Страница:
— Знаешь, Сонечка, возможно, и смог бы, — с ответным вниманием посмотрел Кумиров в глаза Морошкиной. — Но мне почему-то кажется, что это он скорее стал бы меня выслеживать и подкарауливать, если бы я хоть раз Выступил в какой-нибудь передаче и рассказал о его мыслях, чувствах, образе жизни. Я ведь действительно обо всем этом знаю, чувствую, кто есть кто, и понимаю, почему и как все это совершается. Во мне тоже сидит людоед, который, наверное, в какой-то своей предыдущей жизни настолько пресытился человечиной, что и теперь через сто, а то и тысячу лет не переносит свое былое лакомство. Кстати, я никому из вас еще не хвастался, что согласился стать спонсором и ведущим «Людоед-шоу–девяносто девять». Кстати, и сынишка мой младший примет вполне достойное участие. Мы решили с организаторами выпустить Костика на сцену, чтобы он этого несостоявшегося диктатора подразнил на своей скрипочке.
— А я видела рекламу. — Соня машинально коснулась рукой чайника, проверяя его теплоту на случай повторного чаепития. — Художники на афишах прямо дьявола изобразили.
— Стоимость одного билета, я слышала, от десяти долларов. — Подопечная привычно округлила глаза и вытянула трубочкой губы. — Представляете себе полный зал «Экстаз-холла» и забитую народом Дворцовую площадь? Сообщали программу: там какие-то конкурсы, призы. Гарик, а по телефону можно участвовать? Вдруг я правильно отвечу и что-нибудь выиграю?
— Господи, ребята, да о чем вы рассуждаете? — Весовой не дал ответить Игорю. — Если вы всерьез, то, я думаю, у вас с головой не все в порядке. Страна на глазах тает, люди от голода и эпидемий мрут, а вы о «Людоед-шоу» да еще о каких-то призах мечтаете! Соня, ты оружие хранишь дома? Давай их пристрелим? Да нет, давай я у тебя твое оружие как будто отниму и сам грех на душу возьму.
— Оставим их лучше Людоеду. — Соня улыбнулась. — Стасик, а твоя Даша не будет участвовать в шоу? Мне кажется, у нее очень талантливые репортажи. Во всяком случае, на меня они производят довольно сильное впечатление. Особенно ее последняя передача «Детская тема».
— Не знаю, Сонь, дочурка моя стала очень самостоятельной, — отозвался Весовой. — Как видишь, один ее псевдоним чего стоит. Я уверен в том, что это, конечно, пройдет. Да и какая она Лолита в двадцать два года? А детишками бездомными или, как их можно точнее назвать, — странствующими что ли, она занялась вплотную. Сейчас, насколько я знаю, Даша готовит цикл передач о детской проституции. Вообще-то, Морошка, ты, наверное, могла бы ей многое рассказать — перед тобой, поди, не одна сотня детских судеб прошла, да и те, кто в силу обстоятельств на панели очутился, тоже бывали. Так?
— Попадались, Стасик, — подхватила Соня. — Есть у меня такой мальчик, Коля Махлаткин. Когда ему было шесть лет, он лишился отца — Филимон Махлаткин утонул во время подледного лова. Тогда якобы оторвало льдину и понесло. Я полагаю, лед просто взрывали, а о рыбаках почему-то не подумали. Когда случилась беда, среди мужиков началась паника. Все заметались кто куда, а большинство — в воду. В итоге из двадцати семи человек спаслось всего трое. Об этом тогда все газеты трубили, может, вы помните. Коля остался с матерью. Она — человек приезжий, живет до сих пор в общежитии, причем непонятно, имеет она право на занимаемую площадь или нет. Знаете, как у нас все перепуталось за последние годы Колина мать — женщина странная, раньше выпивала, я подозреваю — погуливала, а после смерти мужа буквально как с цепи сорвалась. Ей бы сыном заниматься, чтобы не пропал парень, мальчишка-то — умница, приветливый, юморной, а она все эти годы устраивает личную жизнь и в итоге докатилась до уличной проституции.
— Да их сейчас столько развелось! — не выдержал Весовой. — Причем одна страшнее другой. Кстати, меня одна такая образина просто словно призрак преследует. Она, главное дело, постоянно в разной экипировке предстает, а наряжается под девочку: юбочка коротенькая, бант в полголовы, в руках — шар воздушный. Когда по трассе едешь, и в голову не придет, что ей уже давно за полвека перевалило. Если она голосует, останавливаешься и только тут соображаешь, что перед тобой привидение. А она еще детским голоском лепечет: «Молодой человек, тебе в кайф сделать?»
— Ты, Вес, издеваешься над пенсионеркой, — встрепенулась Зина. — А я вам, ребятки, честно сознаюсь — меня саму иной раз искушение одолевает на панель отправиться. Одно останавливает — стара уже для таких дел, кто на меня нынче позарится?
— Ты права, Зинуля, — поддержала подругу Соня. — Нам эта сфера уже недоступна. У меня почти все подучетницы этим делом промышляют. Самый ранний случай сифилиса в восемь лет.
— А чего тут удивительного? — Стас как бы ущипнул свою оранжевую рубашку и подергал ее взад-вперед, вентилируя разгоряченное бурной беседой тело. — Меня сколько раз девчушки останавливали. Что, спрашиваю, куда поедем? Да недалеко, говорят. А они по двое, по трое кучкуются. Только мы это, как его, — мы вам сексуальное удовольствие обеспечим. Так мало того, они не одни работают. Я смотрю в зеркало заднего вида — у обочины иномарка поношенная припаркована, а за лобовым стеклом два бритоголовых бойца восседают. Значит, эти детишки-то под контролем взрослых проституируют.
— Причем иногда под контролем собственных родителей. Я вам про Колю начала рассказывать, — продолжила Соня. — Так вот, когда мальчику было шесть лет, мать его к своему профилю приобщила: стала «сдавать» родного сына на ночь мужикам. Я-то всю эту хронику уже позже раскопала, когда мне пришлось с этим мальчиком заниматься. Что для таких случаев характерно — дети о своих похождениях ничего и никогда не скажут впрямую. Представляете, какая конспирация, какая родительская выучка? Хорошему бы чему так учили! Одним словом, я этот ребус Махлаткина разгадала только благодаря своему опыту. А с семи лет Коля начал путешествовать. Знакомился с взрослыми мужчинами, редко — с женщинами, сочинял про себя разные легенды, просился на усыновление. Некоторые откликались на жалобы смазливого мальчугана, забирали его с собой. У очередных знакомых Махлаткин жил неделю-две, разведывал обстановку, потом забирал наиболее ценные вещи и исчезал. Имущество продавал или менял на вино, сигареты, игрушки и пускался на поиск новых «приемных родителей».
