Наступившее утро означало, что настал второй день его визита, как определил это Рис.
   До сего времени Пэкстону пришлось получить лишь несколько крепких ударов по лицу и примерно столько же по ребрам. Ни еды, ни воды ему не дали.
   Правда, ему был оставлен горшок на случай, если он захочет обегчиться: подобная любезность со стороны хозяина объяснялась тем, что он волновался за припасы, которые хранились в хибаре.
   Разжав наконец веки, он посмотрел на троих мужчин. Это были Рис, Мередидд и младший из братьев — Карадог.
   — Ну, нормандец, — сказал Рис, — вижу, ты раненько поднялся. Я пришел сказать, что дни твои сочтены. Жаль, конечно, потому что у меня были на тебя серьезные виды. Я советую тебе собраться с мыслями, чтобы должным образом предстать перед Создателем. Завтра после восхода солнца ты уже будешь покойником.
   Что означала сия отсрочка? Пэкстон раздумывал над этим. Они как будто бы не намеревались истязать его — почему же в таком случае они не прикончат его прямо тут? Прищурившись, он принялся рассматривать дядю Аланы.
   — Скажите, а могу я узнать, какой именно конец ожидает меня?
   — Знаешь, вообще-то я хотел поберечь твои нервы, — сказал Рис и, довольный собой, рассмеялся. — Но раз уж ты интересуешься, не вижу смысла держать наши планы от тебя в секрете. Для такой, как ты, свиньи есть только один подходящий способ. Мы намерены изжарить тебя. И огонь поддерживать будет Мередидд.
   От этих слов Пэкстону сделалось нехорошо. Быть заживо зажаренным — это ли не самая ужасная из казней…
   Уэльсцы отлично понимали состояние Пэкстона. Они рассчитывали продлить его будущую агонию, чтобы уже сейчас он чувствовал себя почти как на огне.
   Пэкстон нередко представлял, как он может быть сражен во время битвы — с мечом в руке и с мыслью о своем короле в сердце.
   Но даже в самом страшном сне не думал он о таком конце. О смерти на медленном огне.
   — Да, сильно же вы меня ненавидите, — заметил Пэкстон вслух.
   — Не только тебя, нормандец, а всех вас. Если бы ты оставался по ту сторону вала Оффы, с тобой ничего подобного бы не случилось. Но ты пересек границу, ступил на исконную нашу землю — и за это должен поплатиться. Завтра ты узнаешь, во что обходится жадность Генриха и твоя собственная глупость.
   Дверь открылась и тут же закрылась. Рис и его сыновья вышли.
   И вновь темнота. Пэкстон принялся обдумывать свое положение.
   Жадность — это ведь один из семи смертных грехов.
   Может, он был неправ уже тогда, когда мечтал иметь собственный лен, когда желал Алану?
   Алана готовила тесто для лаганы, которую собиралась сделать днем.
   Через открытую дверь она увидела, как дядя и двое ее кузенов вошли в складскую хибару. Алана хотела было окликнуть их, чтобы они принесли еще немного муки. Она хотела себе и Дилану сделать еще несколько пирожков. Однако расстояние между ними было изрядным, и Алана решила, что, если она крикнет, они едва ли услышат.
   Когда она вытерла руки и дошла до двери, трое мужчин были уже довольно далеко. Они направлялись к воротам.
   Она не хотела встречаться с дядей. Он не обрадуется, когда узнает, что она скоро покинет их. Алана вздохнула, вспомнив о том, как прошлой ночью, когда вновь зашел разговор о ее замужестве, она сообщила им о намерении не оставаться тут надолго, а двинуться в Англези.
   Как она и предполагала, Рис рассердился, лицо его налилось кровью, он принялся уверять, что Алане не следует этого делать. Но все же она решила не отступать от намеченного плана.
   Рис с Аланой спорили до тех пор, пока Дилан не оттащил отца за плечо.
   Двое мужчин вышли из лачуги и принялись о чем-то разговаривать. Когда они вернулись, Дилан сообщил ей, что она может поступать, как считает нужным. Затем Рис добавил, что Дилан сможет проводить ее.
