Страница:
Бытие Бога подтверждалось жаждой победить Бога, победить Истину ложью. Для этого и была сооружена вся громада, вся власть и мощь окружавшего меня ада.
Если Бога не было, зачем нужно было бы Его опровергать?! Разве опровергают то, чего нет? Разве нужно свидетельствующих о своей вере в Бога сажать в темницы, предварительно оклеветав их, если Бога нет?! Кому может нанести вред тот, кого нет? Но несуществующий мир, держава смерти неизбежно влечет тех, кто добровольно жительствует в ней, к небытию. К небытию всех. И тех, кто хочет жить в этом нереальном мире, и тех, кто задумал побег. Их надо во что бы то ни стало "вобрать", втянуть в этот вакуум... А если они захотят все же совершить этот побег, надо гнаться за ними по пятам, чтобы не упустить ни одного.
Вспомни, мой ангел, эту постоянно повторяющуюся ситуацию из библейской книги "Исход", открывающую главенствующие смыслы человеческой жизни.
Бог хочет вывести Свой народ, человечество, каждую душу из рабства, из нереального мира, избавив от господства того, кто поставлен властвовать над народом Божиим. "Кем поставлен? - наверное, спросишь ты. - Богом или тем, кто имеет державу смерти?!" Богом, думаю я, ибо и бесы не могут, как мы знаем из Евангелия, войти даже в свиней без Божьего повеления. Бог хочет, чтоб маленький, ничтожный человечек, "обложенный плотью" (я - червь, говорит о себе прославленный своей кротостью Псалмопевец), смог противостоять громаде Фараона, мощи его войск и грохоту его колесниц. Он должен совершить побег. Ему пришла пора покинуть державу смерти.
Каждая минута жизни в этом веке дана для побега из рабства. С тех пор, как Адам по своей воле уступил сатане, поверив его лжи, человечество - весь Адам - и каждый человек облекся во тьму, - пишет преп. Макарий Великий. "Враги обманом восхитили славу человека и облекли его стыдом. Похищен свет его, и обличен он во тьму. Убили душу его, рассыпали и разделили помыслы его, совлекли ум его с высоты, и человек-Израиль стал рабом истинного Фараона, и он поставил над человеком приставников дел и досмотрщиков лукавых духов, которые понуждают человека волею и неволею делать лукавые дела его, составлять брение и плинфы. Удалившие человека от небесного образа мыслей, низвели его к делам лукавым - веществен-ным, земным, бренным, к словам, помышлениям и рассуждениям суетным; потому что душа, ниспав с высоты своей, встретила человеконенавистное царство и жестоких князей, которые понуждают ее созидать им греховные грады порока" ("Добротолюбие", т. I, с. 161).
Однако уйти от Фараона не так-то легко. Речь идет не о тайном побеге. Фараон должен отпустить Божий народ, человека, человечество для служения Богу. Бог хочет, чтобы намерение совершить побег стало известно всем.
Фараону нужен народ Божий, он строит Фараону "грады порока". К тому же Фараон не хочет уступать ни в чем, не хочет он уступить и главное: власть над душами и мыслями.
Фараон всегда один и тот же. У него разные имена, он облачен в различные доспехи, т. е. в различные формы, зависимые от исторических, социальных, национальных и прочих временных сюжетов. Фараон - это сущность, но не форма. Сущность богоборческая и богохульная. Человек, позволивший мысленным силам создать в себе сущность Фараона, всегда ненавидит Бога и Его народ и всегда стремится властвовать над душами. Бог постоянно ожесточает сердце Фараона, чтоб более жгучей стала жажда покинуть его державу для тех, кто хочет войти в реальный мир, сотворенный Богом.
Бог ожесточает сердце Фараона, чтобы более жгучими становились скорби. Мир тотально порабощен князем мира сего. Порабощен им и сам Фараон, воспринявший от князя мира сего мысль о необходимости властвовать над народом Божиим. Бог ожесточает сердце Фараона, чтобы явить славу Свою, заставив Фараона уступить велению Бога. Он ожесточает сердце Фараона, потому что Фараон осужден. Ненависть гонителей есть свидетельство их обреченнос-ти. Ожесточение сердца - наказание Господне. Фараон осужден, и Бог не дает ему проявить милосердие.
Поэтому Фараон, вынужденный Богом отпустить народ, решает оставить себе детей, чтобы властвовать над их душами и мыслями и чтоб дети сооружали для него "греховные грады порока". Но Бог не позволяет и этого Фараону. Тогда он хочет забрать имущество, но и это ему не удается. Господня земля и что наполняет ее...
Фараон не отпускает по своей воле ни одного, не отпускает самого никчемного, не приносящего никакой пользы державе Фараона, а когда Бог принуждает его отпустить, гонится по пятам, надеясь, что кто-то вернется назад.
Бог ждет. Он идет впереди. Он указывает путь. А Фараон наступает на пятки.
Наконец Бог предает Фараона заслуженной участи. На его место воссядет другой...
Мы должны с тобой помнить, что Фараон свободен так же, как и мы, избирающие жизнь или смерть. Бог не нарушает свободы Фараона ни тогда, когда Фараон не хочет отпустить народ, ни тогда, когда, отпустив его, гонится за ним по пятам...
Зачем я вспоминаю все это? - наверное, спросишь ты.
Я должна выйти из этой болезни. Это тяжкая форма отравления. Отравления ложью. Исцелиться от этого сложно, порой кажется, что это невозможно. Эпидемия почти тотальна...
Ведь мало совершить побег, надо изменить сознание. Сорок лет водил Господь свой народ по пустыням, чтоб человек, совершивший побег, смог научиться жить в реальном мире. Многие так и не смогли. Они хотели вернуться к Фараону, в Египет, в рабство. Им легче было жить в державе смерти. И потому Господь сказал: они не войдут в Мой покой. Не войдут за неверие, - уточнил св. Апостол Павел.
Нам надо туда с тобой войти. Во что бы то ни стало. Пройдя через Чермное море, несмотря на погоню, блуждая по пустыням в поисках "обительного града", проехав через Усть-Кан и пройдя сквозь печи, в которых сжигают книги, зовущие к Свету...
Мы должны пройти сквозь эту тьму египетскую, как проходит свет, никого не проклиная, не уставая ждать посещения Божественной Любви, чтоб удержать Ее в себе и отдать другим.
Я буду надеяться на то, что ты поймешь меня. Я буду надеяться на нашу встречу. Я буду верить в то, что Бог твои печали преложит в радость. Я прошу твоих молитв. Храни тебя Христос.
