Как они будут уходить, он не сказал никому. Сам же решил, что уходить будут морем. Там их поймать не сможет никто. Захватить, при надобности, какую-нибудь «посудину» с их навыками было проще простого.
   Для того, чтобы данный план стал реальностью, необходимо было провести доразведку штаба и его системы охраны и обороны. Как-никак, охрана штаба была усилена в связи с угрожаемым периодом, поэтому могли быть выставлены дополнительные посты, а на некоторых могли находиться два часовых. Неделю разведчики уточняли маршруты выдвижения смен и движения часовых, вычисляли удобные подступы к постам и караульному помещению. Несмотря на повышенную бдительность морских пехотинцев, по опыту было ясно, что скоро она ослабнет. Как правило, спустя три дня начиналась «расслабуха». Именно ей и планировали воспользоваться спецназовцы. Александр постоянно напоминал своим подчиненным, что главное не суетиться и выдержать паузу. Кроме этого, Александр для выполнения задачи попросил обеспечить его двумя ящиками ЯДГ – ядовитых дымовых гранат. Они нужны были именно для бескровного выполнения задачи.
   По замыслу Александра, каждый разведчик имел свою конкретную задачу. Подгруппа нападения, сняв часовых, забрасывала ЯДГ в бронетранспортеры и караульное помещение. После того, как морпехи, обливаясь слезами, покинут их, разведчики подгруппы минирования устанавливали на силовое отделение каждого БТРа по средней прилипающей мине (СПМ), минировали здание караульного помещения сосредоточенными зарядами, установив взрыватели на минимальный срок. Это должно было обеспечить практически моментальный подрыв мин и зарядов после их установки и отхода. Далее минеры под прикрытием других разведчиков, должны были установить семь ящиков с тротилом и оставшиеся заряды в уязвимые места здания и подорвать их после отхода к автомобилю, ожидавшему их в условленном месте.

Без комиссии не обошлось

   В целях повышения боевой готовности все оружие, боеприпасы и снаряжение хранилось в той же комнате, где жили разведчики. Бронежилеты и автоматы висели на спинках коек. Ящики с минами, зарядами и тротилом хранились под кроватями. Все было в готовности к тому, чтобы начать действовать в любой момент. Как говорил Александр: «Команда: „Фас!“ И мы пошли». При тренировочных действиях по тревоге загрузка в автомобиль, стоявший под окном, производилась за десять минут. Спустя полтора месяца после начала Севастопольской «эпопеи» приехала комиссия из Киева, в составе которой находился и представитель службы ракетно-артиллерийского вооружения. Его чуть не разбил паралич, когда он увидел все возможные нарушения по хранению оружия и боеприпасов сразу в одной комнате. «Вы что, не понимаете, что сидите на бочке с порохом?» – кричал он. «Понимаем», спокойно ответил Александр, который, наверное, больше этого полковника осознавал степень риска, поскольку лично взорвал столько взрывчатки, что полковнику и не снилось. «Да кто Вы такие?» – визжал полковник, – «Сдать все немедленно в ружейную комнату, на склад!». Александр возразил ему, сказав, что ничего сдавать не собирается, а если ему действительно интересно, кто они такие, то пусть узнает об этом у Министра Обороны, а пока на эту тему может пообщаться с Командующим Флотом, но с глазу на глаз. Полковник ушел и больше не возвращался.

