- Какое наслажденье! - кричал Фанерный. - Счастье! Вы не можете себе представить, какое это блаженство, когда пуля пронзает твою грудь. А уж попадание в самое сердце - это вершина нашей жизни. Кого не простреливали тому этого не понять. Прошу! Стреляйте еще! В меня так давно никто не стрелял.
- Хватит, - сказал капитан. - Патроны надо беречь. А вот вы скажите мне, любезный, где тут у вас колодец?
Колодец вон там, поправее. В нем кабан сидит! Эй, кабан! Вылезай, старая ты глупая мишень! Вылезай, здесь здорово стреляют! Кабаняро! Вываливай!
Недовольно и фанерно похрюкивая, из колодца поправее вылез здоровенный зеленый кабан, весь расчерченный белыми окружностями. Он повернулся к нам боком и вдруг помчался над траншеей, имитируя тараний бег.
- Стреляйте же! Стреляйте! - крикнул наш ромбический приятель. Делайте опережение на три корпуса!
Капитан отвернулся и спрятал ствол в карман нагрудного жилета.
Лоцман Кацман вдруг засуетился, сорвал с плеча двустволку и грохнул сразу из обоих стволов! Дым дуплета сшиб пилотку с кочегара Ковпака, а сама дробь в кабана никак не попала. Она перешибла черточку в фамилии Петров-Лодкин.
Первая половинка фамилии - а именно Петров - подлетела в небо, а вторая половинка - Лодкин - ухватила Петрова за ногу, ругая лоцмана последними словами, вроде "Хрен голландский".
Кабан развернулся на 630 градусов, побежал обратно и спрятался в свой колодец.
- Хреновенько стреляют, - хрюкал он из колодца фанерным голосом.
- Да, братцы, - сказал наш ромбический друг на общей ноге, - огорчили вы кабана. Не попали. А ты бы, кабан, - закричал он в сторону колодца, бегал бы помедленней! Носишься, будто тебя ошпарили!
- Эй, кабан, - крикнул Пахомыч, - у тебя там в колодце вода-то есть?
- Откуда? - ворчал кабан. - Какая вода? Придумали еще! Дробью попасть не могут.
- Эх, лоцман-лоцман, - хмурился капитан, - к чему эти фанерные манеры? Зачем надо было стрелять?
- А я в кабана и не целился, - неожиданно заявил Кац-ман, - я в черточку целился. Попробуйте-ка, сэр, попадите в черточку фамилии Петров-Лодкин. Признаюсь, эта черточка давно меня раздражала.
- Благодарите судьбу, что вы попали не в мою черточку, - сказал Суер-Выер.
Между тем петровлодкинская черточка болталась в воздухе на довольно-таки недосягаемой высоте.
- Эй ты, дефис! - орал матрос, лишенный черточки. - На место!
- Мне и тут хорошо, - нагло отвечал дефис, - а то зажали совсем. С одной стороны Лодкин давит, с другой - Петров. Полетаю лучше, как чайка.
- Хватит валять дурака, -решительно сказал Суер. -Эй, кабан, вылезай! Лоцман, одолжите ваш прибор.
Кабан выскочил и, недовольно хрюкая, побежал по прямой. Капитан пальнул, и кабан рухнул в траншею.
- Вот теперь неплохо, - хрюкнул он. - Перебили мне сонную артерию! Давненько такого не бывало! А если вам вода нужна - пожалуйста. У меня тут в траншее сколько угодно.
С дождями натекло.
На звуки наших выстрелов из соседних рвов и щелей стали вылезать все новые фанерные фигуры
Были тут солдаты и офицеры, немцы и русские, душманы и ба-шибузуки и чуть ли не весь животный мир: слоны, косули, лебеди, утки, медведи, зайцы, черт знает что!
Они маячили над своими рвами, явно приглашая нас пострелять.
- Некогда, братцы! - кричал Пахомыч. - Воду надо таскать!
Пока мы таскали воду, ромбический человек, простреленный Суером, успокаивал своих сотоварищей:
- Не волнуйтесь, ребята! Они еще постреляют, когда воды наберут.
- Мы потом по всем по вам картечью с борта жахнем! - уверял и Пахомыч.
- Вы уж жахните, пожалуйста, - просил Фанерный, - не подводите меня.
Между тем вся эта фанерная пинакотека тихо скулила и жалобно протягивала к нам свои простреленные десятки.
Перепрыгивая рвы и траншеи, мы с капитаном обошли этот трагический ряд мишеней.
Я чувствовал, что капитан очень жалеет их и готов пострелять, но тратить даром патроны было некапитанской глупостью.
Суер-Выер гладил слонов, жал руки офицерам. Одного простреленного душмана он много раз прижимал к сердцу. Тот был до того жалок и так мало прострелен, что мы насчитали всего 143 дыры.
- Пальните в меня, братцы! - просил душман. Капитан не выдержал и с двух шагов пальнул ему в сердце.
А когда мы вернулись на корабль, Суер-Выер велел зарядить пушку картечью, и мы жахнули по острову.
Выстрел получился на редкость удачным: многие мишени, разбитые вдребезги, были выбиты из своих траншей.
От пушечного грома в небо взметнулась сотня тарелочек, ну тех самых допотопных тарелочек, по которым когда-то мы стреливали влет бекасинником.
Стая тарелочек перепугала петровлодкинский дефис.
В ужасе ринулся он с поднебесья вниз и, расталкивая боками Петрова и Лодкина, встал на свое место.
Глава XXIV Остров Уникорн
- А остров Уникорн, друзья, - рассказывал Суер-Выер, - открыт еще в пятом веке до новой эры капитаном Ктессом. Но сейчас это открытие считается недействительным, потому что эра - новая.
- Новая? - удивился лоцман Кацман. - С чего это она такая уж новая?
Капитан неожиданно закашлялся. Он явно не знал, что сказать. Прищурившись, внутренним своим взглядом рассматривал он нашу новую эру, но ничего такого уж особо нового в ней, кажется, не находил.
- Ладно тебе, - толкнул лоцмана старпом, выручая капитана, - сказано тебе: новая, значит - новая, сиди и помалкивай.
- По большому счету э... - продолжал Суер. - По большому счету э... надо бы снова открыть этот остров.
- Ну давайте откроем, сэр, - сказал Пахомыч, - чего тянуть? Плевали мы на эру...
Остров Уникорн сам открылся нам издалека.
Подобный многоэтажному торту, лежал он среди океанских гладей, и, как марципаны, то там то сям торчали и блистали розовые везувии, а вместо сливочных роз пышно вздымались пальмы.
Никаких серпилий, к сожалению, видно не было. Вместо листьев с пальм свешивались запятые, а также буквы "икс" и "игрек".
- Запятых да игреков, пожалуй, не нанюхаешься, - задумчиво сказал Кацман.
- Иксы можно сварить и съесть, - пояснил Суер, - очень неплохое блюдо, напоминает телятину, а игреков можно и на зиму насушить. Старпом, готовьте вельбот!
- Почему не шлюпку, сэр?