Зоя
Усть-Кокса,
2 марта 1987 г.
* * *
Здравствуй, моя радость! У нас неожиданно выпал снег. Весна остановилась. Мы привыкли к таким перепадам. В этом есть свой смысл.
Перемены внешние и внутренние всегда воспринимаются нами как тяготы, но без них нет движения к завершению.
Этот мир завершается. Завершается со времен апостольских. Уже через несколько лет после смерти Спасителя, даровавшего возможность победить смерть, Апостолы свидетельствуют о близком конце мира. Они пишут о Церкви: образ мира сего переходит (I Кор. 7, 31); впрочем, близок всему конец (I Пет. 4, 7) и т. п. Века, прошедшие с тех пор, - мгновения. Ученики Христовы мыслят во времени, преодолевая время. Сколько веков Он оставил человечеству до завершения этого мира?
Движение к концу - всего лишь цепь перемен. Конец должен иметь начало. Начало созревает в цепи перемен. Оно вызревает в душах тех, кто принял и осознал сокрытое в этом веке начало будущего века.
Ты засыпала меня вопросами. Я рада. Но смогу ли я ответить на них? Вряд ли. Ты получишь на них ответ непременно, если ответ будет тебе необходим. Независимо оттого, смогу ли я ответить тебе.
Думая над твоими вопрошаниями, я вспомнила, как на усть-канской площади капитан милиции спросил меня: "Как это с вами случилось?"
Этот разговор произошел через несколько месяцев после того, как меня привезли в Усть-Кан. По-видимому, Усть-Кан уже привык ко мне и к моему одиночеству. И хотя люди, живущие в суровых условиях усть-канской пустыни, куда менее общительны, чем горожане, они все же иногда заговаривали со мной. Чаще всего их побуждало к тому любопытство. Вот и капитан милиции смотрел на меня с нескрываемым любопытством: "Вы православная? Не может быть!"
В Усть-Кане давно уже нет храма. Иначе меня бы не привезли сюда.
"Зачем эта дорога, если она не ведет к храму?" - так кончается фильм "Покаяние", который я недавно увидела. В фильме не было ответа на этот вопрос, но в самом вопросе уже таился ответ на него. "Как это с вами случилось?" - спросил капитан. "Как это с вами случилось?" - спросил конвоир на этапе. "Как это с вами случилось?" - спрашивали меня в камерах и на этапах. Охранники и заключенные. Разве сейчас еще веруют в Бога?
"Миром правит не Бог, а сатана", - сказал мне в "воронке" парень, которого вместе с другими везли в лагерь строгого режима.
Я задохнулась. Я не знала, что ему сказать. Вести богословский спор в "воронке" не было возможности. Да и что могут дать богословские трактовки этому парню? "Мы - бандиты, мамаша", - сказал мне парень. У него не было никакого любопытства ко мне. И никакой хитрости. Он не поверил мне, он говорил со мной почти так же, как следователь на первых допросах.
"Как же это с вами случилось?", "Любопытно!", "Бога - нет", "Миром правит сатана", "За веру не сажают, у нас попы разрешены", "Молились бы себе тихонько, и никто бы вас не посадил" и т. д. и т. п.
Это любопытство свидетельствовало об исчезновении христианства.
Об исчезновении христианства свидетельствовали газеты, журналы, кино, телевизор. А об исчезнувшем христианстве свидетельствовала культура. Но более всего об этом свидетельство-вали мы сами, те, кто считал себя христианами. Свидетельствовали тем, что не замечали исчезновения того, что исчезнуть не может.
Сразу объясню тебе, что это мое личное переживание. Оно отнюдь не универсально и может быть только личным ощущением, я его нашла в себе. Когда я обрела начатки веры, я думала иначе, я была убеждена, что начинается расцвет христианства, что вот-вот вся Россия и вслед за ней весь мир придут ко Христу. Моя душа жаждала этого расцвета, и я считала, что эта жажда присуща всему человеческому роду. Я писала, говорила, гневалась на тех, кто не понимал моей жажды, кто сомневался в том, что возможен этот желанный расцвет...
Я не слушала возражений. Христианство не могло исчезнуть, оно могло только процвести. В моих упованиях я возлагала особую надежду на культуру, она должна была наконец сбросить с себя лживые одежды, напяленные для прельщения ее красотами, она должна наконец отказаться от лукавства, от двоедушия, от обслуживания человека, ищущего в ней расцвета ума и наслаждений для чувств, подобных наслаждениям острыми яствами и тающими во рту пирожными.
Я потратила на эти споры с культурой и ее горячими защитниками немало сил. Я заблужда-лась в своих упованиях. Культура пережила саму себя, она бессильна не потому, что не хочет вернуться к своим истокам, к культу, к утверждению подлинных начал и смыслов жизни. Она бессильна потому, что не может вернуться. Она утратила язык. Утратила Слово. И создала подмены свой язык.
Об исчезнувшем языке свидетельствует только тоска по смыслам бытия, тоска по тайне, по смыслам вещей, чувств, явлений... Тоска по Слову так сокрыта, так упрятана, так засимволизи-рована, что ее не поймешь, она словно бы мост куда-то, куда нет входа... Куда же? К исчезнув-шему христианству, обещавшему Вечность? К мечте о нем? К надежде? Но разве сама тоска по смыслам не есть указание на то, что смыслы исчезли? Разве можно на языке, заменившем смыслы, говорить о смыслах?
Как это с вами случилось? Как случилось, что, напитавшись тоской по вечным смыслам, человек пошел по тонким, хрупким мосткам, вот-вот готовым треснуть под его ногами, по ним можно было пройти только один раз, не оглядываясь. Христианство исчезло, но не исчез Христос. Вот так это и случилось. Пойди объясни капитану милиции, что это значит...
Можно подумать, что исчезновение христианства связано с историческими или политичес-кими сюжетами. Бога объявили вне закона, а веру в Него пережитком сначала одного, потом другого, третьего и т. д. Для того чтобы "пережиток" не доставлял особых хлопот, составили реестр того, что ему позволялось иметь. Вера в Бога заменилась "верой в ничто". Верой в сны, в опасность черных кошек, перебегающих дорогу, в приметы, гадания, суеверия, верчение блюдца. Человеку любым способом нужно насытить жажду тайны. Мифы позволялись, сказки остались, крашеные яйца даже поощрялись, устные рассказы о чудесах высмеивались.
