Страница:
Но вот в дверях показался чешский гроссмейстер. Уже по выражению лица его Алехин понял: миссия Флора кончилась неудачно. Еще не слыша ни одного слова, опечаленный чемпион понял: только что построенный им воздушный замок мигом рассыпался, как карточный домик.
- Он сказал, что не может сам решить этот вопрос, разрешить его можно только в Москве, - коротко изложил Флор итог своего визита.
- Да, хорошо, - вымолвил Алехин, и его рука автоматически потянулась к пустой рюмке сливовицы. - Ну, а как твои дела? - умышленно сменил тему разговора Алехин, стараясь сохранять безразличный вид. - Получил визу?
- Все сделано. Можно ехать, - сообщил Флор. - Ты придешь меня провожать?
- А кто будет на вокзале?
- Брат, знакомые шахматисты.
- А из советского посольства кто-нибудь будет?
- Обещал прийти Ильин-Женевский.
- Тогда я не приду! - воскликнул Алехин.
- Почему?
- Лучше не надо! Подумает, что я ищу возможности все же как-то с ним встретиться.
- Пустяки! Приходи, не обращай ни на что внимания. Алехин подумал несколько секунд, потом решительно заявил:
- Нет, это неудобно.
На следующее утро вся шахматная Прага была на вокзале. Как ни прийти, когда уезжает Сало Флор, да не куда-нибудь, а в Москву, о которой пражанам так много и увлекательно рассказывал покойный Рихард Рети. Приехал на вокзал коренастый большеголовый Опоченский с вечной тоненькой длинной сигарой во рту. Провожал гроссмейстера и секретарь шахматной федерации Лоума. Даже на вокзале он удивлял всех своей феноменальной памятью. В любую минуту Лоума мог сообщить, кто из известных мастеров какое занял место в турнире, игранном десять лет назад, и сколько набрал очков. Был среди присутствующих брат Флора - Мозес Флор. Многочисленные пражские поклонники любимого шахматного кумира.
Минут за двадцать до отхода поезда пришел Ильин-Женевский. Провожающие вначале приумолкли, отдавая дань уважения советскому дипломату, но вскоре возобновились прежние разговоры и шутки. Сам Женевский не отставал в остротах, хотя контузия и затрудняла его речь.
Неожиданно один из провожающих протянул Флору серебряную монету.
- Возьмите, Сало, это на счастье.
- Спасибо, - посмотрел Флор на подарок. - Что за монета? Русская?
- Русская, но уже негодная, - сообщил Ильин-Женевский. - Дореволюционный гривенник, царский.
- Конечно, - охотно подтвердил чех, сделавший подарок. - Она осталась у меня в память о России. Я был в плену в Сибири. Три года.
Возникла неловкая пауза. Как-то воспримет эти слова советский дипломат?
- А потом я еще раз попал там в плен, - засмеялся чех, обняв смущающуюся женщину лет сорока с широким русским лицом. - Это уже плен навечно. Из Сибири привез.
- Смотри и ты не попадись в плен в Москве, - дотронулся до руки Флора Опоченский. - Очутишься в капкане у какого-нибудь чернобрового русского ферзя.
Предсказание оказалось впоследствии пророческим, но Флор не знал этого и заразительно смеялся вместе со всеми удачной шутке. Вдруг он заметил в толпе на перроне Алехина. Тот стоял шагах в десяти от вагона, стараясь, чтобы его не увидел никто из провожающих Флора.
Сало извинился перед друзьями и подошел к Алехину.
- Спасибо, что пришел, доктор, - поблагодарил он чемпиона мира. - Что ты здесь стоишь, пойдем туда.
- Нет, нет, Сало. Я побуду здесь, а ты иди. Осталось всего пять минут.
- Успею. Что передать Москве?
- Поклонись на все четыре стороны. Я бы попросил тебя помолиться за меня в Елоховском соборе, да ведь ты не православный.
- Для тебя и это сделаю! - улыбнулся Флор.
- Хорошо, иди! Неудобно - тебя там ждут, - решительно сказал Алехин, заметив, что провожавшие стали посматривать в их сторону.
- Где же мы теперь встретимся? - спросил Флор.
- Думаю, в Цюрихе. Ты же послал согласие играть. Вот что я хотел тебя еще попросить. Сало, - взял за рукав уезжающего Алехин. - Женевский сказал: этот вопрос можно решить в Москве. Поговори при удобном случае обо мне с Крыленко.
- Обязательно поговорю! - охотно согласился Флор.
- Скажи ему… Ну, в общем… объясни все.
- Не беспокойся, доктор. Сделаю!
- Ну, спасибо тебе. Желаю успеха!
- До свидания! Не унывай, все будет в порядке!
Флор едва успел проститься с друзьями и вскочить в вагон, как раздался гудок и поезд плавно тронулся. Постепенно набирая скорость, он вырвался со станции и устремился вперед, к неизвестной, таинственной Москве. Из окна вагона Флор махал рукой провожавшим до тех пор, пока не потерял их из вида. Но даже когда поезд совсем далеко отошел от вокзала, Флор все еще различал то исчезавшую в толпе, то вновь появлявшуюся фигуру Алехина. В своем радостном возбуждении он как-то не подумал о том, что теперь переживает чемпион мира, какие горькие думы его обуревают.
А тот долго стоял на пустеющей платформе вокзала. Скрылся последний вагон, служащие уже готовились принимать новый состав, а он все еще махал рукой вслед ушедшему в Москву поезду.
«Вот, едет он, улыбающийся чешский гроссмейстер, в Россию, - думал Алехин, - и для него это обычная поездка, ничем не отличающаяся от гастролей в Лондон, Амстердам или Париж. Прибудет он в Москву, пойдет по Охотному ряду, Смоленской площади, может быть, зайдет в Плотников переулок. И для него это будут просто улицы, площади, дома. А если бы я был на его месте? Для меня эти улицы - кусок жизни, с ними связаны самые дорогие, самые близкие воспоминания. Двенадцать лет не был! Побывать бы там, побродить по знакомым мостам, увидеть милые сердцу дома, встретиться с родными, друзьями. Нет, это невозможно. Этот вопрос нужно решать в Москве. Что поделаешь! А он мало изменился, Ильин-Женевский. Постарел, конечно, пополнел, но, в общем, почти такой же, что и двенадцать лет назад. А меня он неужели не заметил? Это хорошо, а то подумает бог знает что!»
Покидавшие платформу чехи с удивлением смотрели на стройного мужчину в зимнем пальто без шляпы, видимо, проводившего с поездом кого-то близкого сердцу. С молчаливым почтением глядели они в печальное, нахмуренное лицо незнакомца и тихо проходили мимо, стараясь не мешать ему переживать свое горе.
