Кожевников Петр. Год Людоеда

   «Неужели сожрут?» — с отчаянием подумала Настя. Девочка до сих пор только слышала, что на Козьем рынке якобы едят не только голубей и собак, но и людей. Да и Князь ее сейчас расстраивал: он вроде бы и видел нападавших, но продолжал стоять набычившись, не поворачивая головы, а лишь поводя плечами, словно они у него занемели. Рассматривая старика, девочка даже улыбнулась сквозь слезы — уж очень он сейчас напоминал воинственного кота, окруженного бродячими псами.
   Но вот руки атакующих уже сомкнулись на одежде Князя. Мгновенно образовался клубок, который стал уверенно увлекать старика к первобытно полыхающему костру, куда зачарованные наблюдатели уже успели щедро добавить коробок и ящиков. Вдруг Эвальд произвел какое-то неуловимое и непонятное движение, будто наподобие цыгана передернул плечами и бедрами. От этого движения стая свирепых мужчин распалась безвольным веером, словно ослабленные лепестки с древесной ветки от штормового порыва ветра.
   Дедушка остался маячить среди лежащих, точно колосок среди полегших соседей. Те, кто угодил в костер, завыли и помчались прочь. У одного вспыхнул панцирь промасленной одежды, у другого — копна неухоженных волос.
   — Первого, кто еще раз попытается напасть, я убью или искалечу, — спокойным голосом уведомил Князь немало удивленных рыночных драчунов.
   — А я первого, кто шевельнется, — пристрелю! — раздался голос из темноты нагроможденных ларьков, и в бесноватых всполохах огня возник мужчина интеллигентного вида, в очках и с пистолетом.
   Поверженные замерли среди отбросов и грязи. Князь не спеша вышел из круга побежденных и приблизился к Насте.
   — Вставай, деточка! — Эвальд Янович протянул девочке руку.
   — Медленно, спокойно! — диктовал мужчина в очках сидящим на асфальте. — Встали и исчезли. Лишнее движение — пуля в черепе.
   Настя слушала команды своего второго спасителя и нисколько не сомневалась в том, что он в любой момент действительно способен выстрелить. «Только бы они, дуралеи, не дергались!» — переживала девочка за тех, кто еще несколько минут назад представлял для нее, возможно, смертельную опасность. Ей было по-настоящему жалко этих негодных мужиков, уже и так потерявших почти все на этом свете. Ее большие темные глаза выражали теперь не только испуг, но и отчаяние, а маленький, аккуратно очерченный алой помадой ротик еще больше сжался, словно так она пыталась удержать себя от крика.
   — Спасибо вам, миленький вы мой! — протянул Князь руку мужчине в очках. — Да я бы и сам. Бог даст, осадил бы эту камарилью
   — А я вас сразу узнал. Вы ведь тот самый знаменитый князь Волосов, Эвальд Янович, если я правильно помню? — Второй Настин спаситель переложил оружие в левую руку, предоставив правую для приветствия.
   — Он самый, голубчик. — Князь слегка кивнул. — А вы, очевидно, легендарный Плещеев Сергей Петрович, шеф вездесущей «Эгиды-плюс»?
   — Так точно, князь. — Плещеев все еще продолжал жать руку новому знакомому.
   — Вы меня извините, — обратился к собеседнику Волосов, — но почему вы не дали предупредительный выстрел, а сразу пообещали стрелять на поражение?
   — Да потому, уважаемый, что тогда безнадежно закончится газ и нечем будет прикуривать. — Сергей Петрович передал князю свое оружие, которое на поверку оказалось пистолетом-зажигалкой. — Да что мы стоим посреди этого гадюшника? Пойдемте в машину. Девочка с вами?
   — Настенька, тебя зачем сюда привели? — Князь наклонился к ребенку.
   — Мама Тоня меня мужчинам сдала, чтобы они ей водку носили. — Настя переводила взгляд с одного избавителя на другого, но те, смутившись, отводили глаза, будто их что-то вдруг серьезно отвлекло.
   — Я ведь тоже не безоружный, да признаться, пока просто не видел смысла что-нибудь применять. — Волосов остановился между ларьков, расстегнул пальто, пиджак и показал спрятанную под пиджаком кобуру. — Здесь у меня — огнестрельный немецкий револьвер. А справа — газовый пистолет. Вот десантный нож. А это — морской кортик. Я происхожу из такого рода, в котором все мужчины обязаны носить оружие.
   — Простите, Эвальд Янович, но у меня сразу возникает чисто профессиональный вопрос. — Плещеев привычно осмотрелся для контроля ситуации, но тотчас понял, что его новый знакомец также допускает разбойные рецидивы рыночных завсегдатаев, причем рассчитывает не только на свое зрение, но и на слух. Шеф «Эгиды» улыбнулся: — Я без малого двадцать лет служил в органах, сейчас имею частное охранное предприятие, постоянно выправляю все необходимые документы, в том числе лицензии на оружие и спецсредства. И вот, поверите вы мне или нет, именно с этими вещами, которые нам необходимы для работы, которые, собственно говоря, являются символами нашей работы, у меня и возникают постоянные проблемы. У вас никогда ничего подобного не происходило?
   — Вы знаете — ни разу. Бог миловал! — Волосов перекрестился и приложил правую ладонь к груди. — Как говорится, на Бога надейся и сам не плошай! Заметьте: не «но», а «и». У меня тоже имеются все положенные документы, но, повторяю, до сей поры мне не приходилось их никому предъявлять.
   Они вышли за территорию рынка и увидели группу детей, осаждающих бежевый микроавтобус с красным крестом и латинскими надписями на борту. Над подростками высились двое взрослых мужчин: один лет сорока пяти, очень похожий на героя гангстерского фильма, второй — раза в два моложе, судя по виду, типичный персонаж из какой-то комедии про городского дурачка.
   — Позвольте, князь, представить вам моих коллег по работе с безнадзором, да и вообще наведению порядка в нашем граде. — Плещеев жестом пригласил Волосова сделать еще несколько шагов в сторону бежевой иномарки. — Федор Данилович Борона, доктор-педиатр, еще совсем недавно — главный врач Дома ребенка.