Когда Коля устраивался у жителей Петербурга, то возвращался на день-два домой, встречался с матерью и снова отправлялся на гастроли. Так Махлаткин путешествовал до одиннадцати лет. А в прошлом году его присмотрел на вокзале один мужчина и очень с ним подружился. Я про этого нового друга узнала от Колиной матери. Прибегает как-то ко мне наша знаменитая Жанна Махлаткина по кличке, пардон, Лоханка и спрашивает, как ей посадить в тюрьму мужчину, который якобы сожительствует с ее сыном? По словам Махлаткиной, Коля проводит у своего нового друга, дяди Гриши, целые недели, в школу не ходит, матери не звонит. Я говорю: пишите заявление, на его основании я могу начать работу. Нет, отвечает, я пока ничего подавать не стану, я лучше дальше понаблюдаю, что у них образуется. Да зачем же выжидать, объясняю ей, если этот Гриша вашего сына, как вы мне заявляете, растлевает? А я пока не заявляю, — улыбается, как полудурок, — я подозреваю. Да, думаю, других ты подозреваешь, а кто ж твоего сына на панель вывел? А дальше все еще невероятней сложилось. Я навела справки на этого Гришу: он успел поработать проводником, санитаром в детской психушке и даже помощником депутата. Ну, это уже у нас как закон: если придурок, значит, недалеко от власти. Я через неделю Жанну вызвала, говорю: давайте я вашего сына в психоневрологическую клинику направлю на обследование — пусть мальчика специалисты протестируют и сделают выводы, что же с ним происходит. К моему немалому удивлению, Махлаткина на мое предложение тотчас соглашается.
Отвела я Колю в больницу, оставила, лежит он там неделю, две, а мамаша что в это время учинила? Она его старшего друга-наставника в свою койку затащила и так его собой увлекла, что он даже про ее сына забыл. Разница у них невелика. Жанне чуть за тридцать, Грише недавно двадцать исполнилось. Тем временем врачи мне докладывают: да, мальчик скорее всего имел с Гришей интимную связь. Ну а чтобы доказать факт сожительства, надобно и Колю, и Гришу на экспертизу направить, но это совершается только с их добровольного согласия. А они его разве дадут? Все, говорю врачам, отбой, забираю мальчика, пусть живет как знает — милиция здесь бессильна. Колю выписали. Я привезла его домой, сдала матери, а сама думаю: как ее земля-то еще носит? Да и этот Гриша, как посмотрела на него, — просто какой-то Мефистофель. Чем он так мальчишку привлек, к чему этого несчастного Кольку приучили, — об этом, наверное, никто из них никогда не скажет.
Когда Коля вернулся домой, то думал, возможно, что по-прежнему останется фаворитом дяди Гриши, и никак не подозревал, что его очередной наставник «поменял ориентацию». Махлаткина крайне расстроила измена вокзального друга, и первое время он устраивал истерики. Тут, однако, в тройственном союзе произошла трагедия: пропал дядя Гриша. Через неделю его труп нашли на берегу пруда в одном из лесопарков города, знаменитом своими «голубыми» тусовками. Экспертиза показала, что дядя Гриша по кличке Мона Лиза стал жертвой маньяка-людоеда. Кстати, Жанна предоставила следствию чемодан, рвущийся по швам от обилия порнографических и садомазохистских рисунков и рассказов, сделанных ее покойным любовником. Коля после гибели дяди Гриши окончательно пошел по рукам и стал, если можно так выразиться, штатной проституткой Московского вокзала…
— Ты, Морошка, вечно что-нибудь такое выдашь из своей милицейской практики, что лично мне потом неделю-другую даже жить не хочется! — Зина захлопала глазами с крупными накладными ресницами, похожими на двух бабочек с черными крыльями, и ударила в ладоши. Отчаяние Подопечной хоть и выглядело намеренно театральным, но, как не раз убеждались одноклассники, могло быть чрезвычайно глубоким. — Не помню, Сонь, спрашивала я тебя или нет, да, наверное, спрашивала, но забыла: слушай, а как ты, если это, конечно, не секрет, обо всем этом узнаешь? Ведь такие вещи, я всегда думала, особая людская тайна. Мне-то, признаться, про этого Махлаткина кое-что Федя рассказывал. Тот вроде сейчас опять в психбольнице. Вообще, я думаю, Данилычу как мужику беспризорники больше доверяются, а так подойди к ним да спроси о жизни — они тебя ох как далеко отправят!
— Про детей часто говорят, что они способны запросто предать самого близкого и безмерно любящего их человека, так что уж там говорить про объявление ими своих порочных связей. Откуда, вы думаете, у меня взялись столь глубокие познания о детской проституции — кто с кем, где, куда да сколько? В основном от них — сами грешат, потом сами признаются. — Соня все больше увлекалась неожиданной для их встречи темой. На глазах одноклассников радушная хозяйка преображалась в куратора детских судеб. — Я никогда не понуждаю их к откровениям, а лишь тонко провоцирую. Такая уж у меня, простите, работа. Я обычно делаю вид, что, во-первых, все уже знаю — а детям ох как хочется меня удивить, а то и шокировать, предстать эдакими самыми павшими людьми на планете; во-вторых, изображаю, что для меня все их тайны не представляют никакой ценности и, соответственно, никакого интереса; в-третьих, рассказываю им небылицы о куда более крутых ребятах. В итоге только единицы не раскалываются. Впрочем, и это самое важное, наш процесс — обоюдный: детям действительно физически необходимо поделиться с кем-то тем, что с ними происходит, они любым путем пытаются удалить из корзины своего, простите за сравнение, процессора весь тот мусор, с которым сталкивается их ангельская душа.
