* * *
Свон вскочил, размахнулся и ударил лирой о камень. Та, конечно, не выдержала такого. Жалобно застонала и разлетелась в щепки. По щекам Свона текли слезы. Ведьма же наоборот - смеялась. Кажется, ее целью было не победить в честной игре, а досадить противнику, губя всех его персонажей. Вместе со своими, конечно, но цель, как известно, оправдывает средства. - Требую... - губы Свона еще тряслись, но он уже справился с собой, - считать партию недействительной! - Согласны, - прогремело над Сферой; все солца на небе собрались в один сияющий круг. Это было знаком начала новой партии. И теперь право первого хода принадлежало Свону, а Ведьма, как нарушившая правила, должна один ход пропустить. Свон взмахнул руками - будто кусочек солнечного диска откололся и упал с небес, потускнел и вот - в руках поэта новая лира с серебряными струнами. Он усмехнулся, провел ладонью по поверхности Сферы...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Мир рождался в противостоянии стихий. Вселенная была задумана как шар, так, чтобы она не имела границ и бесконечно продолжалась в любую сторону. Так легче, иначе пришлось бы придумывать всевозможные Края Света и то, что находилось бы за ними. Например, Океан или трех китов, или даже огромную черепаху. В неизмеримых просторах бушевал огонь, распадаясь на части, на составные элементы: Воздух, Воду и Землю. Частички первозданных элементов кружились, слипаясь друг с другом. Так формировалась Вселенная как таковая. Еще без планет, без земель и морей - без чего бы то ни было. Все это появилось позже. Все это время Свон, своими мыслями создающий свой мир, пел и играл на лире. В его песне не было слов, но было то, что является фундаментом слов. Картины, которые рождались в воображении поэта, тут же переносились внутрь Сферы, из них складывался новый мир. И был он гораздо богаче и красочнее ведьминого. Наконец, Свон устал. Все уже было готово, можно было немного отдохнуть перед началом партии. Он отложил инструмент, сел на траву. Ведьма, заглянув в Сферу, улыбнулась. Наверное, мир ей понравился. - Хорошо, - сказала она, - но я тоже хочу внести свою лепту. Ты не возражаешь? Многого я все равно сделать не смогу, все уже и так готово. Но кое-что... А? - Конечно, - Свон был доволен своей работой и им овладело благодушие, он не видел ничего плохого в том, чтобы Ведьма немного подгорчила сваренный им мед. Ведьма вырвала из головы волосок - из темно-рыжего, цвета меди, он тут же стал черным. Она бросила его в Сферу, прошептав: - Дарю тебе ненависть.
01
Пронзительно зазвонил телефон. Телефонный звонок среди ночи, когда все уже утихло, даже воинственные соседи этажом выше перестали бегать по квартире и бросаться мебелью (во всяком случае, звуки были примерно такими). Он показался оглушительно громким да еще и пришелся на не совсем приятный сон. В общем, я подскочил на постели, зашарил впотьмах руками, сшибая на пол книги. Наконец, пальцы нащупали выключатель, судорожно сжались - и загорелась настольная лампа. Михаил схватил трубку. - Алло! - Миша! Миша, это Андрей! Несколько секунд ушло на то, чтобы размести туман в голове по углам и сообразить, кто такой Андрей. Да, это из товарищества... или общества... Из клуба "Эверест", вот! Клуб альпинистов. - Спасибо тебе, Андрей, ты избавил меня от самого отвратительного сна, какой ты только можешь себе представить. - Всегда пожалуйста. Угадай, откуда я звоню. Джаспер-Плейс! - Ну и что? - Как что? Утром ты садишься на самолет, летишь сюда, потом мы садимся на поезд, едем на запада, а там - там гора Логан, а в нескольких сотнях километров гора Мак-Кинли! Помнишь, Миш, еще в школе на географии? Ну? Я помнил. Сидя на школьных уроках географии, мы пялились в атлась, сосредоточенно водя пальцами по коричнево-зеленой карте, заучивая значения высот. Я тогда помнил каждый миллиметр карты, мог наизусть рассказать названия всех гор, плоскогорий и равнин с указанием высот. И особенно врезался в память урок, когда я впервые увидел фотографию Мак-Кинли! Плохую, издалека, на ней почти ничего не было видно, но я смог разглядеть все, что мне было нужно гордый профиль горы. И четыре цифры: 6193... - Жди... - произнес я, но связь оборвалась и я не знаю, услышал ли меня Андрей. Остаток ночи я провел на кухне, вспоминая ту одну единственную фотографию. Почему-то ни одна вершина мира не притягивала меня так сильно. Наверное, причиной здесь - первое впечатление, нечто не доступное глазу, но врезавшееся в сознание. И вот, через несколько часов я сяду на самолет, а вскоре увижу Ее...
Первой моей мыслью при виде очереди человек в сорок было "И почему было не позвонить заранее?" Но, постояв минут десять, я убедился в том, что очередь продвигается, в принципе, быстро. Насколько возможно быстро. Сказав, что скоро вернусь, я удалился. Хотелось погулять по аэропорту, выпить чего-нибудь в буфете - ничего криминального там все равно не продается. Я покружил немного по зданию, вышел на улицу - было только раннее утро, солнце поднималось над горизонтом, бросая блики на летное поле. В аэропорту было на удивление много людей - я уж думал, совсем перестали самолетами летать. Вернее, самолеты летать перестали. Раньше-то не в пример чаще рейсы были. А сейчас... Хотя, некоторые думают, что человеческой природе свойственно считать, что "раньше было лучше". Не знаю, не задумывался. Наконец, выпив маленькую чашечку кофе и купив несколько до ужаса кислых леденцов, я отправился к кассе. Как раз подходила моя очередь. Меланхоличного вида женщина в окошке писала медленно и много. Скоро, скоро... сколько-то там часов в самолете - и я уже в Америке. Хорошо еще, что вещей с собой много брать не стал. Даже чемодана нет, только сумка с бритвой, сменой белья, кое-какой одеждой и немного нейтральной, не нуждающейся в холодильнике еды. Подали трап. Нас встретила приветливая стюардесса. Мне подумалось, что, наверное, невыносимо тоскливо вот так летать из стороны в сторону. Хочется поскорее сойти на землю. Я занял свое место и уставился в иллюминатор - сосед мой оказался типом непонятно какой национальности, но с явным преобладанием "черных" кровей. Знакомится с ним у меня не было никакого желания. К тому же, он, по-моему, почти не знал русского: из кармана торчал уголок разговорника. Того, где русские слова написаны латиницей. Несколько неприятных минут - заложило уши, кровь забилась в голове, - и мы в воздухе. Мерно гудели двигатели, проносились под самолетом белые облака. Солнце, будто огромный золотой шар, повисло напротив иллюминатора. Вскоре пассажири расслабились, зашелестели пакетами с орешками, газетными и журнальными страницами. Я открыл книгу, только вчера купленную