- В чем дело? - удивился капитан. - В вельбот мы сможем погрузить значительно больше иксов и игреков, а запятые, кстати, годятся к бульону вместо лаврового листа.
Кроме весел, мы с собой в вельбот захватили еще и грабли, чтоб удобней было сгребать запятые, когда они понападают с пальм.
Сойдя на берег, мы сразу принялись трясти пальмы.
Запятые посыпались охотно. Правда, одна запятая упала на голову лоцману, пробила шляпу и вырвала клок волос, а другая умудрилась прорваться за шиворот старпому.
Она корябалась под тельняшкой и щипалась.
Пахомыч с проклятьем вырвал ее, шмякнул об камень и растоптал. Иксы и игреки отрывались с трудом, их приходилось срубать корабельными топорами, но все-таки мы набрали целую тачку этих латинских знаков.
Впрочем, совсем недолго мы так баловались и прохлаждались с иксами и запятыми. Ненавязчивый, но все нарастающий гром и топот послышались вдали.
- Скорее в вельбот! - крикнул капитан. - К черту лишние запятые! Бросайте их! Бежим! Бежим! Это - Уникорн!
Немыслимый глухой рев послышался за скалами, и мы увидели вдруг острую пику. Она вылезала из-за скалы и нарастала, нарастала, постепенно утолщаясь.
- Черт подери! - кричал капитан. - Я не думал, что он еще жив! Капитан Ктесс видел его в пятом веке до нашей эры! А сейчас эра-то новая!
- Навались! Навались! - командовал Суер. - Левая - загребай! Правая табань! Подальше от берега, а то он достанет нас! Достанет!
Матросы наваливались изо всех сил, а пика, толстенная, как сосновое бревно, и острая, как сапожное шило, все вываливала из-за скалы.
Наконец дьявольский вывал прекратился, и мы увидели, что это не пика, а огромный рог, приделанный ко лбу мускулистого существа с бедрами оленя, хребтиной буйвола, холкой харрабанды, ребрами зебры, жабрами жаббры, умбрами кобры и шкундрами шоколандры. У него были густые вепри, ноздри и брежни.
- Это он! - кричал капитан. - Это - Уникорн! О Боже правый! Какой у него страшный корн! Какой рог! Какой церос!
Да, друзья, это был Уникорн, или так называемый Моно-церос, которого русские подполковники чаще всего называют Единорогом.
Разъяренный отсутствием многих запятых, он подскакал к берегу и стал тыкать своим рогом в наш хорошо осмоленный вельбот.
Слава Создателю, что мы успели уже далеко отвалить от берега, и страшный бивень полосовал нейтральные воды, подкидывая в воздух акул и осьминогов.
Глава XXV Дротики и кортики
- Да, это - единственный выход, - говорил сэр Суер-Выер, расхаживая по палубе взад и вперед. - Единственный.
Мы никак не могли понять, что творится с нашим капитаном, и жарили свои запятые.
Их, оказывается, очень даже легко жарить.
Получается вкуснее, чем грибы.
Только масло нужно особое. Мы жарили на масле, которое накачали на острове масляных пчел. Тамошние пчелы откладывают в соты первоклассное подсолнечное масло. Забавно, что подсолнухи на острове не растут, и пчелы собирают масло прямо с облаков. Правда, с особых облаков, с тех, что называются - кумулюсы.
А боцман Чугайло от этих жареных запятых вообще с ума посходил.
У него как-то в голове не укладывалось, что знаки препинания можно жарить. А когда уложилось, он нанизал запятых, как шашлык, на шампур, натолок иксов и игреков.
- А это, - говорит, -у меня будет сухой соус. Развел мангал и стал прокаливать запятые. Вонь стояла ужасная, а боцман ел, обливаясь потом. Кошмарный, скажу вам, тип был наш боцман Чугайло.
- Да! Это - единственный выход! - окончательно и твердо произнес Суер-Выер, стукнул кулаком по бочке с порохом и подошел к каюте мадам Френкель.
- Мадам! - сдержанно сказал он в закрытое дверью пространство. Поверьте, это - единственный выход!
- Не знаю ничего, не желаю, - послышалось за дверью.
- Мадам! Вы мне обещали! Дело в том, что мы находимся неподалеку от острова Уникорн.
- Неужели уже?
- Увы.
И капитан отошел от каюты.
На следующее утро самые дюжие матросы выстроились у дверей каюты мадам Френкель.
Дверь приоткрылась, и на пороге явилась мадам, абсолютно закутанная в свое одеяло. Мне показалось, что одеяло даже не одно, потому что виднелись еще какие-то квадраты и полосочки, но в точности я не ручаюсь. Возможно, и одно, но высочайшего класса закутки.
Самой же мадам видно никак не было. Только прядеклок ражих волос торчал из конвертика, венчающего это стеганое сооружение.
Взвалив мадам на плечи, матросы понесли ее к вельботу и опустили на талях в это просторное судно. За нею попрыгали и мы с капитаном.
Капитан приказал нам захватить с собою разное холодное оружие, и мы взяли в основном дротики и кортики.
- Зачем нам все это? - расспрашивал лоцман Кацман, неуверенно размахивая дротиком.
- Уникорна колоть, - сдержанно ответил Суер.
- Сэр! - удивленно сказал лоцман, открывая рот наподобие буквы "Э". Сэ-Э-эр! Зачем нам его колоть?
- Чтоб добыть его рог, - пояснил капитан. - Рог Уникорна - это ценный товар. Мы после продадим его на рынке возле пролива Маточкин Шар.
- Да! Да! - заорали мы с Пахомычем. - Продадим рог у пролива!
- Но зачем же нам мадам Френкель, господа?
- Это приманка, лоцман. Понимаете? Бешеного Уникорна можно успокоить только видом прекрасной и молодой женщины.
- Да так ли уж она молода и прекрасна? - спрашивал надоедливый лоцман.
Тут из одеяла высунулась рука, обнаженная до плеч, влепила лоцману пощечину и снова вкуталась в свое одеяло.
Добравшись до берега, мы возложили мадам Френкель на бледную скалу галапагосского порфира, напоминающую ложе Амфитриты.
- Здесь, мадам, и будете разворачиваться, - сказал капитан. - Все должно быть по плану. Как только услышите топот копыт - сразу начинайте разворачиваться... В укрытие, друзья! Готовьте дротики и кортики!
Мы нырнули в укрытие, которое состояло из беспорядочно наваленных обломков иксов и игреков, и Пахомыч сразу начал точить свой дротик.
Точил он его обломком икса, визг и скрежет раздавались ужасные.
- Прекратить точить дротик! - приказал капитан. В этот момент и послышался чудовищный топот.
Главы ХХVI-ХХVII Рог Уникорна
- Разворачивайтесь! - крикнул Суер. - Мадам, раскутывайтесь скорей!
Мадам мешкала.
Развернуть одеяло после многомесячной закутки сразу никак не удавалось.
Топот все нарастал, нарастал.
Из-за скалы показался острый витой и спиральный рог Уникорна.