— Душа-то у них ангельская, но в кого они с годами превращаются? — Лицо Кумирова передернулось из-за подавленной зевоты, плечи вздрогнули. — Я вам доложу, что эти подзаборные ребятишки, с которыми нынче так модно сюсюкаться, дадут уроки выживания и коварства любому ниндзя. Взять, к примеру, этого Кольку — он что, способен кого-нибудь осчастливить? Нет, я гарантирую вам, что он до самой смерти будет творить только то, что принято называть злом! Его стихия — проституция, наркомания, разбой и все остальные грехи человечества. Причем с каждым новым преступлением он будет продвигаться по пути зла все дальше.
— А я не верю в то, что его нельзя исправить! — Зина взвизгнула и мягко ударила ладонью по своему круглому колену. — Коля — всего лишь ребенок, и я полностью согласна с Соней в том, что дети всегда готовы избавиться от любой грязи, сколько бы ее на них ни налипло. И это мы, взрослые, обязаны помочь им спастись. Вот взял бы ты, Кумир, да помог моему Федору Даниловичу основать приют, а нас с Морошкой взял бы туда воспитателями. Ты бы спонсировал наш благородный труд, а мы бы спасали детей, чтобы они, не дай Бог, лет через пять тебе самому горло не перегрызли. А то смотри, Гарик, окажемся мы на старости лет среди маньяков да людоедов!
— У меня, между прочим, есть и другие проблемные ребятишки. Так что контингент я вам обеспечу. Дело за спонсорством. — Соня смежила веки, словно о чем-то вспоминая, резко раскрыла их, расширила глаза и ласково оглядела гостей. — Вы уж извините меня, ребятки, за грустные разговоры — просто на душе наболело. Я сегодня так вымоталась, да и пьяненькая немножко, поэтому позволю себе прочитать вам стихотворение одного юноши, а вот кому оно посвящено — ни за что не скажу! Слушайте!
— Начало многообещающее! — Подопечная призывно оглядела компанию и жертвенно всплеснула своими изящными руками, в изгибах и изломах которых чувствовалось, что хозяйка сама является их давнишней поклонницей. — Я тебе, Сонька, сколько раз говорила, что мы еще отнюдь не старые. Так что мужской голос тебе сказал?
— Он представился, то есть этот вполне солидный голос представил своего обладателя неким Львом, старым знакомым Киры Лопухиной. Лев сказал, что Кира рассказывала ему много хорошего о нашем классе и традиционных ежегодных встречах. Даже звала как-то с собой, но тогда это у него, к сожалению, не получилось. — Соня невольно посмотрела на фотографию одноклассницы, висевшую в траурной рамке на стене над диваном. — Лев объяснил мне, что совсем недавно вернулся в Петербург и очень интересуется нашим классом, потому что видит в нем некоторую связь с Кирой. Кстати, Лев мне сообщил, что Стаська сейчас вместе с Жуковым за границей. Что и почему, я не стала уточнять. Девочка вроде бы выиграла какой-то гуманитарный грант на учебу в тамошнем заведении. А я так думаю, что родители просто заплатили за Стаську, а сами решили тоже какое-то время пожить за границей. Ну, если есть такая возможность, чего не пожить, правда? Кстати, я Льва даже пригласила на нашу встречу, хотя потом подумала, что, наверное, зря — мы же о нем ничего не знаем. Впрочем, мои опасения оказались напрасными, поскольку он тотчас сказал, что вряд ли сумеет попасть ко мне сегодня, хотя и очень будет стараться. Да, он уточнил, как поздно можно заявиться в гости. Я попросила не беспокоить меня после часа ночи.
— Сонь, а я даже до полуночи у тебя не смогу задержаться, — жалобно протянула Зина и смерила взглядом мужчин. — Данилыч обещал сегодня домой пораньше вернуться. А я еще раньше дала себе слово привести кухню в порядок и ужин приготовить. Пока наша Вероничка в Финляндии, хлопот по дому, конечно, меньше, но они все равно есть. Ты же сама знаешь! Ну а вы-то, кавалеры, останьтесь — вдруг этот Лев действительно какой-нибудь озабоченный и нашей Морошки домогается из самых низменных побуждений?
— Соня, мне не составит никакого труда у тебя подежурить до ноля часов. Меня нынче, правда, просили выйти на дежурство для усиления, но это где-то к часу, причем рядом с тобой, так что я вполне успею. Ну а позже-то какой нормальный человек, тем более совершенно незнакомый, способен заявиться в гости? — Весовой перевел взгляд на Подопечную, чтобы убедиться в серьезности ее обращения. — Если этот царь зверей взаправду знал Киру, так мы его на сей предмет хорошенько проэкзаменуем. Как говорится, один ум хорошо, а два лучше! Ну а в том случае, ежели этот мужик с тараканами, то со мной ты можешь его не бояться.
— Ой, правда! Вес, ты же у нас боксер! — Зина сжала пальцы в кулаки и потрясла ими над головой. — Правда, говорят, сейчас все бандиты такие приемы знают, которыми раньше даже кэгэбэшники не владели.
— Да я и в борьбе тоже кое-что разумею, и с оружием за двадцать пять лет службы приходилось не раз обращаться. А что касается бокса, то в его силе тоже не надо сомневаться. Я же, веришь, Игорек, у самого Юрия Лупцова в строю стоял. — Стас вдруг выбрал своим поверенным Кумирова, очевидно, как второго мужчину в их компании, и уставился на него широко раскрытыми, требующими поддержки глазами. — А это, знаешь, высший уровень!
— Прости, Стас, но для меня спортивные звезды, особенно драчуны, — пустой звук. — Кумиров ответил Весовому понимающим, но безучастным взглядом. — Ну, то есть я, может быть, когда-то и слышал такую фамилию, но она так смешалась с другими, что давно уже неразличима.
— Спасибо тебе, Стасик, но я, думаю, отобьюсь: нас в школе милиции тоже кое-чему учили. — Соня вдруг несколько мечтательно посмотрела в направлении окна и даже указала туда пальцем. Там, на подоконнике, на фоне ночного города, мерцающего разномастными огоньками, в белой фарфоровой вазе, расписанной неожиданно лиричными репейниками и с детства знакомой одноклассникам, высился букет кремовых роз. — Принес молодой индус: работает в фирме по доставке цветов. Дал мне конверт. В нем написано: «Друг вашего класса». Думаю, от него.
