Страница:
Наконец мы отправились искать волчьи норы вверх по Истер-Крику, и здесь нам чудовищно повезло. Мы напали на волчью тропу. Она шла в две стороны на север, по крутым холмам, и на юг, вверх по широким уклонам тундры и дальше к горному проходу на Эйприл-Крик. В южном конце тропы, как полагал Крис, и должно было находиться логово. Мы приступили к необходимым приготовлениям.
К июню, когда Крис рассчитывал двинуться в путь, река должна была вскрыться и стать полноводной. Из остатков фанеры, пошедшей на сооружение барака, он построил лодку. Он выстругал ножом и весло. Оно предназначалось лишь на самый крайний случай, так как Крис рассчитывал переправляться через реку с помощью веревки, которую нужно было перебирать руками. Концы веревки он закрепил на берегах, обвязав их вокруг «столбов Арктики» – ивовых кустов, которые можно было удержать в стоячем положении, обкладывая камнями.
Тем временем произошло событие, которого мы боялись, но которое неминуемо должно было произойти: наши волки зарезали своего первого оленя.
Не освирепеют ли они после этого? Вернутся ли к нам вообще, осознав свою силу и увидев, что могут прокормиться самостоятельно?
Олень был загнан у восточного конца озера. Крис взял кинокамеру, и мы пошли туда.
Волки начали с «расчистки» живота – самой крупной части туши. Они вырывали клочья шерсти и выплевывали их. Курок сосредоточился на одном месте, Леди щипала повсюду.
Крис приблизился к ним, и нос Курка утонул пуговкой среди оскаленных клыков.
Крис наладил кинокамеру и сказал мне:
– Пусть – ка он проделает это еще раз.
Я боязливо подошла к волкам и их добыче. Курок схватил меня за ногу и не пускал дальше.
– Он полагает, что с тобой надо выдержать характер, констатировал Крис. – И делает это довольно мягко. Я не хочу порицать его. Я вообще не люблю чрезмерно порицать инстинкт. Пусть они дают волю своим чувствам и не сдер живают их.
Курок вдруг отошел от оленьей туши, лег на островке оттаявшей тундры и стал тыкаться мордой в мягкий покров. Криса осенила догадка. Он вызвал Курка на игру и убедился, что в его десну рядом с зубом вонзился осколок кости.
После этого Крис, как бы играя, провел по его морде перчаткой и с такой ловкостью вытащил кость, что я только диву далась. Сама я ни за что не смогла бы проделать это так ловко.
Весь обратный путь нас точило беспокойство. Вернутся ли волки домой?
Они пришли скоро – и не за едой, а просто так, чтобы побыть вместе с нами.
Мучительное ожидание первой добычи разрешилось для нас благополучно.
Однако с волками произошла перемена. Крис подытожил ее так:
– После своей первой добычи волк набирается важности.
Если он попадет в положение, которое ему не понравится, он знает, что он не беспомощен.
Два дня Курок и Леди жили как боги, объедая тушу по своему усмотрению.
Они гоняли по снежным полям, лежащим выше. Мы смеялись от радости и завидовали, глядя, как они играют на снегу. Они стремительно скатывались по крутым берегам, нападали друг на друга. Леди кувыркалась через голову, проезжала футов с десять на боку и кусала Курка за ногу. Их глаза сияли. Тяжело дыша, они хватали зубами снег и смотрели на проходящих оленей. Они забирались высоко в горы и неслись оттуда вниз по террасам и отмелям, чтобы снова лечь и приняться за еду.
– Именно так в представлении Леди должна выглядеть их жизнь, – сказал Крис. – Она всегда полагала, что, будь она свободна, она могла бы неплохо устроиться. Я рад, что на этот раз вся добыча досталась им. (Он имел в виду наше предположение о том, что, возможно, им перепадала лишь часть добычи диких волков.)
На первых порах Курок страшно возмущался одним обстоятельством. Дело в том, что всякое убитое животное становится своего рода «общественным достоянием» и волки поневоле оказывают услугу всему сообществу животных, убивая свою жертву. Для Курка это было в новинку: он не привык делиться едой с воронами и орланами. И вот нам довелось увидеть, как он тащит домой оленью ногу с лопаткой. Это было замечательное зрелище.
Перехватив ногу посередке зубами, волк рысил вдоль заснеженной реки. За ним резво скакала Леди. Каждые пять минут волк опускал ногу на землю и переводил дух. В конце концов он бросил ее. На следующее утро ногу нашел песец и утащил в ивняк – единственное место, где ее можно было спрятать.
Однажды нам случилось наблюдать, как Леди, куда-то спеша по своим делам, подбежала к ноге и несколько раз из чистого озорства подбросила ее в воздух.
Царственные вороны не любили, когда волки мешали им. Они любили пировать с комфортом и иной раз даже пикировали на волков. Но то была лишь начальная, преходящая стадия их взаимоотношений. Однажды утром, готовя завтрак, я вдруг услышала смех Криса, сидевшего на наблюдательном ящике. Я выбежала из барака и с минуту стояла на месте, не веря собственным глазам, а потом тоже рассмеялась. Передо мной была чисто гриммовская сказочная ситуация.
Курок стоял внизу на реке, задом к берегу, и, помахивая хвостом, смотрел на ворона, который прыгал вокруг него. Под конец ворон стал проскакивать под самым его носом.
Четыре других ворона сели поблизости от волка и присоединились к первому.
Молодой волк посвящался в орден пустынножителей тундры. Он то стоял неподвижно, то вертелся и осторожно прохаживался среди птиц, помахивая хвостом. Потом подбежала Леди, она не стала так церемониться с воронами, и они взлетели.
Только теперь до нас дошел смысл эпизода, в свое время сильно озадачившего нас. В горах Олимпик, в штате Вашингтон, нам случилось наблюдать койота, бредущего в самой гуще сидящей на земле вороньей стаи.
Птицы без опаски прыгали вокруг него и не думали улетать. В то время мы не могли дать этому никакого объяснения, кроме самого тривиального, а именно, что койот вероломно замышлял убийство. Теперь же гриммовски сказочные факты из жизни диких животных дали нам ключ к удивительному, но правильному объяснению этого эпизода.
