Кожевников Петр. Год Людоеда

   Клоповцы любили погулять на широкую ногу, а заодно учинить какой-нибудь скандал, который потом заминали с помощью денег и своих высокопоставленных клиентов. Нынче причиной очередной заморочки мог стать Трейлер: он вдруг вспомнил, что когда-то мечтал стать моряком и даже ходил в детстве в судомодельный кружок.
   — Ну, Весло, в натуре, ты прикинь меня в форме капитана со всякими там шевронами, а? — дышал Трейлер в лицо своему другу ароматом выпитой мексиканской водки и съеденного фирменного блюда «Сердце русалки с шампиньонами».
   — Ты, братан, не хлещись, а пойди да встань за штурвал, тогда и посмотрим, какой из тебя мореман, а так это — одна трепотня! — посоветовал напарнику Весло, которому, пожалуй, уже поднадоели хмельные фантазии Трейлера. Почувствовав вонь, начинающую исходить от друга, Весло машинально достал из кармана дезодорант, прыснул на голову Трейлеру, а заодно и себе под мышки. — Давай флотским замаксаем, чтобы они в обиде не остались, а если начнут капризничать, то мы их силой от вахты избавим. В залив тебе не слабо выйти? А там и до Чухляшки недалеко. Загранпаспорт-то с собой?
   — Слушай, забыл, блин! Да мы по дороге в Мойку зайдем, я домой забегу, заберу. — Трейлер сжал свои неимоверные кулаки и потряс ими в воздухе, словно пытаясь сбросить не видимые никому цепи. Вдруг он по-детски сморщил свое богатырское лицо и захохотал, тотчас обратив на себя внимание посетителей ресторана. — А в хельсинкском порту сразу финских блядей забираем!
   — Сколько мы с тобой приняли? Это чего, четвертый батолс? — Весло с подозрением уставился на высокую полупустую бутылку с пробкой в форме сомбреро. — Слышь, Трейлер, я — бухой…
   — Ну а сколько им дать? Сто баксов хватит? Двести? Да шли бы они к монаху! — Трейлер вроде бы уже не слышал друга: он покинул стол и направился в носовую часть судна. — Они думают, я их не забодаю? Ну да, конечно…
   Через некоторое время до Весла донесся шум из рулевой рубки. Уловив смысл этих новых звуков, он насмешливо скривил рот и помотал головой.
   — Братан, мы — на курсе! — раздался голос Трейлера, а сам он, окровавленный и по-детски радостный, стоял посреди резво танцующих посетителей, очевидно, принимавших этого зловещего гиганта за очередную ресторанную забаву. — Они мне начали гнать, что еще навигация не открыта: лед не сошел. А я им говорю: открывай, падла, сколько она нынче стоит? А по добру не откроешь — на тебе в торец, получи, фашист, гранату!