— Ну, это уже куда серьезнее! — Зина развела руками и окинула всех игриво-беспомощным взглядом. — Мы здесь действительно ничем не поможем. Мне такой роскоши отродясь не дарили. Да их там не меньше двух десятков! Морошка, это твой шанс!
Глава 7. Первая жертва Людоеда Питерского
— А я видела рекламу. — Соня машинально коснулась рукой чайника, проверяя его теплоту на случай повторного чаепития. — Художники на афишах прямо дьявола изобразили.
— Стоимость одного билета, я слышала, от десяти долларов. — Подопечная привычно округлила глаза и вытянула трубочкой губы. — Представляете себе полный зал «Экстаз-холла» и забитую народом Дворцовую площадь? Сообщали программу: там какие-то конкурсы, призы. Гарик, а по телефону можно участвовать? Вдруг я правильно отвечу и что-нибудь выиграю?
— Господи, ребята, да о чем вы рассуждаете? — Весовой не дал ответить Игорю. — Если вы всерьез, то, я думаю, у вас с головой не все в порядке. Страна на глазах тает, люди от голода и эпидемий мрут, а вы о «Людоед-шоу» да еще о каких-то призах мечтаете! Соня, ты оружие хранишь дома? Давай их пристрелим? Да нет, давай я у тебя твое оружие как будто отниму и сам грех на душу возьму.
— Оставим их лучше Людоеду. — Соня улыбнулась. — Стасик, а твоя Даша не будет участвовать в шоу? Мне кажется, у нее очень талантливые репортажи. Во всяком случае, на меня они производят довольно сильное впечатление. Особенно ее последняя передача «Детская тема».
— Не знаю, Сонь, дочурка моя стала очень самостоятельной, — отозвался Весовой. — Как видишь, один ее псевдоним чего стоит. Я уверен в том, что это, конечно, пройдет. Да и какая она Лолита в двадцать два года? А детишками бездомными или, как их можно точнее назвать, — странствующими что ли, она занялась вплотную. Сейчас, насколько я знаю, Даша готовит цикл передач о детской проституции. Вообще-то, Морошка, ты, наверное, могла бы ей многое рассказать — перед тобой, поди, не одна сотня детских судеб прошла, да и те, кто в силу обстоятельств на панели очутился, тоже бывали. Так?
— Попадались, Стасик, — подхватила Соня. — Есть у меня такой мальчик, Коля Махлаткин. Когда ему было шесть лет, он лишился отца — Филимон Махлаткин утонул во время подледного лова. Тогда якобы оторвало льдину и понесло. Я полагаю, лед просто взрывали, а о рыбаках почему-то не подумали. Когда случилась беда, среди мужиков началась паника. Все заметались кто куда, а большинство — в воду. В итоге из двадцати семи человек спаслось всего трое. Об этом тогда все газеты трубили, может, вы помните. Коля остался с матерью. Она — человек приезжий, живет до сих пор в общежитии, причем непонятно, имеет она право на занимаемую площадь или нет. Знаете, как у нас все перепуталось за последние годы Колина мать — женщина странная, раньше выпивала, я подозреваю — погуливала, а после смерти мужа буквально как с цепи сорвалась. Ей бы сыном заниматься, чтобы не пропал парень, мальчишка-то — умница, приветливый, юморной, а она все эти годы устраивает личную жизнь и в итоге докатилась до уличной проституции.
— Да их сейчас столько развелось! — не выдержал Весовой. — Причем одна страшнее другой. Кстати, меня одна такая образина просто словно призрак преследует. Она, главное дело, постоянно в разной экипировке предстает, а наряжается под девочку: юбочка коротенькая, бант в полголовы, в руках — шар воздушный. Когда по трассе едешь, и в голову не придет, что ей уже давно за полвека перевалило. Если она голосует, останавливаешься и только тут соображаешь, что перед тобой привидение. А она еще детским голоском лепечет: «Молодой человек, тебе в кайф сделать?»
— Ты, Вес, издеваешься над пенсионеркой, — встрепенулась Зина. — А я вам, ребятки, честно сознаюсь — меня саму иной раз искушение одолевает на панель отправиться. Одно останавливает — стара уже для таких дел, кто на меня нынче позарится?
— Ты права, Зинуля, — поддержала подругу Соня. — Нам эта сфера уже недоступна. У меня почти все подучетницы этим делом промышляют. Самый ранний случай сифилиса в восемь лет.
— А чего тут удивительного? — Стас как бы ущипнул свою оранжевую рубашку и подергал ее взад-вперед, вентилируя разгоряченное бурной беседой тело. — Меня сколько раз девчушки останавливали. Что, спрашиваю, куда поедем? Да недалеко, говорят. А они по двое, по трое кучкуются. Только мы это, как его, — мы вам сексуальное удовольствие обеспечим. Так мало того, они не одни работают. Я смотрю в зеркало заднего вида — у обочины иномарка поношенная припаркована, а за лобовым стеклом два бритоголовых бойца восседают. Значит, эти детишки-то под контролем взрослых проституируют.
— Причем иногда под контролем собственных родителей. Я вам про Колю начала рассказывать, — продолжила Соня. — Так вот, когда мальчику было шесть лет, мать его к своему профилю приобщила: стала «сдавать» родного сына на ночь мужикам. Я-то всю эту хронику уже позже раскопала, когда мне пришлось с этим мальчиком заниматься. Что для таких случаев характерно — дети о своих похождениях ничего и никогда не скажут впрямую. Представляете, какая конспирация, какая родительская выучка? Хорошему бы чему так учили! Одним словом, я этот ребус Махлаткина разгадала только благодаря своему опыту. А с семи лет Коля начал путешествовать. Знакомился с взрослыми мужчинами, редко — с женщинами, сочинял про себя разные легенды, просился на усыновление. Некоторые откликались на жалобы смазливого мальчугана, забирали его с собой. У очередных знакомых Махлаткин жил неделю-две, разведывал обстановку, потом забирал наиболее ценные вещи и исчезал. Имущество продавал или менял на вино, сигареты, игрушки и пускался на поиск новых «приемных родителей».
