Со времени, когда Пэкстон получил эту реликвию из рук своей матери — а случилось это вскоре после смерти отца, — он никогда не расставался с флягой. Сегодня ему предстоит воспользоваться ароматическим маслом впервые.
   Налив себе на ладонь немного жидкости, он принялся втирать состав в концы плетки, чтобы смягчить кожу. Пэкстон надеялся, что после этого плетка не будет разрывать кожу, сделавшись более мягкой и, стало быть, менее кусачей. Хотя втайне он подозревал, что все эти ухищрения едва ли дадут значительные результаты. Скорее всего, на теле Аланы останутся шрамы.
   Эта мысль разозлила Пэкстона. Он вспомнил дядю Аланы. Если этот человек виновен в гибели отряда, если он решился на убийство, прекрасно зная, что страдать придется Алане, то Пэкстон обязан был отомстить этому скоту. Вне зависимости, было ли у Риса три сотни, четыре или пять сотен человек — да пусть даже хоть целая тысяча! — он должен получить свое сполна. И Пэкстон поклялся отомстить.
   Продолжая втирать масло в плеть, он посматривал в сторону темного окошка спальни, гадая, сидит ли Алана все еще возле окна или нет.
   В схватке, случалось, он направо и налево крушил самых сильных врагов, однако Пэкстону не доводилось ни разу поднимать руку на женщину.
   Сможет ли он? Он думал об этом постоянно, но в эту ночь вопрос возникал вновь и вновь.
   Как бы сейчас Пэкстон ни пытался облегчить Алане наказание, одно было ясно наверняка. После того, что должно произойти, даже в том случае, если позднее окажется, что смерть Гилберта наступила в результате несчастного случая, — когда бы Пэкстон ни предложил Алане руку и сердце, она неминуемо ответила решительным отказом. И никто, даже сам Генрих, не сможет ее к этому принудить. Алана его так возненавидит, что тут уж ничего не поделаешь. Да и соплеменники ее также будут ненавидеть Пэкстона.
   И тогда получится, что щедрое предложение короля окажется для Пэкстона упущенной возможностью. Но как бы все ни случилось в будущем, он обязан быть верным данному слову. Алана будет подвергнута наказанию.
   У него нет выбора.
   Но хватит ли у него силы воли?
   На все эти вопросы — и Пэкстон отлично знал это — ответы будут получены не позднее чем утром после восхода солнца.
   Одеяние священника мешало ему поспевать за Аланой.
   — Уверена ли ты, дочь моя, что не хочешь исповедаться до того, как тебя приведут к месту наказания и привяжут? Благословение Божие способно уменьшить твои страдания в этот горестный для тебя час испытания.
   Священник принялся разглагольствовать о ее бессмертной душе, продолжая тему, с которой он начал беседу с Аланой еще в спальне. Алана почувствовала, как в ней закипает раздражение. Священник представляет дело так, словно в результате этого наказания Алана собирается отдать Богу душу. Впрочем, если произойдет сильное нагноение ран, она и вправду может умереть.
   И вновь, в который уже раз с момента пробуждения, у нее в душе поднялась волна страха. Подавляя ее, Алана попыталась дать волю гневу. Негодование, возмущение, гнев были теперь для Аланы главной поддержкой. Только так она сможет пережить все это.
   Она встретилась глазами с сухощавым мужчиной, лицо которого было настолько бледным, что он был похож на саму смерть.
   — Мне решительно не в чем исповедоваться, — солгала она. — Что же касается Божьего благословения, просите его лучше для ваших нормандцев. Им оно ох как пригодится, как только сегодняшняя процедура будет завершена.
   Отец Джевон предпочел проигнорировать ее последние слова. Он сотворил крестное знамение и произнес по-латыни молитву.
   Алана сейчас едва могла расслышать его слова. Все свое внимание она сосредоточила на толпе, собравшейся здесь.