и, судя по всему, "свежую" - страницы склеились и пахли краской и бумагой. Пробежав глазами по аннотации, поразился, насколько неправдободобным может быть ее содержание. Ведь зачастую аннотация и близко не подходит с тексту книги. Но это все шелуха, главное внутри. К концу моего путешествия я надеялся книгу дочитать. Я читал, но краем глаза видел почти весь салон перед собой. И соседа своего, косящегося в книгу - его широкий нос морщился при попытках разобрать незнакомый текст. Порой я отрывался от книги и смотрел в иллюминатор - иногда чтобы размять шею, иногда осмыслить прочитанное или просто полюбоваться видом. Облака теперь казались кучами тонкой овечьей шерсти, выкрашенной в серебряную краску. Они сияли, словно источник света находился не в пронзительно синем небе, а внутри них самих. Иногда облачный покров разрывался и в дырах проглядывала земля. А один раз, бросив взгляд в провал среди облаков, я увидел волнующуюся поверхность - Атлантический океан. Шея затекла от однообразности положения. Я потянулся, расставив руки в стороны. Кровь с новой силой хлынула по венам. И по артериям тоже. Окинув взглядом салон, я увидел, что почти все спят либо дремлют, положив головы на подушки или просто склонив набок. Мой сосед сидел, воткнув в уши наушники и закрыв глаза. Я привстал - и вдруг ощутил в теле необычную легкость. Словно полностью состоял из воздуха. Оттолкнись от пола и... И я оторвался от кресла. Только никто не обратил на меня внимания. Наверное, пассажири все уснули, а стюардессы были заняты разглядыванием журналов. Странно, но меня ничто не удивляло - ни полет внутри самолета, ни открыте иллюминаторы, сквозь которые врывался морозный ветерок. Но такого не может быть! Какая разница, наслаждайся невозможным, пока оно не испарилось, ответило что-то внутри меня. Я последовал совету внутреннего голоса. Иллюминатор был так близко и так велик был соблазн. Вокруг было чертовски ярко. Все заливал белый свет, только небо оставалось по прежнему синим, будто волшебная сталь. А облака оказались упругими, вовсе это не пар. Я свободно шел по их поверхности, чуть-чуть увязая в белой массе. Мои щиколотки окунались в теплое молоко, а свет пронизывал меня всего, насквозь, я сам состоял из света и неба... - Джаспер-Плейс! Джаспер-Плейс, господа! Пришлось отгонять остатки сна - мне нечастно снятся хорошие сны, жаль их прерывать. Часы пролетели незаметно. На будущее надо запомнить - всегда лучше засыпать вначале поездки, тогда времени не замечаешь. Получилось так, что летели мы вместе с Солнцем - здесь было утро. Забавно... В аэропорту меня встречал Андрей. Андрей Кожевников, я видел его последний раз больше года назад. Тогда мы всем клубом праздновали день рождения одного из "наших". Только невеселый был праздник: имениннику в тот день двадцать пять исполнилось бы... В горах сорвался. А Андрей почти не изменился, только лицо осунулось. Мы поздоровались. - Ну что, как ты живешь-то? - спросил он, открывая дверцу "Вольво" светло-кофейного цвета. - Так и живу, - ответил я, разглядывая сверкающую новизной машину - такая у нас наверное стоит... Хотя, чем мы от "них" отличаемся? Тем более теперь. Все одно и то же. - Уже за тридцать, а ни жены, ни детей. Квартирка однокомнатная, работа такая, что только мне и хватает. В общем, завал, беспросветность и полнейший финиш... - Не унывай, Миша. Все будет нормально. "Конечно, хорошо тебе говорить. Ты системщик первоклассный, этого не отберешь, а платят тут наверное таким столько, что мне за полжизни не заработать..." Я отбросил в сторону эти мысли: год друга не видел, а уже завидую. - Вот билеты. Сейчас отдохнем, через три часа поезд отходит. А потом уже все... Ты представь только! Андрей полез в карман и достал... вот она, та самая фотография! Пожелтела и края истрепались. - Помнишь? Я взял фотографию в руки - черный силуэт среди снегов, вот и все, что осталось от изображения. Время стерло и многочисленные карманы. Двадцать лет, наверное, прошло, может и больше. "Гора Мак-Кинли, высота - шесть тысяч сто девяносто три метра... Записывайте!" - Помню, - кивнул я.
Да, дороги здесь - не то, что у нас. Ровные, без единой выбоинки или трещинки. А о наших традиционных латках, которые имеют свойство превращаться в ямы, здесь и речи быть не может. Дорога - будто полотно. Такими и должны быть дороги в городе, тогда и машина изнашивается медленнее, следовательно, меньше происшествий. Мы заехали в один из многочисленных ресторанчиков, какие очень любят показывать западные киношники. Обычный маленький кабачок, опрятный и чистый - без засиженных мухами столов и без вульгарной роскоши для определенных слоев населения. В такой можно просто зайти, если проголодался, купить бутерброд и чашку кофе, сесть и спокойно съесть это все. Даже кабачком это назвать язык не поворачивается. Бистро. И люди здесь не такие. Другие лица, другие глаза - все в них иное. Они и думают по другому. А еще говорят, что все люди одинаковы. Как же одинаковы - разве по одному руслу идет мышление русского человека и американца? Время пролетело за беседой. Андрей рассказывал о своей жизни, расспрашивал о моей. У него тут семья - жена-американка и дочь. Хотя, у жены в родителях или дедах-бабушках тоже эмигранты есть. Что характерно, из Одессы. Жизнь здесь, конечно, лучше, но устрой чисто капиталистический: сколько работаешь, столько и получаешь. Хочешь много - работай, копи, открывай собственное дело, расти, расширяйся. Не хочешь - не надо, другие хотят. И государство о гражданах действительно заботится. И это, наверное, правильно. - Поначалу трудно было, - говорил Андрей, - непривычно все. А потом ничего, привык. Тут и гибкость ума нашего, национальная черта, да и сам понимаешь - к хорошему привыкнуть легко, отвыкнуть трудно. Усвой только, что если ты к государству - то и оно к тебе. И все. Но нам пора идти, поезд скоро. На вокзале - та же история, что и в аэропорту: множество людей, сосредоточенных на себе. Где то небрежное помахивание сумкой? Где веселость в разговоре со служащими? Я предъявил билет и занял положенное место.
* * *
- Ход окончен! Свон явно был доволен началом партии - все пока текло спокойно и правильно, так, как предполагалось. Но что там думает Ведьма?.. По идее, в ее функции не входит разрушать то, что строит Свон - они не являются олицетворениями Добра и Зла, они просто обычные игроки, играющие в увлекательную игру. Почти настольную игру. - Ход мой, - сказала Ведьма, - я ввожу еще одного персонажа и кое-что добавлю к миру. Это уже мое право и согласие второго игрока не обязательно. Я права? - Да, - ответили Боги-судьи, следящие за ходом игры. Ведьма удовлетворенно кивнула.