Когда Коля устраивался у жителей Петербурга, то возвращался на день-два домой, встречался с матерью и снова отправлялся на гастроли. Так Махлаткин путешествовал до одиннадцати лет. А в прошлом году его присмотрел на вокзале один мужчина и очень с ним подружился. Я про этого нового друга узнала от Колиной матери. Прибегает как-то ко мне наша знаменитая Жанна Махлаткина по кличке, пардон, Лоханка и спрашивает, как ей посадить в тюрьму мужчину, который якобы сожительствует с ее сыном? По словам Махлаткиной, Коля проводит у своего нового друга, дяди Гриши, целые недели, в школу не ходит, матери не звонит. Я говорю: пишите заявление, на его основании я могу начать работу. Нет, отвечает, я пока ничего подавать не стану, я лучше дальше понаблюдаю, что у них образуется. Да зачем же выжидать, объясняю ей, если этот Гриша вашего сына, как вы мне заявляете, растлевает? А я пока не заявляю, — улыбается, как полудурок, — я подозреваю. Да, думаю, других ты подозреваешь, а кто ж твоего сына на панель вывел? А дальше все еще невероятней сложилось. Я навела справки на этого Гришу: он успел поработать проводником, санитаром в детской психушке и даже помощником депутата. Ну, это уже у нас как закон: если придурок, значит, недалеко от власти. Я через неделю Жанну вызвала, говорю: давайте я вашего сына в психоневрологическую клинику направлю на обследование — пусть мальчика специалисты протестируют и сделают выводы, что же с ним происходит. К моему немалому удивлению, Махлаткина на мое предложение тотчас соглашается.
Отвела я Колю в больницу, оставила, лежит он там неделю, две, а мамаша что в это время учинила? Она его старшего друга-наставника в свою койку затащила и так его собой увлекла, что он даже про ее сына забыл. Разница у них невелика. Жанне чуть за тридцать, Грише недавно двадцать исполнилось. Тем временем врачи мне докладывают: да, мальчик скорее всего имел с Гришей интимную связь. Ну а чтобы доказать факт сожительства, надобно и Колю, и Гришу на экспертизу направить, но это совершается только с их добровольного согласия. А они его разве дадут? Все, говорю врачам, отбой, забираю мальчика, пусть живет как знает — милиция здесь бессильна. Колю выписали. Я привезла его домой, сдала матери, а сама думаю: как ее земля-то еще носит? Да и этот Гриша, как посмотрела на него, — просто какой-то Мефистофель. Чем он так мальчишку привлек, к чему этого несчастного Кольку приучили, — об этом, наверное, никто из них никогда не скажет.
Когда Коля вернулся домой, то думал, возможно, что по-прежнему останется фаворитом дяди Гриши, и никак не подозревал, что его очередной наставник «поменял ориентацию». Махлаткина крайне расстроила измена вокзального друга, и первое время он устраивал истерики. Тут, однако, в тройственном союзе произошла трагедия: пропал дядя Гриша. Через неделю его труп нашли на берегу пруда в одном из лесопарков города, знаменитом своими «голубыми» тусовками. Экспертиза показала, что дядя Гриша по кличке Мона Лиза стал жертвой маньяка-людоеда. Кстати, Жанна предоставила следствию чемодан, рвущийся по швам от обилия порнографических и садомазохистских рисунков и рассказов, сделанных ее покойным любовником. Коля после гибели дяди Гриши окончательно пошел по рукам и стал, если можно так выразиться, штатной проституткой Московского вокзала…
— Ты, Морошка, вечно что-нибудь такое выдашь из своей милицейской практики, что лично мне потом неделю-другую даже жить не хочется! — Зина захлопала глазами с крупными накладными ресницами, похожими на двух бабочек с черными крыльями, и ударила в ладоши. Отчаяние Подопечной хоть и выглядело намеренно театральным, но, как не раз убеждались одноклассники, могло быть чрезвычайно глубоким. — Не помню, Сонь, спрашивала я тебя или нет, да, наверное, спрашивала, но забыла: слушай, а как ты, если это, конечно, не секрет, обо всем этом узнаешь? Ведь такие вещи, я всегда думала, особая людская тайна. Мне-то, признаться, про этого Махлаткина кое-что Федя рассказывал. Тот вроде сейчас опять в психбольнице. Вообще, я думаю, Данилычу как мужику беспризорники больше доверяются, а так подойди к ним да спроси о жизни — они тебя ох как далеко отправят!
— Про детей часто говорят, что они способны запросто предать самого близкого и безмерно любящего их человека, так что уж там говорить про объявление ими своих порочных связей. Откуда, вы думаете, у меня взялись столь глубокие познания о детской проституции — кто с кем, где, куда да сколько? В основном от них — сами грешат, потом сами признаются. — Соня все больше увлекалась неожиданной для их встречи темой. На глазах одноклассников радушная хозяйка преображалась в куратора детских судеб. — Я никогда не понуждаю их к откровениям, а лишь тонко провоцирую. Такая уж у меня, простите, работа. Я обычно делаю вид, что, во-первых, все уже знаю — а детям ох как хочется меня удивить, а то и шокировать, предстать эдакими самыми павшими людьми на планете; во-вторых, изображаю, что для меня все их тайны не представляют никакой ценности и, соответственно, никакого интереса; в-третьих, рассказываю им небылицы о куда более крутых ребятах. В итоге только единицы не раскалываются. Впрочем, и это самое важное, наш процесс — обоюдный: детям действительно физически необходимо поделиться с кем-то тем, что с ними происходит, они любым путем пытаются удалить из корзины своего, простите за сравнение, процессора весь тот мусор, с которым сталкивается их ангельская душа.
— Душа-то у них ангельская, но в кого они с годами превращаются? — Лицо Кумирова передернулось из-за подавленной зевоты, плечи вздрогнули. — Я вам доложу, что эти подзаборные ребятишки, с которыми нынче так модно сюсюкаться, дадут уроки выживания и коварства любому ниндзя. Взять, к примеру, этого Кольку — он что, способен кого-нибудь осчастливить? Нет, я гарантирую вам, что он до самой смерти будет творить только то, что принято называть злом! Его стихия — проституция, наркомания, разбой и все остальные грехи человечества. Причем с каждым новым преступлением он будет продвигаться по пути зла все дальше.