Швейцарцы хорошо организовали юбилейный турнир. Курзал, где играли шахматные мастера, расположен в живописном уголке. Битвы белых и черных армий происходили за маленькими столиками в просторном зале, из широких окон которого был виден берег озера. Когда противник задумывался, можно было отвлечься от событий на доске и полюбоваться пейзажем, расцвеченным красками самых причудливых оттенков. Каменные глыбы разных цветов - от оранжевого до коричневого, голубое с синевой зеркало озера и белокрылые яхты, скользящие по чуть волнистой поверхности воды.
Алехину некогда было любоваться природой: партия с Ионером развивалась совсем не так, как ему хотелось. Тут не до красот! Взор чемпиона не отрывался от точеных полированных фигурок, уже шестой час сидел он за столиком, не разгибаясь. Позиция ему явно не нравилась; он недовольно морщился, менял позу, нервным движением то и дело вынимал портсигар из кармана. Закурив сигарету и сделав две-три затяжки, он тут же ломал ее на дне пепельницы и вынимал другую.
Как было не нервничать! Сделано больше сорока ходов, а исход борьбы еще далеко не ясен. Хотя у Алехина была лишняя пешка, реализовать ее очень трудно. Плохой слон - вечная проблема; слон, загороженный собственными пешками, и нет ему никакой свободы. Ничья, все говорило за то, что будет ничья. Какая досада! А Алехину позарез нужна победа. Первый приз тысяча двести франков, а он все еще отстает от Флора на пол-очка. При ничьей разрыв возрастает до целого очка, трудно будет ликвидировать его в пяти последних турах. Можно не догнать Сало, он опять сегодня выиграл. И у кого! У Штальберга.
«Одни неприятности в этих смешанных турнирах, - думал, Алехин. - Недаром я так не люблю в них играть. Когда состав ровный, идет настоящая борьба. А тут: сегодня противник - гроссмейстер, завтра - слабый мастер. А с ними всегда неожиданности: против одного играют из рук вон плохо, зато с другими начинают биться в дьявольскую силу! Вот хотя бы Ионер: Боголюбову проиграл без борьбы в двадцать ходов, а у Нимцовича с блеском выиграл. Сегодня опять сражается, как лев».
Ни разу не взглянул увлекшийся чемпион в широкие окна. Не замечал он склонившегося к горизонту солнышка, светившего так, что лучи его, слава богу, не падали на шахматную доску; живописных гор, охранявших уютную долину от ветра, который мог чего доброго сдуть со столика бланки для записи ходов. Не видел он влюбленных, гулявших у озера по аллеям парка: трепетные пожатия рук, взоры, прикованные к предмету обожания. Не обращал внимания на коляски миллионерш, задержавшихся на этом свете, - нанятые компаньонки брезгливо возили их по ровным, узким дорожкам.
Даже то, что было совсем рядом, ускользало от внимания Алехина. Официант, скучающий от безделья - шахматисты давно уже выпили полагавшийся им бесплатный кофе; механическая радиола, отключенная от электросети на время турнира; коллеги по званию, уже закончившие свои партии и с любопытством обступившие столик чемпиона мира.
Откуда-то из-за горы вдруг появилась черная туча и, двигаясь быстро, вскоре достигла отеля. Закапал дождь, столики пришлось отодвинуть от окон. В зале появились люди. В хорошую погоду шахматный турнир мало привлекал зрителей, лишь изредка какой-нибудь одинокий турист забредал сюда на минутку. Теперь непогода поневоле загнала всех под кров, и зрители вскоре сгрудились около красного каната, отделяющего публику от играющих. Случайные наблюдатели, они ничего не понимали в шахматах, судьба самого острейшего сражения их вовсе не волновала. Покуривая сигареты, туристы с безразличным видом прохаживались от столика к столику - что делать, нужно переждать непогоду.
Алехин был в цейтноте. Он много думал над первыми ходами, и теперь, в решающий момент битвы, ему приходилось делать ходы быстро. Как на грех, исход сражения оставался еще далеко не ясным. Несмотря на внешнюю простоту позиции, каждый ход требовал точнейшего расчета, разбора множества вариантов. А времени нет! Вот почему все больше нервничал Алехин, вот почему все чаще вынимал и ломал он зажженные сигареты. Ему пришлось пуститься на привычную хитрость - он стал рассчитывать сложные варианты даже тогда, когда очередь хода была за противником. Когда идут чужие часы, можно думать сколько хочешь! Конечно, это вдвойне утомляет, зато позволяет рассмотреть больше вариантов.
Высокий худой Ганс Ионер решил дать Алехину бой не на жизнь, а на смерть. Чем черт не шутит, вдруг удастся сделать ничью, а то и выиграть! Победа над вельтмейстером - об этом мечтает каждый шахматист. Завтра распишут все газеты: директор цюрихской филармонии победил чемпиона мира! А как выиграть? Позиция у него хорошая, но как прорваться ферзем? Пробовал и так и этак - никак не удается!
А ведь играет-то Ионер против «гения шахматных комбинаций», тут нельзя шутить. Допустишь оплошность или просчитаешься, и конец! Может быть, Алехин видит на доске такое, о чем ты даже и не думаешь. Нужно считать, считать! И щвейцарец методично рассчитывал вариант за вариантом, выбирая самый надежный, самый безопасный путь. Он то и дело впивался взглядом в лицо противника, пытаясь узнать, нравится ли Алехину позиция, какое на него впечатление произвел последний ход Ионера. Затем вновь взор его приковывался к шахматной доске.
Алехин не замечал ни дождя, ни зрителей. В его мозгу родилась интереснейшая мысль. Можно пожертвовать одну за другой три пешки. Как здорово, это сразу изменит весь ход событий. Освобожденный слон с решающим эффектом ворвется в игру. Тогда от матовой атаки не будет никакой защиты. Блестящая мысль! Значит, нужно отступать слоном, готовить комбинацию. В один момент Алехин уже взялся было за слона, потянул к нему руки, но затем вновь его охватили сомнения.
«А что, если конь противника не отступит, а сам пойдет в атаку на же-пять? Что тогда будет? - заколебался Алехин. - Позиция страшно обострится, будет грозить прорыв ферзя, ведь король Алехина тоже стоит в матовой клетке. Нужно считать, рассмотреть все возможности защиты, ход за ходом, до конца. Иметь бы еще полчаса времени! А где взять эти полчаса, на часах осталось всего десять минут.
