Страница:
Прежде чем продолжать эту до мельчайших подробностей правдивую историю, мы должны дать читателю верный портрет нашей героини графини Анны Гойм.
Анна была круглой сиротой, одна-одинешенька на свете, замуж вышла по принуждению, во всяком случае, не по своему выбору. Жизнь с мужем вскоре стала невыносимой, страдания были ее уделом в первую пору молодости. Всякая другая на ее месте обрадовалась бы представившейся возможности обрести свободу, блестящее положение, быть может, и непрочное, но обеспечивающее впоследствии богатую и независимую жизнь или даже новый брак, который заставит забыть минутное заблуждение, но Анна была воспитана в строгих правилах, ее возмущало легкомыслие женщин, уступавших мимолетному увлечению государя. Анна не прочь была разойтись с мужем – ибо питала к нему лишь отвращение и ненависть, – но только в том случае, если они с Августом полюбят друг друга и союз их скреплен будет браком.
Вздумай Анна поделиться с кем-нибудь своими мыслями, ее подняли бы на смех. Навечно связать узами такого непостоянного человека, как Август, казалось всем чистым безумием. Анна же, памятуя об отношениях короля с королевой, считала это вполне возможным.
Август был красив, галантен, не удивительно, что после Гойма он произвел впечатление на Анну, блеск короны и величие делали его еще неотразимей, и Анна почувствовала к нему симпатию, сердце ее забилось. Она поверила в счастливый, но обязательно скрепленный клятвой брак с ним.
Оплетенная после бала сетью интриг, целью которых было сблизить ее с Августом, Анна думала, размышляла, взвешивала и, наконец, решила: «Лишь как жена могу я принадлежать ему». Упорство ее было продиктовано скорее рассудком, чем сердцем. Она набивала себе цену, твердо решив – пусть лучше рухнут ее планы, чем она станет игрушкой в руках интриганов.
Анна чувствовала свою силу, зеркало говорило о пленительной красоте ее молодости, по глазам короля она видела, какое произвела на него впечатление. И Анна решили добиться своего.
– Я ни за что так низко не паду! – говорила она сама себе. – Лучше остаться несчастной женой Гойма, чем сделаться возлюбленной Августа: или я буду его женой, или все будет по-прежнему.
В глубине души она уже примирилась с судьбой, речь шла только об условиях. Но никто вокруг не догадывался, что Анна уже готова порвать с мужем, все считали, что это дело будущего.
Молодая женщина предалась мечтам, а мечты в одиночестве опасные советчики. К стыду своему, Анна вынуждена была признать, что даже столь короткое пребывание при дворе оказало на нее пагубное влияние. Высокомерие и жажда власти пробуждались в ней и опутывали мало-помалу ее душу.
Когда наступил вечер, и пришла пора отправляться на ужин к графине Рейс, Анна с особой тщательностью обдумала свой туалет, оделась просто, но с большим вкусом и изяществом. Тогдашняя мода позволяла обнажить до плеч чудесной красоты руки, прелестный изгиб шеи, будто из мрамора высеченную грудь. Кожа ее не нуждалась ни в белилах, ни в румянах, она была свежа, как весна, щеки ее то вспыхивали пурпуром, то ослепляли белизной. Иссиня-черные, красиво уложенные косы еще больше оттеняли великолепный цвет лица, прозрачного и нежного, как атлас. Но все это было ничто по сравнению с глазами, полными огня и чарующей прелести. Эти обольстительные глаза могли довести человека до безумия. В них была какая-то необъяснимая, загадочная прелесть, тревожащая, как гибельный взгляд сказочного василиска.
Посмотревшись в зеркало, Анна удовлетворенно улыбнулась. Она была вся в черном, только отделка из пунцовых лент оживляла ее причудливый и необычный наряд. Золовка, заехавшая за ней, еще с порога вскрикнула от восхищения: Анна так прекрасна, так прекрасна, что она не удивится, если корона будет брошена к ее ногам.
– Ты намерена предстать перед королем в таком обворожительном наряде? И при этом еще смеешь утверждать, что предпочитаешь прозябать с моим братом в глуши?
– Что ж тут такого, – холодно ответила Анна, – какая женщина захочет казаться хуже, чем она есть?
– Однако ты большая искусница и в советах, как одеться, не нуждаешься. Ну, что ж, едем!
Гул восхищения приветствовал появление Анны у графини Рейс. Красота ее, ошеломившая всех на балу, сейчас была еще более ослепительной. Дамы, мнившие себя красавицами, почувствовали себя рядом с ней старыми и поблекшими. Ей было двадцать четыре года, но выглядела она на восемнадцать. Это была античная Диана с ее девичьей гордостью и суровостью лесного божества, избегавшего людских глаз.
Графиня Рейс была в восторге, – все как нельзя лучше отвечало ее планам. Анну тотчас окружили, чествуя уже как королеву и стараясь снискать ее благосклонность. Фюрстенберг, опередивший короля на несколько минут, остолбенел, увидев Анну Гойм.
– Я знаю короля, – сказал он, – эта женщина сделает с ним все что захочет, если и дальше будет упорствовать.
Анной руководил врожденный инстинкт, в советах она не нуждалась.
Немного погодя дверь кабинета бесшумно растворилась и вошел король. Еще с порога он искал глазами ту, ради которой пришел, а, увидев, покраснел, побледнел, растерялся и, позабыв о хозяйке дома, бросился к Анне, чтоб поздороваться с ней. На челе его не осталось и следа озабоченности, вызванной поражениями, неблагодарностью поляков, миллионными потерями, изменами и разочарованиями.
Анна ответила на приветствие издали чопорно и холодно, но наряд ее говорил сам за себя. Она хотела понравиться, это было ясно и вселяло надежду. Несмотря на впечатление, произведенное Анной, король, чтоб не нарушить ритуал учтивости по отношению к прекрасному полу, подсел к графине Рейс, которую не любил, и сказал ей несколько любезных слов, не спуская, однако, взгляда с Анны. Потом пошептался в сторонке с госпожой Гюльхен, улыбнулся графине Вицтум, учтиво приветствовал остальных, одарив всех без исключения милостивым взглядом. Во время этой церемонии у графини Вицтум было достаточно времени, чтобы взять невестку под руку и увести в кабинет под предлогом какого-то спешного и важного разговора. Это был стратегический маневр, чтобы обеспечить королю приятный tete-a-tete. [13]Как только король показался на пороге и завел с Анной разговор, графиня Вицтум незаметно отошла и вскоре ретировалась совсем. Дверь осталась, правда, растворенной, и приподнятая портьера позволяла находившимся в гостиной лицезреть особу государя, но никто не мог слышать, о чем они с Анной говорили. Август был сильно возбужден и, казалось, позабыл уже свои вчерашние опасения.
