Страница:
Правда, Давыдов же шутливо признавался потом, что в своей речи он широко пользовался готовыми фразами из русских прокламаций, "целые груды которых лежали в памяти моей, как запас сосисок для угощения немцев". Но, во-первых, тон прокламаций говорил сам за себя. Да и Давыдов, в общем-то, не фальшивил. Ведь еще в записках о временах Тильзита (когда Наполеон разбил Пруссию и заигрывал с нашим Александром) Давыдов писал: "Впереди Россия с ее неисчислимыми средствами для себя, без средств для неприятеля, - необъятная, бездонная. Позади - Пруссия, без армии, но с народом, оскорбленным в своей чести, ожесточенным, до веденным до отчаяния насилиями завоевателей, не подымающим оружия только потому, что не к кому еще пристать".
Уважение к Германии и понимание общности ее интересов с русскими интересами тут налицо.
Увы, путем взаимно обогащающего и взаимно дополняющего сотрудничества две страны, два народа не пошли. Только великие русские самодержцы - а было их после воцарения Романовых всего-то два: Великий Петр I да Великая Екатерина II - верно видели интерес России в том, чтобы умно брать у немцев все, нам недостающее.
Александр I и Николай I этот принцип окарикатурили, отдав политику России в руки немецким канкриным и нессельроде.
Александры II, а потом и III, не придумали ничего лучшего, как сближение с Францией.
Россия слабела, теряла лицо, и в крепнущей Германии начали развиваться настроения, не очень-то для нас полезные,
В 1880 году один из гениальных русских мыслителей - Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - путешествовал по Германии и случайно там познакомился с белобрысым юно шей, принятым им вначале по виду за "скитальца из Котельнического уездного училища". Но услышал он в ответ: "Я сольдат; мы уф Берлин немного учим по-русску... на всяк слючай!".
Великий сатирик написал: "Мы, русские, с самого Петра I усердно "учим по-немецку" и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь "случай" предвидят и учат солдат "по-русску".
Писал Щедрин и так: "Берлин скромно стоял во главе скромного государства. Милитаристские поползновения существовали в Берлине и тогда, но они казались столь безобидными, что. никому не внушали ни подозрений, ни опасений, хотя под сению этой безобидности выросли Бисмарки и Мольтке... Лучшее право старого Берлина на общие симпатии заключалось в том, что никто его не боялся, никто не завидовал и ни в чем не подозревал, так что даже Москва-река ничего не имела против существования речки Шпрее. В настоящее время все радикально изменилось. Застенчивость сменилась самомнением, политическая уклончивость - ничем не оправдываемой претензией на вселенское господство".
Смену германских настроений Щедрин уловил прозорливо, а вот относительно оправданности претензий был не прав. Претензии были-таки оправданы, если не на единоличное господство, то уж на одну из двух ведущих ролей в мире - несомненно.
Сам же Михаил Евграфович оставил нам (в очерках "За рубежом") в качестве "информации к размышлению" знаменитый "Разговор мальчика в штанах и мальчика без штанов", без хотя бы частичного изложения которого (щедринский текст я выделил курсивом) мне, читатель, обойтись просто невозможно!
А началось все с того, что посреди "шоссированной улицы немецкой деревни" вдруг "вдвинулась обыкновенная русская лужа", из которой выпрыгнул русский "мальчик без штанов" для разговора с немецким "мальчиком в штанах".
Хозяин, протягивая руку, приветствовал гостя:
- Здравствуйте, мальчик без штанов!
Мальчик без штанов, на руку внимания не обратив, сообщил:
Однако, брат, у вас здесь чисто!
Хозяин был настойчив:
Здравствуйте, мальчик без штанов!
- Пристал, как банный лист... Ну, здравствуй! Дай оглядеться сперва. Ишь ведь как чисто - плюнуть некуда!
Мальчика в штанах интересовало многое. Спросил он, естественно, и отчего русский мальчик ходит без штанов. Ответ для немца был не очень-то понятным:
- У нас, брат, без правила ни на шаг. Вот и я без штанов, по правилу, хожу. А тебе в штанах небось лучше?
Мальчик в штанах отвечал:
Мне в штанах очень хорошо. И если б моим добрым родителям угодно было лишить меня этого одеяния, то я не иначе понял бы эту меру, как в виде справедливого возмездия за мое неодобрительное поведение.
Дались тебе эти "добрая матушка", "почтеннейший батюшка" - к чему ты эту канитель завел! У нас, брат, дядя Кузьма намеднись отца на кобеля променял! Вот так раз!
Мальчик в штанах ужаснулся:
- Ах, нет! Это невозможно.
Поняв, что "слишком далеко зашел в деле отрицания", русский мальчик успокоил нового знакомого:
Ну, полно! Это я так... пошутил! Пословица у нас есть такая, так я вспомнил.
Однако, ежели даже пословица... ах, как это жаль! И как бесчеловечно, что такие пословицы вслух повторяют при мальчиках.
Немец заплакал, а русский ухмыльнулся:
Завыл, немчура! Ты лучше скажи, отчего у вас такие хлеба родятся? Ехал я давеча в луже по дороге, смотрю, везде песок да торфик, а все-таки на полях страсть какие суслоны наворочены!
Я думаю, это оттого, что нам никто не препятствует быть трудолюбивыми. Никто не пугает нас, никто не заставляет производить такие действия, которые ни для чего не нужны... Мы стали прилагать к земле наш труд и нашу опытность, и земля возвращает нам за это сторицею.
Долго говорили еще мальчики: немецкий - разумно, русский - задиристо:
Да, брат немец! Про тебя говорят, будто ты обезьяну выдумал, а коли поглядеть, так куда мы против вас на выдумку тороваты!
Ну, это еще...
Верно говорю. Слыхал я, что ты такую сигнацию выдумал, что хошь куда ее неси - сейчас тебе за нее настоящие деньги дадут?
Конечно, дадут настоящие золотые или серебряные деньги - как же иначе?