   — Так вы тот самый рыцарь детства?! — Эвальд Янович протянул Бороне руку. — Я имел счастье пару раз видеть вас по телевидению, да и в газете мне попадались ваши интервью о бездомных детях.
   — Именно так. — Врач отошел от детей и принял рукопожатие. — А это мой помощник — Борис Артурович Следов, социальный работник нашего пока еще бесприютного детского приюта.
   — Голубчик, а я вас тоже видел. — Князь своим обычным, словно фотографирующим или прицеливающимся взглядом посмотрел на Бориса, запечатлевая его воспаленное лицо, которое будто обгорело на солнце и оттого потеряло часть своего и без того неровного кожного покрова. — Вы, кажется, призывали граждан объединить усилия для скорейшей поимки Людоеда Питерского?
   — Да… Берите по одному банану, а то остальным не хватит. У нас еще два объекта! — Следов невольно отвлекся на осаживание наиболее энергичных детей. — Он же ребятишек ест… Да ты пей бульон! Он же теплый! Тебе это необходимо, понимаешь? Где ты сегодня будешь ночевать? Да, я знаю, в какой гостинице! У «Ломоносовской», что ли? А как ты доедешь, на такси?
   — Видишь, Настенька, какие дяди о тебе беспокоятся и о других детках, которым сейчас голодно и холодно. — Волосов погладил ребенка по голове, а Борис уже снабдил ее набором, выдаваемым каждому безнадзорному: стакан бульона, пирожок и банан. — Скажите, господа, а вы сможете сегодня позаботиться о нашей девочке?
   — Давайте, Федор Данилович, отвезем ее к Ангелине Германовне? У нас-то пока все равно еще нет своего помещения. Там ее если по вашей рекомендации не примут, то вот товарищи, наверное, помогут, а мы пока будем решать вопрос с ее родителями. — Следов запаковывал оставшиеся продукты и мягко отстранял от борта автобуса по виду одурманенных подростков, что-то громко, но неразборчиво шептавших в его большие розовые уши. — Все! Ну каждый же получил! Нам надо ехать! Да нет денег, не просите! Ну вы же опять себе курева да травы накупите! Да, не верю! Вот, возьмите — десять на всех. А-а, тысяч! По-старому хочешь?!
   — Судя по последней информации, «Ангелок» не лучшее место для несовершеннолетних. — Борона сощурился и осмотрелся, будто собирался детально запомнить ночной пейзаж «спального» района. — Сейчас мы даже не ограничены в выборе, а просто его не имеем. Давай, Анастасия, залезай в машину! Мы еще заедем по пути на Московский, в центре по подвалам пройдемся, потом на Финляндский заглянем, там ребятишек обеспечим, а позже к Ангелине Шмель подъедем. Я тоже думаю, что она не откажет, тем более что Настя у нее уже как-то жила несколько дней. А вот и Люба! Бросова, ты сегодня где ночуешь, в «Ангелочке»?
   — Да, а куда мне еще деться? — отозвалась веснушчатая рыжеволосая девочка с короткой стрижкой, яркими голубыми глазами и чересчур мясистой верхней губой, словно даже намеренно нависшей над нижней. — Сейчас доем и поканаю. А чего, Настю с собой захватить?
   — Да, Люба, сделай одолжение. Вот тебе десять рублей: на метро и на маршрутку. — Федор Данилович протянул девочке монеты.
   Люба подставила для приема денег свою не по возрасту огрубевшую коричневую ладонь, сжала лиловые пальцы с обкусанными ногтями, залитыми зеленым лаком, и сунула мелочь в грудной карман потрепанной джинсовой куртки, отделанной изнутри искусственным мехом, изначально белым и ровным, а теперь пепельным и клочковатым. От девочки пахло перегаром, дешевым одеколоном, дымом и сильнее всего чем-то протухшим, возможно грязной одеждой.
   — Не стесняйся, я же вижу, что ты еще не наелся, а ночь-то длинная — где ты сможешь закусить? Не можешь сейчас, бери с собой! — Борис остановил свое внимание на мальчике лет девяти, одетом в ветхий, местами прожженный ватник и вязаную, возможно женскую, шапочку. — Ты что, новенький? Я тебя раньше, кажется, не видел. Тебя как зовут?
   — Олег. Я из другого района. Сюда никогда не ездил. Вот сегодня ребята затащили. — Мальчик внимательно смотрел на Следова, будто чего-то еще ожидал, но, наверное, не еды, а каких-то, может быть, слов и даже действий. Борис не мог сейчас определить точного смысла протяжного взгляда больших зеленых глаз. — Я не знал, что вы здесь кормите, а теперь буду ездить: меня научили в метро на шару заходить.
   — Ну, с метро-то ты поосторожней, хотя, с другой стороны, что тебе, малолетке, сделают? В спецприемнике уже бывал? — Борис положил два пирожка и апельсин в полиэтиленовый мешок и протянул ребенку: — Вот, возьми на утро.
   — Спасибо. Нет, я там не был: я не один живу, но нам сейчас трудно. — Олег бережно пристроил сверток за пазуху. — Ну, я пошел. Мне надо ребят увидеть.
   — Ну беги. А где ты живешь-то? И с кем? С матерью, наверное?
   — Да я, как это… — начал было мальчик, но вдруг сжал губы, лицо его искривилось, как гуттаперчевая маска, в глазах зажглись слезы. Он повернулся и побежал прочь.
   — Ладно, потом расскажешь. — Только тут Следов заметил, что ночной беспризор тем временем растащил все апельсины и колбасу с бутербродов, оставив сиротливо обмусоленные доли белого хлеба. Исчезли также все таблетки витаминов, аспирина и прочих медикаментов, предусмотренных для дозированной выдачи. Борис растерянно посмотрел в ночную мглу, усиленную пламенем костра, отделявшим от него невысокие силуэты, исчезающие в недрах Козьего рынка. — Ну вы же так не наедитесь! Возьмите хлеб: надо хоть немного соображать! А зачем вам таблетки? Это же никакая не наркота! Ребята, я ведь всех запомнил! Завтра вы все равно придете сюда и вам будет стыдно!