– Вы сегодня еще прекрасней и совсем не такая, как вчера. Да вы просто волшебница! – воскликнул король, не в состоянии сдержаться.
Анна Гойм поклонилась.
– Ваше величество, вы славитесь своей любезностью и вниманием к прекрасному полу, поэтому самым лестным вашим словам трудно поверить, – сказала Анна.
– Вы требуете от меня клятвы? Я готов поклясться всеми богами Олимпа. В жизни не видел женщины красивей, и поражен жестокостью судьбы, отдавшей такого ангела в руки моему несносному акцизному.
Анна невольно рассмеялась, и впервые из-под розовых губ показался ряд белых, как жемчуг, зубов. Улыбка эта сделала ее еще обольстительнее. Две крохотные ямочки, словно выцелованные, показались на розовых щеках и исчезли. Лицо, едва покрывшись кармином, стало постепенно бледнеть, а потом засияло, как бы освещенное внутренним огнем.
Король взглянул на ее руки, – он безумно любил целовать красивые руки, – и едва удержался, чтобы не прильнуть к ним губами. Это было чудо красоты. У короля начинала кружиться голова.
– Если бы я был тираном, – воскликнул он, – то не разрешил бы Гойму вернуться сюда, я ревную вас к этому Вулкану.
– Вулкан тоже ревнив, – возразила Анна.
– А разве Венера может любить его?
Она молчала, король долго ждал ответа.
– Кроме любви, есть еще и другие узы, связывающие, быть может, сильней, чем любовь, – узы долга и клятвы.
Король улыбнулся.
– Клятвы в любви?
– Нет, государь, в супружеской верности.
– Но есть браки святотатственные, – сказал Август, – и к ним я отношу такие, когда красота сочетается с чудовищным уродством. Боги в таких случаях прощают нарушение клятвы.
– Но гордость не позволяет преступить ее.
– Вы очень строги, сударыня.
– Даже больше, чем вы думаете, ваше величество.
– Вы пугаете меня, графиня!
– Вас, ваше величество? – улыбнулась она. – Но как это может вас касаться, что вам до моей строгости?
– Касается даже больше, чем вам кажется, – ответил в тон ей Август.
– Не понимаю, – прошептала Анна.
– Как? Неужели вы не видите, что покорили меня вчера с первого взгляда?
– Успех мой, – ответила Анна, – недолговечен, он до первой зари. Вы, ваше величество, и в этом подобны богам. Легко влюбляетесь и легко забываете…
– Нет, – с жаром воскликнул Август, – верьте мне, сударыня, это клевета. Разве я виноват, что не встретил ни разу в жизни женщину, чье сердце, ум, красота сумели бы привязать меня к себе навеки. Не я изменяю, а мне изменяют. С каждым днем с моих богинь спадает завеса, очарование тускнеет, чудо становится обыденным, ангел теряет крылья, а любовь сменяют кокетство и холод. Разве я в этом виноват? Поверьте мне, – продолжал Август, все более увлекаясь, – я ищу ту, кому мог бы принадлежать всю жизнь, кому мог бы остаться верным навеки, найди я такое сердце, такую женщину, я не расстался бы с ней никогда.
– Трудно поверить, – прошептала Анна, – еще трудней представить себе совершенство, которое было бы достойно любви вашего королевского величества.
– Верьте мне, сударыня, – прервал ее Август, – такое совершенство сейчас у меня перед глазами.
– Наступит белый день, и я, увы, покажусь вам другой, да и благосклонность ваша не может вскружить мою бедную голову, я считаю себя недостойной ее.
– Вы восхитительны! – воскликнул Август, беря ее за руку.
Анна хотела вырвать руку, но этикет не позволял этого: король так долго ласкал и целовал ее белую ручку, что, в конце концов, сохраняя должную почтительность к его королевскому величеству, Анна, сгорая от стыда, как бы кто в гостиной не заметил этой вольности, осторожно выдернула ее.
Август встал взволнованный.
– Я не в силах отойти от вас, – сказал он, – придется, видно, на помощь моей любви, которая, как я вижу, оставила вас равнодушной, призвать свою королевскую власть. Не вздумайте уезжать из города, я арестую вас. Что касается Гойма, то лишь ваше вмешательство может смягчить его участь. Сейчас мне хотелось бы… – Он не кончил. Анна и не думала вступаться за Гойма.
Беседа продолжалась бы еще долго – так Август был увлечен ею, если бы графиня Рейс, поторопившаяся почему-то с ужином, не вошла пригласить короля к столу. Тот подал руку Анне. Это был, собственно, не ужин, а легкая трапеза, состоявшая на итальянский манер из сластей, фруктов и вина. Король первую рюмку поднял за здоровье жены министра. Фюрстенберг усиленно наблюдал за ним.
– Тешен погибла, – прошептал он на ухо графине Вицтум.
– Мой брат тоже, – шепнула ему в ответ эта достойная дама, – если только хватит у моей невестки ума…
– Боюсь, ума у нее даже с избытком, – сказал Фюрстенберг, – взгляните, как она холодна, как владеет собой. Королю, несмотря на все старания, не удалось, по-моему, даже слегка вскружить ей голову, а сам он уже без ума от нее.
Во время трапезы разрешалось вставать, не дожидаясь конца ее, и все понемногу разбрелись кто куда. Август же пытался разговорами задержать Анну. Она была веселой, непринужденной, и Фюрстенберг и король видели, что она вполне владеет собой, что блистательный успех не опьянил ее. Первый раз в жизни Август встретил женщину, не уступившую сразу его домоганиям, и не стремившуюся, казалось, извлечь из них выгоду. Это задело его самолюбие. Хладнокровие и ледяное спокойствие Анны начинали злить короля, но в то же время разжигали страсть. Вначале король предполагал завязать с Анной короткую интрижку, которая не вытеснила бы из его сердца княгини Тешен, сейчас он понял, что эта красивая женщина доставит ему гораздо больше хлопот, чем он предполагал.
Анна смеялась, шутила, была очень весела; она, как видно, всячески старалась поймать короля в свои сети, но сама делалась все холодней, смелей и неприступней. Если королю всегда удавалось быстро и успешно подвигаться к цели, то сейчас, и он сознавал это, цель отдалялась от него.
В конце беседы, когда король, не скрывая страсти, настойчиво стал молить прекрасную даму отвести ему уголок в ее сердце, Анна, совсем уже освоившись, ответила ему прямо, без уверток:
– Ваше величество, прошу прощения, но вы вынуждаете меня к неприятному признанию. Я одна из тех несчастных женщин, для которых гордость превыше всего. Если вы думаете, что, опьяненная вашим очарованием, силу которого признаю, я пренебрегу своим достоинством, поддамся минутному заблуждению и забуду о том, что ждет меня впереди, вы ошибаетесь, ваше величество. Анна Гойм не будет ничьей возлюбленной, даже короля. Сердце свое я отдам безраздельно, навеки, или вовсе не отдам.