Все тайное становится явным

   Страсти в Севастополе все накалялись. Жителям, оставшимся в городе, при помощи СМИ довели, что за пойманного украинского диверсанта на объекте будет выплачена денежная премия. За рядового и сержанта – пятьсот долларов США, за офицера – от двух до пяти тысяч. Несмотря на то, что сами спецназовцы соблюдали строжайшую секретность при ведении разведки объекта и подготовке к выполнению поставленной задачи, по тому, как их «пасли» в городе, было ясно, что группу «сдали» российской стороне. В частности, у КПП постоянно дежурила милицейская машина. Но все это были признаки косвенные. Однажды обнаружились и явные. Как-то вечером Александра вызвали на КПП. Сам факт удивил и насторожил командира. О его нахождении именно здесь, в Севастополе никто не знал. Выйдя на КПП, он увидел мужчину, внешне производившего впечатление интеллигентного человека. Незнакомец поздоровался и уточнил, тот ли Александр человек, которого он ждал. Александр подтвердил это. Тогда мужчина предложил отойти и поговорить. Отошли в парк, присели на скамейку. Незнакомец открыл «кейс», «упакованный» импортным баночным пивом, которое в то время на Украине было редкостью, и предложил угощаться.
   «Как Вы думаете, кто я?» – спросил незнакомец, когда они отхлебнули из банок. «Полагаю, что представитель Службы Беспеки» (Служба Беспеки – Служба Безопасности Украины (укр.)– ответил Александр. «Видимо теперь пришла очередь проверки по Вашей линии».
   «Отнюдь» – ответил незнакомец, «Я – человек Поденева. Слыхали про такого?».
   Про Поденева слыхали все. Крупнейший криминальный авторитет Крыма, человек с огромными связями, бывший КГБшник Поденев владел маленькой армией с вертолетами и даже подводной лодкой. На него работали некоторые офицеры бригады, уволившиеся после развала СССР. Немного позднее его расстреляли в ресторане из двух автоматов. Но в ту пору он был жив и здравствовал и, судя по тому, что от него с каким-то предложением прибыл человек, умирать не собирался.

Предложение, от которого нельзя отказаться

   Внешность не обманула Александра – его собеседник действительно оказался довольно интеллигентным и довольно осведомленным человеком. Для начала он пофамильно перечислил состав группы, ее вооружение и оснащение, а затем подробно изложил Александру задачу, которую не так давно поставил группе Командующий. Александр был в шоке, но виду не подал. Далее незнакомец начал выяснять отношение командира группы к предстоящей войне, готов ли он сражаться с Россией или эта задача ему не симпатична. В таком разговоре ухо надо было держать востро, тем более, не понятно было, тот ли он, за кого выдавал себя собеседник Александра, или, действительно, это – проверка СБУ. Лишнее слово могло стоить головы. Мысли работали лихорадочно: «Раз он все знает, значит, кто-то продался. Но кто?». А тем временем собеседник перешел к подробному рассказу биографии своего визави, а также изложению его способностей, как специалиста в этом деле, признав, что поставленная задача, несмотря на всю ее сложность, может быть выполнена Александром и его группой. И тут он задал вопрос: «Саша, а зачем Вам это нужно? Допустим, штаб Вы захватите, но оборонять-то вы его не станете, – это же ясно, как Божий день. Штаб Вы взорвете, а затем начнете уходить к своим. Но куда? В Крыму мы перекроем все дороги, все выезды из Крыма. В горах мы Вас выловим. Вам не уйти». Александр продолжал напряженно молчать. «Допустим», – продолжал незнакомец – «Что Вам удалось уйти. Допустим, Вы спрятались и Вас не нашли, но взгляните сюда». И он показал фото жены Александра и маленького сына, – «Вам все ясно?». В этот момент Александр был готов его убить и незнакомец это понял, потому, что сразу стал его успокаивать и объяснять, что глупостей делать не надо, поскольку он всего лишь посредник между Поденевым и самим Александром, что встреча эта – шанс сохранить свою жизнь и жизнь своей семьи.
   Незнакомец предложил выполнить следующее. Как только Александр получает команду на выполнение задачи, он должен позвонить по указанному телефону и, сказав время, назвать номер маршрута, по которому группа будет выдвигаться к объекту. Таких маршрутов было всего три. На этом маршруте их будет ждать засада, которая должна пленить разведчиков. «Если Вы сомневаетесь в моих полномочиях, я могу устроить Вам встречу с Командующим Черноморским флотом», – сказал посланник. Как потом выяснилось, эту встречу он бы действительно организовал, но только не с командующим, а с начальником штаба Флота, который был личным другом Поденева.