- А я такую сигнацию выдумал: предъявителю выдается из разменной кассы... плюха! Вот ты меня и понимай!
Тут Щедрин пометил: "Мальчик в штанах хочет понять, но не может". А русский мальчик без штанов продолжал:
У нас, брат, шаром покати, да зато занятно...
Что же тут занятного... "Шаром покати"!
Это-то и занятно. Ты ждешь, что хлеб будет - ан вместо того лебеда. Сегодня лебеда, завтра лебеда, а послезавтра - саранча, а потом - выкупные подавай! Сказывай, немец, как бы ты тут выпутался?
Не сразу, но немец ответил:
Я полагаю, что вам без немцев не обойтись!
На-тко, выкуси!
Опять это слово! Русский мальчик! Я подаю вам благой совет, а вы затвердили какую-то глупость, и думаете, что это ответ. Поймите меня. Мы, немцы, имеем старинную культуру, у нас есть солидная наука, блестящая литература, свободные учреждения, а вы делаете вид, как будто все это вам не в диковину. У вас ничего подобного нет, даже хлеба у вас нет, а когда я, от имени немцев, предлагаю вам свои услуги, вы отвечаете мне: выкуси! Берегитесь, русский мальчик! Это с вашей стороны высокоумие, которое положительно ничем не оправдывается!
А, надоели вы нам, немцы, - вот что! Взяли в полон, да и держите! Правду ты сказал: есть у вас и культура, и наука, и искусство, и свободные учреждения... Да вот что худо: кто самый бессердечный притеснитель русского рабочего человека? - немец! Кто самый безжалостный педагог? - немец! Кто самый тупой администратор? - немец!..
Тут, с твоего позволения, читатель, я вклинюсь в разговор мальчиков, чтобы сказать в скобках вот что...
Русские люди и сами, конечно, могли положить крепкую кирпичную кладку, вырастить в Сибири отличный урожай... Смогли без немцев пройти до Аляски, обойти вокруг света, и без немцев (хотя и не совсем без них) поднять демидовский Урал.
Однако было у нас так много расхлябанности, что немецкая собранность часто воспринималось нами с протестом не по причине немецкого высокомерия, а по причине нашего разгильдяйства, укорачивать которое не желали ни мальчики, ни дяди без штанов. Да и в штанах - тоже.
Увы, Пушкин недаром писал: "Авось", - о, шиболет народный...". "Шиболет" - это тайное слово, по которому народы узнавали своих.
И действительно на русский "авось" мы надеялись слишком часто. А вот немцы веками вырабатывали в себе ежедневную основательность.
Но "мальчик без штанов" видел иное:
Только жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир. Все вас боятся, никто от вас ничего не ждет, кроме подвоха. Есть же какая-нибудь этому причина ?
Разумеется, от необразованности. Необразованный человек - все равно, что низший организм, а чего же ждать от низших организмов?
Вот видишь, колбаса! Тебя еще от земли не видать, а как уж ты поговариваешь!
"Колбаса", "выкуси"! - какие несносные выражения! А вы, русские, еще хвалитесь богатством вашего языка! Между тем дело ясное. Вот уже двадцать лет, как вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, и что же оказывается? Что вы беднее, нежели когда-нибудь..., что никто не доверяет вашей солидности, никто не рассчитывает ни на вашу дружбу, ни на вашу неприязнь.
Ах, читатель, как все это мучительно напоминает что-то очень знакомое... А?
Вот то-то и оно...
В этом, якобы приснившемся Щедрину разговоре, отношения двух народов и их национальные черты представлены без прикрас. Русско-немецкие противоречия выпирали из каждой фразы и кололи больно, но...
Но немецкое содействие действительно русским требовалось. В середине XIX века митрополит Московский и Коломенский Филарет говорил о русском народе: "В нем света мало, но теплоты много". Сказано хорошо, но недаром же тот же русский народ признавал: "Ученье - свет, а неученье - тьма".
Вот нам и недоставало как света, так и ученья. Зато темно та имелась в наличии с избытком. Прикрыв в давние времена Европу от татаро-монгольского опустошения, Россия отстала от передовых народов основательно.
Нужно было догонять, нужно было учиться.
Но у кого?
В Европе (да, по сути, и в мире) были тогда лишь три страны, без ясного определения отношений с которыми Россия была обречена на опасную невнятность всей внешней и внутренней политики. И у всех трех жадности, зависти к России и спеси было более чем достаточно...
Англия с ее отточенным коварством, с ее изысканным, бес страстным бессердечием и полнейшим пренебрежением к правам слабейшего была для России партнером заведомо непригодным. С Англией нужно было торговать, учиться ее достижениям и ни на минуту не забывать, что "англичанка завсегда гадит".
Франция была внешне легкомысленной, а на деле тоже отменно своекорыстной, жадной и жестокой, что хорошо доказала своим поведением в колониях, в России в 1812 году и в Испании. Испанец Гойя разоблачил бесчеловечность французов в своих офортах "Ужасы войны"с фотографической точностью и большой выразительностью: французы разрубали тела испанских повстанцев на части и насаживали на сучья деревьев. И не забудем, что это французы весело произносили ужасные слова: "Труп врага веселит и всегда пахнет хорошо".
Русско-французская дружба была выгодна лишь Франции и, косвенно, Англии. Англии она помогала ослаблять опасную в перспективе Германию, а выгоды французов очевидны: от рыв России от ее естественного, в силу соседства, германского союзника. И защита Франции - от него же.
Германия, конечно, поставляла России немало тупых администраторов и педантичных педагогов. Зато Франция снабжала нас лишь гувернерами не лучшей кондиции и бойкими французскими "мамзелями". Экономически и цивилизационно французы все более становились аутсайдерами.
Щедрин определял немецкую культуру и науку как второсортные, но, скончавшись в 1889 году, он не мог знать тогда, что его уже подросший "мальчик в штанах", которому "никто не препятствовал быть трудолюбивым", изменит место Германии в мире всего в два десятилетия.
