его благословения в эту ночь из ночей, самую мрачную ночь доктора Рэт.
– Привет, здоровяк…
– Что? Кто… чт…
Красавица-крыса, семейство норвегикус, стояла у двери, имитирующей нору.
– Входи и получи немного удовольствия.
Она медленно двинулась ко мне, раскачивая бедрами и соблазнительно помахивая хвостом.
– Очень сожалею, я просто восхищен устройством твоей норы, но я…
– Входи и просто обнюхай ее.
Она подергивала задними лапами и изгибала дугой спину. Я смог только лишь несколько раз втянуть носом воздух, чтобы поддержать свой дух.
– Да, да, милый, запах есть. А теперь, дай мне твою лапу…
О, моя добродетель, я возбужден этой крысой. Я даже не знал, что во мне может быть нечто подобное. Я лишь могу слегка погладить лапой область ее половых органов, как описано в статье Кларка и Бриджеса, на стр… на…
– О, крыска, ты такой плохой.
– Я? На самом деле? Да я никогда… я не…
– Ах, милый, идем… быстро.
Она нырнула в свою нору! А я дрожу с головы до хвоста, с… непреодолимым желанием… покрутиться около входа в ее нору! Да, я бегаю кругами, гоняясь за ее запахом, который она распространяла вполне умышленно. Ох… ох…
– Входи… сюда!
Она обмотала свой хвост вокруг моей шеи и затащила меня в нору. Ее нора - это весьма восхитительная система туннелей, уходящих в насыпь из грязи и мусора, которые ученый-профессор натаскал в лабораторию. Мы уходили все глубже и глубже, туда, куда она вела меня, обернув хвостом кончик моего носа.
– Я чувствую, что должен сказать тебе, я имею в виду, ты должна знать, что у меня не было никаких… что я был…
– Пожалуйста, милый, не сейчас.
Она продолжала тащить меня в темноту своей разветвляющейся норы. Идти было легко, путь свободен от камней. Вот вполне опрятное небольшое пространство. Нужно написать об этом статью и отправить ее в социологический отдел. Им нравятся подобные вещи. Теперь она подкатила носом комок грязи, закрывший вход в ее нору.
– Теперь никто не помешает нам, дорогой.
Затыкание норы - это высшая деятельность, согласно Аткинсону и Девису ("Изучение социологии на транспорте", 1956). Я получил золотые россыпи из сопутствующих этому факту деталей, но эта красотка вряд ли даст мне шанс сделать хоть какие-нибудь записи, да еще в трех экземплярах, и я обнаружил, что приближаюсь к ней, топая лапами по земляному полу норы.
Негнущиеся напряженные лапы… выгнутая дугой спина… топанье… теперь остается сделать несколько прыжков в ее сторону, которые повторяет и она, отскакивая назад. Она топает, мы топаем вместе, подпрыгивая и вращаясь. Одна задняя лапа в воздухе, теперь другая, поворот, вращение, еще и еще.
– Милый, а ты и в самом деле можешь танцевать.
– Я лишь чуть-чуть научился этому.
В этой норе все пропитано ее запахом. Он возбуждает мои яйца. Если бы только они были у меня… если бы только… если бы только…
– А ну, давай, здоровяк, укуси меня слегка за шею.
Она поворачивается кругом и прижимается грудью к земле. Как она красива, с выгнутой спиной и раскинутыми задними лапами. Ее голова высоко задрана, и я не могу устоять от соблазна, чтобы наклониться и чуть-чуть погрызть ее шею.
Наши тела соприкасаются.
– Ну, а теперь входи, милый, сейчас же!
Она вращает задом, поднимает хвост. Я… Я… пытаюсь… пытаюсь…
– Милый, задвигай его ко мне. Заколачивай, прямо сейчас!
Я пытаюсь сделать это… но безуспешно… безуспешно… пенис не наполняется кровью и поддерживающая кость не дает никакой поддержки. (Сравните с: "Кастрированная крыса", Бентли и Свен, 1956.)
– Милый, у тебя что-то не в порядке! - Она неожиданно отползает в сторону, лишая меня равновесия, самым обычным образом. Но в отличие от настоящего самца, я не сижу здесь, счастливо вылизывая свой пенис. Все, что я могу сделать, так это несколько профессиональных записей, которые принесут мне гораздо больше подъема и удовлетворения, когда я увижу их опубликованными в сборнике "Наука сегодня".
Она внимательно разглядывает меня.
– Милый, да есть ли у тебя…
– Я многим обязан ученому-профессору за то, что он позволил мне принять участие в эксперименте по выхолащиванию, которому я подвергся вскоре после своего рожденья. Без такого сотрудничества и содействия университета эта статья была бы просто невозможна.
– Хорошо, я очень нетерпелива, дорогой, и мне придется раздобыть крысу-солдата, который сможет сделать это.
– Бесполезные удовольствия, длящиеся всего лишь секунду.
– Да, милый, но мы можем делать это тысячу раз за ночь, а это не так уж и плохо…
Она выскользнула из норы, и скоро это место заполнится солдатами. Я знаю этот сценарий. Коллинз и Моффит описали его очень подробно в своей монографии. Крысы будут лезть во все входы, драться, ссориться, щелкать зубами. Мне нужно убираться отсюда, пока еще есть возможность.
Вновь бегу по туннелям, сквозь грязь, расчищая путь лапами и отбрасывая в сторону камни. Мне хотелось бы, с чисто научной точки зрения, суметь удовлетворить ее, чтобы лучше постигнуть все мельчайшие нюансы проникновения.