   Но хотя дядя и высказал свое согласие, в душе он никак не мог примириться с ее решением. И когда он поднялся сегодня утром мрачнее тучи, Алана поняла, что ей лучше быть от него подальше. Но вне зависимости от его настроения она все решила. Завтра на рассвете они с Диланом отправятся в путь.
   Еще раз выглянув наружу, она решила, что никого не будет просить о помощи, а сама пойдет и принесет необходимое количество муки. Найдя подходящих размеров посудину, Алана направилась в хибару, где хранились припасы.
   Сильный дождь прекратился, лишь с неба сыпала мелкая морось. Алана увидела, что на западе облака стали светлее. Если повезет, уже завтра может выглянуть солнце.
   Алана подошла к самой двери хибары. Поставив принесенную с собой посудину на землю, она сняла деревянную поперечину с двери и отставила ее в сторону. Но как только она потянулась к задвижке, кто-то сзади сильно схватил ее за плечо. Алана чуть не вскрикнула и резко обернулась.
   — Дилан? Боже, как ты меня испугал! Что ты здесь делаешь?
   — Это я хочу спросить тебя, что ты здесь делаешь, — оборвал он ее, продолжая удерживать.
   Алана в недоумении посмотрела на него.
   — У меня кончилась мука, и я решила сделать еще несколько пирожков и хлеб, чтобы нам в пути не было голодно.
   — Ступай домой, — приказал он и легонько подтолкнул ее в направлении лачуги. — Я принесу тебе муку.
   Недоумевая, что это вдруг Дилан решил помогать ей тогда, когда она и сама вполне могла справиться, Алана некоторое время раздумывала.
   — Иди, — повторил он и подтолкнул ее. — Я скоро все принесу.
   — Что ж, как считаешь нужным…— И с этими словами она двинулась по дорожке в сторону дома Риса.
   Пройдя полпути, она обернулась и взглянула на Дилана. С посудиной в руке, другой рукой он держался за щеколду, намереваясь открыть дверь и войти внутрь. Но в этот момент кто-то вскрикнул и позвал его.
   Алана посмотрела по сторонам, пытаясь понять, кто кричит. Оказалось, старик, живущий в поселке, не мог выбраться из-под веток, которые были заготовлены для растопки. Очевидно, он стащил с повозки такую вязанку, и все остальные вязанки упали и засыпали его.
   Бросив посудину на землю, Дилан побежал на помощь.
   Алана видела, как кузен осторожно вытащил старика из этого завала. Старик принялся отряхиваться. Дилан стал помогать ему. Затем оба принялись под нимать и вновь укладывать на повозку свалившиеся вязанки.
   Решив, что Дилан долго еще будет со всем этим управляться, а ждать она не может, Алана подошла, подняла посудину для муки и распахнула дверь хибары.
   Длинный прямоугольник дневного света упал на земляной пол. Алана шагнула внутрь и замерла.
   В полутьме, прямо перед собой она увидела мужчину, прижавшегося к стенке бочки. Мужчина был обнаженный, грязный, связанный веревками. Он при-. щурившись смотрел на нее. Его колотила дрожь, тем более что через раскрытую дверь внутрь ворвался сырой холодный воздух.
   — Пэкстон?!
   Из рук Аланы выпала посудина. Алана кинулась к нему, упала на колени. Взяв в ладони его голову, она принялась рассматривать его заросшее щетиной лицо,
   — Боже мой! — воскликнула она, увидев кровоподтеки и царапины на его щеке, на подбородке, возле углов рта. — Что же они с тобой сделали?!
   — Да уж, в отличие от тебя, они не предложили вымыть мне ноги, — выдохнул он.