Мадам, чертыхаясь, дергала одеяло взад-вперед, но вылезти из него никак не могла.
- Надо было самим ее раскутать! - шептал, дрожа, лоцман. - Эх, кэп, погибнем ни за грош из-за одеяла.
Яростный Уникорн выскочил из-за скалы и первым делом, конечно, заметил нас в укрытии. Эти чертовы иксы и игреки ни черта нас не скрывали. То оттуда, то отсюда торчали наши уши и ботинки.
Дьявольский блеск вспыхнул в глазах единорогого чудовища. Топающим шагом он направился к нам, совершенно не замечая, что на скале бьется в одеяле наша пресловутая мадам.
Тут из укрытия выскочил лоцман Кацман и, подпрыгивая, бросился к вельботу. Уникорн взревел. - Дрянь! - крикнул Кацман и метнул в чудовище свой дрожащий дротик.
Дротик в Моноцероса, конечно, не попал. Он подлетел к мадам Френкель и стал как-то необъяснимо копаться в ее одеяле.
От этих копаний одеяло внезапно развернулось, и мадам Френкель предстала перед островом обнаженная, как свеча.
Дротик отвалился.
Мы обмерли за своими иксами, а Уникорн, с проклятьями размахивая рогом, носился за лоцманом по песчаному берегу океана. Лоцман увертывался, как сверчок.
Уникорн сопел. Он совершенно не замечал нашей мадам Френкель, которая заманчиво поворачивалась из стороны в сторону. Понимая, что ее красота пропадает даром, мадам крикнула:
- У-ни-коорн!
Страстно прозвучало в ее устах это суховатое слово и особенно гортанно и обещающе - "коорн".
Зверь туповато потряс башкой, проверяя, не ослышался ли, и тут увидел мадам.
Это зрелище совершенно потрясло его. Он мелко заблеял, засеменил ресницами, завертел флюгером хвоста.
Мадам неожиданно зевнула, потянулась и вообще отвернулась в сторону. Она показывала свою фигуру то оттедова, то отседова, делала ручки над головой и хохотала, виляя бедром.
Уникорн буквально разинул пасть. Ничтожно сопя, направился он к мадам Френкель и, не доходя двух шагов, рухнул перед нею на колени.
- У-ни-коорн, - шептала мадам, - иди сюда, не бойся.
Подползя к мадам Френкель, бедняга-Уникорн засунул рог свой меж ее грудей и успокоился. Он блаженно блеял и нервно дрожал. Мадам щекотала его за ухом.
- Все! - сказал Суер. - Теперь он готов. Пошли его колоть!
И мы пошли колоть Уникорна, размахивая своими дротиками и кортиками. Несмотря на дрожь, которую мы производили, Единорог ничего не слышал, намертво пораженный красотой мадам Френкель.
- Черт возьми! - говорил многоопытный Пахо-мыч. - Я и не думал, что у нас на борту имеется такая красота!
И здесь, уважаемый читатель, не дойдя еще до описания колки Уникорна, я должен описать красоту обнаженной мадам Френкель.
Ну, скажем, пятки. Розовые пятки, круглые и тугие, как апельсины, плавно переходящие в икры, тоже тугие, хотя и не такие розовые, но набитые икрой, как рыбьи самки. И колени были розовые, как апельсины, и апельсиновость колен вызывала жажду и любовь к цитрусовым, которые прежде я не
очень-то привечал.
Ну а дальше, по направлению к верху, возвышался так называемый черный треугольник, который отрицал возможность сравнения с апельсином, но не уничтожал возникшей внезапно любви к цитрусовым.
Этот убийственный треугольник нуждался бы в более тщательном сравнении и по форме, и по содержанию, но я, пораженный редчайшими углами, шептал про себя:
- Тубероза... тубероза...
Над этой зверобойной туберозой покоился живот, полный вариаций округлого, элегантно подчеркнутый выстрелом пупка. Он манил, звал, притягивал и, в конце концов, ждал.
То же, что находилось над животом, я бы даже как-то постеснялся назвать грудями.
Я бы назвал это взрывами смысла, ретортами безумия.
Они разбегались в стороны, как галактики, в то же время собирая в единое целое тебя как личность.
Между этими галактиками торчал, как в тумане, кривой рог Уникорна.
Капитан схватил Уникорна за рог и стал отрывать его от мадам Френкель. Бедняга-Уникорн упирался изо всех сил, дорвавшись до красоты.
- Колите его дротиками, оралы! - кричал Суер. В этой нервозной обстановке капитан комкал слова, называя нас вместо орлов оралами. Но мы действительно менее были орлами и более - оралами.
Дротики наши не втыкались в монстра. Пахомыч ругал механика Семенова, который перезатупил их, пользуясь дротиками вместо отверток и ковырялок в разных патрубках машинного отделения. Мы переломали все дротики и кортики,
но оторвать однорогое чудовище от взрывов смысла, то есть от грудей нашей достопочтенной мадам, никак не удавалось.
- Он заходит все дальше, - тревожно шептала мадам. - Капитан, мы так не договаривались.
Уникорн и вправду, что называется - дорвался. И его, в сущности, можно было понять.
- Понять-то мы его понимаем, - задумчиво говорил капитан, - но и отрывать как-то придется.
- Выход есть, - сказал Пахомыч, - но очень сложный. Надо привязать его на буксирный канат и рвануть как следует.
- Чем же рвануть, старпом? - спросил Кацман.
- Как это чем? "Лавром"!
Решение было принято, но разгорелись жаркие споры, за какое именно место надо вязать Уникорна буксирным канатом.
- За рог! За его дивный рог! - орал лоцман.
Но тут резко воспротивилась наша покладистая, в сущности, мадам.
- От ваших буксирных канатов воняет дегтем, - говорила она. - Попрошу вязать от меня подальше.
Подальше от мадам Френкель оказались только копыта, а самозабвенный зверь так брыкался, что вязать его пришлось за талию.
Талия его была толщиной с коньячную бочку, но мы все-таки обхватили ее канатом, задевая, к сожалению, иногда и пачкая талию мадам Френкель. Дергая своей испачканной талией, мадам переругивалась с Пахомычем.
Наконец мы обвязали Единорога морскими узлами, подняли все паруса, разогнали "Лавра" как следует и рванули изо всех сил.
Как ни странно - это помогло. Медленно-медленно пятясь, Моноцерос отъехал от мадам Френкель.
И тут сэр Суер-Выер подошел к чудовищу и одним взмахом корабельного топора отрубил его дивный рог.
Мадам заплакала.
- Я - предательница, - твердила она. - Я - тля.
- Не волнуйтесь, мадам, не волнуйтесь, - успокаивал Суер-Выер, закутывая ее в одеяло, - рог этот останется с нами на борту. Он будет вечно с вами.
Пока "Лавр" держал Уникорна на привязи, мы кинули рог, тяжелый, как многодубовое бревно, в свой вельбот, сами попрыгали вслед за рогом и быстро довеслались до фрегата.
Как только мы перерубили буксирный канат, Уникорн принялся бессмысленно скакать по пляжу. От легкости у него кружилась голова, и он падал поройна колени.
