-----------------------------------------------------------------------
В кн.: "Александр Крон. Капитан дальнего плавания. Юхан Пээгель.
Я погиб в первое военное лето". М., "Правда", 1990.
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 November 2001
-----------------------------------------------------------------------
Повесть о друге
"В этом здании в 1930-33 годах учился
МАРИНЕСКО Александр Иванович, капитан дальнего
плавания, командир подводной лодки "С-13",
потопившей в годы Великой Отечественной войны
вражеские суда общим водоизмещением 52884 тонны".
Мемориальная доска на здании
Одесского мореходного училища
Эту повесть я начинал много раз. Бросал и принимался писать заново. Ни
одна из моих книг не давалась мне так трудно.
Изменялись обстоятельства, изменялся я сам. Неизменным оставалось
только мое отношение к герою.
Об Александре Ивановиче Маринеско и бессмертном подвиге балтийской
подводной лодки "С-13" я писал и раньше. Писал бегло, от случая к случаю.
Мысль о книге пришла позже, когда Александра Ивановича уже не было в
живых, и пришла она не мне, а Ивану Степановичу Исакову. Эту книгу мы
должны были писать вместе.
Иван Степанович Исаков, прославленный флотоводец и выдающийся ученый,
обладал незаурядным литературным дарованием. Об участии Исакова в судьбе
Маринеско, о заочной дружбе, связывавшей этих замечательных людей в
последние годы их жизни, я расскажу дальше. Сперва - о книге.
У меня сохранился составленный Иваном Степановичем и подписанный нами
обоими проект, состоящий из десяти пунктов и дающий исчерпывающее
представление об отношении Исакова к личности и подвигу Маринеско. Приведу
только первый пункт:
"_Чего мы добиваемся_ (разрядка И.С.Исакова. - А.К.) при разборе и
анализе материалов и человеческих свидетельств о героической жизни и
судьбе Александра Ивановича Маринеско:
1. Чтобы ярче заблистал и стал доступным для всего советского народа
один из замечательных подвигов экипажа балтийской подводной лодки "С-13"
под командованием капитана 3-го ранга Маринеско. К сожалению, несмотря на
истекшие 20 лет со дня окончания Великой Отечественной войны, мало кто
знает о той роли, которую сыграла "С-13" для ускорения морального и
физического разгрома гитлеризма".
На последней странице рукой Ивана Степановича: "Принято условно, в
качестве отправного пункта для начала работы, в процессе которой будет
проясняться не только ее содержание, но и цель".
Подписи и дата: 2/3 июня 1965 года. Такая датировка может показаться
необычной. Я нахожу ей только одно объяснение: проект был написан ночью.
Мучительные боли в ампутированной ноге часто не давали Ивану Степановичу
заснуть. В таких случаях он вставал и, превозмогая боль, садился за
пишущую машинку.
Итак, подвиг, ускоривший моральный и физический разгром гитлеризма, это
очень ответственные слова, а Иван Степанович слов на ветер не бросал. В
главе, посвященной боевому походу, я, опираясь на свидетельства
участников, постараюсь подробнее рассказать об этом подвиге, а пока
ограничусь краткой справкой.
30 января 1945 года, подводная лодка "С-13" под командованием капитана
3-го ранга А.И.Маринеско потопила в районе Штольпмюнде гигантский лайнер
фашистского флота "Вильгельм Густлов" водоизмещением 25484 тонны, на борту
которого находилось свыше семи тысяч эвакуировавшихся из Данцига под
ударами наступающих советских войск фашистов: солдат, офицеров и
высокопоставленных представителей нацистской элиты, палачей и карателей.
На "Густлове", служившем до выхода в море плавбазой для школы подводного
плавания, находилось свыше трех тысяч обученных подводников - примерно
семьдесят экипажей для новых подлодок гитлеровского флота. В том же походе
Маринеско торпедировал большой военный транспорт "Генерал Штойбен", на нем
переправлялись из Кенигсберга 3600 солдат и офицеров вермахта. "За один
этот боевой поход, - пишет в своей статье "Боевая деятельность подводных
лодок КБФ в 1944-1945 гг." кандидат военно-морских наук В.А.Полещук, -
Маринеско по существу отправил на дно целую дивизию". Из этой же статьи я
взял основные цифры.
С небольшими разночтениями сведения о подвиге "С-13" сегодня можно
найти в других трудах советских военных историков и в общей печати; в
имеющемся у меня далеко не полном списке публикаций последних лет свыше
ста названий - от научных трудов до детского журнальчика и отрывных
календарей. С более существенными разночтениями - в книгах наших бывших
противников. И бывших союзников. Уточнить все, что касается класса и
водоизмещения потопленных кораблей, а также кораблей конвоя, численности и
характера находившихся на борту контингентов - задача специалистов. Она
решена еще не полностью. И.С.Исаков всячески подчеркивал, что позднейшая
советская версия должна быть наиболее достоверной и обстоятельной, подвиг
"С-13" сам по себе настолько значителен, что не нуждается в преувеличениях
и украшательстве. Это дело ближайшего будущего, а пока читателю достаточно
знать: на исходе войны фашистскую Германию постигла катастрофа, перед
которой бледнеют все сохранившиеся в памяти человечества морские
катастрофы.
"Расплата за войну" - так назвал автор вышедшей в 1959 году в Гамбурге
книги, немецкий историк К.Беккер, ту главу, где он описывает гибель
"Густлова".
А наш советский историк И.С.Исаков в статье, посвященной двадцатилетию
Победы и опубликованной в журнале "Советский Союз", отвечая на вопрос, что
ему особенно запомнилось из боевых действий в последний период войны и что
наиболее воздействовало на фашистов, ускорив их разгром, писал: "...пришел
к убеждению, что таким героическим подвигом, потрясшим фашистов, начиная с
самого Гитлера, является беспримерный успех атак подводной лодки "С-13".
Этим авторитетным суждением я на первых порах и ограничусь. Иван
Степанович считал, что любое повествование о боевых походах "С-13" было бы
неполно без правдивой характеристики ее отважного командира. Поэтому он
предложил оригинальную и в то же время устраивавшую его форму соавторства.
Исаков, никогда не встречавшийся с Маринеско, брал на себя всесторонний
анализ документов о боевой деятельности командира "С-13"; я должен был
рассказать о человеке, которого знал и любил. Два пеленга - аналитический
обзор и психологический портрет. Предполагалось, что повествование пойдет
двумя равноправными, но несливающимися потоками, возможно различными
шрифтами. Или даже так: нечетные страницы пишет военный историк, четные -
мемуарист. В заключительной главе оба потока должны были слиться воедино.
