Коултер Кэтрин. Дочь дьявола

   Камал отшвырнул винтовку и прижал Арабеллу к себе. Она всхлипывала и цеплялась за него, словно пытаясь снова и снова убедиться, что не спит и не грезит. Он сорвал с нее бурнус и запустил руки в грязные волосы.
   — Успокойся, — прошептал Камал, — больше нечего бояться.
   Арабелла громко шмыгнула носом и призналась:
   — Я возвращалась к тебе.
   — Знаю.
   — Ты спас меня.
   — Да.
   — Но я украла твою лошадь.
   — Только потому, что я позволил.
   Арабелла отстранилась и подняла заплаканное лицо.
   — Не понимаю.
   Камал пронзительно свистнул, и, к удивлению Арабеллы, откуда-то, точно по волшебству, появился Тимар.
   — Но почему?
   Камал снова привлек ее к себе.
   — Я думал отыскать тебя гораздо скорее, но на каменистой почве почти незаметно следов, и вы были слишком далеко, чтобы он смог услышать свист. Я уже говорил, дорогая, что хочу немного побыть с тобой… наедине.
   — Ты не собираешься… побить меня?
   — Пока нет. Возможно, потом, но сначала нужно позаботиться о тебе. Ты голодна?
   — О да!
   — И грязна, как уличный мальчишка. Может, сначала искупаешься?
   — Прости, что сожгла твой шатер. Камал горестно улыбнулся.
   — По-видимому, я недооценил твою изобретательность. Но больше этого не случится. Дай мне слово, сердце мое, — попросил он, сжимая ладонями ее вымазанное лицо и легонько целуя кончик носа. — Обещай, что останешься со мной и не будешь больше сбегать, иначе меня постигнет преждевременная старость.
   Арабелла, чуть вздрогнув, потерлась щекой о его руку.
   — Обещаю.
   — Я постарел лет на пять, не меньше, с тех пор как узнал тебя. И, кажется, должен благодарить Бога, что ты далеко не так грязна, как при первой встрече. — Он неохотно отпустил ее и выпрямился. — Иди купаться, пока еще светло. Я разобью лагерь и приготовлю ужин.
   Арабелла, охваченная неожиданным смущением, застенчиво кивнула и, украдкой взглянув на мертвого льва, поежилась, припоминая только что пережитый ужас.
   — Не волнуйся, — тихо пообещал он, проследив за ее взглядом. — Я оттащу льва подальше.
   Арабелла выдавила улыбку и, пошатываясь, направилась к озеру. Усевшись на берегу, она размотала пыльные повязки на ногах.
   — На что ты похожа, девочка моя, — вздохнула она.
   — Верно, но зато у нас есть мыло.
   Камал вручил ей душистый брусок и чистое полотенце и отошел. Примерно через час Арабелла, успевшая отмыться и даже прополоскать волосы, появилась у костра, надежно завернутая в большое полотенце. Камал к этому времени уже раздобыл где-то кролика и сейчас поджаривал его на вертеле; стреноженные кони мирно паслись, льва нигде не было видно, и неподалеку стоял маленький шатер.
   При виде ее ошеломленного лица Камал улыбнулся:
   — Ты считала меня ни на что не годным? Арабелла покачала головой и плотнее завернулась в полотенце. Камал поднялся, и девушка, стыдливо зарумянившись, отступила. Он нахмурился.
   — Не бойся меня, сага.
   — Я никого и ничего не боюсь, — бросила девушка, поджимая губы.
   — И никогда не лги мне. Стоит тебе сказать неправду, и твой нос тут же краснеет! — И, не дав ей возможности ответить, добавил: — Я привез тебе одежду и расческу. Садись к огню. Не желаю, чтобы после всех моих трудов, ты подхватила насморк.
   Камал вручил ей мягкий бархатный халат с длинными широкими рукавами.
   — Обещаю не подсматривать, — лукаво усмехнулся он.
   — Ты специально все это задумал? — спросила Арабелла, потянувшись за халатом.