Впоследствии нам не раз приходилось наблюдать братанье волков и воронов. Почему ворон, который, по свидетельству доктора Конрада Лоренца, среди всех птиц обладает самым развитым интеллектом, предпочитает устанавливать дружеские отношения с волком? Конечно, потому, что волк помогает ему. Один хищник, другой мусорщик. Волки убивают животных, вороны питаются падалью. И вполне естественно предположить, что вороны в свою очередь помогают волкам. Кружась над мертвым оленем, вороны указывают его местонахождение.
Однако нам казалось, что воронам и волкам просто нравится общество друг друга, доставляет удовольствие быть вместе. Возможно, это для них развлечение. «Наверное, им тоскливо одним», – сказал Крис. На просторах тундры часто чувствуешь себя так одиноко. В этой связи вспоминается невероятный случай, приводимый Олаус Мюри. В конуре, где жила ее сибирская овчарка со щенками, любил ютиться ворон. Лишь по чистой случайности он был задавлен.
Будущее заявляло о себе, и первым намеком на то новое, что ждало нас впереди, была сцена, происшедшая возле останков оленя. Крис пошел к скелету заснять двух робких орланов, которые сидели на нем. При его приближении птицы улетели. Не успел он пойти обратно, как Леди подобрала кость, принесла и положила ее у его ног. Она стояла над костью, помахивая хвостом, но, когда Крис нагнулся за костью, Леди зарычала, и он осторожно выпрямился. Волчица продолжала стоять на месте, глядя на него снизу вверх. Он еще раз нагнулся и взял кость. Рычания не последовало.
– Ты принесла мне кость, Леди? – неуверенно спросил он.
Так он сформулировал одну из самых благоговейных тем нашей жизни среди дикой природы – тему щедрости у диких зверей. Правда, мы еще не до конца понимали, с чем имеем дело, хотя было ясно, что Леди поступила в том же духе, как поступил однажды Курок.
Дело обстояло следующим образом. Он нашел в ивняке замерзшую куропатку, лег и принялся грызть ее. Леди лежала рядом и наблюдала за ним; время от времени она быстро сглатывала слюну либо, не в силах справиться с собой, тянулась лапой к птице.
– Как будто она не знает, где грань дозволенного, и обязательно должна удостовериться в этом! – сказал Крис. – Тронуть куропатку все равно что тронуть провод под током!
Действительно, Курок каждый раз делал угрожающий выпад, рычал и снова принимался за еду.
Но через некоторое время, съев более половины куропатки, Курок поднялся, взял ее в зубы и положил в футе от носа Леди. Затем стал над нею в выжидающей позе. Когда Леди деликатно взяла куропатку, он сделал движение, будто хочет отнять ее, но этим и ограничился.
– Она знала, что он поделится с нею, – сказал Крис. – Она терпеливо ждала и взяла птицу осторожно, без хапанья, когда он сам отдал ее.
Весна была в разгаре. Фонарь был спрятан на лето. Вещи, оставленные у окна, уже не примерзали к нему. Ужасающий ураган, после которого выпал град, заставил оленей спуститься с гор. Впрочем, и без того пора было. Горные хребты и высокие косогоры быстрее оттаивают и обдуваются ветром, чем низины.
Но теперь снег таял и в долинах. Болота по берегам Киллика побурели, и олени прибывали обратно с запада и северо-запада, чтобы покормиться здесь несколько дней.
Теперь оленям жилось легче. На спине у них уже откладывался жирок, а мышцы не имели больше худосочно – синюшного оттенка, мы заметили это по добытому волками оленю. В них даже появилась некоторая резвость. Бесшабашные молодые самочки очертя голову сбегали вниз по берегу к своему стаду, распугивая его.
Они вставали на задние ноги и игриво махали передними друг перед другом. Это была третья кульминация весны.
Уже с неделю куропатки перестали держаться стаями. Их мелодичные брачные голоса, которые можно слышать лишь раз в году, оглашали воздух.
Вечером 1 мая мы увидели самца, который важно прохаживался перед самкой.
Чудесное ясное утро на следующий день. Волки, часто – часто дыша, лежали на солнце – вездесущем полярном солнце, – и их мех был теплый на ощупь. В бараке было тихо, лишь тикали дорожные часы. Много суток подряд мы не знали тишины ни днем, ни ночью: гудело пламя в печке, барабанил флексоглас, вокруг барака неумолчно свистел ветер. Теперь наши изумленные уши блаженствовали.
Шума не было и в помине.
Перед тем как встать, мы услышали веселую, взволнованную болтовню куропаток. А когда Крис уселся на наблюдательный ящик и стал обозревать окрестности – я тем временем готовила завтрак, – до меня донеслось его сдавленное хихиканье.
– У нас тут петушок с двумя курочками, – сказал он. – Одна пробежала перед ним, хотела заманить его. Но тут при бежала другая и покачала бедрами. За нею он и умотал.
После завтрака Крис надел свою подбитую пухом куртку с капюшоном и вышел из барака, намереваясь отправиться в тундру. Я вышла за ним. Наши взгляды встретились, мы улыбнулись.
– Какая удивительная жизнь, – сказала я, имея в виду все то оживление и радость, которые царили вокруг: хлопо чущих куропаток, волков, вернувшихся домой с прогулки, свежие оленьи следы на снегу в горах.
После его ухода я села на наблюдательный ящик и стала следить за другим куропаточьим треугольником. Это было забавно, и ни антропоморфизм, ни спасительный противовес «звероморфизма» не давали мне такой яркости и полноты ощущений, как это веселое поклонение жизни, которая течет вперед, как бы ее ни объяснять.
Самец оставил самку номер два и погнался за самкой номер один.
Покинутая замурлыкала. Он повернул сначала голову, прислушиваясь, потом повернулся всем телом и снова устремился за нею. Она бежала по кругу, вся распушившись, – он тоже распушился – и при этом миновала самку номер один. Та с надеждой встала на пути самца. Самка номер два долбанула ее клювом и возобновила свой грациозный брачный бег, по-прежнему преследуемая самцом.
Вся тундра пестрела врачующимися парочками. Волки спали так сладко, что при позевывании у них вываливались языки. Впервые за последние дни на болотах по берегам Киллика не было видно ни одного оленя.
В тот день после полудня началась миграция оленей – самцов. Крис с кинокамерой и волками сошел вниз поджидать первое стадо (олени задержались в отдалении подкормиться). Крис хотел снять волков, преследующих оленей. Перед началом съемок произошла незабываемая сценка, в которой с небывалой доныне отчетливостью проступила тема щедрости у диких животных.