Работа нас увлекла, но вскоре застопорилась из-за резкого обострения
болезни Ивана Степановича. Незадолго до своей кончины он писал мне:
"Кажется, придется Вам писать эту книгу одному".
И я остался один. Взять на себя обе задачи было мне явно не по силам.
Не обладая авторитетом и специальными знаниями Исакова, я не мог быть
судьей походов Маринеско, не будучи их участником - не мог быть
летописцем. Прекратить работу? Но это было бы предательством, забвением
своего долга перед светлой памятью Александра Ивановича и Ивана
Степановича, перед экипажем корабля, перед всеми, кто помогал мне по
крупицам восстанавливать живые черты героя и события, уже покрывшиеся
паутиной времени, наконец, перед читателями, которые уже многие годы не
перестают интересоваться личностью Маринеско, пишут мне письма и задают
вопросы на читательских конференциях. Число их с годами не уменьшается, а
растет. У меня, как у всякого действующего литератора, есть своя особая
читательская почта. В это понятие не входит обычная дружеская переписка,
хотя друзья - это тоже читатели. Речь идет о письмах, которые приходят от
людей совершенно незнакомых. Писем, так или иначе касающихся подвига
"С-13" и личности Маринеско, за двадцать лет накопилось множество, они уже
не умещаются в ящиках стола. Из этих писем самые дорогие - сообщения из
школьных читательских клубов, поисковых групп, отрядов красных следопытов
и созданных ими музеев. С некоторыми из них я переписываюсь и глубоко
убежден, что дело, которым занимаются рассеянные по всей стране ревнители
воинской славы Маринеско, есть дело в высшей степени полезное и имеет
самое прямое отношение к тому, что мы называем военно-патриотическим
воспитанием молодежи.
Есть еще одна причина, почему я не вправе молчать. Нетрудно догадаться,
что имя Маринеско достаточно известно и на Западе. О писаниях К.Бекхера,
Г.Шена и других западногерманских военных историков покойный И.С.Исаков
отзывался с иронией. "Все они, - позорил Иван Степанович, - на разные лады
пытаются принизить значение потопления "Густлова" и "Штойбена" для
разгрома фашистского рейха, всячески подчеркнуть, что на борту "Густлова"
были гражданские лица и семьи военнослужащих, и при этом умалчивают,
почему спаслись от гибели многие бравые вояки, в том числе и авторы
воспоминаний".
Не без греха в этом отношении и более серьезный историк германского
флота Ю.Ровер. Но он хотя бы отдает должное бывшему противнику. "Мы
видели, - писал Ю.Ровер в 50-х годах, - что советские подводники - люди
высокого порыва, доблести, упорства, хорошо обучены, обладали необходимым
опытом, а также хорошими морскими качествами и тактической подготовкой".
Самым значительным успехом балтийских подводников он признает январский
рейд "С-13".
В своей книге "На флотах боевая тревога" (1971) Н.Г.Кузнецов пишет:
"Потопление "Вильгельма Густлова" явилось значительным событием даже на
фоне наших крупных побед в те дни". Однако за последние годы в западной
печати все чаще встречаются попытки ревизовать значение атак "С-13".
Передо мной лежат два солидных тома в глянцевых суперобложках. На обоих
изображено одно и то же - погружающийся в холодные балтийские волны
гигант. Сходны и названия. Одна книга, немецкая, называется "Nackt in den
Tod" ("Голыми в смерть"). Другая, английская, - "The Cruellest Night"
("Ужасная ночь"). Написаны они в разных жанрах, на разных языках и разными
людьми. Одна - бывшим противником. Другая - бывшими союзниками.
Книга Иоахима Брока "Nackt in den Tod" - роман, Выбор жанра поначалу
удивляет, и не потому, что автор, по профессии дантист, взялся за эту
труднейшую форму. Пути в литературу никому не заказаны. Обращает внимание
другое. Лайнер, на котором происходит действие романа, называется
"Вильгельм Густлов", а автор - свидетель и участник разыгравшихся на его
борту событий, в описываемое время - лейтенант гитлеровского флота,
командир взвода 2-го отряда 2-го учебного дивизиона. Из тех самых
подводников, чьей плавучей базой был "Густлов". Из всех прав, которые
предоставляет автору свободная романная форма, он воспользовался только
одним - правом на вымысел. Задача автора ясна - доказать, что лайнер был
не плавучей казармой подплава, где нашли ненадежный приют удиравшие от
справедливого возмездия фашистские бонзы, палачи и каратели, а почти
беззащитным прибежищем невинных жертв, не беглецов, а "беженцев". О
Маринеско ни слова, но нетрудно понять, кого Брок считает своими заклятыми
врагами.
Но довольно о Броке. Брок - неразоружившийся гитлеровец, сменивший
кортик на бормашину, но не усвоивший уроков поражения. Его книга любопытна
как показатель растущей за последние годы в странах НАТО тенденции
исказить историю второй мировой войны и опорочить подвиги наших героев.
Гораздо интереснее другая книга, написанная и изданная в стране, которая в
битве с фашизмом была нашим союзником.
Книга выпущена совсем недавно, в 1979 году, солидным издательством
"Хэддер и Стоунтон" (Лондон, Сидней, Окленд, Торонто) и рассчитана на все
англоязычные страны. Авторы книги - английские журналисты Кристофер
Добсон, Джон Миллер и Рональд Пэйн. В отличие от Брока авторы не были и не
могли быть свидетелями описываемых событий. Тем не менее книга претендует
на документальность. Использованы десятки свидетельств, интервью взято
даже у гросс-адмирала Деница, командовавшего в годы войны фашистским
флотом, того самого отсидевшего срок военного преступника, кого Гитлер
перед смертью назначил своим преемником. Книга иллюстрирована
фотографиями. На одной вклейке "Густлов" и гросс-адмирал Дениц в полной
парадной форме, на другой - "С-13" и портрет Маринеско. Так что книга
претендует на объективность. Авторы пишут не только о гибели "Густлова",
но и об атаке "С-13". Впрочем, претензии эти не способны обмануть самого
доверчивого читателя. Не в том дело, что о "Густлове" в книге написано
много, а о подвиге "С-13" - мало. И большая часть книги, где описывается
катастрофа, и немногие страницы, посвященные "С-13" и ее командиру, в
одинаковой мере служат единой цели: дискредитировать подвиг "С-13",
изобразить "Густлов" как спасательное судно и легкую добычу, а успех атаки
"С-13" - случайной удачей. О "Штойбене" в книге, конечно, ни слова. Еще
бы, вспомогательный крейсер с целым полком на борту. Тут уж никакие
ухищрения не помогут.
