Страница:
В конце концов, неизвестный корреспондент пригласил Боденшаца в Дрезден, обещая оплатить дорогу. Они встретились в Дрездене, и, хотя графиня была в священническом облачении, Боденшац сразу догадался, что имеет дело с женщиной.
Они стали видеться довольно часто, графиня принимала Боденшаца очень любезно и при встречах просила растолковать разные места из талмуда, древнееврейских книг и писаний ученых раввинов.
Козель хлопотала через отца своей невестки, графа Гольцендорфа, возглавлявшего в то время консисторию, чтобы Боденшаца назначили приходским священником в Столпен. Но из этого ничего не вышло, так как Боденшаца отозвал его господин князь Байрейт.
И вообще Боденшацу было не по душе то, что графиня неуважительно отзывается о христианской вере. Жена его тоже воспротивилась этому назначению, приревновав его к шестидесятилетней тогда Козель, которая, несмотря на возраст, сохранила былую красоту.
Второго апреля 1765 года на восемьдесят пятом году жизни графиня Козель скончалась в столпенском замке. По отзывам современников, она и мертвая сохранила черты той необычайной красоты, которой славилась при жизни.
Скончалась она тихо и тихо была похоронена пятого апреля в храме замка; на ее могиле нет ни надгробного камня, ни надписи, так что место, где она покоится, никому не известно.
У графини Козель было трое детей, которых король признал своими. Сын граф Фридрих Август Козель, родившийся в 1712 году, генерал кавалерии, начальник гвардии; у него в Силезии, под Зеленой Горой на Одере, было поместье Забоже, а замок назывался Козель. Он был женат на Гольцендорф и скончался в 1770 году, оставив сына, умершего бездетным.
Старшая дочь Августа Констанция была замужем за графом Фризеном и в приданое принесла ему Кенигсбрук; она скончалась в 1724 году. Муж младшей – Фредерики, родившейся в 1709 году, подскарбий Фридрих Христиан Мошинский умер в 1737 году; она пережила своего мужа почти на пятьдесят лет и во время могущества Брюля играла в Саксонии видную роль. Баснословных денег стоил ее небольшой дворец, называвшийся дворцом Мошинских, который совсем недавно снесли.
Такова судьба графини Козель; вынося над ней суд, надо помнить о времени в каком она жила, и об окружавших ее людях, и тогда придется признать, что это была натура исключительная, благородная и возвышенная. В атмосфере всеобщей развращенности, искушаемая тысячью соблазнов, она сумела сохранить свое человеческое достоинство, предпочтя унижению тюрьму и муку. Какие бы не плелись вокруг нее интриги, но о ней никто не мог сказать ничего дурного.
Ее любовь к Августу, который по-настоящему не любил ни одной женщины, не угасала ни на минуту, и при вести о его смерти вспыхнула с новой силой. И в увлечении несчастной женщины кабаллой проявился беспокойный, не терпящий праздности ум, стремящийся к разгадке высочайших тайн бытия, чтобы пролить свет на непостижимость человеческой судьбы. Надеемся, что в конце нашего повествования нет нужды убеждать читателей в правдивости описанных здесь событий. В своих исследованиях мы опирались на мемуары Хакстхаузена, Пелльница, Лоена и других.
Воображению почти нечего было делать при таком богатстве материала. Здесь отражена лишь одна сторона эпохи и царствования, наложивших свой отпечаток и на нашу историю, показана она как бы из Саксонии и извне. Роль Августа трудно назвать благовидной, однако такова она была на самом деле. При этом роман не мог, конечно, вместить всего обилия подробностей, имевших место в истории.