Волки еще не заметили кормившихся в отдалении оленей, и Крис дал каждому по суслику, чтобы удержать их при себе. Леди стало дурно, едва ли не единственный раз за всю ее жизнь, – возможно, она просто объелась олениной.
Она немного полежала, уткнув морду в своего суслика, встала и отошла в сторону. Ее стошнило.
И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Курок внимательно оглядел Леди, быстро поднялся и понес ей своего суслика. Он отдал ей его, помахивая хвостом. (Помахивание хвостом у волков не столь обычный жест, как у собак.)
В ответ Леди тоже слегка помахала хвостом, припала на передние лапы и взглянула на него снизу вверх светлым и нежным взглядом, элегантно принимая подарок.
Эпизод отнюдь не закончился на этой высокоторжественной ноте. Леди вскоре вернулась к своему суслику и запрятала его, после чего Курок взял свой подарок, отошел с ним подальше и зарыл в землю. Но не так потайно, как обычно. Леди молча шла за ним на расстоянии и внимательно проследила, куда он запрятал суслика.
Тем временем стадо оленей приблизилось, и Крис отснял несколько футов пленки, запечатлев оленей и волков, начинающих обычный тактический маневр, который они усваивают с молоком матери. Охота прошла безрезультатно.
Возвратясь, волки напали на Криса врасплох и чуть не сбили его с ног, стремясь затеять с ним буйную игру. Каждый из волков раз шесть налетал на него с разбегу, и не вслепую, а с расчетом, заходя сзади и ударяя его по ногам на высоте своего роста. Когда волк «здоровается» таким образом, ноги буквально подкашиваются.
Вечером этого богатого впечатлениями дня я спросила Криса:
Что, по-твоему, было самым удивительным за весь день?
Поступок Курка, как он взял своего суслика и отнес Леди, когда ей стало дурно. Она взглянула на него так признательно и спокойно, – не задумываясь ответил Крис.
На следующий день, в три часа утра, горы нежно розовели под лучами солнца. Куропатки продолжали брачные игры, наполняя воздух своей суетой.
В этот день Крис разбил в тундре огород. С тех пор как мы поженились, не проходило весны, чтобы он не устраивал огород. Этот был самый необычный.
Посеял он старые, испытанные виды овощей: редиску, салат, репу. Но как орошать грядки? Он решил этот вопрос в чисто арктическом духе, применительно к местным условиям, а именно – навалил на грядки футовый слой снега. Затем из совершенно фантастических соображений обнес огород изгородью.
Оказывается, изгородь ставилась не от кур и коров, а от волков и северных оленей. Волки очень любили валяться на рыхлой земле.
На другой день с севера подул ледяной ветер и положил конец брачной игре куропаток. Тепло вскоре вернулось, но мелодичные, высокие, взволнованные голоса преследуемых или просящих о преследовании птиц умолкли до иной полярной весны, которую нам не суждено было увидеть.
Следующий день выдался теплый, то была последняя чудесная кульминация весны. Золотистый гризли, едва заметный на рыжевато-коричневом фоне тундры, обнаружил останки оленя и проводил возле них свой досуг, которого у него было в достатке. У оленя еще сохранилась голова, на ребрах и хребте еще оставалось мясо. К счастью, волки были в это время на прогулке. Набив пузо, всю вторую половину дня гризли слонялся в ивняке у реки, не находя себе иного занятия, как повсюду тыкаться, во все совать свой нос. В конце концов он завалился спать на припеке поперек входа в лощину, ведущую к бараку. Что будет, если он вернется к скелету и волки застанут его там? Вооружившись погремушками, мы вышли с намерением спровадить его вверх по Истер-Крику, в его постоянный район охоты; примерно раз в неделю он проходил мимо нас вверх по реке.
Обмирая от страха, подкрались мы к дремлющему вороху теплой золотистой шерсти, уверенные – но все же не до конца – в том, что медведь убежит, и затрясли своими банками – погремушками.
Гризли так и помчался вверх по Истер-Крику, весь на виду, на солнце. Мы следили за ним до тех пор, пока не убедились, что он и не помышляет о возвращении. Как воздушный шар, подскочил в воздух вспугнутый им песец, огляделся, увидел медведя и бросился бежать.
– Господи, ты только посмотри, как он бежит! – возликовал Крис. – Он не может бежать прямо, он должен скакать боком и все время глядеть назад, не гонится ли за ним мишка!
Перед песцом вспорхнула в воздух пара куропаток. По простору тундры было рассеяно с дюжину стад оленей – самцов, одни дальше, другие ближе.
Некоторые из оленей были комолые: они сбросили старые рога, но еще не обзавелись новыми. Другие уже успели отрастить толстые бархатистые новые рога около фута длиной, решеткой черневшие у них над головами. Четыре кремовых снежных барана, ярко освещенные солнцем, кормились у подножья скал над нами. Все это не имело ничего общего с так называемым «пейзажем», какой бы смысл ни вкладывать в эту фальшивую, противоестественную абстракцию, а представлялось неким великим живым единством, где каждый занимается своим делом.
Я чувствовала себя здесь «своим человеком». Эта страна и ее животные внушали мне куда более отрадное чувство, чем то, которое дает красота.
Чувство, полярно противоположное тому разочарованию, с каким Вирджиния Вульф заявила: «Под зеленым листом ничего нет». Надежда – вот девиз дикой природы.
Но не один только данный момент определял все. Тут была еще и история.
Тысячелетия, в течение которых растения искали свое место под арктическим небом, а животные расселялись, тесня друг друга, пока все не утряслось в живом динамическом процессе.
Окружающая нас великая «среда» была отмечена печатью спокойствия.
Меняясь, она сохраняла равновесие. И мы жили в ней, являлись ее частью.
Каждое живое существо неукоснительно исполняло свое предназначение: олени в тундре, снежные бараны – вон под той скалой, лоси – в ивняке у реки, птицы – в местах гнездовий под Великим светом. От всего веяло могучим здоровьем и надеждой, говорившей: «Придите. Действуйте. Смотрите».
Мы ничем не напоминали форель, наглухо замурованную в берегах горного озера. Великое течение жизни, мерными волнами набегавшее из бескрайних далей, раздвигало горизонт. За пределами этой долины были другие края, такие же свободные и здоровые, населенные темными рябчиками, рысями и далекими деревьями.