***
– А где все собираются, мама?
– В том месте, где люди воздали должное медведям.
Возможно, там будет и он, сильный черный самец, который покрыл меня, взволновав мое сердце. В то время в долину пришла весна. Я оставила свой запах там, где он мог легко найти его, и прислушивалась, как он идет сквозь сосны, слышала его рычание и скрежет высоко поднятых когтей, когда он царапал деревья. Он царапал их высоко, гораздо выше, чем мне доводилось видеть это раньше.
– У свалки, мама? Это произойдет там?
Но я не останавливалась, потому что не хотела, чтобы он слишком быстро нашел меня. Быстро, но не слишком. От этого его желание должно быть только сильнее, и я продолжала движение. Я перешла через горную речку, но оставила свой запах на камнях. Он не будет беспокоить рыбу, потому что сейчас все лососи поднялись вверх по течению. Вот он вошел в воду. Я наблюдала за ним сверху, стоя на высоком берегу. Меня окружали растущие здесь небольшие деревца. А он не мог меня видеть. Но я могла видеть его: он стоял в воде, нюхая воздух, потому что знал: я где-то рядом. Я видела, каким огромным он был еще тогда, до того, как оставил свои царапины на деревьях.
Я подумала, что мы соединились бы на самом берегу, потому что здесь много мягкого мха, но что-то вздрогнуло у меня внутри, когда он выпрыгнул из воды и взобрался на берег.
– И все другие медведи тоже будут там, мама?
– Да, я так думаю.
Но был ли он все еще в этом лесу? Здесь есть и другие, дальние леса, а я знаю, что он любит бродить и странствовать. Возможно, он встречается у какой-нибудь другой свалки, далеко отсюда, с множеством других самок, обнюхивающих его. Эти мысли вызывают у меня странное ощущение, сама не знаю почему.
– И еноты тоже будут там?
Когда я увидела, как он взбирается на берег, то побежала так быстро, как только могла. Я слышала только стук собственного сердца, да треск веток вокруг себя. Его рев стоял над всей долиной, когда он поднимался вверх. Я знала, что он догонит меня, но не могла остановиться.
– Взгляни, мама, вот и олени! Ты когда-нибудь видела их так много?
Я могла слышать, как он нагонял меня сзади, двигаясь гораздо быстрее. Затем я остановилась, стараясь не казаться испуганной. Он шел прямо сквозь лес, его грудь тяжело вздымалась. Ветер обдувал его, донося до меня его запах. Я чувствовала себя испуганным новичком. Его шаги замедлились, когда он подошел ближе. Я словно ощущала вкус сотового меда, когда он приближался ко мне, это было как сладость и мучение, восхищение и испуг, запрет и, тем не менее, невозможность сопротивления. Я заревела, и он ответил мне, начиная ходить кругами.
Мы медленно брели сквозь чащу, через поваленные деревья. Его пасть была открыта, и язык свешивался наружу. Но он не устал, нисколько. А я вся дрожала внутри. Я видела характерное темное пятно на его шее. Он сказал, что это был выстрел, выстрел охотников. Тогда он убежал, преследуемый собаками, которые так и не смогли поймать его. Он говорил, что затыкал рану пригоршнями сосновых игл. Это необходимо делать, если тебя ранят, чтобы остановить кровь и заставить ее свернуться. Да, к самому вечеру он утомил этих собак, а сам продолжал бежать еще целую ночь.
– Ой, мама, смотри-ка, сурки!
Итак, он ходил кругами вокруг меня, а потом так быстро прыгнул, что я заметила лишь расплывающееся пятно. Он удерживал меня в лапах, таких же могучих и крепких, как огромные деревья. Мое тело неистовствовало, и я рычала, когда он входил в меня, а затем, совсем неожиданно, моя свирепость куда-то исчезла. Нас окружали цветы. Я вновь чувствовала себя детенышем, когда он наслаждался мной. Я чувствовала, как будто вся его жизнь проходит через меня. Я тут же узнала все секреты его путешествий, в один миг все узнала о нем, или думала, что узнала, хотя возможно, что мы никогда полностью не узнаем, что на сердце у старого самца. Я знала, что он силен и не боится ничего: ни людей, ни собак, ни мрачных теней, движущихся в ночном лесу. Возможно, он чувствовал все, что было известно мне, и забирал все это с собой.
– Мама, как много лисиц! Посмотри на их удивительные хвосты! Ты видела когда-нибудь столько лисиц? Наверное, собирается чудесная встреча!
Затем мы шли медленно рядом, касаясь друг друга телами. От осознания, что нам предстоит расстаться, меня наполняло ощущение горькой радости. Но он заставил меня избавиться от этого чувства, и я, подчиняясь, побежала вместе с ним, без размышлений и чувств, и только наши тела плавно двигались среди весенних цветов.
– Я вижу дым над свалкой, мама! А сколько там лосей! Не правда ли, как замечательно они выглядят, мама, какие они высокие…
На лугу был старый фруктовый сад. Мы лежали рядом под яблонями. Бутоны уже распустились, и деревья стояли все в белом, душистом цвету. Мы лежали на солнце. Я даже сейчас могла чувствовать тяжесть его тела рядом с собой. Ласточки с развалившегося амбара носились над нами, поддразнивая нас, потому что они видели, какими умиротворенными мы были. На какое-то время я почувствовала, что стала такой же легкой как ласточка, с ярко сверкающей белой грудкой. Он внимательно смотрел на меня, говоря одними глазами, как может говорить только старый самец, охватывая всю громаду своей территории, не пропуская самых мельчайших подробностей, которые радовали его, например, шорохи крота, торопливо рывшего свои ходы с наступлением весны. Он говорил, что ему нравится слушать, как быстро копает весной крот. Он роет свои ходы весной гораздо быстрее, чем в другое время, он с силой выбрасывает грязь, потому что роет проход к самке!