   Ее соплеменники стояли по всему периметру двора замка. На каменных лицах людей сверкали слезы. Все уэльсцы, такие сдержанные сейчас, испытывали сильнейшее чувство гнева. Среди толпы находился также и Олдвин, его лицо было таким же мертвенно-бледным, как и лицо священника. Вытащив боевые мечи, люди Пэкстона расположились таким образом, чтобы служить барьером между Аланой и ее соплеменниками. Воины были исполнены решимости убить всякого, будь то мужчина, женщина, ребенок, кто сейчас попытался бы прорваться к Алане.
   Алана перевела взгляд на Пэкстона, который стоял возле того места, где должна была состояться экзекуция. В центре двора совсем недавно было сооружено для этого специальное возвышение. В руках Пэкстона уже находилось главное оружие наказания. На лице рыцаря нельзя было прочитать ничего определенного.
   Неужели же он не понимает, до какой степени уэльсцы ненавидят его? Неужели не догадывается, во что выльется их злоба, едва только будет сделан первый удар плетью?!
   Алана понимала это, что лишь усиливало ее страх.
   «Ведь достанется и нормандцам, и ее соплеменникам», — подумала она. Пэкстона толпа растерзает первым; скорее всего, именно к нему сначала ринутся взбешенные люди. Если кому-то из уэльсцев доведется остаться в живых, их позднее настигнет гнев Генриха, а гнев короля — это страшная сила.
   Алана не могла допустить, чтобы ее соплеменников резали как баранов. Однако она не могла вынести и мысли о том, что Пэкстона могут разорвать на куски.
   И чтобы не допустить ничего подобного, она обязана была сделать вид, будто предстоящее наказание вовсе ее не пугает, а кроме того, ей надлежало выдержать всю экзекуцию, ни разу не дернувшись и не издав ни единого звука. Алана знала, что задача эта была чрезвычайно непростой. Однако если она не выдержит и покажет, что страдает, — тогда не миновать бойни.
   И, понимая, что не обладает достаточным мужеством, Алана вынуждена была принять благословение от отца Джевона, после чего произнесла молитву. Очень скоро она оказалась перед специальным возвышением. Пэкстон стоял и смотрел ей прямо в глаза.
   — Вы готовы? — грубо спросил он.
   — Насколько это возможно — да, готова, — ответила Алана. — Ну, а вы сами — готовы?
   Пэкстон не ответил. Он дал команду мужчинам, которые конвоировали Алану. Взяв женщину за руки, они повернули ее лицом к возвышению и привязали кожаными ремешками каждое запястье к концам крестовины. После чего оба человека отошли в сторону.
   Посмотрев через плечо, Алана увидела, как к ней приблизился Пэкстон. Затем она почувствовала, как его ладони легли ей на плечи. Она непроизвольно сглотнула слюну, едва только он рывком разодрал ее мешковатое платье от ворота до пояса. Обнаженной спиной Алана почувствовала холодок утреннего воздуха. Она передернула плечами, когда Пэкстон, разведя руки в стороны, обнажил спину.
   Сердце Аланы стучало как сумасшедшее. Она спешно произнесла еще одну молитву, ожидая, что вот сейчас Пэкстон отойдет чуть в сторону. Однако он никуда отходить не собирался. Пэкстон вытащил зажатую под мышкой плетку и приготовился.
   И он, и Алана напряженно молчали, — на большее ни у кого из них не хватало сейчас сил. Алана вновь нервно поежилась: Пэкстон стоял сейчас настолько близко, что она чувствовала обнаженной спиной его сильное дыхание, теплой волной касавшееся кожи.
   О, проклятье, и зачем только он намерен продолжать, почему не остановится?!
   Тем временем отец Джевон продолжал вслух читать молитву. Вдохнув полной грудью, Алана постаралась несколько приободриться.
   — Ну, давайте же, — не выдержала она. — Приступайте. Или что, у нашего нового начальника кишка тонка?
   Никто, кроме Пэкстона, не мог слышать ее слов.