К июню, когда Крис рассчитывал двинуться в путь, река должна была вскрыться и стать полноводной. Из остатков фанеры, пошедшей на сооружение барака, он построил лодку. Он выстругал ножом и весло. Оно предназначалось лишь на самый крайний случай, так как Крис рассчитывал переправляться через реку с помощью веревки, которую нужно было перебирать руками. Концы веревки он закрепил на берегах, обвязав их вокруг «столбов Арктики» – ивовых кустов, которые можно было удержать в стоячем положении, обкладывая камнями.
Тем временем произошло событие, которого мы боялись, но которое неминуемо должно было произойти: наши волки зарезали своего первого оленя.
Не освирепеют ли они после этого? Вернутся ли к нам вообще, осознав свою силу и увидев, что могут прокормиться самостоятельно?
Олень был загнан у восточного конца озера. Крис взял кинокамеру, и мы пошли туда.
Волки начали с «расчистки» живота – самой крупной части туши. Они вырывали клочья шерсти и выплевывали их. Курок сосредоточился на одном месте, Леди щипала повсюду.
Крис приблизился к ним, и нос Курка утонул пуговкой среди оскаленных клыков.
Крис наладил кинокамеру и сказал мне:
– Пусть – ка он проделает это еще раз.
Я боязливо подошла к волкам и их добыче. Курок схватил меня за ногу и не пускал дальше.
– Он полагает, что с тобой надо выдержать характер, констатировал Крис. – И делает это довольно мягко. Я не хочу порицать его. Я вообще не люблю чрезмерно порицать инстинкт. Пусть они дают волю своим чувствам и не сдер живают их.
Курок вдруг отошел от оленьей туши, лег на островке оттаявшей тундры и стал тыкаться мордой в мягкий покров. Криса осенила догадка. Он вызвал Курка на игру и убедился, что в его десну рядом с зубом вонзился осколок кости.
После этого Крис, как бы играя, провел по его морде перчаткой и с такой ловкостью вытащил кость, что я только диву далась. Сама я ни за что не смогла бы проделать это так ловко.
Весь обратный путь нас точило беспокойство. Вернутся ли волки домой?
Они пришли скоро – и не за едой, а просто так, чтобы побыть вместе с нами.
Мучительное ожидание первой добычи разрешилось для нас благополучно.
Однако с волками произошла перемена. Крис подытожил ее так:
– После своей первой добычи волк набирается важности.
Если он попадет в положение, которое ему не понравится, он знает, что он не беспомощен.
Два дня Курок и Леди жили как боги, объедая тушу по своему усмотрению.
Они гоняли по снежным полям, лежащим выше. Мы смеялись от радости и завидовали, глядя, как они играют на снегу. Они стремительно скатывались по крутым берегам, нападали друг на друга. Леди кувыркалась через голову, проезжала футов с десять на боку и кусала Курка за ногу. Их глаза сияли. Тяжело дыша, они хватали зубами снег и смотрели на проходящих оленей. Они забирались высоко в горы и неслись оттуда вниз по террасам и отмелям, чтобы снова лечь и приняться за еду.
– Именно так в представлении Леди должна выглядеть их жизнь, – сказал Крис. – Она всегда полагала, что, будь она свободна, она могла бы неплохо устроиться. Я рад, что на этот раз вся добыча досталась им. (Он имел в виду наше предположение о том, что, возможно, им перепадала лишь часть добычи диких волков.)
На первых порах Курок страшно возмущался одним обстоятельством. Дело в том, что всякое убитое животное становится своего рода «общественным достоянием» и волки поневоле оказывают услугу всему сообществу животных, убивая свою жертву. Для Курка это было в новинку: он не привык делиться едой с воронами и орланами. И вот нам довелось увидеть, как он тащит домой оленью ногу с лопаткой. Это было замечательное зрелище.
Перехватив ногу посередке зубами, волк рысил вдоль заснеженной реки. За ним резво скакала Леди. Каждые пять минут волк опускал ногу на землю и переводил дух. В конце концов он бросил ее. На следующее утро ногу нашел песец и утащил в ивняк – единственное место, где ее можно было спрятать.
Однажды нам случилось наблюдать, как Леди, куда-то спеша по своим делам, подбежала к ноге и несколько раз из чистого озорства подбросила ее в воздух.
Царственные вороны не любили, когда волки мешали им. Они любили пировать с комфортом и иной раз даже пикировали на волков. Но то была лишь начальная, преходящая стадия их взаимоотношений. Однажды утром, готовя завтрак, я вдруг услышала смех Криса, сидевшего на наблюдательном ящике. Я выбежала из барака и с минуту стояла на месте, не веря собственным глазам, а потом тоже рассмеялась. Передо мной была чисто гриммовская сказочная ситуация.
Курок стоял внизу на реке, задом к берегу, и, помахивая хвостом, смотрел на ворона, который прыгал вокруг него. Под конец ворон стал проскакивать под самым его носом.
Четыре других ворона сели поблизости от волка и присоединились к первому.
Молодой волк посвящался в орден пустынножителей тундры. Он то стоял неподвижно, то вертелся и осторожно прохаживался среди птиц, помахивая хвостом. Потом подбежала Леди, она не стала так церемониться с воронами, и они взлетели.
Только теперь до нас дошел смысл эпизода, в свое время сильно озадачившего нас. В горах Олимпик, в штате Вашингтон, нам случилось наблюдать койота, бредущего в самой гуще сидящей на земле вороньей стаи.
Птицы без опаски прыгали вокруг него и не думали улетать. В то время мы не могли дать этому никакого объяснения, кроме самого тривиального, а именно, что койот вероломно замышлял убийство. Теперь же гриммовски сказочные факты из жизни диких животных дали нам ключ к удивительному, но правильному объяснению этого эпизода.
Впоследствии нам не раз приходилось наблюдать братанье волков и воронов. Почему ворон, который, по свидетельству доктора Конрада Лоренца, среди всех птиц обладает самым развитым интеллектом, предпочитает устанавливать дружеские отношения с волком? Конечно, потому, что волк помогает ему. Один хищник, другой мусорщик. Волки убивают животных, вороны питаются падалью. И вполне естественно предположить, что вороны в свою очередь помогают волкам. Кружась над мертвым оленем, вороны указывают его местонахождение.
Однако нам казалось, что воронам и волкам просто нравится общество друг друга, доставляет удовольствие быть вместе. Возможно, это для них развлечение. «Наверное, им тоскливо одним», – сказал Крис. На просторах тундры часто чувствуешь себя так одиноко. В этой связи вспоминается невероятный случай, приводимый Олаус Мюри. В конуре, где жила ее сибирская овчарка со щенками, любил ютиться ворон. Лишь по чистой случайности он был задавлен.