Больно было видеть, горько наблюдать эту картину, и мы с Пахомычем невольно отвернулись.
- Ничего, ничего, - успокаивал нас капитан, - у него новый рог отрастет. Таков закон произрастаний.
И действительно, не успели мы толком отчалить и сняться с буев, у нашего обезроженного друга стал появляться новый рог.
Вначале маленький и невзрачный, он все удлинялся, удлинялся, и самое неприятное заключалось в том, что направлялся он в сторону "Лавра".
- Черт возьми! - сказал Суер. - Он растет со скоростью большей, чем наше движение.
А рог рос и рос и уже мчался на наш корабль с дьявольской стремительностью и силой.
- Он прошибет нашу ватерлинию! - орал Пахо-мыч. - Поднять паруса! Румпель под ветер! Шевелитесь, бесенята!
- Отставить, - сказал Суер. - Придется, видимо, бодаться с ним всеми нашими мачтами.
Устрашительный рог дорос тем временем до нашего фрегата и завис над палубой, беспокойно оглядываясь.
Матрос Вампиров подвесил на него гирлянду сарделек, но рог недовольно стряхнул их. Он явно искал чего-то другого.
- Мадам Френкелью не насытился, - сказал Пахомыч.
Тут снова мы вывели нашу несчастную мадам, развернули ее, и грандиозный новейший рог удовлетворенно хмыкнул, улегся между реторт безумия и успокоился.
Это была, поверьте, редкая картина, и мы очень удивлялись, как рог, произрастающий на носу прибрежного животного, пересекая океан, очутился на грудях с нашего фрегата.
- Это закон чувства, - задумчиво сказал Суер-Выер. - Как порой любопытно наблюдать такие законы в действии... Но - понаблюдали и надо плыть дальше. Бодаться мачтами нам некогда, поступим просто: закутаем мадам.
Мы закутали мадам, и рог сразу потерял ориентиры.
Разочарованно помыкался он над палубой и, подцепив-таки гирлянду сарделек, всосался обратно на остров.
А тот первый, отрубленный рог мы отполировали, трубили в него по праздникам, призывая команду к бражке, а потом продали за бутылку джина какому-то грузчику из Одессы.
Глава XXVIII Остров большого вна
Это был единственный остров, на который сэр Суер-Выер решил не сходить.
- Останусь на борту, - твердил он.
- В чем дело, кэп? - спрашивали мы с лоцманом. - Все-таки это не полагается. Открывать остров без вас как-то неудобно.
- Ничего страшного. Откроете один остров без меня.
- Но нам важно знать причины, - настаивал лоцман. - В чем причины вашего несхода на берег?
- Причины личного порядка, - отвечал Суер. - Не могу. С этого острова пахнет.
Мы принюхались, но никакого запаха не ощутили.
Остров был явно вулканического происхождения.
Посредине возвышался давно, кажется, потухший вулкан. Лава изверглась из него, застыла и окаменела. Она стекала к берегу плавными грядами.
- Возьмите с собою мичмана Хренова, - рекомендовал нам капитан. Остров унылый и гнусный, может быть, хоть мичман что-нибудь отчебучит.
На берег мы высадились в таком порядке: Пахомыч, лоцман и мичман. Я замыкал шествие, крайне огорченный отсутствием капитана. Кроме того, мне казалось, что действительно чем-то пахнет, и я уже ругал себя, что не остался с Суером на борту.
Первым делом мы решили взобраться на вулкан и посмотреть, действует ли он или уже бездействует.
- Кажется, бездействует, - рассуждал я, - но какой-то запах испускает, значит, немного действует. Чем же это пахнет?
- Да не пахнет ничем, - успокаивал Пахомыч. - А если и пахнет, так это вулканической пемзой, ну той, которой ноги моют. Весьма специфический запах.
- А по-моему, старпом, пахнет чем-то более тонким, - спорил с ним лоцман.
Мичман Хренов вроде бы и не чувствовал никаких запахов. Ничего пока не отчебучивая, он дышал полной грудью, довольный, что его списали на берег.
Так мы продвигались по направлению к вулкану, медленно поднимаясь на его отроги. Удивляло отсутствие чего-нибудь живого, хоть бы птичка какая или травинка - лава, лава, лава.
Отчебучил неожиданно лоцман.
- У меня что-то с животом, - сказал вдруг он. - Бурчит что-то. Это, наверно, акулья кулебяка! Наш кок Хашкин, пожалуй, ее недожарил. Не могу больше, братцы!
И лоцман вдруг скинул шаровары и стремительно присел.
Этот жест лоцмана послужил неминуемым сигналом. Мы все сразу вдруг почувствовали неправильность акульей кулебяки. Пахомыч крепился, а мы с мичманом, ругая кока Хашкина, решили немедленно испытать облегчение и присели.
Оправившись чин по чину, мы продолжили восхождение.
Вдруг не выдержал Пахомыч. И этот мощный дуб внезапно рухнул, то есть повторил наши поступки.
С ним за компанию присел и лоцман.
Мы с мичманом продержались минутки две и, ругая Хашкина, вторично испытали облегчение, за нами вскорости лоцман и снова Пахомыч.
Это было какое-то чудовищное действие акульей кулебяки.
Мы продолжали восхождение, но уже приседали через каждые пять шагов по очереди. В единицу времени из всех четверых, движущихся к вулкану, был по крайней мере один приседающий.
- Боже мой, - сказал вдруг лоцман, - я все понял! Все это вокруг нас вовсе не вулканическая лава.
- А что же это? - воскликнули мы, смутно догадываясь.
- Это - вно!
- Не может быть, - сказал мичман. - Откуда вно? Ведь здесь же нету ни одного человека. Откуда взяться вну?
И тут в недрах острова послышались какие-то взрывы и толчки. Что-то заклекотало, забурчало, забулькало.
- Назад! Назад! - закричал старпом. - Скорее в шлюпку!
В его голосе прозвучал такой неподдельный ужас, что мы кинулись к берегу.
Остров затрясся. Оглушительный взрыв раздался на вершине вулкана, и из кратера вырвалось облако удушливого газа.
- Боже мой! Боже! - орал мичман, полуоглядываясь. - Обратите внимание на форму вулкана! Это же каменная задница!
Мы бежали к шлюпке, а вулкан действовал уже вовсю. Лава, если это было можно так назвать, перла из жерла потоками. Она нагоняла нас, нагоняла.
Первым увяз мичман, за ним лоцман.
Только мы с Пахомычем успели вспрыгнуть в шлюпку. Лоцман и мичман прочно увязли во вне.
- Внодышащий вулкан! Внодышащий вулкан! - орал лоцман, изобретая новый географический термин. - Сэр старпом, не покидайте нас, а то мы утопнем во вне! Старпом-сэр! Стар-пом-сэр! Стар-сэр-пом!
Мичман Хренов, к удивлению, молчал и отбрыкивался от вна меланхолически.