   — Не совсем это, — покачал головой Камал, жестом обводя лагерь. Он отвернулся, и Арабелла, поспешно скинув полотенце, натянула халат. Почему-то ей было не по себе. Отчего она чувствует себя такой уязвимой, стоит ей оказаться рядом с Камалом?
   — Я больше ни за что не надену эти нелепые прозрачные шальвары! — вызывающе выпалила она.
   Камал терпеливо улыбнулся.
   — Как хочешь. Тебе так идет синий бархат. Садись поближе к огню и просуши волосы, — велел он, расстилая на земле шерстяные одеяла.
   — А если пойдет дождь? — поддразнила Арабелла.
   — Я накрою тебя своим телом, чтобы ты не промокла. Лицо Арабеллы вспыхнуло, и впервые она не нашлась с ответом.
   Где лев: неожиданно спросила девушка, принимая протянутый кусок кролика. — Разве не опасно оставлять его труп так близко? Что, если запах привлечет других зверей?
   — Я обо всем позаботился, — заверил Камал. — Съешь еще немного мяса.
   Он не собирался объяснять, что велел своим людям отвезти льва в другой лагерь.
   — Почему ты решила возвратиться, любимая? Арабелла снова залилась краской, сконфуженная и вопросом, и нежными словами.
   — У меня не было ни воды, ни еды, ни оружия. Не настолько я глупа, чтобы пытаться выжить глуши.
   — Ты совершила уже два блестящих побега, дорогая, но совершенно упустила при этом из виду, что нужно получше к ним готовиться.
   — Я уже сказала, что не настолько глупа.
   — Прости, что принудил тебя…
   Не ожидавшая ничего подобного, Арабелла резко вскинула голову, невольно перебирая в памяти его жестокие, причиняющие мучительную боль выпады, свое безмерное унижение.
   — У тебя поистине талант, Арабелла, доводить меня до крайности, — продолжал он после невыносимо долгого молчания. — Ты простишь меня?
   — Я… ты сделал мне больно.
   — Знаю и стыжусь этого.
   — И ранил не только тело, но и… душу.
   Камал осторожно вынул из ее пальцев кроличью кость, отбросил в кусты и придвинулся ближе к Арабелле. Она не отодвинулась, и он, глубоко вздохнув, уставился в невысокое пламя. Землю окутала темнота, и лишь звезды переливались в сине-черном небе.
   — Однажды в детстве, — сказал он наконец, — я видел, как отец насиловал захваченную в набеге женщину. В тот момент он словно превратился в похотливого зверя. Остальные мужчины смеялись и подбадривали его, поскольку пленница была испанкой, неверной, и, следовательно, вообще не считалась человеком. Только Хамил покачал головой и оттащил меня прочь. Позже именно он объяснил мне, что мужчина не должен доказывать свою силу, мучая других, тех, кто слабее, даже если это всего лишь женщина. Я совсем забыл об этом случае до сегодняшнего дня. И вел себя как дикарь. Твоя напускная храбрость, дорогая, и проклятое упрямство заставили меня забыться.
   — Я не виновата, сэр, в том, что ваш тонкий налет цивилизованности мгновенно слетает, как кожица с апельсина, стоит лишь притронуться.
   — Нет, конечно, нет, — засмеялся Камал. — Ив следующий раз, когда ты снова разозлишь меня, я начну осыпать тебя ласками и поцелуями, пока ты не потеряешь голову и не отдашься мне сама, по доброй воле. А, ты опять краснеешь, Арабелла? Какое счастье, что ни один мужчина, кроме меня, не узнает глубин твоей страсти, и будь уверена, я никогда не позволю тебе это забыть!
   Будущее. Она вдруг поняла, что хочет связать свое будущее с этим мужчиной, не важно почему. Только так, и никак иначе.
   — Как прекрасна эта земля! — прошептала она. — Дикая и непокоренная! Весь день я чувствовала себя такой одинокой и испуганной.
   — А сейчас?
   Арабелла глубоко вздохнула.
   — Сейчас, — улыбнулась она, — мне тепло, уютно, спокойно.