Ну и что ж, что десять минут! - в следующее мгновение решил Алехин. - Можно и за это время рассчитать варианты. Это же вопрос судьбы всей партии и, может быть, первого приза. Если комбинация проходит, черным нужно сдаваться. Нужно считать, не жалея времени. Пусть на последние ходы останется хоть полминуты, не беда! Когда все будет ясно, оставшиеся ходы можно выполнить блитц».
Сильнейший шахматист земного шара принялся лихорадочно пересчитывать вариант за вариантом. Его тренированный мозг выискивал самые скрытые возможности, распутывал хитрейшие сплетения фигур, старался проникнуть в тайны неподдающейся позиции. Сложные варианты нужно было считать не только точно, но и быстро. Гигантскую умственную работу следовало уложить в железные рамки отведенных десяти минут. Алехинский мозг работал с предельным напряжением, ему предстояло рассмотреть максимальное число возможностей в минимальное время, разобраться во всех тонкостях позиции, уловить сокровенные особенности. Титаническая работа!
Чемпион мира полностью отрешился от всего окружающего, ушел в шахматную позицию всеми мыслями, желаниями, чувствами. Всем своим существом он стремился к одной цели - быстрее и точнее рассчитать варианты. Он подался вперед, опершись на локти, навис над шахматной доской, сверху глядя на фигурки. Весь его вид выражал внимание, напряжение, сосредоточенность: горящий взгляд, сжатые в кулаки пальцы, глубокая складка на лбу. Считать, считать! Скорее и точнее считать!
Но что это вдруг стало мешать Алехину? Считает варианты, систематически, ход за ходом, углубляется в самые дебри позиции, и вдруг в мозгу какое-то колесико «проскакивает», дает «осечку». Обрывается тонкая, хрупкая нить мысли, связавшая было его с бескрайними глубинами шахматной неизвестности, куда, казалось, он уже проник. Каждый раз приходится вновь начинать расчет сначала. Одна неудача… вторая! Опять помеха! Да что это, в конце концов, происходит?!
- Марго, пойдем отсюда, - дошли, наконец, до сознания Алехина слова, произнесенные низким грудным голосом.
Разъяренный чемпион мира вскочил с места.
- Что вы делаете?! Здесь нельзя разговаривать! - закричал он на нарушителя тишины. И в тот же миг замер на месте…
Перед Алехиным около красного каната стояла стройная блондинка. Платье из ярко-зеленой материи, перетянутое широким поясом, плотно облегало ее статную фигуру. В глаза Алехина глядели большие зеленые глаза; в них было удивление его неожиданной вспышке и нескрываемая самоуверенность. Женщину удивлял, но в то же время восхищал джентльмен, осмелившийся обрушиться на нее с такой яростью.
Несколько секунд молча стояли они друг против друга. Память подсказала Алехину: двадцать восьмой год. Париж, вокзал. Соседний вагон, дама, торжественная встреча. Вспомнил, какое впечатление произвела на него тогда эта женщина, как иногда пытался он воскресить в своем воображении ее образ. И вот она опять здесь, рядом с ним, такая же броская, эффектная, притягивающая.
Алехин растерялся, не зная, что делать, что сказать. На миг он забыл шахматы, прерванную партию, часы, пожирающие драгоценные десять минут. Гнев слетел с него, в глазах горели огоньки восхищения.
- Простите, сударыня, - хмуро проговорил, наконец, Алехин. - Но здесь нельзя говорить громко.
- Сорри, - извинилась женщина и быстро отошла от столика.
Алехин вернулся к партии. Сев на стул и обхватив голову руками, он попытался сосредоточиться, углубиться в позицию, припомнить считанные раньше варианты. Но ничего не получалось: внезапная помеха перепутала его мысли. К тому же она отняла у него минуты драгоценного времени - теперь трудно было успеть рассмотреть все возможности и выполнить десять ходов, оставшихся до контроля.
Мысленно махнув рукой, чемпион мира решил не рассчитывать больше все возможные ходы в позиции и нервным движением руки, с неожиданным стуком фигуркой по доске переставил белого слона. Будь что будет! Алехин приготовился к жестокой битве в цейтноте - на часах его оставались считанные минуты времени. А непросто в мгновенье рассчитать сложные варианты!
Однако кризис разрешился значительно быстрее, чем он предполагал. Вместо того чтобы пойти конем вперед, Ионер отступил им по соседству с собственным королем. Швейцарский мастер полагал, что именно этот ход отражает атаку чемпиона мира, но не заметил ошеломляющего ответа белых. Алехин быстро отдал одну пешку, затем вторую, после чего Ионер понял неизбежность катастрофы. Еще два хода - и швейцарец сдался. Мат или огромные материальные потери неизбежны. Приход блондинки оказался счастливым для Алехина.
Анализ позиции, проведенный после партии противниками вместе с подошедшими гроссмейстерами, показал: и при лучшей защите Ионера атака белых оставалась грозной. Конечно, не ошибись швейцарский мастер, предстояла еще долгая и очень острая игра, особенно если учесть, что Алехин находился в цейтноте.
- Если бы не ошибка Ионера, вам нелегко было бы выиграть эту партию, - заметил Алехину кто-то из любителей-швейцарцев, окруживших столик.
- Ошибка противника - фактор, который нужно учитывать в шахматной борьбе, - ответил чемпион мира. - В нашем искусстве нельзя добиться абсолютного превосходства. Шахматное мастерство лишь пробный камень несовершенства других.
Алехин собирался вечером играть в бридж; однако после обеда заснул, а когда спустился вниз, четверка играющих была уже скомплектована.
Алехин вышел из отеля. Недавно прошел дождь. В сердцах людей в этот теплый вечер царило то особое чувство блаженного покоя, какое могут вызывать горы. Вдалеке на фоне звездного неба угадывались уснувшие вершины, гладким в безветрии было черное зеркало озера. Одинокий огонек медленно двигался вдали: какие-то проказники, видимо, молодежь, отважились в кромешной тьме плутать на лодке. Слабо освещенные аллейки зазывали из уюта обжитого дома в темноту, обещая поразить чем-то неизвестным и немного жутким.
Задумавшись, Алехин курил, облокотись на перила широкой входной лестницы. Вдруг в конце аллеи он увидел женщину, неосторожно нарушившую сегодня тишину на турнире. На ней был костюм темно-вишневого цвета, пышную прическу пепельных волос прикрывала маленькая шапочка. Вечером она показалась Алехину почти миниатюрной: может быть, темный костюм делал ее более хрупкой, возможно, днем она просто выглядела крупнее рядом со своей маленькой спутницей.