— А я не верю в то, что его нельзя исправить! — Зина взвизгнула и мягко ударила ладонью по своему круглому колену. — Коля — всего лишь ребенок, и я полностью согласна с Соней в том, что дети всегда готовы избавиться от любой грязи, сколько бы ее на них ни налипло. И это мы, взрослые, обязаны помочь им спастись. Вот взял бы ты, Кумир, да помог моему Федору Даниловичу основать приют, а нас с Морошкой взял бы туда воспитателями. Ты бы спонсировал наш благородный труд, а мы бы спасали детей, чтобы они, не дай Бог, лет через пять тебе самому горло не перегрызли. А то смотри, Гарик, окажемся мы на старости лет среди маньяков да людоедов!
— У меня, между прочим, есть и другие проблемные ребятишки. Так что контингент я вам обеспечу. Дело за спонсорством. — Соня смежила веки, словно о чем-то вспоминая, резко раскрыла их, расширила глаза и ласково оглядела гостей. — Вы уж извините меня, ребятки, за грустные разговоры — просто на душе наболело. Я сегодня так вымоталась, да и пьяненькая немножко, поэтому позволю себе прочитать вам стихотворение одного юноши, а вот кому оно посвящено — ни за что не скажу! Слушайте!
Чтобы завершить эту тему, скажу вам, ребята, что мне сегодня уже был один довольно неожиданный и даже странный звонок. Мужской голос… — Морошкина отхлебнула остывший чай, давая всем возможность немного пофантазировать.
Мне б только день твоей любви
Иль молчаливого согласья,
Капризным росчерком брови
Подаренного счастья.
Мне б только выплеснуть всю страсть
В твои раскрытые ладони
И после этого украсть
Порыв мгновения бездонный.
— Начало многообещающее! — Подопечная призывно оглядела компанию и жертвенно всплеснула своими изящными руками, в изгибах и изломах которых чувствовалось, что хозяйка сама является их давнишней поклонницей. — Я тебе, Сонька, сколько раз говорила, что мы еще отнюдь не старые. Так что мужской голос тебе сказал?
— Он представился, то есть этот вполне солидный голос представил своего обладателя неким Львом, старым знакомым Киры Лопухиной. Лев сказал, что Кира рассказывала ему много хорошего о нашем классе и традиционных ежегодных встречах. Даже звала как-то с собой, но тогда это у него, к сожалению, не получилось. — Соня невольно посмотрела на фотографию одноклассницы, висевшую в траурной рамке на стене над диваном. — Лев объяснил мне, что совсем недавно вернулся в Петербург и очень интересуется нашим классом, потому что видит в нем некоторую связь с Кирой. Кстати, Лев мне сообщил, что Стаська сейчас вместе с Жуковым за границей. Что и почему, я не стала уточнять. Девочка вроде бы выиграла какой-то гуманитарный грант на учебу в тамошнем заведении. А я так думаю, что родители просто заплатили за Стаську, а сами решили тоже какое-то время пожить за границей. Ну, если есть такая возможность, чего не пожить, правда? Кстати, я Льва даже пригласила на нашу встречу, хотя потом подумала, что, наверное, зря — мы же о нем ничего не знаем. Впрочем, мои опасения оказались напрасными, поскольку он тотчас сказал, что вряд ли сумеет попасть ко мне сегодня, хотя и очень будет стараться. Да, он уточнил, как поздно можно заявиться в гости. Я попросила не беспокоить меня после часа ночи.
— Сонь, а я даже до полуночи у тебя не смогу задержаться, — жалобно протянула Зина и смерила взглядом мужчин. — Данилыч обещал сегодня домой пораньше вернуться. А я еще раньше дала себе слово привести кухню в порядок и ужин приготовить. Пока наша Вероничка в Финляндии, хлопот по дому, конечно, меньше, но они все равно есть. Ты же сама знаешь! Ну а вы-то, кавалеры, останьтесь — вдруг этот Лев действительно какой-нибудь озабоченный и нашей Морошки домогается из самых низменных побуждений?
— Соня, мне не составит никакого труда у тебя подежурить до ноля часов. Меня нынче, правда, просили выйти на дежурство для усиления, но это где-то к часу, причем рядом с тобой, так что я вполне успею. Ну а позже-то какой нормальный человек, тем более совершенно незнакомый, способен заявиться в гости? — Весовой перевел взгляд на Подопечную, чтобы убедиться в серьезности ее обращения. — Если этот царь зверей взаправду знал Киру, так мы его на сей предмет хорошенько проэкзаменуем. Как говорится, один ум хорошо, а два лучше! Ну а в том случае, ежели этот мужик с тараканами, то со мной ты можешь его не бояться.
— Ой, правда! Вес, ты же у нас боксер! — Зина сжала пальцы в кулаки и потрясла ими над головой. — Правда, говорят, сейчас все бандиты такие приемы знают, которыми раньше даже кэгэбэшники не владели.
— Да я и в борьбе тоже кое-что разумею, и с оружием за двадцать пять лет службы приходилось не раз обращаться. А что касается бокса, то в его силе тоже не надо сомневаться. Я же, веришь, Игорек, у самого Юрия Лупцова в строю стоял. — Стас вдруг выбрал своим поверенным Кумирова, очевидно, как второго мужчину в их компании, и уставился на него широко раскрытыми, требующими поддержки глазами. — А это, знаешь, высший уровень!
— Прости, Стас, но для меня спортивные звезды, особенно драчуны, — пустой звук. — Кумиров ответил Весовому понимающим, но безучастным взглядом. — Ну, то есть я, может быть, когда-то и слышал такую фамилию, но она так смешалась с другими, что давно уже неразличима.
— Спасибо тебе, Стасик, но я, думаю, отобьюсь: нас в школе милиции тоже кое-чему учили. — Соня вдруг несколько мечтательно посмотрела в направлении окна и даже указала туда пальцем. Там, на подоконнике, на фоне ночного города, мерцающего разномастными огоньками, в белой фарфоровой вазе, расписанной неожиданно лиричными репейниками и с детства знакомой одноклассникам, высился букет кремовых роз. — Принес молодой индус: работает в фирме по доставке цветов. Дал мне конверт. В нем написано: «Друг вашего класса». Думаю, от него.
