Крон Александр Александрович. Офицер флота

   С т р о и т е л ь. Ну, Митрий! Не ожидал.
   Г о р б у н о в. Всё?
   Т у р о в ц е в. Да.
   Г о р б у н о в (после паузы). Ну что же... Я это знал.
   Т у р о в ц е в. Знали?
   Г о р б у н о в. Знал.
   Т у р о в ц е в. И не сказали?
   Г о р б у н о в. Зачем? Я ждал, что вы мне сами об этом скажете.
   Т у р о в ц е в. Вы думали, скажу?
   Г о р б у н о в. Так мне думалось. Как раз недавно мы с Федором Михайловичем перекинулись: как, мол, скажет - не скажет? Решили - скажет. Парень молодой, хороший, способный. Так, Федя?
   Ж д а н о в с к и й. Правильно.
   Т у р о в ц е в (тихо). Спасибо.
   Г о р б у н о в. Ну что ж - хорошо. Вопрос исчерпан. А в поход сходим вместе - совсем будет ладно. Ну, конечно, если...
   Т у р о в ц е в. Что - если?
   Г о р б у н о в. Ну, да мало ли что. До весны далеко. Могут быть всякие перемещения, назначения...
   Т у р о в ц е в. Виктор Иванович! Как мне теперь загладить... нет, не загладить, а как мне исправить...
   Г о р б у н о в. Не знаю. Дело ваше. В общем вопрос исчерпан. Мир. Как, коллегия?
   Ж д а н о в с к и й. Быть по сему. А я с ним еще потом поговорю. Без свидетелей.
   С т р о и т е л ь. Ладно. Быть по сему. Но смотри у меня, Митрий...
   Г о р б у н о в. Мир. (Протягивает руку.) Кто там? Вы, Халецкий?
   Х а л е ц к и й (вошел). Разрешите доложить, товарищ капитан-лейтенант. Прибыл командир дивизиона. Разрешите быть свободным?
   Г о р б у н о в. Да.
   Халецкий вышел.
   С т р о и т е л ь (Ждановскому и Туровцеву). Пошли-ка, братцы, на сварку смотреть.
   Выходят. Слышно, как они здороваются в передней с
   входящим командиром дивизиона. Горбунов двинулся к
   двери встретить Кондратьева.
   К о н д р а т ь е в. Сюда, что ли? Вижу, вижу. (Вошел.) Здравствуй, командир. Все квартиры меняешь? (Подошел к окну.) Здорово разворотило. Ах, сволочи! (Прошелся по комнате, разглядывая стены, портреты, затем остановился перед Горбуновым.) Ну? Допрыгался?
   Горбунов молчит.
   (Опять заходил по комнате.) А все ваш роскошный характер. И в кого ты уродился такой леший? Нашел с кем связываться - с Селяниным. Самый кляузный мужик.
   Г о р б у н о в. Ух, прохвост!
   К о н д р а т ь е в. Вот потому-то мне и обидно. А ведь теперь дело поворачивается так, что прохвост-то - ты, а он - невинная жертва. Ну ладно. Хоть ты на меня и фыркаешь, а я тебе все-таки друг. Давай сюда документы.
   Г о р б у н о в. Какие?
   К о н д р а т ь е в. Ну, эти самые... насчет материалов. Сейчас свезу их Селянину. Он примет, оформит. Точка.
   Г о р б у н о в. Что это он вдруг? Совесть зазрила?
   К о н д р а т ь е в. Кой черт, совесть! Я его припугнул. Пришел ко мне жаловаться, а я и намекнул, что ему за это дело тоже может быть фитиль. Вы-то чего смотрели? И вообще говорю: не связывайтесь с Горбуновым, у него, знаете, поддержка есть, то да се. Навел туману. Так что он теперь и сам шуму не хочет. Боится чего-то. (Засмеялся.) Что смотришь? Кланяйся, благодари.
   Г о р б у н о в. Погоди, я что-то не соображаю. Как же так? Ведь не это же главное?