"Как это с вами случилось?" - спросил следователь на первом допросе. Может быть, он поставил перед собой задачу разгадать загадку. Он был уверен, что разгадать ее ничего не стоит. Он перечислил заготовленные причины. Неутоленное честолюбие? Корысть? Личное и общественное поражение? "Дела" не было, и разгадка могла быть выигрышем.
Христианство исчезло. В том виде, в каком оно обнаруживало себя, исполнение заповедей Христа оказывалось необязательным, все заботы адептов советского христианства сводились к тому, чтобы скрыть Христову Истину и избежать креста. И заповеди становились анахронизмом. Поэтому вопросы были законны. В регламенте и реестре исчезнувшего христианства не было таких пунктов, как возможность духовного творчества, выражающегося в проповеди веры. Вопросы были законны. Но на них не было ответа.
Христианство исчезло не потому, что оно было кем-то регламентировано, не потому, что Бог был объявлен вне закона, а вера - пережитком.
Все было наоборот, в христианстве все парадоксально с точки зрения мира. Вера в Бога заменена верой в ничто, потому что исчезло христианство. Бог был объявлен вне закона, потому что исчезло христианство. Никакие исторические и социальные причины, никакие политические системы не могут побудить христианство к исчезновению. Оно неподвластно мирской власти, так как мирская власть, как все, что есть в этом мире, - от Бога. Нет власти не от Бога - это, пожалуй, единственная цитата из Нового Завета, которую не опровергает мирская власть, не признающая Бога. Вслед за этим утверждением есть указание на то, что начальствующий - Божий слуга, и потому следует быть покорным властям, поставленным служить Богу. Но это указание мирской властью не признается, власть есть власть и ничьей слугой быть не может. Даже если власть дана от Бога...
И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем (Отк. 13, 7). Власть дана многоголовому зверю, на головах которого написаны имена богохульные. В этой главе Откровения св. Иоанн Богослов дает описание зверя, борющегося с христианством во все века существования мира. Ему дана власть - нет власти не от Бога - победить святых и покорить человечество. Все? Нет, только тех, чьи имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира (Отк. 13, 8).
Нам открываются смысл и назначение земных властителей, на главах которых начертаны имена богохульные, нам открываются страшные судьбы человечества.
Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых (Отк. 13, 10).
Зверь уступает место зверю. Согласно идее преемственности многоголовой власти, данной от Бога. По-видимому, речь идет о духовной преемственности власти зверя, о верности одним и тем же принципам. Для того чтобы они были усвоены всем человечеством, зверю дается власть обольщать живущих на земле (13, 14). Они должны поклоняться образу зверя. Поклонение - это не только признание власти, это еще и духовное приобщение к власти. Поэтому требуется поклонение имени зверя, или числу имени его, ибо это число человеческое шестьсот шестьдесят шесть ( см.: Отк. 13 ,16-18). Зверь имеет число человеческое. Это человекозверь. Его тайна сокрыта в числах. И открыта в приметах. Цифры - знаки этого мира, знаки человеческие, форма, облекающая, укрывающая до поры до времени сущность зверя. 666 - три шестерки - безликая форма. Форма может быть произвольна, сущность же, увиденная св. Иоанном Богословом, неизменна. Она не принадлежит никакому времени и никакому имени. Ей дана или не дана власть победить всех живущих на земле. И убивать всякого, к т о не будет поклоняться образу зверя. Ей дана или не дана власть победить святых...
Возможно ли рассмотреть в этой трагедии человечества частные приметы ее? Ущербность веры, возникающую от навязанных убеждений в незаконности Бога, Его "вторичности" в жизни этого мира, Его гонимости, Его якобы подчиненности властям мира сего? Возможно ли рассмотреть в этой трагедии человечества причины исчезновения христианства, типы сознания, бегущего от веры, как от самоубийства, и ищущего веры как единственной надежды на спасение? Кто-то записан в книге Агнца, закланного от создания мира...
Богом дана власть зверю вести войну со святыми и победить их. Победить для того, чтобы быть самому побежденным, быть ввергнутым в озеро огненное. Зверю дана власть победить тех, чьи имена не написаны в книге жизни. Кто они? Кто эти святые? Те, кто изменил Агнцу. Может быть, это мы, называющие себя христианами и свидетельствующие своими жизнями об исчезновении христианства?
Может быть, это те, кто дал начертать на своем челе и на правой руке имя зверя. Зверю дана власть победить не всех. Но он хочет превысить данную ему от Бога власть. И потому второй зверь пользуется не только пленом и мечом. Он прельщает и обольщает. Ему дана более страшная преемственность тем, что он может вложить дух в образ зверя. Значит, св. Иоанн увидел, как зверь покоряет себе не только плоть, не только душевные силы, но и ум. Может быть, поэтому печать зверя кладется на чело и на правую руку. На мысль и на действие. Значит, зверь лишен только власти действовать на дух человеческий, на образ Божий в человеке, все остальное отдано ему. Ему дано прельщать и обольщать. Обольщать новым христианством взамен исчезнувшего. Но, видимо, только тех, кто не записан в книге жизни, кто изменил Агнцу.
Что ты думаешь об этом? Напиши. Конечно же, я не могла ответить на твои вопросы. Так, как мне хотелось бы. Это очень сложно. И очень больно. За цифрами скрывается тайна антихри-ста. Тайны открываются смиренным, говорит Дух Святый. Господь сказал: Не бойся, малое стадо. Отец благоволил вам дать Царство. Малое стадо. Это сколько? Двое, трое, собранных во имя Его? Почему так мало? Но разве число что-нибудь значит? А три шестерки, похожие друг на друга, - это много или мало? Может быть, это и есть ничто? Во всяком случае, это не больше, чем двое или трое, собранные во имя Его, ведь Господь один победил весь мир. Да сохранит Он тебя в любви к Нему. Молись Ему обо мне. Обнимаю тебя.
Зоя
Усть-Кокса
12 марта 87 г.
* * *
Здравствуй, мой милый друг! Твое письмо обрадовало меня. Что-то зреет во мне, - пишешь ты, но что, пока не сознаю...
Наверное, зреют начала будущих жизней. Мне часто думается, что я прожила несколько жизней. Две из них явно обозначены. До крещения и после. Но в этих двух жизнях вместилось еще несколько. Говорят, телесный состав человека меняется через какие-то временные циклы, что-то исчезает, что-то создается заново. Что же происходит с душой? Ее жизнь стремительна, так несутся вешние воды в горных реках. Но состав этих вод подвержен ли изменениям? Тайна души раскрывается только отчасти и только тогда, когда ум может прозреть перемены в ней... Мы только чувствуем, что она куда-то неудержимо стремится, куда-то порывается убежать...