Как ни близка "концепция" трех авторов к свободному творчеству Брока,
они временами проговариваются. В погоне за сенсацией они подробно излагают
свою беседу с высокопочитаемым гросс-адмиралом, который не скрыл, что 21
января, всего за несколько дней до гибели "Густлова", он передал в эфир
кодовый сигнал "Ганнибал", предписывающий всем подводникам, обучавшимся в
районе Данцига, срочно возвратиться на главные базы, в Киль и Гамбург.
Нужны были команды для лодок нового типа, нацеленных на коммуникации
союзников, и прежде всего на морскую блокаду Великобритании. Вот эти-то
команды и должен был доставить "Густлов".
Самое постыдное в книге - то, как изображен в ней Александр Иванович
Маринеско. Собирая материал для своей книги в ФРГ, авторы еще соблюдают
приличия, ссылаются на документы, называют людей, от которых они получали
сведения. В части, касающейся советской подводной лодки и ее команды, мы
сталкиваемся только с необузданной, и притом весьма дурно пахнущей,
фантазией. А ведь известно, что один из авторов, Джон Миллер, дважды
приезжал в СССР со специальной целью - добыть интересующие его данные из
биографии Саши Маринеско (Александра Ивановича г.Миллер и Кo с непонятной
для меня фамильярностью именуют Сашей; впрочем, развязности им не
занимать). Кто же такой, судя по книге английских журналистов, Саша
Маринеско? В юности - мелкий воришка, малограмотный и циничный удалец,
связанный с блатным миром, усвоивший правила жизни на одесских базарах и
до конца жизни объяснявшийся на полублатном портовом жаргоне. В зрелые
годы - пьяница и бунтарь, за отчаянную смелость стяжавший славу
"подводного аса", а затем разжалованный и высланный на рабский труд в
ужасный советский лагерь на Колыме. Авторы намекают, что Миллеру удалось
"приоткрыть завесу тайны", тяготевшей над судьбой Маринеско, на какой-то
политический скандал, в котором был якобы замешан командир "С-13", чем и
объясняется длительное молчание вокруг имени Маринеско. Авторы утверждают
также, что, не в пример западным немцам, охотно сотрудничавшим с ними,
русские официальные лица всячески "отводили" вопросы г.Миллера. Не знаю, к
кому из официальных лиц обращался Миллер, их он не называет. Очевидно, он
предпочитал пути неофициальные. Опубликованные в советской печати
материалы его не заинтересовали. В книге глухо говорится о каких-то
пожелавших остаться анонимными источниках. Прием знакомый. Я что-то не
верю, что среди соратников и друзей Маринеско нашлись люди, которые
наболтали весь этот вздор да еще просили не называть имен. Но зато я
определенно знаю людей (к ним принадлежу я сам), не захотевших встречаться
с г.Миллером. Разгадать его намерения не представляло большого труда.
Я рассказал об этих книгах не для того, чтобы с ними полемизировать.
Они этого не заслуживают. Но само существование подобных книг - лишний
аргумент, доказательство того, как нужна именно теперь полная и
неприкрашенная, не оставляющая почвы для лукавых домыслов правда о
Маринеско.
Итак, мне предстояло принять решение. Далось оно нелегко.
Одно было для меня ясно с самого начала - никакой беллетристики.
Никакого сочинительства, ни малейшей попытки создать собирательный образ.
Александр Иванович Маринеско такой, каким он был в жизни и каким его знали
друзья, со всеми его достоинствами и недостатками, гораздо ярче и
интереснее того, что я мог бы про него выдумать.
Напрашивался вывод - надо писать нечто строго документальное. Пусть
документы говорят сами за себя.
Я вооружился ножницами и клеем - и потерпел крах. Документы говорили
сами за себя, но говорили разное.
От мысли получить и использовать материалы, собранные Иваном
Степановичем, я очень скоро отказался. В моем распоряжении оказалось
достаточно документов другого рода - музейных и, так сказать,
человеческих; собственноручные записи и письма Александра Ивановича, мои
собственные дневники, куда я по свежей памяти заносил рассказанное им во
время наших встреч, письменные и запечатленные на магнитофонной ленте
свидетельства соратников, фотографии и выписки из опубликованных в печати
материалов.
Во всех этих документах нет ничего секретного, но много загадочного и
противоречивого. И больше всего противоречий в материалах опубликованных.
Несколько первых газетных публикаций, относящихся к началу шестидесятых
годов, по праву носили заголовок "Неизвестный подвиг". С годами подвиг из
неизвестного превратился в легендарный.
Здесь я позволю себе сделать некоторое отступление. Мы не всегда
правильно пользуемся эпитетом "легендарный". Зачастую мы делаем его
синонимом слова "прославленный" (или "знаменитый") и упускаем важный
оттенок. Народной молве, устному эпосу, легендам, мифам и сказкам мы
обязаны тем, что до нас, "как свет потухших звезд", доходит весть о делах
наших далеких предков. Там, где есть документы или живые свидетели, мифы и
легенды отступают, и если рождаются, то как следствие недостаточной или
искаженной информации.
А впрочем, документальность еще не дает патента на бесспорность.
Документы пишутся людьми. Документы можно отбирать и монтировать. Иногда в
результате такого отбора и монтажа рождается искусство.
В моем случае этого не произошло. Все, взятое порознь, было как будто и
достоверно, и интересно, а живший в моей памяти сложный и привлекательный
образ не складывался. Каждая страница требовала сносок и пояснений; то,
что для меня имело цвет, вкус и запах, для читателя восьмидесятых годов
может оказаться попросту непонятным. Этот читатель не обязан знать ни
устройства подводных лодок, построенных в тридцатые годы, ни привычных для
моряков военного поколения сокращенных обозначений, ни особенностей
военно-стратегической обстановки на Балтике. Никакие подстрочные
примечания не спасали положения. Не хватало чего-то самого существенного.
А время шло. Количество публикации, в том числе зарубежных, росло. Моя
рукопись устарела, не сходя с письменного стола. И я понял: от меня ждут
не информации, а жизнеописания.