   К о н д р а т ь е в. А что?
   Г о р б у н о в. Я его оскорбил.
   К о н д р а т ь е в. Ты?
   Г о р б у н о в. Я назвал его изменником и предателем.
   К о н д р а т ь е в. Первый раз слышу. Мне Селянин ничего не сказал.
   Г о р б у н о в. Не говорил? (Пауза.) Хорошо. Были свидетели. Они подтвердят, что я его оскорбил.
   К о н д р а т ь е в. Опять не слава богу! Что ты на рожон лезешь, не понимаю. Оскорбил, оскорбил! А он не оскорбился! Что ты от него хочешь? На дуэль чтоб он тебя вызвал?
   Г о р б у н о в. Дуэль? (Улыбнулся.) Ты, кажется, меня уже совсем за чудака считаешь. А все-таки жаль, что ничего вместо этого не выдумано.
   К о н д р а т ь е в. Вот-вот. Поговори, поговори. Пофантазируй. Теорию какую-нибудь изобрази. Изложи литературно и подай. Самое время. Мало на тебя материала. Ты добавь.
   Г о р б у н о в. А много?
   К о н д р а т ь е в. Хватит. Теперь тебе всякое лыко в строку. Раз у вас такой характер, что любите людей задевать, так надо, чтоб вы сами были, как говорится, без сучка-задоринки. Вот теперь оступился - вся муть кверху.
   Г о р б у н о в. Знаю, слышал. Семь смертных грехов. Завиральные идеи, критиканство, деморализация, дезориентация. Бытовое разложение. Был нынче у меня один ученый товарищ. Учинял допрос с пристрастием.
   К о н д р а т ь е в. А ты и его обругал?
   Г о р б у н о в. Обругал. Сначала держался, а как он начал про Катерину Ивановну расспрашивать - не стерпел.
   К о н д р а т ь е в. Ну, а строго между нами - что там у вас?
   Г о р б у н о в. Ты же все равно не поверишь.
   К о н д р а т ь е в. Пожалуй, не поверю. А! Дело не мое! Ладно. Давай документы - это раз. А во-вторых, пиши мне рапорт.
   Г о р б у н о в. О чем?
   К о н д р а т ь е в. Кайся!
   Г о р б у н о в. В чем?
   К о н д р а т ь е в. В этом... ну, что допускал со своей стороны... Тебе видней. В чем находишь нужным. Может, тогда не снимут, обойдется как-нибудь. Ну по партийной линии, конечно, тебя будут драить. Где одно, там и другое.
   Г о р б у н о в. Ну уж извините! Я уважаю партийное собрание и не желаю ломать перед ним комедию. Хорошенькая будет картинка: "Товарищи! Предоставим слово Горбунову. Покороче, товарищ Горбунов". Вылезает Витька Горбунов с постной рожей. "Товарищи, я допустил ошибку!" Голос с места (это ученый товарищ): "Грубую ошибку!" "Правильно, товарищи, мне сейчас вот здесь подсказывают - грубую ошибку. Я не хочу себя оправдывать...". Засим следуют оправдания. И честные люди, мои же товарищи коммунисты, сидящие на собрании, сразу увидят, что я вру, и будут меня презирать. И я первый не буду себя уважать. А не уважая себя, нельзя командовать кораблем. Нельзя.
   К о н д р а т ь е в. Ну, а будешь упрямиться - снимут. Уж будто тебе не в чем покаяться. Безгрешных ангелов не бывает. Ладно. Подумай до завтра. А завтра в десять ноль-ноль быть у меня. Контр-адмирал вызывает.
   Г о р б у н о в. Какой контр-адмирал?
   К о н д р а т ь е в. Контр-адмирал Белобров. Обследует нашу бригаду. Грозный мужчина. Как начнет честить - держись. Так что - учти. Поосторожней с ним. Понял? Всё. У тебя есть что ко мне?