Моя последняя повесть называлась "Побег". Я начала писать ее, кажется, за полгода до ареста. Еще до рождения Филиппа, моего старшего внука. Его приход в этот мир на некоторое время остановил работу над "Побегом". Помнится, я писала в коротких промежутках между его кормлением и прогулками. Зоя недомогала, и я взялась заменить ее. Я привязалась к этому крошечному существу, восхищаясь каждым его проявлением. Он был послан нам Богом перед катастрофой, изменившей мою жизнь и жизнь моих близких. Урывками, положив бумаги на стол, где мы его пеленали, я пыталась продолжить "Побег", записывая по 2-3 фразы... Рукопись забрали на обыске, когда пришли за мной. Я недолго жалела о ней, хотя эта вещь должна была вместить новое содержание, иной комплекс идей, чем те, которые владели мной при создании моей первой повести "Благовест", повести "Безумный старик", романа "Начало" и "Рассказа о погребении (Крест для прокурора)".
Эти вещи были попыткой вписать христианство как новое сознание, как поиски иного бытия в "контекст мира", навязывающего свой образ мыслей и образ действий, диаметрально противоположные евангельскому сознанию. Эти два сознания сосуществовать не могут: не можете служить двум господам, говорит Господь.
Человек узнал о Христе, будучи погруженным в мир, который Его не принимает. И теперь он, сжигаемый жаждой веры и истины, мечется меж миром и Христом. И пытается разорвать порочный круг, но, не имея на это сил, решается соединить несоединимое, "ввести Христа" туда, куда, как я понимаю теперь, Его невозможно ввести.
Я пыталась в тех своих вещах (так же как и в первых своих "Заметках неофита", названных "Лестница страха", и цикле статей "Возвращение блудного сына") заявить о рождении нового сознания, сюжеты были вспомогательным средством для исповедания веры и проповеди веры. Органичным ли было это образование, не мне судить, сейчас у меня нет даже возможности прочесть это: все написанное "выброшено в пространство", мной не контролируемое, живо ли это или предано огню - я не знаю. Это отдано мной Богу, как и вся моя жизнь.
Я успела написать всего две-три главы, повторяю, что не жалею об их утрате. Наверное, потому, что я поняла следующее: тема была неисчерпаемой, и вряд ли я была готова к ее исполнению, а во-вторых, "идея побега" главная идея человеческой жизни, и если Бог даст силу и возможность, ее никогда не поздно осуществить. И здесь я хочу отвлечься и рассказать тебе о своем понимании воплощения в духовном творчестве идей и тем, владеющих душой и умом. Все чаще я возвращаюсь к мысли, что творчество делится на душевное и духовное при их взаимопроникновении. Мы знаем, что Апостол Павел отличает человека душевного и духовно-го. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может (I Кор. 2, 14-15). Далее в этом же Послании св. Апостол Павел вновь обращается к этому разделению: Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное... Так и написано: первый человек Адам стал душою живущею (Быт. 2, 7), а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное (1 Кор. 15, 42-46). Ты видишь, как св. Апостол Павел разворачивает эту мысль о непременном для воскресения преображении душевного тела в духовное? Тление, уничижение, немощь - вот определения душевного тела, душевности. Душевное подвержено смерти, оно преображается, приняв смерть. Духовное же умереть не может, оно рождается в смерти душевного. Сеется, значит, по-видимому, в этом контексте - хоронится, погребается. Основной признак душевности - чувственное восприятие окружающе-го мира, диктующее определенный статус пребывания в этом мире, участие в его жизни. Это эмоциональное восприятие всего видимого и невидимого. Духовное - это сверхчувственное восприятие сотворенного мира, созерцание сущностей, корней, проникновение в глубины вещей и явлений. В становлении этого восприятия, как говорят св. Отцы, существует как бы своеобраз-ная лестница. Переход от одной ступени к другой - ввысь - зависит от "выключения" страстей и чувств, желаний, вплоть до смерти, душевного тела - мертвости Господа Иисуса (II Кор. 4, 10). Это восхождение связано с непрестанной борьбой за мертвость, борьбой с дьявольской ратью, ибо они побеждают нас, воздействуя на душевное тело.
Духовное творчество неисчерпаемо, у него, по сути, нет границ, канонические границы отдельных жанров (например, церковной поэзии, иконографии и различных форм свидетельств) существуют лишь до тех пор, пока они не мешают свободе выражения духовного опыта, питаемого благодатной силой Бога. Эта сила всегда созидает новое, в отличие от душевной культуры, в лучших своих образцах свидетельствующей о новых приметах не раз уже описанных душевных состояний. Калейдоскоп новых примет, знаков, образов, новые варианты старых сюжетов.
Но возможно ли духовное творчество, если душевное тело еще не предано смерти? Думаю, что в христианстве, как ином бытии, всегда идет напряженный процесс умирания тленного, уничиженного, немощного. Воскресение грандиозная работа, завещанная человеку Богом, на нее ему и дана жизнь; время размерено Богом так, чтобы успеть сделать эту работу (при всех искушениях, отвлекающих от нее) или отказаться от неё наотрез. Поскольку этот процесс неостановим в христианстве, то духовное творчество столь же необходимо для воскресения, сколь воздух необходим для жизни тела. Несомненно, душевное не умирает само по себе, оно не может вдруг уйти, уступив место духовному. Сеется в тлении, уничижении, немощи, - говорит Апостол. Сеется в муках смертных. Распинается, возносится на крест мукой человеческой, согласной с волей Божественной, ради воскресения того, что неподвержено смерти. Это и есть христианство, закваска мира, соль земли. Христианство, которое не может исчезнуть, хотя оно и исчезло из глаз мира сего. Это - изменение ума, взошедшего на крест. Без такого изменения невозможно исполнение первых двух заповедей Спасителя о любви к Богу и любви к ближнему. Значит, невозможна и духовная деятельность, плодом которой становится и духовное творчест-во. Но только в духовном творчестве человек может реализовать дарованные ему свободу и любовь. Кто не собирает со Мной, тот расточает. Собирание Божественных идей в себе есть начало духовной жизни, начало творчества. Человек умирает для себя, чтобы жить с Богом, собирая с Ним самого себя, он отвечает на любовь Бога и своим ответом участвует в домострои-тельстве Бога. Это - умножение любви в мире через подвиг самособирания, а затем самоотре-чения в духовном творчестве. Конечно же, идеи, порождаемые Божественной любовью, не могут исчезнуть. И независимо от того, запечатлены они в вещественной форме или нет, они остаются в духовном "космосе идей".