– Мамочка, когда мы придем к свалке, я смогу порыться в жестяных баках?
Мы оставили луг и пошли по мягкой сырой земле, к тому месту, где я показала ему бьющий из земли ключ. Рыба там была очень мелкой и вся разбежалась, как только увидела нас. Там мы напились. Вода поднималась вверх через мягкую грязь, издавая слабое журчание. Я сделала несколько глотков. А когда подняла голову, он уже исчез. Старые самцы ходят бесшумно. Они уходят очень тихо, когда покидают вас. Где-то высоко, на самом ветру, порхал дятел. Я сидела некоторое время, прислушиваясь к шуму его крыльев, издававших высокий звуковой тон, уставившись в бурлящую воду. Я сидела так тихо, что все маленькие рыбешки опять вернулись, не заметив меня, но я не беспокоила их.
– Мама, а вот и скунсы! Их целая цепочка! Мы не будем подходить к ним близко, чтобы не получить плевок в глаз.
Но позже я отправилась следом за ним, без всякой надежды отыскать его, ведь я знала, что он ушел. Высоко на дереве я нашла отметки его когтей и не смогла дотянуться до них.
– В том месте, где люди воздали должное медведям.
Возможно, там будет и он, сильный черный самец, который покрыл меня, взволновав мое сердце. В то время в долину пришла весна. Я оставила свой запах там, где он мог легко найти его, и прислушивалась, как он идет сквозь сосны, слышала его рычание и скрежет высоко поднятых когтей, когда он царапал деревья. Он царапал их высоко, гораздо выше, чем мне доводилось видеть это раньше.
– У свалки, мама? Это произойдет там?
Но я не останавливалась, потому что не хотела, чтобы он слишком быстро нашел меня. Быстро, но не слишком. От этого его желание должно быть только сильнее, и я продолжала движение. Я перешла через горную речку, но оставила свой запах на камнях. Он не будет беспокоить рыбу, потому что сейчас все лососи поднялись вверх по течению. Вот он вошел в воду. Я наблюдала за ним сверху, стоя на высоком берегу. Меня окружали растущие здесь небольшие деревца. А он не мог меня видеть. Но я могла видеть его: он стоял в воде, нюхая воздух, потому что знал: я где-то рядом. Я видела, каким огромным он был еще тогда, до того, как оставил свои царапины на деревьях.
Я подумала, что мы соединились бы на самом берегу, потому что здесь много мягкого мха, но что-то вздрогнуло у меня внутри, когда он выпрыгнул из воды и взобрался на берег.
– И все другие медведи тоже будут там, мама?
– Да, я так думаю.
Но был ли он все еще в этом лесу? Здесь есть и другие, дальние леса, а я знаю, что он любит бродить и странствовать. Возможно, он встречается у какой-нибудь другой свалки, далеко отсюда, с множеством других самок, обнюхивающих его. Эти мысли вызывают у меня странное ощущение, сама не знаю почему.
– И еноты тоже будут там?
Когда я увидела, как он взбирается на берег, то побежала так быстро, как только могла. Я слышала только стук собственного сердца, да треск веток вокруг себя. Его рев стоял над всей долиной, когда он поднимался вверх. Я знала, что он догонит меня, но не могла остановиться.
– Взгляни, мама, вот и олени! Ты когда-нибудь видела их так много?
Я могла слышать, как он нагонял меня сзади, двигаясь гораздо быстрее. Затем я остановилась, стараясь не казаться испуганной. Он шел прямо сквозь лес, его грудь тяжело вздымалась. Ветер обдувал его, донося до меня его запах. Я чувствовала себя испуганным новичком. Его шаги замедлились, когда он подошел ближе. Я словно ощущала вкус сотового меда, когда он приближался ко мне, это было как сладость и мучение, восхищение и испуг, запрет и, тем не менее, невозможность сопротивления. Я заревела, и он ответил мне, начиная ходить кругами.
Мы медленно брели сквозь чащу, через поваленные деревья. Его пасть была открыта, и язык свешивался наружу. Но он не устал, нисколько. А я вся дрожала внутри. Я видела характерное темное пятно на его шее. Он сказал, что это был выстрел, выстрел охотников. Тогда он убежал, преследуемый собаками, которые так и не смогли поймать его. Он говорил, что затыкал рану пригоршнями сосновых игл. Это необходимо делать, если тебя ранят, чтобы остановить кровь и заставить ее свернуться. Да, к самому вечеру он утомил этих собак, а сам продолжал бежать еще целую ночь.
– Ой, мама, смотри-ка, сурки!
Итак, он ходил кругами вокруг меня, а потом так быстро прыгнул, что я заметила лишь расплывающееся пятно. Он удерживал меня в лапах, таких же могучих и крепких, как огромные деревья. Мое тело неистовствовало, и я рычала, когда он входил в меня, а затем, совсем неожиданно, моя свирепость куда-то исчезла. Нас окружали цветы. Я вновь чувствовала себя детенышем, когда он наслаждался мной. Я чувствовала, как будто вся его жизнь проходит через меня. Я тут же узнала все секреты его путешествий, в один миг все узнала о нем, или думала, что узнала, хотя возможно, что мы никогда полностью не узнаем, что на сердце у старого самца. Я знала, что он силен и не боится ничего: ни людей, ни собак, ни мрачных теней, движущихся в ночном лесу. Возможно, он чувствовал все, что было известно мне, и забирал все это с собой.