Глава 15. В ожидании мужа

   Ну вот, кажется, все переделала. Во всяком случае, ей даже трудно себе представить еще какую-то кухонную работу. Посуду перемыла полностью. Мебель и полы протерла. Еду приготовила. Ну что еще? А Федя все не спешит! Ну что за человек! Неужели ему недостаточно одного, но беспощадного урока, когда его, действительно всерьез озабоченного проблемами детей, вышвырнули с работы из Дома ребенка? Человек сам вызвался возиться с чужими неполноценными и брошенными детьми, так чинуши и этого долго не смогли вытерпеть!
   Зинаида подошла к окну и всмотрелась в перспективу Северного проспекта, откуда, со стороны Поклонной горы, мог появиться автобус, подаренный Федору его немецкими покровителями.
   С каких пор ее муж стал человеком-легендой? Наверное, все началось с той десятилетней давности голодовки. Тогда Данилыч затеял акцию в знак протеста против закрытия Дома ребенка, в котором он работал главврачом. Те дни были тревожными для их семьи. Ведь Федя был членом КПСС, и его тотчас вызвали в райком. Он отказался идти и объявил о своем выходе из партии. Ну а подобная дерзость тогда вообще произошла чуть ли не впервые! Что тут началось! Райкомовские жрецы наведывались в Дом ребенка, стены которого Борона принципиально не хотел покидать. Они не смогли сломить его и наслали на медика милицию как на нарушителя общественного порядка. В итоге Федора вывели из кабинета в наручниках. А это успели сфотографировать журналисты, которые постоянно клубились в зоне конфликта. На следующий день изображение врача-педиатра, объединенного наручниками со смущенным, но исполнительным милиционером, украсило несколько влиятельных западных газет. Тогда Данилыч победил. Но вот теперь, когда, казалось бы, давно побеждены коммунисты, оказался повержен и Борона.
   Зина любила смотреть из окон своей квартиры на последнем, шестнадцатом этаже, тем более что у нее имелся определенный выбор: окна кухни и их с Федором комнаты выходили в сторону Поклонки и Суздальских озер, а окна комнаты Вероники были обращены на Тихорецкий проспект и Муринский ручей. Причем с обеих сторон были видны Северный проспект и парк Сосновка, правда разные участки.
   Когда Зинаида вглядывалась в пересечение Северного и Тихорецкого, то вдохновлялась мозаикой огоньков. Огоньками с ней общались жилые дома, больница, автозаправка, машины и просто фонари. Во время дождя или мокрого снега свет давал отблески, огоньки повторялись и множились размытыми отражениями на асфальте, и это каждый раз ошеломляло впечатлительную жену Федора Бороны.
   Взгляд в сторону Поклонки в ясную погоду охватывал пространство вплоть до Невской губы, и от вида этой бескрайности мечталось о крыльях и полете к переливающейся в солнечных лучах воде.
   Именно отсюда, со стороны Поклонной горы, поздно вечером, а иногда уже под утро появляется смешной немецкий автобус православного приюта «Окоем». Впрочем, приют как таковой имеется пока лишь в учредительных документах. Данилычу еще предстоит добиться у администрации района выделения помещения и всех остальных необходимых частей для воплощения его давнишней мечты. Федор ведь планирует собрать в заведении не больше двенадцати ребятишек, но при этом создать для них близкое подобие семьи.
   Пусть все они знают и помнят, что Федор и Зина всего лишь их приемные родители, но при этом они будут видеть, что люди эти относятся к ним как к своим собственным детям, как к своей ненаглядной дочурке Веронике. Да, взрослые должны сохранить принципиальную требовательность, но и никогда не забывать о необходимости предъявлять детям свою искреннюю любовь, дружбу, заботу. Только тогда, по мнению Данилыча, из детей можно будет воспитать полноценных людей, избавленных от специфических обид и комплексов, не желающих мстить людям и обществу, готовых, когда придет время, создать свою собственную устойчивую семью и ни при каких испытаниях и искушениях не способных бросить своих деток.
   Конечно, все это — пропаганда Данилыча, но Зина уже давно пропитана его идеями и вполне обоснованно считает себя его соратником.

Глава 16. Дебош в ресторане «Косатка»

   Чего они сегодня еще не употребляли? Начали с пива, потом — водка, дальше — анаша, позже — кокаин, даже по одному «чеку» с ЛСД засалили, теперь — коктейли. И все, кажется, мало. Никак не удается достичь какого-то конечного опьянения, когда, может быть, вдруг откроются никому не ведомые тайны и наступит высшее наслаждение.
   Даже странно, что их сегодня ни один милиционер не остановил. Саша Кумиров гнал подаренную отцом белую навороченную «Ниву», не различая, а лишь угадывая дорогу. Наташка Бросова сидела рядом, держа в пальцах самокрутку с анашой, которой они по очереди затягивались. Ванька Ремнев валялся сзади и орал во все горло, силясь перекричать надрывающийся магнитофон. Ванька вопил всякую похабщину в адрес водителей и прохожих, тряс в воздухе безымянным пальцем и кидался в окно пустыми банками из-под пива.
   Саша дружил с Наташкой и Ванькой вопреки воле отца, который уже давно четко ограничил круг общения для своего старшего сына.
   — Ты должен поддерживать отношения только с теми, кто находится выше тебя или хотя бы на твоем уровне, — не раз напутствовал сына Игорь Семенович. — Почему я не пью со своими подчиненными и не завожу знакомств с мелкими торгашами или инженерами? Да потому, что это бесперспективно! А мне нужно идти вперед, расти — я думаю не только о бизнесе, но и о политике. Поэтому я стараюсь наладить контакты с депутатами городского или федерального масштаба, с главами администрации и другими действительно серьезными и нужными людьми, в конце концов, даже с бандитами, потому что и это мне может неожиданно пригодиться. А ты, которому я надеюсь когда-нибудь передать свое дело, тратишь невосполнимое время на бессмысленное общение с какими-то полубездомными гопниками!
   Под гопниками Игорь подразумевал Наташку и Ваньку, с которыми Саша познакомился совершенно случайно, причем вначале — с Бросовой, а позже — с Ремневым, которого Наташка представила Кумирову как своего бывшего одноклассника.