Подойдя к лестнице и поднявшись на две ступени, блондинка взглянула на Алехина. Тот поклонился.
- Добрый вечер, сударыня! - произнес Алехин. - Вы тоже живете в этом отеле?
- Да.
- Я должен извиниться перед вами, шум так мешает мне во время игры!
- Извиниться должна я, - сказала дама низким грудным голосом. - Я не знала, что это турнир.
Казалось бы, и все. Взаимные извинения принесены, инцидент исчерпан. Но подобные встречи не заканчиваются быстро, если обе стороны хотят их продолжить.
- Вы шахматный мастер? - спросила дама.
- Выше, сударыня, - с улыбкой поклонился Алехин.
- Как у вас там, гроссмейстер? - с трудом вспомнила собеседница высшее шахматное звание.
- Еще выше. Я - чемпион мира.
- Так вы Алехин! Вот никогда бы не сказала! Я представляла вас старым, сутулым от бесконечной игры.
- Сожалею, сударыня, что не оправдал ваших ожиданий. Женщина оглядела Алехина и улыбнулась: она совсем не сожалеет. Строгий темный костюм, крахмальная сорочка и удачно подобранный галстук. Стройный, выше среднего роста, мягкие, уверенные движения человека, воспитанного в достатке. Умные голубые глаза чемпиона с улыбкой глядели на собеседницу.
- Вы - русский, а прекрасно говорите по-французски, - после некоторой паузы поддержала угасший было разговор опытная собеседница.
- И по-английски, сударыня, и по-немецки. Если хотите, и по-испански.
- Тогда вы совсем чудо! Как жаль, что я не встретила вас раньше.
- Вы ошибаетесь. Шесть лет назад мы ехали с вами вместе из Барселоны. Вы - Грейс Висхар.
- Браво! Чемпионы мира знают, оказывается, не только шахматы.
Алехин улыбнулся:
- Мы обязаны следить за важнейшими фигурами.
- И теряете их на шесть лет, - отпарировала Грейс. - Разрешите мне на правах старого знакомства попросить вас об одном одолжении.
- Все, что вам будет угодно! - воскликнул Алехин. - Я буду счастлив!
- Сыграйте со мной в шахматы.
- Вот как! - Алехин немного опешил, но тут же нашелся: - Я никогда не имел такого прелестного и такого опасного противника.
- Боитесь? - кокетливо склонила набок голову Грейс.
- Волнуюсь, - ответил Алехин.
Они поднялись по лестнице, зашли в фойе и заняли свободный столик. Алехин заказал кофе, оранжад. Официант, немного оторопев вначале от неожиданной просьбы, все-таки принес доску и шахматные фигурки. Необычное шахматное сражение вызывало удивление у отдыхавших клиентов отеля. Они бросали недоуменные взоры в сторону Грейс и Алехина.
- Я буду играть белыми, - потребовала Грейс, когда Алехин начал расставлять фигурки на доске. И, улыбнувшись, добавила:- Я не привыкла защищаться.
- Что вам дать вперед? - в тон ей спросил Алехин. - Коня? Ладью? Полцарства, царство?
- Никаких снисхождений. Я сражаюсь только на равных. Грейс плохо понимала в шахматах и играла слабо. Правда, первые ходы она сделала в соответствии со всеми требованиями теории. Возможно, что она когда-нибудь даже брала в руки шахматный учебник. Уметь играть в шахматы - признак хорошего тона, - может быть, именно это светское правило заставило ее в свое время пожертвовать древней игре часть своего драгоценного времени. «Благодарю, душа моя, за то, что в шахматы учишься, - вспомнил Алехин цитату из письма А. С. Пушкина жене. - Это непременно нужно во всяком благоустроенном семействе - докажу после».
Не заметив простейшей вилки конем, Грейс потеряла ладью. Алехин попытался было вернуть ей ход, предложил исправить ошибку.
- Ни в коем случае! - решительно запротестовала Грейс. - Я привыкла отвечать за свои проступки и никогда не сожалеть о них.
Грейс задумалась над ходом. Алехин смотрел на красивую головку, склонившуюся над шахматной доской.
- У вас прекрасные волосы, - произнес он вслух с восхищением. Грейс взглянула на него, оторвавшись на миг от доски, и улыбнулась.
- Я вчера читал в американской газете интересную заметку - доктор Рауншер в Буффало подсчитал: блондинки скоро станут редкостью. На сто рождающихся девочек только пять блондинок и пять рыжих. Блондинки менее жизнеспособны, отличаются менее объемистым мозгом.
- Благодарю, - кивнула головой Грейс. - Я ведь тоже блондинка.
- Нет, нет, Грейс, к вам это никак не относится, - смущенный, залепетал Алехин.
В это время на веранде показалась полная дама средних лет. Она бросила удивленный взгляд в сторону Алехина и ответила на его поклон. Грейс воспользовалась удобным случаем переменить тему разговора.
- Кто эта дама? - спросила Грейс Алехина. - Я беседовала с ней утром в парикмахерской.
- Жена гроссмейстера Боголюбова. Очень милая женщина.
- А где ее муж? Она вечно гуляет одна.
- Играет в шахматы в фойе. С утра до вечера. Одержимый, - улыбнулся Алехин.
- Это что - судьба всех жен гроссмейстеров? - спросила Грейс, пристально глядя в глаза Алехина.
- Многих, - засмеялся Алехин. - Я всегда говорил: печальная доля - быть женой шахматиста. Хотя, - добавил он после короткой паузы, - есть судьба еще хуже.
- Какая?
- Быть мужем шахматистки.
- Ах, да! Ведь есть и такие.
- Вы представляете, как приятно глядеть на жену, которая всю ночь анализирует отложенную партию, - продолжал Алехин. - А утром проигрывает ее и плачет.
- А есть женщины, хорошо играющие в шахматы? - спросила Грейс.
- Есть одна. Великолепно! Чемпионка мира Вера Менчик.
Алехин, не думая, передвигал фигурки. Не отрываясь, глядел он на блондинку. Грейс все больше нравилась ему. Она была уже не молода: ей было около сорока, а может быть, даже больше. Но выглядела она моложе этих лет: так бывает с женщинами, у которых стройность фигуры, красота тела привлекают больше, чем красота лица.
Желанная женщина вызывала в Алехине давно забытое, испытанное когда-то однажды в молодости сладостное чувство влюбленности. Ее пухлые чувственные губы что-то шептали, когда она думала над трудным ходом; большие глаза исподволь изучали Алехина; маленькие руки мягкими движениями поправляли упавшие на лоб локоны. Думая над шахматами, она часто меняла позу; каждое ее движение, каждый жест были женственно мягки и приятны.