Если Бога не было, зачем нужно было бы Его опровергать?! Разве опровергают то, чего нет? Разве нужно свидетельствующих о своей вере в Бога сажать в темницы, предварительно оклеветав их, если Бога нет?! Кому может нанести вред тот, кого нет? Но несуществующий мир, держава смерти неизбежно влечет тех, кто добровольно жительствует в ней, к небытию. К небытию всех. И тех, кто хочет жить в этом нереальном мире, и тех, кто задумал побег. Их надо во что бы то ни стало "вобрать", втянуть в этот вакуум... А если они захотят все же совершить этот побег, надо гнаться за ними по пятам, чтобы не упустить ни одного.
Вспомни, мой ангел, эту постоянно повторяющуюся ситуацию из библейской книги "Исход", открывающую главенствующие смыслы человеческой жизни.
Бог хочет вывести Свой народ, человечество, каждую душу из рабства, из нереального мира, избавив от господства того, кто поставлен властвовать над народом Божиим. "Кем поставлен? - наверное, спросишь ты. - Богом или тем, кто имеет державу смерти?!" Богом, думаю я, ибо и бесы не могут, как мы знаем из Евангелия, войти даже в свиней без Божьего повеления. Бог хочет, чтоб маленький, ничтожный человечек, "обложенный плотью" (я - червь, говорит о себе прославленный своей кротостью Псалмопевец), смог противостоять громаде Фараона, мощи его войск и грохоту его колесниц. Он должен совершить побег. Ему пришла пора покинуть державу смерти.
Каждая минута жизни в этом веке дана для побега из рабства. С тех пор, как Адам по своей воле уступил сатане, поверив его лжи, человечество - весь Адам - и каждый человек облекся во тьму, - пишет преп. Макарий Великий. "Враги обманом восхитили славу человека и облекли его стыдом. Похищен свет его, и обличен он во тьму. Убили душу его, рассыпали и разделили помыслы его, совлекли ум его с высоты, и человек-Израиль стал рабом истинного Фараона, и он поставил над человеком приставников дел и досмотрщиков лукавых духов, которые понуждают человека волею и неволею делать лукавые дела его, составлять брение и плинфы. Удалившие человека от небесного образа мыслей, низвели его к делам лукавым - веществен-ным, земным, бренным, к словам, помышлениям и рассуждениям суетным; потому что душа, ниспав с высоты своей, встретила человеконенавистное царство и жестоких князей, которые понуждают ее созидать им греховные грады порока" ("Добротолюбие", т. I, с. 161).
Однако уйти от Фараона не так-то легко. Речь идет не о тайном побеге. Фараон должен отпустить Божий народ, человека, человечество для служения Богу. Бог хочет, чтобы намерение совершить побег стало известно всем.
Фараону нужен народ Божий, он строит Фараону "грады порока". К тому же Фараон не хочет уступать ни в чем, не хочет он уступить и главное: власть над душами и мыслями.
Фараон всегда один и тот же. У него разные имена, он облачен в различные доспехи, т. е. в различные формы, зависимые от исторических, социальных, национальных и прочих временных сюжетов. Фараон - это сущность, но не форма. Сущность богоборческая и богохульная. Человек, позволивший мысленным силам создать в себе сущность Фараона, всегда ненавидит Бога и Его народ и всегда стремится властвовать над душами. Бог постоянно ожесточает сердце Фараона, чтоб более жгучей стала жажда покинуть его державу для тех, кто хочет войти в реальный мир, сотворенный Богом.
Бог ожесточает сердце Фараона, чтобы более жгучими становились скорби. Мир тотально порабощен князем мира сего. Порабощен им и сам Фараон, воспринявший от князя мира сего мысль о необходимости властвовать над народом Божиим. Бог ожесточает сердце Фараона, чтобы явить славу Свою, заставив Фараона уступить велению Бога. Он ожесточает сердце Фараона, потому что Фараон осужден. Ненависть гонителей есть свидетельство их обреченнос-ти. Ожесточение сердца - наказание Господне. Фараон осужден, и Бог не дает ему проявить милосердие.
Поэтому Фараон, вынужденный Богом отпустить народ, решает оставить себе детей, чтобы властвовать над их душами и мыслями и чтоб дети сооружали для него "греховные грады порока". Но Бог не позволяет и этого Фараону. Тогда он хочет забрать имущество, но и это ему не удается. Господня земля и что наполняет ее...
Фараон не отпускает по своей воле ни одного, не отпускает самого никчемного, не приносящего никакой пользы державе Фараона, а когда Бог принуждает его отпустить, гонится по пятам, надеясь, что кто-то вернется назад.
Бог ждет. Он идет впереди. Он указывает путь. А Фараон наступает на пятки.
Наконец Бог предает Фараона заслуженной участи. На его место воссядет другой...
Мы должны с тобой помнить, что Фараон свободен так же, как и мы, избирающие жизнь или смерть. Бог не нарушает свободы Фараона ни тогда, когда Фараон не хочет отпустить народ, ни тогда, когда, отпустив его, гонится за ним по пятам...
Зачем я вспоминаю все это? - наверное, спросишь ты.
Я должна выйти из этой болезни. Это тяжкая форма отравления. Отравления ложью. Исцелиться от этого сложно, порой кажется, что это невозможно. Эпидемия почти тотальна...
Ведь мало совершить побег, надо изменить сознание. Сорок лет водил Господь свой народ по пустыням, чтоб человек, совершивший побег, смог научиться жить в реальном мире. Многие так и не смогли. Они хотели вернуться к Фараону, в Египет, в рабство. Им легче было жить в державе смерти. И потому Господь сказал: они не войдут в Мой покой. Не войдут за неверие, - уточнил св. Апостол Павел.
Нам надо туда с тобой войти. Во что бы то ни стало. Пройдя через Чермное море, несмотря на погоню, блуждая по пустыням в поисках "обительного града", проехав через Усть-Кан и пройдя сквозь печи, в которых сжигают книги, зовущие к Свету...
Мы должны пройти сквозь эту тьму египетскую, как проходит свет, никого не проклиная, не уставая ждать посещения Божественной Любви, чтоб удержать Ее в себе и отдать другим.
Я буду надеяться на то, что ты поймешь меня. Я буду надеяться на нашу встречу. Я буду верить в то, что Бог твои печали преложит в радость. Я прошу твоих молитв. Храни тебя Христос.
Зоя
Усть-Кокса,
2 марта 1987 г.