* * *

   С Бросовой Саша встретился на пляже у Петропавловки, где он частенько загорал, вместо того чтобы дремать на лекциях в институте. Его сразу привлекло бронзовое, вызывающе-наглое тело мулатки и ее иссиня-черные волосы, которые, казалось, до такой кромешной масти сами по себе, без вмешательства краски, дойти не могут. Фигура у девчонки была уже совсем женская, а груди — большие и неспокойные, как у какой-нибудь супермодели. Все это выгодно выделяло мулатку из блеклого выводка окружающих ее подруг.
   Мулатка, очевидно, недавно пришла, поскольку была еще в юбке, если можно так называть прозрачную полоску ткани, сквозь которую просвечивали язвительно-голубые мини-трусы, казалось еле сдерживающие налитые ягодицы. Сверху тело ее обтягивала короткая, словно повязанное полотенце, майка, через которую проглядывали приплюснутые тканью груди с темными сосками. Когда мулатка раскрывала крупный рот, то в нем блистали голубоватой белизной безукоризненные зубы. «Людоедка! Вот бы мне такую, а?» — судорожно перевел дыхание Саша, страстно возжелавший познакомиться с этой столь возбудившей его особой.
   Девчонка сама нашла повод для общения: она подошла, наклонилась над лежащим Сашей, чуть не выронив из маечки свои аппетитные дыни, и попросила закурить. Подростки разговорились. Юноша пригласил девушку переместиться на его покрывало. Она согласилась и с независимым видом покинула смеющихся подружек. Через четверть часа новых знакомых охватил не менее задорный хохот, а через час они вместе оставили пляж.
   «Нива» приветливо мяукнула при подходе хозяина и своим присутствием явно приятно поразила Бросову. Молодые люди поехали покататься по городу. Привычно перестраиваясь из ряда в ряд, Саша подумал о том, что мулатка довольно просто одета: надо бы при случае, если, конечно, у них все получится, выклянчить у отца денег и приодеть свою новую подружку.

* * *

   Кумиров уже был не новичок в отношениях с женщинами. Он стал мужчиной в пятнадцать лет, позвонив из офиса отца по одному из телефонов круглосуточного вызова проституток, предложенных в рекламной газете. Потом он не раз еще пользовался подобными телефонами.
   Начиная с этой первой встречи Саша стал вести в своем ПК дневник, в котором подробно записывал все, что происходило между ним и очередной девкой.
   В тех случаях, когда желание охватывало юношу мгновенно, он выезжал на машине на проспект Просвещения и там высматривал что-нибудь пригодное среди чернеющих проституток (почему-то они предпочитали одеваться в черное). Во время своих вылазок Саша предпочитал знакомиться с самыми юными представительницами самосъема, особенно с теми, кто, на его взгляд, лишь недавно избрал проституцию своим ремеслом.
   За эти годы Кумиров настолько привык платить за сексуальные услуги, что не очень представлял, сможет ли добиться исполнения своих желаний от особы, не ищущей от него денег.
   В Наташе Сашу привлекло еще и то, что у него ни разу не было мулаток.