- Бывали мы и во вне, - бурчал он, - и не раз еще будем, так что чем-чем, а уж вном нас не удивишь. Кстати, мне кажется, что это уже не совсем чистое вно, состав его как-то переменился. Господин старпом, бросьте мне, пожалуйста, черпак.
- Хватит, - сказал капитан. - Патроны надо беречь. А вот вы скажите мне, любезный, где тут у вас колодец?
Колодец вон там, поправее. В нем кабан сидит! Эй, кабан! Вылезай, старая ты глупая мишень! Вылезай, здесь здорово стреляют! Кабаняро! Вываливай!
Недовольно и фанерно похрюкивая, из колодца поправее вылез здоровенный зеленый кабан, весь расчерченный белыми окружностями. Он повернулся к нам боком и вдруг помчался над траншеей, имитируя тараний бег.
- Стреляйте же! Стреляйте! - крикнул наш ромбический приятель. Делайте опережение на три корпуса!
Капитан отвернулся и спрятал ствол в карман нагрудного жилета.
Лоцман Кацман вдруг засуетился, сорвал с плеча двустволку и грохнул сразу из обоих стволов! Дым дуплета сшиб пилотку с кочегара Ковпака, а сама дробь в кабана никак не попала. Она перешибла черточку в фамилии Петров-Лодкин.
Первая половинка фамилии - а именно Петров - подлетела в небо, а вторая половинка - Лодкин - ухватила Петрова за ногу, ругая лоцмана последними словами, вроде "Хрен голландский".
Кабан развернулся на 630 градусов, побежал обратно и спрятался в свой колодец.
- Хреновенько стреляют, - хрюкал он из колодца фанерным голосом.
- Да, братцы, - сказал наш ромбический друг на общей ноге, - огорчили вы кабана. Не попали. А ты бы, кабан, - закричал он в сторону колодца, бегал бы помедленней! Носишься, будто тебя ошпарили!
- Эй, кабан, - крикнул Пахомыч, - у тебя там в колодце вода-то есть?
- Откуда? - ворчал кабан. - Какая вода? Придумали еще! Дробью попасть не могут.
- Эх, лоцман-лоцман, - хмурился капитан, - к чему эти фанерные манеры? Зачем надо было стрелять?
- А я в кабана и не целился, - неожиданно заявил Кац-ман, - я в черточку целился. Попробуйте-ка, сэр, попадите в черточку фамилии Петров-Лодкин. Признаюсь, эта черточка давно меня раздражала.
- Благодарите судьбу, что вы попали не в мою черточку, - сказал Суер-Выер.
Между тем петровлодкинская черточка болталась в воздухе на довольно-таки недосягаемой высоте.
- Эй ты, дефис! - орал матрос, лишенный черточки. - На место!
- Мне и тут хорошо, - нагло отвечал дефис, - а то зажали совсем. С одной стороны Лодкин давит, с другой - Петров. Полетаю лучше, как чайка.
- Хватит валять дурака, -решительно сказал Суер. -Эй, кабан, вылезай! Лоцман, одолжите ваш прибор.
Кабан выскочил и, недовольно хрюкая, побежал по прямой. Капитан пальнул, и кабан рухнул в траншею.
- Вот теперь неплохо, - хрюкнул он. - Перебили мне сонную артерию! Давненько такого не бывало! А если вам вода нужна - пожалуйста. У меня тут в траншее сколько угодно.
С дождями натекло.
На звуки наших выстрелов из соседних рвов и щелей стали вылезать все новые фанерные фигуры
Были тут солдаты и офицеры, немцы и русские, душманы и ба-шибузуки и чуть ли не весь животный мир: слоны, косули, лебеди, утки, медведи, зайцы, черт знает что!
Они маячили над своими рвами, явно приглашая нас пострелять.
- Некогда, братцы! - кричал Пахомыч. - Воду надо таскать!
Пока мы таскали воду, ромбический человек, простреленный Суером, успокаивал своих сотоварищей:
- Не волнуйтесь, ребята! Они еще постреляют, когда воды наберут.
- Мы потом по всем по вам картечью с борта жахнем! - уверял и Пахомыч.
- Вы уж жахните, пожалуйста, - просил Фанерный, - не подводите меня.
Между тем вся эта фанерная пинакотека тихо скулила и жалобно протягивала к нам свои простреленные десятки.
Перепрыгивая рвы и траншеи, мы с капитаном обошли этот трагический ряд мишеней.
Я чувствовал, что капитан очень жалеет их и готов пострелять, но тратить даром патроны было некапитанской глупостью.
Суер-Выер гладил слонов, жал руки офицерам. Одного простреленного душмана он много раз прижимал к сердцу. Тот был до того жалок и так мало прострелен, что мы насчитали всего 143 дыры.
- Пальните в меня, братцы! - просил душман. Капитан не выдержал и с двух шагов пальнул ему в сердце.
А когда мы вернулись на корабль, Суер-Выер велел зарядить пушку картечью, и мы жахнули по острову.
Выстрел получился на редкость удачным: многие мишени, разбитые вдребезги, были выбиты из своих траншей.
От пушечного грома в небо взметнулась сотня тарелочек, ну тех самых допотопных тарелочек, по которым когда-то мы стреливали влет бекасинником.
Стая тарелочек перепугала петровлодкинский дефис.
В ужасе ринулся он с поднебесья вниз и, расталкивая боками Петрова и Лодкина, встал на свое место.
Глава XXIV Остров Уникорн
- А остров Уникорн, друзья, - рассказывал Суер-Выер, - открыт еще в пятом веке до новой эры капитаном Ктессом. Но сейчас это открытие считается недействительным, потому что эра - новая.
- Новая? - удивился лоцман Кацман. - С чего это она такая уж новая?
Капитан неожиданно закашлялся. Он явно не знал, что сказать. Прищурившись, внутренним своим взглядом рассматривал он нашу новую эру, но ничего такого уж особо нового в ней, кажется, не находил.
- Ладно тебе, - толкнул лоцмана старпом, выручая капитана, - сказано тебе: новая, значит - новая, сиди и помалкивай.
- По большому счету э... - продолжал Суер. - По большому счету э... надо бы снова открыть этот остров.
- Ну давайте откроем, сэр, - сказал Пахомыч, - чего тянуть? Плевали мы на эру...
Остров Уникорн сам открылся нам издалека.
Подобный многоэтажному торту, лежал он среди океанских гладей, и, как марципаны, то там то сям торчали и блистали розовые везувии, а вместо сливочных роз пышно вздымались пальмы.
Никаких серпилий, к сожалению, видно не было. Вместо листьев с пальм свешивались запятые, а также буквы "икс" и "игрек".
- Запятых да игреков, пожалуй, не нанюхаешься, - задумчиво сказал Кацман.
- Иксы можно сварить и съесть, - пояснил Суер, - очень неплохое блюдо, напоминает телятину, а игреков можно и на зиму насушить. Старпом, готовьте вельбот!
- Почему не шлюпку, сэр?
- В чем дело? - удивился капитан. - В вельбот мы сможем погрузить значительно больше иксов и игреков, а запятые, кстати, годятся к бульону вместо лаврового листа.