   Она намеренно избрала грубый тон, и Пэкстон понимал, что Алана хочет лишь подначить его, подтолкнуть к выполнению обещаний отхлестать ее. Он сейчас ощутил в полной мере, до какой степени ему не хочется наказывать Алану. Тем более что толку от наказания, как плеть может изменить судьбы Грэхама и остальных рыцарей?
   Да никак не может.
   Пэкстон вспомнил о том, что когда Алана шла от дверей залы к возвышению, ему в голову пришла странная мысль: «А что, если послание Аланы вовсе не предостерегало дядю против нападения на отряд, а, наоборот, содержало аргументы в пользу такого нападения?»
   Если это так, то будет лишь справедливо наказать Алану.
   Однако Пэкстон понимал, что его предположение остается лишь домыслом, потому что ничем не подтверждено.
   — Вы что, не как все нормандцы — исключение из правила?
   Пэкстон изумился: неужели ей не терпится получить свои удары хлыстом?
   — Вовсе не исключение. Просто знаю, что мне не доставит никакой радости отстегать женщину.
   — Но ведь вы же сами так решили, сами объявили во всеуслышание, что я буду наказана, если отряд не возвратится вовремя. Или вы решили отречься от данного слова?
   — Этого я не могу сделать.
   — Ну так приступайте, — резко сказала она и повернулась лицом к кресту.
   Пэкстон посмотрел на ее темно-каштановые волосы, заплетенные в косу, которая сейчас опускалась вдоль обнаженной спины. Да, ему не пристало больше ждать. Взяв в руки косу (волосы ее на ощупь были шелковистыми), Пэкстон перекинул ее через плечо Аланы. Затем чуть отошел в сторону.
   Он встряхнул плетью, расправляя концы, — и в это мгновение вихрь самых разных чувств пронесся в голове Пэкстона. Он посмотрел в одну, в другую сторону. Множество глаз было сейчас обращено к Пэкстону, уэльсцы смотрели неотрывно — и в каждом взгляде одна только ненависть. Пэкстон сжал зубы. Что ж, он очень хорошо понимал причину этой враждебности. Он и сам сейчас ненавидел себя. Ему казалось отвратительным то, что сейчас он намеревался сделать с Аланой. Но тут уж ничего не поделать.
   Медленно оглядел Пэкстон обнаженную спину Аланы. Поудобнее взял в руку обмотанную рукоять плетки и сжал руку с такой силой, что даже костяшки побелели.
   Десять ударов, — и на ее красивой спине навсегда останутся шрамы.
   Он отвел для удара руку — и замер.
   Само собой вырвалось ругательство.
   Рука Пэкстона разжалась и плеть выпала, едва только со стороны надвратной башни донеслись крики.
   Пэкстон вздохнул с облегчением. Эти крики означали, что отряд вернулся.

Глава 8

   — Черт побери, что же вас задержало?!
   Не успел Грэхам въехать в ворота замка и слезть с коня, как на него обрушился Пэкстон. От такого враждебного приема Грэхам застыл на месте.
   — Это все кузина леди Аланы, — ответил он осторожно, смерив взглядом Пэкстона. — Вчера около полудня мы натолкнулись на людей леди Аланы. Повозка, нагруженная сундуками и еще какими-то вещами, потеряла колесо, и на месте ее нельзя было починить. А к тому времени, когда мы изготовили носилки, чтобы погрузить на них всю поклажу, было уже очень темно. И вместо того чтобы рисковать, двигаясь в темноте, мы расположились лагерем на ночную стоянку. — Он посмотрел поверх Пэкстона. — А у вас тут что происходит?
   По приказу Пэкстона двое солдат отвязывали от деревянной перекладины руки Аланы.