Тогда я бросился в другую крайность. Начал писать биографический очерк.
Несколько традиционный, в подчеркнуто спокойной, объективной манере
("Александр Иванович Маринеско родился в Одессе 2(15) февраля 1913 года в
семье рабочего...") - так, как пишутся многие биографии для серии "Жизнь
замечательных людей". И вновь потерпел неудачу. Не потому, что мой герой -
человек несомненно замечательный - того недостоин, а потому, что его
образ, так сказать, еще не созрел для бронзы, споры вокруг личности и
подвига Александра Маринеско не умолкают до сих пор. Откуда взяться
эпическому спокойствию? К тому же очень скоро я заметил, что неотвратимо
скатываюсь к самому чуждому мне жанру - обезличенному, слегка
беллетризованному очерку, из которого невозможно понять, откуда автор
почерпнул свои сведения, что видел сам, о чем знает с чужих слов и откуда
ему ведомы мысли и чувства участников описываемых событий.
Таким образом, я вновь пришел к тому, от чего пытался уйти, - к
воспоминаниям. Пришел, обогащенный опытом своих неудач.
Отдаю себе отчет, что мои личные воспоминания недостаточны, во время
войны я с Александром Ивановичем почти не встречался, и сблизились мы
только в последние годы его жизни. На помощь мне придут собранные мной
сведения, в первую очередь - свидетельства соратников. Кому-то мои
воспоминания покажутся субъективными. Иными они и не могут быть, от
субъективности не спасает и документальность, но я обещаю читателю нигде
не злоупотреблять его доверием. Расскажу только о том, что видел и слышал.
Источники - назову. Свои догадки оговорю. Из несходных версий постараюсь
выбрать наиболее надежную. Конечно, возможны ошибки. Я готов их исправить.
Свой рассказ я привычно поведу от первого лица. Это позволит мне
попутно поделиться с читателями некоторыми накопившимися у меня в ходе
работы соображениями, не выдавая их за истину в последней инстанции.
Надеюсь, читатели не воспримут это как нескромность. Для доверительного
разговора "я" удобнее, да, пожалуй, и скромнее, чем "мы".
Кстати, о названии. Александр Иванович много раз говорил мне, а однажды
написал в письме, что не считает себя героем. Больше того, никогда, даже в
детстве, не стремился им стать. Пределом его мечтаний с самых ранних лет
было стать капитаном дальнего плавания. Он и стал им, хотя жизнь внесла в
его мечту свои жесткие поправки. Об этом повесть.
Память бывает двух родов - логическая и образная. Память ума и память
сердца.
Конечно, я упрощаю - одна не существует без другой. И все-таки гораздо
легче восстановить в памяти то, что ты когда-то знал, чем то, что ты
некогда чувствовал. Нужен толчок, приводящий в действие механизм нашей
образной памяти. Происходит он самым неожиданным и не всегда подвластным
нам способом. Его может вызвать самый простенький сувенир, пожелтевшее от
времени письмо или даже нечто менее вещественное: знакомый запах, чем-то
памятный пейзаж и особенно звуки - музыка, песня...
Я прижимаю к уху "микрорекордер" - маленький репортерский магнитофончик
- и слышу звуки духового оркестра, гул военного плаца, согласный топот
сотен ног, усиленные мощными репродукторами голоса ораторов на трибуне, и
в моей памяти оживает весь тот день, в котором для меня смешались радость
и горечь, торжество и боль.
7 мая 1978 года солнечное, но еще прохладное ленинградское утро.
Просторный, как городская площадь, плац Высшего военно-морского училища
подводного плавания имени Ленинского комсомола. На празднично украшенной
трибуне командование училища и почетные гости - двадцать пять членов
экипажа краснознаменной подводной лодки "С-13", приехавших на традиционный
сбор ветеранов-подводников Балтики. Двадцать пять - это больше половины
команды, в таком полном составе рассеянные по всей стране участники
походов "С-13" собрались впервые. И чествуют их так тоже впервые. Впервые
перед командой "С-13" во главе с помощником командира корабля Львом
Петровичем Ефременковым проходит церемониальным маршем, рота за ротой, все
училище. Впервые имя покойного командира грохочет в мощных динамиках на
весь огромный плац так, что слышно на прилегающих к плацу улицах.
От всего этого радостно на душе. А горько оттого, что командир всего
этого не слышит.
Гул плаца и звуки оркестра резко обрываются. Тихий щелчок, и вновь
возникает гул, но уже другой - запись сделана в закрытом помещении. Голоса
отражаются от стен и потолка, и слова разобрать трудно. Зато ясно слышатся
шорохи и дыхание сидящих рядом со мной людей, и в моей памяти мгновенно
возникает просторный кубрик, ставший тесным от набившихся в него
курсантов, а затем я узнаю слегка скандирующую речь штурмана "С-13"
Н.Я.Редкобородова. Он рассказывает о походах корабля и отвечает на вопросы
молодежи. Мы с Николаем Яковлевичем старые друзья, и я имел возможность
записать его драгоценные для меня рассказы в более подходящей обстановке,
этот же кусочек магнитной пленки имеет для меня совсем другую ценность -
ассоциативную. Теперь в моей памяти отчетливее всплывают впечатления того
дня - и обед в курсантской столовой, и с оглядкой выпитые в чьем-то
кабинете праздничные пятьдесят граммов спирта, и веселый гомон в заказном
автобусе, везущем ветеранов "С-13" и немногих приглашенных гостей команды
через Неву на Биржевую площадь в Центральный военно-морской музей. Там мы
почтительно, но торопливо проходим через храмовой вышины экспозиционные
залы, где привольно, как под открытым небом, расположились многомачтовые
модели старинных кораблей, бронзовые статуи флотоводцев и огромные,
вырубленные из цельных стволов весла галер и галионов. У подводников мало
времени, они полны впечатлениями дня, а впереди еще посещение
Богословского кладбища, где похоронен командир. Надолго задерживаются они
только у небольшой витрины, где под стеклом выставлена знакомая фотография
Александра Ивановича, его ордена (орден Ленина без муаровой ленточки -
значит получен в самом начале войны) и очень краткая справка о потоплении
"Густлова". Более чем скромно. Но восемнадцать лет назад, когда я впервые
пришел в музей, не было и этого.
Здесь запись кончается - не записывать же на пленку молчание. Вместе со
всеми я смотрю на это прекрасное, полное жизни, все еще мальчишеское лицо
В кн.: "Александр Крон. Капитан дальнего плавания. Юхан Пээгель.