Правление двух королей из саксонской династии, как признавали наиболее трезвые умы, уже во времена Станислава Августа отразилось самым пагубным образом на нашей стране: испортились польские нравы, прежде почтенные семьи Белинских, Денгоф, Поцеев, Любомирских стали постыдно домогаться королевских милостей. Пришедшие с Августом в Польшу роскошь, страсть к развлечениям и пышным празднествам не исчезли вместе с саксонской династией. Вместо почтенных мужей на исторической арене появляются интриганы, авантюристы, любовь к родине подменяется своекорыстием, расцветает спекуляция, мотовство истощает страну. Великолепие и блеск саксонского двора оказывают магическое действие на слабые, склонные к подражанию умы. Все живут Regis ad exemplum, [31]распущенность, невиданная прежде в польских семьях, вошла в обычай, устои общества расшатались. Зрелище поистине печальное, тем более что со стороны оно кажется исполненным блеска и веселья. Не прошли даром и для самой Саксонии блеск и великолепие этих двух царствований, одно из которых было отмечено безудержным мотовством, другое – беспомощностью и неслыханной нерадивостью. Последователь Людовика XIV нанес своей стране смертельный удар. Саксонцы обычно объясняют упадок и разорение страны расходами, вызванными необходимостью вести войны, чтобы удержать при себе Речь Посполитую, однако даже беглый подсчет убеждает, что войны, сеймы, политические сделки, все, вместе взятые, траты на Польшу не стоили Августу столько, сколько празднества, фейерверки, парады и смотры войск, опера, балет, бриллианты и дворцы фавориток.
Расточительность была неслыханная, и еще до того как Брюль стал обирать Саксонию, Гоймы, Бейхлинги, Фюрстенберги вытянули из нее все что могли, лишив былого могущества. Для взаимных попреков ни у нас, ни у саксонцев нет оснований: обе страны пали жертвой прихотей Августа Сильного. Саксонии больше повезло, и она скорей окрепла и возродилась, нам же по многим причинам понадобилось для этого более длительное время.
Покинутый, пустующий столпенский замок являет собой живописные развалины. Услужливый привратник, продающий маленький путеводитель, охотно показывает еще довольно хорошо сохранившуюся башню св. Яна, покои графини Козель и ее садик.
Тихо здесь и безлюдно. Оригинальный вид замку придают огромные столпы из черного базальта. Они-то и послужили мишенью для Августа II, загубившего жизнь несчастной женщины. На кладбище и в храме у подножия горы напрасно искать могилу Козель, где она, никто не знает.
Они стали видеться довольно часто, графиня принимала Боденшаца очень любезно и при встречах просила растолковать разные места из талмуда, древнееврейских книг и писаний ученых раввинов.
Козель хлопотала через отца своей невестки, графа Гольцендорфа, возглавлявшего в то время консисторию, чтобы Боденшаца назначили приходским священником в Столпен. Но из этого ничего не вышло, так как Боденшаца отозвал его господин князь Байрейт.
И вообще Боденшацу было не по душе то, что графиня неуважительно отзывается о христианской вере. Жена его тоже воспротивилась этому назначению, приревновав его к шестидесятилетней тогда Козель, которая, несмотря на возраст, сохранила былую красоту.
Второго апреля 1765 года на восемьдесят пятом году жизни графиня Козель скончалась в столпенском замке. По отзывам современников, она и мертвая сохранила черты той необычайной красоты, которой славилась при жизни.
Скончалась она тихо и тихо была похоронена пятого апреля в храме замка; на ее могиле нет ни надгробного камня, ни надписи, так что место, где она покоится, никому не известно.
У графини Козель было трое детей, которых король признал своими. Сын граф Фридрих Август Козель, родившийся в 1712 году, генерал кавалерии, начальник гвардии; у него в Силезии, под Зеленой Горой на Одере, было поместье Забоже, а замок назывался Козель. Он был женат на Гольцендорф и скончался в 1770 году, оставив сына, умершего бездетным.
Старшая дочь Августа Констанция была замужем за графом Фризеном и в приданое принесла ему Кенигсбрук; она скончалась в 1724 году. Муж младшей – Фредерики, родившейся в 1709 году, подскарбий Фридрих Христиан Мошинский умер в 1737 году; она пережила своего мужа почти на пятьдесят лет и во время могущества Брюля играла в Саксонии видную роль. Баснословных денег стоил ее небольшой дворец, называвшийся дворцом Мошинских, который совсем недавно снесли.