   — Если помнишь, я дал тебе три дня, чтобы управиться. Причем сказал, что в случае, если вы к этому сроку не вернетесь, я буду считать вас убитыми, а леди Алана будет наказана. Я даже набросил еще один день, чтобы удостовериться. Так что это утро — пятое с того момента, как вы уехали. И поскольку я считал вас всех мертвыми, только что чуть было не исполосовал спину этой женщины.
   — Это я и сам вижу, — ответил рыцарь.
   — Тогда объясни, для чего тебе понадобился еще целый день? — требовательно спросил Пэкстон, едва сдерживая свой гнев.
   — У меня были проблемы, не так просто было убедить людей в Честере, что они обязаны посадить сэра Годдарда в тюрьму и держать его там до следующего распоряжения. Ведь в трезвом состоянии он бывает достаточно красноречив и может уломать кого угодно. Он, когда мы приехали, так убедительно принялся доказывать свою правоту, что у тех людей и вправду появились основания думать, будто он достойный рыцарь, которого ложно обвиняют. И получилось так: мое слово против слова Годдарда. И вот целый день пришлось потратить, чтобы им растолковать: не все правда, что правдиво выглядит.
   — И как же удалось их убедить?
   — Да мне, собственно, не так много пришлось говорить. Сэр Годдард опять напился, чем окончательно решил собственную судьбу. Сейчас он в подземной темнице Честерского замка. Ему дают одну только воду, чтобы от жажды не умер.
   Пэкстон обернулся и через плечо посмотрел на Алану, которая потирала запястья.
   — Знаешь, Грэхам, я ведь поначалу был готов придушить тебя, — сказал он, вновь повернувшись к рыцарю. — Верь не верь, но если бы только Алане довелось отведать кнута, сейчас тебе было бы несладко. Ты же знал, что опаздываешь на целые сутки. И какого же черта ты еще остановился, чтобы помочь этой ее кузине?! Мог бы, если уж на то пошло, оставить нескольких людей из отряда, а вместе с остальными продолжить путь.
   Грэхам посмотрел себе под ноги.
   — Сожалею, но это мне и в голову не пришло.
   — А вот тут ты прав: в голову тебе подобные вещи не пришли! — с чувством сказал Пэкстон. — Вот сколько уж мы знакомы, а никогда прежде ты не проявлял нерадивости, когда речь заходила о службе. Даже представить себе не могу, что послужило причиной…
   Пэкстон замер на полуслове, ибо в эту самую минуту из тени надвратной башни выехала молодая всадница.
   — Что ж, арестовать ее теперь, что ли? — поинтересовался Грэхам.
   «Да уж, разве что арестовать…» — про себя подумал Пэкстон. Он был сражен красотой всадницы. Как ни прекрасна была Алана, Пэкстон был вынужден признать, что эта женщина красотой превосходила ее. В эту минуту Пэкстон почти простил Грэхама.
   Почти, потому что, сделавшись рыцарями, оба они, и Пэкстон, и Грэхам, дали клятву, обязуясь всегда, при любых обстоятельствах, ставить превыше всего служебный долг. А стало быть, никакая женщина, какой бы прелестной она ни была, не имела права отрывать рыцаря от выполнения его обязанностей.
   Пэкстон отлично усвоил это. И, тем не менее даже он колебался, тянул время, сжимая рукоять кнута в руке, — и разжал руку только в тот миг, как только прозвучал крик, известивший о возвращении отряда. Какое же в таком случае имеет Пэкстон право пенять на Грэхама, если и сам оказался далеко не безупречен?
   — Уберите руки!
   Возмущенное восклицание Аланы заставило Пэкстона резко обернуться. А обернувшись, он увидел, что двое солдат, освободивших Алану от кожаных пут, крепко держат женщину.
   — Отпустите ее, — скомандовал он.
   Наградой Пэкстону был едкий взгляд; подняв подбородок, Алана резко выдернула руки.
   — Гвенифер! — крикнула она и устремилась к сидевшей в седле кузине.
   — Ты ли это?! Боже праведный, ну и вид у тебя! Да что здесь у вас происходит?!