– Мама, как много лисиц! Посмотри на их удивительные хвосты! Ты видела когда-нибудь столько лисиц? Наверное, собирается чудесная встреча!
Затем мы шли медленно рядом, касаясь друг друга телами. От осознания, что нам предстоит расстаться, меня наполняло ощущение горькой радости. Но он заставил меня избавиться от этого чувства, и я, подчиняясь, побежала вместе с ним, без размышлений и чувств, и только наши тела плавно двигались среди весенних цветов.
– Я вижу дым над свалкой, мама! А сколько там лосей! Не правда ли, как замечательно они выглядят, мама, какие они высокие…
На лугу был старый фруктовый сад. Мы лежали рядом под яблонями. Бутоны уже распустились, и деревья стояли все в белом, душистом цвету. Мы лежали на солнце. Я даже сейчас могла чувствовать тяжесть его тела рядом с собой. Ласточки с развалившегося амбара носились над нами, поддразнивая нас, потому что они видели, какими умиротворенными мы были. На какое-то время я почувствовала, что стала такой же легкой как ласточка, с ярко сверкающей белой грудкой. Он внимательно смотрел на меня, говоря одними глазами, как может говорить только старый самец, охватывая всю громаду своей территории, не пропуская самых мельчайших подробностей, которые радовали его, например, шорохи крота, торопливо рывшего свои ходы с наступлением весны. Он говорил, что ему нравится слушать, как быстро копает весной крот. Он роет свои ходы весной гораздо быстрее, чем в другое время, он с силой выбрасывает грязь, потому что роет проход к самке!
– Мамочка, когда мы придем к свалке, я смогу порыться в жестяных баках?
Мы оставили луг и пошли по мягкой сырой земле, к тому месту, где я показала ему бьющий из земли ключ. Рыба там была очень мелкой и вся разбежалась, как только увидела нас. Там мы напились. Вода поднималась вверх через мягкую грязь, издавая слабое журчание. Я сделала несколько глотков. А когда подняла голову, он уже исчез. Старые самцы ходят бесшумно. Они уходят очень тихо, когда покидают вас. Где-то высоко, на самом ветру, порхал дятел. Я сидела некоторое время, прислушиваясь к шуму его крыльев, издававших высокий звуковой тон, уставившись в бурлящую воду. Я сидела так тихо, что все маленькие рыбешки опять вернулись, не заметив меня, но я не беспокоила их.
– Мама, а вот и скунсы! Их целая цепочка! Мы не будем подходить к ним близко, чтобы не получить плевок в глаз.
Но позже я отправилась следом за ним, без всякой надежды отыскать его, ведь я знала, что он ушел. Высоко на дереве я нашла отметки его когтей и не смогла дотянуться до них.
***
Прокладываю свой путь из этой норы, прорываюсь сквозь последние слои грязи и мусора, и вновь высовываю нос на воздух, поближе к ораторствующим бунтовщикам. Важные шишки. И у каждого множество напыщенных идей. Но представили ли они свои соображения в трех экземплярах? Удалось ли им опубликовать хоть какие-то путанные статьи? Ни один из этих бунтовщиков не имел неприятностей с составлением аннотаций, примечаний, библиографии и индексации.
Но вы только взгляните туда, на стол ученого-профессора. Почти законченная рукопись его книги о Королеве, шимпанзе, полная удивительных подробностей, в которой он убедительно доказывает, что повреждение моторного отдела коры головного мозга приводит к параличу ее руки. И что еще более важно, когда Королева пробуждается и обнаруживает свою руку бездействующей, она проявляет удивление.
Это последнее замечание особенно важно, и представлено наиболее полно, с большим количеством перекрестных ссылок и аннотаций. Так и должно быть, потому что Королева была удивлена настолько, когда проснулась и обнаружила, что ее рука бесполезна, что сжевала концы пальцев и разодрала все мышцы от запястья до предплечья.
Черт бы побрал этих плешивых крыс! Бунтовщики пытаются освободить нашу контрольную обезьяну от ограничивающего движения стула. Они уже грызут стяжки на ее передних и задних лапах!
– Прекратите, педерасты! (Смотрите: "Содомия среди обезьян-резусов", Харрис и Логан: "…самый слабый из самцов, Сьюзи, был подвергнут содомии (мужеложеству) со стороны своих приятелей"; смотрите также мой "Научный бюллетень" за март.)
Они освободили его! Вот он идет, разносчик особо важного вируса, который мы разработали для использования против коммунистической угрозы. Его глаза подернуты пеленой, и он ворчит, как в бреду, на собравшихся крыс. Его голова ярко светится. Ее окружает широкий круг света, похожий на радугу, и внутри него, под каждым из цветовых потоков, можно видеть содержание передачи мятежников. Вдоль радуги, окружающей голову обезьяны, бесконечной лентой вспыхивают сигналы: бегущие антилопы, гориллы, продирающиеся сквозь джунгли, гиппопотамы, вылезающие из своих болот! Они все идут, каждое животное, обитающее в мире, направляется на встречу бунтовщиков!