* * *
Дженнингс поправил рюкзак за плечами и еще раз посмотрел на карту. Вырванный из атласа листок был уже порядком измазан в золе и просто грязи, Дженнингсу постоянно приходилось оттирать необходимый участок. - Эй, Уил, погоди! Дженнингс поставил ногу на дырчатый камень и потянулся к карману за сигаретой. Далеко впереди белела вершина горы Мак-Кинли. Там, у ее основания, должна находиться старая фабрика - если верить словам старика Филиппа Брина. А верить ему опасно, потому как еще со второй мировой у него не все нормально с рассудком. Да и возраст в добавок ко всему. Шутка ли - восемьдесят лет! Сзади, на склоне холма, пыхтел попутчик Уильяма Дженнингса Гедеон Раввель, коротышка непонятной национальности и неопределенного возраста. В общем, средний такой человечек, но в то же время абсолютно неповторимы как по части внешности, так и по части повадок. Раввель остановился рядом с Дженнингсом - он едва доставал ему до плеча, но карликом не был, то есть пропорции тела у Гедеона были нормальные. Он, как уже сказано, обладал необычной, но совершенно непримечательной внешностью: светлые, с рыжинкой волосы, такие же светлые глаза, загорелое лицо. Может быть, одна из ветвей его родословной уходила в индейские семьи - что-то в загаре Раввеля было необычное, будто не от солнца он, а от природы. - К чему так бежать? - жалующимся тоном спросил Гедеон, сбрасывая рюкзак на землю. - К тому. Ну да ладно, отдохни немного. Черт, Гед, говорил я тебе, нет - все равно увязался. Не подумай ничего плохого, но в одиночку я бы уже давно был у Мак-Кинли. - Уильям, вспомни мать! Вспомни, что она сказала перед... перед... Забыл уже, да? Так я напомню. Она сказала: "Гедеон, никогда, ни при каких обстоятельствах не вздумай оставить моего сына Уильяма, потому что человек он непутевый и обязательно все провалит!" Вот, что она сказала. Уил отбросил окурок. В Нью-Йорке у него осталась фирма, производящая ковровые покрытия. И оставил он ее на попечительство... Эх, хоть не вспоминай. Фирма не слишком крупная, но доход приносит и популярность имеет. У Дженнингса сердце екало каждый раз, как он вспоминал офис с окном во всю стену на двадцать третьем этаже и скользкую морду... черт! - Ладно, отдыхать ночью будем, пошли, - Дженнингс поднял рюкзак, закинул его на спину. Гед плелся рядом, умоляя идти помедленнее. Дженнингсу казалось, что он и не идет, а ползет. Вроде, и склон тут не очень крутой. - И все же, Гед, лучше было бы тебе остаться дома. И за фирмой присмотрел бы. Это ж ведь не лавочка тебе, тут и желание, и умение надо. И голову на плечах. Гедеон промолчал. Наверное, ему просто надоело спорить на эту тему. Гораздо больше удовольствия доставляло созерцание природы, ибо здешняя природа неповторима, как неповторима природа крайнего севера с густыми лесами и коротким, но ярким летом. Воздух был нереально чист. Просто не верится, что где-то на Земле еще может быть такой воздух - он прозрачнее воды в горной реке, он прохладный и резкий, немного колет легкие. В воздухе нет жизни, но ничто не сможет противостоять смерти с большим упорством. Темнели склоны гор, укрытые лесом, среди деревьев блестела вода - изредка, если хорошо приглядеться. Пожалуй, именно в таком месте можно предаваться размышлениям о вечном и о смысле жизни. Но Солнце клонилось к горизонту гораздо быстрее, чем дорога сбегала вниз по склону. Миновал полдень, запылал и быстро отгорел закат, сгустились сумерки. Дженнингс развел костер, сложив из небольших камней кольцо. Костер будет гореть всю ночь и оставит на этом месте черный выжженный круг, ограниченный надтреснутыми булыжниками. Зато в следующий раз путник не станет зря ранить землю, а разведет огонь в этом же месте. Ужин состоял из консервов, хлеба и воды, набранной из источника не подалеку отсюда. У воды был необычный вкус - настоящая живая вода. Костер и сам бы не прочь уснуть, да будто понимал, что нельзя, что всю ночь нужно охранять людей. Следовало только изредка подбрасывать несколько еловых ветвей - они смолистые, и горят хорошо, и дым комаров отгоняет. Огонь не торопился, ел древесину, потихоньку пережевывая каждое волокно. Дженнингс лежал на спине и смотрел в небо. Ночь уже вступила в свои права и зажгла на небосводе огни звезд. Одна, казавшаяся самой яркой, указывала на вершину горы Мак-Кинли.
02
Я вдохнул чистый до остроты воздух - наконец-то! Наконец-то, после всей этой городской грязи и пыли я вдохнул настоящий, чистый воздух! И, что самое главное, впереди, в лучах утреннего солнца высилась цель моей поездки, моего путешествия - гора Мак-Кинли. Сколько раз я видел во сне эту вершину! Еще учась в школе, я представлял ее себе, думал, как взойду на самый верх, как ступлю ногой на... Пусть я не первый, это совсем не важно для меня. Я хочу коснуться вершины этой горы! - Пойдем скорее! - глаза моего приятеля также загорелись азартом при виде грозного величества. Мы схватили рюкзаки и, сопровождаемые неудоуменными взглядами крестьян, согласившихся проводить нас от станции, сошли с дороги. Цивилизация еще не успела отхватить крохотный клочок дикой природы. Почему человек так безжалостен к своему же миру? Почему губит его, топчет ногами? Я не шел, я летел. Резкая смена обстановки на диаметрально противоположную, сам свет, которым было пронизано все вокруг прибавили мне сил. Казалось, я могу сутками идти, не останавливаясь, и не чувствовать усталости. И суровая красота, и холод в воздухе... Я бы остался здесь навсегда! Мы шли рядом, глядя по сторонам. Сейчас наши сознания просто впитывали информацию - картины, звуки, запахи. Обрабатываться она, информация, будет потом. Я заметил, что Андрей трет пальцами что-то висящее на шнурке у него на шее. Спрашивать было неудобно да и не до такой степени разыгралось мое любопытство. Мало ли, может, просто привычка, как у некоторых грызть ногти. Но это оказался кусочек дерева - я увидел его в просвет между пальцами. - Что это у тебя? - спросил я, приглядываясь повнимательнее. Удивительно! Какая красота скрыта в одном маленьком кусочке дерева! Он, во-первых, был гладкий, будто отполированный. Должно быть, привычка Андрея тереть его уже пустила прочные корни. Во-вторых, сама древесина осталось светлой, а линии потемнели до темно-каштанового цвета. Выглядело это потрясающе! - Это? - Андрей положил свой талисман на ладонь. - Это мне досталось в Сибири, кусок кедра. Знаешь, сколько ему лет? Очень много, много больше человеческой жизни. И знаешь... Это удивительное дерево. Я видел людей, которые носили вот такой же кусочек, взятый от определенного кедра, они рассказали мне, что его нужно носить на шее и тереть пальцами, когда возникнет желание. Так вот, эти люди были очень старыми, они все выглядели не менее, чем на семьдесят. Но на деле им было гораздо больше. Это не укладывается в голове... - То есть, ты хочешь сказать, что вот это продлевает жизнь? - Они так говорили. И еще - они сказали, что кусок будет становиться все красивее и красивее. Так и происходит. Когда мне его дали, это был просто кусок дерева похожего на сосну. А теперь взгляни! Будто лаком покрыт! Я вгляделся в рисунок на поверхности кусочка. Может, и вправду таит в себе древний кедр неведомую силу? Кто знает... Каких только тайн нет на Земле - и в земле, и в самой сути ее. Нам дано узнать об их существовании, но никогда не удастся проникнуть, познать, обратить в свою пользу. И это, наверное, правильно.
* * *
Вовсю распевали цикады, наполняли воздух призрачным шелестом мириады странных, похожих на ночных бабочек существ. Возможно, они и были ночными мотыльками, только очень большими. Или одной из разновидностей - благо, мир богат подобного рода чудесами. Два темных силуэта возникли на небе, четко вырисовываясь на фоне россыпи звезд. Вначале то были два пятнышка, которые вполне можно было принять за... каких-нибудь птиц, при желании, конечно. Пятнышки росли, увеличивались, раздался машинный стрекот - и разом умолкли ночные насекомые. Луна высветила из темноты два вертолета. Они снизились и сели недалеко от величественной громады Мак-Кинли, открылись дверцы, посыпались человеческие фигуры. После этого винты вновь пришли в движение, поднимая машины над землей. Они улетели, вскоре скрывшись в предутренней темноте.