Нарыв прорвался

   Александр, не ответив ни да, ни нет, попросил время подумать. Побеседовав со своими подчиненными, он пришел к выводу, что утечка информации произошла не здесь. На счастье, через два дня приехал Карпенко. Александр доложил ему о посещении представителя российской стороны и спросил в лоб: «Мы что Вам – пушечное мясо? Нас продали с потрохами!». Капитан первого ранга Карпенко – человек, отличающийся вспыльчивым нравом. Узнав обо всем, он, прокричавшись, приказал всем сниматься и готовиться к убытию домой. Зарядив пистолет, он убежал разбираться с «продажными крысами в Штабе Флота», пообещав всех перестрелять. Карпенко, из-за неадекватности его поведения, побаивались даже адмиралы. В Штабе, не стесняясь в выражениях, он обрисовал ситуацию и, сказав, что на всех он плевал, приказал все корабли и группы вернуть в Очаков. Что и было исполнено. После этого напряженность резко стала спадать, как прорвавшийся нарыв. Договаривающиеся стороны сели за стол переговоров для подписания соглашений.
   Александр же, съездив в отпуск, подыскал себе место «на гражданке» и написал рапорт об увольнении в запас.

Эпилог

   После описанных событий уровень боевой подготовки частей специального назначения Украины продолжал стремиться к нулю из-за слабого финансирования. Отдыхая в 1996 году в Крыму, встретил одного из старших офицеров бригады, который с горечью поведал, что часть не стреляла на полигоне уже полгода. Из-за задолжности по электроэнергии местные власти отключили электричество на полигоне. Теперь полевыми выходами называют полевые занятия, которые проводятся крайне редко. В настоящее время крымская бригада специального назначения и вовсе стала воздушно-десантным полком.
   Если на подготовку сухопутных разведчиков не хватает денег, то что говорить о части с острова Первомайский, где уровень профессионализма из-за отсутствия средств для организации учебных спусков под воду упал ниже некуда. По свидетельству одного из старых мичманов, которые сейчас являются последними квалифицированными водолазными специалистами, под воду кроме них никто не ходит. Проблема та же – нет денег для обучения. О работе на носителях и говорить не приходится.
   Александр уехал в Россию и неплохо устроился. Работая в охране, он зарабатывает хорошие деньги – специалисты высокого класса стоят дорого. Но сидя за рулем дорогой машины, он частенько вспоминает времена службы в Военно-морском Флоте СССР, ушедшие безвозвратно. Если бы можно было поменять сегодняшнюю безбедную жизнь на ту пору, полную тревог и лишений, он сделал бы это не задумываясь, вновь обретя смысл жизни.