   Г о р б у н о в. Есть. Я хочу, чтоб вернули на лодку пушку и приборы. И списанных бойцов. Пока я еще командир.
   К о н д р а т ь е в. Опять за старое? Не знаю уж, кто ты такой, а вот я - ангел. Ангельское у меня терпение. И почему я такой хороший - сам понять не могу. Ведь по-настоящему за один твой доклад о нашем походе я с тебя должен голову снять... А с награждением теперь заглохло. Это неспроста.
   Г о р б у н о в (улыбнулся). Ордена дает правительство. Ему видней.
   К о н д р а т ь е в. Запомнил! Нет, ты объясни, почему я все это терплю?
   Г о р б у н о в. Потому что я правду говорил.
   К о н д р а т ь е в. Правду! Мало ли что правду! Просто я тебя люблю. Уж не знаю за что. Я человек простой, открытый... (Заметив прищуренный взгляд Горбунова, засмеялся.) Ну, ладно. На! (Протягивает руку.)
   К а т я (вбежала, запыхавшись). Вы здесь? Живы? Боже, как я переволновалась.
   К о н д р а т ь е в. Здравствуйте, Катерина Ивановна. И до свидания.
   К а т я. До свидания.
   Кондратьев выходит.
   К а т я. Очень рада, что он ушел. Что с вами? Вы больны?
   Г о р б у н о в. Не знаю. Может быть, немного простудился ночью...
   К а т я. Так что же вы стоите здесь, на холоду? Подите сюда. (Дотрагивается до его лба.) Не могу понять. Жара как будто нет. А глаза нехорошие. Неприятности? (Пауза.) Терпеть не могу вашего Бориса Петровича.
   Г о р б у н о в. За что вы его так невзлюбили?
   К а т я. Оставьте, не смейте его защищать. И никакой он вам не друг. И вы сами на него сердитесь, но почему-то всегда защищаете.
   Г о р б у н о в. Значит, друг, если сержусь. На чужих что проку сердиться?
   К а т я. А на меня вы сердитесь когда-нибудь? Впрочем, можете не отвечать. Конечно, нет. Со мной вы всегда удивительно любезны. (Быстро обернулась.) Папа? Замерз?
   Х у д о ж н и к (входит). Нет-нет. Только немного пальцы... Я обязательно должен еще сегодня поработать. Мне кажется, что я увидел правильно. Но надо закрепить увиденное...
   Г о р б у н о в. Картину пишете?
   Х у д о ж н и к. Нет. Я пишу обвинительный акт. Если это будет только картина, я брошу ее в огонь. Я хочу, чтобы у людей сжимались кулаки, когда они будут смотреть на этот кусок холста.
   Г о р б у н о в. Можно взглянуть?
   Х у д о ж н и к (нерешительно). Пожалуйста... Только ведь это не вполне закончено. А женская фигура на переднем плане... ее уж придется потом как-нибудь по памяти... (Поворачивает холст к свету.)
   Г о р б у н о в (после очень длинной паузы). Да...
   Опять молчание.
   Х у д о ж н и к. Вы даже не знаете, Виктор Иванович, какую роль вы сыграли в моей жизни. Не будь вас...
   Г о р б у н о в. Не надо. Это вам так кажется. Лучше дайте мне совет. Вы - старый, мудрый человек, вы знаете человеческое сердце. Скажите... (С усилием.) Вот если бы вам пришлось выбирать - сказать правду, рискуя потерять что-то очень для вас дорогое, или... Всегда ли человек должен говорить все, что у него на душе, или иногда он может... Нет, так вы не поймете. Мне нужно для себя решить... К сожалению, я не имею права рассказывать.