Я погиб в первое военное лето". М., "Правда", 1990.
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 November 2001
-----------------------------------------------------------------------
Повесть о друге
"В этом здании в 1930-33 годах учился
МАРИНЕСКО Александр Иванович, капитан дальнего
плавания, командир подводной лодки "С-13",
потопившей в годы Великой Отечественной войны
вражеские суда общим водоизмещением 52884 тонны".
Мемориальная доска на здании
Одесского мореходного училища
Эту повесть я начинал много раз. Бросал и принимался писать заново. Ни
одна из моих книг не давалась мне так трудно.
Изменялись обстоятельства, изменялся я сам. Неизменным оставалось
только мое отношение к герою.
Об Александре Ивановиче Маринеско и бессмертном подвиге балтийской
подводной лодки "С-13" я писал и раньше. Писал бегло, от случая к случаю.
Мысль о книге пришла позже, когда Александра Ивановича уже не было в
живых, и пришла она не мне, а Ивану Степановичу Исакову. Эту книгу мы
должны были писать вместе.
Иван Степанович Исаков, прославленный флотоводец и выдающийся ученый,
обладал незаурядным литературным дарованием. Об участии Исакова в судьбе
Маринеско, о заочной дружбе, связывавшей этих замечательных людей в
последние годы их жизни, я расскажу дальше. Сперва - о книге.
У меня сохранился составленный Иваном Степановичем и подписанный нами
обоими проект, состоящий из десяти пунктов и дающий исчерпывающее
представление об отношении Исакова к личности и подвигу Маринеско. Приведу
только первый пункт:
"_Чего мы добиваемся_ (разрядка И.С.Исакова. - А.К.) при разборе и
анализе материалов и человеческих свидетельств о героической жизни и
судьбе Александра Ивановича Маринеско:
1. Чтобы ярче заблистал и стал доступным для всего советского народа
один из замечательных подвигов экипажа балтийской подводной лодки "С-13"
под командованием капитана 3-го ранга Маринеско. К сожалению, несмотря на
истекшие 20 лет со дня окончания Великой Отечественной войны, мало кто
знает о той роли, которую сыграла "С-13" для ускорения морального и
физического разгрома гитлеризма".
На последней странице рукой Ивана Степановича: "Принято условно, в
качестве отправного пункта для начала работы, в процессе которой будет
проясняться не только ее содержание, но и цель".
Подписи и дата: 2/3 июня 1965 года. Такая датировка может показаться
необычной. Я нахожу ей только одно объяснение: проект был написан ночью.
Мучительные боли в ампутированной ноге часто не давали Ивану Степановичу
заснуть. В таких случаях он вставал и, превозмогая боль, садился за
пишущую машинку.
Итак, подвиг, ускоривший моральный и физический разгром гитлеризма, это
очень ответственные слова, а Иван Степанович слов на ветер не бросал. В
главе, посвященной боевому походу, я, опираясь на свидетельства
участников, постараюсь подробнее рассказать об этом подвиге, а пока
ограничусь краткой справкой.
30 января 1945 года, подводная лодка "С-13" под командованием капитана
3-го ранга А.И.Маринеско потопила в районе Штольпмюнде гигантский лайнер
фашистского флота "Вильгельм Густлов" водоизмещением 25484 тонны, на борту
которого находилось свыше семи тысяч эвакуировавшихся из Данцига под
ударами наступающих советских войск фашистов: солдат, офицеров и
высокопоставленных представителей нацистской элиты, палачей и карателей.
На "Густлове", служившем до выхода в море плавбазой для школы подводного
плавания, находилось свыше трех тысяч обученных подводников - примерно
семьдесят экипажей для новых подлодок гитлеровского флота. В том же походе
Маринеско торпедировал большой военный транспорт "Генерал Штойбен", на нем
переправлялись из Кенигсберга 3600 солдат и офицеров вермахта. "За один
этот боевой поход, - пишет в своей статье "Боевая деятельность подводных
лодок КБФ в 1944-1945 гг." кандидат военно-морских наук В.А.Полещук, -
Маринеско по существу отправил на дно целую дивизию". Из этой же статьи я
взял основные цифры.
С небольшими разночтениями сведения о подвиге "С-13" сегодня можно
найти в других трудах советских военных историков и в общей печати; в
имеющемся у меня далеко не полном списке публикаций последних лет свыше
ста названий - от научных трудов до детского журнальчика и отрывных
календарей. С более существенными разночтениями - в книгах наших бывших
противников. И бывших союзников. Уточнить все, что касается класса и
водоизмещения потопленных кораблей, а также кораблей конвоя, численности и
характера находившихся на борту контингентов - задача специалистов. Она
решена еще не полностью. И.С.Исаков всячески подчеркивал, что позднейшая
советская версия должна быть наиболее достоверной и обстоятельной, подвиг
"С-13" сам по себе настолько значителен, что не нуждается в преувеличениях
и украшательстве. Это дело ближайшего будущего, а пока читателю достаточно
знать: на исходе войны фашистскую Германию постигла катастрофа, перед
которой бледнеют все сохранившиеся в памяти человечества морские
катастрофы.
"Расплата за войну" - так назвал автор вышедшей в 1959 году в Гамбурге
книги, немецкий историк К.Беккер, ту главу, где он описывает гибель
"Густлова".
А наш советский историк И.С.Исаков в статье, посвященной двадцатилетию
Победы и опубликованной в журнале "Советский Союз", отвечая на вопрос, что
ему особенно запомнилось из боевых действий в последний период войны и что
наиболее воздействовало на фашистов, ускорив их разгром, писал: "...пришел
к убеждению, что таким героическим подвигом, потрясшим фашистов, начиная с
самого Гитлера, является беспримерный успех атак подводной лодки "С-13".
Этим авторитетным суждением я на первых порах и ограничусь. Иван
Степанович считал, что любое повествование о боевых походах "С-13" было бы
неполно без правдивой характеристики ее отважного командира. Поэтому он
предложил оригинальную и в то же время устраивавшую его форму соавторства.
Исаков, никогда не встречавшийся с Маринеско, брал на себя всесторонний
анализ документов о боевой деятельности командира "С-13"; я должен был
рассказать о человеке, которого знал и любил. Два пеленга - аналитический
обзор и психологический портрет. Предполагалось, что повествование пойдет
двумя равноправными, но несливающимися потоками, возможно различными
шрифтами. Или даже так: нечетные страницы пишет военный историк, четные -
мемуарист. В заключительной главе оба потока должны были слиться воедино.