Анна встала из-за стола и быстро направилась в гостиную.
Король с Фюрстенбергом постарались тут же незаметно ускользнуть, но графиня Рейс выбежала за ними на лестницу. Лицо Августа не выражало ни радости, ни надежды, он был мрачен и печален. Графиня догадалась, что разговор с Анной не привел ни к чему, и сделала вид, будто сочувствует Августу. На самом же деле она на Анну ничуть не гневалась; чем больше усилий придется приложить королю, чтобы добиться успеха, тем прочней будет их союз. Кратковременная любовная интрижка, которая не вытеснила бы из сердца короля княгиню Тешен, ее не устраивала; она надеялась с помощью Анны усилить свое влияние при дворе.
– Дорогая графиня, – шепнул король, уходя, – постарайтесь смягчить эту статую. Она прекрасна, как Венера, не отрицаю, но и сердце у нее из мрамора.
Графиня Рейс не успела ответить, король уже спускался по лестнице.
– Она восхитительна, – сказал Август своему наперснику Фюрстенбергу, – но в то же время и отталкивает, – холодна, как лед.
– Ваше величество, нужно время… У женщин бывает разный характер и разный темперамент, не всякая сдается сразу.
– Сдается! Она прямо заявила, что не признает любви без брачных уз.
– Но ведь всякая любовь начинается с клятвы верности до гроба…
– С ней это не так-то просто, – добавил Август, – Тешен была куда сговорчивей…
– Ваше величество, какое может быть сравнение…
– Да! Это так… Тешен с ней равнять нельзя. Пошлите Гойму приказ, чтобы он не смел возвращаться.
– Что же он там будет делать? – засмеялся князь.
– Пусть делает что хочет, пусть ссорится с дворянами, пусть соблазняет их жен, – прервал его король, – но главное – пусть соберет как можно больше денег, я чувствую, моя новая любовь дорого обойдется мне. Такой бриллиант должен быть оправлен в золото…
– Как, ваше величество, уже любовь?
– Безумная! Фюрстберг, делай что хочешь, Анна должна быть моей.
– А Урсула?
– Женись на ней.
– Благодарю.
– Жени на ней кого хочешь… Сделай все, что тебе вздумается. С этим покончено.
– Уже? – спросил князь с плохо скрываемой радостью.
– Порываю… порву… Гойма озолочу… тебя… ее…
– Но откуда мы возьмем столько золота?
– Об этом пусть думает Гойм, – ответил король, – напиши ему, пусть сам займется акцизным сбором, пусть следит, придумывает, ездит, взимает, только бы не возвращался…
– До тех пор, пока ему уже незачем будет возвращаться, – прошептал князь.
Король вздохнул, они вошли в замок, и Август тут же направился в свою опочивальню, грустный, погруженный в раздумье. Последняя кампания не так огорчила его, как сегодняшняя неудача.
Весь двор, весь город с лихорадочным любопытством следили, как развиваются события. Однако развязка, предвидеть которую было нетрудно, все затягивалась. Гойма через курьеров по-прежнему задерживали в провинции, не разрешая вернуться домой.
Графиня Рейс, графиня Вицтум и Фюрстенберг под благовидными предлогами устраивали королю свидания с прелестной Анной, всячески способствуя их сближению; Анна с каждым днем становилась все смелей и благосклонней, но Август с вечера у графини Рейс не подвинулся ни на шаг к цели, Анна Гойм стояла на своем, не шла ни на какие уступки, и ее выдержка, хладнокровие, умение владеть собой начинали уже всех беспокоить. Опасались, как бы король не передумал, не отступился от нее, как бы кто не воспользовался проволочкой, чтобы уговорить Августа остановить выбор на ком-нибудь другом. Графиня Гойм, сколько бы ее ни спрашивали, отвечала все с тем же невозмутимым спокойствием, что она может стать лишь женой короля, но не возлюбленной. Она требовала если не женитьбы, ибо на пути стояла королева Кристина Эбергардина, то торжественной клятвы сочетаться с ней браком, если король овдовеет. Условие было странное, необычное. В другие времена, при другом дворе люди не столь легкомысленные отнеслись бы к нему, как к дикой блажи, но Август, когда Фюрстенберг доложил ему об этом условии, не вымолвил ни слова.
– Признаюсь, – сказал он немного погодя, – это затянувшееся ухаживание мне порядком надоело, надо покончить с ним раз и навсегда.
– Порвать? – спросил князь.
– Посмотрим, – коротко ответил Август.
Больше ничего даже самый близкий его наперсник не мог у него выведать.
В тот же день Август приказал принести из казны сто тысяч талеров золотом. Мешок был тяжеленный, его с трудом притащили двое сильных крепких мужчин. Когда мешок опустили на пол, король ухватил его за оба конца и поднял без всякого усилия. Это была проба. При этом король был так мрачен, что даже Фюрстенберг не решился спросить у него, для чего ему понадобились такие сокровища. Накануне Август виделся с Анной в Бажантарни, куда приятельницы повезли ее на прогулку. Он долго гулял с ней, беседовал, был чрезвычайно нежен, но Анна оставалась все такой же холодной, и уехал он оттуда, как уверяла графиня Вицтум, в небывалом, хотя и затаенном гневе.
Всем было ясно, что развязка близится. Король молчал. И почти ежедневно ездил к княгине Тешен. Она обливалась слезами, выслушивая донесения об Анне Гойм, и осушала глаза, увидев Августа. В такой неопределенности протекло несколько недель. Придворным они показались бесконечными, непонятно было, кому кланяться и воздавать почести, кому нести сплетни. Гойму вдруг не только разрешили, но повелели вернуться, ибо отсутствие его сказалось на казне, – в умении наполнять ее он не знал себе равных.
Вечером того дня, когда ждали возвращения министра, король со ста тысячами талеров в карете велел везти себя во дворец Гойма.
Надвигались сумерки, день стоял осенний, пасмурный. Графиня Гойм была дома одна, она ходила, задумавшись, по небольшой, незатейливо обставленной гостиной. У себя в доме Анна принимала только женщин, и потому очень удивилась, заслышав на лестнице мужские голоса. Каково же было ее изумление, когда дверь без всякого доклада растворилась, и в гостиную вошел король. Дверь сразу закрылась за ним. Испуганная его появлением, не предвещавшим ничего хорошего, Анна невольно отступила. На столике лежал заряженный пистолет – неразлучный спутник ее с первых дней пребывания в Дрездене, хотя все, кто видел его, смеялись над этим. Когда король вошел, Анна схватила пистолет и спрятала его под накидку. Она проделала это ловко и быстро, но от глаз короля ничего не укрылось.
– Никакая защита вам не понадобится, – сказал он, – тем более такая…
Анна, не в состоянии вымолвить ни слова, в упор смотрела на Августа.