С. Козлов
На ридной мове

   Было это в десятой бригаде специального назначения, которая дислоцируется в Крыму. В начале 1992 года бригаду «продали» Украине. Всех офицеров, кто хотел остаться в ее рядах, вынудили присягнуть на верность желто-голубому знамени. Некоторое время спустя заменили командира части и даже начальника политотдела подполковника Камбарова, узбека по национальности. Вот уж у кого явно не было москальских корней. Но не спасла его даже готовность употреблять, вопреки Корану, «украинский наркотик» – сало, а также писать это священное слово с большой буквы. Бригаду возглавил подполковник Якубец. За души личного состава стал отвечать полковник, фамилию которого я забыл, и слава Богу. Это был матерый политотделец по кличке «Клоун», за годы своей службы изрядно поднаторевший в искусстве подковерной борьбы. Ленинские комнаты, за которые еще недавно он радел, были срочно переделаны в «Видповидальни святлицы» с молитвами на стенах и прочей соответствующей атрибутикой. На политзанятиях вдруг выяснились интересные подробности истории Российской империи. Например то, что основную роль в Крымской войне сыграли запорожские казаки, которые, орудуя на своих челнах, нанесли непоправимый ущерб флоту союзников. Офицеры в то время процентов на семьдесят были русскоязычными, и, конечно, плевались, но вынуждены были терпеть всю эту ахинею. Хуже было то, что в части стал насаждаться украинский язык. Командование бригады сначала внедряло его личным примером, обращаясь к подчиненным исключительно на «ридной мове», причем нельзя сказать, что это у них здорово получалось. Клоун язык знал неплохо, а вот командир, по свидетельству очевидцев, многие нюансы языка Шевченко не улавливал. Тем не менее, он своим волевым решением узаконил то, что докладывать о смене дежурные по части должны по-украински. Прекрасно понимая, что свободно изъясняться на новом государственном языке могут единицы, командир приказал перевести текст рапорта и записать его в инструкции дежурного по части, мол-де, несколько слов заучить сможет любой.
   Для тех, кто не служил в армии, сообщу, как записан вариант рапорта дежурного по части в Уставе внутренней службы: «Товарищ подполковник! За время моего дежурства происшествий не случилось (или случилось то-то, то-то). Капитан Иванов дежурство по части сдал». Вот этот текст и был полностью переведен на украинский язык, то есть: «Пан пидповковник!» и так далее, включая и «то-то, то-то». Казалось бы, проблема решена, сдвиги в сторону украинизации личного состава явно налицо. Дежурные рапортуют на украинском и, не дай Бог, по-русски. Но как доложить, если это «то-то» вдруг случилось? Якубец, никогда до этого не служивший в спецназе, забивать голову разными «если», видимо, не привык.
   Сначала все шло хорошо, но вот однажды утром в солдатском туалете нашли повешенного бойца, который, не вынеся «тягот и лишений воинской службы», наложил на себя руки. Смена дежурных производилась в девять утра, когда все офицеры уже стояли в строю. К несчастью, познания и старого и нового дежурного в украинском ограничивались переведенной записью в инструкции. Спросить было не у кого. По-русски докладывать нельзя, но как-то ведь надо. Первая часть рапорта прошла отлично, а вот когда возникла необходимость по-украински произнести «за исключением» и далее изложить суть происшествия, возник непреодолимый языковый барьер. Но ведь не зря в частях специального назначения изучали иностранные языки. Доклад был произведен на наречии из смеси всех в какой-то степени известных языков, которое должно было заменить язык Великого кобзаря. Естественно, что Якубец из этого рапорта даже и предположить не мог, что у него в части ЧП и спокойно разрешил офицерам смену. Подивившись такой выдержке командира, они пошли каждый по своим делам, один сдавать оружие, другой нести службу. Спустя пару часов из штаба Одесского округа раздался звонок. Начальник разведки, уже «обласканный» начальником штаба, на чистом русском языке с использованием идиоматических выражений интересовался, доколе это будет продолжаться и почему своевременно не доложили. Бедный Якубец не знал, что сказать, так как вообще не понимал о чем речь.
   Дело в том, что командир после доклада дежурных должен звонить в округ и докладывать, (желательно) о том, что «в бригаде все спокойно». Что и было сделано. Но, по старой коммунистической традиции, его доклад по-русски дублирует начальник политотдела, которого его подчиненные своевременно проинформировали также на чистом русском языке. Информация из политуправления округа попала к командующему, где высекла гром и молнии, вызвавшие целую лавину негодования и взысканий, которая росла по мере достижения адресата.
   Конечно, дошло дело и до дежурных, которых также по-русски спросили:
   – Поч-ч-чему не доложили?!
   – Мы докладывали, – ответили дежурные.
   – Как это докладывали? – заорало вышедшее из себя начальство.
   – Как сумели, так и докладывали, – потупясь, ответили дежурные.
   С тех пор в части рапорты и доклады производились по-русски, пока все офицеры не «дошли до полной учености».