   Камал скептически оглядел маленький лагерь.
   — Тебе легко угодить, любимая.
   Она понимала, что должна немедленно узнать о его намерениях, но не хотела обрывать тонкую нить дружеского тепла, протянувшуюся между ними. Завтра у нее будет для этого достаточно времени.
   — Я знаю тебя всего неделю, — начала она.
   — А мне кажется, прошло не меньше года, — шутливо охнул Камал, опускаясь на землю рядом с ней. — Понимаешь, жизнь здесь совсем другая. Мне трудно к ней привыкнуть, хотя я до шестнадцати лет жил в этой стране.
   — Лелла сказала, что ты учился в Европе. Как отец отпустил тебя?
   — Ты забываешь, что моя мать итальянка. Она хотела, чтобы сын получил образование в Италии, и Хамил помог мне убедить отца. Я провел десять лет в Риме и Флоренции. В этом, дорогая, нам повезло.
   — Что ты имеешь в виду?
   Камал, не отвечая, встал и принес из шатра толстое шерстяное одеяло. Расстелив его перед огнем, он уселся и скрестил ноги.
   — Может, перенесешь одеяло и сядешь рядом? Становится холодно, и мы сможем согревать друг друга теплом наших тел.
   Арабелла молча повиновалась. Высохшие волосы струились по спине медовым каскадом. Почувствовав его взгляд, она быстро повернулась к нему лицом.
   — Ты не ответил мне, Камал.
   Камал поднял руку и стал наматывать на пальцы густые душистые пряди.
   — Когда моя мать впервые рассказала о предательстве твоего отца… нет, не перебивай меня, — я спросил ее, есть ли у графа дети. И поскольку вы с братом не отвечаете за преступления родителей, велел ей ни в коем случае не причинять вам зла. Узнав, кто ты, я решил обращаться с тобой, как с английской леди, и держаться на почтительном расстоянии. Но ты была чертовски высокомерна и сыпала оскорблениями, а мать написала, что ты ничем не лучше уличной шлюхи. Наверное, я считал, что любая юная леди, перенесшая подобные испытания, упала бы в обморок или билась в истерике и умоляла о милосердии. Но слышать, как тебя называют дикарем, варваром, животным… нет, как я уже сказал, дорогая, ты пробуждаешь во мне худшие инстинкты.
   Арабелла удивленно пожала плечами:
   — Я никогда не падаю в обморок и в жизни не билась в истерике.
   Он наматывал ее волосы на руку до тех пор, пока лицо Арабеллы не оказалось совсем близко, и нежно припал к полураскрытым губам.
   — Я всегда восхищался отвагой и мужеством, но не подозревал, что женщина способна обладать такими качествами. И… не ожидал встретить подобную страсть.
   Арабелла смущенно потупилась, но не отстранилась.
   — Я тоже, — призналась она так искренне, что Камал тихо засмеялся. — Ты знал многих европейских женщин?
   — Да, конечно. В Италии я прожил десять лет. Там я стал мужчиной, и не одна дама горела желанием оказаться моей наставницей в искусстве любви. Пойми, Арабелла, когда я вернулся в Оран, чтобы заменить погибшего брата, пришлось следовать обычаям и традициям моего народа — именно этого ожидали от меня подданные и алжирский дей.
   — Лелла так и сказала. И еще твердила, что ты несчастлив здесь.
   — Но каждый должен исполнять свой долг. Между нами многое произошло, Арабелла, но я не хотел унижать тебя, когда приказал высечь. Другого выхода не было, но Елена не виновата, она просто капризный испорченный ребенок, не более того. На твоем месте я не смог бы выносить так долго злобу и ненависть. Правда, хорошо нацеленный удар в самую уязвимую часть моего тела стал на несколько часов довольно болезненным напоминанием о твоей ярости.
   — Ты рисуешь меня какой-то амазонкой с мужским нравом. Но это не так, Камал. У меня не хватило храбрости принять смерть ради спасения родителей. Когда я бросилась на тебя с кинжалом, моя рука дрогнула. Твоя гибель означала мою, и я испугалась. Даже сегодня я поняла, что не хочу умирать, что жизнь слишком драгоценна. Я жалкая трусиха!