* * *
Стоило мне проснуться, как сердце налилось едким предчувствием чего-то радостного - как в детстве, когда чего-нибудь долго ждешь и вот, наконец, приходит утро. Адреналин вырабатывался с такой силой, что у меня зудела кожа, а кости, казалось, вертятся вокруг своих осей. Ослепительно-ярко блистала вершина моей мечты! Мы наскоро умылись, позавтракали, доев вчерашние консервы с хлебом, и отправились в путь. До поднижия горы оставалось все пару часов пути. Мы шли быстро, торопились, хотели поскорее коснуться стопами склонов... И мы не замечали усталости, а ведь почти бежали. И вот, наконец-то! Но что-то привлекло мое внимание, что-то, что темнело в тени деревьев под навесом, образованным породой. Остатки здания. Но откуда? Я толкнул Андрея в бок, указывая туда, куда смотрел сам. Старая фабрика, она уже должна была развалиться и держалась неизвестно на чем. Деревянные части строения прогнили насквозь, от них несло гнилью, а железо было сплошной массой ржавчины. Вот, еще одна загадка Мироздания. И тут я услышал шум - шаги, множество торопливых шагов. А в следующее мгновение мои кисти взлетели до самого затылка, сжимаемые сталью, а если не сталью, то руками ничем металлу не уступающими. Я не удержался и вскрикнул, падая, но голос мой заглушила земля, ударившая в лицо. Я ослеп и онемел, слух - вот единственное, что у меня осталось. Множество звуков, но от неожиданности и недвусмысленности моего положения я ничего не слышал, кроме голоса отчаяния. В шею уперлось что-то холодное и, судя по всему, металлическое. Ствол? - Кто такие? - вопрос прозвучал быстро, но громко и отчетливо. Должно быть, обладатель голоса не хотел, чтобы мы запомнили... - Мы... мы путешественники, альпинисты-любители, - ответил Андрей, его голос был сдавленным, в нем прорезались тонкие нотки. Наверное, ему досталось поболее моего, хотя... нет, Андрей прекрасно переносит боль. Как и я. И это мне очень пригодилось, потому что в спину мне ударило что-то. Не знаю что, но было это больно! Ствол убрали с моей шеи, а руки и ноги скрутили. Судя по звуку, клейкой лентой, скотчем. Такие путы ни за что не разорвешь, надежнее стальных наручников - те хоть открыть можно, мастера находятся. Шок уже прошел и мною овладело недоумение пополам с негодованием. Скорее всего... черт, а ведь они говорят по-русски! Я-то, я мог внимания не обратить - всего несколько часов пробыл в чужой стране. Но Андрей! Он лежал рядом, мог бы как-нибудь толкнуть что ли... И мне уже порядком надоело дышать землей! Я выгнулся, приподнял насколько мог лицо и проговорил: - Послушайте, я гражданин другой страны, у меня и виза есть, и паспорт! На каком основани... - Заткнись! - меня пихнули в затылок так, что я снова уткнулся носом в траву. Рядом заворчал Андрей. Изредка я слышал голоса - их было много, человек десять, может, больше. Не знаю, трудно определить. Они бегали туда-сюда, но говорили редко или так, чтобы мы не слышали - тихо или шепотом. Эх, не обмануть им натренированный слух! Это солдаты. Иначе зачем им называть друг друга по званиям? И они американцы, а русский язык... Он ведь чистый, без всякого акцента, неужели так можно научиться? Хотя, имена могут быть и не настоящими. Какая-то настырная букашка все пыталась залезть мне в ухо, видимо, принимая его за нору или дыру в земле. Я тряс головой. Пытался трясти, раскачиваясь и неизменно натыкаясь на твердый ствол. Наконец, муравей оставил мое ухо и... полез в ноздрю! Внезапно беготня участилась, послышались крики - и что-то грузно упало рядом со мной. Еще один? Урожайный день на путешественников. - Молодец, Дженнингс, только зачем привел этого? - впервые заговорили нормально, в полный голос - и это был голос военного, без всяких сомнений. Чувствовалась командная нотка, значит, офицер. Этот "кто-то" рядом со мной отчаянно возился, вертелся, задевал меня руками и ногами, всхлипывал: - Так... Дже... Уил! Зач... ем? А-а... за... а-а-а!!! Видно, его хорошенько пнули или огрели прикладом. - Не надо его так, - произнесли тихо, голос был мужским, на голос военного не похож. В нем даже слышалось сочувствие. Наверное, лежащий рядом был его товарищем. Ха, товарищ! - А это кто? - спросил он же. - Без понятия. Шастали тут. К, - здесь, по идее, должен быть кивок либо другой указующий жест, - приглядывались. - Идиоты! - голос превратился в хрипящее шипение. - Зачем было влезалть?! Они бы просто ушли, наверняка это и собирались сделать! А теперь что с ними делать? Сердце у меня подпрыгнуло - вот сейчас решится наша судьба. Андрей что-то совсем притих, наверное, прислушивался к разговору. Что же это за развалины такие?.. - Верно говорят про вас, армейцев, - продолжал голос, - вы когда думали в последний раз? Знаешь, анекдоты про прапорщиков? Вот и сам выдал - они определенно русские. Никакой другой народ не знает анекдотов про прапорщиков. Тем более, все у них фамилии Джонсоны с Джексонами, как в старых детективах. Русские... Мне еще подумалось, кто же этот человек, что вот так разговаривает с... А, хотя, какая разница военный-не военный? Военные ведь не какая-то там привилегированная прослойка общества, такие же люди как и все. - Да ничего. Завязать им глаза, отвести подальше и отпустить. - А ты уверен, что они вас не видели? - Уверен. - Точно? Потому что иначе... могут быть проблемы, хотя и легкоразрешимые, но нам ведь не нужно, чтобы разошлись слухи, верно? - Я абсолютно уверен. - Тогда тех двоих отпустить... нет, пусть еще полежат, а этого оставьте. Или вообще развяжите. Да, развяжите его. Ну, слышали! Так, друзья, теперь мне нужно с вами поговорить. Он ведь обращался к нам? Да, больше не к кому. - У нас здесь, в данный момент сложилась неприятная для нас всех ситуация - вы оказались в неправильном месте в неправильное время. Это понятно? Я изобразил согласный кивок. - Мы найдем общий язык. Понимаете, вам вовсе не нужно видеть то, что вокруг вас. Ну, не нужно и все. Так получилось. Именно поэтому вы находитесь в столь некомфортной позе. Но это временно, обещаю. Вы, вероятно, слышали наш разговор. Да, мы вас отпустим с одним условием: вы будете молчать. Если нет - вас найдут и тогда разговора не будет. Это понятно? Куда уж понятнее... Но я кивнул еще раз. - Отлично. А теперь поспите немного, ребята, вы ведь устали с дороги. Он сунул мне под нос пузырек с чем-то ужасно вонючим. Запах ударил в нос, в глаза, въелся в слизистую, которая будто остекленела. Все внутри у меня онемело, голова наполнилась туманом. Первоклассное зелье...