* * *

   Смеясь и балагуря, ребята домчались до плавучего ресторана, устроенного на бывшей военной подводной лодке, недавно ошвартованной около набережной Лейтенанта Шмидта. Друзья здесь бывали раньше, и им все очень нравилось на субмарине: и уютные кабины-каюты, и аквариум с осьминогом, и официантки в тельняшках и капитанских фуражках.
   Они оставили «Ниву» на платной стоянке около «плавунца», как завсегдатаи прозвали подводную лодку «Косатка», поднялись на борт ресторана и, заплатив положенные входные сто рублей за человека, спустились в недра еще недавно боевой единицы российского флота.
   Грубо требуя у халдея столик, Саша молчаливо сознавался себе в том, что последнее время они с Ванькой ведут себя странно, пожалуй, совершенно несвойственно себе — высокомерно, дерзко, нагло. Почему-то они постепенно вообразили себя никем и ничем не устрашимыми и не победимыми героями. А что они собой, по сути, представляли? Обнаглевшие парни без особой физической подготовки и без каких-либо серьезных связей, которые можно было бы реально использовать в случае опасного конфликта.
   Впрочем, Саша редко чувствовал себя беззащитным благодаря двухлетнему стажу занятий кунг-фу в школьные годы. Да и на Ремня всегда можно было опереться, поскольку он года четыре в старших классах посещал секцию таэквондо. Правда, если им случалось драться, то они почти ничего не применяли из того, чему их все эти годы обучали на тренировках.
   Что касается опасного конфликта, то он не заставил себя ждать. Высокий бритый парень с пыльно-асфальтовыми зрачками приблизился к Наташе, не обращая внимания на Сашу и Ремня. Парень, которого столь же тюремного вида дружки, оккупировавшие один из дальних ящиков-столиков с нарочито оттрафареченными в нескольких местах знаками радиационной опасности, окликали Тесаком, улыбаясь и раскачиваясь, стал звать Наташку с собой, чтобы она его и братву путево обслужила, что, по его словам, уже делала и раньше.
   Кумиров ответил урке, что его девушка с такими жлобами даже и по нужде рядом не сядет. Тесак тотчас покраснел и нехорошо улыбнулся:
   — Слышь, козел, ты за свой базар отвечаешь?
   — А ты что мне, учитель, что ли? — отозвался Саша с ответной улыбкой.
   — Тебя-то всяко от гнилого базара отучу. — Тесак улыбался так, будто знал про Кумирова все самое тайное и неприглядное, а уж его физические возможности вообще нисколько не брал в расчет.
   — Да пошел ты на… — не выдержал Саша, но не успел окончить фразу, как к его лицу плотно и унизительно прилипла шершавая рука Тесака, одновременно осыпавшего Кумирова градом изощренных, однако малопонятных Саше ругательств.
   Ощутив агрессивную пятерню на своем лице, Саша, неожиданно для себя самого, но в полном соответствии с наставлениями своего тренера, не стал тратить драгоценное в подобной ситуации время на дуэль с рукой противника, а выбросил правую руку вперед и вверх. Сформированный в движении кулак врезался в преграду, тотчас отстранившуюся от точки приложения кумировских костяшек.
   Резкий удар в пах пресек Саше дыхание и заставил согнуться пополам. Тошнотворная боль, обида, злоба — все это столь оглушило Кумирова, что от своего мгновенного позора Саша готов был раз и навсегда исчезнуть из этого паршивого кабака и даже, может быть, с самой загаженной планеты.
   Тесак с окровавленным ртом навис в это время над Кумировым и готовился нанести по беззащитно подставленному темени сокрушительный удар полупустой бутылкой шампанского, которой он молниеносно вооружился на ближайшем столе. Рука с пенящейся бутылкой уже готовилась соприкоснуться с кудрявой головой, когда над согбенным другом в отработанном прыжке взметнулся Ремнев. Неожиданный удар ногой в грудь оттолкнул Тесака к близстоящему столику и заставил сесть на чьи-то изысканные угощения: клешни омара, ломтики ананаса, вазочку с черной икрой. Стол не выдержал внезапного груза и рухнул вместе со своим растерянным седоком.
   В зале раздались крики, началось оживленное, судорожное движение.
   — Тесак, братан! — перекрыл общий гвалт истошный хриплый вопль самого мощного по виду приятеля из всей бритоголовой тройки. — Вы на кого, падлы, батон крошите?!
   — Хомут, вали их! — раздался более высокий и несколько капризный крик. Кричавший не имел зубов, о чем свидетельствовала его вопиющая шепелявость.
   — Слизняк, двери перекрой, чтобы ни одна тварь на волю не вырвалась! — скомандовал беззубому Хомут и, невольно переворачивая столики и роняя посетителей вместе со стульями, метнулся к месту драки.
   Слизняк, самый мелкий из всей компании, резво метнулся по периметру зала к входным дверям, на ходу манипулируя ослепительно белой ресторанной салфеткой. В это же время сквозь многоголосый хаос встревоженных посетителей пробивались двое мужчин: один, средних лет, — к месту драки, одновременно поглядывая на Хомута, второй, очень молодой, возможно совсем недавно вернувшийся из армии, — по направлению к Слизняку. Мужчины были одеты в форму экипажа подводной лодки, как и прочий персонал заведения, только от официантов их отличали атлетическая комплекция, суровый вид да шеврон с отчетливой надписью «Эгида-плюс».
   Один из охранников встал между Сашей, совещавшимся с Иваном относительно дальнейших действий, и Хомутом, поднимавшим ушибленного Тесака, другой заслонил дорогу Слизняку.
   — Служба безопасности ресторана «Косатка», — обратился молодой охранник к Слизняку. — Предлагаю вам прекратить всяческие самостоятельные действия и пройти со мной в помещение охраны. Даю вам на размышление одну минуту. В случае невыполнения предъявленного требования к вам будут приняты соответствующие меры.
   — Слышь, земеля, ты меня не бойся, — с ласковой ребяческой интонацией отозвался Слизняк, продолжая мять салфетку, словно вытирая после внезапно прерванной трапезы сальные руки. — Мне тебе это… два словца шепнуть.
   — Ну, чего тебе? Я сказал, без глупостей! — для острастки напомнил охранник и позволил Слизняку приблизиться на расстояние не меньше метра, в соответствии с инструкцией старшего по объекту «Ресторан "Косатка"» Станислава Егоровича Весового, который в это время пытался обуздать рассвирепевшего Хомута. «Паша! — вспоминал молодой охранник в этот момент наставления Весового. — Никогда не подпускай к себе нарушителя ближе чем на два метра. Один метр — это уже смертельный риск. Меньше метра — сам понимаешь, чем это может для тебя окончиться… Наша страна до сих пор велика — пользуйся ее простором, в крайнем случае убегай. Пусть скажут — трус, будешь жив — опровергнешь!»
   Все яркие эпизоды четырехнедельной подготовки на курсах охранников, все полезные советы бывалых драчунов и ветеранов разных войн начиная с Вьетнама и кончая Чечней, красочные кадры из кинофильмов — все это пронеслось в голове Павла Морошкина, будто у него была масса времени на анализ ситуации. Он выставил вперед левую руку:
   — Я сказал стоять!