– Выслушайте меня, сударыня, – сказал король, бросив на пол мешок с золотом с такой силой, что он лопнул, и дукаты со звоном разлетелись по паркету, – я могу осыпать вас золотом, званиями, титулами…
Тут он взял в руки две принесенные с собой подковы, разломал их и бросил на кучу золота.
– Но я могу, – добавил он, – тех, кто сопротивляется мне, сломать вот так, как я ломаю железо. Вам предоставляется выбор: золото или железо, любовь или война.
Анна стояла, безразлично глядя на кучу золота и куски железа.
– Ваше величество, – промолвила она, – я не боюсь смерти и не мечтаю о золоте. Вы можете сокрушить меня, как эти подковы, но воли моей вы не сломите. И золото ее не растопит. Почему вы не принесли мне единственное, чем можно меня покорить? Ваше сердце?
– Оно давно принадлежит вам! – воскликнул Август.
– Я этого не вижу и не чувствую, – продолжала все так же спокойно Анна, – любящее сердце не способно обесчестить ту, кого оно полюбило! Не скрою, король, я люблю вас и не в силах противиться этому чувству, но никогда не запятнаю его.
Король подбежал к ней и опустился на колени; Анна отступила в другой конец гостиной.
– Выслушайте меня, король.
– Приказывай.
– Анна Гойм не будет вашей, пока не почувствует себя достойной вашей любви…
– Итак, условия? Говори! Каковы твои условия?
– Письменное обещание жениться на мне.
Август, услышав это, умолк, опустил голову, нахмурил брови.
– Анна, – сказал он, – это опасное для тебя условие.
– Я не отступлюсь, жизнь отдам, но не отступлюсь. Этого требует моя честь. Я должна, хотя бы в мыслях и мечтах, быть вашей женой, или, прежде чем вы дотронетесь до меня, я лишу себя жизни.
Король отпрянул на шаг.
– Хорошо, – сказал он, – будь по-твоему.
Анна радостно вскрикнула.
– Все остальное пустяки, – промолвила она голосом, звенящим от счастья, – теперь надо развестись с Гоймом.
– Завтра же прикажу подписать развод в консистории, – поспешил успокоить ее король. – Чего еще ты хочешь?
– Больше ничего, – тихо сказала Анна, преклонив колени, – мне больше ничего не надо.
– А мне надо, – подхватил Август, заключая ее в объятия, но она тут же выскользнула из его рук.
– Ваше величество, – воскликнула Анна. – Я верю вашему королевскому слову, но не позволю дотронуться до себя, пока не порваны узы, которыми я связана: развод должен быть оглашен, обещание ваше скреплено подписью. Я – жена Гойма, я дала клятву быть ему верной и сдержу ее.
Август молча поцеловал ей руку.
– Как вам будет угодно. Я ваш раб, вы моя владычица! Сегодня приезжает Гойм, объяснитесь с ним. Завтра я прикажу приготовить для вас дворец; сто тысяч талеров в год и оба мои королевства у ваших ног, а с ними и я.
Анна, увидев короля коленопреклоненным, коснулась губами его лба и отошла.
– До завтра!
– Мне уйти? – спросил Август.
– До завтра. – Анна протянула ему руку.
Король покорно встал, молча поцеловал Анну и направился, вздыхая, к дверям. Груда золота осталась на паркете.
В ту же ночь граф Гойм вернулся домой и сразу же бросился к жене, но двери ее комнаты оказались запертыми; графиня спит, сказали ему, она не совсем здорова и не велела никого впускать.
Во время своей вынужденной отлучки граф все больше нервничал и беспокоился о жене. У него, конечно, были свои соглядатаи, доносившие ему о каждом шаге Анны, разумеется, доступном их глазу, и в их сообщениях о визитах и прогулках, в которых почти всегда принимала участие и его сестра графиня Вицтум, ничего порочащего жену не было. И все же Гойм чувствовал, что интриги плетутся, разрастаются, угрожая его супружеству. Но что предпримешь, кому пожалуешься? Главным действующим лицом был король, а короля Гойм боялся пуще всего, ибо отлично знал его. Мнимая доброта и мягкость короля не вводили Гойма в заблуждение. Ни на минуту не забывал он об участи своего благодетеля Бейхлинга. Единственной гарантией казался ему характер жены, ее гордость и забота о добром имени.
В Дрезден Гойм прибыл поздно вечером, в королевском замке еще пировали, но Гойма не тянуло туда. Он поехал домой и, найдя комнату жены запертой, отправился к себе отдохнуть после дороги.
Наутро Гойма обступили акцизные чиновники, потом король прислал за ним, и ему пришлось уехать, так и не повидавшись с женой.
Август встретил министра чрезвычайно ласково и приветливо, что было самым дурным признаком. Король даже упрекнул Гойма в долгом отсутствии, будто не он сам приложил к этому руку. Гойм с удивлением взглянул королю в глаза. Но ничего в них не увидел.
– У тебя недруги при дворе, – сказал вполголоса Август, похлопывая, министра по плечу, – вот они и стараются отдалить тебя от меня; но я могущественнее их и друг тебе, так что ты не беспокойся, я не дам тебя в обиду.
Гойм поблагодарил короля за милость. Август заговорил об акцизе и упомянул о нехватке денег в казне.
– Гойм, дорогой, ты должен любым способом добыть их, мне дозарезу нужны деньги, и очень много.
Было около полудня, когда Гойм после аудиенции, заставившей его о многом призадуматься, вернулся домой. Не успела закрыться за ним дверь кабинета, как другая дверь из зала растворилась, и Анна, вся в черном, блистая красотой, спокойная и серьезная, вошла, заперев за собой дверь на ключ. Гойм тут же подбежал к ней, но она холодно его отстранила.
– Я ждала вас, граф, – заговорила она спокойно и непринужденно, – хочу поблагодарить за все хорошее, что вы для меня сделали, и заверить, что никогда этого не забуду, и еще считаю своим долгом поставить вас в известность, что брак наш, не будучи основанным на взаимной симпатии, ни мне, ни вам счастья не сулит и потому должен быть расторгнут; несколько проведенных вместе тяжких лет не позволяют надеяться на лучшее будущее. Нам надо расстаться, граф. Вам известно, что я человек прямой и люблю действовать открыто. Его величество государь оказал мне честь объясниться в своем ко мне расположении, он достоин того, чтобы не быть отвергнутым. Я люблю короля, и решила повиноваться его воле. Но обманывать вас я не намерена и потому пришла просить о разводе, он спасет честь вашего имени. Иного выхода нет. Ежели вы добровольно согласитесь на развод, можете не сомневаться в моем хорошем к вам отношении, я постараюсь быть вам полезной; ежели вы вздумаете препятствовать и упорствовать, я своего решения не изменю, но вы тем самым заставите меня забыть о моей признательности и помнить лишь, что вы становитесь помехой моему счастью.