   Эти слова слетели с уст Гвенифер, едва только она с помощью одного из конюхов соскочила с лошади. Оказавшись на земле, она обняла Алану.
   — Ну, так где же этот негодяй нормандец, который тут вместо Гилберта теперь распоряжается? — спросила Гвенифер, чуть отстраняя кузину. Она огляделась по сторонам, но ее взгляд остановился не на Пэкстоне. — Это еще что такое?! Плеть? Алана, ответь мне сейчас же, что тут происходит?
   Пэкстон видел, что Алана хотела что-то сказать, но прежде, чем она успела произнести хоть слово, ее кузина крикнула, указав пальцем на Пэкстона:
   — Эй, вы! Это вы, что ли, тут командуете?
   — Только посмотри, как идет…— прошептал Грэхам на ухо Пэкстону, заметив, что Гвенифер направилась к ним. — Ангел не мог бы двигаться столь грациозно.
   Пэкстон и сам обратил внимание на мягкую, плавную ее походку, особенно соблазнительны были ее бедра, скрытые прекрасно выделанной льняной тканью, поверх которой было надето желтое шелковое блио, а также камлотовая красно-бордовая накидка, а поверх всего еще и шерстяная мантия с капюшоном сапфирно-голубого цвета: все свои наряды Гвенифер несла на себе так, чтобы наверняка привлечь внимание мужчин.
   — Да, необыкновенно грациозна, — признался Пэкстон, — но уж очень много на ней разных тряпок.
   — Возможно, но зато голос ее подобен звучанию арфы, — сказал Грзхам и вздохнул.
   «Подобен звучанию расстроенной арфы», — подумал между тем Пэкстон, решив, что он бы, например, с ума сошел, доведись ему слушать такой голосок долгое время. Кричит, как настоящая торговка рыбой.
   Однако было все же в ее облике нечто такое, что вызывало в душе Пэкстона настороженность. Пэкстон не мог даже сам себе объяснить это чувство.
   — Вы, — сказала Гвенифер, остановившись как раз напротив него. — Так вы и есть тот самый Пэкстон де Бомон, о котором сэр Грэхам рассказывал мне?
   — Совершенно верно, — ответил Пэкстон, подумав, что если бы не манера держаться, с близкого расстояния она казалась бы еще более привлекательной.
   Волосы у нее были того же цвета, что у Аланы: темно-каштановые. Кожа гладкая, розовая, безукоризненная. Но если у Алана глаза были темные, то у Гвенифер они имели ореховый оттенок, по которому были разбросаны мельчайшие солнечные крапинки. В настоящую минуту глаза Гвенифер метали молнии.
   — Полагаю, вы хотите что-то сказать, не так ли? — спросил Пэкстон.
   Настал черед Гвенифер продемонстрировать Пэкстону силу своего взгляда. Она измерила его с ног до головы, впрочем, он выдержал этот ее взгляд. Затем она посмотрела Пэкстону прямо в глаза. В ее взгляде он прочитал, что она вполне удовлетворена тем, что увидела.
   — Именно так, — заявила ока, несколько смягчая прежде чрезмерно резкий тон. — Точнее, я хочу не столько сказать, сколько спросить вас, милорд: почему моя кузина одета в такое рванье? И почему у самых ее ног я вижу плеть?! Она что, оскорбила вас каким-нибудь образом? Так оскорбила, что вы решились на столь жестокое наказание? Я знала, что иногда и Гилберт сердится на нее, но никогда не позволял никому поднимать на жену руку. Что же на сей раз она такого сделала?!
   — Лично она ничего не сделала, — ответил Пэкстон. — И вообще этот вопрос уже исчерпан. К счастью для сэра Грэхама, вашей кузине не сделали ничего плохого.
   — Для сэра Грэхама? — переспросила Гвенифер, и глаза ее при этом несколько раз перебежали с одного мужчины на другого. — Он-то какое может иметь ко всему этому отношение?