В соответствии с эмоционально-реактивным фактором Кирби-Ханта, я тут же нагадил, пораженный всем происходящим вокруг обезьяны. Как вы знаете, наши молодые ученые, получающие поддержку из федеральных средств, потратили массу времени на анализ крысиного дерьма, рассматривая испражнение как убедительный признак степени эмоциональной реакции на стрессовую ситуацию. Да, сам профессор Кирби, великий профессор Кирби, должен быть приглашен со всем его опытом для подсчета того количества шариков, которое я оставил сзади себя в этой лаборатории в попытках установить порядок.
Но вы только взгляните туда, на стол ученого-профессора. Почти законченная рукопись его книги о Королеве, шимпанзе, полная удивительных подробностей, в которой он убедительно доказывает, что повреждение моторного отдела коры головного мозга приводит к параличу ее руки. И что еще более важно, когда Королева пробуждается и обнаруживает свою руку бездействующей, она проявляет удивление.
Это последнее замечание особенно важно, и представлено наиболее полно, с большим количеством перекрестных ссылок и аннотаций. Так и должно быть, потому что Королева была удивлена настолько, когда проснулась и обнаружила, что ее рука бесполезна, что сжевала концы пальцев и разодрала все мышцы от запястья до предплечья.
Черт бы побрал этих плешивых крыс! Бунтовщики пытаются освободить нашу контрольную обезьяну от ограничивающего движения стула. Они уже грызут стяжки на ее передних и задних лапах!
– Прекратите, педерасты! (Смотрите: "Содомия среди обезьян-резусов", Харрис и Логан: "…самый слабый из самцов, Сьюзи, был подвергнут содомии (мужеложеству) со стороны своих приятелей"; смотрите также мой "Научный бюллетень" за март.)
Они освободили его! Вот он идет, разносчик особо важного вируса, который мы разработали для использования против коммунистической угрозы. Его глаза подернуты пеленой, и он ворчит, как в бреду, на собравшихся крыс. Его голова ярко светится. Ее окружает широкий круг света, похожий на радугу, и внутри него, под каждым из цветовых потоков, можно видеть содержание передачи мятежников. Вдоль радуги, окружающей голову обезьяны, бесконечной лентой вспыхивают сигналы: бегущие антилопы, гориллы, продирающиеся сквозь джунгли, гиппопотамы, вылезающие из своих болот! Они все идут, каждое животное, обитающее в мире, направляется на встречу бунтовщиков!
В соответствии с эмоционально-реактивным фактором Кирби-Ханта, я тут же нагадил, пораженный всем происходящим вокруг обезьяны. Как вы знаете, наши молодые ученые, получающие поддержку из федеральных средств, потратили массу времени на анализ крысиного дерьма, рассматривая испражнение как убедительный признак степени эмоциональной реакции на стрессовую ситуацию. Да, сам профессор Кирби, великий профессор Кирби, должен быть приглашен со всем его опытом для подсчета того количества шариков, которое я оставил сзади себя в этой лаборатории в попытках установить порядок.
***
Я медленно двигаюсь через огромную равнину. Мне нужно быть очень осторожной, чтобы слон не наступил на меня и не раздавил мой панцирь. Я никогда не видела такое множество слонов. Я уже ползу несколько часов, и все не вижу им конца. Конечно, черепаха очень медлительна, но даже если и так, колонна этих гигантов все равно длинная-предлинная.
Я двигаюсь вдоль нее, разглядывая все, уделяя внимание каждой семье. Такая удивительная встреча. Возможно, наконец-то мне удастся решить загадку моего панциря, на поверхности которого находятся очень важные знаки, которые мне никак не удается увидеть. Там написана моя судьба, что наиболее вероятно, но ведь так и повелось: труднее всего увидеть собственную судьбу. Я только однажды попыталась разглядеть самый край ее, отразившийся в воде небольшой лужи где-то посреди джунглей. Однако временами мне кажется, что я чувствую, как весь рисунок, прожигая панцирь, непосредственно отпечатывается на моей коже.
Я знаю многое о нем: центр рисунка составляет мое сердце. Маленький фрагмент рисунка, который я видела в луже воды, был похож на фигуру птицы, парящей за облаками, далеко от земли. И вот я пришла, волоча по земле свой панцирь, свою загадку. Неужели я буду летать, как птица?
Мне это кажется невероятным. Но кто знает? Этот большой сбор непохож ни на что, о чем я могла бы даже мечтать. Тем не менее, это тоже записано где-то на моем панцире.
Я двигаюсь вдоль нее, разглядывая все, уделяя внимание каждой семье. Такая удивительная встреча. Возможно, наконец-то мне удастся решить загадку моего панциря, на поверхности которого находятся очень важные знаки, которые мне никак не удается увидеть. Там написана моя судьба, что наиболее вероятно, но ведь так и повелось: труднее всего увидеть собственную судьбу. Я только однажды попыталась разглядеть самый край ее, отразившийся в воде небольшой лужи где-то посреди джунглей. Однако временами мне кажется, что я чувствую, как весь рисунок, прожигая панцирь, непосредственно отпечатывается на моей коже.
Я знаю многое о нем: центр рисунка составляет мое сердце. Маленький фрагмент рисунка, который я видела в луже воды, был похож на фигуру птицы, парящей за облаками, далеко от земли. И вот я пришла, волоча по земле свой панцирь, свою загадку. Неужели я буду летать, как птица?
Мне это кажется невероятным. Но кто знает? Этот большой сбор непохож ни на что, о чем я могла бы даже мечтать. Тем не менее, это тоже записано где-то на моем панцире.