   — Если бы они отнеслись к тебе как к гостю, то оказали бы все положенные почести, — сказала она, пытаясь освободить его от пут. У нее сейчас было такое чувство, что, окажись тут рядом Рис, она бы, кажется, задушила его голыми руками. — Ты наверняка пошел за мной следом, так ведь? — Она судорожно пыталась развязать кожаные ремни, которыми Пэкстон был крепко связан, однако ремни не поддавались. — Черт тебя побери, неужели ты не сообразил, что тебе лучше было бы остаться…
   Между Аланой и Пэкстоном легла чья-то тень. Алана обернулась, желая посмотреть, кто пришел. Так как вошедший стоял против света, лица она не могла разглядеть.
   — Кто здесь? — спросила она и машинально загородила собой Пэкстона, оказавшись между ним и вошедшим.
   Дверь закрылась, и внутри стало опять темно. Алана услышала знакомый звук: так били по кремню. Вот запылал фитилек свечи. Алана почувствовала облегчение и гнев одновременно.
   — Что все это значит, Дилан? — спросила она, поднявшись в полный рост. — Почему вы держите его тут как заключенного? Что заставило вас поступить таким образом?
   — Он нарушил границу и оказался на нашей территории. Мередидд захватил его в плен. Отец тоже считает его нашим пленником.
   Алана вспомнила, как в первый же вечер Мередидд вошел в хижину и о чем-то начал шептаться с Рисом. Некоторое время спустя Мередидд, Рис и Дилан вышли на воздух, несмотря на то, что дождь лил как из ведра.
   — Ведь он был здесь все это время, так ведь?
   — Да. Почти.
   — И почему же ты ничего мне не сказал?
   — По той же причине, по которой я ни слова не сказал отцу, что ты вышла замуж за этого нормандца. Я дал слово хранить молчание.
   — И что же твой отец намерен с ним сделать? Дилан подошел поближе к кузине.
   — Алана, тебе лучше этого не знать.
   — Они хотят, как свинью, заживо меня изжарить. Алана резко обернулась к Пэкстону. Алану охватил
   панический ужас.
   Это не должно случиться!
   Она медленно повернулась к Дилану.
   — И ты что же — намерен позволить им сделать это?
   — Моего мнения они не спрашивали.
   — Ну, так я тебя спрашиваю, — повысила голос Алана, почувствовав воинственный задор. — Ты не должен позволить, чтобы это произошло, тебе понятно? Более того, ты непременно поможешь мне вытащить этого человека отсюда. Я никогда тебе не прощу, если свершится то зверство, которое задумал твой отец. Никогда, понятно тебе?
   — И что же, по-твоему, я должен сделать? — поинтересовался Дилан.
   — Когда он должен быть?.. — Она с трудом сглотнула, будучи не в силах произнести подобные слова.
   — Завтра, как только мы уедем.
   Алана почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
   — Так вот, значит, почему твой отец хотел, чтобы я уехала отсюда как можно скорее! — Она ухватила его за руку. — Боже, Дилан, ты не можешь допустить, чтобы произошел весь этот ужас. Пожалуйста, ты должен мне помочь спасти его!
   Дилан внимательно посмотрел ей в глаза.
   — Что ж, ладно. Я помогу тебе. Но не обещаю, что наше предприятие окажется успешным.
   Алана вновь опустилась на колени, пытаясь развязать руки и ноги Пэкстона.
   — Помоги же мне развязать его… Дилан склонился над пленником.
   — Нет, — сказал он, убирая руки Аланы. — Если отец придет сюда вновь — а я уверен, что он непременно придет, — все должно быть в точности, как и раньше. Нормандец должен оставаться связанным. Иначе мой план не сработает.
   — Но ведь он замерз! — Алана посмотрела на Пэкстона. — Есть ли у тебя вода и пища?
   Пэкстон покачал головой.
   Алана вновь обратилась к Дилану:
   — Не мог бы ты его покормить? И ему обязательно нужно попить.
   — Принесу то и другое, — сказал Дилан, поднимаясь в полный рост. — Только, Алана, ты должна будешь сейчас уйти отсюда. Ведь если только Рис обнаружит нас тут всех вместе, он прикончит нормандца прямо на наших глазах. — Взяв Алану за руку, он заставил ее подняться. — Пошли отсюда.