— Ну, это уже куда серьезнее! — Зина развела руками и окинула всех игриво-беспомощным взглядом. — Мы здесь действительно ничем не поможем. Мне такой роскоши отродясь не дарили. Да их там не меньше двух десятков! Морошка, это твой шанс!
Глава 7. Первая жертва Людоеда Питерского
Первое сообщение о появлении Людоеда Питерского появилось в исключительно популярной телевизионной программе «Детская тема». В тот теплый майский вечер пятиминутный сюжет под названием «Легко ли съесть ребенка?» шокировал даже самых привычных к видеоужасам зрителей. Автор и ведущая Лолита Руссо поделилась в нем первыми следственными догадками о привлекшем журналистку событии. Лолита уже не в первый раз обращалась к теме насилия над несовершеннолетними. Многим запомнилась шумиха в городских СМИ после материала Лолиты о воровстве и подмене детей в родильных домах.
Жертва людоеда, семилетняя Афродита Рыночная, выла воспитанницей областного детского психоневрологического интерната, заведения, которое специалисты называют аббревиатурой — ПНИ. Девочка была найденышем, а обнаружили ее года три назад, вернее, буквально откопали спящей и вряд ли рассчитывавшей на пробуждение на периферии Козьего рынка — в зловонном хаосе прелых тряпок и газет.
Найденышу, по заключению врачей, было года четыре. Девочка могла произнести несколько малопонятных слов, не ведала своего имени, а уж сообщить о своих родителях или месте обитания и вовсе ничего не умела.
Среди мелких и средних физических изъянов в виде всевозможных шрамов и кожных недугов у беспризорницы имелось одно, по мнению врачей, приобретенное уродство — у нее отсутствовала левая кисть.
Афродиту отправили в больницу, а позже — в психоневрологический интернат. Здесь ее и нарекли по признаку увечья — Афродитой, а по месту обнаружения — Рыночной.
За три года пребывания в интернате Афродита освоила речь, но сохранила косноязычие и заикание. Основным указанием на ее умственную ограниченность стало то, что девочка почти не расширяла свой лексикон, выраженный самыми необходимыми словами: «Пит!» (вместо «Пить!»), «Ить!» (вместо «Есть!»), «Писа!» (вместо «Писать!»).
На первый взгляд Афродита казалась привлекательной, однако при дальнейшем рассмотрении первое впечатление расплывалось тревожным миражом. Ну а заговорив с девочкой, каждый (если он не оказывался с Афродитой на равных) понимал, что и разум Рыночной под стать ее внешности. При этом все знавшие Афродиту свидетельствовали о ее взрывной подвижности и непредсказуемости: она могла начать вдруг ласкаться или без видимых причин царапаться и кусаться.
Врачи давали поведению девочки пространные объяснения и записывали их во всевозможные тетради и журналы, самой же Афродите прописывали лекарства, способные, по их мнению, удерживать девочку в безопасном для окружающих состоянии.
В детском интернате Афродите предстояло жить до совершеннолетия, когда, в случае признания ее недееспособной, девочку могли направить в Дом хроников для взрослых, из которого выписываются единицы, становясь легендой для нескольких поколений обитателей детского интерната.
Обычный сюжет вызволения из Дома хроников заключался в обретении мужа или жены. По словам персонала, адресованным доверчивым обитателям ПНИ, раз человек обзавелся семьей, значит, вполне способен вести самостоятельный образ жизни и нечего его держать в Доме хроников.
— Вглядитесь в эти лица! — призывала Лолита. — Чем эти дети хуже других детей? Послушайте их речь. Да, она косноязычна и бедна, как косноязычна и бедна вся их унылая жизнь. Но все это из-за того, что детьми никто не занимается с самого их рождения, точнее сказать, с момента зачатия, зачастую случайного, пьяного, без любви, без желания произвести на свет нового, полноценного человека. Я вряд ли ошибусь, если предположу, что даже гениальный от природы ребенок нуждается в определенных условиях для развития своих данных и только тогда он окажется способен чем-нибудь удивить человечество. Не ошибусь, наверное, и в том, что даже из самого, казалось бы, бесперспективного ребенка, чудаковатого и даже, дебильного при старании можно воспитать добротного ремесленника, результативного спортсмена, трудолюбивого сельского работника. А эти дети, они, по сути, изначально списаны из активной жизни, бессовестно занесены в касту недееспособных или, как выражаются специалисты, «несохранных», то есть не обладающих интеллектом, достаточным для самостоятельной жизни. И вот эти никому не нужные дети, в каждого из которых заложены килограммы лекарств вместо родительской любви и ласки, живут в полуразвалившихся бараках на берегу отравленного химзаводом озера, прозванного местными селянами в честь интерната Инвалидным, побираются у всех проходящих мимо полуразрушенного забора и мечтают только о том, как создать семью, а девочки еще грезят тем, как бы забеременеть, потому что и в этом случае, по словам взрослых, будущую мать выписывают из интерната и наделяют жильем. Вот и Афродита в свои семь лет жаждала встретить своего сказочного принца, который разрушит ненавистный лягушачий образ психоневрологического инвалида и освободит от Кощея Бессмертного, облеченного в белый халат, более похожий на саван!
Воспитанники воспринимали запрещение прогулок гораздо болезненнее любых самых жестоких побоев и унижений. Когда они, в большинстве умственно и физически ущербные, не помнящие в своей жизни ничего, кроме интерната, оказывались на неухоженной, покрытой загадочными зарослями территории, то ощущали свободу и независимость, право на бесконтрольное передвижение, дыхание, азарт. Эти немногие часы, а иногда всего лишь минуты составляли для детей великую усладу.
К ночи большинство детей забылось в тягучем сне от принятых под надзором санитарок лекарственных доз. В этот момент отсутствие Афродиты вызвало раздражение и даже гнев санитарок, воспринимавших детей в качестве ненужной обузы для персонала, а не тех, ради кого и создавался интернат и благодаря кому, по сути, содержатся штатные единицы заведения.
Первым делом санитарки решили, что Рыночная забрела в другое отделение, а то и в чужой корпус и где-нибудь гам затаилась. На всякий случай предположения были проверены, но они оказались ошибочны. Теперь оставалось искать своенравную девчонку на довольно обширной территории интерната.