***
Благослови меня, Клод Бернар! Дай бедному старому доктору Рэту силу свершить это. Волны плещутся о края длинной лабораторной раковины, и поверхность воды вспыхивает под лунным светом, падающим из окон, выходящих на юг. Вниз, Рэт, прячься!
По воде двигалась губка с патрулем мятежников, и три крысы-моряка гребли кончиками языков. Они смеялись и шутили, не обращая никакого внимания на прибрежную кромку. Я быстро пробегаю вдоль раковины к сушилке для посуды и скрываюсь за ней.
Теперь через этот проход, где стоят баки с отходами. Это малообитаемая часть нашей колонии, все ее улицы пустынны. Слышно только плеск воды и отдаленный смех моряков…
Некоторые баки перевернуты мятежниками, и их содержимое вывалилось прямо на улицу. Несвежее печенье, объедки со стола, все было просто свалено в сточный желоб. Очень непривлекательная часть города. Нужно отправить отчет по этому поводу для персонала сторожей.
Что это я слышу?
Музыка! Очень тихая и плохая. Я и понятия не имел, что наш ученый-профессор имел такую "белую" музыку в своей фонотеке. Без сомнений, это здесь с научной целью. Но лучше я все-таки расследую это. Кажется, она доносится вот из той большой темной клетки, вон там.
У двери обломки нескольких разбитых ступеней. Я осторожно взбираюсь по ним и заглядываю.
– Добрый вечер.
– О, да… да, разумеется. Добрый вечер.
О, небо, эта крыса, стоящая сразу за входом, имеет розовую карточку-идентификатор. ("Гомосексуализм у крыс", Ратледж и Хелл; смотрите так же "Социальные отбросы по всем группам самцов", Рендела и Бейли.)
Я очень осторожно продвигаюсь вперед, стараясь не проявлять любопытства. Сейчас музыка звучит громче, пол покрыт шелухой от земляных орехов. В углу…
Ах, моя добродетель!
Повсюду видны крысы с розовыми карточками, они болтают и около водяного крана, и развалясь сидят вокруг глиняной кормушки. У некоторых повязаны головы, у одного повязка на глазу, другой одет в черный мышиный пиджак.
Крысы-самцы танцуют друг с другом, прижавшись щека к щеке, усы к усам!
– Ты один?
– Почему… ах, да, да.
– Разреши предложить тебе что-нибудь выпить.
Ведь они пьют виски, принадлежащее лично ученому-профессору!
– Боюсь, я…
– Держи это. Сейчас трудные времена.
– Хорошо…
– Очень трудно найти содержательные дружеские отношения.
– Я…
– Нам придется заняться любовью там, где найдем для этого место.
Его взгляд пронизывает меня. У него прекрасное телосложение, должно быть он достиг высокой ступени протеиновой диеты. Мимо проходят танцоры, вращая бедрами. Ох, нет! В дверях появились две крысы солдата. Мне нужно прятаться.
– Расслабься. Здесь тебя никто не обидит.
Крысы-солдаты даже не взглянули в мою сторону, они прошли прямо к танцевальной площадке и начали отплясывать буги-вуги, их наперсточные шлемы были лихо сдвинуты, закрывая им глаза.
– Я могу дать тебе глубокие отношения. Я вижу, что ты весьма чувствительная натура.
Сенсорная стимуляция, звон колокола, воздушная волна, Морган и Беннингс.
– Многое закончилось для тебя. Ты слишком напряжен.
Признаки невралгии, удар сжатым воздухом, далее смотри мои заметки. Он ведет меня в угол. Я чувствую слабость в коленях.
– Мы просто поднимемся по ступеням наверх и там все искренне обсудим.
Я пытаюсь дать задний ход, остановиться.
– Несомненно, вы знаете, что святой Павел был против гомосексуализма, это не по-христиански.
Его хвост уже касается моего.
– Я могу предоставить доказательства из библии!
– Не тревожься. Я христианский священник.
– Ты?
– Я.
Он толкает меня вверх по ступеням. Другие лапы подхватывают меня сзади.
– Что за дебаты предстоят нам! Я могу процитировать вам кое-что из моей статьи…
– У меня и моих друзей наверху есть отдельная комната. Идем…
Его друзья - два матроса! Они сплошь покрыты татуировками. Я проношусь вверх по ступеням вместе с ними.
В их комнате горит свеча, на полу разбросана солома. Пламя свечи мерцает, отбрасывая странные тени на стены, где развешаны модернистские картины, явно нарисованные кончиком хвоста. Я пытаюсь ускользнуть отсюда, но что-то внутри меня хочет, чтобы я остался. Сквозь доски пола чуть слышно доносится музыка, навязчивая, но веселящая:
…парень сводит меня с ума…
Два матроса уже танцуют, тесно прижавшись друг к другу. Мой хозяин подходит и обнимает меня. Мы танцуем.
– Я никогда…
– Все когда-нибудь бывает в первый раз, - тихо объясняет он, шепча мне в ухо.
– Но идет война!
– Она бросила нас в объятья друг друга. Не нужно сопротивляться.
Его лапы крепко держат меня, в глазах холодное превосходство. Я полагаю, что мог бы потратить немного больше времени с ним, чтобы сделать важные наблюдения для исследования "Гомосексуализм у крыс, мой личный опыт". Я смогу опубликовать ее в журнале Департамента Здравоохранения, в разделе "Управление популяцией".