С. Колосов
Восток – дело тонкое

    Таджикские заметки командира отряда

Из битвы в драку

   Осень 1992-го наш батальон встречал в «битве за урожай». В конце сентября телефонным звонком вызвал меня начальник штаба бригады и поручил возглавить колонну машин – к завтрашнему дню батальон должен быть в ППД. Я понял, что намечается что-то серьезное. Через сутки батальон был в части. Здесь стало известно, что нас перебрасывают для выполнения ответственного задания. Куда мы готовим людей, для каких задач – не знаем. Вышестоящее командование, похоже, тоже в неведении. В войсках царит рабочее возбуждение. Это тот миг, когда каждый офицер, прапорщик, солдат по-своему осознает: наступило время, когда твои навыки затребовала страна. Ни с чем не сравнимое чувство собственной нужности порой выше любых наград.
   Последнего солдата в строй батальона поставили за 15 минут до начала движения колонны на аэродром. Около 22 часов трогаемся, к 5 утра на аэродроме. Предстоит еще выдача личному составу боеприпасов, бронежилетов и другого имущества. К 7 часам утра командиры рот и взводов завершают организацию учета и подготовку корабельных списков. Все труды заканчиваются строевым смотром. Нет только задачи. Но это дело наживное.
   Наконец поступила команда на погрузку техники и личного состава первого батальона из двух. Начинается дождь, но это не мешает нормальной работе.
   Доходит информация, что, видимо, придется захватывать какой-то аэродром. Получаю два листа карты-«сотки»: Таджикистан. Уже легче: климат, местность, менталитет населения вроде бы знакомы по Афганистану. Первый батальон улетел. Он будет действовать отдельно от нас. Организую погрузку своего батальона. Двумя самолетами вылетаем. Около двух ночи идем на дозаправку на какой-то промежуточный военный аэродром. Стоим около полутора часов. Прикидываем, какой аэродром нам могут назначить для работы. На карте, которую мне выдали, таковых не обнаружили. Тут летчики нам сообщают, что идем на Кокайты, это аэродром в Узбекистане. На всякий случай распределяем роту на подгруппы захвата КДП, караульного помещения, обеспечения, захвата и охраны самолета, определяем порядок взаимодействия и управления, место подгруппы управления. Обстановку в Кокайты летчики не знают. У солдат предбоевой блеск в глазах. Это хорошо, значит, дело будет.
   Примерно в 5 утра идем на посадку. Все как струна. С командирами подгрупп наблюдаем в иллюминаторы за аэродромом, определяем маршруты выдвижения к объектам. Думаю: или через летчиков дадут команду, или кто-то встретит и передаст, что делать.
   Командир взвода Андрей Чуньков докладывает: «Вижу машину, идет к нам». Приехал офицер нашей части с первого «борта». Нас, оказывается, уже заждались. Разгружаемся и едем на место, где уже расположились первый батальон и полторы моих роты. Все это на территории аэродрома. Встречаю заместителя командира нашей части, который является старшим над первым и моим батальонами. Он говорит, что сегодня должен подъехать один большой чиновник из министерства обороны дружественного Узбекистана, тогда, может, ситуация прояснится. Мелькнула шальная мысль: может, опять Афган? Но при чем здесь карта Таджикистана? С этой мыслью отправляюсь спать.
   На другой день около двенадцати прибывает «сам» – министр обороны Узбекистана. В свите замечаю знакомое по Афганистану лицо. Задаю ставший уже сакраментальным вопрос: «Что будем делать?». Он шепчет про 201-ю дивизию, которая оказалась в крайне затруднительном положении в Таджикистане. Два полка, в Курган-Тюбе и Кулябе, из-за отсутствия солдат и малого количества офицеров будто бы блокированы местными жителями. Из краткой речи министра уясняю, что нашим батальонам придется на вертолетах убыть в эти полки и усилить их.
   Ну, хоть что-то проясняется. Моему батальону определен Курган-Тюбе, первому – Куляб.

«Вовчики» и «юрчики»

   Курган-Тюбе. Зрелище, отдаленно напоминающее Сталинград: тут и там дымящиеся, разрушенные дома, ни одного человека на улицах, кучи мусора, покосившиеся столбы электропередач, сожженные автомобили. Приземляемся в центре города, в полку, на футбольное поле. Вижу военного невысокого роста, узнаю: командир дружественной части полковник К. Бежим к одноэтажному зданию недалеко от футбольного поля. Заходим в комнату, садимся на кровать, и тут я получаю самый короткий и емкий инструктаж в моей жизни: «Будешь работать здесь. Командир полка толковый. Запомни: здесь таджики разделились на „вовчиков“ и „юрчиков“. „Вовчики“ – пидоры, „юрчики“ – за наших. Дальше разберешься сам. Пошли, я представлю тебя командиру полка».
   В кабинете под тусклой лампочкой, питаемой «простуженным» бензоагрегатом, за столом сидят командир полка Меркулов, какой-то генерал без знаков различия и еще два офицера. Разговор сразу заходит о том, как будем применять мой батальон. В полку осталось около 50 офицеров и прапорщиков, солдат крайне мало, но и они, начиная с 1991 года, регулярно разбегались, потому что почти все были местные. Семьи офицеров и прапорщиков живут за забором полка в городке, охрана только из самих же офицеров, но они крайне ограничены в действиях, поскольку стоит проявить себя агрессивно, как тут же последуют провокации против семей, что уже имело место в этом году. У кого было куда отправить семьи, уже отправили, остальные привязаны к квартирам, вещам и надеются, что ситуация изменится.
   На данный момент технику, оружие, продовольствие, НЗ, боеприпасы на почти 2,5 тысячи человек охранял караул из 15 офицеров. Местное население вынашивает планы захвата этих средств. Но в случае нападения на склады возможности для их обороны крайне ограничены.
   Наш разговор прерывает стук в дверь. Заходит старший лейтенант, судя по лицу – из местных. Сразу видно, он не в себе. Начинает рассказывать командиру о своем друге, которого изнасиловали и убили «вовчики». Кричит: надо убивать «вовчиков», надо мстить. Тут я замечаю, что он что-то держит в правой руке за спиной. Он в таком состоянии, что себя не контролирует. Генерал и командир пытаются его успокоить. Я в это время под столом достаю пистолет и снимаю его с предохранителя, патрон уже в патроннике. Слава богу, у него в руке ничего не оказалось. Его успокоили, и один из офицеров вывел его из кабинета.