- Он сказал, что не может сам решить этот вопрос, разрешить его можно только в Москве, - коротко изложил Флор итог своего визита.
- Да, хорошо, - вымолвил Алехин, и его рука автоматически потянулась к пустой рюмке сливовицы. - Ну, а как твои дела? - умышленно сменил тему разговора Алехин, стараясь сохранять безразличный вид. - Получил визу?
- Все сделано. Можно ехать, - сообщил Флор. - Ты придешь меня провожать?
- А кто будет на вокзале?
- Брат, знакомые шахматисты.
- А из советского посольства кто-нибудь будет?
- Обещал прийти Ильин-Женевский.
- Тогда я не приду! - воскликнул Алехин.
- Почему?
- Лучше не надо! Подумает, что я ищу возможности все же как-то с ним встретиться.
- Пустяки! Приходи, не обращай ни на что внимания. Алехин подумал несколько секунд, потом решительно заявил:
- Нет, это неудобно.
На следующее утро вся шахматная Прага была на вокзале. Как ни прийти, когда уезжает Сало Флор, да не куда-нибудь, а в Москву, о которой пражанам так много и увлекательно рассказывал покойный Рихард Рети. Приехал на вокзал коренастый большеголовый Опоченский с вечной тоненькой длинной сигарой во рту. Провожал гроссмейстера и секретарь шахматной федерации Лоума. Даже на вокзале он удивлял всех своей феноменальной памятью. В любую минуту Лоума мог сообщить, кто из известных мастеров какое занял место в турнире, игранном десять лет назад, и сколько набрал очков. Был среди присутствующих брат Флора - Мозес Флор. Многочисленные пражские поклонники любимого шахматного кумира.
Минут за двадцать до отхода поезда пришел Ильин-Женевский. Провожающие вначале приумолкли, отдавая дань уважения советскому дипломату, но вскоре возобновились прежние разговоры и шутки. Сам Женевский не отставал в остротах, хотя контузия и затрудняла его речь.
Неожиданно один из провожающих протянул Флору серебряную монету.
- Возьмите, Сало, это на счастье.
- Спасибо, - посмотрел Флор на подарок. - Что за монета? Русская?
- Русская, но уже негодная, - сообщил Ильин-Женевский. - Дореволюционный гривенник, царский.
- Конечно, - охотно подтвердил чех, сделавший подарок. - Она осталась у меня в память о России. Я был в плену в Сибири. Три года.
Возникла неловкая пауза. Как-то воспримет эти слова советский дипломат?
- А потом я еще раз попал там в плен, - засмеялся чех, обняв смущающуюся женщину лет сорока с широким русским лицом. - Это уже плен навечно. Из Сибири привез.
- Смотри и ты не попадись в плен в Москве, - дотронулся до руки Флора Опоченский. - Очутишься в капкане у какого-нибудь чернобрового русского ферзя.
Предсказание оказалось впоследствии пророческим, но Флор не знал этого и заразительно смеялся вместе со всеми удачной шутке. Вдруг он заметил в толпе на перроне Алехина. Тот стоял шагах в десяти от вагона, стараясь, чтобы его не увидел никто из провожающих Флора.
Сало извинился перед друзьями и подошел к Алехину.
- Спасибо, что пришел, доктор, - поблагодарил он чемпиона мира. - Что ты здесь стоишь, пойдем туда.
- Нет, нет, Сало. Я побуду здесь, а ты иди. Осталось всего пять минут.
- Успею. Что передать Москве?
- Поклонись на все четыре стороны. Я бы попросил тебя помолиться за меня в Елоховском соборе, да ведь ты не православный.
- Для тебя и это сделаю! - улыбнулся Флор.
- Хорошо, иди! Неудобно - тебя там ждут, - решительно сказал Алехин, заметив, что провожавшие стали посматривать в их сторону.
- Где же мы теперь встретимся? - спросил Флор.
- Думаю, в Цюрихе. Ты же послал согласие играть. Вот что я хотел тебя еще попросить. Сало, - взял за рукав уезжающего Алехин. - Женевский сказал: этот вопрос можно решить в Москве. Поговори при удобном случае обо мне с Крыленко.
- Обязательно поговорю! - охотно согласился Флор.
- Скажи ему… Ну, в общем… объясни все.
- Не беспокойся, доктор. Сделаю!
- Ну, спасибо тебе. Желаю успеха!
- До свидания! Не унывай, все будет в порядке!
Флор едва успел проститься с друзьями и вскочить в вагон, как раздался гудок и поезд плавно тронулся. Постепенно набирая скорость, он вырвался со станции и устремился вперед, к неизвестной, таинственной Москве. Из окна вагона Флор махал рукой провожавшим до тех пор, пока не потерял их из вида. Но даже когда поезд совсем далеко отошел от вокзала, Флор все еще различал то исчезавшую в толпе, то вновь появлявшуюся фигуру Алехина. В своем радостном возбуждении он как-то не подумал о том, что теперь переживает чемпион мира, какие горькие думы его обуревают.
А тот долго стоял на пустеющей платформе вокзала. Скрылся последний вагон, служащие уже готовились принимать новый состав, а он все еще махал рукой вслед ушедшему в Москву поезду.
«Вот, едет он, улыбающийся чешский гроссмейстер, в Россию, - думал Алехин, - и для него это обычная поездка, ничем не отличающаяся от гастролей в Лондон, Амстердам или Париж. Прибудет он в Москву, пойдет по Охотному ряду, Смоленской площади, может быть, зайдет в Плотников переулок. И для него это будут просто улицы, площади, дома. А если бы я был на его месте? Для меня эти улицы - кусок жизни, с ними связаны самые дорогие, самые близкие воспоминания. Двенадцать лет не был! Побывать бы там, побродить по знакомым мостам, увидеть милые сердцу дома, встретиться с родными, друзьями. Нет, это невозможно. Этот вопрос нужно решать в Москве. Что поделаешь! А он мало изменился, Ильин-Женевский. Постарел, конечно, пополнел, но, в общем, почти такой же, что и двенадцать лет назад. А меня он неужели не заметил? Это хорошо, а то подумает бог знает что!»
Покидавшие платформу чехи с удивлением смотрели на стройного мужчину в зимнем пальто без шляпы, видимо, проводившего с поездом кого-то близкого сердцу. С молчаливым почтением глядели они в печальное, нахмуренное лицо незнакомца и тихо проходили мимо, стараясь не мешать ему переживать свое горе.