Свон вскочил, размахнулся и ударил лирой о камень. Та, конечно, не выдержала такого. Жалобно застонала и разлетелась в щепки. По щекам Свона текли слезы. Ведьма же наоборот - смеялась. Кажется, ее целью было не победить в честной игре, а досадить противнику, губя всех его персонажей. Вместе со своими, конечно, но цель, как известно, оправдывает средства. - Требую... - губы Свона еще тряслись, но он уже справился с собой, - считать партию недействительной! - Согласны, - прогремело над Сферой; все солца на небе собрались в один сияющий круг. Это было знаком начала новой партии. И теперь право первого хода принадлежало Свону, а Ведьма, как нарушившая правила, должна один ход пропустить. Свон взмахнул руками - будто кусочек солнечного диска откололся и упал с небес, потускнел и вот - в руках поэта новая лира с серебряными струнами. Он усмехнулся, провел ладонью по поверхности Сферы...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Мир рождался в противостоянии стихий. Вселенная была задумана как шар, так, чтобы она не имела границ и бесконечно продолжалась в любую сторону. Так легче, иначе пришлось бы придумывать всевозможные Края Света и то, что находилось бы за ними. Например, Океан или трех китов, или даже огромную черепаху. В неизмеримых просторах бушевал огонь, распадаясь на части, на составные элементы: Воздух, Воду и Землю. Частички первозданных элементов кружились, слипаясь друг с другом. Так формировалась Вселенная как таковая. Еще без планет, без земель и морей - без чего бы то ни было. Все это появилось позже. Все это время Свон, своими мыслями создающий свой мир, пел и играл на лире. В его песне не было слов, но было то, что является фундаментом слов. Картины, которые рождались в воображении поэта, тут же переносились внутрь Сферы, из них складывался новый мир. И был он гораздо богаче и красочнее ведьминого. Наконец, Свон устал. Все уже было готово, можно было немного отдохнуть перед началом партии. Он отложил инструмент, сел на траву. Ведьма, заглянув в Сферу, улыбнулась. Наверное, мир ей понравился. - Хорошо, - сказала она, - но я тоже хочу внести свою лепту. Ты не возражаешь? Многого я все равно сделать не смогу, все уже и так готово. Но кое-что... А? - Конечно, - Свон был доволен своей работой и им овладело благодушие, он не видел ничего плохого в том, чтобы Ведьма немного подгорчила сваренный им мед. Ведьма вырвала из головы волосок - из темно-рыжего, цвета меди, он тут же стал черным. Она бросила его в Сферу, прошептав: - Дарю тебе ненависть.
01
Пронзительно зазвонил телефон. Телефонный звонок среди ночи, когда все уже утихло, даже воинственные соседи этажом выше перестали бегать по квартире и бросаться мебелью (во всяком случае, звуки были примерно такими). Он показался оглушительно громким да еще и пришелся на не совсем приятный сон. В общем, я подскочил на постели, зашарил впотьмах руками, сшибая на пол книги. Наконец, пальцы нащупали выключатель, судорожно сжались - и загорелась настольная лампа. Михаил схватил трубку. - Алло! - Миша! Миша, это Андрей! Несколько секунд ушло на то, чтобы размести туман в голове по углам и сообразить, кто такой Андрей. Да, это из товарищества... или общества... Из клуба "Эверест", вот! Клуб альпинистов. - Спасибо тебе, Андрей, ты избавил меня от самого отвратительного сна, какой ты только можешь себе представить. - Всегда пожалуйста. Угадай, откуда я звоню. Джаспер-Плейс! - Ну и что? - Как что? Утром ты садишься на самолет, летишь сюда, потом мы садимся на поезд, едем на запада, а там - там гора Логан, а в нескольких сотнях километров гора Мак-Кинли! Помнишь, Миш, еще в школе на географии? Ну? Я помнил. Сидя на школьных уроках географии, мы пялились в атлась, сосредоточенно водя пальцами по коричнево-зеленой карте, заучивая значения высот. Я тогда помнил каждый миллиметр карты, мог наизусть рассказать названия всех гор, плоскогорий и равнин с указанием высот. И особенно врезался в память урок, когда я впервые увидел фотографию Мак-Кинли! Плохую, издалека, на ней почти ничего не было видно, но я смог разглядеть все, что мне было нужно гордый профиль горы. И четыре цифры: 6193... - Жди... - произнес я, но связь оборвалась и я не знаю, услышал ли меня Андрей. Остаток ночи я провел на кухне, вспоминая ту одну единственную фотографию. Почему-то ни одна вершина мира не притягивала меня так сильно. Наверное, причиной здесь - первое впечатление, нечто не доступное глазу, но врезавшееся в сознание. И вот, через несколько часов я сяду на самолет, а вскоре увижу Ее...
Первой моей мыслью при виде очереди человек в сорок было "И почему было не позвонить заранее?" Но, постояв минут десять, я убедился в том, что очередь продвигается, в принципе, быстро. Насколько возможно быстро. Сказав, что скоро вернусь, я удалился. Хотелось погулять по аэропорту, выпить чего-нибудь в буфете - ничего криминального там все равно не продается. Я покружил немного по зданию, вышел на улицу - было только раннее утро, солнце поднималось над горизонтом, бросая блики на летное поле. В аэропорту было на удивление много людей - я уж думал, совсем перестали самолетами летать. Вернее, самолеты летать перестали. Раньше-то не в пример чаще рейсы были. А сейчас... Хотя, некоторые думают, что человеческой природе свойственно считать, что "раньше было лучше". Не знаю, не задумывался. Наконец, выпив маленькую чашечку кофе и купив несколько до ужаса кислых леденцов, я отправился к кассе. Как раз подходила моя очередь. Меланхоличного вида женщина в окошке писала медленно и много. Скоро, скоро... сколько-то там часов в самолете - и я уже в Америке. Хорошо еще, что вещей с собой много брать не стал. Даже чемодана нет, только сумка с бритвой, сменой белья, кое-какой одеждой и немного нейтральной, не нуждающейся в холодильнике еды. Подали трап. Нас встретила приветливая стюардесса. Мне подумалось, что, наверное, невыносимо тоскливо вот так летать из стороны в сторону. Хочется поскорее сойти на землю. Я занял свое место и уставился в иллюминатор - сосед мой оказался типом непонятно какой национальности, но с явным преобладанием "черных" кровей. Знакомится с ним у меня не было никакого желания. К тому же, он, по-моему, почти не знал русского: из кармана торчал уголок разговорника. Того, где русские слова написаны латиницей. Несколько неприятных минут - заложило уши, кровь забилась в голове, - и мы в воздухе. Мерно гудели двигатели, проносились под самолетом белые облака. Солнце, будто огромный золотой шар, повисло напротив иллюминатора. Вскоре пассажири расслабились, зашелестели пакетами с орешками, газетными и журнальными страницами. Я открыл книгу, только вчера купленную