   Алана опять посмотрела на Пэкстона, коснулась кончиками пальцев его губ.
   — Поверь: все будет хорошо, — сказала она. У дверей, пока Дилан, выглянув наружу, обозревал окрестности, Алана вновь обернулась к Пэкстону и сказала: — Я ведь не знала. Правда, ничего не знала.
   Увидев, что Дилан делает рукой отчаянные знаки, Алана быстро вышла из хибары и двинулась по тропинке, чувствуя острую боль в сердце.
   «Святой Давид, пожалуйста, не оставь его, защити его, как ты всегда защищал меня…»
   Эта молитва, адресованная небесам, была произнесена вовсе не ради нормандского пса, явившегося покорить ее, молитва была произнесена ради мужчины, ради мужа… Мужчины, которому удалось завоевать ее любовь.
   Пэкстон, потирая затекшие запястья и желая скорее восстановить кровообращение в онемевших руках, смотрел на Дилана. Связывавший руки кожаный ремень лежал на глиняном полу: кузен Аланы в считанные секунды разрезал путы.
   — А почему я должен верить тебе? — спросил Пэкстон, подозревая, что тут вполне может быть не все чисто.
   Действительно, ему дали воду и еду, он смог восстановить свои силы. Однако все это вовсе не означало, что на Дилана можно положиться. У Пэкстона не было гарантий, что, как только он окажется за дверью, на него не набросятся с десяток уэльсцев и десятью мечами не проткнут его тело.
   — Ведь ты сам считаешь меня врагом? — закончил он свой вопрос.
   — Ты и есть мой враг… враг, как и всякий иноземец, который нарушил нашу границу с намерением объявить наши земли своими.
   — Но раз ты так настроен, почему же в таком случае согласился мне помочь?
   — Я помогаю не тебе, а Алане. По каким-то своим соображениям, которые мне не до конца ясны, она не хочет, чтобы ты умирал. — Дилан швырнул к ногам Пэкстона узел с одеждой и мягкие кожаные башмаки. — Одевайся, нормандец, да поживее. До восхода остается совсем немного.
   Надев штаны, Пэкстон сказал:
   — Ты знаешь, что мы с ней поженились, и все-таки не сказал своему отцу об этом. Почему?
   — Дал ей слово, что буду молчать. Поэтому же я не сказал ей, что ты здесь под арестом. Мужчина, если уж дал слово, обязан его держать.
   «Как бы не так…» — подумал Пэкстон, вытаскивая и надевая свою тунику. Он уважительно отнесся с убеждению Дилана, однако все еще не мог до конца поверить этому человеку.
   — И каков же твой план? Как ты надеешься вызволить меня отсюда? — поинтересовался он, надевая башмаки.
   — Надень вот этот капюшон, натяни его по самые глаза, чтобы как можно больше прикрыть лицо, — сказал Дилан, показывая на последнюю тряпку у ног Пэкстона. — Как только выйдем отсюда, я спрячу тебя в надежное место. Это внутри поселка, но там никто тебя не найдет. Будешь там дожидаться моего прихода. Потом выйдешь отсюда через ворота вместе с Аланой, причем охрана у ворот будет уверена, что это не ты, а я. Как только выйдем отсюда, не смей произносить ни единого слова. А теперь идем. Времени у нас в обрез. Если повезет, около полудня ты и твоя жена будете уже в крепости.
   Закрыв лицо капюшоном, Пэкстон кивнул, давая понять, что вполне готов. Дилан задул свечу, и в помещении воцарилась темнота. Подойдя к двери, Пэкстон подождал, пока Дилан осторожно огляделся по сторонам.
   Когда Пэкстон выходил из своей тюрьмы, Дилан дотронулся до его плеча.
   — И обращайся с ней ласково, нормандец, — посоветовал он, — иначе в один прекрасный день в твое лицо упрется мой отточенный клинок.
   Пэкстон понял, что услышанное — не пустая угроза. Затем он вспомнил о Гилберте.