Будущее заявляло о себе, и первым намеком на то новое, что ждало нас впереди, была сцена, происшедшая возле останков оленя. Крис пошел к скелету заснять двух робких орланов, которые сидели на нем. При его приближении птицы улетели. Не успел он пойти обратно, как Леди подобрала кость, принесла и положила ее у его ног. Она стояла над костью, помахивая хвостом, но, когда Крис нагнулся за костью, Леди зарычала, и он осторожно выпрямился. Волчица продолжала стоять на месте, глядя на него снизу вверх. Он еще раз нагнулся и взял кость. Рычания не последовало.
– Ты принесла мне кость, Леди? – неуверенно спросил он.
Так он сформулировал одну из самых благоговейных тем нашей жизни среди дикой природы – тему щедрости у диких зверей. Правда, мы еще не до конца понимали, с чем имеем дело, хотя было ясно, что Леди поступила в том же духе, как поступил однажды Курок.
Дело обстояло следующим образом. Он нашел в ивняке замерзшую куропатку, лег и принялся грызть ее. Леди лежала рядом и наблюдала за ним; время от времени она быстро сглатывала слюну либо, не в силах справиться с собой, тянулась лапой к птице.
– Как будто она не знает, где грань дозволенного, и обязательно должна удостовериться в этом! – сказал Крис. – Тронуть куропатку все равно что тронуть провод под током!
Действительно, Курок каждый раз делал угрожающий выпад, рычал и снова принимался за еду.
Но через некоторое время, съев более половины куропатки, Курок поднялся, взял ее в зубы и положил в футе от носа Леди. Затем стал над нею в выжидающей позе. Когда Леди деликатно взяла куропатку, он сделал движение, будто хочет отнять ее, но этим и ограничился.
– Она знала, что он поделится с нею, – сказал Крис. – Она терпеливо ждала и взяла птицу осторожно, без хапанья, когда он сам отдал ее.
Весна была в разгаре. Фонарь был спрятан на лето. Вещи, оставленные у окна, уже не примерзали к нему. Ужасающий ураган, после которого выпал град, заставил оленей спуститься с гор. Впрочем, и без того пора было. Горные хребты и высокие косогоры быстрее оттаивают и обдуваются ветром, чем низины.
Но теперь снег таял и в долинах. Болота по берегам Киллика побурели, и олени прибывали обратно с запада и северо-запада, чтобы покормиться здесь несколько дней.
Теперь оленям жилось легче. На спине у них уже откладывался жирок, а мышцы не имели больше худосочно – синюшного оттенка, мы заметили это по добытому волками оленю. В них даже появилась некоторая резвость. Бесшабашные молодые самочки очертя голову сбегали вниз по берегу к своему стаду, распугивая его.
Они вставали на задние ноги и игриво махали передними друг перед другом. Это была третья кульминация весны.
Уже с неделю куропатки перестали держаться стаями. Их мелодичные брачные голоса, которые можно слышать лишь раз в году, оглашали воздух.
Вечером 1 мая мы увидели самца, который важно прохаживался перед самкой.
Чудесное ясное утро на следующий день. Волки, часто – часто дыша, лежали на солнце – вездесущем полярном солнце, – и их мех был теплый на ощупь. В бараке было тихо, лишь тикали дорожные часы. Много суток подряд мы не знали тишины ни днем, ни ночью: гудело пламя в печке, барабанил флексоглас, вокруг барака неумолчно свистел ветер. Теперь наши изумленные уши блаженствовали.
Шума не было и в помине.
Перед тем как встать, мы услышали веселую, взволнованную болтовню куропаток. А когда Крис уселся на наблюдательный ящик и стал обозревать окрестности – я тем временем готовила завтрак, – до меня донеслось его сдавленное хихиканье.
– У нас тут петушок с двумя курочками, – сказал он. – Одна пробежала перед ним, хотела заманить его. Но тут при бежала другая и покачала бедрами. За нею он и умотал.
После завтрака Крис надел свою подбитую пухом куртку с капюшоном и вышел из барака, намереваясь отправиться в тундру. Я вышла за ним. Наши взгляды встретились, мы улыбнулись.
– Какая удивительная жизнь, – сказала я, имея в виду все то оживление и радость, которые царили вокруг: хлопо чущих куропаток, волков, вернувшихся домой с прогулки, свежие оленьи следы на снегу в горах.
После его ухода я села на наблюдательный ящик и стала следить за другим куропаточьим треугольником. Это было забавно, и ни антропоморфизм, ни спасительный противовес «звероморфизма» не давали мне такой яркости и полноты ощущений, как это веселое поклонение жизни, которая течет вперед, как бы ее ни объяснять.
Самец оставил самку номер два и погнался за самкой номер один.
Покинутая замурлыкала. Он повернул сначала голову, прислушиваясь, потом повернулся всем телом и снова устремился за нею. Она бежала по кругу, вся распушившись, – он тоже распушился – и при этом миновала самку номер один. Та с надеждой встала на пути самца. Самка номер два долбанула ее клювом и возобновила свой грациозный брачный бег, по-прежнему преследуемая самцом.
Вся тундра пестрела врачующимися парочками. Волки спали так сладко, что при позевывании у них вываливались языки. Впервые за последние дни на болотах по берегам Киллика не было видно ни одного оленя.
В тот день после полудня началась миграция оленей – самцов. Крис с кинокамерой и волками сошел вниз поджидать первое стадо (олени задержались в отдалении подкормиться). Крис хотел снять волков, преследующих оленей. Перед началом съемок произошла незабываемая сценка, в которой с небывалой доныне отчетливостью проступила тема щедрости у диких животных.
Волки еще не заметили кормившихся в отдалении оленей, и Крис дал каждому по суслику, чтобы удержать их при себе. Леди стало дурно, едва ли не единственный раз за всю ее жизнь, – возможно, она просто объелась олениной.
Она немного полежала, уткнув морду в своего суслика, встала и отошла в сторону. Ее стошнило.
И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Курок внимательно оглядел Леди, быстро поднялся и понес ей своего суслика. Он отдал ей его, помахивая хвостом. (Помахивание хвостом у волков не столь обычный жест, как у собак.)