– Вот сюда, - говорит он, неожиданно и сильно разворачивая меня в направлении угла, где несколько клочков ветоши служили ему постелью.
– Кажется, здесь недостаточно чисто, с научной точки зрения. Я…
– Только отведи немного в сторону свой хвост. Вот так-то лучше.
– Любое количество социальных болезней… ах, боже мой!
– Расслабься…
– МЕНЯ ИСПОЛЬЗУЮТ В АКТЕ СОДОМИИ! (Смотрите: "Содомия у крыс-самцов", доктор Рэт, работа не окончена.)
– …глубокие… отношения…
Это сплошной ужас, добрый доктор Рэт был изнасилован через анальное отверстие на грязной мансарде. Но это событие также вносит и значительный вклад в стабилизацию величины популяции. Ко мне доносится тихая музыка, смешанная с мужскими голосами, смеющимися и напевающими что-то.
– Ты хороший любовник.
– Я делаю это исключительно в интересах социологических исследований.
– Не… двигайся… О! О!
– …в качестве работы для изучения здоровья общества…
– О, да!
– …с упором на экологическое состояние популяции…
– Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да…
– …попытка совокупления до семидесяти раз за четырнадцать минут. Ваш исследователь находится в долгу перед различными государственными службами, которые обеспечили его средствами для изучения…
– …да да да да да да да да да да да да да да да да и еще раз да.
– …процесса анального совокупления. Благодарность должна быть выражена и декану факультета, без которого я не набрался бы мужества приступить к этому исследованию. Пока это лишь предварительная попытка подхода к проблеме…
По воде двигалась губка с патрулем мятежников, и три крысы-моряка гребли кончиками языков. Они смеялись и шутили, не обращая никакого внимания на прибрежную кромку. Я быстро пробегаю вдоль раковины к сушилке для посуды и скрываюсь за ней.
Теперь через этот проход, где стоят баки с отходами. Это малообитаемая часть нашей колонии, все ее улицы пустынны. Слышно только плеск воды и отдаленный смех моряков…
Некоторые баки перевернуты мятежниками, и их содержимое вывалилось прямо на улицу. Несвежее печенье, объедки со стола, все было просто свалено в сточный желоб. Очень непривлекательная часть города. Нужно отправить отчет по этому поводу для персонала сторожей.
Что это я слышу?
Музыка! Очень тихая и плохая. Я и понятия не имел, что наш ученый-профессор имел такую "белую" музыку в своей фонотеке. Без сомнений, это здесь с научной целью. Но лучше я все-таки расследую это. Кажется, она доносится вот из той большой темной клетки, вон там.
У двери обломки нескольких разбитых ступеней. Я осторожно взбираюсь по ним и заглядываю.
– Добрый вечер.
– О, да… да, разумеется. Добрый вечер.
О, небо, эта крыса, стоящая сразу за входом, имеет розовую карточку-идентификатор. ("Гомосексуализм у крыс", Ратледж и Хелл; смотрите так же "Социальные отбросы по всем группам самцов", Рендела и Бейли.)
Я очень осторожно продвигаюсь вперед, стараясь не проявлять любопытства. Сейчас музыка звучит громче, пол покрыт шелухой от земляных орехов. В углу…
Ах, моя добродетель!
Повсюду видны крысы с розовыми карточками, они болтают и около водяного крана, и развалясь сидят вокруг глиняной кормушки. У некоторых повязаны головы, у одного повязка на глазу, другой одет в черный мышиный пиджак.
Крысы-самцы танцуют друг с другом, прижавшись щека к щеке, усы к усам!
Добрый доктор попал в притон п… п… Весьма красивый самец приближается ко мне. Я отворачиваюсь, делая вид, что не замечаю его, но мое сердце сильно бьется.
Этот парень сводит меня с ума,
Я от него совсем без ума…
– Ты один?
– Почему… ах, да, да.
– Разреши предложить тебе что-нибудь выпить.
Ведь они пьют виски, принадлежащее лично ученому-профессору!
– Боюсь, я…
– Держи это. Сейчас трудные времена.
– Хорошо…
– Очень трудно найти содержательные дружеские отношения.
– Я…
– Нам придется заняться любовью там, где найдем для этого место.
Его взгляд пронизывает меня. У него прекрасное телосложение, должно быть он достиг высокой ступени протеиновой диеты. Мимо проходят танцоры, вращая бедрами. Ох, нет! В дверях появились две крысы солдата. Мне нужно прятаться.
– Расслабься. Здесь тебя никто не обидит.
Крысы-солдаты даже не взглянули в мою сторону, они прошли прямо к танцевальной площадке и начали отплясывать буги-вуги, их наперсточные шлемы были лихо сдвинуты, закрывая им глаза.
– Я могу дать тебе глубокие отношения. Я вижу, что ты весьма чувствительная натура.
Сенсорная стимуляция, звон колокола, воздушная волна, Морган и Беннингс.
– Многое закончилось для тебя. Ты слишком напряжен.
Признаки невралгии, удар сжатым воздухом, далее смотри мои заметки. Он ведет меня в угол. Я чувствую слабость в коленях.
– Мы просто поднимемся по ступеням наверх и там все искренне обсудим.
Я пытаюсь дать задний ход, остановиться.
– Несомненно, вы знаете, что святой Павел был против гомосексуализма, это не по-христиански.
Его хвост уже касается моего.
– Я могу предоставить доказательства из библии!
– Не тревожься. Я христианский священник.
– Ты?
– Я.