   — Нет, дорогая, напротив. Ты полна жизни и внутреннего света. Наоборот, именно трус постарался бы скорее приблизить свой конец. И не бойся, шрамов не останется, — заверил он, легонько коснувшись ее спины.
   — Ты сидел около меня, пока я была без сознания, правда?
   Камал осторожно пригладил ее тонкие изогнутые брови.
   — Да, — кивнул он. — Едва ты очнулась, я ушел, боясь, что тебе станет хуже при виде твоего палача, но понял, что не могу жить без тебя. Когда вчера ночью твой побег обнаружился, я испытал такой страх за тебя, что готов был выть и кидаться на людей.
   Темные ресницы медленно опустились, скрывая выражение глаз девушки. Камал неспешно подался вперед и нежно поцеловал ее мягкий рот. Девушка удивленно вздрогнула, и губы ее сами собой раскрылись. Несколько мгновений Камал наслаждался вкусом розовых лепестков, но потом отстранился и, увидев в ее глазах разочарование, улыбнулся.
   — Нет, дорогая. Я поступил с тобой жестоко, и, вероятно, ты еще не оправилась. Не хочу причинять тебе новой боли.
   — Это очень странно, — хрипловато пробормотала Арабелла, — но когда ты прикасаешься ко мне и целуешь, я хочу только одного — чтобы это никогда не кончалось. И ты всегда в точности знаешь, что делать.
   — Один лишь звук твоего голоса наполняет меня потребностью любить тебя, заставить кричать от наслаждения!
   — Но я такая неловкая и ничего не знаю! Ты, должно быть, смеешься над моей неопытностью!
   — Арабелла, — заявил он, отодвигаясь подальше, — не желаю больше это обсуждать. В конце концов я не каменный!
   — В таком случае, почему ты поцеловал меня? — возразила она.
   — Потому что ты рядом, ты прекрасна, и я люблю тебя. Его слова прозвучали как гром среди ясного неба. У Арабеллы перехватило дыхание; она беспомощно смотрела на Камала. Бешеный стук сердца отдавался в ней барабанной дробью. Судорожно сглотнув, она тихо охнула.
   Камал, проклиная себя, быстро встал. Но теперь ничего не поделаешь, он проговорился, и сказанного не вернешь.
   — Уже поздно, — резко сказал он, — и ты, должно быть, устала. Пора спать.
   Но Арабелле было не до сна. Она смотрела, как Камал идет к шатру и опускает за собой занавеску. В ушах все еще звучало ошеломляющее признание. Девушка засыпала песком умирающий огонь, подхватила одеяла и медленно направилась к шатру. Внутри было темно.
   — Камал…
   — Что?
   — Я принесла одеяла.
   — Хорошо. В горах по ночам холодно. Они нам понадобятся.
   Арабелла долго стояла, не шевелясь, пока глаза не привыкли к полумраку. Наконец она разглядела его силуэт. Камал лежал на спине, подложив руки под голову. Текли минуты, но Арабелла думала лишь о нем и сознавала, что лихорадочный стук сердца не унимается. Понимая, что Камал старается защитить ее от самой себя и собственных чувств, чувств, которые, как считал он, присущи ему одному, она все-таки снова окликнула:
   — Камал?
   — Что? — нетерпеливо, почти рассерженно отозвался он.
   — Ты согреешь меня лучше одеял.
   Почему она продолжает дразнить его, черт бы ее побрал!
   Камал порывисто привстал, жалея, что не может отчетливо видеть ее лицо.
   — Ложись и постарайся заснуть.
   — Хорошо.
   Она опустилась на меха, поближе к нему, так что он невольно прислушался к ее дыханию и, в конце концов, был вынужден повернуться на другой бок.
   — Ты вправду любишь меня? — неожиданно спросила она.
   — Нет, черт возьми! Я говорю всем своим женщинам именно то, что они хотят слышать!