* * *

   — Братан! За что они моему корешу челюсть сломали и грудь пробили? Должны они за это ответить? — Хомут развел руки в стороны то ли для доказательства своей безоружности, то ли для подготовки захвата. — Ты не стремайся, дай мне этих петушков поучить. Хочешь, я с ними на берегу потолкую, чтоб тебе в эту парашу не вмазываться?
   — Ты сегодня в КПЗ потолкуешь, если только на них дернешься! — Стас повторил предупреждение, сожалея сейчас об отсутствии оружия или хотя бы «демократизатора», который был бы не лишним в возможной битве с таким гигантом.
   Станислав Егорович вспомнил, как их инструктор по рукопашному бою рассказывал про свою подготовку перед отправкой во Вьетнам:
   «Учили нас двум приемам, если их так можно назвать. Первый: широко раскрыть рот, прыгнуть на врага, захватить его ухо зубами, максимально стиснуть челюсть и всем весом, как мешок, валиться наземь. Второй: раскрытой пригоршней ударить противника в пах, сжать там то, что попадется, и со всей мочи рвануть на себя».
   Весовой с безрадостной иронией подумал, какой из этих двух приемов способен сейчас его выручить? А может, еще раз попробовать по-хорошему:
   — Давай-ка так, ты тихо-спокойно берешь своего кореша и следуешь за мной, мы спускаемся на берег, и я вас отпускаю на все четыре стороны.