В ответ Леди тоже слегка помахала хвостом, припала на передние лапы и взглянула на него снизу вверх светлым и нежным взглядом, элегантно принимая подарок.
Эпизод отнюдь не закончился на этой высокоторжественной ноте. Леди вскоре вернулась к своему суслику и запрятала его, после чего Курок взял свой подарок, отошел с ним подальше и зарыл в землю. Но не так потайно, как обычно. Леди молча шла за ним на расстоянии и внимательно проследила, куда он запрятал суслика.
Тем временем стадо оленей приблизилось, и Крис отснял несколько футов пленки, запечатлев оленей и волков, начинающих обычный тактический маневр, который они усваивают с молоком матери. Охота прошла безрезультатно.
Возвратясь, волки напали на Криса врасплох и чуть не сбили его с ног, стремясь затеять с ним буйную игру. Каждый из волков раз шесть налетал на него с разбегу, и не вслепую, а с расчетом, заходя сзади и ударяя его по ногам на высоте своего роста. Когда волк «здоровается» таким образом, ноги буквально подкашиваются.
Вечером этого богатого впечатлениями дня я спросила Криса:
Что, по-твоему, было самым удивительным за весь день?
Поступок Курка, как он взял своего суслика и отнес Леди, когда ей стало дурно. Она взглянула на него так признательно и спокойно, – не задумываясь ответил Крис.
На следующий день, в три часа утра, горы нежно розовели под лучами солнца. Куропатки продолжали брачные игры, наполняя воздух своей суетой.
В этот день Крис разбил в тундре огород. С тех пор как мы поженились, не проходило весны, чтобы он не устраивал огород. Этот был самый необычный.
Посеял он старые, испытанные виды овощей: редиску, салат, репу. Но как орошать грядки? Он решил этот вопрос в чисто арктическом духе, применительно к местным условиям, а именно – навалил на грядки футовый слой снега. Затем из совершенно фантастических соображений обнес огород изгородью.
Оказывается, изгородь ставилась не от кур и коров, а от волков и северных оленей. Волки очень любили валяться на рыхлой земле.
На другой день с севера подул ледяной ветер и положил конец брачной игре куропаток. Тепло вскоре вернулось, но мелодичные, высокие, взволнованные голоса преследуемых или просящих о преследовании птиц умолкли до иной полярной весны, которую нам не суждено было увидеть.
Следующий день выдался теплый, то была последняя чудесная кульминация весны. Золотистый гризли, едва заметный на рыжевато-коричневом фоне тундры, обнаружил останки оленя и проводил возле них свой досуг, которого у него было в достатке. У оленя еще сохранилась голова, на ребрах и хребте еще оставалось мясо. К счастью, волки были в это время на прогулке. Набив пузо, всю вторую половину дня гризли слонялся в ивняке у реки, не находя себе иного занятия, как повсюду тыкаться, во все совать свой нос. В конце концов он завалился спать на припеке поперек входа в лощину, ведущую к бараку. Что будет, если он вернется к скелету и волки застанут его там? Вооружившись погремушками, мы вышли с намерением спровадить его вверх по Истер-Крику, в его постоянный район охоты; примерно раз в неделю он проходил мимо нас вверх по реке.
Обмирая от страха, подкрались мы к дремлющему вороху теплой золотистой шерсти, уверенные – но все же не до конца – в том, что медведь убежит, и затрясли своими банками – погремушками.
Гризли так и помчался вверх по Истер-Крику, весь на виду, на солнце. Мы следили за ним до тех пор, пока не убедились, что он и не помышляет о возвращении. Как воздушный шар, подскочил в воздух вспугнутый им песец, огляделся, увидел медведя и бросился бежать.
– Господи, ты только посмотри, как он бежит! – возликовал Крис. – Он не может бежать прямо, он должен скакать боком и все время глядеть назад, не гонится ли за ним мишка!
Перед песцом вспорхнула в воздух пара куропаток. По простору тундры было рассеяно с дюжину стад оленей – самцов, одни дальше, другие ближе.
Некоторые из оленей были комолые: они сбросили старые рога, но еще не обзавелись новыми. Другие уже успели отрастить толстые бархатистые новые рога около фута длиной, решеткой черневшие у них над головами. Четыре кремовых снежных барана, ярко освещенные солнцем, кормились у подножья скал над нами. Все это не имело ничего общего с так называемым «пейзажем», какой бы смысл ни вкладывать в эту фальшивую, противоестественную абстракцию, а представлялось неким великим живым единством, где каждый занимается своим делом.
Я чувствовала себя здесь «своим человеком». Эта страна и ее животные внушали мне куда более отрадное чувство, чем то, которое дает красота.
Чувство, полярно противоположное тому разочарованию, с каким Вирджиния Вульф заявила: «Под зеленым листом ничего нет». Надежда – вот девиз дикой природы.
Но не один только данный момент определял все. Тут была еще и история.
Тысячелетия, в течение которых растения искали свое место под арктическим небом, а животные расселялись, тесня друг друга, пока все не утряслось в живом динамическом процессе.
Окружающая нас великая «среда» была отмечена печатью спокойствия.
Меняясь, она сохраняла равновесие. И мы жили в ней, являлись ее частью.
Каждое живое существо неукоснительно исполняло свое предназначение: олени в тундре, снежные бараны – вон под той скалой, лоси – в ивняке у реки, птицы – в местах гнездовий под Великим светом. От всего веяло могучим здоровьем и надеждой, говорившей: «Придите. Действуйте. Смотрите».
Мы ничем не напоминали форель, наглухо замурованную в берегах горного озера. Великое течение жизни, мерными волнами набегавшее из бескрайних далей, раздвигало горизонт. За пределами этой долины были другие края, такие же свободные и здоровые, населенные темными рябчиками, рысями и далекими деревьями.
Пприбытие эскимосов
Неведомо для нас самих время отсчитывало последние дни целой эпохи в нашей жизни. Пора ледолома быстро приближалась. И вот однажды на льду появились лужи, а назавтра вместо льда мы увидели текущую воду.
Леди любила текущую воду, которой она не видела с сентября прошлого года. Она подолгу задерживалась у воды, ходила в ней взад-вперед, глядя на нее сверху вниз, как на живое существо. Она поднимала лапу и трогала воду, знакомясь с нею. О, это ненасытное волчье любопытство! Приходилось окликать ее, чтобы идти дальше. Она могла не отрываясь смотреть на воду и пять, и десять минут подряд.