Анна была круглой сиротой, одна-одинешенька на свете, замуж вышла по принуждению, во всяком случае, не по своему выбору. Жизнь с мужем вскоре стала невыносимой, страдания были ее уделом в первую пору молодости. Всякая другая на ее месте обрадовалась бы представившейся возможности обрести свободу, блестящее положение, быть может, и непрочное, но обеспечивающее впоследствии богатую и независимую жизнь или даже новый брак, который заставит забыть минутное заблуждение, но Анна была воспитана в строгих правилах, ее возмущало легкомыслие женщин, уступавших мимолетному увлечению государя. Анна не прочь была разойтись с мужем – ибо питала к нему лишь отвращение и ненависть, – но только в том случае, если они с Августом полюбят друг друга и союз их скреплен будет браком.
Вздумай Анна поделиться с кем-нибудь своими мыслями, ее подняли бы на смех. Навечно связать узами такого непостоянного человека, как Август, казалось всем чистым безумием. Анна же, памятуя об отношениях короля с королевой, считала это вполне возможным.
Август был красив, галантен, не удивительно, что после Гойма он произвел впечатление на Анну, блеск короны и величие делали его еще неотразимей, и Анна почувствовала к нему симпатию, сердце ее забилось. Она поверила в счастливый, но обязательно скрепленный клятвой брак с ним.
Оплетенная после бала сетью интриг, целью которых было сблизить ее с Августом, Анна думала, размышляла, взвешивала и, наконец, решила: «Лишь как жена могу я принадлежать ему». Упорство ее было продиктовано скорее рассудком, чем сердцем. Она набивала себе цену, твердо решив – пусть лучше рухнут ее планы, чем она станет игрушкой в руках интриганов.
Анна чувствовала свою силу, зеркало говорило о пленительной красоте ее молодости, по глазам короля она видела, какое произвела на него впечатление. И Анна решили добиться своего.
– Я ни за что так низко не паду! – говорила она сама себе. – Лучше остаться несчастной женой Гойма, чем сделаться возлюбленной Августа: или я буду его женой, или все будет по-прежнему.
В глубине души она уже примирилась с судьбой, речь шла только об условиях. Но никто вокруг не догадывался, что Анна уже готова порвать с мужем, все считали, что это дело будущего.
Молодая женщина предалась мечтам, а мечты в одиночестве опасные советчики. К стыду своему, Анна вынуждена была признать, что даже столь короткое пребывание при дворе оказало на нее пагубное влияние. Высокомерие и жажда власти пробуждались в ней и опутывали мало-помалу ее душу.
Когда наступил вечер, и пришла пора отправляться на ужин к графине Рейс, Анна с особой тщательностью обдумала свой туалет, оделась просто, но с большим вкусом и изяществом. Тогдашняя мода позволяла обнажить до плеч чудесной красоты руки, прелестный изгиб шеи, будто из мрамора высеченную грудь. Кожа ее не нуждалась ни в белилах, ни в румянах, она была свежа, как весна, щеки ее то вспыхивали пурпуром, то ослепляли белизной. Иссиня-черные, красиво уложенные косы еще больше оттеняли великолепный цвет лица, прозрачного и нежного, как атлас. Но все это было ничто по сравнению с глазами, полными огня и чарующей прелести. Эти обольстительные глаза могли довести человека до безумия. В них была какая-то необъяснимая, загадочная прелесть, тревожащая, как гибельный взгляд сказочного василиска.
Посмотревшись в зеркало, Анна удовлетворенно улыбнулась. Она была вся в черном, только отделка из пунцовых лент оживляла ее причудливый и необычный наряд. Золовка, заехавшая за ней, еще с порога вскрикнула от восхищения: Анна так прекрасна, так прекрасна, что она не удивится, если корона будет брошена к ее ногам.
– Ты намерена предстать перед королем в таком обворожительном наряде? И при этом еще смеешь утверждать, что предпочитаешь прозябать с моим братом в глуши?
– Что ж тут такого, – холодно ответила Анна, – какая женщина захочет казаться хуже, чем она есть?
– Однако ты большая искусница и в советах, как одеться, не нуждаешься. Ну, что ж, едем!
Гул восхищения приветствовал появление Анны у графини Рейс. Красота ее, ошеломившая всех на балу, сейчас была еще более ослепительной. Дамы, мнившие себя красавицами, почувствовали себя рядом с ней старыми и поблекшими. Ей было двадцать четыре года, но выглядела она на восемнадцать. Это была античная Диана с ее девичьей гордостью и суровостью лесного божества, избегавшего людских глаз.
Графиня Рейс была в восторге, – все как нельзя лучше отвечало ее планам. Анну тотчас окружили, чествуя уже как королеву и стараясь снискать ее благосклонность. Фюрстенберг, опередивший короля на несколько минут, остолбенел, увидев Анну Гойм.
– Я знаю короля, – сказал он, – эта женщина сделает с ним все что захочет, если и дальше будет упорствовать.
Анной руководил врожденный инстинкт, в советах она не нуждалась.
Немного погодя дверь кабинета бесшумно растворилась и вошел король. Еще с порога он искал глазами ту, ради которой пришел, а, увидев, покраснел, побледнел, растерялся и, позабыв о хозяйке дома, бросился к Анне, чтоб поздороваться с ней. На челе его не осталось и следа озабоченности, вызванной поражениями, неблагодарностью поляков, миллионными потерями, изменами и разочарованиями.
Анна ответила на приветствие издали чопорно и холодно, но наряд ее говорил сам за себя. Она хотела понравиться, это было ясно и вселяло надежду. Несмотря на впечатление, произведенное Анной, король, чтоб не нарушить ритуал учтивости по отношению к прекрасному полу, подсел к графине Рейс, которую не любил, и сказал ей несколько любезных слов, не спуская, однако, взгляда с Анны. Потом пошептался в сторонке с госпожой Гюльхен, улыбнулся графине Вицтум, учтиво приветствовал остальных, одарив всех без исключения милостивым взглядом. Во время этой церемонии у графини Вицтум было достаточно времени, чтобы взять невестку под руку и увести в кабинет под предлогом какого-то спешного и важного разговора. Это был стратегический маневр, чтобы обеспечить королю приятный tete-a-tete. [13]Как только король показался на пороге и завел с Анной разговор, графиня Вицтум незаметно отошла и вскоре ретировалась совсем. Дверь осталась, правда, растворенной, и приподнятая портьера позволяла находившимся в гостиной лицезреть особу государя, но никто не мог слышать, о чем они с Анной говорили. Август был сильно возбужден и, казалось, позабыл уже свои вчерашние опасения.
– Вы сегодня еще прекрасней и совсем не такая, как вчера. Да вы просто волшебница! – воскликнул король, не в состоянии сдержаться.
Анна Гойм поклонилась.