и, судя по всему, "свежую" - страницы склеились и пахли краской и бумагой. Пробежав глазами по аннотации, поразился, насколько неправдободобным может быть ее содержание. Ведь зачастую аннотация и близко не подходит с тексту книги. Но это все шелуха, главное внутри. К концу моего путешествия я надеялся книгу дочитать. Я читал, но краем глаза видел почти весь салон перед собой. И соседа своего, косящегося в книгу - его широкий нос морщился при попытках разобрать незнакомый текст. Порой я отрывался от книги и смотрел в иллюминатор - иногда чтобы размять шею, иногда осмыслить прочитанное или просто полюбоваться видом. Облака теперь казались кучами тонкой овечьей шерсти, выкрашенной в серебряную краску. Они сияли, словно источник света находился не в пронзительно синем небе, а внутри них самих. Иногда облачный покров разрывался и в дырах проглядывала земля. А один раз, бросив взгляд в провал среди облаков, я увидел волнующуюся поверхность - Атлантический океан. Шея затекла от однообразности положения. Я потянулся, расставив руки в стороны. Кровь с новой силой хлынула по венам. И по артериям тоже. Окинув взглядом салон, я увидел, что почти все спят либо дремлют, положив головы на подушки или просто склонив набок. Мой сосед сидел, воткнув в уши наушники и закрыв глаза. Я привстал - и вдруг ощутил в теле необычную легкость. Словно полностью состоял из воздуха. Оттолкнись от пола и... И я оторвался от кресла. Только никто не обратил на меня внимания. Наверное, пассажири все уснули, а стюардессы были заняты разглядыванием журналов. Странно, но меня ничто не удивляло - ни полет внутри самолета, ни открыте иллюминаторы, сквозь которые врывался морозный ветерок. Но такого не может быть! Какая разница, наслаждайся невозможным, пока оно не испарилось, ответило что-то внутри меня. Я последовал совету внутреннего голоса. Иллюминатор был так близко и так велик был соблазн. Вокруг было чертовски ярко. Все заливал белый свет, только небо оставалось по прежнему синим, будто волшебная сталь. А облака оказались упругими, вовсе это не пар. Я свободно шел по их поверхности, чуть-чуть увязая в белой массе. Мои щиколотки окунались в теплое молоко, а свет пронизывал меня всего, насквозь, я сам состоял из света и неба... - Джаспер-Плейс! Джаспер-Плейс, господа! Пришлось отгонять остатки сна - мне нечастно снятся хорошие сны, жаль их прерывать. Часы пролетели незаметно. На будущее надо запомнить - всегда лучше засыпать вначале поездки, тогда времени не замечаешь. Получилось так, что летели мы вместе с Солнцем - здесь было утро. Забавно... В аэропорту меня встречал Андрей. Андрей Кожевников, я видел его последний раз больше года назад. Тогда мы всем клубом праздновали день рождения одного из "наших". Только невеселый был праздник: имениннику в тот день двадцать пять исполнилось бы... В горах сорвался. А Андрей почти не изменился, только лицо осунулось. Мы поздоровались. - Ну что, как ты живешь-то? - спросил он, открывая дверцу "Вольво" светло-кофейного цвета. - Так и живу, - ответил я, разглядывая сверкающую новизной машину - такая у нас наверное стоит... Хотя, чем мы от "них" отличаемся? Тем более теперь. Все одно и то же. - Уже за тридцать, а ни жены, ни детей. Квартирка однокомнатная, работа такая, что только мне и хватает. В общем, завал, беспросветность и полнейший финиш... - Не унывай, Миша. Все будет нормально. "Конечно, хорошо тебе говорить. Ты системщик первоклассный, этого не отберешь, а платят тут наверное таким столько, что мне за полжизни не заработать..." Я отбросил в сторону эти мысли: год друга не видел, а уже завидую. - Вот билеты. Сейчас отдохнем, через три часа поезд отходит. А потом уже все... Ты представь только! Андрей полез в карман и достал... вот она, та самая фотография! Пожелтела и края истрепались. - Помнишь? Я взял фотографию в руки - черный силуэт среди снегов, вот и все, что осталось от изображения. Время стерло и многочисленные карманы. Двадцать лет, наверное, прошло, может и больше. "Гора Мак-Кинли, высота - шесть тысяч сто девяносто три метра... Записывайте!" - Помню, - кивнул я.
Да, дороги здесь - не то, что у нас. Ровные, без единой выбоинки или трещинки. А о наших традиционных латках, которые имеют свойство превращаться в ямы, здесь и речи быть не может. Дорога - будто полотно. Такими и должны быть дороги в городе, тогда и машина изнашивается медленнее, следовательно, меньше происшествий. Мы заехали в один из многочисленных ресторанчиков, какие очень любят показывать западные киношники. Обычный маленький кабачок, опрятный и чистый - без засиженных мухами столов и без вульгарной роскоши для определенных слоев населения. В такой можно просто зайти, если проголодался, купить бутерброд и чашку кофе, сесть и спокойно съесть это все. Даже кабачком это назвать язык не поворачивается. Бистро. И люди здесь не такие. Другие лица, другие глаза - все в них иное. Они и думают по другому. А еще говорят, что все люди одинаковы. Как же одинаковы - разве по одному руслу идет мышление русского человека и американца? Время пролетело за беседой. Андрей рассказывал о своей жизни, расспрашивал о моей. У него тут семья - жена-американка и дочь. Хотя, у жены в родителях или дедах-бабушках тоже эмигранты есть. Что характерно, из Одессы. Жизнь здесь, конечно, лучше, но устрой чисто капиталистический: сколько работаешь, столько и получаешь. Хочешь много - работай, копи, открывай собственное дело, расти, расширяйся. Не хочешь - не надо, другие хотят. И государство о гражданах действительно заботится. И это, наверное, правильно. - Поначалу трудно было, - говорил Андрей, - непривычно все. А потом ничего, привык. Тут и гибкость ума нашего, национальная черта, да и сам понимаешь - к хорошему привыкнуть легко, отвыкнуть трудно. Усвой только, что если ты к государству - то и оно к тебе. И все. Но нам пора идти, поезд скоро. На вокзале - та же история, что и в аэропорту: множество людей, сосредоточенных на себе. Где то небрежное помахивание сумкой? Где веселость в разговоре со служащими? Я предъявил билет и занял положенное место.
* * *
- Ход окончен! Свон явно был доволен началом партии - все пока текло спокойно и правильно, так, как предполагалось. Но что там думает Ведьма?.. По идее, в ее функции не входит разрушать то, что строит Свон - они не являются олицетворениями Добра и Зла, они просто обычные игроки, играющие в увлекательную игру. Почти настольную игру. - Ход мой, - сказала Ведьма, - я ввожу еще одного персонажа и кое-что добавлю к миру. Это уже мое право и согласие второго игрока не обязательно. Я права? - Да, - ответили Боги-судьи, следящие за ходом игры. Ведьма удовлетворенно кивнула.