   — Ладно тебе, Гвенифер, — перебила ее Алана, подходя вплотную к беседовавшим. — Пойдем-ка лучше в залу. Я переоденусь и все тебе расскажу.
   Пэкстон заметил, что Мэдок тотчас же последовал за своей госпожой. Сейчас слуга из-за плеча Аланы смотрел на него, глаза его были полны злобы. Пэкстон понял, что в самом ближайшем будущем у него появится новая работа, потому что он знал: такие выражения приходится стирать с лиц только с помощью кнута.
   Будучи не в состоянии выдержать взгляд Мэдока, Пэкстон отвернулся и оглядел двор замка. Прибывшие уэльсцы все еще не разбрелись по своим углам. Они как будто чего-то ждали. Казалось, они до сих пор не могли поверить, что их родственница жива и невредима. Затем внимание Пэкстона привлекла Алана.
   — Едва ли кто может сейчас радоваться больше, чем я, что все это закончилось и что вы остались невредимы, — сказал ей Пэкстон.
   Она подняла подбородок, придав своему лицу надменное выражение, что вошло у нее уже в привычку, затем, как Пэкстон и предположил, она наградила его уничтожающим взглядом. Не произнеся ни единого слова, Алана отвернулась и увлекла кузину за собой.
   Глядя им вслед, Пэкстон тяжело вздохнул: он понимал, что должно будет пройти немало времени, прежде чем Алана сможет его простить, если вообще она когда-нибудь простит его…
   Да и на что он мог рассчитывать? Что она упадет к его ногам и будет слезно благодарить за то, что он не изувечил ее?
   Поскольку она была привязана лицом к крестовине, Алана не могла видеть, как кнут выпал из руки Пэкстона, не могла догадаться, что сн не посмел бы выполнить намеченное даже в том случае, если бы отряд не возвратился.
   Придет время, и Пэкстон сможет ей все это рассказать. Однако сейчас ему лучше сохранять дистанцию. Это самое мудрое решение, учитывая, в каком она сейчас настроении.
   Пэкстон криво усмехнулся. Он вспомнил слова, произнесенные Гвенифер: «Я знала, что иногда и Гилберт тоже сердился на нее…»
   Поначалу Пэкстон не придал значения этим словам, но теперь он взглянул на них иначе.
   Что именно могло вызывать столь сильные чувства у Гилберта? Более того, имелась ли какая-нибудь связь между его гневом и смертью?
   Ведь как бы там ни было, но кончина его друга и была одной из причин появления Пэкстона в этом замке. Из-за волнений, связанных с Аланой, Пэкстон едва не позабыл о главном.
   Но теперь, когда прежние волнения остались позади, он вновь вернулся к вопросу о том, в чем причина смерти его друга. И Пэкстон решил, что должен выяснить, не была ли случайно полученная от Гвенифер информация ключом к разгадке.
   Да и сама Алана как-то проговорилась, что Гилберт беспардонно и эгоистично использовал ее на семейном ложе. Суммировав то и другое, Пэкстон начинал догадываться, какие отношения сложились у Гилберта с женой. И хотя картина была еще весьма неполной, однако она мало напоминала настоящее семейное супружеское счастье.
   Среди всех людей в замке Гвенифер была самым подходящим рассказчиком. Она уж наверняка поведает о том, что Пэкстона интересовало.
   Если только он не ошибался, а это едва ли, в глазах Гвенифер он прочитал определенный женский интерес к нему как мужчине. И еслж свой мужской шарм ему удастся использовать должным образом, Пэкстон сможет преуспеть в выяснении правды.
   Обдумав все «за» и «против», Пэкстон решил, что имеет смысл попробовать.
   — И сколько времени он уже тут?
   Просунув голову в вырез рубашки и вынырнув, Алана увидела, что Гвенифер, стоя возле стола, рисует невидимые узоры на столешнице.
   — «Он» — это кто? — спросила Алана, движением бедер и ног сбрасывая с себя грубую холстину.