   Наступила гробовая тишина. Потом раздалось сдавленное рыдание. На щеке Камала задергалась жилка.
   — Клянусь Аллахом, — процедил он, — ты решила окончательно лишить меня гордости?
   — Нет, — прошептала она, всхлипнув.
   — Прекрати плакать!
   — Нет… не могу.
   — Ты утверждала, что никогда не падаешь в обморок и не закатываешь истерик!
   — Это не истерика! — выкрикнула она и заплакала еще громче.
   Камал выпалил длинное арабское ругательство и рывком привлек ее к себе.
   — Тише, родная, не плачь. Я не вынесу твоих слез. Он, сам не сознавая того, нежно погладил ее по голове и поцеловал в висок. Она слегка повернула голову, и его губы коснулись ее соленой щеки.
   — Нет, любимая, — пробормотал он, прижимая ее к себе, — не плачь.
   — Хорошо, — согласилась Арабелла, шмыгая носом. Камал улыбнулся, но тут же застыл, ощутив, как тонкие пальчики осторожно обводят контуры его лица.
   — Камал, пожалуйста, люби меня.
   — Но я не хочу делать тебе больно!
   — Мое тело изнывает от одиночества.
   Его рука словно сама собой скользнула в вырез халата и начала ласкать ее груди. Арабелла инстинктивно выгнулась и притянула его голову вниз. Прикосновение ее затвердевшего соска наполнило его исступленным желанием.
   — Скажи мне, что делать. Я хочу подарить тебе такое же блаженство.
   — Ощущать, как ты прижимаешься ко мне, слышать тихие стоны, пить твою сладость — большего наслаждения мне никто не может дать.
   Но Арабелла не поверила и, чтобы доказать свою правоту, провела ладонью по его груди и животу. Камал шумно втянул в себя воздух, и Арабелла лукаво усмехнулась.
   — Ты еще одет, — шепнула она, пытаясь развязать тесемку его шальвар. Камал тихо застонал и в мгновение ока сбросил с себя все, оставшись обнаженным. Ему казалось, что еще немного, и он потеряет рассудок. Она была такой теплой и нежной, что он затрепетал.
   — Можно я тоже коснусь тебя? Тебе это понравится?
   — Да, — с трудом выдавил он.
   — Твое прекрасное тело… словно изваяно скульптором и так не похоже на мое.
   — Благодарение Богу и Аллаху.
   Но все шутки были тотчас забыты, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его плоти, сначала нерешительно, потом, как только она почувствовала ответный трепет, все смелее. Камал снова застонал, поднимая бедра, и в самый последний момент схватил ее руку и отвел.
   — Не спеши, иначе все слишком быстро кончится.
   — Но мне совсем этого не хочется, — засмеялась Арабелла. Камал прижал ее к земле, раздвигая бедром стройные ноги.
   — Вот как, миледи?
   В эту минуту он понял, как безгранично ее доверие, как безоглядно отдается ему эта женщина, и, потершись щекой о камешек соска, положил руку ей на живот.
   — Пожалуйста, поцелуй меня, — взмолилась Арабелла.
   Камал поднял голову.
   — Куда именно, дорогая? — И, приложив палец к разгоряченной щеке девушки, весело хмыкнул: — Кажется, твой нос опять покраснел?
   — Хочу, чтобы ты целовал меня всю.
   — В этом Арабелла, у нас всегда будет царить полнейшее согласие.
   Его губы дразнили ее, терзали, соблазняли, пока ей не захотелось кричать и извиваться, чтобы освободиться от пульсирующего тепла внизу живота.
   —Ты такая нежная и открытая, дорогая.
   — Прошу тебя, Камал, — простонала она, вцепившись ему в волосы.
   — Да, — выдохнул он.
   Сейчас для Арабеллы не существовало ничего, кроме этого человека и наслаждения, которое он дарил ей. Она снова и снова умирала и возрождалась в его объятиях, парила в недосягаемой выси, издавая жалобные прерывистые крики, сливалась с возлюбленным в единое существо.