Соответственно, Германия и претендовала на многое. В октябре 1916 года в Берлине вышла книга уже знакомого нам Фридриха Науманна "Срединная Европа". Науманн писал о слиянии Австро-Венгрии и Германии и создании "между Вислой и Вогезами, Галицией и Констанцским озером конфедерации народов" при главенстве Германии,
Собственно, это был план экономического объединения Европы.
И России он был, с определенными поправками (в части, скажем, Галиции), скорее полезен, чем вреден. В том, конечно, случае, если бы: 1) согласие с подобными германскими идеями Россия обменяла на широкие преимущества в отношениях с такой европейской федерацией; и 2) Россия стала не монархической, а народоправной и живущей не для дяди (Сэма, Жана, Джона, Ганса), а для Ивана да Марьи.
Такая внутренне развитая и крепкая, Россия могла бы спокойно взирать на любые коалиции и конфедерации. Внутрь такой России ни одна из них не двинулась бы! Не рискнула бы!
И такая Россия вполне могла рассчитывать не только на уважение, но и на дружбу с народом, хорошие отношения с которым для нас имели первейший смысл. Причем такая дружба была возможна при любом государственном устройстве Германии.
В двадцатые годы Германия была Веймарским изданием Версальского договора. С 1933 года начинается история германского нацистского Третьего Рейха. Принято считать, что Германия Гитлера была запрограммирована на смертельную борьбу с Россией уже в силу идейных, концептуальных воззрений фюрера.
По сей день историки и публицисты на всех углах размахивают его основным трудом "Майн Кампф" ("Моя борьба") и тычут всем в нос главу XIV "Восточная ориентация или восточная политика", начинающуюся со слов: "Отношение Германии к России я считаю необходимым подвергнуть особому разбору. Эта проблема имеет решающее значение для вообще всей иностранной политики Германии в целом".
В тексте главы есть два абзаца, без цитирования которых не обходится ни одна работа о Гитлере и нацистской Германии: "Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно пере ходим к политике завоевания новых земель в Европе.
Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду, в первую очередь, только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены".
Казалось бы, все ясно, четко и безоговорочно. Никаких вариантов тут не предусматривается, и вопрос только в том, когда Гитлер пойдет войной на Россию, если получит власть.
Однако чтобы понять эту острую проблему, двух выдернутых из контекста абзацев мало. Нужно вдумчиво читать всю книгу Гитлера. Ведь "Майн кампф", пожалуй, вторая по известности названия книга в мире после Библии, но уж точно первая среди "известных" книг по незнанию ее содержания.
Во-первых, Гитлер писал ее в 1924-1927 годах (вначале была опубликована первая часть, затем - вторая). Он, конечно, был уверен в своем большом политическом будущем, но серьезного политического опыта еще не имел, а его кругозор (в принципе - весьма широкий) не был подкреплен ни малейшей практикой государственной работы.
Да и по возрасту Гитлеру не хватало политического опыта в его тридцать пять лет. Наполеон властвовал во Франции в более молодом возрасте, но он имел совершенно иную судьбу и иную натуру.
Так что читать и изучать "Майн Кампф" умный русский человек обязан, но читать-то нужно с умом. Ведь Гитлер в "Майн Кампф" рассматривал очень много общественных вопросов, порой - оригинально и ярко.
Были в книге и крупнейшие мировоззренческие просчеты. Они-то реального исторического Гитлера в конце концов и подвели. Но нас сейчас интересуют только его воззрения на "русский" вопрос. К слову, несмотря на чисто "восточное" название XIV главы, России посвящена там примерно лишь пятая часть.
Так, в "восточной" главе Гитлер уделил немало внимания Франции. И прозорливо отметил, что при той национальной политике, которую ведет Франция, она может превратиться в "новое европейско-африканское мулатское государство на европейской территории". И разве сегодня французы не близки как раз к чему-то вроде этого?
Внешнюю политику Гитлер определял как "урегулирование взаимоотношений одного народа со всеми остальными народами мира" и заявлял, что его политика будет исходить из следующего: "Наше государство, прежде всего, будет стремиться установить здоровую, естественную, жизненную пропорцию между количеством нашего населения и темпом его роста, с одной стороны, и количеством и качеством наших территорий - с другой. Только так наша иностранная политика может должным образом обеспечить судьбы нашей расы, объединенной в одном государстве".
Под "здоровой пропорцией" Гитлер понимал такую ситуацию, когда обеспечивается "пропитание народа целиком и полностью продуктами нашей собственной земли".
А признаком мировой державы он считал обширность территории, позволяющую народу развиваться свободно. Но как раз здесь Германия оказывалась в исключительно неблагоприятном положении. Плотность ее населения была огромной. В Европе лишь Бельгия и Голландия имели плотность в два раза большую, а Англия - примерно такую же.
Но у Англии были тогда обширнейшие колонии, где земли хватало и на англичан, и на аборигенов. Были колонии и у бельгийцев с голландцами. Швейцария (!) имела плотность населения в полтора раза меньшую, чем Германия, Дания и Чехословакия - в два, Франция - в три, США - в десять раз меньшую, а СССР - в двадцать раз.
За пределами Европы скученней немцев жили только... японцы. Но их уровень потребления был с немецким несоизмерим. Китайцы жили просторнее немцев в три раза. Да, проблема была.
Искусственное ограничение рождаемости Гитлер не считал выходом и был прав, когда заявлял, что нация вступает так на путь вырождения потенциально здоровые не рождаются, а родившихся слабейших спасают.
По оценке Гитлера, у Германии было три наиболее очевидных выхода:
внутренняя колонизация, то есть все большее "уплотнение" населения и интенсификация хозяйства;
приобретение новых колоний;
приобретение новых земель в Европе на территориях, примыкающих к немецкой.
Первый путь исчерпывался, на втором Германия потерпела поражение в Первой мировой войне.
А третий? Третий означал новую войну. Большую или малую, но войну или, как минимум, - активное силовое противостояние, невозможное без сильных армии и флота. Но - с кем в союзе и против кого?