4
Швейцарцы хорошо организовали юбилейный турнир. Курзал, где играли шахматные мастера, расположен в живописном уголке. Битвы белых и черных армий происходили за маленькими столиками в просторном зале, из широких окон которого был виден берег озера. Когда противник задумывался, можно было отвлечься от событий на доске и полюбоваться пейзажем, расцвеченным красками самых причудливых оттенков. Каменные глыбы разных цветов - от оранжевого до коричневого, голубое с синевой зеркало озера и белокрылые яхты, скользящие по чуть волнистой поверхности воды.
Алехину некогда было любоваться природой: партия с Ионером развивалась совсем не так, как ему хотелось. Тут не до красот! Взор чемпиона не отрывался от точеных полированных фигурок, уже шестой час сидел он за столиком, не разгибаясь. Позиция ему явно не нравилась; он недовольно морщился, менял позу, нервным движением то и дело вынимал портсигар из кармана. Закурив сигарету и сделав две-три затяжки, он тут же ломал ее на дне пепельницы и вынимал другую.
Как было не нервничать! Сделано больше сорока ходов, а исход борьбы еще далеко не ясен. Хотя у Алехина была лишняя пешка, реализовать ее очень трудно. Плохой слон - вечная проблема; слон, загороженный собственными пешками, и нет ему никакой свободы. Ничья, все говорило за то, что будет ничья. Какая досада! А Алехину позарез нужна победа. Первый приз тысяча двести франков, а он все еще отстает от Флора на пол-очка. При ничьей разрыв возрастает до целого очка, трудно будет ликвидировать его в пяти последних турах. Можно не догнать Сало, он опять сегодня выиграл. И у кого! У Штальберга.
«Одни неприятности в этих смешанных турнирах, - думал, Алехин. - Недаром я так не люблю в них играть. Когда состав ровный, идет настоящая борьба. А тут: сегодня противник - гроссмейстер, завтра - слабый мастер. А с ними всегда неожиданности: против одного играют из рук вон плохо, зато с другими начинают биться в дьявольскую силу! Вот хотя бы Ионер: Боголюбову проиграл без борьбы в двадцать ходов, а у Нимцовича с блеском выиграл. Сегодня опять сражается, как лев».
Ни разу не взглянул увлекшийся чемпион в широкие окна. Не замечал он склонившегося к горизонту солнышка, светившего так, что лучи его, слава богу, не падали на шахматную доску; живописных гор, охранявших уютную долину от ветра, который мог чего доброго сдуть со столика бланки для записи ходов. Не видел он влюбленных, гулявших у озера по аллеям парка: трепетные пожатия рук, взоры, прикованные к предмету обожания. Не обращал внимания на коляски миллионерш, задержавшихся на этом свете, - нанятые компаньонки брезгливо возили их по ровным, узким дорожкам.
Даже то, что было совсем рядом, ускользало от внимания Алехина. Официант, скучающий от безделья - шахматисты давно уже выпили полагавшийся им бесплатный кофе; механическая радиола, отключенная от электросети на время турнира; коллеги по званию, уже закончившие свои партии и с любопытством обступившие столик чемпиона мира.
Откуда-то из-за горы вдруг появилась черная туча и, двигаясь быстро, вскоре достигла отеля. Закапал дождь, столики пришлось отодвинуть от окон. В зале появились люди. В хорошую погоду шахматный турнир мало привлекал зрителей, лишь изредка какой-нибудь одинокий турист забредал сюда на минутку. Теперь непогода поневоле загнала всех под кров, и зрители вскоре сгрудились около красного каната, отделяющего публику от играющих. Случайные наблюдатели, они ничего не понимали в шахматах, судьба самого острейшего сражения их вовсе не волновала. Покуривая сигареты, туристы с безразличным видом прохаживались от столика к столику - что делать, нужно переждать непогоду.
Алехин был в цейтноте. Он много думал над первыми ходами, и теперь, в решающий момент битвы, ему приходилось делать ходы быстро. Как на грех, исход сражения оставался еще далеко не ясным. Несмотря на внешнюю простоту позиции, каждый ход требовал точнейшего расчета, разбора множества вариантов. А времени нет! Вот почему все больше нервничал Алехин, вот почему все чаще вынимал и ломал он зажженные сигареты. Ему пришлось пуститься на привычную хитрость - он стал рассчитывать сложные варианты даже тогда, когда очередь хода была за противником. Когда идут чужие часы, можно думать сколько хочешь! Конечно, это вдвойне утомляет, зато позволяет рассмотреть больше вариантов.
Высокий худой Ганс Ионер решил дать Алехину бой не на жизнь, а на смерть. Чем черт не шутит, вдруг удастся сделать ничью, а то и выиграть! Победа над вельтмейстером - об этом мечтает каждый шахматист. Завтра распишут все газеты: директор цюрихской филармонии победил чемпиона мира! А как выиграть? Позиция у него хорошая, но как прорваться ферзем? Пробовал и так и этак - никак не удается!
А ведь играет-то Ионер против «гения шахматных комбинаций», тут нельзя шутить. Допустишь оплошность или просчитаешься, и конец! Может быть, Алехин видит на доске такое, о чем ты даже и не думаешь. Нужно считать, считать! И щвейцарец методично рассчитывал вариант за вариантом, выбирая самый надежный, самый безопасный путь. Он то и дело впивался взглядом в лицо противника, пытаясь узнать, нравится ли Алехину позиция, какое на него впечатление произвел последний ход Ионера. Затем вновь взор его приковывался к шахматной доске.
Алехин не замечал ни дождя, ни зрителей. В его мозгу родилась интереснейшая мысль. Можно пожертвовать одну за другой три пешки. Как здорово, это сразу изменит весь ход событий. Освобожденный слон с решающим эффектом ворвется в игру. Тогда от матовой атаки не будет никакой защиты. Блестящая мысль! Значит, нужно отступать слоном, готовить комбинацию. В один момент Алехин уже взялся было за слона, потянул к нему руки, но затем вновь его охватили сомнения.
«А что, если конь противника не отступит, а сам пойдет в атаку на же-пять? Что тогда будет? - заколебался Алехин. - Позиция страшно обострится, будет грозить прорыв ферзя, ведь король Алехина тоже стоит в матовой клетке. Нужно считать, рассмотреть все возможности защиты, ход за ходом, до конца. Иметь бы еще полчаса времени! А где взять эти полчаса, на часах осталось всего десять минут.