   Х у д о ж н и к. Мне кажется, что я все-таки улавливаю, о чем вы говорите. Друг мой, я, вероятно, недостаточно разбираюсь в практической жизни. Но в искусстве я кое-что смыслю. Так позвольте, я буду говорить сейчас как художник. Ну, несомненно, когда имеешь дело с врагом, искренность может быть весьма неуместна. Не мне вас учить, тут вам и книги в руки. Но своему народу можно говорить только правду. Призвание художника в том, чтоб изображать мир так, как он его видит. Можно учиться у жизни видеть по-новому, но нельзя писать то, чего не увидел твой глаз художника, нельзя смотреть на мир глазами соседа. Правда не всегда легка. Но творения, созданные честной рукой, живут, они будят мысли и страсти, а все, порожденное модой, холодным расчетом, умирает быстро, и народ отворачивается от художника-дельца и проходит мимо его поблекших творений. И будь вы моим учеником, я сказал бы вам так: "Лучше ошибись, но не лги".
   Горбунов молча кивнул головой. Пауза.
   К а т я. Папа, зачем ты с ним говоришь? Он тебя даже не слышит. Он совсем болен.
   Г о р б у н о в. Нет, я слышу. И я совершенно здоров. Только я устал. Очень устал.
   Картина пятая
   Февраль. Просторная, комфортабельная каюта на
   плавбазе. Это - кабинет. Спальня находится рядом и
   отделена тяжелой портьерой. Сквозь замерзшие
   иллюминаторы льется яркий дневной свет. За письменным
   столом сидит контрадмирал Белобров - пожилой грузный
   человек сурового вида. Он глуховат на одно ухо,
   говорит рокочущим басом. Перед ним лежит толстая кипа
   бумаг. Здесь же Кондратьев - хозяин каюты.
   К о н д р а т ь е в. Селянина звать, товарищ контр-адмирал?
   Б е л о б р о в. А где он?
   К о н д р а т ь е в. Ожидает в кают-компании.
   Б е л о б р о в. Ну и пусть подождет. Горбунов вызван?
   К о н д р а т ь е в. Приказано явиться в десять ноль-ноль, товарищ контр-адмирал.
   Б е л о б р о в. Интересно хоть взглянуть, что за зверь такой. Какой породы? Хорошо его знаете?
   К о н д р а т ь е в. Товарищи. Плавали вместе.
   Б е л о б р о в. Раз плавали - должны хорошо знать. Ну, и как ваше просвещенное мнение?.. Стоящий человек? А?
   К о н д р а т ь е в. Парень-то он вообще хороший...
   Б е л о б р о в. Хороший - это понятие растяжимое. Хороших людей у нас много. Хороший, а безобразничает. Как же так?
   К о н д р а т ь е в. Есть загибы - это безусловно. Указывал я ему.
   Б е л о б р о в. Ага, есть? Ну, а в чем же именно? А? Вы - конкретнее. По-русски, чтоб мне понятно было.
   К о н д р а т ь е в. Товарищ контр-адмирал. Вы же знакомились с материалами. Там есть все.
   Б е л о б р о в. Читал. Все читал. Глаза себе сломал читавши. Бумаги тут исписано пропасть, благо она, сердешная, все терпит. Я вас про человека спрашиваю, про вашего товарища, а вы меня опять в бумагу носом.
   К о н д р а т ь е в. Товарищ контр-адмирал...
   Б е л о б р о в. Да что вы мне рассказываете, что я контр-адмирал! Это я знаю очень хорошо. Мне это даже в зеркало видно. Вы мне расскажите такое, чего я не знаю. Бумага бумагой, но ведь человека-то сквозь нее не угадаешь. Бывает, что посмотришь на человека, потолкуешь с ним минут десяток, и то больше поймешь. А вы с ним, наверно, и водку не раз пили. (Надел очки.) Ну и пишут тоже: "распространял среди командного состава клеветнические факты о трудностях обстановки на Балтике". Как это понимать? А? Что это такое: "клеветнические факты"? А? Если это действительно факты, то при чем здесь, спрашивается, клевета? А если клевета, то о каких фактах тут мне толкуют? И на что клевета? На обстановку? На Балтику? На немцев, что вам мины ставят? Или на Советскую власть? А? Вот не понимаю. Объясните!