Глава 4. Суматохино и суматохинцы

   Селение Суматохино образовалось километрах в ста от города, который на протяжении двадцатого века был вынужден три раза изменить свое название, на месте безнадежных болот, где до той поры не отчаялся прижиться ни один даже самый дерзкий человек. В округе все знали, что здесь не то что жилье, а и ногу нельзя поставить, поскольку ее тотчас поглотит ненасытная, алчно чавкающая трясина.
   Но у тех, кто отважился вступить на мшистую, колыхающуюся, словно тихо смеющуюся над своими прошлыми и будущими жертвами, поверхность, сложилась особая судьба, оформилось особое отношение к жизни и к смерти. Эти люди, которых часто называли «нелюдями», причинили за свою жизнь много бед другим, да, в общем-то, и себе, став, по разным причинам, разномастными душегубцами. Эти изгои человеческого общества уже не могли рассчитывать ни на людское всепрощение, ни на смягчение приговора. Всех их, приходивших на это гиблое место, ждала в миру одна участь — неминуемая казнь. От расправы они бежали сюда, но часто именно здесь ее и находили: в неверном шаге на колдовски манящий мох, в недугах и напастях, во взаимных раздорах.
   Обитателей болот отличали взрывной характер, неуемная брань, постоянные скандалы и назойливое стремление властвовать, унижать, расправляться. Благодаря этим качествам за «болотными душегубцами» закрепилось определение «суматошные», которое позже стало названием и самого селения.
   Если первые поселенцы Суматохина, пришедшие сюда в начале века, обитали прямо на земле, а точнее, на деревьях, то теперь, в конце века и даже тысячелетия, здесь высились роскошные хоромы их правнуков, имена которых звучали по всему миру.