Эту тему Гитлер впервые затронул еще в главе IV "Мюнхен", где писал: "Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России (но тут нужно не забывать, что до Первой мировой войны в состав России входили обширные, примыкавшие к Германии польские земли. - С.К.). Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию. Толь ко в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход. Мы должны были тогда отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкурировать с нами".
Гитлер оценивал лишь возможности, варианты, а не утверждал что-то одно. Фактически это был неглупый и вполне корректный для немца геополитический анализ.
А дальше речь шла уже о другой возможности: "усиленное развитие промышленности и мировой торговли, создание военного флота и завоевание колоний".
Реальная кайзеровская Германия так и поступила. И что? Гитлер отвечал верно: "Раз мы пошли по этому пути, то ясно, что в один прекрасный день Англия должна была стать нашим врагом.
Политику завоевания новых земель в Европе Германия могла вести только в союзе с Англией против России, но и на оборот: политику завоевания колоний и усиления своей мировой торговли Германия могла вести только с Россией против Англии".
Заметь, читатель, - с Россией, а не против нее! И это - мысль Гитлера! Мысль, как достаточно для него неожиданная, так и весьма верная...
Далее из этого тезиса Гитлер сделал следующий вывод: "В данном случае нужно было сделать надлежащие выводы и прежде всего - как можно скорей послать к черту Австрию. Благодаря союзу с Австрией Германия теряла все лучшие богатейшие перспективы заключения других союзов. Наоборот, ее отношения с Россией и даже с Италией становились все более напряженными. Раз Германия взяла курс на политику усиленной индустриализации и усиленного развития торговли, то, в сущности говоря, уже не оставалось ни малейшего повода для борьбы с Россией. Только худшие враги обе их наций заинтересованы были в том, чтобы такая вражда возникала".
Что ж, в здравомыслии фюреру тут отказать трудно, да и русофобией здесь не пахло. Скорее - напротив! Ведь Гитлер был готов, пусть и теоретически, пожертвовать отношениями Германии с его родиной - Австрией - ради подлинного, прочного великого будущего Германии, пошедшей на союз с Россией.
Конечно, в 1920-х годах это был, что называется, "после-игровой разбор" итогов уже закончившейся Первой мировой войны.
Однако по-прежнему насущным оставался старый вопрос: с кем и против кого? Им задавался Гитлер, но им же задавался и любой мыслящий и любящий Германию немец...
В "восточной" главе Гитлер писал: "Нам предстоит еще большая и тяжелая борьба с Францией (кстати, в действительности она оказалась на удивление легкой. - С.К.). Но эта борьба будет иметь смысл лишь постольку, поскольку она обеспечит нам тыл в борьбе за увеличение наших территорий в Европе. Наша задача - не в колониальных завоеваниях. Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами и которые непосредственно примыкают к коренным землям нашей родины". Итак, все-таки поход на Восток?
Однако здесь важны две детали. В начале тридцатых годов уже не политический писатель, а практический политик, рейхсканцлер Германии Гитлер поступал прямо противоположно собственным старым идеям и активно пытался договориться с бывшей Антантой о "полюбовном" предоставлении Германии ряда колоний. То есть, отказываться при необходимости от устаревших взглядов политического писателя Гитлера государственный лидер Гитлер умел. Это во-первых.
Во-вторых, непосредственно к Германии примыкали земли Чехословакии и Польши, а не СССР. Гитлер нигде не говорил о Польше, но географию Европы он знал.
Во все той же "восточной" главе Гитлер писал: "Нам нужно прежде всего уничтожить стремление Франции к гегемонии в Европе, ибо Франция является смертельным врагом нашего народа, она душит нас и лишает нас всякой силы (на помню, что это написано в 1924 году, через пять лет после Версаля. - С.К.). Вот почему нет такой жертвы, которой мы не должны были бы принести, чтобы ослабить Францию. Всякая держава, которая, как и мы, считает непереносимой для себя гегемонию Франции на континенте, тем самым является нашей естественной союзницей. Любой путь к союзу с такой державой для нас приемлем. Любое самоограничение не может показаться нам чрезмерным, если только оно, в последнем счете, приведет к поражению нашего злейшего врага и ненавистника".
В определенной мере это было прямое приглашение для России. Не с Данией же или с Чехословакией (не говоря уже о напрочь профранцузской Польше) могла блокироваться Германия против своего "смертельного врага"!
Была еще, конечно, Англия... Но если бы политический писатель Гитлер имел в виду только ее, то он так и написал бы! Ведь он писал свою книгу не для того, чтобы скрыть свои мыс ли и планы, а для того, чтобы донести их как можно более широко до всего немецкого народа.
Так что даже с Германией Гитлера у России "мирный* шанс был. Тем более он был реальным с веймарской Германией. Вначале так и выходило...
Однако, забегая далеко вперед, сразу сообщу, что Советский Союз, внешнюю политику которого с начала тридцатых годов направлял нарком иностранных дел Литвинов, так же как Россия Витте, Александра III и Николая II, не надумал ни чего лучшего, как дружить даже против веймарской Германии со все той же Францией.
Но если бы СССР решительно отказался от обеспечивающего войну с Германией союза с Францией, если бы мы решительно порвали с гибельными для России профранцузскими традициями Александра III, Николая II и Керенского, то даже Гитлер вполне мог пойти, по его словам, на "чрезмерное" самоограничение".
А выиграть хотя бы пять с лишним лет мира для СССР означало выиграть ВСЕ! При наших темпах мы очень быстро - уже к 1942-1943 - годам стали бы настолько непобедимы в чисто оборонительной войне на своей территории, что сунуться к нам никто и помыслить бы не мог!
Франция все время сталкивала нас с немцами, и уже по этому она была нашим скрытым врагом.