Работа нас увлекла, но вскоре застопорилась из-за резкого обострения
болезни Ивана Степановича. Незадолго до своей кончины он писал мне:
"Кажется, придется Вам писать эту книгу одному".
И я остался один. Взять на себя обе задачи было мне явно не по силам.
Не обладая авторитетом и специальными знаниями Исакова, я не мог быть
судьей походов Маринеско, не будучи их участником - не мог быть
летописцем. Прекратить работу? Но это было бы предательством, забвением
своего долга перед светлой памятью Александра Ивановича и Ивана
Степановича, перед экипажем корабля, перед всеми, кто помогал мне по
крупицам восстанавливать живые черты героя и события, уже покрывшиеся
паутиной времени, наконец, перед читателями, которые уже многие годы не
перестают интересоваться личностью Маринеско, пишут мне письма и задают
вопросы на читательских конференциях. Число их с годами не уменьшается, а
растет. У меня, как у всякого действующего литератора, есть своя особая
читательская почта. В это понятие не входит обычная дружеская переписка,
хотя друзья - это тоже читатели. Речь идет о письмах, которые приходят от
людей совершенно незнакомых. Писем, так или иначе касающихся подвига
"С-13" и личности Маринеско, за двадцать лет накопилось множество, они уже
не умещаются в ящиках стола. Из этих писем самые дорогие - сообщения из
школьных читательских клубов, поисковых групп, отрядов красных следопытов
и созданных ими музеев. С некоторыми из них я переписываюсь и глубоко
убежден, что дело, которым занимаются рассеянные по всей стране ревнители
воинской славы Маринеско, есть дело в высшей степени полезное и имеет
самое прямое отношение к тому, что мы называем военно-патриотическим
воспитанием молодежи.
Есть еще одна причина, почему я не вправе молчать. Нетрудно догадаться,
что имя Маринеско достаточно известно и на Западе. О писаниях К.Бекхера,
Г.Шена и других западногерманских военных историков покойный И.С.Исаков
отзывался с иронией. "Все они, - позорил Иван Степанович, - на разные лады
пытаются принизить значение потопления "Густлова" и "Штойбена" для
разгрома фашистского рейха, всячески подчеркнуть, что на борту "Густлова"
были гражданские лица и семьи военнослужащих, и при этом умалчивают,
почему спаслись от гибели многие бравые вояки, в том числе и авторы
воспоминаний".
Не без греха в этом отношении и более серьезный историк германского
флота Ю.Ровер. Но он хотя бы отдает должное бывшему противнику. "Мы
видели, - писал Ю.Ровер в 50-х годах, - что советские подводники - люди
высокого порыва, доблести, упорства, хорошо обучены, обладали необходимым
опытом, а также хорошими морскими качествами и тактической подготовкой".
Самым значительным успехом балтийских подводников он признает январский
рейд "С-13".
В своей книге "На флотах боевая тревога" (1971) Н.Г.Кузнецов пишет:
"Потопление "Вильгельма Густлова" явилось значительным событием даже на
фоне наших крупных побед в те дни". Однако за последние годы в западной
печати все чаще встречаются попытки ревизовать значение атак "С-13".
Передо мной лежат два солидных тома в глянцевых суперобложках. На обоих
изображено одно и то же - погружающийся в холодные балтийские волны
гигант. Сходны и названия. Одна книга, немецкая, называется "Nackt in den
Tod" ("Голыми в смерть"). Другая, английская, - "The Cruellest Night"
("Ужасная ночь"). Написаны они в разных жанрах, на разных языках и разными
людьми. Одна - бывшим противником. Другая - бывшими союзниками.
Книга Иоахима Брока "Nackt in den Tod" - роман, Выбор жанра поначалу
удивляет, и не потому, что автор, по профессии дантист, взялся за эту
труднейшую форму. Пути в литературу никому не заказаны. Обращает внимание
другое. Лайнер, на котором происходит действие романа, называется
"Вильгельм Густлов", а автор - свидетель и участник разыгравшихся на его
борту событий, в описываемое время - лейтенант гитлеровского флота,
командир взвода 2-го отряда 2-го учебного дивизиона. Из тех самых
подводников, чьей плавучей базой был "Густлов". Из всех прав, которые
предоставляет автору свободная романная форма, он воспользовался только
одним - правом на вымысел. Задача автора ясна - доказать, что лайнер был
не плавучей казармой подплава, где нашли ненадежный приют удиравшие от
справедливого возмездия фашистские бонзы, палачи и каратели, а почти
беззащитным прибежищем невинных жертв, не беглецов, а "беженцев". О
Маринеско ни слова, но нетрудно понять, кого Брок считает своими заклятыми
врагами.
Но довольно о Броке. Брок - неразоружившийся гитлеровец, сменивший
кортик на бормашину, но не усвоивший уроков поражения. Его книга любопытна
как показатель растущей за последние годы в странах НАТО тенденции
исказить историю второй мировой войны и опорочить подвиги наших героев.
Гораздо интереснее другая книга, написанная и изданная в стране, которая в
битве с фашизмом была нашим союзником.
Книга выпущена совсем недавно, в 1979 году, солидным издательством
"Хэддер и Стоунтон" (Лондон, Сидней, Окленд, Торонто) и рассчитана на все
англоязычные страны. Авторы книги - английские журналисты Кристофер
Добсон, Джон Миллер и Рональд Пэйн. В отличие от Брока авторы не были и не
могли быть свидетелями описываемых событий. Тем не менее книга претендует
на документальность. Использованы десятки свидетельств, интервью взято
даже у гросс-адмирала Деница, командовавшего в годы войны фашистским
флотом, того самого отсидевшего срок военного преступника, кого Гитлер
перед смертью назначил своим преемником. Книга иллюстрирована
фотографиями. На одной вклейке "Густлов" и гросс-адмирал Дениц в полной
парадной форме, на другой - "С-13" и портрет Маринеско. Так что книга
претендует на объективность. Авторы пишут не только о гибели "Густлова",
но и об атаке "С-13". Впрочем, претензии эти не способны обмануть самого
доверчивого читателя. Не в том дело, что о "Густлове" в книге написано
много, а о подвиге "С-13" - мало. И большая часть книги, где описывается
катастрофа, и немногие страницы, посвященные "С-13" и ее командиру, в
одинаковой мере служат единой цели: дискредитировать подвиг "С-13",
изобразить "Густлов" как спасательное судно и легкую добычу, а успех атаки
"С-13" - случайной удачей. О "Штойбене" в книге, конечно, ни слова. Еще
бы, вспомогательный крейсер с целым полком на борту. Тут уж никакие
ухищрения не помогут.