– Ваше величество, вы славитесь своей любезностью и вниманием к прекрасному полу, поэтому самым лестным вашим словам трудно поверить, – сказала Анна.
– Вы требуете от меня клятвы? Я готов поклясться всеми богами Олимпа. В жизни не видел женщины красивей, и поражен жестокостью судьбы, отдавшей такого ангела в руки моему несносному акцизному.
Анна невольно рассмеялась, и впервые из-под розовых губ показался ряд белых, как жемчуг, зубов. Улыбка эта сделала ее еще обольстительнее. Две крохотные ямочки, словно выцелованные, показались на розовых щеках и исчезли. Лицо, едва покрывшись кармином, стало постепенно бледнеть, а потом засияло, как бы освещенное внутренним огнем.
Король взглянул на ее руки, – он безумно любил целовать красивые руки, – и едва удержался, чтобы не прильнуть к ним губами. Это было чудо красоты. У короля начинала кружиться голова.
– Если бы я был тираном, – воскликнул он, – то не разрешил бы Гойму вернуться сюда, я ревную вас к этому Вулкану.
– Вулкан тоже ревнив, – возразила Анна.
– А разве Венера может любить его?
Она молчала, король долго ждал ответа.
– Кроме любви, есть еще и другие узы, связывающие, быть может, сильней, чем любовь, – узы долга и клятвы.
Король улыбнулся.
– Клятвы в любви?
– Нет, государь, в супружеской верности.
– Но есть браки святотатственные, – сказал Август, – и к ним я отношу такие, когда красота сочетается с чудовищным уродством. Боги в таких случаях прощают нарушение клятвы.
– Но гордость не позволяет преступить ее.
– Вы очень строги, сударыня.
– Даже больше, чем вы думаете, ваше величество.
– Вы пугаете меня, графиня!
– Вас, ваше величество? – улыбнулась она. – Но как это может вас касаться, что вам до моей строгости?
– Касается даже больше, чем вам кажется, – ответил в тон ей Август.
– Не понимаю, – прошептала Анна.
– Как? Неужели вы не видите, что покорили меня вчера с первого взгляда?
– Успех мой, – ответила Анна, – недолговечен, он до первой зари. Вы, ваше величество, и в этом подобны богам. Легко влюбляетесь и легко забываете…
– Нет, – с жаром воскликнул Август, – верьте мне, сударыня, это клевета. Разве я виноват, что не встретил ни разу в жизни женщину, чье сердце, ум, красота сумели бы привязать меня к себе навеки. Не я изменяю, а мне изменяют. С каждым днем с моих богинь спадает завеса, очарование тускнеет, чудо становится обыденным, ангел теряет крылья, а любовь сменяют кокетство и холод. Разве я в этом виноват? Поверьте мне, – продолжал Август, все более увлекаясь, – я ищу ту, кому мог бы принадлежать всю жизнь, кому мог бы остаться верным навеки, найди я такое сердце, такую женщину, я не расстался бы с ней никогда.
– Трудно поверить, – прошептала Анна, – еще трудней представить себе совершенство, которое было бы достойно любви вашего королевского величества.
– Верьте мне, сударыня, – прервал ее Август, – такое совершенство сейчас у меня перед глазами.
– Наступит белый день, и я, увы, покажусь вам другой, да и благосклонность ваша не может вскружить мою бедную голову, я считаю себя недостойной ее.
– Вы восхитительны! – воскликнул Август, беря ее за руку.
Анна хотела вырвать руку, но этикет не позволял этого: король так долго ласкал и целовал ее белую ручку, что, в конце концов, сохраняя должную почтительность к его королевскому величеству, Анна, сгорая от стыда, как бы кто в гостиной не заметил этой вольности, осторожно выдернула ее.
Август встал взволнованный.
– Я не в силах отойти от вас, – сказал он, – придется, видно, на помощь моей любви, которая, как я вижу, оставила вас равнодушной, призвать свою королевскую власть. Не вздумайте уезжать из города, я арестую вас. Что касается Гойма, то лишь ваше вмешательство может смягчить его участь. Сейчас мне хотелось бы… – Он не кончил. Анна и не думала вступаться за Гойма.
Беседа продолжалась бы еще долго – так Август был увлечен ею, если бы графиня Рейс, поторопившаяся почему-то с ужином, не вошла пригласить короля к столу. Тот подал руку Анне. Это был, собственно, не ужин, а легкая трапеза, состоявшая на итальянский манер из сластей, фруктов и вина. Король первую рюмку поднял за здоровье жены министра. Фюрстенберг усиленно наблюдал за ним.
– Тешен погибла, – прошептал он на ухо графине Вицтум.
– Мой брат тоже, – шепнула ему в ответ эта достойная дама, – если только хватит у моей невестки ума…
– Боюсь, ума у нее даже с избытком, – сказал Фюрстенберг, – взгляните, как она холодна, как владеет собой. Королю, несмотря на все старания, не удалось, по-моему, даже слегка вскружить ей голову, а сам он уже без ума от нее.
Во время трапезы разрешалось вставать, не дожидаясь конца ее, и все понемногу разбрелись кто куда. Август же пытался разговорами задержать Анну. Она была веселой, непринужденной, и Фюрстенберг и король видели, что она вполне владеет собой, что блистательный успех не опьянил ее. Первый раз в жизни Август встретил женщину, не уступившую сразу его домоганиям, и не стремившуюся, казалось, извлечь из них выгоду. Это задело его самолюбие. Хладнокровие и ледяное спокойствие Анны начинали злить короля, но в то же время разжигали страсть. Вначале король предполагал завязать с Анной короткую интрижку, которая не вытеснила бы из его сердца княгини Тешен, сейчас он понял, что эта красивая женщина доставит ему гораздо больше хлопот, чем он предполагал.
Анна смеялась, шутила, была очень весела; она, как видно, всячески старалась поймать короля в свои сети, но сама делалась все холодней, смелей и неприступней. Если королю всегда удавалось быстро и успешно подвигаться к цели, то сейчас, и он сознавал это, цель отдалялась от него.
В конце беседы, когда король, не скрывая страсти, настойчиво стал молить прекрасную даму отвести ему уголок в ее сердце, Анна, совсем уже освоившись, ответила ему прямо, без уверток:
– Ваше величество, прошу прощения, но вы вынуждаете меня к неприятному признанию. Я одна из тех несчастных женщин, для которых гордость превыше всего. Если вы думаете, что, опьяненная вашим очарованием, силу которого признаю, я пренебрегу своим достоинством, поддамся минутному заблуждению и забуду о том, что ждет меня впереди, вы ошибаетесь, ваше величество. Анна Гойм не будет ничьей возлюбленной, даже короля. Сердце свое я отдам безраздельно, навеки, или вовсе не отдам.
Анна встала из-за стола и быстро направилась в гостиную.