   Родичи Аланы — уж не они ли убили его друга? Вполне ведь может быть: убили и следы замели, так что внешне казалось, будто Гилберт утонул.
   От складской хибары вслед за Диланом он направлялся к выстроенным в одну линию хижинам. Пэкстон вынужден был полностью положиться на своего провожатого.
   Его жизнь висела на волоске. До тех пор, пока он не получит свободу, Пэкстон не мог думать ни о чем другом.
   — И ты думаешь, твой план сработает? — спросила Алана.
   На горизонте с восточной стороны небо стало голубеть. Вскорее рассветет. Сумев выбраться из хижины, пока Рис и остальные еще крепко спали, Алана с Диланом направились в сторону входа в поселок.
   — Не могу поручиться, но надеюсь, что наш план позволит тебе и твоему нормандцу выбраться отсюда живыми и невредимыми, — сказал Дилан.
   — А как ты сможешь объяснить отцу исчезновение Пэкстона?
   — Скорее всего, скажу правду.
   — Скажешь, что я вышла замуж?
   — Не можешь ведь ты рассчитывать, что он никогда этого не узнает. Кроме того, ты приняла решение, поступила как хотела. Ты возвращаешься в замок вместе с нормандцем. Уж теперь он ни за что не позволит тебе убежать от него. — Дилан помолчал. — Как ты думаешь, за этот побег он тебя накажет?
   Алана понятия не имела, как поступит Пэкстон.
   — Нет, вряд ли, — ответила она, не потому что была в том уверена, а лишь желая, чтобы Дилан не волновался. — Хотя он, скорее всего, захочет со мной объясниться.
   — И что ты скажешь ему, кузина? Что ты удрала от него, потому что в него влюбилась?
   — Нет, этого не скажу.
   — Знаешь, Алана, по-моему, это как раз тот случай, когда правда может тебе сослужить хорошую службу. Ведь едва ли не всегда тебя подводит ложь.
   Она резко остановилась.
   — И что же, по-твоему, мне делать? Сказать Генриху, что Гилберт был самым последним подонком, который заслужил смерть и потому умер? Но вопрос в том, поверит ли мне Генрих.
   — Я вполне понимаю твои опасения, но хочу лишь предупредить, что в один прекрасный день может случиться так, что ты очень пожалеешь о прежней лжи и особенно о том, что твой нормандец не знал правды.
   — Увы, но тут уж ничего не поделаешь. — Она посмотрела на небо. — Рассветает. — У нее было желание стиснуть Дилана в объятиях, крепко, по-дружески, но она ограничилась простым рукопожатием, чтобы случайный свидетель, окажись он поблизости, не расценил этот жест именно как жест прощания. — Спасибо тебе за помощь. Я очень тебе обязана, кузен.
   — Уж это точно. И в один прекрасный момент я попрошу возвратить должок. Но сейчас нам нужно поторапливаться.
   Возле самых ворот Дилан, как обычно, приветствовал охранников. Многие знали, что на рассвете Алана с Диланом покидают поселок.
   Обменявшись традиционными любезностями, Дилан сказал:
   — Впереди у нас тяжелый путь. Откройте ворота, чтобы мы могли пройти.
   Это был сигнал для Аланы: начиналась ее партия.
   — Слушай, Дилан, а где же твой капющон? Если вдруг снова пойдет дождь, тебе нечем будет прикрыть голову.
   Дилан посмотрел на свои руки: в одной была пика, в другой он держал корзину с провизией.
   — Я приду буквально через минуту. — Он обратился к охранникам: — Должно быть, пока шел сюда, обронил капюшон по дороге. Вы пока открывайте ворота, а я прибегу через минуту.
   — Если найдешь капюшон, сразу надень его, чтобы уж больше не потерять, — посоветовала Алана вслед удалявшемуся Дилану. Затем она повернулась к сторожившим ворота уэльсцам. — Знаете, иногда я смотрю на мужчин, и они кажутся мне сущими детьми, — сказала она и обольстительно улыбнулась. — Если бы не женщины, что присматривают за вами, вы в один прекрасный момент могли бы и голову потерять.