* * *

   Криминальная слава суматохинцев расцвела в конце восьмидесятых, когда сломленная сверхдержава стала открывать свои необъятные границы. С тех пор очередные акции суматохинцев стали неизбежной темой криминальной хроники. Потомки болотных первопроходцев чинили раз от раза все более рискованные и жестокие дела.
   В отличие от прочих активных криминальных группировок, имевших свой вполне определенный репертуар и узнаваемые методы работы, суматохинцы обладали способностью бесцеремонно увлекаться чужими темами и вторгаться на чужие территории. При этом суматохинцы, а особенно их лидеры, любили истолковывать различные ситуации по уголовным понятиям, подчеркивая свой статус «законников», хотя в своей практике они действовали зачастую вопреки всем заявленным нормам.
   Авторитетные группировки, не сговариваясь, всячески старались не допускать суматохинцев на свой уровень, будь то обсуждение сферы интересов или раздел территории. Суматохинцы же как бы не замечали очевидного уклонения от контактов и, разузнав о высокой встрече, присылали своих разнузданных послов.
   Игнорируя суматохинцев, с ними тем не менее избегали конфликтовать, а просто, как говорится в том мире, отходили в сторону. Подобное отношение к суматохинцам сложилось в результате их непредсказуемости и жестокости, не всегда понятной и, естественно, не всегда принимаемой традиционным криминальным миром. «Людоеды», — называли суматохинцев вполне заслуженные «законники», не приводя, впрочем — в силу своих незыблемых принципов, — ни одного мало-мальски убедительного эпизода, словно их и действительно не существовало.
   Одним из наиболее известных слугам правопорядка и работникам СМИ лидеров суматохинцев был Лазарь Вершков по кличке Вершок. За поимку этого авторитета международного криминального мира в разных странах были обещаны солидные премии. Всепроникающие журналисты оглашали каждый шаг Вершка. Их усердие, казалось бы, могло стать неоценимым подспорьем для ареста авторитета. Однако Лазарь Кириллович продолжал оставаться на ноле и перемещался по белу свету, будто обладал пожизненным статусом неприкосновенности. Более того, те же самые СМИ регулярно брали у Вершка интервью и даже испрашивали у него советов для решения различных общегосударственных, а иногда и общемировых проблем. Лазарь великодушно соглашался уделить внимание корреспондентам и объявлял смятенному обществу более-менее постоянный перечень рекомендаций.
   — Во-первых, надо разобраться с беспредельщиками. — Иссеченное шрамами лицо с посильным радушием, которое лишь усугубляло коварно-зловещий вид суматохинского авторитета, оскаливалось на экране. Лазарь Кириллович привычно дергал двумя пальцами верхний передний золотой зуб и уточнял: — На рудники этих пионеров загнать, чтобы даром не подыхали. Во-вторых, избавиться от ментовского произвола… По той же схеме. В-третьих, жить по понятиям, чтобы все было по совести и, как в России принято, по-божески. В-четвертых, прислушиваться к мнению авторитетов, а лучше — дать нам возможность участвовать в политической жизни страны, вплоть до того, чтобы разрешить «законникам» создать свою партию и выставить достойного кандидата на пост президента. Тогда страна задышит!
   Наиболее громким последним скандалом в летописи суматохинской группировки стало раскрытие криминальной практики АОЗТ «АИД» — салона по купле-продаже элитных автомобилей, принадлежащего суматохинцам. Прецедентом для возбуждения уголовного дела стало нахождение на территории цеха разорившегося судостроительного завода, арендуемого АОЗТ «АИД», двух трупов — бойцов клоповской криминальной группировки. Тела были найдены благодаря усердию клоповских лидеров — братьев Терентия и Булата Волтузиных, соответственно прозванных Крематорием и Кувалдой.
   Обнаружение тел несчастливых бойцов произошло через три недели после их внезапного исчезновения и тщетных поисков органами милиции, когда клоповцы, по заказу одного чрезвычайно высокопоставленного лица, сами взялись за следственную работу и определили салон «АИД» как последнее место пребывания бойцов и, в частности, их телефонных переговоров.
   Решив разобраться своими силами, клоповцы выследили одного из охранников салона, взяли его в плен, увезли в одну из своих «лабораторий», расположенную в бывшем бомбоубежище, и применили к первично огрызавшемуся охраннику наиболее простые и действенные методы неформального дознания. Через пару минут охранник, небрежно связанный по рукам и ногам колючей проволокой, поведал одну из тайн салона «АИД».
   По малоразборчивым, ввиду выбитых зубов, словам охранника получалось, что, когда в салон приезжали владельцы дорогих автомобилей, им после собеседования и ненавязчивого торга, извинившись за неизбежное беспокойство, предлагали заехать в бокс для положенного, достаточно формального, технического осмотра машины. Весьма любезный сотрудник АОЗТ «АИД» просил уступить ему место в салоне, дабы не обременять клиентов заездом на эстакаду и прочими усилиями, для исполнения которых существуют наемные специалисты.
   Как только владельцы покидали машину, ворота цеха закрывались. Мнимые работники автосервиса тотчас нацеливали на клиентов и их возможных телохранителей убедительное стрелковое оружие и предлагали поднять руки для обыска, поскольку-де им, скрытым доселе сотрудникам безопасности АОЗТ «АИД», доподлинно известно, что перед ними — боевики, собравшиеся ограбить их добропорядочную фирму.
   Клиентов во всех известных случаях удавалось уговорить выполнить все указания вооруженных суматохинцев, поскольку каждый здравомыслящий человек, не потерявший инстинкта самосохранения, мгновенно оценивал безвыходность ситуации: помещение заперто, прицел взят не только теми, кто внизу, но и теми, кто занимал наиболее выгодные позиции на стапелях, возвышавшихся в разных местах цеха.
   Сдавшихся, обезоруженных и сломленных клиентов приковывали наручниками к ближайшим металлическим конструкциям. Убивали не спеша, а ночью сбрасывали трупы в котлован, вырытый недалеко от цеха, где Лазарь собирался построить здание для детского приюта, пока же называя это место «братской могилой». Иронизируя по поводу «суматохинского кладбища», Вершков говорил, что здесь можно бы и памятник поставить с табличкой: «Лохам позорным».
   Машины убитых «подготавливали» к продаже и искали любую возможность выгодно от них избавиться. По словам охранника, прошамканным окровавленным ртом, таких автомобилей прошло через «АИД» не меньше тридцати.
   Когда охранник рассказал все, что от него требовали, Булат Волтузин приказал клоповцам суматохинца порешить.