Гитлер же рассматривал в XIV главе два варианта: будущая война Германии в союзе с Европой против России, и война Германии в союзе с Россией против Европы! Он писал: "Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с целью ущемить Германию. Однако перед самым началом войны (Первой мировой. - С.К.) у нас все-таки была еще вторая до рога: можно было опереться на Россию против Англии". И тут же прибавлял: "Ныне же положение вещей в корне измени лось. Если перед Первой мировой войной мы могли подавить в себе чувство обиды против России и все же пойти с ней против Англии, то теперь об этом не может быть и речи".
Уважение к Германии и понимание общности ее интересов с русскими интересами тут налицо.
Увы, путем взаимно обогащающего и взаимно дополняющего сотрудничества две страны, два народа не пошли. Только великие русские самодержцы - а было их после воцарения Романовых всего-то два: Великий Петр I да Великая Екатерина II - верно видели интерес России в том, чтобы умно брать у немцев все, нам недостающее.
Александр I и Николай I этот принцип окарикатурили, отдав политику России в руки немецким канкриным и нессельроде.
Александры II, а потом и III, не придумали ничего лучшего, как сближение с Францией.
Россия слабела, теряла лицо, и в крепнущей Германии начали развиваться настроения, не очень-то для нас полезные,
В 1880 году один из гениальных русских мыслителей - Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - путешествовал по Германии и случайно там познакомился с белобрысым юно шей, принятым им вначале по виду за "скитальца из Котельнического уездного училища". Но услышал он в ответ: "Я сольдат; мы уф Берлин немного учим по-русску... на всяк слючай!".
Великий сатирик написал: "Мы, русские, с самого Петра I усердно "учим по-немецку" и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь "случай" предвидят и учат солдат "по-русску".
Писал Щедрин и так: "Берлин скромно стоял во главе скромного государства. Милитаристские поползновения существовали в Берлине и тогда, но они казались столь безобидными, что. никому не внушали ни подозрений, ни опасений, хотя под сению этой безобидности выросли Бисмарки и Мольтке... Лучшее право старого Берлина на общие симпатии заключалось в том, что никто его не боялся, никто не завидовал и ни в чем не подозревал, так что даже Москва-река ничего не имела против существования речки Шпрее. В настоящее время все радикально изменилось. Застенчивость сменилась самомнением, политическая уклончивость - ничем не оправдываемой претензией на вселенское господство".
Смену германских настроений Щедрин уловил прозорливо, а вот относительно оправданности претензий был не прав. Претензии были-таки оправданы, если не на единоличное господство, то уж на одну из двух ведущих ролей в мире - несомненно.
Сам же Михаил Евграфович оставил нам (в очерках "За рубежом") в качестве "информации к размышлению" знаменитый "Разговор мальчика в штанах и мальчика без штанов", без хотя бы частичного изложения которого (щедринский текст я выделил курсивом) мне, читатель, обойтись просто невозможно!
А началось все с того, что посреди "шоссированной улицы немецкой деревни" вдруг "вдвинулась обыкновенная русская лужа", из которой выпрыгнул русский "мальчик без штанов" для разговора с немецким "мальчиком в штанах".
Хозяин, протягивая руку, приветствовал гостя:
- Здравствуйте, мальчик без штанов!
Мальчик без штанов, на руку внимания не обратив, сообщил:
Однако, брат, у вас здесь чисто!
Хозяин был настойчив:
Здравствуйте, мальчик без штанов!
- Пристал, как банный лист... Ну, здравствуй! Дай оглядеться сперва. Ишь ведь как чисто - плюнуть некуда!
Мальчика в штанах интересовало многое. Спросил он, естественно, и отчего русский мальчик ходит без штанов. Ответ для немца был не очень-то понятным:
- У нас, брат, без правила ни на шаг. Вот и я без штанов, по правилу, хожу. А тебе в штанах небось лучше?
Мальчик в штанах отвечал:
Мне в штанах очень хорошо. И если б моим добрым родителям угодно было лишить меня этого одеяния, то я не иначе понял бы эту меру, как в виде справедливого возмездия за мое неодобрительное поведение.
Дались тебе эти "добрая матушка", "почтеннейший батюшка" - к чему ты эту канитель завел! У нас, брат, дядя Кузьма намеднись отца на кобеля променял! Вот так раз!
Мальчик в штанах ужаснулся:
- Ах, нет! Это невозможно.
Поняв, что "слишком далеко зашел в деле отрицания", русский мальчик успокоил нового знакомого:
Ну, полно! Это я так... пошутил! Пословица у нас есть такая, так я вспомнил.
Однако, ежели даже пословица... ах, как это жаль! И как бесчеловечно, что такие пословицы вслух повторяют при мальчиках.
Немец заплакал, а русский ухмыльнулся:
Завыл, немчура! Ты лучше скажи, отчего у вас такие хлеба родятся? Ехал я давеча в луже по дороге, смотрю, везде песок да торфик, а все-таки на полях страсть какие суслоны наворочены!
Я думаю, это оттого, что нам никто не препятствует быть трудолюбивыми. Никто не пугает нас, никто не заставляет производить такие действия, которые ни для чего не нужны... Мы стали прилагать к земле наш труд и нашу опытность, и земля возвращает нам за это сторицею.
Долго говорили еще мальчики: немецкий - разумно, русский - задиристо:
Да, брат немец! Про тебя говорят, будто ты обезьяну выдумал, а коли поглядеть, так куда мы против вас на выдумку тороваты!
Ну, это еще...
Верно говорю. Слыхал я, что ты такую сигнацию выдумал, что хошь куда ее неси - сейчас тебе за нее настоящие деньги дадут?
Конечно, дадут настоящие золотые или серебряные деньги - как же иначе?
- А я такую сигнацию выдумал: предъявителю выдается из разменной кассы... плюха! Вот ты меня и понимай!
Тут Щедрин пометил: "Мальчик в штанах хочет понять, но не может". А русский мальчик без штанов продолжал:
У нас, брат, шаром покати, да зато занятно...
Что же тут занятного... "Шаром покати"!