Король с Фюрстенбергом постарались тут же незаметно ускользнуть, но графиня Рейс выбежала за ними на лестницу. Лицо Августа не выражало ни радости, ни надежды, он был мрачен и печален. Графиня догадалась, что разговор с Анной не привел ни к чему, и сделала вид, будто сочувствует Августу. На самом же деле она на Анну ничуть не гневалась; чем больше усилий придется приложить королю, чтобы добиться успеха, тем прочней будет их союз. Кратковременная любовная интрижка, которая не вытеснила бы из сердца короля княгиню Тешен, ее не устраивала; она надеялась с помощью Анны усилить свое влияние при дворе.
– Дорогая графиня, – шепнул король, уходя, – постарайтесь смягчить эту статую. Она прекрасна, как Венера, не отрицаю, но и сердце у нее из мрамора.
Графиня Рейс не успела ответить, король уже спускался по лестнице.
– Она восхитительна, – сказал Август своему наперснику Фюрстенбергу, – но в то же время и отталкивает, – холодна, как лед.
– Ваше величество, нужно время… У женщин бывает разный характер и разный темперамент, не всякая сдается сразу.
– Сдается! Она прямо заявила, что не признает любви без брачных уз.
– Но ведь всякая любовь начинается с клятвы верности до гроба…
– С ней это не так-то просто, – добавил Август, – Тешен была куда сговорчивей…
– Ваше величество, какое может быть сравнение…
– Да! Это так… Тешен с ней равнять нельзя. Пошлите Гойму приказ, чтобы он не смел возвращаться.
– Что же он там будет делать? – засмеялся князь.
– Пусть делает что хочет, пусть ссорится с дворянами, пусть соблазняет их жен, – прервал его король, – но главное – пусть соберет как можно больше денег, я чувствую, моя новая любовь дорого обойдется мне. Такой бриллиант должен быть оправлен в золото…
– Как, ваше величество, уже любовь?
– Безумная! Фюрстберг, делай что хочешь, Анна должна быть моей.
– А Урсула?
– Женись на ней.
– Благодарю.
– Жени на ней кого хочешь… Сделай все, что тебе вздумается. С этим покончено.
– Уже? – спросил князь с плохо скрываемой радостью.
– Порываю… порву… Гойма озолочу… тебя… ее…
– Но откуда мы возьмем столько золота?
– Об этом пусть думает Гойм, – ответил король, – напиши ему, пусть сам займется акцизным сбором, пусть следит, придумывает, ездит, взимает, только бы не возвращался…
– До тех пор, пока ему уже незачем будет возвращаться, – прошептал князь.
Король вздохнул, они вошли в замок, и Август тут же направился в свою опочивальню, грустный, погруженный в раздумье. Последняя кампания не так огорчила его, как сегодняшняя неудача.
7
Так началось еще одно, самое долгое женское царствование при дворе Августа II.Весь двор, весь город с лихорадочным любопытством следили, как развиваются события. Однако развязка, предвидеть которую было нетрудно, все затягивалась. Гойма через курьеров по-прежнему задерживали в провинции, не разрешая вернуться домой.
Графиня Рейс, графиня Вицтум и Фюрстенберг под благовидными предлогами устраивали королю свидания с прелестной Анной, всячески способствуя их сближению; Анна с каждым днем становилась все смелей и благосклонней, но Август с вечера у графини Рейс не подвинулся ни на шаг к цели, Анна Гойм стояла на своем, не шла ни на какие уступки, и ее выдержка, хладнокровие, умение владеть собой начинали уже всех беспокоить. Опасались, как бы король не передумал, не отступился от нее, как бы кто не воспользовался проволочкой, чтобы уговорить Августа остановить выбор на ком-нибудь другом. Графиня Гойм, сколько бы ее ни спрашивали, отвечала все с тем же невозмутимым спокойствием, что она может стать лишь женой короля, но не возлюбленной. Она требовала если не женитьбы, ибо на пути стояла королева Кристина Эбергардина, то торжественной клятвы сочетаться с ней браком, если король овдовеет. Условие было странное, необычное. В другие времена, при другом дворе люди не столь легкомысленные отнеслись бы к нему, как к дикой блажи, но Август, когда Фюрстенберг доложил ему об этом условии, не вымолвил ни слова.
– Признаюсь, – сказал он немного погодя, – это затянувшееся ухаживание мне порядком надоело, надо покончить с ним раз и навсегда.
– Порвать? – спросил князь.
– Посмотрим, – коротко ответил Август.
Больше ничего даже самый близкий его наперсник не мог у него выведать.
В тот же день Август приказал принести из казны сто тысяч талеров золотом. Мешок был тяжеленный, его с трудом притащили двое сильных крепких мужчин. Когда мешок опустили на пол, король ухватил его за оба конца и поднял без всякого усилия. Это была проба. При этом король был так мрачен, что даже Фюрстенберг не решился спросить у него, для чего ему понадобились такие сокровища. Накануне Август виделся с Анной в Бажантарни, куда приятельницы повезли ее на прогулку. Он долго гулял с ней, беседовал, был чрезвычайно нежен, но Анна оставалась все такой же холодной, и уехал он оттуда, как уверяла графиня Вицтум, в небывалом, хотя и затаенном гневе.
Всем было ясно, что развязка близится. Король молчал. И почти ежедневно ездил к княгине Тешен. Она обливалась слезами, выслушивая донесения об Анне Гойм, и осушала глаза, увидев Августа. В такой неопределенности протекло несколько недель. Придворным они показались бесконечными, непонятно было, кому кланяться и воздавать почести, кому нести сплетни. Гойму вдруг не только разрешили, но повелели вернуться, ибо отсутствие его сказалось на казне, – в умении наполнять ее он не знал себе равных.
Вечером того дня, когда ждали возвращения министра, король со ста тысячами талеров в карете велел везти себя во дворец Гойма.
Надвигались сумерки, день стоял осенний, пасмурный. Графиня Гойм была дома одна, она ходила, задумавшись, по небольшой, незатейливо обставленной гостиной. У себя в доме Анна принимала только женщин, и потому очень удивилась, заслышав на лестнице мужские голоса. Каково же было ее изумление, когда дверь без всякого доклада растворилась, и в гостиную вошел король. Дверь сразу закрылась за ним. Испуганная его появлением, не предвещавшим ничего хорошего, Анна невольно отступила. На столике лежал заряженный пистолет – неразлучный спутник ее с первых дней пребывания в Дрездене, хотя все, кто видел его, смеялись над этим. Когда король вошел, Анна схватила пистолет и спрятала его под накидку. Она проделала это ловко и быстро, но от глаз короля ничего не укрылось.
– Никакая защита вам не понадобится, – сказал он, – тем более такая…
Анна, не в состоянии вымолвить ни слова, в упор смотрела на Августа.