Кроме весел, мы с собой в вельбот захватили еще и грабли, чтоб удобней было сгребать запятые, когда они понападают с пальм.
Сойдя на берег, мы сразу принялись трясти пальмы.
Запятые посыпались охотно. Правда, одна запятая упала на голову лоцману, пробила шляпу и вырвала клок волос, а другая умудрилась прорваться за шиворот старпому.
Она корябалась под тельняшкой и щипалась.
Пахомыч с проклятьем вырвал ее, шмякнул об камень и растоптал. Иксы и игреки отрывались с трудом, их приходилось срубать корабельными топорами, но все-таки мы набрали целую тачку этих латинских знаков.
Впрочем, совсем недолго мы так баловались и прохлаждались с иксами и запятыми. Ненавязчивый, но все нарастающий гром и топот послышались вдали.
- Скорее в вельбот! - крикнул капитан. - К черту лишние запятые! Бросайте их! Бежим! Бежим! Это - Уникорн!
Немыслимый глухой рев послышался за скалами, и мы увидели вдруг острую пику. Она вылезала из-за скалы и нарастала, нарастала, постепенно утолщаясь.
- Черт подери! - кричал капитан. - Я не думал, что он еще жив! Капитан Ктесс видел его в пятом веке до нашей эры! А сейчас эра-то новая!
- Навались! Навались! - командовал Суер. - Левая - загребай! Правая табань! Подальше от берега, а то он достанет нас! Достанет!
Матросы наваливались изо всех сил, а пика, толстенная, как сосновое бревно, и острая, как сапожное шило, все вываливала из-за скалы.
Наконец дьявольский вывал прекратился, и мы увидели, что это не пика, а огромный рог, приделанный ко лбу мускулистого существа с бедрами оленя, хребтиной буйвола, холкой харрабанды, ребрами зебры, жабрами жаббры, умбрами кобры и шкундрами шоколандры. У него были густые вепри, ноздри и брежни.
- Это он! - кричал капитан. - Это - Уникорн! О Боже правый! Какой у него страшный корн! Какой рог! Какой церос!
Да, друзья, это был Уникорн, или так называемый Моно-церос, которого русские подполковники чаще всего называют Единорогом.
Разъяренный отсутствием многих запятых, он подскакал к берегу и стал тыкать своим рогом в наш хорошо осмоленный вельбот.
Слава Создателю, что мы успели уже далеко отвалить от берега, и страшный бивень полосовал нейтральные воды, подкидывая в воздух акул и осьминогов.
Глава XXV Дротики и кортики
- Да, это - единственный выход, - говорил сэр Суер-Выер, расхаживая по палубе взад и вперед. - Единственный.
Мы никак не могли понять, что творится с нашим капитаном, и жарили свои запятые.
Их, оказывается, очень даже легко жарить.
Получается вкуснее, чем грибы.
Только масло нужно особое. Мы жарили на масле, которое накачали на острове масляных пчел. Тамошние пчелы откладывают в соты первоклассное подсолнечное масло. Забавно, что подсолнухи на острове не растут, и пчелы собирают масло прямо с облаков. Правда, с особых облаков, с тех, что называются - кумулюсы.
А боцман Чугайло от этих жареных запятых вообще с ума посходил.
У него как-то в голове не укладывалось, что знаки препинания можно жарить. А когда уложилось, он нанизал запятых, как шашлык, на шампур, натолок иксов и игреков.
- А это, - говорит, -у меня будет сухой соус. Развел мангал и стал прокаливать запятые. Вонь стояла ужасная, а боцман ел, обливаясь потом. Кошмарный, скажу вам, тип был наш боцман Чугайло.
- Да! Это - единственный выход! - окончательно и твердо произнес Суер-Выер, стукнул кулаком по бочке с порохом и подошел к каюте мадам Френкель.
- Мадам! - сдержанно сказал он в закрытое дверью пространство. Поверьте, это - единственный выход!
- Не знаю ничего, не желаю, - послышалось за дверью.
- Мадам! Вы мне обещали! Дело в том, что мы находимся неподалеку от острова Уникорн.
- Неужели уже?
- Увы.
И капитан отошел от каюты.
На следующее утро самые дюжие матросы выстроились у дверей каюты мадам Френкель.
Дверь приоткрылась, и на пороге явилась мадам, абсолютно закутанная в свое одеяло. Мне показалось, что одеяло даже не одно, потому что виднелись еще какие-то квадраты и полосочки, но в точности я не ручаюсь. Возможно, и одно, но высочайшего класса закутки.
Самой же мадам видно никак не было. Только прядеклок ражих волос торчал из конвертика, венчающего это стеганое сооружение.
Взвалив мадам на плечи, матросы понесли ее к вельботу и опустили на талях в это просторное судно. За нею попрыгали и мы с капитаном.
Капитан приказал нам захватить с собою разное холодное оружие, и мы взяли в основном дротики и кортики.
- Зачем нам все это? - расспрашивал лоцман Кацман, неуверенно размахивая дротиком.
- Уникорна колоть, - сдержанно ответил Суер.
- Сэр! - удивленно сказал лоцман, открывая рот наподобие буквы "Э". Сэ-Э-эр! Зачем нам его колоть?
- Чтоб добыть его рог, - пояснил капитан. - Рог Уникорна - это ценный товар. Мы после продадим его на рынке возле пролива Маточкин Шар.
- Да! Да! - заорали мы с Пахомычем. - Продадим рог у пролива!
- Но зачем же нам мадам Френкель, господа?
- Это приманка, лоцман. Понимаете? Бешеного Уникорна можно успокоить только видом прекрасной и молодой женщины.
- Да так ли уж она молода и прекрасна? - спрашивал надоедливый лоцман.
Тут из одеяла высунулась рука, обнаженная до плеч, влепила лоцману пощечину и снова вкуталась в свое одеяло.
Добравшись до берега, мы возложили мадам Френкель на бледную скалу галапагосского порфира, напоминающую ложе Амфитриты.
- Здесь, мадам, и будете разворачиваться, - сказал капитан. - Все должно быть по плану. Как только услышите топот копыт - сразу начинайте разворачиваться... В укрытие, друзья! Готовьте дротики и кортики!
Мы нырнули в укрытие, которое состояло из беспорядочно наваленных обломков иксов и игреков, и Пахомыч сразу начал точить свой дротик.
Точил он его обломком икса, визг и скрежет раздавались ужасные.
- Прекратить точить дротик! - приказал капитан. В этот момент и послышался чудовищный топот.
Главы ХХVI-ХХVII Рог Уникорна
- Разворачивайтесь! - крикнул Суер. - Мадам, раскутывайтесь скорей!
Мадам мешкала.
Развернуть одеяло после многомесячной закутки сразу никак не удавалось.
Топот все нарастал, нарастал.
Из-за скалы показался острый витой и спиральный рог Уникорна.
Мадам, чертыхаясь, дергала одеяло взад-вперед, но вылезти из него никак не могла.
- Надо было самим ее раскутать! - шептал, дрожа, лоцман. - Эх, кэп, погибнем ни за грош из-за одеяла.