Русские офицеры

   Слабым звеном нашей обороны был единственный мост через Вахш, контроль над которым мог обеспечить бандитам достаточное количество времени для захвата оружия и техники на складах. Поэтому было принято решение одной ротой обеспечить охрану моста. Вызываю командира роты Ильдара Ахмедшина, ставлю задачу на трехсменную охрану моста и организацию пропускного пункта. Все обнаруженное у проходящих и проезжающих через мост оружие изымать.
   На следующий день выезжаю со второй ротой на склады. На мосту делаем короткую остановку. Ильдар все организовал грамотно. Перед мостом сожженный танк с еще не разложившимися трупами – итог недавних стычек оппозиционеров. Ахмедшин показывает результаты несения службы: ящик различного калибра таджикских ножей. Теперь местному населению нечем будет даже картошку чистить. Ножи изымать запрещаю.
   Вот и склады. Знакомимся с настоящими русскими офицерами, которые, рискуя своей жизнью, продолжают защищать российское оружие и технику на клочке территории, которая для них и есть воплощение России. Чего им только не предлагали за оружие и боеприпасы, угрожали, пытались проникнуть на территорию складов, но ребята остались верны присяге.
   Осматривая территорию складов, с удивлением обнаруживаю стоящие на хранении тачанки времен Буденного. Вместе с командиром роты Игорем Весниным и офицерами полка решаем, как лучше организовать охрану и оборону. Разделили территорию на сектора, отметили места для оборудования основных и запасных огневых позиций для огневых средств, места для взводных опорных пунктов, их полосы огня, основные и дополнительные сектора обстрела, определили ориентиры, место КНП роты, систему огня и порядок организации управления и взаимодействия. Все это для нас было непривычно, поскольку тактика наших подразделений значительно отличается от мотострелков. Но если надо, то мы и это можем.

«Туземцы»

   Пришло время познакомиться с местными лидерами. Не знаю, было ли это связано с нашим появлением и активностью, но после переданного местным «вовчикам» предупреждения, что в случае нападения на полк и военный городок у нас будут развязаны руки, стрельба в городе стала слышна крайне редко. У них прошел слух, что в полк прилетел спецназ аж на 32 вертолетах (они, видимо, сложили 16 приземлившихся и 16 взлетевших из полка), что, по их подсчетам, составило около 500 человек. Задумались. На следующий день к полку подошли около ста русских, живущих в Курган-Тюбе и близлежащих селах, в основном женщины и старики, которым уезжать некуда. Со слезами они благодарили нас за то, что мы прилетели, просили сделать так, чтобы стрельба и беспредел прекратились. Я подумал, что среди них наверняка можно найти людей, которые могли бы рассказать много интересного и нужного для нас.
   Выделил троих мужчин. Один бывший летчик, капитан, давно на пенсии, служил в Душанбе, второй работал на азотно-туковом комбинате, третий работает на Вахшской ГЭС. Им в среднем 50-60 лет. Ситуацию знают и лично знают многих боевиков, ведь те почти все местные. Русские здесь люди второго сорта, особенно для «вовчиков». Про них ни один из русских не сказал доброго слова. Про «юрчиков» информация была более мягкая, но имели место факты глумлений, насильного выселения, грабежей. От этих троих мне стали известны некоторые особенности поведения, характера и детали биографий лидеров оппозиционных сторон.