   К о н д р а т ь е в. Я лично понимал в том смысле, что... Как бы это лучше выразить?.. Что Горбунов говорил, якобы обстановка весной будет много сложней, немцы применят новые средства... Ну и так далее.
   Б е л о б р о в. Это и я понимаю. А для чего он это говорил? Запугать хотел? Значит, он враг? Я так понимаю. А может быть, для того говорил, чтоб людей научить, как лучше все эти трудности преодолеть. Тогда - молодец. (Пауза.) Воевать-то он хочет? Может? Умеет? Вот что вы мне расскажите. И второй вопрос: если он разлагал командиров, то почему же они у него не разложились? А если не разложились, то почему они все за него горой стоят?
   К о н д р а т ь е в. Не все. Помощник, например...
   Б е л о б р о в. Э, плохо знаете. Отстали от жизни. А я с помощником вчера битый час толковал. А нынче чуть свет ввалился ко мне старый приятель. Инженер на березовой клюке. Мы с ним вместе в Америку ходили. Серьезный товарищ. И такую речь произнес, что твой адвокат. А с другой стороны скандал, распущенность. Факт налицо. Вот ведь какие противоречия! (Посмотрел на часы.) Десять ровно. Ну пусть он только мне опоздает, я ему пропишу... перцу.
   Кондратьев звонит, появляется вестовой.
   К о н д р а т ь е в. Капитан-лейтенант Горбунов здесь?
   В е с т о в о й. Так точно, здесь, товарищ капитан третьего ранга.
   К о н д р а т ь е в. Просите. (Контр-адмиралу.) Мне присутствовать?
   Б е л о б р о в. Да нет, это не обязательно. Идите к себе, занимайтесь своим делом. Я позову.
   Стук в дверь.
   Да!
   Г о р б у н о в (вошел). Разрешите? Товарищ контр-адмирал, капитан-лейтенант Горбунов по вашему приказанию прибыл.
   Кондратьев уходит на свою половину, сделав жест,
   одновременно ободряющий и предостерегающий.
   Б е л о б р о в. Прибыл? Очень приятно, что прибыл. Давно хочу посмотреть, что за скандалист тут на дивизионе завелся. Ты что же это, молодой человек? Головка закружилась? Навоевал на три копейки и думаешь, что тебе все можно? На людей уже кидаться стал? Ходишь в форме, рукава в золоте, а налеты устраиваешь, как махновец какой-нибудь? Где тебя этому учили? Самовольство какое! Так ведь крылышки-то можно и подрезать. Так настегаю по мягким-то частям, что живо в голове просветление настанет. Ну? Объясняй свои поступки. Говори, если есть что сказать. Что ты на меня уставился?
   Г о р б у н о в (очень бледен, говорит негромко и медленно). Товарищ контр-адмирал! Вам даны по отношению ко мне огромные права. Вы можете отправить меня под арест, отдать под суд и разжаловать. Но права говорить со мной в неуважительном тоне вам никто не давал.
   Б е л о б р о в (скорее изумлен, чем рассержен). Скажите на милость! Какой петушок! Сам честит людей как хочет, а ему деликатное обращение подавай. Очень вы нежный! А если я в самом деле деликатным манером вас под суд отдам - что, лучше будет?
   Г о р б у н о в. Так точно, товарищ контр-адмирал. Лучше.
   Б е л о б р о в (с интересом разглядывает Горбунова). Вот вы какой, оказывается... норовистый. Ну, поглядим. Как же вас прикажете понимать: может, мы вас зря и побеспокоили?
   Г о р б у н о в. По существу того, что мне предъявлено, я несколько раз давал объяснения. Ничего нового я не скажу. В инциденте, возникшем на складе девяносто, я проявил невыдержанность. В этом я виноват и должен понести ответственность. Что касается остального, прошу меня выслушать...
   Б е л о б р о в. Не надо мне объяснений. Читал, знаю. Вот что вы мне скажите: вы этого Селянина давно знаете? Встречались раньше?
   Г о р б у н о в. Никогда.