* * *
Здравствуй, моя радость! У нас неожиданно выпал снег. Весна остановилась. Мы привыкли к таким перепадам. В этом есть свой смысл.
Перемены внешние и внутренние всегда воспринимаются нами как тяготы, но без них нет движения к завершению.
Этот мир завершается. Завершается со времен апостольских. Уже через несколько лет после смерти Спасителя, даровавшего возможность победить смерть, Апостолы свидетельствуют о близком конце мира. Они пишут о Церкви: образ мира сего переходит (I Кор. 7, 31); впрочем, близок всему конец (I Пет. 4, 7) и т. п. Века, прошедшие с тех пор, - мгновения. Ученики Христовы мыслят во времени, преодолевая время. Сколько веков Он оставил человечеству до завершения этого мира?
Движение к концу - всего лишь цепь перемен. Конец должен иметь начало. Начало созревает в цепи перемен. Оно вызревает в душах тех, кто принял и осознал сокрытое в этом веке начало будущего века.
Ты засыпала меня вопросами. Я рада. Но смогу ли я ответить на них? Вряд ли. Ты получишь на них ответ непременно, если ответ будет тебе необходим. Независимо оттого, смогу ли я ответить тебе.
Думая над твоими вопрошаниями, я вспомнила, как на усть-канской площади капитан милиции спросил меня: "Как это с вами случилось?"
Этот разговор произошел через несколько месяцев после того, как меня привезли в Усть-Кан. По-видимому, Усть-Кан уже привык ко мне и к моему одиночеству. И хотя люди, живущие в суровых условиях усть-канской пустыни, куда менее общительны, чем горожане, они все же иногда заговаривали со мной. Чаще всего их побуждало к тому любопытство. Вот и капитан милиции смотрел на меня с нескрываемым любопытством: "Вы православная? Не может быть!"
В Усть-Кане давно уже нет храма. Иначе меня бы не привезли сюда.
"Зачем эта дорога, если она не ведет к храму?" - так кончается фильм "Покаяние", который я недавно увидела. В фильме не было ответа на этот вопрос, но в самом вопросе уже таился ответ на него. "Как это с вами случилось?" - спросил капитан. "Как это с вами случилось?" - спросил конвоир на этапе. "Как это с вами случилось?" - спрашивали меня в камерах и на этапах. Охранники и заключенные. Разве сейчас еще веруют в Бога?
"Миром правит не Бог, а сатана", - сказал мне в "воронке" парень, которого вместе с другими везли в лагерь строгого режима.
Я задохнулась. Я не знала, что ему сказать. Вести богословский спор в "воронке" не было возможности. Да и что могут дать богословские трактовки этому парню? "Мы - бандиты, мамаша", - сказал мне парень. У него не было никакого любопытства ко мне. И никакой хитрости. Он не поверил мне, он говорил со мной почти так же, как следователь на первых допросах.
"Как же это с вами случилось?", "Любопытно!", "Бога - нет", "Миром правит сатана", "За веру не сажают, у нас попы разрешены", "Молились бы себе тихонько, и никто бы вас не посадил" и т. д. и т. п.
Это любопытство свидетельствовало об исчезновении христианства.
Об исчезновении христианства свидетельствовали газеты, журналы, кино, телевизор. А об исчезнувшем христианстве свидетельствовала культура. Но более всего об этом свидетельство-вали мы сами, те, кто считал себя христианами. Свидетельствовали тем, что не замечали исчезновения того, что исчезнуть не может.
Сразу объясню тебе, что это мое личное переживание. Оно отнюдь не универсально и может быть только личным ощущением, я его нашла в себе. Когда я обрела начатки веры, я думала иначе, я была убеждена, что начинается расцвет христианства, что вот-вот вся Россия и вслед за ней весь мир придут ко Христу. Моя душа жаждала этого расцвета, и я считала, что эта жажда присуща всему человеческому роду. Я писала, говорила, гневалась на тех, кто не понимал моей жажды, кто сомневался в том, что возможен этот желанный расцвет...
Я не слушала возражений. Христианство не могло исчезнуть, оно могло только процвести. В моих упованиях я возлагала особую надежду на культуру, она должна была наконец сбросить с себя лживые одежды, напяленные для прельщения ее красотами, она должна наконец отказаться от лукавства, от двоедушия, от обслуживания человека, ищущего в ней расцвета ума и наслаждений для чувств, подобных наслаждениям острыми яствами и тающими во рту пирожными.
Я потратила на эти споры с культурой и ее горячими защитниками немало сил. Я заблужда-лась в своих упованиях. Культура пережила саму себя, она бессильна не потому, что не хочет вернуться к своим истокам, к культу, к утверждению подлинных начал и смыслов жизни. Она бессильна потому, что не может вернуться. Она утратила язык. Утратила Слово. И создала подмены свой язык.
Об исчезнувшем языке свидетельствует только тоска по смыслам бытия, тоска по тайне, по смыслам вещей, чувств, явлений... Тоска по Слову так сокрыта, так упрятана, так засимволизи-рована, что ее не поймешь, она словно бы мост куда-то, куда нет входа... Куда же? К исчезнув-шему христианству, обещавшему Вечность? К мечте о нем? К надежде? Но разве сама тоска по смыслам не есть указание на то, что смыслы исчезли? Разве можно на языке, заменившем смыслы, говорить о смыслах?
Как это с вами случилось? Как случилось, что, напитавшись тоской по вечным смыслам, человек пошел по тонким, хрупким мосткам, вот-вот готовым треснуть под его ногами, по ним можно было пройти только один раз, не оглядываясь. Христианство исчезло, но не исчез Христос. Вот так это и случилось. Пойди объясни капитану милиции, что это значит...
Можно подумать, что исчезновение христианства связано с историческими или политичес-кими сюжетами. Бога объявили вне закона, а веру в Него пережитком сначала одного, потом другого, третьего и т. д. Для того чтобы "пережиток" не доставлял особых хлопот, составили реестр того, что ему позволялось иметь. Вера в Бога заменилась "верой в ничто". Верой в сны, в опасность черных кошек, перебегающих дорогу, в приметы, гадания, суеверия, верчение блюдца. Человеку любым способом нужно насытить жажду тайны. Мифы позволялись, сказки остались, крашеные яйца даже поощрялись, устные рассказы о чудесах высмеивались.
"Как это с вами случилось?" - спросил следователь на первом допросе. Может быть, он поставил перед собой задачу разгадать загадку. Он был уверен, что разгадать ее ничего не стоит. Он перечислил заготовленные причины. Неутоленное честолюбие? Корысть? Личное и общественное поражение? "Дела" не было, и разгадка могла быть выигрышем.