Как ни близка "концепция" трех авторов к свободному творчеству Брока,
они временами проговариваются. В погоне за сенсацией они подробно излагают
свою беседу с высокопочитаемым гросс-адмиралом, который не скрыл, что 21
января, всего за несколько дней до гибели "Густлова", он передал в эфир
кодовый сигнал "Ганнибал", предписывающий всем подводникам, обучавшимся в
районе Данцига, срочно возвратиться на главные базы, в Киль и Гамбург.
Нужны были команды для лодок нового типа, нацеленных на коммуникации
союзников, и прежде всего на морскую блокаду Великобритании. Вот эти-то
команды и должен был доставить "Густлов".
Самое постыдное в книге - то, как изображен в ней Александр Иванович
Маринеско. Собирая материал для своей книги в ФРГ, авторы еще соблюдают
приличия, ссылаются на документы, называют людей, от которых они получали
сведения. В части, касающейся советской подводной лодки и ее команды, мы
сталкиваемся только с необузданной, и притом весьма дурно пахнущей,
фантазией. А ведь известно, что один из авторов, Джон Миллер, дважды
приезжал в СССР со специальной целью - добыть интересующие его данные из
биографии Саши Маринеско (Александра Ивановича г.Миллер и Кo с непонятной
для меня фамильярностью именуют Сашей; впрочем, развязности им не
занимать). Кто же такой, судя по книге английских журналистов, Саша
Маринеско? В юности - мелкий воришка, малограмотный и циничный удалец,
связанный с блатным миром, усвоивший правила жизни на одесских базарах и
до конца жизни объяснявшийся на полублатном портовом жаргоне. В зрелые
годы - пьяница и бунтарь, за отчаянную смелость стяжавший славу
"подводного аса", а затем разжалованный и высланный на рабский труд в
ужасный советский лагерь на Колыме. Авторы намекают, что Миллеру удалось
"приоткрыть завесу тайны", тяготевшей над судьбой Маринеско, на какой-то
политический скандал, в котором был якобы замешан командир "С-13", чем и
объясняется длительное молчание вокруг имени Маринеско. Авторы утверждают
также, что, не в пример западным немцам, охотно сотрудничавшим с ними,
русские официальные лица всячески "отводили" вопросы г.Миллера. Не знаю, к
кому из официальных лиц обращался Миллер, их он не называет. Очевидно, он
предпочитал пути неофициальные. Опубликованные в советской печати
материалы его не заинтересовали. В книге глухо говорится о каких-то
пожелавших остаться анонимными источниках. Прием знакомый. Я что-то не
верю, что среди соратников и друзей Маринеско нашлись люди, которые
наболтали весь этот вздор да еще просили не называть имен. Но зато я
определенно знаю людей (к ним принадлежу я сам), не захотевших встречаться
с г.Миллером. Разгадать его намерения не представляло большого труда.
Я рассказал об этих книгах не для того, чтобы с ними полемизировать.
Они этого не заслуживают. Но само существование подобных книг - лишний
аргумент, доказательство того, как нужна именно теперь полная и
неприкрашенная, не оставляющая почвы для лукавых домыслов правда о
Маринеско.
Итак, мне предстояло принять решение. Далось оно нелегко.
Одно было для меня ясно с самого начала - никакой беллетристики.
Никакого сочинительства, ни малейшей попытки создать собирательный образ.
Александр Иванович Маринеско такой, каким он был в жизни и каким его знали
друзья, со всеми его достоинствами и недостатками, гораздо ярче и
интереснее того, что я мог бы про него выдумать.
Напрашивался вывод - надо писать нечто строго документальное. Пусть
документы говорят сами за себя.
Я вооружился ножницами и клеем - и потерпел крах. Документы говорили
сами за себя, но говорили разное.
От мысли получить и использовать материалы, собранные Иваном
Степановичем, я очень скоро отказался. В моем распоряжении оказалось
достаточно документов другого рода - музейных и, так сказать,
человеческих; собственноручные записи и письма Александра Ивановича, мои
собственные дневники, куда я по свежей памяти заносил рассказанное им во
время наших встреч, письменные и запечатленные на магнитофонной ленте
свидетельства соратников, фотографии и выписки из опубликованных в печати
материалов.
Во всех этих документах нет ничего секретного, но много загадочного и
противоречивого. И больше всего противоречий в материалах опубликованных.
Несколько первых газетных публикаций, относящихся к началу шестидесятых
годов, по праву носили заголовок "Неизвестный подвиг". С годами подвиг из
неизвестного превратился в легендарный.
Здесь я позволю себе сделать некоторое отступление. Мы не всегда
правильно пользуемся эпитетом "легендарный". Зачастую мы делаем его
синонимом слова "прославленный" (или "знаменитый") и упускаем важный
оттенок. Народной молве, устному эпосу, легендам, мифам и сказкам мы
обязаны тем, что до нас, "как свет потухших звезд", доходит весть о делах
наших далеких предков. Там, где есть документы или живые свидетели, мифы и
легенды отступают, и если рождаются, то как следствие недостаточной или
искаженной информации.
А впрочем, документальность еще не дает патента на бесспорность.
Документы пишутся людьми. Документы можно отбирать и монтировать. Иногда в
результате такого отбора и монтажа рождается искусство.
В моем случае этого не произошло. Все, взятое порознь, было как будто и
достоверно, и интересно, а живший в моей памяти сложный и привлекательный
образ не складывался. Каждая страница требовала сносок и пояснений; то,
что для меня имело цвет, вкус и запах, для читателя восьмидесятых годов
может оказаться попросту непонятным. Этот читатель не обязан знать ни
устройства подводных лодок, построенных в тридцатые годы, ни привычных для
моряков военного поколения сокращенных обозначений, ни особенностей
военно-стратегической обстановки на Балтике. Никакие подстрочные
примечания не спасали положения. Не хватало чего-то самого существенного.
А время шло. Количество публикации, в том числе зарубежных, росло. Моя
рукопись устарела, не сходя с письменного стола. И я понял: от меня ждут
не информации, а жизнеописания.