   Б е л о б р о в. Личных счетов тут нет? Правду отвечайте.
   Г о р б у н о в. Я никогда не говорю неправды. Личных счетов у нас нет. Какие могут быть личные счеты с человеком, которого видишь в первый раз в жизни?
   Б е л о б р о в. Ну, не всегда это так. Могли что-нибудь знать о нем. Вас касающееся. Так? Какой-нибудь случай. Вот вы назвали его изменником, предателем. Спроста ли? Русский язык богат. Почему именно - предателем?
   Горбунов молчит.
   Владимир Ильич говорил: "Кто не помогает всецело и беззаветно Красной Армии... тот предатель и изменник, того надо истреблять беспощадно".
   Г о р б у н о в. Точно. Я согласен с Лениным.
   Б е л о б р о в. Звучит гордо. Ну, хорошо. Как же теперь прикажете поступить с этим Селяниным? Вот вы сами, как видно, очень щепетильны, вас, видите ли, не тронь, а сами оскорбили человека, командира. Что ж мне теперь с ним делать? А?
   Г о р б у н о в. Не мне вам указывать. В прошлые времена офицер, будучи оскорблен, должен был восстановить свое честное имя или покинуть полк. Селянин - человек без чести. Пусть уходит. Флот не много потеряет.
   Б е л о б р о в. Интересно. Ловко рассудил. Прошлые времена! Вы, говорят, что-то очень уж увлекаетесь прошлым?
   Г о р б у н о в. Нет. Я увлекаюсь будущим. Будущим нашего флота. Поэтому меня интересует прошлое, история, традиции. Я много думал о том, каким должен стать флот нашей страны. Меня занимает балтийский театр, проблемы современной подводной войны, мне хочется отчетливее представить себе противника, с которым я воюю, особенности его психологии, тактики. Возможно, я иногда ошибаюсь. Но у меня всегда есть свое мнение. Так я воспитываю и своих подчиненных. Я предпочитаю командовать сильными людьми, которые подчиняются мне потому, что на моей стороне власть, знания и авторитет, а не потому, что они сами не способны думать. Я им верю. И хочу, чтоб верили мне. Я готов выполнить любое приказание. Но если приказ еще не отдан и у меня спрашивают мое мнение, я не хочу гадать, попаду ли я в точку. Я солдат и обязан говорить прежде всего правду. Так, как вижу, так, как понимаю. А свой долг я от этого выполню не хуже. Это моя Балтика, мой флот, здесь моя жизнь, за это я готов умереть. (Остановился.) Простите, что я...
   Б е л о б р о в. Ничего, ничего, говорите. Все сказали? Вот что, дорогой товарищ. Много на себя берете. (Пауза.) Это неплохо. Раз вы много на себя берете, следовательно, с вас и спрашивать можно много. Я так понимаю.
   Г о р б у н о в. Спрашивайте, товарищ контр-адмирал.
   Б е л о б р о в. Вот что. Я в вашем грязном белье рыться не собираюсь. Это мне вовсе не любопытно. Разговор будет матросский, короткий. Море любишь? Флот любишь?
   Г о р б у н о в. Люблю.
   Б е л о б р о в. Родину любишь? Партии нашей предан? Фашистов топить будешь? Первым пошлю в Балтику пролагать путь на Запад - пойдешь?
   Г о р б у н о в. Корабль к выполнению боевого приказа готов.
   Б е л о б р о в. Ну, ну, ну! Говорил дело и вдруг начал языком трещать. Где же он готов?
   Г о р б у н о в. Ремонт закончен сегодня утром. Если завтра мне вернут орудие, приборы и моих людей, лодка может стать в трехсуточную готовность. Я не задержу - погода держит.
   Б е л о б р о в (после паузы). Спасибо вам, мой дорогой. От всего сердца - спасибо. (Пожал ему руку.)
   Горбунов хотел что-то сказать, но пошатнулся.