Это-то и занятно. Ты ждешь, что хлеб будет - ан вместо того лебеда. Сегодня лебеда, завтра лебеда, а послезавтра - саранча, а потом - выкупные подавай! Сказывай, немец, как бы ты тут выпутался?
Не сразу, но немец ответил:
Я полагаю, что вам без немцев не обойтись!
На-тко, выкуси!
Опять это слово! Русский мальчик! Я подаю вам благой совет, а вы затвердили какую-то глупость, и думаете, что это ответ. Поймите меня. Мы, немцы, имеем старинную культуру, у нас есть солидная наука, блестящая литература, свободные учреждения, а вы делаете вид, как будто все это вам не в диковину. У вас ничего подобного нет, даже хлеба у вас нет, а когда я, от имени немцев, предлагаю вам свои услуги, вы отвечаете мне: выкуси! Берегитесь, русский мальчик! Это с вашей стороны высокоумие, которое положительно ничем не оправдывается!
А, надоели вы нам, немцы, - вот что! Взяли в полон, да и держите! Правду ты сказал: есть у вас и культура, и наука, и искусство, и свободные учреждения... Да вот что худо: кто самый бессердечный притеснитель русского рабочего человека? - немец! Кто самый безжалостный педагог? - немец! Кто самый тупой администратор? - немец!..
Тут, с твоего позволения, читатель, я вклинюсь в разговор мальчиков, чтобы сказать в скобках вот что...
Русские люди и сами, конечно, могли положить крепкую кирпичную кладку, вырастить в Сибири отличный урожай... Смогли без немцев пройти до Аляски, обойти вокруг света, и без немцев (хотя и не совсем без них) поднять демидовский Урал.
Однако было у нас так много расхлябанности, что немецкая собранность часто воспринималось нами с протестом не по причине немецкого высокомерия, а по причине нашего разгильдяйства, укорачивать которое не желали ни мальчики, ни дяди без штанов. Да и в штанах - тоже.
Увы, Пушкин недаром писал: "Авось", - о, шиболет народный...". "Шиболет" - это тайное слово, по которому народы узнавали своих.
И действительно на русский "авось" мы надеялись слишком часто. А вот немцы веками вырабатывали в себе ежедневную основательность.
Но "мальчик без штанов" видел иное:
Только жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир. Все вас боятся, никто от вас ничего не ждет, кроме подвоха. Есть же какая-нибудь этому причина ?
Разумеется, от необразованности. Необразованный человек - все равно, что низший организм, а чего же ждать от низших организмов?
Вот видишь, колбаса! Тебя еще от земли не видать, а как уж ты поговариваешь!
"Колбаса", "выкуси"! - какие несносные выражения! А вы, русские, еще хвалитесь богатством вашего языка! Между тем дело ясное. Вот уже двадцать лет, как вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, и что же оказывается? Что вы беднее, нежели когда-нибудь..., что никто не доверяет вашей солидности, никто не рассчитывает ни на вашу дружбу, ни на вашу неприязнь.
Ах, читатель, как все это мучительно напоминает что-то очень знакомое... А?
Вот то-то и оно...
В этом, якобы приснившемся Щедрину разговоре, отношения двух народов и их национальные черты представлены без прикрас. Русско-немецкие противоречия выпирали из каждой фразы и кололи больно, но...
Но немецкое содействие действительно русским требовалось. В середине XIX века митрополит Московский и Коломенский Филарет говорил о русском народе: "В нем света мало, но теплоты много". Сказано хорошо, но недаром же тот же русский народ признавал: "Ученье - свет, а неученье - тьма".
Вот нам и недоставало как света, так и ученья. Зато темно та имелась в наличии с избытком. Прикрыв в давние времена Европу от татаро-монгольского опустошения, Россия отстала от передовых народов основательно.
Нужно было догонять, нужно было учиться.
Но у кого?
В Европе (да, по сути, и в мире) были тогда лишь три страны, без ясного определения отношений с которыми Россия была обречена на опасную невнятность всей внешней и внутренней политики. И у всех трех жадности, зависти к России и спеси было более чем достаточно...
Англия с ее отточенным коварством, с ее изысканным, бес страстным бессердечием и полнейшим пренебрежением к правам слабейшего была для России партнером заведомо непригодным. С Англией нужно было торговать, учиться ее достижениям и ни на минуту не забывать, что "англичанка завсегда гадит".
Франция была внешне легкомысленной, а на деле тоже отменно своекорыстной, жадной и жестокой, что хорошо доказала своим поведением в колониях, в России в 1812 году и в Испании. Испанец Гойя разоблачил бесчеловечность французов в своих офортах "Ужасы войны"с фотографической точностью и большой выразительностью: французы разрубали тела испанских повстанцев на части и насаживали на сучья деревьев. И не забудем, что это французы весело произносили ужасные слова: "Труп врага веселит и всегда пахнет хорошо".
Русско-французская дружба была выгодна лишь Франции и, косвенно, Англии. Англии она помогала ослаблять опасную в перспективе Германию, а выгоды французов очевидны: от рыв России от ее естественного, в силу соседства, германского союзника. И защита Франции - от него же.
Германия, конечно, поставляла России немало тупых администраторов и педантичных педагогов. Зато Франция снабжала нас лишь гувернерами не лучшей кондиции и бойкими французскими "мамзелями". Экономически и цивилизационно французы все более становились аутсайдерами.
Щедрин определял немецкую культуру и науку как второсортные, но, скончавшись в 1889 году, он не мог знать тогда, что его уже подросший "мальчик в штанах", которому "никто не препятствовал быть трудолюбивым", изменит место Германии в мире всего в два десятилетия.
Соответственно, Германия и претендовала на многое. В октябре 1916 года в Берлине вышла книга уже знакомого нам Фридриха Науманна "Срединная Европа". Науманн писал о слиянии Австро-Венгрии и Германии и создании "между Вислой и Вогезами, Галицией и Констанцским озером конфедерации народов" при главенстве Германии,
Собственно, это был план экономического объединения Европы.