Такова судьба графини Козель; вынося над ней суд, надо помнить о времени в каком она жила, и об окружавших ее людях, и тогда придется признать, что это была натура исключительная, благородная и возвышенная. В атмосфере всеобщей развращенности, искушаемая тысячью соблазнов, она сумела сохранить свое человеческое достоинство, предпочтя унижению тюрьму и муку. Какие бы не плелись вокруг нее интриги, но о ней никто не мог сказать ничего дурного.
Ее любовь к Августу, который по-настоящему не любил ни одной женщины, не угасала ни на минуту, и при вести о его смерти вспыхнула с новой силой. И в увлечении несчастной женщины кабаллой проявился беспокойный, не терпящий праздности ум, стремящийся к разгадке высочайших тайн бытия, чтобы пролить свет на непостижимость человеческой судьбы. Надеемся, что в конце нашего повествования нет нужды убеждать читателей в правдивости описанных здесь событий. В своих исследованиях мы опирались на мемуары Хакстхаузена, Пелльница, Лоена и других.
Воображению почти нечего было делать при таком богатстве материала. Здесь отражена лишь одна сторона эпохи и царствования, наложивших свой отпечаток и на нашу историю, показана она как бы из Саксонии и извне. Роль Августа трудно назвать благовидной, однако такова она была на самом деле. При этом роман не мог, конечно, вместить всего обилия подробностей, имевших место в истории.
Правление двух королей из саксонской династии, как признавали наиболее трезвые умы, уже во времена Станислава Августа отразилось самым пагубным образом на нашей стране: испортились польские нравы, прежде почтенные семьи Белинских, Денгоф, Поцеев, Любомирских стали постыдно домогаться королевских милостей. Пришедшие с Августом в Польшу роскошь, страсть к развлечениям и пышным празднествам не исчезли вместе с саксонской династией. Вместо почтенных мужей на исторической арене появляются интриганы, авантюристы, любовь к родине подменяется своекорыстием, расцветает спекуляция, мотовство истощает страну. Великолепие и блеск саксонского двора оказывают магическое действие на слабые, склонные к подражанию умы. Все живут Regis ad exemplum, [31]распущенность, невиданная прежде в польских семьях, вошла в обычай, устои общества расшатались. Зрелище поистине печальное, тем более что со стороны оно кажется исполненным блеска и веселья. Не прошли даром и для самой Саксонии блеск и великолепие этих двух царствований, одно из которых было отмечено безудержным мотовством, другое – беспомощностью и неслыханной нерадивостью. Последователь Людовика XIV нанес своей стране смертельный удар. Саксонцы обычно объясняют упадок и разорение страны расходами, вызванными необходимостью вести войны, чтобы удержать при себе Речь Посполитую, однако даже беглый подсчет убеждает, что войны, сеймы, политические сделки, все, вместе взятые, траты на Польшу не стоили Августу столько, сколько празднества, фейерверки, парады и смотры войск, опера, балет, бриллианты и дворцы фавориток.
Расточительность была неслыханная, и еще до того как Брюль стал обирать Саксонию, Гоймы, Бейхлинги, Фюрстенберги вытянули из нее все что могли, лишив былого могущества. Для взаимных попреков ни у нас, ни у саксонцев нет оснований: обе страны пали жертвой прихотей Августа Сильного. Саксонии больше повезло, и она скорей окрепла и возродилась, нам же по многим причинам понадобилось для этого более длительное время.
Покинутый, пустующий столпенский замок являет собой живописные развалины. Услужливый привратник, продающий маленький путеводитель, охотно показывает еще довольно хорошо сохранившуюся башню св. Яна, покои графини Козель и ее садик.
Тихо здесь и безлюдно. Оригинальный вид замку придают огромные столпы из черного базальта. Они-то и послужили мишенью для Августа II, загубившего жизнь несчастной женщины. На кладбище и в храме у подножия горы напрасно искать могилу Козель, где она, никто не знает.