На следующий день мы услышали на реке одинокий, словно перекатывающийся взад и вперед, рев – это уже на все лето. Снежная рябь на озере опала.
Ворон, стоявший один – одинешенек на его голубом льду, наклонил голову и напился из лужицы.
Энди привез почту, теперь мы увидим его лишь по окончании ледолома. Он рассказал, что один ДС-3 и одна «Сессна» уже покалечились при посадке на рыхлый лед к югу от хребта, С самолета очень трудно заметить колдобины, когда рулишь по льду.
Прежде чем отбыть, он пролетел с Крисом над дальним концом волчьей тропы, уходящей к Эйприл-Крику. Там были густые заросли ивняка и множество заячьих троп. Это еще более утвердило Криса в предположении, что здесь должно быть волчье логово. Поскольку от нас Энди летел с почтой прямо на Анактувук-Пасс, он обещал, если удастся, сегодня же нанять там эскимоса и тотчас доставить его к нам вместе с собаками. Для поисковой экспедиции на Эйприл-Крик Крису были нужны вьючные собаки.
Вечер прошел весело, впоследствии мы с удовольствием вспоминали о нем.
Мы читали письма и вдруг обнаружили, что Курок и Леди уже вернулись домой с прогулки и лежат на вершине горы. Они махали хвостами, лезли целоваться, приникали к земле в полном волчьем приветствии и улыбались. Затем они дали нам незабываемое представление, а мы смеялись и хлопали в ладоши, поощряя их к веселью.
В этой чисто волчьей игре было много возни. Волки толкались, снисходительно похлопывали друг друга хвостами по спине, клали лапу на шею друг другу. Но главным в ней были прыжки. Леди прыгала вбок на целых шесть футов. Она прыгала вертикально, по-кошачьи выгибая спину. Она крутилась в воздухе так, словно ее передние лапы покоились на невидимом вращающемся диске. Потом она ложилась на землю и снизу вверх заглядывала в глаза Курку, обняв его лапами за шею. Белки ее глаз сверкали, когда она озоровато косилась на него, кончик носа пуговкой выглядывал между поднятыми губами.
Волки не были голодны, но Леди все же вопрошающе подошла к запасному входу, и Крис дал каждому по куску сушеной рыбы; это был скорее символический жест, чем кормежка. Уходя от Криса с куском рыбы в зубах, Леди взглянула на него снизу вверх ясными, серьезными глазами. Это был пустяк, но он произвел на нас глубокое впечатление.
Именно пустяки, игра пустяками и делают волков та кими симпатичными, – сказал Крис, меж тем как волки за прятывали рыбу. – Они очень милые твари.
У них очень развито чувство… – Я запнулась, подыски вая определение для какой-то совершенно несобачьей, чисто волчьей стороны их натуры.
Отношений, – сказал Крис.
Наутро, встав в пять часов, чтобы выйти вместе с ними в обычное для них время, он был очень разочарован, увидев, что их уже нет. Он вышел в шесть, захватив с собой кинокамеру.
Около десяти утра Леди пришла домой одна, и это не предвещало ничего хорошего. Раньше она никогда не возвращалась одна. К тому же она была ужасно взвинчена. Второй раз в жизни она «заговорила», глядя мне в лицо и без конца повторяя свое «оу – воу». Она была так расстроена, что я не пошла в барак, а осталась на воле утешать ее.
К полудню явился Крис и озабоченно оглядел окрестности. «Курок дома?»
– спросил он и молча выслушал мой ответ. «Два эскимоса, – сказал он, добрались до нас и вскоре пожалуют к нам завтракать. Сейчас они ставят палатку у реки».
Я увидела братьев Джонаса и Джека Ахгук за завтраком. После наших пилотов это были первые люди, посетившие нас на стоянке в тундре. Они выехали из Анактувук-Пасс на санной упряжке в десять собак накануне вечером, через час после того, как там приземлился Энди. Они гнали всю ночь и только что добрались до нас; снег быстро таял, это и заставило их торопиться. Там, где было возможно, они ехали по замерзшим руслам рек, но часть пути пришлось проделать прямо по голой тундре.
Они были из племени нунамиутов, или «охотников на оленей»; люди этого племени выше среднего роста большинства эскимосов, хотя и не достигают среднего роста белых. Нунамиуты, представленные полдюжиной семейств, единственные эскимосы, живущие на водоразделе хребта Брукса и севернее его.
Это одна из двух последних групп кочевников, уцелевших в Северной Америке.
Теперь они сосредоточились у крошечного, недавно учрежденного почтового отделения в горном проходе Анактувук.
От каменного века нунамиуты быстро переходят к нашему веку торговли по почте. До недавних пор нунамиуты одевались в оленьи шкуры, из них же делали свои жилища и питались исключительно олениной. В высшей степени надуманное мероприятие – установление системы вознаграждений за убитых волков обеспечило им денежный доход, и теперь они предпочитают брезентовые палатки и «магазинные малицы» на искусственном меху.
Джонас, старший из братьев, был хрупкий, спокойный, вежливый молодой человек, отесанный, как можно предположить, восемью годами работы на железной дороге в Фэрбенксе. Эскимосы для цивилизации – неквалифицированная рабочая сила, какими бы искусными и ловкими они ни были в своем естественном окружении.
Джек, младший брат, был силен, проворен, заносчив и горд. У него был юный победительный взгляд, неубранные черные волосы, его темное лицо смотрело прямо на солнце. Оба брата держались с достоинством и в то же время очень предупредительно, что свидетельствовало об их желании все исполнить как следует и хорошо зарекомендовать себя.
Лишь после того как они ушли спать в свою палатку, Крис рассказал мне о случившемся.
Бродя в горах выше по Истер-Крику, он услышал с реки три выстрела и, поспешно спустившись вниз, встретил эскимосов. Он спросил, не убили ли они волка. Они ответили, что стреляли по оленю, но промахнулись. У них в санях были капканы на волков, хотя Крис особо оговорил через Энди, что не может быть и речи об убийстве каких бы то ни было животных в непосредственной близости от лагеря, за исключением оленей на мясо для собак. Оба эскимоса были явно поражены, узнав, что наши волки могут бродить так далеко от места стоянки.