Яростный Уникорн выскочил из-за скалы и первым делом, конечно, заметил нас в укрытии. Эти чертовы иксы и игреки ни черта нас не скрывали. То оттуда, то отсюда торчали наши уши и ботинки.
Дьявольский блеск вспыхнул в глазах единорогого чудовища. Топающим шагом он направился к нам, совершенно не замечая, что на скале бьется в одеяле наша пресловутая мадам.
Тут из укрытия выскочил лоцман Кацман и, подпрыгивая, бросился к вельботу. Уникорн взревел. - Дрянь! - крикнул Кацман и метнул в чудовище свой дрожащий дротик.
Дротик в Моноцероса, конечно, не попал. Он подлетел к мадам Френкель и стал как-то необъяснимо копаться в ее одеяле.
От этих копаний одеяло внезапно развернулось, и мадам Френкель предстала перед островом обнаженная, как свеча.
Дротик отвалился.
Мы обмерли за своими иксами, а Уникорн, с проклятьями размахивая рогом, носился за лоцманом по песчаному берегу океана. Лоцман увертывался, как сверчок.
Уникорн сопел. Он совершенно не замечал нашей мадам Френкель, которая заманчиво поворачивалась из стороны в сторону. Понимая, что ее красота пропадает даром, мадам крикнула:
- У-ни-коорн!
Страстно прозвучало в ее устах это суховатое слово и особенно гортанно и обещающе - "коорн".
Зверь туповато потряс башкой, проверяя, не ослышался ли, и тут увидел мадам.
Это зрелище совершенно потрясло его. Он мелко заблеял, засеменил ресницами, завертел флюгером хвоста.
Мадам неожиданно зевнула, потянулась и вообще отвернулась в сторону. Она показывала свою фигуру то оттедова, то отседова, делала ручки над головой и хохотала, виляя бедром.
Уникорн буквально разинул пасть. Ничтожно сопя, направился он к мадам Френкель и, не доходя двух шагов, рухнул перед нею на колени.
- У-ни-коорн, - шептала мадам, - иди сюда, не бойся.
Подползя к мадам Френкель, бедняга-Уникорн засунул рог свой меж ее грудей и успокоился. Он блаженно блеял и нервно дрожал. Мадам щекотала его за ухом.
- Все! - сказал Суер. - Теперь он готов. Пошли его колоть!
И мы пошли колоть Уникорна, размахивая своими дротиками и кортиками. Несмотря на дрожь, которую мы производили, Единорог ничего не слышал, намертво пораженный красотой мадам Френкель.
- Черт возьми! - говорил многоопытный Пахо-мыч. - Я и не думал, что у нас на борту имеется такая красота!
И здесь, уважаемый читатель, не дойдя еще до описания колки Уникорна, я должен описать красоту обнаженной мадам Френкель.
Ну, скажем, пятки. Розовые пятки, круглые и тугие, как апельсины, плавно переходящие в икры, тоже тугие, хотя и не такие розовые, но набитые икрой, как рыбьи самки. И колени были розовые, как апельсины, и апельсиновость колен вызывала жажду и любовь к цитрусовым, которые прежде я не
очень-то привечал.
Ну а дальше, по направлению к верху, возвышался так называемый черный треугольник, который отрицал возможность сравнения с апельсином, но не уничтожал возникшей внезапно любви к цитрусовым.
Этот убийственный треугольник нуждался бы в более тщательном сравнении и по форме, и по содержанию, но я, пораженный редчайшими углами, шептал про себя:
- Тубероза... тубероза...
Над этой зверобойной туберозой покоился живот, полный вариаций округлого, элегантно подчеркнутый выстрелом пупка. Он манил, звал, притягивал и, в конце концов, ждал.
То же, что находилось над животом, я бы даже как-то постеснялся назвать грудями.
Я бы назвал это взрывами смысла, ретортами безумия.
Они разбегались в стороны, как галактики, в то же время собирая в единое целое тебя как личность.
Между этими галактиками торчал, как в тумане, кривой рог Уникорна.
Капитан схватил Уникорна за рог и стал отрывать его от мадам Френкель. Бедняга-Уникорн упирался изо всех сил, дорвавшись до красоты.
- Колите его дротиками, оралы! - кричал Суер. В этой нервозной обстановке капитан комкал слова, называя нас вместо орлов оралами. Но мы действительно менее были орлами и более - оралами.
Дротики наши не втыкались в монстра. Пахомыч ругал механика Семенова, который перезатупил их, пользуясь дротиками вместо отверток и ковырялок в разных патрубках машинного отделения. Мы переломали все дротики и кортики,
но оторвать однорогое чудовище от взрывов смысла, то есть от грудей нашей достопочтенной мадам, никак не удавалось.
- Он заходит все дальше, - тревожно шептала мадам. - Капитан, мы так не договаривались.
Уникорн и вправду, что называется - дорвался. И его, в сущности, можно было понять.
- Понять-то мы его понимаем, - задумчиво говорил капитан, - но и отрывать как-то придется.
- Выход есть, - сказал Пахомыч, - но очень сложный. Надо привязать его на буксирный канат и рвануть как следует.
- Чем же рвануть, старпом? - спросил Кацман.
- Как это чем? "Лавром"!
Решение было принято, но разгорелись жаркие споры, за какое именно место надо вязать Уникорна буксирным канатом.
- За рог! За его дивный рог! - орал лоцман.
Но тут резко воспротивилась наша покладистая, в сущности, мадам.
- От ваших буксирных канатов воняет дегтем, - говорила она. - Попрошу вязать от меня подальше.
Подальше от мадам Френкель оказались только копыта, а самозабвенный зверь так брыкался, что вязать его пришлось за талию.
Талия его была толщиной с коньячную бочку, но мы все-таки обхватили ее канатом, задевая, к сожалению, иногда и пачкая талию мадам Френкель. Дергая своей испачканной талией, мадам переругивалась с Пахомычем.
Наконец мы обвязали Единорога морскими узлами, подняли все паруса, разогнали "Лавра" как следует и рванули изо всех сил.
Как ни странно - это помогло. Медленно-медленно пятясь, Моноцерос отъехал от мадам Френкель.
И тут сэр Суер-Выер подошел к чудовищу и одним взмахом корабельного топора отрубил его дивный рог.
Мадам заплакала.
- Я - предательница, - твердила она. - Я - тля.
- Не волнуйтесь, мадам, не волнуйтесь, - успокаивал Суер-Выер, закутывая ее в одеяло, - рог этот останется с нами на борту. Он будет вечно с вами.
Пока "Лавр" держал Уникорна на привязи, мы кинули рог, тяжелый, как многодубовое бревно, в свой вельбот, сами попрыгали вслед за рогом и быстро довеслались до фрегата.
Как только мы перерубили буксирный канат, Уникорн принялся бессмысленно скакать по пляжу. От легкости у него кружилась голова, и он падал поройна колени.
Больно было видеть, горько наблюдать эту картину, и мы с Пахомычем невольно отвернулись.