* * *
Дженнингс поправил рюкзак за плечами и еще раз посмотрел на карту. Вырванный из атласа листок был уже порядком измазан в золе и просто грязи, Дженнингсу постоянно приходилось оттирать необходимый участок. - Эй, Уил, погоди! Дженнингс поставил ногу на дырчатый камень и потянулся к карману за сигаретой. Далеко впереди белела вершина горы Мак-Кинли. Там, у ее основания, должна находиться старая фабрика - если верить словам старика Филиппа Брина. А верить ему опасно, потому как еще со второй мировой у него не все нормально с рассудком. Да и возраст в добавок ко всему. Шутка ли - восемьдесят лет! Сзади, на склоне холма, пыхтел попутчик Уильяма Дженнингса Гедеон Раввель, коротышка непонятной национальности и неопределенного возраста. В общем, средний такой человечек, но в то же время абсолютно неповторимы как по части внешности, так и по части повадок. Раввель остановился рядом с Дженнингсом - он едва доставал ему до плеча, но карликом не был, то есть пропорции тела у Гедеона были нормальные. Он, как уже сказано, обладал необычной, но совершенно непримечательной внешностью: светлые, с рыжинкой волосы, такие же светлые глаза, загорелое лицо. Может быть, одна из ветвей его родословной уходила в индейские семьи - что-то в загаре Раввеля было необычное, будто не от солнца он, а от природы. - К чему так бежать? - жалующимся тоном спросил Гедеон, сбрасывая рюкзак на землю. - К тому. Ну да ладно, отдохни немного. Черт, Гед, говорил я тебе, нет - все равно увязался. Не подумай ничего плохого, но в одиночку я бы уже давно был у Мак-Кинли. - Уильям, вспомни мать! Вспомни, что она сказала перед... перед... Забыл уже, да? Так я напомню. Она сказала: "Гедеон, никогда, ни при каких обстоятельствах не вздумай оставить моего сына Уильяма, потому что человек он непутевый и обязательно все провалит!" Вот, что она сказала. Уил отбросил окурок. В Нью-Йорке у него осталась фирма, производящая ковровые покрытия. И оставил он ее на попечительство... Эх, хоть не вспоминай. Фирма не слишком крупная, но доход приносит и популярность имеет. У Дженнингса сердце екало каждый раз, как он вспоминал офис с окном во всю стену на двадцать третьем этаже и скользкую морду... черт! - Ладно, отдыхать ночью будем, пошли, - Дженнингс поднял рюкзак, закинул его на спину. Гед плелся рядом, умоляя идти помедленнее. Дженнингсу казалось, что он и не идет, а ползет. Вроде, и склон тут не очень крутой. - И все же, Гед, лучше было бы тебе остаться дома. И за фирмой присмотрел бы. Это ж ведь не лавочка тебе, тут и желание, и умение надо. И голову на плечах. Гедеон промолчал. Наверное, ему просто надоело спорить на эту тему. Гораздо больше удовольствия доставляло созерцание природы, ибо здешняя природа неповторима, как неповторима природа крайнего севера с густыми лесами и коротким, но ярким летом. Воздух был нереально чист. Просто не верится, что где-то на Земле еще может быть такой воздух - он прозрачнее воды в горной реке, он прохладный и резкий, немного колет легкие. В воздухе нет жизни, но ничто не сможет противостоять смерти с большим упорством. Темнели склоны гор, укрытые лесом, среди деревьев блестела вода - изредка, если хорошо приглядеться. Пожалуй, именно в таком месте можно предаваться размышлениям о вечном и о смысле жизни. Но Солнце клонилось к горизонту гораздо быстрее, чем дорога сбегала вниз по склону. Миновал полдень, запылал и быстро отгорел закат, сгустились сумерки. Дженнингс развел костер, сложив из небольших камней кольцо. Костер будет гореть всю ночь и оставит на этом месте черный выжженный круг, ограниченный надтреснутыми булыжниками. Зато в следующий раз путник не станет зря ранить землю, а разведет огонь в этом же месте. Ужин состоял из консервов, хлеба и воды, набранной из источника не подалеку отсюда. У воды был необычный вкус - настоящая живая вода. Костер и сам бы не прочь уснуть, да будто понимал, что нельзя, что всю ночь нужно охранять людей. Следовало только изредка подбрасывать несколько еловых ветвей - они смолистые, и горят хорошо, и дым комаров отгоняет. Огонь не торопился, ел древесину, потихоньку пережевывая каждое волокно. Дженнингс лежал на спине и смотрел в небо. Ночь уже вступила в свои права и зажгла на небосводе огни звезд. Одна, казавшаяся самой яркой, указывала на вершину горы Мак-Кинли.
02
Я вдохнул чистый до остроты воздух - наконец-то! Наконец-то, после всей этой городской грязи и пыли я вдохнул настоящий, чистый воздух! И, что самое главное, впереди, в лучах утреннего солнца высилась цель моей поездки, моего путешествия - гора Мак-Кинли. Сколько раз я видел во сне эту вершину! Еще учась в школе, я представлял ее себе, думал, как взойду на самый верх, как ступлю ногой на... Пусть я не первый, это совсем не важно для меня. Я хочу коснуться вершины этой горы! - Пойдем скорее! - глаза моего приятеля также загорелись азартом при виде грозного величества. Мы схватили рюкзаки и, сопровождаемые неудоуменными взглядами крестьян, согласившихся проводить нас от станции, сошли с дороги. Цивилизация еще не успела отхватить крохотный клочок дикой природы. Почему человек так безжалостен к своему же миру? Почему губит его, топчет ногами? Я не шел, я летел. Резкая смена обстановки на диаметрально противоположную, сам свет, которым было пронизано все вокруг прибавили мне сил. Казалось, я могу сутками идти, не останавливаясь, и не чувствовать усталости. И суровая красота, и холод в воздухе... Я бы остался здесь навсегда! Мы шли рядом, глядя по сторонам. Сейчас наши сознания просто впитывали информацию - картины, звуки, запахи. Обрабатываться она, информация, будет потом. Я заметил, что Андрей трет пальцами что-то висящее на шнурке у него на шее. Спрашивать было неудобно да и не до такой степени разыгралось мое любопытство. Мало ли, может, просто привычка, как у некоторых грызть ногти. Но это оказался кусочек дерева - я увидел его в просвет между пальцами. - Что это у тебя? - спросил я, приглядываясь повнимательнее. Удивительно! Какая красота скрыта в одном маленьком кусочке дерева! Он, во-первых, был гладкий, будто отполированный. Должно быть, привычка Андрея тереть его уже пустила прочные корни. Во-вторых, сама древесина осталось светлой, а линии потемнели до темно-каштанового цвета. Выглядело это потрясающе! - Это? - Андрей положил свой талисман на ладонь. - Это мне досталось в Сибири, кусок кедра. Знаешь, сколько ему лет? Очень много, много больше человеческой жизни. И знаешь... Это удивительное дерево. Я видел людей, которые носили вот такой же кусочек, взятый от определенного кедра, они рассказали мне, что его нужно носить на шее и тереть пальцами, когда возникнет желание. Так вот, эти люди были очень старыми, они все выглядели не менее, чем на семьдесят. Но на деле им было гораздо больше. Это не укладывается в голове... - То есть, ты хочешь сказать, что вот это продлевает жизнь? - Они так говорили. И еще - они сказали, что кусок будет становиться все красивее и красивее. Так и происходит. Когда мне его дали, это был просто кусок дерева похожего на сосну. А теперь взгляни! Будто лаком покрыт! Я вгляделся в рисунок на поверхности кусочка. Может, и вправду таит в себе древний кедр неведомую силу? Кто знает... Каких только тайн нет на Земле - и в земле, и в самой сути ее. Нам дано узнать об их существовании, но никогда не удастся проникнуть, познать, обратить в свою пользу. И это, наверное, правильно.
* * *
Вовсю распевали цикады, наполняли воздух призрачным шелестом мириады странных, похожих на ночных бабочек существ. Возможно, они и были ночными мотыльками, только очень большими. Или одной из разновидностей - благо, мир богат подобного рода чудесами. Два темных силуэта возникли на небе, четко вырисовываясь на фоне россыпи звезд. Вначале то были два пятнышка, которые вполне можно было принять за... каких-нибудь птиц, при желании, конечно. Пятнышки росли, увеличивались, раздался машинный стрекот - и разом умолкли ночные насекомые. Луна высветила из темноты два вертолета. Они снизились и сели недалеко от величественной громады Мак-Кинли, открылись дверцы, посыпались человеческие фигуры. После этого винты вновь пришли в движение, поднимая машины над землей. Они улетели, вскоре скрывшись в предутренней темноте.