   Что с вами? Что с тобой, дорогой? А ну, садись. (Усадил Горбунова.) Ишь, побелел совсем. Болен, что ли? А?
   Г о р б у н о в. Нет. (С усилием поднялся.) Прошло. Извините, товарищ контр-адмирал. Не спал три ночи.
   Б е л о б р о в. Куда же это годится! Ну, хватит, поговорили. Иди спи! Даю тебе своей властью за все твои беззакония трое суток ареста...
   Г о р б у н о в. Есть, товарищ контр-адмирал.
   Б е л о б р о в. Домашнего. Спи без просыпу. Потом поговорим. Марш! Прямо на трап - и домой! А что пошумел на тебя - не сердись. Я постарше годами. Старый матрос, могу иной раз и совсем непечатное ляпнуть. Вот вы, молодые, - вы уж поглянцевитее нас будете. А закваску мы вам дали все же неплохую. Как видно, не выветрилась. Прощай. (Обнял его и оттолкнул.) Уходи.
   Г о р б у н о в. Разрешите идти?
   Б е л о б р о в. Вот человек! Не разрешаю, а гоню. Проваливай. (Захлопывает за ним дверь.) Комдив!
   К о н д р а т ь е в (вошел). Слушаю, товарищ контр-адмирал.
   Б е л о б р о в. Слушаете, да мало чего слышите. Я вот глуховат немного, а и то побольше вашего услышал. Ладно уж. А видно, пушку-то придется этому озорнику отдать. А?
   К о н д р а т ь е в. Есть.
   Б е л о б р о в. То-то же, "есть"... И знаете, что я вам скажу? Будь этот парень моим другом, я бы его не так защищал, как вы. Я бы уж постарался. (Пауза.) А как вы думаете, комдив? Может, этот парень правду врет? Будем называться офицерами, будут у нас гвардейские части. Может быть, даже и погоны наденем? А? Как, по-вашему?
   К о н д р а т ь е в. Не знаю, товарищ контр-адмирал.
   Б е л о б р о в. Ну вот - не знаю. Я тоже не знаю. Но - возможно. К тому идет.
   К о н д р а т ь е в. Селянина вызывать?
   Б е л о б р о в. Да-да. Давайте. Я с ним недолго.
   Кондратьев звонит. Появляется вестовой.
   К о н д р а т ь е в. Из нижней кают-компании военинженера Селянина. Живо!
   В е с т о в о й. Он здесь, товарищ капитан третьего ранга.
   Б е л о б р о в. Пусть войдет.
   Вестовой исчезает. Затем стук.
   Да!
   С е л я н и н (вошел). Разрешите? Товарищ контр-адмирал, военинженер третьего ранга Селянин по вашему приказанию прибыл.
   Б е л о б р о в. Это вы - гражданин Селянин? У меня к вам есть только один вопрос.
   С е л я н и н. Слушаю вас, товарищ контр-адмирал.
   Б е л о б р о в (приподнялся из-за стола. В этот момент он страшен). Что вы делаете у нас на флоте?
   Конец третьего действия
   Действие четвертое
   Картина шестая
   Знакомый каждому ленинградцу памятник "Стерегущему"
   на Петроградской стороне. Бронзовая вода хлещет в
   иллюминатор, бронзовые матросы погибают, но не
   сдаются. Весна. Голубое небо. Где-то чирикает птица.
   Прозвенел трамвай. У памятника - Катя. Она ждет,
   вполголоса напевая: "Где бы ты ни был, моряк, в этот
   час..."
   К а т я. Наконец! Почему так долго?
   Г о р б у н о в (в плаще, с портфелем и небольшим чемоданчиком). Прошу прощения. Задержали в штабе...
   К а т я. Вы хорошо выглядите. Посвежели. И глаза веселые. Я видела, вы шли и улыбались. Совсем по-детски. Как мальчишка, которому подарили игрушку.
   Г о р б у н о в. Так оно и есть. Я ехал на трамвае. На самой обыкновенной "тройке". Сегодня у всех людей в трамвае были такие лица, как будто они катаются на карусели. И потом - солнце.