И России он был, с определенными поправками (в части, скажем, Галиции), скорее полезен, чем вреден. В том, конечно, случае, если бы: 1) согласие с подобными германскими идеями Россия обменяла на широкие преимущества в отношениях с такой европейской федерацией; и 2) Россия стала не монархической, а народоправной и живущей не для дяди (Сэма, Жана, Джона, Ганса), а для Ивана да Марьи.
Такая внутренне развитая и крепкая, Россия могла бы спокойно взирать на любые коалиции и конфедерации. Внутрь такой России ни одна из них не двинулась бы! Не рискнула бы!
И такая Россия вполне могла рассчитывать не только на уважение, но и на дружбу с народом, хорошие отношения с которым для нас имели первейший смысл. Причем такая дружба была возможна при любом государственном устройстве Германии.
В двадцатые годы Германия была Веймарским изданием Версальского договора. С 1933 года начинается история германского нацистского Третьего Рейха. Принято считать, что Германия Гитлера была запрограммирована на смертельную борьбу с Россией уже в силу идейных, концептуальных воззрений фюрера.
По сей день историки и публицисты на всех углах размахивают его основным трудом "Майн Кампф" ("Моя борьба") и тычут всем в нос главу XIV "Восточная ориентация или восточная политика", начинающуюся со слов: "Отношение Германии к России я считаю необходимым подвергнуть особому разбору. Эта проблема имеет решающее значение для вообще всей иностранной политики Германии в целом".
В тексте главы есть два абзаца, без цитирования которых не обходится ни одна работа о Гитлере и нацистской Германии: "Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно пере ходим к политике завоевания новых земель в Европе.
Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду, в первую очередь, только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены".
Казалось бы, все ясно, четко и безоговорочно. Никаких вариантов тут не предусматривается, и вопрос только в том, когда Гитлер пойдет войной на Россию, если получит власть.
Однако чтобы понять эту острую проблему, двух выдернутых из контекста абзацев мало. Нужно вдумчиво читать всю книгу Гитлера. Ведь "Майн кампф", пожалуй, вторая по известности названия книга в мире после Библии, но уж точно первая среди "известных" книг по незнанию ее содержания.
Во-первых, Гитлер писал ее в 1924-1927 годах (вначале была опубликована первая часть, затем - вторая). Он, конечно, был уверен в своем большом политическом будущем, но серьезного политического опыта еще не имел, а его кругозор (в принципе - весьма широкий) не был подкреплен ни малейшей практикой государственной работы.
Да и по возрасту Гитлеру не хватало политического опыта в его тридцать пять лет. Наполеон властвовал во Франции в более молодом возрасте, но он имел совершенно иную судьбу и иную натуру.
Так что читать и изучать "Майн Кампф" умный русский человек обязан, но читать-то нужно с умом. Ведь Гитлер в "Майн Кампф" рассматривал очень много общественных вопросов, порой - оригинально и ярко.
Были в книге и крупнейшие мировоззренческие просчеты. Они-то реального исторического Гитлера в конце концов и подвели. Но нас сейчас интересуют только его воззрения на "русский" вопрос. К слову, несмотря на чисто "восточное" название XIV главы, России посвящена там примерно лишь пятая часть.
Так, в "восточной" главе Гитлер уделил немало внимания Франции. И прозорливо отметил, что при той национальной политике, которую ведет Франция, она может превратиться в "новое европейско-африканское мулатское государство на европейской территории". И разве сегодня французы не близки как раз к чему-то вроде этого?
Внешнюю политику Гитлер определял как "урегулирование взаимоотношений одного народа со всеми остальными народами мира" и заявлял, что его политика будет исходить из следующего: "Наше государство, прежде всего, будет стремиться установить здоровую, естественную, жизненную пропорцию между количеством нашего населения и темпом его роста, с одной стороны, и количеством и качеством наших территорий - с другой. Только так наша иностранная политика может должным образом обеспечить судьбы нашей расы, объединенной в одном государстве".
Под "здоровой пропорцией" Гитлер понимал такую ситуацию, когда обеспечивается "пропитание народа целиком и полностью продуктами нашей собственной земли".
А признаком мировой державы он считал обширность территории, позволяющую народу развиваться свободно. Но как раз здесь Германия оказывалась в исключительно неблагоприятном положении. Плотность ее населения была огромной. В Европе лишь Бельгия и Голландия имели плотность в два раза большую, а Англия - примерно такую же.
Но у Англии были тогда обширнейшие колонии, где земли хватало и на англичан, и на аборигенов. Были колонии и у бельгийцев с голландцами. Швейцария (!) имела плотность населения в полтора раза меньшую, чем Германия, Дания и Чехословакия - в два, Франция - в три, США - в десять раз меньшую, а СССР - в двадцать раз.
За пределами Европы скученней немцев жили только... японцы. Но их уровень потребления был с немецким несоизмерим. Китайцы жили просторнее немцев в три раза. Да, проблема была.
Искусственное ограничение рождаемости Гитлер не считал выходом и был прав, когда заявлял, что нация вступает так на путь вырождения потенциально здоровые не рождаются, а родившихся слабейших спасают.
По оценке Гитлера, у Германии было три наиболее очевидных выхода:
внутренняя колонизация, то есть все большее "уплотнение" населения и интенсификация хозяйства;
приобретение новых колоний;
приобретение новых земель в Европе на территориях, примыкающих к немецкой.
Первый путь исчерпывался, на втором Германия потерпела поражение в Первой мировой войне.
А третий? Третий означал новую войну. Большую или малую, но войну или, как минимум, - активное силовое противостояние, невозможное без сильных армии и флота. Но - с кем в союзе и против кого?
Эту тему Гитлер впервые затронул еще в главе IV "Мюнхен", где писал: "Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России (но тут нужно не забывать, что до Первой мировой войны в состав России входили обширные, примыкавшие к Германии польские земли. - С.К.). Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию. Толь ко в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход. Мы должны были тогда отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкурировать с нами".