* * *
Стоило мне проснуться, как сердце налилось едким предчувствием чего-то радостного - как в детстве, когда чего-нибудь долго ждешь и вот, наконец, приходит утро. Адреналин вырабатывался с такой силой, что у меня зудела кожа, а кости, казалось, вертятся вокруг своих осей. Ослепительно-ярко блистала вершина моей мечты! Мы наскоро умылись, позавтракали, доев вчерашние консервы с хлебом, и отправились в путь. До поднижия горы оставалось все пару часов пути. Мы шли быстро, торопились, хотели поскорее коснуться стопами склонов... И мы не замечали усталости, а ведь почти бежали. И вот, наконец-то! Но что-то привлекло мое внимание, что-то, что темнело в тени деревьев под навесом, образованным породой. Остатки здания. Но откуда? Я толкнул Андрея в бок, указывая туда, куда смотрел сам. Старая фабрика, она уже должна была развалиться и держалась неизвестно на чем. Деревянные части строения прогнили насквозь, от них несло гнилью, а железо было сплошной массой ржавчины. Вот, еще одна загадка Мироздания. И тут я услышал шум - шаги, множество торопливых шагов. А в следующее мгновение мои кисти взлетели до самого затылка, сжимаемые сталью, а если не сталью, то руками ничем металлу не уступающими. Я не удержался и вскрикнул, падая, но голос мой заглушила земля, ударившая в лицо. Я ослеп и онемел, слух - вот единственное, что у меня осталось. Множество звуков, но от неожиданности и недвусмысленности моего положения я ничего не слышал, кроме голоса отчаяния. В шею уперлось что-то холодное и, судя по всему, металлическое. Ствол? - Кто такие? - вопрос прозвучал быстро, но громко и отчетливо. Должно быть, обладатель голоса не хотел, чтобы мы запомнили... - Мы... мы путешественники, альпинисты-любители, - ответил Андрей, его голос был сдавленным, в нем прорезались тонкие нотки. Наверное, ему досталось поболее моего, хотя... нет, Андрей прекрасно переносит боль. Как и я. И это мне очень пригодилось, потому что в спину мне ударило что-то. Не знаю что, но было это больно! Ствол убрали с моей шеи, а руки и ноги скрутили. Судя по звуку, клейкой лентой, скотчем. Такие путы ни за что не разорвешь, надежнее стальных наручников - те хоть открыть можно, мастера находятся. Шок уже прошел и мною овладело недоумение пополам с негодованием. Скорее всего... черт, а ведь они говорят по-русски! Я-то, я мог внимания не обратить - всего несколько часов пробыл в чужой стране. Но Андрей! Он лежал рядом, мог бы как-нибудь толкнуть что ли... И мне уже порядком надоело дышать землей! Я выгнулся, приподнял насколько мог лицо и проговорил: - Послушайте, я гражданин другой страны, у меня и виза есть, и паспорт! На каком основани... - Заткнись! - меня пихнули в затылок так, что я снова уткнулся носом в траву. Рядом заворчал Андрей. Изредка я слышал голоса - их было много, человек десять, может, больше. Не знаю, трудно определить. Они бегали туда-сюда, но говорили редко или так, чтобы мы не слышали - тихо или шепотом. Эх, не обмануть им натренированный слух! Это солдаты. Иначе зачем им называть друг друга по званиям? И они американцы, а русский язык... Он ведь чистый, без всякого акцента, неужели так можно научиться? Хотя, имена могут быть и не настоящими. Какая-то настырная букашка все пыталась залезть мне в ухо, видимо, принимая его за нору или дыру в земле. Я тряс головой. Пытался трясти, раскачиваясь и неизменно натыкаясь на твердый ствол. Наконец, муравей оставил мое ухо и... полез в ноздрю! Внезапно беготня участилась, послышались крики - и что-то грузно упало рядом со мной. Еще один? Урожайный день на путешественников. - Молодец, Дженнингс, только зачем привел этого? - впервые заговорили нормально, в полный голос - и это был голос военного, без всяких сомнений. Чувствовалась командная нотка, значит, офицер. Этот "кто-то" рядом со мной отчаянно возился, вертелся, задевал меня руками и ногами, всхлипывал: - Так... Дже... Уил! Зач... ем? А-а... за... а-а-а!!! Видно, его хорошенько пнули или огрели прикладом. - Не надо его так, - произнесли тихо, голос был мужским, на голос военного не похож. В нем даже слышалось сочувствие. Наверное, лежащий рядом был его товарищем. Ха, товарищ! - А это кто? - спросил он же. - Без понятия. Шастали тут. К, - здесь, по идее, должен быть кивок либо другой указующий жест, - приглядывались. - Идиоты! - голос превратился в хрипящее шипение. - Зачем было влезалть?! Они бы просто ушли, наверняка это и собирались сделать! А теперь что с ними делать? Сердце у меня подпрыгнуло - вот сейчас решится наша судьба. Андрей что-то совсем притих, наверное, прислушивался к разговору. Что же это за развалины такие?.. - Верно говорят про вас, армейцев, - продолжал голос, - вы когда думали в последний раз? Знаешь, анекдоты про прапорщиков? Вот и сам выдал - они определенно русские. Никакой другой народ не знает анекдотов про прапорщиков. Тем более, все у них фамилии Джонсоны с Джексонами, как в старых детективах. Русские... Мне еще подумалось, кто же этот человек, что вот так разговаривает с... А, хотя, какая разница военный-не военный? Военные ведь не какая-то там привилегированная прослойка общества, такие же люди как и все. - Да ничего. Завязать им глаза, отвести подальше и отпустить. - А ты уверен, что они вас не видели? - Уверен. - Точно? Потому что иначе... могут быть проблемы, хотя и легкоразрешимые, но нам ведь не нужно, чтобы разошлись слухи, верно? - Я абсолютно уверен. - Тогда тех двоих отпустить... нет, пусть еще полежат, а этого оставьте. Или вообще развяжите. Да, развяжите его. Ну, слышали! Так, друзья, теперь мне нужно с вами поговорить. Он ведь обращался к нам? Да, больше не к кому. - У нас здесь, в данный момент сложилась неприятная для нас всех ситуация - вы оказались в неправильном месте в неправильное время. Это понятно? Я изобразил согласный кивок. - Мы найдем общий язык. Понимаете, вам вовсе не нужно видеть то, что вокруг вас. Ну, не нужно и все. Так получилось. Именно поэтому вы находитесь в столь некомфортной позе. Но это временно, обещаю. Вы, вероятно, слышали наш разговор. Да, мы вас отпустим с одним условием: вы будете молчать. Если нет - вас найдут и тогда разговора не будет. Это понятно? Куда уж понятнее... Но я кивнул еще раз. - Отлично. А теперь поспите немного, ребята, вы ведь устали с дороги. Он сунул мне под нос пузырек с чем-то ужасно вонючим. Запах ударил в нос, в глаза, въелся в слизистую, которая будто остекленела. Все внутри у меня онемело, голова наполнилась туманом. Первоклассное зелье...