   К а т я. Как я давно вас не видела! Почти три недели.
   Г о р б у н о в. Девятнадцать суток и девять часов. (Пауза.) Что у вас слышно?
   К а т я. У меня есть для вас замечательная новость. Сядем.
   Они садятся.
   Вот, читайте.
   Г о р б у н о в (взял открытку). "Сообщается, что Горбунов Владимир Викторович...". Не понимаю... "...Владимир Викторович, двух с половиной лет...". Вовка!
   К а т я. Вы счастливы?
   Г о р б у н о в. Минуточку. Бугурусланский район, ясли номер два. Так. Бугуруслан, где это?
   К а т я. Где-то под Чкаловом.
   Г о р б у н о в. Вовка! (Смеется.)
   К а т я. Открытка пришла еще третьего дня. Я хотела дать вам телеграмму, но не знала кронштадтского адреса.
   Г о р б у н о в. Как мне вас благодарить!
   К а т я. Не меня. Федора Михайловича. А я только дала наш адрес.
   Г о р б у н о в. Вовка! Хотел бы я на него сейчас посмотреть. (Пауза.) Что у вас нового?
   К а т я. Папа здоров. Картина его висит в Доме флота, и скоро ее повезут в Москву. По-моему, это его лучшая вещь. Живет по-прежнему у Юлии Антоновны. Павел Анкудинович хочет переезжать к себе, но папа его не пускает. Да! Тамара теперь тоже живет с нами.
   Г о р б у н о в (нахмурился). А что этот... Селянин?
   К а т я. Разве вы не знаете? Его судил Трибунал как дезертира с поля боя. Из-за него погибла ваша жена. Зачем вы спрашиваете? Вы все знали значительно раньше меня.
   Г о р б у н о в. Даю вам слово, ничего не знал. Механик молчал как рыба до вчерашнего дня. И то каждое слово надо было вытягивать клещами. А у контрадмирала я хлопал глазами и не мог взять в толк, о чем он меня спрашивает. Никогда этого Федору не прощу. Всю жизнь буду пилить.
   К а т я. Не надо. Он - прелесть. Я бы хотела иметь такого друга, как он. А у него ведь, кроме вас, нет никого на свете. Он вас очень любит.
   Г о р б у н о в. Это я сам знаю. Все равно буду пилить.
   К а т я. Что у вас скверный характер, - это всем достаточно известно. Последнее время, кажется, стал немножко мягче. Тьфу, тьфу, не сглазить бы! А у меня характер портится. Я бываю теперь очень злая и противная. Юлия Антоновна говорит, что я стала шипеть на всех, как кошка. А на вас я очень, по-настоящему, глубоко обижена.
   Г о р б у н о в. За что?
   К а т я. Не хотела говорить, но придется, а то буду продолжать злиться. Скажите, зачем вы мне сказали неправду?
   Г о р б у н о в. Когда?
   К а т я. Тогда, в первый наш вечер - помните? Вы сказали, что у вас есть жена. Ведь вы уже тогда знали, что Лели нет. Зачем же? Ну, хорошо, тогда вы могли сказать мне все что угодно, мы только что познакомились. Почему потом вы не сказали правды? У вас было горе, которого я не знала. Зачем вам это было нужно? Неужели вы думали, что я хочу - мне даже стыдно сказать - женить вас на себе? Вы чего-то боялись? Боже мой, если бы вы только знали, до чего мне это все равно. Мне все равно кем быть - вашей женой или любовницей, другом или сестрой - мне нужны только вы и ничего от вас. Вы мне нужны такой, какой вы есть - злой и нежный, в радости и в печали, здоровый или больной. Даже если б вы стали калекой, в моем чувстве ничего бы не изменилось. Все остальное меня не касается. Я могу кричать на улице, что вы мне дороги, а могу сделать так, что об этом никто никогда не догадается, даже папа и тетя Юля. Зачем вы меня обидели? Зачем?