* * *

   Слухи о взаимном ущербе двух группировок поползли по городу, и криминальный мир Петербурга уже приготовился к войне «законников» и «спортсменов», как вдруг выяснилось одно чрезвычайное обстоятельство, неожиданно разрешившее назревающий конфликт.
   Незадолго до нашумевшей истории с АОЗТ «АИД» Терентий Волтузин отдыхал со своими приближенными на Канарах. Там он познакомился с модной певицей, шестнадцатилетней Лялей Фенькиной, обретшей свою раннюю славу благодаря записи клипов и дисков на тему грабежей, убийств, бегства от милиции и мучительной расплаты на тюремных нарах. Встреча авторитета и певицы переросла в роман. После отдыха и огненной любви Волтузин-старший вернулся к своим уголовно наказуемым делам, а Ляля отправилась на гастроли. И вот, во время сбора данных на лидера суматохинцев Лазаря Вершкова, Терентий узнал, что его неожиданный противник — отец Фенькиной, которая, выйдя на эстраду, скрылась под скромным, по ее мнению, псевдонимом. Волтузин собрал все свои силы и волю, позвонил Лазарю и предложил встречу. Тот, оказывается, находился в курсе событий с момента утечки информации о расправе с его охранником и уже сердечно переживал суровую необходимость лишить клоповцев их задиристых лидеров. Терентий и Лазарь встретились на нейтральной территории, в пригородном ресторане «У Акимыча», и, к несомненному облегчению членов обеих группировок, решили простить взаимный урон и не мешать друг другу работать, благо что направления их многосторонней деятельности не пересекались…