Христианство исчезло. В том виде, в каком оно обнаруживало себя, исполнение заповедей Христа оказывалось необязательным, все заботы адептов советского христианства сводились к тому, чтобы скрыть Христову Истину и избежать креста. И заповеди становились анахронизмом. Поэтому вопросы были законны. В регламенте и реестре исчезнувшего христианства не было таких пунктов, как возможность духовного творчества, выражающегося в проповеди веры. Вопросы были законны. Но на них не было ответа.
Христианство исчезло не потому, что оно было кем-то регламентировано, не потому, что Бог был объявлен вне закона, а вера - пережитком.
Все было наоборот, в христианстве все парадоксально с точки зрения мира. Вера в Бога заменена верой в ничто, потому что исчезло христианство. Бог был объявлен вне закона, потому что исчезло христианство. Никакие исторические и социальные причины, никакие политические системы не могут побудить христианство к исчезновению. Оно неподвластно мирской власти, так как мирская власть, как все, что есть в этом мире, - от Бога. Нет власти не от Бога - это, пожалуй, единственная цитата из Нового Завета, которую не опровергает мирская власть, не признающая Бога. Вслед за этим утверждением есть указание на то, что начальствующий - Божий слуга, и потому следует быть покорным властям, поставленным служить Богу. Но это указание мирской властью не признается, власть есть власть и ничьей слугой быть не может. Даже если власть дана от Бога...
И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем (Отк. 13, 7). Власть дана многоголовому зверю, на головах которого написаны имена богохульные. В этой главе Откровения св. Иоанн Богослов дает описание зверя, борющегося с христианством во все века существования мира. Ему дана власть - нет власти не от Бога - победить святых и покорить человечество. Все? Нет, только тех, чьи имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира (Отк. 13, 8).
Нам открываются смысл и назначение земных властителей, на главах которых начертаны имена богохульные, нам открываются страшные судьбы человечества.
Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых (Отк. 13, 10).
Зверь уступает место зверю. Согласно идее преемственности многоголовой власти, данной от Бога. По-видимому, речь идет о духовной преемственности власти зверя, о верности одним и тем же принципам. Для того чтобы они были усвоены всем человечеством, зверю дается власть обольщать живущих на земле (13, 14). Они должны поклоняться образу зверя. Поклонение - это не только признание власти, это еще и духовное приобщение к власти. Поэтому требуется поклонение имени зверя, или числу имени его, ибо это число человеческое шестьсот шестьдесят шесть ( см.: Отк. 13 ,16-18). Зверь имеет число человеческое. Это человекозверь. Его тайна сокрыта в числах. И открыта в приметах. Цифры - знаки этого мира, знаки человеческие, форма, облекающая, укрывающая до поры до времени сущность зверя. 666 - три шестерки - безликая форма. Форма может быть произвольна, сущность же, увиденная св. Иоанном Богословом, неизменна. Она не принадлежит никакому времени и никакому имени. Ей дана или не дана власть победить всех живущих на земле. И убивать всякого, к т о не будет поклоняться образу зверя. Ей дана или не дана власть победить святых...
Возможно ли рассмотреть в этой трагедии человечества частные приметы ее? Ущербность веры, возникающую от навязанных убеждений в незаконности Бога, Его "вторичности" в жизни этого мира, Его гонимости, Его якобы подчиненности властям мира сего? Возможно ли рассмотреть в этой трагедии человечества причины исчезновения христианства, типы сознания, бегущего от веры, как от самоубийства, и ищущего веры как единственной надежды на спасение? Кто-то записан в книге Агнца, закланного от создания мира...
Богом дана власть зверю вести войну со святыми и победить их. Победить для того, чтобы быть самому побежденным, быть ввергнутым в озеро огненное. Зверю дана власть победить тех, чьи имена не написаны в книге жизни. Кто они? Кто эти святые? Те, кто изменил Агнцу. Может быть, это мы, называющие себя христианами и свидетельствующие своими жизнями об исчезновении христианства?
Может быть, это те, кто дал начертать на своем челе и на правой руке имя зверя. Зверю дана власть победить не всех. Но он хочет превысить данную ему от Бога власть. И потому второй зверь пользуется не только пленом и мечом. Он прельщает и обольщает. Ему дана более страшная преемственность тем, что он может вложить дух в образ зверя. Значит, св. Иоанн увидел, как зверь покоряет себе не только плоть, не только душевные силы, но и ум. Может быть, поэтому печать зверя кладется на чело и на правую руку. На мысль и на действие. Значит, зверь лишен только власти действовать на дух человеческий, на образ Божий в человеке, все остальное отдано ему. Ему дано прельщать и обольщать. Обольщать новым христианством взамен исчезнувшего. Но, видимо, только тех, кто не записан в книге жизни, кто изменил Агнцу.
Что ты думаешь об этом? Напиши. Конечно же, я не могла ответить на твои вопросы. Так, как мне хотелось бы. Это очень сложно. И очень больно. За цифрами скрывается тайна антихри-ста. Тайны открываются смиренным, говорит Дух Святый. Господь сказал: Не бойся, малое стадо. Отец благоволил вам дать Царство. Малое стадо. Это сколько? Двое, трое, собранных во имя Его? Почему так мало? Но разве число что-нибудь значит? А три шестерки, похожие друг на друга, - это много или мало? Может быть, это и есть ничто? Во всяком случае, это не больше, чем двое или трое, собранные во имя Его, ведь Господь один победил весь мир. Да сохранит Он тебя в любви к Нему. Молись Ему обо мне. Обнимаю тебя.
Зоя
Усть-Кокса
12 марта 87 г.
* * *
Здравствуй, мой милый друг! Твое письмо обрадовало меня. Что-то зреет во мне, - пишешь ты, но что, пока не сознаю...
Наверное, зреют начала будущих жизней. Мне часто думается, что я прожила несколько жизней. Две из них явно обозначены. До крещения и после. Но в этих двух жизнях вместилось еще несколько. Говорят, телесный состав человека меняется через какие-то временные циклы, что-то исчезает, что-то создается заново. Что же происходит с душой? Ее жизнь стремительна, так несутся вешние воды в горных реках. Но состав этих вод подвержен ли изменениям? Тайна души раскрывается только отчасти и только тогда, когда ум может прозреть перемены в ней... Мы только чувствуем, что она куда-то неудержимо стремится, куда-то порывается убежать...