– Выслушайте меня, сударыня, – сказал король, бросив на пол мешок с золотом с такой силой, что он лопнул, и дукаты со звоном разлетелись по паркету, – я могу осыпать вас золотом, званиями, титулами…
Тут он взял в руки две принесенные с собой подковы, разломал их и бросил на кучу золота.
– Но я могу, – добавил он, – тех, кто сопротивляется мне, сломать вот так, как я ломаю железо. Вам предоставляется выбор: золото или железо, любовь или война.
Анна стояла, безразлично глядя на кучу золота и куски железа.
– Ваше величество, – промолвила она, – я не боюсь смерти и не мечтаю о золоте. Вы можете сокрушить меня, как эти подковы, но воли моей вы не сломите. И золото ее не растопит. Почему вы не принесли мне единственное, чем можно меня покорить? Ваше сердце?
– Оно давно принадлежит вам! – воскликнул Август.
– Я этого не вижу и не чувствую, – продолжала все так же спокойно Анна, – любящее сердце не способно обесчестить ту, кого оно полюбило! Не скрою, король, я люблю вас и не в силах противиться этому чувству, но никогда не запятнаю его.
Король подбежал к ней и опустился на колени; Анна отступила в другой конец гостиной.
– Выслушайте меня, король.
– Приказывай.
– Анна Гойм не будет вашей, пока не почувствует себя достойной вашей любви…
– Итак, условия? Говори! Каковы твои условия?
– Письменное обещание жениться на мне.
Август, услышав это, умолк, опустил голову, нахмурил брови.
– Анна, – сказал он, – это опасное для тебя условие.
– Я не отступлюсь, жизнь отдам, но не отступлюсь. Этого требует моя честь. Я должна, хотя бы в мыслях и мечтах, быть вашей женой, или, прежде чем вы дотронетесь до меня, я лишу себя жизни.
Король отпрянул на шаг.
– Хорошо, – сказал он, – будь по-твоему.
Анна радостно вскрикнула.
– Все остальное пустяки, – промолвила она голосом, звенящим от счастья, – теперь надо развестись с Гоймом.
– Завтра же прикажу подписать развод в консистории, – поспешил успокоить ее король. – Чего еще ты хочешь?
– Больше ничего, – тихо сказала Анна, преклонив колени, – мне больше ничего не надо.
– А мне надо, – подхватил Август, заключая ее в объятия, но она тут же выскользнула из его рук.
– Ваше величество, – воскликнула Анна. – Я верю вашему королевскому слову, но не позволю дотронуться до себя, пока не порваны узы, которыми я связана: развод должен быть оглашен, обещание ваше скреплено подписью. Я – жена Гойма, я дала клятву быть ему верной и сдержу ее.
Август молча поцеловал ей руку.
– Как вам будет угодно. Я ваш раб, вы моя владычица! Сегодня приезжает Гойм, объяснитесь с ним. Завтра я прикажу приготовить для вас дворец; сто тысяч талеров в год и оба мои королевства у ваших ног, а с ними и я.
Анна, увидев короля коленопреклоненным, коснулась губами его лба и отошла.
– До завтра!
– Мне уйти? – спросил Август.
– До завтра. – Анна протянула ему руку.
Король покорно встал, молча поцеловал Анну и направился, вздыхая, к дверям. Груда золота осталась на паркете.
В ту же ночь граф Гойм вернулся домой и сразу же бросился к жене, но двери ее комнаты оказались запертыми; графиня спит, сказали ему, она не совсем здорова и не велела никого впускать.
Во время своей вынужденной отлучки граф все больше нервничал и беспокоился о жене. У него, конечно, были свои соглядатаи, доносившие ему о каждом шаге Анны, разумеется, доступном их глазу, и в их сообщениях о визитах и прогулках, в которых почти всегда принимала участие и его сестра графиня Вицтум, ничего порочащего жену не было. И все же Гойм чувствовал, что интриги плетутся, разрастаются, угрожая его супружеству. Но что предпримешь, кому пожалуешься? Главным действующим лицом был король, а короля Гойм боялся пуще всего, ибо отлично знал его. Мнимая доброта и мягкость короля не вводили Гойма в заблуждение. Ни на минуту не забывал он об участи своего благодетеля Бейхлинга. Единственной гарантией казался ему характер жены, ее гордость и забота о добром имени.
В Дрезден Гойм прибыл поздно вечером, в королевском замке еще пировали, но Гойма не тянуло туда. Он поехал домой и, найдя комнату жены запертой, отправился к себе отдохнуть после дороги.
Наутро Гойма обступили акцизные чиновники, потом король прислал за ним, и ему пришлось уехать, так и не повидавшись с женой.
Август встретил министра чрезвычайно ласково и приветливо, что было самым дурным признаком. Король даже упрекнул Гойма в долгом отсутствии, будто не он сам приложил к этому руку. Гойм с удивлением взглянул королю в глаза. Но ничего в них не увидел.
– У тебя недруги при дворе, – сказал вполголоса Август, похлопывая, министра по плечу, – вот они и стараются отдалить тебя от меня; но я могущественнее их и друг тебе, так что ты не беспокойся, я не дам тебя в обиду.
Гойм поблагодарил короля за милость. Август заговорил об акцизе и упомянул о нехватке денег в казне.
– Гойм, дорогой, ты должен любым способом добыть их, мне дозарезу нужны деньги, и очень много.
Было около полудня, когда Гойм после аудиенции, заставившей его о многом призадуматься, вернулся домой. Не успела закрыться за ним дверь кабинета, как другая дверь из зала растворилась, и Анна, вся в черном, блистая красотой, спокойная и серьезная, вошла, заперев за собой дверь на ключ. Гойм тут же подбежал к ней, но она холодно его отстранила.
– Я ждала вас, граф, – заговорила она спокойно и непринужденно, – хочу поблагодарить за все хорошее, что вы для меня сделали, и заверить, что никогда этого не забуду, и еще считаю своим долгом поставить вас в известность, что брак наш, не будучи основанным на взаимной симпатии, ни мне, ни вам счастья не сулит и потому должен быть расторгнут; несколько проведенных вместе тяжких лет не позволяют надеяться на лучшее будущее. Нам надо расстаться, граф. Вам известно, что я человек прямой и люблю действовать открыто. Его величество государь оказал мне честь объясниться в своем ко мне расположении, он достоин того, чтобы не быть отвергнутым. Я люблю короля, и решила повиноваться его воле. Но обманывать вас я не намерена и потому пришла просить о разводе, он спасет честь вашего имени. Иного выхода нет. Ежели вы добровольно согласитесь на развод, можете не сомневаться в моем хорошем к вам отношении, я постараюсь быть вам полезной; ежели вы вздумаете препятствовать и упорствовать, я своего решения не изменю, но вы тем самым заставите меня забыть о моей признательности и помнить лишь, что вы становитесь помехой моему счастью.