   Разумеется, всякому мужчине доводилось слышать подобное от своей жены. Стражники пробурчали что-то не вполне членораздельное в ответ и принялись открывать ворота.
   Вскоре по дорожке быстрым шагом шагал мужчина в колпаке, надвинутом на самые глаза. Он остановился возле Аланы. Это был Пэкстон. В руках у него были та же самая пика и та же корзинка с припасами. Они двинулись: сначала Пэкстон, за ним — Алана. Она молила небеса, чтобы им сейчас удалось выйти за ворота, спуститься по холму и как можно ближе подойти к крепости, прежде чем кто-нибудь в поселке обнаружит пропажу пленника.
   — Счастливого вам путешествия, — крикнул вслед один из охранников, едва только Алана и Пэкстон вышли за ворота.
   — Спасибо вам, — крикнула в ответ Алана, а Пэкстон ограничился взмахом руки.
   Алана поторапливала Пэкстона. Сейчас они двигались в северо-западном направлении, то есть туда, где находился Англези. За спиной раздался скрип закрываемых ворот.
   Алана уже готова была вздохнуть с облегчением, как вдруг до них донесся крик.
   Это кричал Рис.
   — Он все обнаружил! — объявила Алана. — Что делать?
   Пэкстон вполголоса выругался. Бросив на землю кожаную корзину, он покрепче перехватил пику, затем взял Алану за руку.
   — Бежим вниз, — приказал он, указав на восток, то есть туда, где находилась крепость.
   Тропинка петляла по склону холма, слева и справа от нее были каменные изгороди, отделявшие одно поле от другого. Однако Пэкстон решил, что лучше будет бежать напрямик, и подтолкнул Алану. Она перелезла через изгородь, следом с необычайной ловкостью это же препятствие одолел и Пэкстон.
   Как только они оказались на другой стороне, Алана подхватила подол платья и блио, ибо она вновь была в своей привычной одежде. Вместе с Пэкстоном они на полном ходу принялись одолевать спуск: бежала так, словно по пятам гнался дьявол.
   «Впрочем, так оно и есть…» — мельком подумала Алана, понимая, что уж если их догонят и схватят, Рис, наверное, убьет обоих. А что же будет с Диланом? Не сможет же Рис поднять руку на собственного сына… Алана мысленно выругала себя. Ведь та опасность, которой подвергались они с Пэкстоном и Дилан, — все это было виной одной лишь Аланы, и она понимала это. Ей не нужно было бегать от Пэкстона, тем более не следовало являться в поселок к родственникам.
   Однако кто мог предположить, что Пэкстон окажется настолько легкомысленным, что ринется за ней, рискуя всем на свете? Что проберется к самому поселку уэльсцев, которые ненавидели нормандцев и при случае старались свести счеты. Он ведь знал, что Рис прямо-таки жаждет нормандской крови!
   Над головами беглецов раздавались ужасные крики. Уэльсцы высыпали гурьбой за ворота и кинулись по склону вниз. О, милосердный святой Давид, защити нас!
   Молчаливая эта молитва взмыла к небесам, а тем временем Пэкстон и Алана добрались до кромки поля. Перед ними выросла заградительная стена, куда более высокая, чем прежний бордюр. Алана застонала, ибо препятствие было выше головы.
   — Я не сумею перелезть! — воскликнула она, как только они с Пэкстоном остановились у стены. — Беги! Хоть ты один спасешься. А меня он не тронет.
   — Как бы не так, не тронет…— ответил Пэкстон. Он отбросил пику, сложил руки. — Быстро ставь сюда ногу, я подсажу тебя.
   Секунды сейчас были бесценными для беглецов, и потому Алана не стала спорить. Она оперлась на его руки, Пэкстон сильно подтолкнул ее — и она сумела лечь грудью на стенку. Затем он сам перемахнул на другую сторону.