Гитлер оценивал лишь возможности, варианты, а не утверждал что-то одно. Фактически это был неглупый и вполне корректный для немца геополитический анализ.
А дальше речь шла уже о другой возможности: "усиленное развитие промышленности и мировой торговли, создание военного флота и завоевание колоний".
Реальная кайзеровская Германия так и поступила. И что? Гитлер отвечал верно: "Раз мы пошли по этому пути, то ясно, что в один прекрасный день Англия должна была стать нашим врагом.
Политику завоевания новых земель в Европе Германия могла вести только в союзе с Англией против России, но и на оборот: политику завоевания колоний и усиления своей мировой торговли Германия могла вести только с Россией против Англии".
Заметь, читатель, - с Россией, а не против нее! И это - мысль Гитлера! Мысль, как достаточно для него неожиданная, так и весьма верная...
Далее из этого тезиса Гитлер сделал следующий вывод: "В данном случае нужно было сделать надлежащие выводы и прежде всего - как можно скорей послать к черту Австрию. Благодаря союзу с Австрией Германия теряла все лучшие богатейшие перспективы заключения других союзов. Наоборот, ее отношения с Россией и даже с Италией становились все более напряженными. Раз Германия взяла курс на политику усиленной индустриализации и усиленного развития торговли, то, в сущности говоря, уже не оставалось ни малейшего повода для борьбы с Россией. Только худшие враги обе их наций заинтересованы были в том, чтобы такая вражда возникала".
Что ж, в здравомыслии фюреру тут отказать трудно, да и русофобией здесь не пахло. Скорее - напротив! Ведь Гитлер был готов, пусть и теоретически, пожертвовать отношениями Германии с его родиной - Австрией - ради подлинного, прочного великого будущего Германии, пошедшей на союз с Россией.
Конечно, в 1920-х годах это был, что называется, "после-игровой разбор" итогов уже закончившейся Первой мировой войны.
Однако по-прежнему насущным оставался старый вопрос: с кем и против кого? Им задавался Гитлер, но им же задавался и любой мыслящий и любящий Германию немец...
В "восточной" главе Гитлер писал: "Нам предстоит еще большая и тяжелая борьба с Францией (кстати, в действительности она оказалась на удивление легкой. - С.К.). Но эта борьба будет иметь смысл лишь постольку, поскольку она обеспечит нам тыл в борьбе за увеличение наших территорий в Европе. Наша задача - не в колониальных завоеваниях. Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами и которые непосредственно примыкают к коренным землям нашей родины". Итак, все-таки поход на Восток?
Однако здесь важны две детали. В начале тридцатых годов уже не политический писатель, а практический политик, рейхсканцлер Германии Гитлер поступал прямо противоположно собственным старым идеям и активно пытался договориться с бывшей Антантой о "полюбовном" предоставлении Германии ряда колоний. То есть, отказываться при необходимости от устаревших взглядов политического писателя Гитлера государственный лидер Гитлер умел. Это во-первых.
Во-вторых, непосредственно к Германии примыкали земли Чехословакии и Польши, а не СССР. Гитлер нигде не говорил о Польше, но географию Европы он знал.
Во все той же "восточной" главе Гитлер писал: "Нам нужно прежде всего уничтожить стремление Франции к гегемонии в Европе, ибо Франция является смертельным врагом нашего народа, она душит нас и лишает нас всякой силы (на помню, что это написано в 1924 году, через пять лет после Версаля. - С.К.). Вот почему нет такой жертвы, которой мы не должны были бы принести, чтобы ослабить Францию. Всякая держава, которая, как и мы, считает непереносимой для себя гегемонию Франции на континенте, тем самым является нашей естественной союзницей. Любой путь к союзу с такой державой для нас приемлем. Любое самоограничение не может показаться нам чрезмерным, если только оно, в последнем счете, приведет к поражению нашего злейшего врага и ненавистника".
В определенной мере это было прямое приглашение для России. Не с Данией же или с Чехословакией (не говоря уже о напрочь профранцузской Польше) могла блокироваться Германия против своего "смертельного врага"!
Была еще, конечно, Англия... Но если бы политический писатель Гитлер имел в виду только ее, то он так и написал бы! Ведь он писал свою книгу не для того, чтобы скрыть свои мыс ли и планы, а для того, чтобы донести их как можно более широко до всего немецкого народа.
Так что даже с Германией Гитлера у России "мирный* шанс был. Тем более он был реальным с веймарской Германией. Вначале так и выходило...
Однако, забегая далеко вперед, сразу сообщу, что Советский Союз, внешнюю политику которого с начала тридцатых годов направлял нарком иностранных дел Литвинов, так же как Россия Витте, Александра III и Николая II, не надумал ни чего лучшего, как дружить даже против веймарской Германии со все той же Францией.
Но если бы СССР решительно отказался от обеспечивающего войну с Германией союза с Францией, если бы мы решительно порвали с гибельными для России профранцузскими традициями Александра III, Николая II и Керенского, то даже Гитлер вполне мог пойти, по его словам, на "чрезмерное" самоограничение".
А выиграть хотя бы пять с лишним лет мира для СССР означало выиграть ВСЕ! При наших темпах мы очень быстро - уже к 1942-1943 - годам стали бы настолько непобедимы в чисто оборонительной войне на своей территории, что сунуться к нам никто и помыслить бы не мог!
Франция все время сталкивала нас с немцами, и уже по этому она была нашим скрытым врагом.
Гитлер же рассматривал в XIV главе два варианта: будущая война Германии в союзе с Европой против России, и война Германии в союзе с Россией против Европы! Он писал: "Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с целью ущемить Германию. Однако перед самым началом войны (Первой мировой. - С.К.) у нас все-таки была еще вторая до рога: можно было опереться на Россию против Англии". И тут же прибавлял: "Ныне же положение вещей в корне измени лось. Если перед Первой мировой войной мы могли подавить в себе чувство обиды против России и все же пойти с ней против Англии, то теперь об этом не может быть и речи".