Жертва людоеда, семилетняя Афродита Рыночная, выла воспитанницей областного детского психоневрологического интерната, заведения, которое специалисты называют аббревиатурой — ПНИ. Девочка была найденышем, а обнаружили ее года три назад, вернее, буквально откопали спящей и вряд ли рассчитывавшей на пробуждение на периферии Козьего рынка — в зловонном хаосе прелых тряпок и газет.
Найденышу, по заключению врачей, было года четыре. Девочка могла произнести несколько малопонятных слов, не ведала своего имени, а уж сообщить о своих родителях или месте обитания и вовсе ничего не умела.
Среди мелких и средних физических изъянов в виде всевозможных шрамов и кожных недугов у беспризорницы имелось одно, по мнению врачей, приобретенное уродство — у нее отсутствовала левая кисть.
Афродиту отправили в больницу, а позже — в психоневрологический интернат. Здесь ее и нарекли по признаку увечья — Афродитой, а по месту обнаружения — Рыночной.
За три года пребывания в интернате Афродита освоила речь, но сохранила косноязычие и заикание. Основным указанием на ее умственную ограниченность стало то, что девочка почти не расширяла свой лексикон, выраженный самыми необходимыми словами: «Пит!» (вместо «Пить!»), «Ить!» (вместо «Есть!»), «Писа!» (вместо «Писать!»).
На первый взгляд Афродита казалась привлекательной, однако при дальнейшем рассмотрении первое впечатление расплывалось тревожным миражом. Ну а заговорив с девочкой, каждый (если он не оказывался с Афродитой на равных) понимал, что и разум Рыночной под стать ее внешности. При этом все знавшие Афродиту свидетельствовали о ее взрывной подвижности и непредсказуемости: она могла начать вдруг ласкаться или без видимых причин царапаться и кусаться.
Врачи давали поведению девочки пространные объяснения и записывали их во всевозможные тетради и журналы, самой же Афродите прописывали лекарства, способные, по их мнению, удерживать девочку в безопасном для окружающих состоянии.
В детском интернате Афродите предстояло жить до совершеннолетия, когда, в случае признания ее недееспособной, девочку могли направить в Дом хроников для взрослых, из которого выписываются единицы, становясь легендой для нескольких поколений обитателей детского интерната.
Обычный сюжет вызволения из Дома хроников заключался в обретении мужа или жены. По словам персонала, адресованным доверчивым обитателям ПНИ, раз человек обзавелся семьей, значит, вполне способен вести самостоятельный образ жизни и нечего его держать в Доме хроников.
* * *
Лолита делилась своими познаниями о детских судьбах, прохаживаясь по территории интерната в окружении детей несколько необычной для большинства телезрителей внешности: укрупненные или, напротив, как бы съежившиеся головы, недоразвитые или гипертрофированные конечности, бессмысленные улыбки и странный, ехидный смешок.— Вглядитесь в эти лица! — призывала Лолита. — Чем эти дети хуже других детей? Послушайте их речь. Да, она косноязычна и бедна, как косноязычна и бедна вся их унылая жизнь. Но все это из-за того, что детьми никто не занимается с самого их рождения, точнее сказать, с момента зачатия, зачастую случайного, пьяного, без любви, без желания произвести на свет нового, полноценного человека. Я вряд ли ошибусь, если предположу, что даже гениальный от природы ребенок нуждается в определенных условиях для развития своих данных и только тогда он окажется способен чем-нибудь удивить человечество. Не ошибусь, наверное, и в том, что даже из самого, казалось бы, бесперспективного ребенка, чудаковатого и даже, дебильного при старании можно воспитать добротного ремесленника, результативного спортсмена, трудолюбивого сельского работника. А эти дети, они, по сути, изначально списаны из активной жизни, бессовестно занесены в касту недееспособных или, как выражаются специалисты, «несохранных», то есть не обладающих интеллектом, достаточным для самостоятельной жизни. И вот эти никому не нужные дети, в каждого из которых заложены килограммы лекарств вместо родительской любви и ласки, живут в полуразвалившихся бараках на берегу отравленного химзаводом озера, прозванного местными селянами в честь интерната Инвалидным, побираются у всех проходящих мимо полуразрушенного забора и мечтают только о том, как создать семью, а девочки еще грезят тем, как бы забеременеть, потому что и в этом случае, по словам взрослых, будущую мать выписывают из интерната и наделяют жильем. Вот и Афродита в свои семь лет жаждала встретить своего сказочного принца, который разрушит ненавистный лягушачий образ психоневрологического инвалида и освободит от Кощея Бессмертного, облеченного в белый халат, более похожий на саван!
* * *
Временем исчезновения Афродиты стали считать тот вечер, когда она, в отличие от прочих свободно гулявших воспитанников, не явилась в свой корпус и не наличествовала в палате к моменту отбоя. Поначалу отсутствие Рыночной не вызвало особого беспокойства. За девочкой уже числились задержки и нарушения в исполнении режима и даже исчезновения. Несколько раз она пыталась уехать в город на электричке, но, в силу своего больничного и даже, несмотря на нынешнюю всеобщую раскрепощенность в одежде, экзотичного для улицы вида, каждый раз оказывалась задержана и водворена в интернат. Здесь ее сурово наказывали и лишали на месяц-другой права покидать корпус.Воспитанники воспринимали запрещение прогулок гораздо болезненнее любых самых жестоких побоев и унижений. Когда они, в большинстве умственно и физически ущербные, не помнящие в своей жизни ничего, кроме интерната, оказывались на неухоженной, покрытой загадочными зарослями территории, то ощущали свободу и независимость, право на бесконтрольное передвижение, дыхание, азарт. Эти немногие часы, а иногда всего лишь минуты составляли для детей великую усладу.
К ночи большинство детей забылось в тягучем сне от принятых под надзором санитарок лекарственных доз. В этот момент отсутствие Афродиты вызвало раздражение и даже гнев санитарок, воспринимавших детей в качестве ненужной обузы для персонала, а не тех, ради кого и создавался интернат и благодаря кому, по сути, содержатся штатные единицы заведения.
Первым делом санитарки решили, что Рыночная забрела в другое отделение, а то и в чужой корпус и где-нибудь гам затаилась. На всякий случай предположения были проверены, но они оказались ошибочны. Теперь оставалось искать своенравную девчонку на довольно обширной территории интерната.