Моя последняя повесть называлась "Побег". Я начала писать ее, кажется, за полгода до ареста. Еще до рождения Филиппа, моего старшего внука. Его приход в этот мир на некоторое время остановил работу над "Побегом". Помнится, я писала в коротких промежутках между его кормлением и прогулками. Зоя недомогала, и я взялась заменить ее. Я привязалась к этому крошечному существу, восхищаясь каждым его проявлением. Он был послан нам Богом перед катастрофой, изменившей мою жизнь и жизнь моих близких. Урывками, положив бумаги на стол, где мы его пеленали, я пыталась продолжить "Побег", записывая по 2-3 фразы... Рукопись забрали на обыске, когда пришли за мной. Я недолго жалела о ней, хотя эта вещь должна была вместить новое содержание, иной комплекс идей, чем те, которые владели мной при создании моей первой повести "Благовест", повести "Безумный старик", романа "Начало" и "Рассказа о погребении (Крест для прокурора)".
Эти вещи были попыткой вписать христианство как новое сознание, как поиски иного бытия в "контекст мира", навязывающего свой образ мыслей и образ действий, диаметрально противоположные евангельскому сознанию. Эти два сознания сосуществовать не могут: не можете служить двум господам, говорит Господь.
Человек узнал о Христе, будучи погруженным в мир, который Его не принимает. И теперь он, сжигаемый жаждой веры и истины, мечется меж миром и Христом. И пытается разорвать порочный круг, но, не имея на это сил, решается соединить несоединимое, "ввести Христа" туда, куда, как я понимаю теперь, Его невозможно ввести.
Я пыталась в тех своих вещах (так же как и в первых своих "Заметках неофита", названных "Лестница страха", и цикле статей "Возвращение блудного сына") заявить о рождении нового сознания, сюжеты были вспомогательным средством для исповедания веры и проповеди веры. Органичным ли было это образование, не мне судить, сейчас у меня нет даже возможности прочесть это: все написанное "выброшено в пространство", мной не контролируемое, живо ли это или предано огню - я не знаю. Это отдано мной Богу, как и вся моя жизнь.
Я успела написать всего две-три главы, повторяю, что не жалею об их утрате. Наверное, потому, что я поняла следующее: тема была неисчерпаемой, и вряд ли я была готова к ее исполнению, а во-вторых, "идея побега" главная идея человеческой жизни, и если Бог даст силу и возможность, ее никогда не поздно осуществить. И здесь я хочу отвлечься и рассказать тебе о своем понимании воплощения в духовном творчестве идей и тем, владеющих душой и умом. Все чаще я возвращаюсь к мысли, что творчество делится на душевное и духовное при их взаимопроникновении. Мы знаем, что Апостол Павел отличает человека душевного и духовно-го. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может (I Кор. 2, 14-15). Далее в этом же Послании св. Апостол Павел вновь обращается к этому разделению: Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное... Так и написано: первый человек Адам стал душою живущею (Быт. 2, 7), а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное (1 Кор. 15, 42-46). Ты видишь, как св. Апостол Павел разворачивает эту мысль о непременном для воскресения преображении душевного тела в духовное? Тление, уничижение, немощь - вот определения душевного тела, душевности. Душевное подвержено смерти, оно преображается, приняв смерть. Духовное же умереть не может, оно рождается в смерти душевного. Сеется, значит, по-видимому, в этом контексте - хоронится, погребается. Основной признак душевности - чувственное восприятие окружающе-го мира, диктующее определенный статус пребывания в этом мире, участие в его жизни. Это эмоциональное восприятие всего видимого и невидимого. Духовное - это сверхчувственное восприятие сотворенного мира, созерцание сущностей, корней, проникновение в глубины вещей и явлений. В становлении этого восприятия, как говорят св. Отцы, существует как бы своеобраз-ная лестница. Переход от одной ступени к другой - ввысь - зависит от "выключения" страстей и чувств, желаний, вплоть до смерти, душевного тела - мертвости Господа Иисуса (II Кор. 4, 10). Это восхождение связано с непрестанной борьбой за мертвость, борьбой с дьявольской ратью, ибо они побеждают нас, воздействуя на душевное тело.
Духовное творчество неисчерпаемо, у него, по сути, нет границ, канонические границы отдельных жанров (например, церковной поэзии, иконографии и различных форм свидетельств) существуют лишь до тех пор, пока они не мешают свободе выражения духовного опыта, питаемого благодатной силой Бога. Эта сила всегда созидает новое, в отличие от душевной культуры, в лучших своих образцах свидетельствующей о новых приметах не раз уже описанных душевных состояний. Калейдоскоп новых примет, знаков, образов, новые варианты старых сюжетов.
Но возможно ли духовное творчество, если душевное тело еще не предано смерти? Думаю, что в христианстве, как ином бытии, всегда идет напряженный процесс умирания тленного, уничиженного, немощного. Воскресение грандиозная работа, завещанная человеку Богом, на нее ему и дана жизнь; время размерено Богом так, чтобы успеть сделать эту работу (при всех искушениях, отвлекающих от нее) или отказаться от неё наотрез. Поскольку этот процесс неостановим в христианстве, то духовное творчество столь же необходимо для воскресения, сколь воздух необходим для жизни тела. Несомненно, душевное не умирает само по себе, оно не может вдруг уйти, уступив место духовному. Сеется в тлении, уничижении, немощи, - говорит Апостол. Сеется в муках смертных. Распинается, возносится на крест мукой человеческой, согласной с волей Божественной, ради воскресения того, что неподвержено смерти. Это и есть христианство, закваска мира, соль земли. Христианство, которое не может исчезнуть, хотя оно и исчезло из глаз мира сего. Это - изменение ума, взошедшего на крест. Без такого изменения невозможно исполнение первых двух заповедей Спасителя о любви к Богу и любви к ближнему. Значит, невозможна и духовная деятельность, плодом которой становится и духовное творчест-во. Но только в духовном творчестве человек может реализовать дарованные ему свободу и любовь. Кто не собирает со Мной, тот расточает. Собирание Божественных идей в себе есть начало духовной жизни, начало творчества. Человек умирает для себя, чтобы жить с Богом, собирая с Ним самого себя, он отвечает на любовь Бога и своим ответом участвует в домострои-тельстве Бога. Это - умножение любви в мире через подвиг самособирания, а затем самоотре-чения в духовном творчестве. Конечно же, идеи, порождаемые Божественной любовью, не могут исчезнуть. И независимо от того, запечатлены они в вещественной форме или нет, они остаются в духовном "космосе идей".