   Потом они долго лежали молча, все еще соединенные, нежно, бережно целуя друг друга. Услышав свое имя из уст Камала, девушка пришла в себя и припала губами к его шее.
   — Арабелла! Ты правду сказала?
   — Да.
   Камал на мгновение сжался, но Арабелла даже в темноте заметила, как блеснули его зубы в улыбке.
   — А ты помнишь, что выкрикнула?
   — Хочу… чтобы ты был еще… глубже. Камал стиснул ее так, что Арабелла взвизгнула.
   — Я люблю тебя, — прошептала она и неожиданно поняла, что эти три простых слова сняли с ее плеч огромную тяжесть. — Люблю.
   Камал, не выпуская Арабеллу, лег на спину, увлекая ее за собой.
   — Я никогда не позволю вам забыть это, мадам, — сказал он, целуя ее.
   — Камал, — спросила она немного погодя, наконец отдышавшись, — почему ты любишь меня?
   — Потому что ты ведьма и околдовала меня. Арабелла долго молчала, прежде чем пробормотать:
   — Знаешь, я не всегда бываю милой и славной.
   — Верно, но зато никогда меня не утомляешь и не даешь скучать.
   — Вот как.
   Она прильнула к нему всем телом и с восторгом почувствовала, как его отвердевшая плоть упирается ей в живот.
   — Я заставлю вас жестоко страдать, сэр, если честно не признаетесь во всем!
   Его руки скользнули по ее волосам, опустились ниже, стали терзать бедра.
   — Потому что ты так чертовски искренна, — выдохнул он. — И преданна.
   Арабелла спрятала лицо у него на груди.
   — Что нам теперь делать? — прерывисто прошептала она.
   — Поговорим об этом утром, — предложил он, продолжая ласкать ее.

Глава 27

   Камал положил кусочек лепешки в рот улыбающейся Арабеллы и чмокнул ее в кончик носа.
   — Черствый!
   — Если бы ты, дорогая, выпустила меня из своих объятий хотя бы на полчаса, я смог бы поохотиться.
   Арабелла расстроено вздохнула и наморщила лоб.
   — Нет, — решила она наконец, — предпочитаю обойтись без еды, чем без тебя.
   — Бессовестная девчонка! Ты загонишь меня в гроб еще до того, как мне исполнится тридцать!
   Арабелла широко улыбнулась.
   — Теперь я настоящая женщина, — заявила она, чрезвычайно довольная собой. — Мне двадцать, Камал, и я уже считала себя холодной, безразличной к мужчинам и боялась, что никогда не найду человека, который заставит меня испытать такие… чудесные ощущения.
   Камал наклонился и прижался губами к ее шее.
   — Это не так чудесно, — хихикнула она, — но для начала неплохо!
   Она бросилась ему на грудь и оба упали, причем Арабелла ухитрилась свалиться на Камала и чувственно потереться о него, нескрываемо наслаждаясь прикосновениями к его мускулистому телу.
   — Как ты могла считать себя холодной? Арабелла подняла голову.
   — Ну… до сих пор меня целовал лишь один мужчина, и мне это совсем не понравилось. Честно говоря, я пнула его в коленку.
   — Уж лучше в коленку, чем туда, куда ты ударила меня.
   — Прости, — прошептала она, — я так боялась и не помнила себя от гнева.
   Камал осторожно откинул волосы у нее со лба и заправил волнистые прядки за маленькие ушки.
   — Арабелла, ты поклянешься мне в верности?
   Он спросил так серьезно, что девушка оцепенела, не находя ответа. Перед глазами вереницей пронеслись образы — ее родители, Адам, мать Камала.
   — Но как я могу? — вскричала она, пытаясь отстраниться.
   Камал удержал ее.
   — Я не позволю тебе убежать, и не вздумай сопротивляться.
   Арабелла успокоилась, но он понимал, что внешний мир грубо вторгся в их воздушный замок и от действительности не уйти.
   — Я на все пойду, чтобы сберечь тебя, Арабелла.