Леди любила текущую воду, которой она не видела с сентября прошлого года. Она подолгу задерживалась у воды, ходила в ней взад-вперед, глядя на нее сверху вниз, как на живое существо. Она поднимала лапу и трогала воду, знакомясь с нею. О, это ненасытное волчье любопытство! Приходилось окликать ее, чтобы идти дальше. Она могла не отрываясь смотреть на воду и пять, и десять минут подряд.
На следующий день мы услышали на реке одинокий, словно перекатывающийся взад и вперед, рев – это уже на все лето. Снежная рябь на озере опала.
Ворон, стоявший один – одинешенек на его голубом льду, наклонил голову и напился из лужицы.
Энди привез почту, теперь мы увидим его лишь по окончании ледолома. Он рассказал, что один ДС-3 и одна «Сессна» уже покалечились при посадке на рыхлый лед к югу от хребта, С самолета очень трудно заметить колдобины, когда рулишь по льду.
Прежде чем отбыть, он пролетел с Крисом над дальним концом волчьей тропы, уходящей к Эйприл-Крику. Там были густые заросли ивняка и множество заячьих троп. Это еще более утвердило Криса в предположении, что здесь должно быть волчье логово. Поскольку от нас Энди летел с почтой прямо на Анактувук-Пасс, он обещал, если удастся, сегодня же нанять там эскимоса и тотчас доставить его к нам вместе с собаками. Для поисковой экспедиции на Эйприл-Крик Крису были нужны вьючные собаки.
Вечер прошел весело, впоследствии мы с удовольствием вспоминали о нем.
Мы читали письма и вдруг обнаружили, что Курок и Леди уже вернулись домой с прогулки и лежат на вершине горы. Они махали хвостами, лезли целоваться, приникали к земле в полном волчьем приветствии и улыбались. Затем они дали нам незабываемое представление, а мы смеялись и хлопали в ладоши, поощряя их к веселью.
В этой чисто волчьей игре было много возни. Волки толкались, снисходительно похлопывали друг друга хвостами по спине, клали лапу на шею друг другу. Но главным в ней были прыжки. Леди прыгала вбок на целых шесть футов. Она прыгала вертикально, по-кошачьи выгибая спину. Она крутилась в воздухе так, словно ее передние лапы покоились на невидимом вращающемся диске. Потом она ложилась на землю и снизу вверх заглядывала в глаза Курку, обняв его лапами за шею. Белки ее глаз сверкали, когда она озоровато косилась на него, кончик носа пуговкой выглядывал между поднятыми губами.
Волки не были голодны, но Леди все же вопрошающе подошла к запасному входу, и Крис дал каждому по куску сушеной рыбы; это был скорее символический жест, чем кормежка. Уходя от Криса с куском рыбы в зубах, Леди взглянула на него снизу вверх ясными, серьезными глазами. Это был пустяк, но он произвел на нас глубокое впечатление.
Именно пустяки, игра пустяками и делают волков та кими симпатичными, – сказал Крис, меж тем как волки за прятывали рыбу. – Они очень милые твари.
У них очень развито чувство… – Я запнулась, подыски вая определение для какой-то совершенно несобачьей, чисто волчьей стороны их натуры.
Отношений, – сказал Крис.
Наутро, встав в пять часов, чтобы выйти вместе с ними в обычное для них время, он был очень разочарован, увидев, что их уже нет. Он вышел в шесть, захватив с собой кинокамеру.
Около десяти утра Леди пришла домой одна, и это не предвещало ничего хорошего. Раньше она никогда не возвращалась одна. К тому же она была ужасно взвинчена. Второй раз в жизни она «заговорила», глядя мне в лицо и без конца повторяя свое «оу – воу». Она была так расстроена, что я не пошла в барак, а осталась на воле утешать ее.
К полудню явился Крис и озабоченно оглядел окрестности. «Курок дома?»
– спросил он и молча выслушал мой ответ. «Два эскимоса, – сказал он, добрались до нас и вскоре пожалуют к нам завтракать. Сейчас они ставят палатку у реки».
Я увидела братьев Джонаса и Джека Ахгук за завтраком. После наших пилотов это были первые люди, посетившие нас на стоянке в тундре. Они выехали из Анактувук-Пасс на санной упряжке в десять собак накануне вечером, через час после того, как там приземлился Энди. Они гнали всю ночь и только что добрались до нас; снег быстро таял, это и заставило их торопиться. Там, где было возможно, они ехали по замерзшим руслам рек, но часть пути пришлось проделать прямо по голой тундре.
Они были из племени нунамиутов, или «охотников на оленей»; люди этого племени выше среднего роста большинства эскимосов, хотя и не достигают среднего роста белых. Нунамиуты, представленные полдюжиной семейств, единственные эскимосы, живущие на водоразделе хребта Брукса и севернее его.
Это одна из двух последних групп кочевников, уцелевших в Северной Америке.
Теперь они сосредоточились у крошечного, недавно учрежденного почтового отделения в горном проходе Анактувук.
От каменного века нунамиуты быстро переходят к нашему веку торговли по почте. До недавних пор нунамиуты одевались в оленьи шкуры, из них же делали свои жилища и питались исключительно олениной. В высшей степени надуманное мероприятие – установление системы вознаграждений за убитых волков обеспечило им денежный доход, и теперь они предпочитают брезентовые палатки и «магазинные малицы» на искусственном меху.
Джонас, старший из братьев, был хрупкий, спокойный, вежливый молодой человек, отесанный, как можно предположить, восемью годами работы на железной дороге в Фэрбенксе. Эскимосы для цивилизации – неквалифицированная рабочая сила, какими бы искусными и ловкими они ни были в своем естественном окружении.
Джек, младший брат, был силен, проворен, заносчив и горд. У него был юный победительный взгляд, неубранные черные волосы, его темное лицо смотрело прямо на солнце. Оба брата держались с достоинством и в то же время очень предупредительно, что свидетельствовало об их желании все исполнить как следует и хорошо зарекомендовать себя.
Лишь после того как они ушли спать в свою палатку, Крис рассказал мне о случившемся.
Бродя в горах выше по Истер-Крику, он услышал с реки три выстрела и, поспешно спустившись вниз, встретил эскимосов. Он спросил, не убили ли они волка. Они ответили, что стреляли по оленю, но промахнулись. У них в санях были капканы на волков, хотя Крис особо оговорил через Энди, что не может быть и речи об убийстве каких бы то ни было животных в непосредственной близости от лагеря, за исключением оленей на мясо для собак. Оба эскимоса были явно поражены, узнав, что наши волки могут бродить так далеко от места стоянки.