- Ничего, ничего, - успокаивал нас капитан, - у него новый рог отрастет. Таков закон произрастаний.
И действительно, не успели мы толком отчалить и сняться с буев, у нашего обезроженного друга стал появляться новый рог.
Вначале маленький и невзрачный, он все удлинялся, удлинялся, и самое неприятное заключалось в том, что направлялся он в сторону "Лавра".
- Черт возьми! - сказал Суер. - Он растет со скоростью большей, чем наше движение.
А рог рос и рос и уже мчался на наш корабль с дьявольской стремительностью и силой.
- Он прошибет нашу ватерлинию! - орал Пахо-мыч. - Поднять паруса! Румпель под ветер! Шевелитесь, бесенята!
- Отставить, - сказал Суер. - Придется, видимо, бодаться с ним всеми нашими мачтами.
Устрашительный рог дорос тем временем до нашего фрегата и завис над палубой, беспокойно оглядываясь.
Матрос Вампиров подвесил на него гирлянду сарделек, но рог недовольно стряхнул их. Он явно искал чего-то другого.
- Мадам Френкелью не насытился, - сказал Пахомыч.
Тут снова мы вывели нашу несчастную мадам, развернули ее, и грандиозный новейший рог удовлетворенно хмыкнул, улегся между реторт безумия и успокоился.
Это была, поверьте, редкая картина, и мы очень удивлялись, как рог, произрастающий на носу прибрежного животного, пересекая океан, очутился на грудях с нашего фрегата.
- Это закон чувства, - задумчиво сказал Суер-Выер. - Как порой любопытно наблюдать такие законы в действии... Но - понаблюдали и надо плыть дальше. Бодаться мачтами нам некогда, поступим просто: закутаем мадам.
Мы закутали мадам, и рог сразу потерял ориентиры.
Разочарованно помыкался он над палубой и, подцепив-таки гирлянду сарделек, всосался обратно на остров.
А тот первый, отрубленный рог мы отполировали, трубили в него по праздникам, призывая команду к бражке, а потом продали за бутылку джина какому-то грузчику из Одессы.
Глава XXVIII Остров большого вна
Это был единственный остров, на который сэр Суер-Выер решил не сходить.
- Останусь на борту, - твердил он.
- В чем дело, кэп? - спрашивали мы с лоцманом. - Все-таки это не полагается. Открывать остров без вас как-то неудобно.
- Ничего страшного. Откроете один остров без меня.
- Но нам важно знать причины, - настаивал лоцман. - В чем причины вашего несхода на берег?
- Причины личного порядка, - отвечал Суер. - Не могу. С этого острова пахнет.
Мы принюхались, но никакого запаха не ощутили.
Остров был явно вулканического происхождения.
Посредине возвышался давно, кажется, потухший вулкан. Лава изверглась из него, застыла и окаменела. Она стекала к берегу плавными грядами.
- Возьмите с собою мичмана Хренова, - рекомендовал нам капитан. Остров унылый и гнусный, может быть, хоть мичман что-нибудь отчебучит.
На берег мы высадились в таком порядке: Пахомыч, лоцман и мичман. Я замыкал шествие, крайне огорченный отсутствием капитана. Кроме того, мне казалось, что действительно чем-то пахнет, и я уже ругал себя, что не остался с Суером на борту.
Первым делом мы решили взобраться на вулкан и посмотреть, действует ли он или уже бездействует.
- Кажется, бездействует, - рассуждал я, - но какой-то запах испускает, значит, немного действует. Чем же это пахнет?
- Да не пахнет ничем, - успокаивал Пахомыч. - А если и пахнет, так это вулканической пемзой, ну той, которой ноги моют. Весьма специфический запах.
- А по-моему, старпом, пахнет чем-то более тонким, - спорил с ним лоцман.
Мичман Хренов вроде бы и не чувствовал никаких запахов. Ничего пока не отчебучивая, он дышал полной грудью, довольный, что его списали на берег.
Так мы продвигались по направлению к вулкану, медленно поднимаясь на его отроги. Удивляло отсутствие чего-нибудь живого, хоть бы птичка какая или травинка - лава, лава, лава.
Отчебучил неожиданно лоцман.
- У меня что-то с животом, - сказал вдруг он. - Бурчит что-то. Это, наверно, акулья кулебяка! Наш кок Хашкин, пожалуй, ее недожарил. Не могу больше, братцы!
И лоцман вдруг скинул шаровары и стремительно присел.
Этот жест лоцмана послужил неминуемым сигналом. Мы все сразу вдруг почувствовали неправильность акульей кулебяки. Пахомыч крепился, а мы с мичманом, ругая кока Хашкина, решили немедленно испытать облегчение и присели.
Оправившись чин по чину, мы продолжили восхождение.
Вдруг не выдержал Пахомыч. И этот мощный дуб внезапно рухнул, то есть повторил наши поступки.
С ним за компанию присел и лоцман.
Мы с мичманом продержались минутки две и, ругая Хашкина, вторично испытали облегчение, за нами вскорости лоцман и снова Пахомыч.
Это было какое-то чудовищное действие акульей кулебяки.
Мы продолжали восхождение, но уже приседали через каждые пять шагов по очереди. В единицу времени из всех четверых, движущихся к вулкану, был по крайней мере один приседающий.
- Боже мой, - сказал вдруг лоцман, - я все понял! Все это вокруг нас вовсе не вулканическая лава.
- А что же это? - воскликнули мы, смутно догадываясь.
- Это - вно!
- Не может быть, - сказал мичман. - Откуда вно? Ведь здесь же нету ни одного человека. Откуда взяться вну?
И тут в недрах острова послышались какие-то взрывы и толчки. Что-то заклекотало, забурчало, забулькало.
- Назад! Назад! - закричал старпом. - Скорее в шлюпку!
В его голосе прозвучал такой неподдельный ужас, что мы кинулись к берегу.
Остров затрясся. Оглушительный взрыв раздался на вершине вулкана, и из кратера вырвалось облако удушливого газа.
- Боже мой! Боже! - орал мичман, полуоглядываясь. - Обратите внимание на форму вулкана! Это же каменная задница!
Мы бежали к шлюпке, а вулкан действовал уже вовсю. Лава, если это было можно так назвать, перла из жерла потоками. Она нагоняла нас, нагоняла.
Первым увяз мичман, за ним лоцман.
Только мы с Пахомычем успели вспрыгнуть в шлюпку. Лоцман и мичман прочно увязли во вне.
- Внодышащий вулкан! Внодышащий вулкан! - орал лоцман, изобретая новый географический термин. - Сэр старпом, не покидайте нас, а то мы утопнем во вне! Старпом-сэр! Стар-пом-сэр! Стар-сэр-пом!
Мичман Хренов, к удивлению, молчал и отбрыкивался от вна меланхолически.
- Бывали мы и во вне, - бурчал он, - и не раз еще будем, так что чем-чем, а уж вном нас не удивишь. Кстати, мне кажется, что это уже не совсем чистое вно, состав его как-то переменился. Господин старпом, бросьте мне, пожалуйста, черпак.