   Гвенифер внимательно посмотрела на кончик своего пальца. Не увидев никакой пыли, она опустила руку.
   — Ты знаешь, о ком я говорю. Конечно же, о Пэкстоне де Бомоне.
   Алана с удовольствием бы вовсе забыла, выбросила из памяти этого человека.
   — Да уж недели, пожалуй, три.
   — Почему «пожалуй»? Ты не знаешь наверняка?
   — У меня нет обыкновения отмечать каждый прожитый день. С тех пор, как он появился здесь, многое произошло. Если честно, я не могу припомнить, когда именно он тут объявился. Хотя мне и хотелось бы, чтобы этот человек убрался подальше.
   — Стало быть, тебе он не нравится? — сделала вывод Гвенифер.
   «Ну, это мягко сказано…» — подумала Алана. Вслух же произнесла:
   — Скажем точнее, он раздражает меня.
   — Но почему?!
   Алана внимательно посмотрела на Гвенифер. Неужели же ее кузина положила глаз на Пэкстона? Алана представила парочку вдвоем: оба являли собой образец человеческой красоты. Они бы великолепно подошли друг к другу. Почему-то Алану неприятно задела эта мысль.
   — Да потому что он нормандец, — резко ответила она. — Вот почему!
   — Но Гилберт ведь тоже был нормандцем. И тем не менее ты вышла за него, так или нет?
   — Да, так, но сейчас я вдова—. и намерена оставаться ею и впредь. — Алана чуть наклонила голову. — Слушай, к чему все эти расспросы? Ты что, влюбилась в него?!
   — Нет. Просто он так искренне раскаивался, что чуть не выпорол тебя… А я-то никак не могла поначалу сообразить, отчего это ты так сердилась на него, когда он признался, что счастлив оттого, что не причинил тебе боли. Ты ведь понимаешь, что, повернись судьба иначе, остались бы на всю жизнь шрамы. А если бы в раны попала отрава — ты могла бы и умереть. По крайней мере, ты должна быть благодарна ему за то, что он тянул с наказанием до последнего.
   Направляясь в спальню, Алана рассказала Гвени-фер о том, как сэр Годдард чуть не изнасиловал ее, о том, какое решение принял Пэкстон и как он придумал использовать уэльсцев для защиты сэра Грэхама и еще двух рыцарей, которым дважды пришлось переправляться через вал Оффы. Алана объяснила Гвени-фер, что Пэкстон определил срок, к которому отряд должен был вернуться. Кое-что Гвенифер уже узнала от сэра Грэхама, они бок о бок ехали в замок.
   Если поначалу кузина казалась Алане собеседницей, слушавшей с явным сочувствием, то позднее Гвенифер стала вести себя немного странно.
   — Ты правда считаешь, что я должна была грохнуться ему в ноги и слезно благодарить его лишь за то, что он не изувечил меня?! — спросила она недоуменным тоном. — Знай, этого никогда не случится.
   — Я не сказала ничего подобного. А всего лишь подумала, что было бы целесообразно установить мирные отношения с новым наместником короля, чтобы был мир между нашими родственниками и его рыцарями. Разве ты не заметила, какой ненавистью пылают взгляды наших соплеменников? Я очень хорошо видела это. А кроме того, тебя отвязали, не причинив никакого вреда. Подумай хорошенько, Алана. Чем меньше будет раздоров, тем лучше для всех нас. У тебя одной есть возможность сделать так, чтобы все тут оставалось тихо-мирно. А стало быть, тебе нужно позабыть про собственную гордость и предложить ему свою дружбу.
   Алана подумала сейчас о том, что сказал бы Рис о такого рода предложении. Хотя, кажется, ему не по душе почти все, что исходит от Гвенифер.
   Рис очень не любил Гвенифер. Но никогда не говорил Алане почему. Однако он несколько раз предупреждал ее о том, что верить Гвенифер ни в коем случае нельзя.