Ну и что ж, что десять минут! - в следующее мгновение решил Алехин. - Можно и за это время рассчитать варианты. Это же вопрос судьбы всей партии и, может быть, первого приза. Если комбинация проходит, черным нужно сдаваться. Нужно считать, не жалея времени. Пусть на последние ходы останется хоть полминуты, не беда! Когда все будет ясно, оставшиеся ходы можно выполнить блитц».
Сильнейший шахматист земного шара принялся лихорадочно пересчитывать вариант за вариантом. Его тренированный мозг выискивал самые скрытые возможности, распутывал хитрейшие сплетения фигур, старался проникнуть в тайны неподдающейся позиции. Сложные варианты нужно было считать не только точно, но и быстро. Гигантскую умственную работу следовало уложить в железные рамки отведенных десяти минут. Алехинский мозг работал с предельным напряжением, ему предстояло рассмотреть максимальное число возможностей в минимальное время, разобраться во всех тонкостях позиции, уловить сокровенные особенности. Титаническая работа!
Чемпион мира полностью отрешился от всего окружающего, ушел в шахматную позицию всеми мыслями, желаниями, чувствами. Всем своим существом он стремился к одной цели - быстрее и точнее рассчитать варианты. Он подался вперед, опершись на локти, навис над шахматной доской, сверху глядя на фигурки. Весь его вид выражал внимание, напряжение, сосредоточенность: горящий взгляд, сжатые в кулаки пальцы, глубокая складка на лбу. Считать, считать! Скорее и точнее считать!
Но что это вдруг стало мешать Алехину? Считает варианты, систематически, ход за ходом, углубляется в самые дебри позиции, и вдруг в мозгу какое-то колесико «проскакивает», дает «осечку». Обрывается тонкая, хрупкая нить мысли, связавшая было его с бескрайними глубинами шахматной неизвестности, куда, казалось, он уже проник. Каждый раз приходится вновь начинать расчет сначала. Одна неудача… вторая! Опять помеха! Да что это, в конце концов, происходит?!
- Марго, пойдем отсюда, - дошли, наконец, до сознания Алехина слова, произнесенные низким грудным голосом.
Разъяренный чемпион мира вскочил с места.
- Что вы делаете?! Здесь нельзя разговаривать! - закричал он на нарушителя тишины. И в тот же миг замер на месте…
Перед Алехиным около красного каната стояла стройная блондинка. Платье из ярко-зеленой материи, перетянутое широким поясом, плотно облегало ее статную фигуру. В глаза Алехина глядели большие зеленые глаза; в них было удивление его неожиданной вспышке и нескрываемая самоуверенность. Женщину удивлял, но в то же время восхищал джентльмен, осмелившийся обрушиться на нее с такой яростью.
Несколько секунд молча стояли они друг против друга. Память подсказала Алехину: двадцать восьмой год. Париж, вокзал. Соседний вагон, дама, торжественная встреча. Вспомнил, какое впечатление произвела на него тогда эта женщина, как иногда пытался он воскресить в своем воображении ее образ. И вот она опять здесь, рядом с ним, такая же броская, эффектная, притягивающая.
Алехин растерялся, не зная, что делать, что сказать. На миг он забыл шахматы, прерванную партию, часы, пожирающие драгоценные десять минут. Гнев слетел с него, в глазах горели огоньки восхищения.
- Простите, сударыня, - хмуро проговорил, наконец, Алехин. - Но здесь нельзя говорить громко.
- Сорри, - извинилась женщина и быстро отошла от столика.
Алехин вернулся к партии. Сев на стул и обхватив голову руками, он попытался сосредоточиться, углубиться в позицию, припомнить считанные раньше варианты. Но ничего не получалось: внезапная помеха перепутала его мысли. К тому же она отняла у него минуты драгоценного времени - теперь трудно было успеть рассмотреть все возможности и выполнить десять ходов, оставшихся до контроля.
Мысленно махнув рукой, чемпион мира решил не рассчитывать больше все возможные ходы в позиции и нервным движением руки, с неожиданным стуком фигуркой по доске переставил белого слона. Будь что будет! Алехин приготовился к жестокой битве в цейтноте - на часах его оставались считанные минуты времени. А непросто в мгновенье рассчитать сложные варианты!
Однако кризис разрешился значительно быстрее, чем он предполагал. Вместо того чтобы пойти конем вперед, Ионер отступил им по соседству с собственным королем. Швейцарский мастер полагал, что именно этот ход отражает атаку чемпиона мира, но не заметил ошеломляющего ответа белых. Алехин быстро отдал одну пешку, затем вторую, после чего Ионер понял неизбежность катастрофы. Еще два хода - и швейцарец сдался. Мат или огромные материальные потери неизбежны. Приход блондинки оказался счастливым для Алехина.
Анализ позиции, проведенный после партии противниками вместе с подошедшими гроссмейстерами, показал: и при лучшей защите Ионера атака белых оставалась грозной. Конечно, не ошибись швейцарский мастер, предстояла еще долгая и очень острая игра, особенно если учесть, что Алехин находился в цейтноте.
- Если бы не ошибка Ионера, вам нелегко было бы выиграть эту партию, - заметил Алехину кто-то из любителей-швейцарцев, окруживших столик.
- Ошибка противника - фактор, который нужно учитывать в шахматной борьбе, - ответил чемпион мира. - В нашем искусстве нельзя добиться абсолютного превосходства. Шахматное мастерство лишь пробный камень несовершенства других.
Алехин собирался вечером играть в бридж; однако после обеда заснул, а когда спустился вниз, четверка играющих была уже скомплектована.
Алехин вышел из отеля. Недавно прошел дождь. В сердцах людей в этот теплый вечер царило то особое чувство блаженного покоя, какое могут вызывать горы. Вдалеке на фоне звездного неба угадывались уснувшие вершины, гладким в безветрии было черное зеркало озера. Одинокий огонек медленно двигался вдали: какие-то проказники, видимо, молодежь, отважились в кромешной тьме плутать на лодке. Слабо освещенные аллейки зазывали из уюта обжитого дома в темноту, обещая поразить чем-то неизвестным и немного жутким.
Задумавшись, Алехин курил, облокотись на перила широкой входной лестницы. Вдруг в конце аллеи он увидел женщину, неосторожно нарушившую сегодня тишину на турнире. На ней был костюм темно-вишневого цвета, пышную прическу пепельных волос прикрывала маленькая шапочка. Вечером она показалась Алехину почти миниатюрной: может быть, темный костюм делал ее более хрупкой, возможно, днем она просто выглядела крупнее рядом со своей маленькой спутницей.
Подойдя к лестнице и поднявшись на две ступени, блондинка взглянула на Алехина. Тот поклонился.