Он толкает меня вверх по ступеням. Другие лапы подхватывают меня сзади.
– Что за дебаты предстоят нам! Я могу процитировать вам кое-что из моей статьи…
– У меня и моих друзей наверху есть отдельная комната. Идем…
Его друзья - два матроса! Они сплошь покрыты татуировками. Я проношусь вверх по ступеням вместе с ними.
В их комнате горит свеча, на полу разбросана солома. Пламя свечи мерцает, отбрасывая странные тени на стены, где развешаны модернистские картины, явно нарисованные кончиком хвоста. Я пытаюсь ускользнуть отсюда, но что-то внутри меня хочет, чтобы я остался. Сквозь доски пола чуть слышно доносится музыка, навязчивая, но веселящая:
…парень сводит меня с ума…
Два матроса уже танцуют, тесно прижавшись друг к другу. Мой хозяин подходит и обнимает меня. Мы танцуем.
– Я никогда…
– Все когда-нибудь бывает в первый раз, - тихо объясняет он, шепча мне в ухо.
– Но идет война!
– Она бросила нас в объятья друг друга. Не нужно сопротивляться.
Его лапы крепко держат меня, в глазах холодное превосходство. Я полагаю, что мог бы потратить немного больше времени с ним, чтобы сделать важные наблюдения для исследования "Гомосексуализм у крыс, мой личный опыт". Я смогу опубликовать ее в журнале Департамента Здравоохранения, в разделе "Управление популяцией".
– Вот сюда, - говорит он, неожиданно и сильно разворачивая меня в направлении угла, где несколько клочков ветоши служили ему постелью.
– Кажется, здесь недостаточно чисто, с научной точки зрения. Я…
– Только отведи немного в сторону свой хвост. Вот так-то лучше.
– Любое количество социальных болезней… ах, боже мой!
– Расслабься…
– МЕНЯ ИСПОЛЬЗУЮТ В АКТЕ СОДОМИИ! (Смотрите: "Содомия у крыс-самцов", доктор Рэт, работа не окончена.)
– …глубокие… отношения…
Это сплошной ужас, добрый доктор Рэт был изнасилован через анальное отверстие на грязной мансарде. Но это событие также вносит и значительный вклад в стабилизацию величины популяции. Ко мне доносится тихая музыка, смешанная с мужскими голосами, смеющимися и напевающими что-то.
– Ты хороший любовник.
– Я делаю это исключительно в интересах социологических исследований.
– Не… двигайся… О! О!
– …в качестве работы для изучения здоровья общества…
– О, да!
– …с упором на экологическое состояние популяции…
– Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да…
– …попытка совокупления до семидесяти раз за четырнадцать минут. Ваш исследователь находится в долгу перед различными государственными службами, которые обеспечили его средствами для изучения…
– …да да да да да да да да да да да да да да да да и еще раз да.
– …процесса анального совокупления. Благодарность должна быть выражена и декану факультета, без которого я не набрался бы мужества приступить к этому исследованию. Пока это лишь предварительная попытка подхода к проблеме…
***
– Идем со мной, милашка-барсук, я покажу тебе дорогу.
– Да, маленькая птичка, я иду. Мы отправляемся к большому улью?
– К самому большому!
Что за прелесть эта птичка. В джунглях много таких, похожих на нее, готовых отвести барсука именно к тому, что он любит больше всего на свете, к наполненному сладостями улью.
– Но послушай, милый барсук, если мы увидим сегодня слона, ты не дразни его и не кусай ему хобот.
– Иногда я просто не могу удержаться. Вижу слона - и чувствую, что должен укусить его.
– Пожалуйста, милый, мы же знаем, какой ты смелый. Мы знаем, что ты ничего не боишься, даже слона, но только обещай мне, что сегодня…
– Я буду стараться изо всех сил. Но что если я увижу огромную антилопу с очень большими рогами, гордо прогуливающуюся недалеко от меня? Могу я преподать ей урок?
– Ах, дорогой барсук…
– Такова моя натура, маленькая птичка. Я получаю удовольствие, когда приучаю слишком гордых животных к покорности. Мой отец поступал точно так же, и мой дед, и, вообще, все барсуки. Если я вижу слона, начинающего важничать, то должен тут же укусить его за хобот.
– Может быть сегодня ты будешь хоть немного более снисходительным.
– Да, маленькая птичка, я иду. Мы отправляемся к большому улью?
– К самому большому!
Что за прелесть эта птичка. В джунглях много таких, похожих на нее, готовых отвести барсука именно к тому, что он любит больше всего на свете, к наполненному сладостями улью.
– Но послушай, милый барсук, если мы увидим сегодня слона, ты не дразни его и не кусай ему хобот.
– Иногда я просто не могу удержаться. Вижу слона - и чувствую, что должен укусить его.
– Пожалуйста, милый, мы же знаем, какой ты смелый. Мы знаем, что ты ничего не боишься, даже слона, но только обещай мне, что сегодня…
– Я буду стараться изо всех сил. Но что если я увижу огромную антилопу с очень большими рогами, гордо прогуливающуюся недалеко от меня? Могу я преподать ей урок?
– Ах, дорогой барсук…
– Такова моя натура, маленькая птичка. Я получаю удовольствие, когда приучаю слишком гордых животных к покорности. Мой отец поступал точно так же, и мой дед, и, вообще, все барсуки. Если я вижу слона, начинающего важничать, то должен тут же укусить его за хобот.
– Может быть сегодня ты будешь хоть немного более снисходительным.