Тогда я бросился в другую крайность. Начал писать биографический очерк.
Несколько традиционный, в подчеркнуто спокойной, объективной манере
("Александр Иванович Маринеско родился в Одессе 2(15) февраля 1913 года в
семье рабочего...") - так, как пишутся многие биографии для серии "Жизнь
замечательных людей". И вновь потерпел неудачу. Не потому, что мой герой -
человек несомненно замечательный - того недостоин, а потому, что его
образ, так сказать, еще не созрел для бронзы, споры вокруг личности и
подвига Александра Маринеско не умолкают до сих пор. Откуда взяться
эпическому спокойствию? К тому же очень скоро я заметил, что неотвратимо
скатываюсь к самому чуждому мне жанру - обезличенному, слегка
беллетризованному очерку, из которого невозможно понять, откуда автор
почерпнул свои сведения, что видел сам, о чем знает с чужих слов и откуда
ему ведомы мысли и чувства участников описываемых событий.
Таким образом, я вновь пришел к тому, от чего пытался уйти, - к
воспоминаниям. Пришел, обогащенный опытом своих неудач.
Отдаю себе отчет, что мои личные воспоминания недостаточны, во время
войны я с Александром Ивановичем почти не встречался, и сблизились мы
только в последние годы его жизни. На помощь мне придут собранные мной
сведения, в первую очередь - свидетельства соратников. Кому-то мои
воспоминания покажутся субъективными. Иными они и не могут быть, от
субъективности не спасает и документальность, но я обещаю читателю нигде
не злоупотреблять его доверием. Расскажу только о том, что видел и слышал.
Источники - назову. Свои догадки оговорю. Из несходных версий постараюсь
выбрать наиболее надежную. Конечно, возможны ошибки. Я готов их исправить.
Свой рассказ я привычно поведу от первого лица. Это позволит мне
попутно поделиться с читателями некоторыми накопившимися у меня в ходе
работы соображениями, не выдавая их за истину в последней инстанции.
Надеюсь, читатели не воспримут это как нескромность. Для доверительного
разговора "я" удобнее, да, пожалуй, и скромнее, чем "мы".
Кстати, о названии. Александр Иванович много раз говорил мне, а однажды
написал в письме, что не считает себя героем. Больше того, никогда, даже в
детстве, не стремился им стать. Пределом его мечтаний с самых ранних лет
было стать капитаном дальнего плавания. Он и стал им, хотя жизнь внесла в
его мечту свои жесткие поправки. Об этом повесть.
Память бывает двух родов - логическая и образная. Память ума и память
сердца.
Конечно, я упрощаю - одна не существует без другой. И все-таки гораздо
легче восстановить в памяти то, что ты когда-то знал, чем то, что ты
некогда чувствовал. Нужен толчок, приводящий в действие механизм нашей
образной памяти. Происходит он самым неожиданным и не всегда подвластным
нам способом. Его может вызвать самый простенький сувенир, пожелтевшее от
времени письмо или даже нечто менее вещественное: знакомый запах, чем-то
памятный пейзаж и особенно звуки - музыка, песня...
Я прижимаю к уху "микрорекордер" - маленький репортерский магнитофончик
- и слышу звуки духового оркестра, гул военного плаца, согласный топот
сотен ног, усиленные мощными репродукторами голоса ораторов на трибуне, и
в моей памяти оживает весь тот день, в котором для меня смешались радость
и горечь, торжество и боль.
7 мая 1978 года солнечное, но еще прохладное ленинградское утро.
Просторный, как городская площадь, плац Высшего военно-морского училища
подводного плавания имени Ленинского комсомола. На празднично украшенной
трибуне командование училища и почетные гости - двадцать пять членов
экипажа краснознаменной подводной лодки "С-13", приехавших на традиционный
сбор ветеранов-подводников Балтики. Двадцать пять - это больше половины
команды, в таком полном составе рассеянные по всей стране участники
походов "С-13" собрались впервые. И чествуют их так тоже впервые. Впервые
перед командой "С-13" во главе с помощником командира корабля Львом
Петровичем Ефременковым проходит церемониальным маршем, рота за ротой, все
училище. Впервые имя покойного командира грохочет в мощных динамиках на
весь огромный плац так, что слышно на прилегающих к плацу улицах.
От всего этого радостно на душе. А горько оттого, что командир всего
этого не слышит.
Гул плаца и звуки оркестра резко обрываются. Тихий щелчок, и вновь
возникает гул, но уже другой - запись сделана в закрытом помещении. Голоса
отражаются от стен и потолка, и слова разобрать трудно. Зато ясно слышатся
шорохи и дыхание сидящих рядом со мной людей, и в моей памяти мгновенно
возникает просторный кубрик, ставший тесным от набившихся в него
курсантов, а затем я узнаю слегка скандирующую речь штурмана "С-13"
Н.Я.Редкобородова. Он рассказывает о походах корабля и отвечает на вопросы
молодежи. Мы с Николаем Яковлевичем старые друзья, и я имел возможность
записать его драгоценные для меня рассказы в более подходящей обстановке,
этот же кусочек магнитной пленки имеет для меня совсем другую ценность -
ассоциативную. Теперь в моей памяти отчетливее всплывают впечатления того
дня - и обед в курсантской столовой, и с оглядкой выпитые в чьем-то
кабинете праздничные пятьдесят граммов спирта, и веселый гомон в заказном
автобусе, везущем ветеранов "С-13" и немногих приглашенных гостей команды
через Неву на Биржевую площадь в Центральный военно-морской музей. Там мы
почтительно, но торопливо проходим через храмовой вышины экспозиционные
залы, где привольно, как под открытым небом, расположились многомачтовые
модели старинных кораблей, бронзовые статуи флотоводцев и огромные,
вырубленные из цельных стволов весла галер и галионов. У подводников мало
времени, они полны впечатлениями дня, а впереди еще посещение
Богословского кладбища, где похоронен командир. Надолго задерживаются они
только у небольшой витрины, где под стеклом выставлена знакомая фотография
Александра Ивановича, его ордена (орден Ленина без муаровой ленточки -
значит получен в самом начале войны) и очень краткая справка о потоплении
"Густлова". Более чем скромно. Но восемнадцать лет назад, когда я впервые
пришел в музей, не было и этого.
Здесь запись кончается - не записывать же на пленку молчание. Вместе со
всеми я смотрю на это прекрасное, полное жизни, все еще мальчишеское лицо