   Веришь?
   — Но если ты отомстишь моим родителям, значит, ранишь меня.
   — Знаю. Веришь, что я хочу положить конец этому безумию?
   — А ты веришь, что мои родители невиновны?
   Он судорожно сжал кулаки, но тут же обмяк и нежно погладил ее по спине.
   — Если я смогу убедиться в их невиновности, то без сожаления обличу мать, как коварную лгунью.
   Камал глубоко вздохнул, жалея, что они не могут отложить этот спор хотя бы на сутки, страстно поцеловал Арабеллу и отстранил ее. Покорность судьбе, так присущая мусульманам, леденила его сердце, мешая хладнокровно мыслить и действовать.
   — Дьявол! — воскликнул он наконец, ударив кулаком по ладони, и поспешно поднялся. В глазах Арабеллы он увидел страх и нерешительность и, быстро опустившись на корточки, привлек ее к себе.
   — Я люблю тебя и не желаю расставаться с тобой. И мы будем вместе, Арабелла, даю слово.
   «Неужели стоит лишь захотеть, и все исполнится?» — вздохнула Арабелла, припав к любимому.
   По взаимному безмолвному соглашению остаток дня они не возвращались к этому разговору. Камал отправился поохотиться и принес к ужину еще одного кролика. Они вместе искупались в маленьком озерке, с лихорадочной исступленной поспешностью наслаждаясь друг другом. А когда ночью, насытившиеся ласками, они лежали в шатре, Камал шепнул:
   — Ты даришь мне столько радости.
   — Да, — тихо ответила она, — ведь ты окутываешь меня солнечным сиянием.
   — Ты не только колдунья, но еще и поэтесса, — пробормотал он и, распахнув халат, положил ладонь на ее плоский живот. Она такая маленькая и изящная!
   Ему стало страшно при мысли о том, что когда-нибудь в ее утробе будет расти его ребенок.
   — Ты сложена, как мать?
   Он почти касался средоточия ее женственности, и желание вновь вспыхнуло в Арабелле с такой силой, что она сначала не поняла вопроса.
   — Ты похожа на мать? — повторил он.
   — Да… кажется.
   — Она сильно мучилась, рожая твоего брата?
   — Помню, как-то моя старая няня Бекки твердила матери, что той повезло с мужем. Во время родов отец не отходил от нее и помог брату появиться на свет. Но почему ты спрашиваешь?
   — Не хочу, чтобы ты страдала из-за меня.
   — Я уже тоскую по твоим ласкам, — выдохнула Арабелла, прижимаясь к нему.
   Камал нерешительно улыбнулся, на миг отвлекшись от тяжелых мыслей.
   — А ты знаешь, что меня специально обучали искусству любви?
   — К-как это? — заикаясь, пробормотала Арабелла.
   — Когда мне было тринадцать лет, опытная женщина, вероятно, твоя ровесница, дорогая, открыла мне тайны женского тела. — Его пальцы легко коснулись ее. — Вот тут, как она сказала, кроется женская сущность. Она наставляла меня, как гладить, ласкать этот бугорок пальцами и ртом, дарить любовнице наслаждение и сдерживать собственное желание, пока женщина не забьется в экстазе.
   — Но… но все это кажется таким расчетливым, — ахнула Арабелла, потрясенная его словами.
   — Тогда, вероятно, все так и было, — продолжал он, удовлетворенно улыбаясь: девушка судорожно повела бедрами, крепче прижимаясь к его пальцам.
   — Она приводила мне других женщин и сама оставалась в спальне наблюдать, строго ли я следую ее наставлениям. Это немного выводило из себя и, конечно, расхолаживало. Помню, одна совсем молодая девушка, которая мне симпатизировала и, возможно, жалела, стала стонать и вздыхать едва ли не прежде, чем я начал ласкать ее. В тот раз я возомнил себя самым искусным любовником в мире, но Эйда, моя наставница, так хохотала, что без сил свалилась на подушки. Да, для тринадцатилетнего мальчика все это довольно тяжелое испытание.