* * *

   Морошкин с необъяснимой неспешностью вспоминал сейчас, как Станислав Егорович, аллергически шмыгая носом, поучал его боевым премудростям: «Имей в виду, Павлик, у каждого — свой контроль за ситуацией, поскольку и ситуация, согласись, у всех разная. Тот, кто воюет на поле брани, должен быть постоянно готов к нападению во время боевых действий или в течение всей кампании. Тот, кто просто расстреливает, наверное, может никогда не опасаться нападения во время своей службы, но позже, может быть в течение всей жизни, не должен исключать возможности покушения на свою жизнь в любой момент. Вообще, установка зависит от того, в чьей роли ты выступаешь: охотника или дичи, хищника или травоядного? За чем охотится зверь? За пропитанием. За чем охотится человек? За наживой. И это — одна из установок для тех, кого называют наемниками. Кстати, мы с тобой немного из этой категории. Когда мы охраняем объект, ну хоть эту субмарину, мы — сторожевые псы, овчарки, ротвейлеры, ризеншнауцеры. А если нас включают в облаву, то это уже сфера легавых, пойнтеров и борзых. А если, скажем, не дай Бог, бросят на улицу народ усмирять, то есть биться с себе подобными, мы уже, прости меня, — бультерьеры. Поэтому всегда выбирай, кем станешь, а если воплотился, то действуй сообразно роли. Если мы банк охраняем, что для нас самое опасное? Попытка ограбления или теракт. Вот о них и думай. А здесь, в кабаке, — дебош клиентов. Прочее можно исключить, потому что мы на входе имеем право прозвонить любую персону. Конечно, на все случаи жизни рецептов не дашь, но, если хочешь жить и быть здоровым, — обоняй, осязай, прижимай уши, но чтобы никто этого не замечал. Правда, есть рисковые ребята, которые практически ничего никогда не учитывают и считают, что с ними ничего плохого не может случиться. Ну что ж, иногда с ними действительно ничего не случается, а иногда случается, и они за свою бесшабашность очень сурово платят».
   Слизняк вдруг замешкался, склонил голову, улыбнулся, будто внезапно вспомнил нечто чрезвычайно забавное, протянул левую руку навстречу Морошкину, но вдруг стал закручиваться от левого плеча внутрь, словно падая вперед и вниз, но не упал, а продолжал поворачиваться вокруг себя. В тот момент, когда перед Павлом блеснула черной тканью дорогого пиджака узкая спина Слизняка, он различил направленное в свою сторону, незнакомое ему по спортивному залу движение правой руки, белизну салфетки и услышал странный звук, похожий на тот, что издает знамя, хлопая от порывов ветра. «Чем он меня задел? Одежду порвал, что ли?» — подумал Морошкин.
   Свидетели этой сцены видели, что Слизняк молниеносным ударом, нанесенным снизу вверх по незащищенному телу охранника, разрезал тому не только форменную одежду, но и живот. Когда Павел различил перед своим лицом салфетку, запятнанную красным цветом, будто завернутыми в нее цветами, то не сразу сообразил, что это — кровь, к тому же его собственная. Только опознав в центре «букета» окровавленный нож, Морошкин бросил взгляд на живот и увидел свои внутренности. «Они же сейчас вывалятся», — подумал Павел и обрадовался, что совершенно не пугается вида собственных потрохов, а, напротив, относится к происшедшему как к чему-то отстраненному и словно наблюдает за собой со стороны. А может быть, ему кажется, что он видит себя извне, поскольку раньше слышал и читал о таких ощущениях? Но все же он сейчас не там, не в своем изуродованном теле, а где-то еще, причем представляет собой все то же «я», которое только что находилось там, в окровавленном теле, обретшем теперь местоимение «он»…
   — Горячее! — торжественно произнес Слизняк, с самодовольным любопытством глядя попеременно то на застывшего охранника, то на окровавленный нож. — Праздник!

* * *

   Станислав заметил, что Слизняк готовится еще раз ударить Павла ножом, теперь уже по шее, чем, конечно, добьет парня. К отчаянию Весового, их разделяло метров десять, ко всему еще заставленных столами с сидящими за ними посетителями, которые, кажется, не очень-то понимали, что же здесь на самом деле происходит. Можно ринуться на Хомута, нагнуться, врезать ему головой в живот и хотя бы завалить эту тушу вместе с ближайшим столом, но как это поможет Морошкину? Можно рвануть к Павлу по столам, но он не успеет предотвратить удар. Неужели положение безвыходное? Ай, Соня-Сонечка, как же мне твоего парнишку спасти?!
   Вдруг подлодка вздрогнула, накренилась, и раздался скрежет металла. Все посыпалось и смешалось, раздались крики, свет замигал, погас, снова вспыхнул и стал пульсировать, а сквозь протараненный корпус внутрь устремились вода и колотый лед.
   Весовой увидел, что Слизняк резанул воздух, потому что Пашка уже упал. Хомуту же ударило отброшенным столиком под колени, он упал и смешался с публикой, бросившейся к выходу. Стас схватил катившийся по полу ананас и метнул его в Слизняка. Удар пришелся бандиту в правое ухо. Он отшатнулся, зло глянул на меткого охранника и ввинтился в людской поток, тотчас унесший его из поля зрения Весового.
   Стас бросился к Морошкину, нашел его лежащим на полу, поднял и вместе с окровавленным стажером побежал к выходу.
   «Афган, родные вы мои, все тот же Афган!» — повторял про себя Весовой, спускаясь по трапу на набережную, где в эвакуации помогали два бойца из вневедомственной охраны и два милиционера, которые обычно дежурили за пределами заведения.