- Добрый вечер, сударыня! - произнес Алехин. - Вы тоже живете в этом отеле?
- Да.
- Я должен извиниться перед вами, шум так мешает мне во время игры!
- Извиниться должна я, - сказала дама низким грудным голосом. - Я не знала, что это турнир.
Казалось бы, и все. Взаимные извинения принесены, инцидент исчерпан. Но подобные встречи не заканчиваются быстро, если обе стороны хотят их продолжить.
- Вы шахматный мастер? - спросила дама.
- Выше, сударыня, - с улыбкой поклонился Алехин.
- Как у вас там, гроссмейстер? - с трудом вспомнила собеседница высшее шахматное звание.
- Еще выше. Я - чемпион мира.
- Так вы Алехин! Вот никогда бы не сказала! Я представляла вас старым, сутулым от бесконечной игры.
- Сожалею, сударыня, что не оправдал ваших ожиданий. Женщина оглядела Алехина и улыбнулась: она совсем не сожалеет. Строгий темный костюм, крахмальная сорочка и удачно подобранный галстук. Стройный, выше среднего роста, мягкие, уверенные движения человека, воспитанного в достатке. Умные голубые глаза чемпиона с улыбкой глядели на собеседницу.
- Вы - русский, а прекрасно говорите по-французски, - после некоторой паузы поддержала угасший было разговор опытная собеседница.
- И по-английски, сударыня, и по-немецки. Если хотите, и по-испански.
- Тогда вы совсем чудо! Как жаль, что я не встретила вас раньше.
- Вы ошибаетесь. Шесть лет назад мы ехали с вами вместе из Барселоны. Вы - Грейс Висхар.
- Браво! Чемпионы мира знают, оказывается, не только шахматы.
Алехин улыбнулся:
- Мы обязаны следить за важнейшими фигурами.
- И теряете их на шесть лет, - отпарировала Грейс. - Разрешите мне на правах старого знакомства попросить вас об одном одолжении.
- Все, что вам будет угодно! - воскликнул Алехин. - Я буду счастлив!
- Сыграйте со мной в шахматы.
- Вот как! - Алехин немного опешил, но тут же нашелся: - Я никогда не имел такого прелестного и такого опасного противника.
- Боитесь? - кокетливо склонила набок голову Грейс.
- Волнуюсь, - ответил Алехин.
Они поднялись по лестнице, зашли в фойе и заняли свободный столик. Алехин заказал кофе, оранжад. Официант, немного оторопев вначале от неожиданной просьбы, все-таки принес доску и шахматные фигурки. Необычное шахматное сражение вызывало удивление у отдыхавших клиентов отеля. Они бросали недоуменные взоры в сторону Грейс и Алехина.
- Я буду играть белыми, - потребовала Грейс, когда Алехин начал расставлять фигурки на доске. И, улыбнувшись, добавила:- Я не привыкла защищаться.
- Что вам дать вперед? - в тон ей спросил Алехин. - Коня? Ладью? Полцарства, царство?
- Никаких снисхождений. Я сражаюсь только на равных. Грейс плохо понимала в шахматах и играла слабо. Правда, первые ходы она сделала в соответствии со всеми требованиями теории. Возможно, что она когда-нибудь даже брала в руки шахматный учебник. Уметь играть в шахматы - признак хорошего тона, - может быть, именно это светское правило заставило ее в свое время пожертвовать древней игре часть своего драгоценного времени. «Благодарю, душа моя, за то, что в шахматы учишься, - вспомнил Алехин цитату из письма А. С. Пушкина жене. - Это непременно нужно во всяком благоустроенном семействе - докажу после».
Не заметив простейшей вилки конем, Грейс потеряла ладью. Алехин попытался было вернуть ей ход, предложил исправить ошибку.
- Ни в коем случае! - решительно запротестовала Грейс. - Я привыкла отвечать за свои проступки и никогда не сожалеть о них.
Грейс задумалась над ходом. Алехин смотрел на красивую головку, склонившуюся над шахматной доской.
- У вас прекрасные волосы, - произнес он вслух с восхищением. Грейс взглянула на него, оторвавшись на миг от доски, и улыбнулась.
- Я вчера читал в американской газете интересную заметку - доктор Рауншер в Буффало подсчитал: блондинки скоро станут редкостью. На сто рождающихся девочек только пять блондинок и пять рыжих. Блондинки менее жизнеспособны, отличаются менее объемистым мозгом.
- Благодарю, - кивнула головой Грейс. - Я ведь тоже блондинка.
- Нет, нет, Грейс, к вам это никак не относится, - смущенный, залепетал Алехин.
В это время на веранде показалась полная дама средних лет. Она бросила удивленный взгляд в сторону Алехина и ответила на его поклон. Грейс воспользовалась удобным случаем переменить тему разговора.
- Кто эта дама? - спросила Грейс Алехина. - Я беседовала с ней утром в парикмахерской.
- Жена гроссмейстера Боголюбова. Очень милая женщина.
- А где ее муж? Она вечно гуляет одна.
- Играет в шахматы в фойе. С утра до вечера. Одержимый, - улыбнулся Алехин.
- Это что - судьба всех жен гроссмейстеров? - спросила Грейс, пристально глядя в глаза Алехина.
- Многих, - засмеялся Алехин. - Я всегда говорил: печальная доля - быть женой шахматиста. Хотя, - добавил он после короткой паузы, - есть судьба еще хуже.
- Какая?
- Быть мужем шахматистки.
- Ах, да! Ведь есть и такие.
- Вы представляете, как приятно глядеть на жену, которая всю ночь анализирует отложенную партию, - продолжал Алехин. - А утром проигрывает ее и плачет.
- А есть женщины, хорошо играющие в шахматы? - спросила Грейс.
- Есть одна. Великолепно! Чемпионка мира Вера Менчик.
Алехин, не думая, передвигал фигурки. Не отрываясь, глядел он на блондинку. Грейс все больше нравилась ему. Она была уже не молода: ей было около сорока, а может быть, даже больше. Но выглядела она моложе этих лет: так бывает с женщинами, у которых стройность фигуры, красота тела привлекают больше, чем красота лица.
Желанная женщина вызывала в Алехине давно забытое, испытанное когда-то однажды в молодости сладостное чувство влюбленности. Ее пухлые чувственные губы что-то шептали, когда она думала над трудным ходом; большие глаза исподволь изучали Алехина; маленькие руки мягкими движениями поправляли упавшие на лоб локоны. Думая над шахматами, она часто меняла позу; каждое ее движение, каждый жест были женственно мягки и приятны.