* * *

   «Вместе — это не значит навсегда», — мысленно, но достаточно отчетливо заключил свои воспоминания Лазарь Кириллович. Он закурил сигарету и вновь вернулся к пропозиции Игоря Семеновича Кумирова, предложившего Вершку в союзе с Волтузиными обеспечить определенные сферы его избирательной кампании, в частности по устранению (в любом смысле) опасных конкурентов. Лазарь согласился, и то же сделали его новые партнеры, с которыми несколькими днями раньше у него чуть не разгорелась беспощадная бойня.
   Сегодня, получая от кандидата на пост генерал-губернатора Санкт-Петербурга и области аванс и «командировочные», Вершок прикинул, не грохнуть ли ему самого «Кумира» и не прибрать ли к рукам все его имущество? Сколько же у этого насоса бабок, если он запросто может выложить сто тонн зеленых? Пацаны Лазаря — что Слизняк, что Тесак и даже Хомут — те вон от пяти тонн зеленки обалдели и прямо с утра в свою ненаглядную «Косатку» закумарились, откуда их до закрытия даже «черемухой» не выкуришь. Ну да ладно, пусть братва оттягивается! Никто из нас никогда не знает своего часа — хорошо, если на нары, а не в холодный цех!
   У Вершка имелось еще одно поручение от сходняка: надо было в партнерстве с клоповцами отловить и предъявить авторитетам одного черта по кличке Людоед Питерский. Больно много из-за его обжорства появилось у братвы головняков: под видом разработки Людоеда менты за этот год столько хороших людей похватали, что ни в какие ворота… Вот и порешили: разобраться с маньяком своими силами. А чтобы самим не мараться, предложили это дело Скунсу — наибольшему известняку из цеха киллеров, а он, когда ему о проделках Людоеда доложили — напрочь отказался обсуждать размеры гонорара. Во каков Робин Гуд Ломанческий! Теперь оставалось лишь вычислить каннибала, и Лазарь, со своей стороны, поручил это трем своим лучшим бригадирам: Хомуту, Тесаку и Слизняку. И вот сегодня-завтра им уже подходил срок объявить через связного наемнику необходимые данные маньяка.

Глава 5. Похождения Коли Махлаткина

   — Видишь того глиномеса с шишкой на лбу? — Махлаткин указал пивной бутылкой на пожилого мужика, с озабоченно-деловым видом вышагивающего между торговых рядов Козьего рынка. — Это — дядя Витя Носорог, я тебе про него уже рассказывал: у него всегда можно пожрать и побалдеть. Правда, он тебя за это потом так отъелдачит… Хочешь, познакомлю?
   — Да что я, контуженый? — Олег с тревогой и брезгливостью взглянул на Носорога. — А если он такая гнида, то чего никто его еще не грохнул?
   — Ты что, «грохнул»?! А случись тебе ночевать негде, а на улице — минус тридцать, ну куда ты, лапша, денешься? — Коля то ли сердито, то ли, как всегда, с замаскированным приколом уставился на Ревеня. — А он-то тебя всяко пустит, если поверит, что ты его потом не кинешь. Понимаешь, корень, ты — по-честному и он — по-честному. А почикает его какой-нибудь васек, так кому от этого лучше-то станет? Тебе, что ли? Ну что, ты богаче будешь или у тебя такой же рог на лбу вскочит?
   Махлаткин вроде бы всерьез начинал заводиться, а Олег все еще не понимал, как с ним уже бывало в разговорах с Колькой — чего же тот все-таки взаправду добивается, поэтому, чтобы действительно не поссориться, Ревень начал слезать с контейнера, на крыше которого они уже покончили с купленной Махлаткиным выпивкой и закуской.
   — К нему пошел? Смотри, меньше чем за двадцатку не подписывайся! — Голос звучал с напускной злобой, но вдруг изменился и обмяк: — Ну что ты, обиделся? На обиженных воду возят! Давай на трамвайное кольцо ночью подгребай! Придешь?
   — Приду, — простительно ответил Олег и спрыгнул на землю.
   В первый раз Коля жил у Носорога недели две. Тогда его подобрали на берегу Черной речки. Он почти ничего не понимал из-за того, что его несколько дней чем-то кололи и напихивали в гортань какие-то таблетки. Раньше ему рассказывали, что такое случается, когда неосторожно выбираешь клиента, но он вот надеялся, что с ним подобного не произойдет. Значит, ошибался. Судя по услышанным историям, ему еще повезло, некоторых, говорят, потом по весне вылавливали в бесчисленных питерских реках. А кто-то исчезал навсегда.