   — Скорее же! — сказал он, глядя на Алану. Однако она застыла на месте, глядя прямо перед собой. С уст Пэкстона сорвалось сдавленное ругательство, едва только он проследил за взглядом Аланы.
   Там, заслонив им дорогу к свободе, они увидели примерно дюжину мужчин — родственников Аланы. Все они были вооружены и направляли клинки в сторону беглецов. Алана успела сообразить, что эти люди, скорее всего, стояли в дозоре на случай возможного нападения извне, что они услышали доносившиеся сверху крики и пришли на подмогу.
   Посмотрев через плечо, Алана увидела, что Рис был совсем близко.
   — Ну, вот и все, — сказала она Пэкстону, и в глазах у нее заблестели слезы. — И зачем ты вообще пошел за мной? Зачем?
   — Хотел узнать, почему ты сбежала, — ответил он, положив ладонь ей на руку и крепко стиснув. — Ну, почему?
   У Аланы не было времени ответить, потому что появился Рис. Взяв Алану за обе руки, Пэкстон помог ей спуститься на землю. Затем обратно перелез и он сам. Алана и Пэкстон стояли рядом, плечом к плечу, обратив лица в сторону Риса.
   — Это ты освободила его? — грозно спросил он, прищурился и посмотрел на племянницу.
   — Нет, это не она.
   Слова прозвучали из-за спины Риса, вынудив его резко обернуться. Расталкивая людей, к Рису пробирался Дилан.
   — Это я освободил его, — объявил Дилан, вплотную приблизившись к отцу. — Но сделал это по просьбе Аланы.
   Рис был настолько взбешен, что на лбу и на висках его набухли вены.
   — Что я слышу! Мой старший сын предал меня!
   — А что бы ты хотел? — вопросом на вопрос ответил ему Дилан. — Чтобы я предал Алану, так, что ли?
   — Этот нормандец — пустое место для нее, однако он представляет угрозу для всех нас и, стало быть, должен умереть.
   — Нет! — сказала Алана, сделав шаг вперед и заслонив собой Пэкстона. — Ты не прав, дядя.
   — Что ты хочешь сказать? — поинтересовался Рис, в упор взглянув на нее.
   — Он не угрожает никому из вас.
   На лице Риса появилась презрительная усмешка, и усы его чуть дрогнули.
   — Да ты с ума сошла, моя дорогая. Он является на землю, твою с рождения, и заявляет, что эта земля принадлежит Генриху. Ведь он не успокоится никогда, так и будет двигаться все дальше и дальше вглубь и все время будет повторять, что ему принадлежит вся наша земля. И только лишь смерть сможет остановить его движение. — Рис подозрительно посмотрел и склонил голову чуть набок. — Да что это стряслось с тобой, Алана? Неужели же твой народ и твое наследство тебя совершенно не волнуют?
   — Все мои привязанности остаются неизменными. Равным образом неизменны мои чувства по отношению к соплеменникам и по отношению к нашей земле.
   — И, тем не менее, ты решаешься защищать этого нормандца, несмотря на то, что он у тебя фактически украл землю твоих предков!
   — Ничего он у меня не украл. Что было моим, теперь сделалось его собственностью по закону.
   Рис оторопел.
   — Ты, наверное, имеешь в виду закон Генриха? Но эта сволочь еще пока не смеет распоряжаться здесь!
   — Нет, я хотела сказать, по Божьему закону. И Господь поразит тебя, если только ты попробуешь что-нибудь переиначить.
   — Господь не может поразить меня за убийство нормандца. — Клинок сверкнул в руке Риса. — Отойди в сторону, не мешай мне.
   — Неужели же ты убьешь одного из собственных соплеменников? — поинтересовалась она, не отходя ни на шаг.
   Рис застыл на месте.
   — Ч-что ты сказала?
   Алана решительно шагнула к своему дяде.
   — Если даже не по крови, то по правилу о замужестве он теперь тоже твой родственник. Потому что Пэкстон де Бомон — мой супруг.