У подъезда меня уже ждет Нина Павловна, хозяйка квартиры. Во время нашего нежданного разговора, я, обрисовав ситуацию в общих чертах, предложил встретиться. Нина Павловна тут же откликнулась на просьбу. Она сказал, что будет рада помочь, да ей, к тому же, нужны деньги. Заботой о ближнем тут даже и не пахнет: страшная меркантильность и банальное любопытство старой девы. От нечего делать такие, как она, суют нос во все, что происходит с окружающими. Готов спорить, что дома под кроватью Нина Павловна прячет полевой бинокль и пользуется им для подсматривания за соседями. Старческий вуаеризм. Думаю, ей следует ознакомиться с творчеством Альфреда Хичкока в ближайшем будущем и сделать соответствующие выводы.
Я подхожу, здороваюсь. Нина Павловна говорит:
– Страшное дело. Инночку-то как жалко! Вот трагедия!
– Да, неприятно получилось, – отвечаю я и спрашиваю: моя сестра сообщала вам, для каких целей ей нужна квартира?
Нина Павловна качает головой и рассказывает:
– Инночка говорила, что ей надоел старый район. Там, говорила, транспорт ходит ужасно, и она постоянно опаздывала на работу. Знаете ведь, что машин с каждым годом становится все больше, а водители вместо того, чтобы учиться, просто покупают права, совсем не умея водить. Никто никого не уважает – все думают исключительно о себе. Век эгоистов.
– Моя сестра не показалась вам странной? – говорю и уточняю: в ней было что-нибудь странное?
– Ровным счетом ничего, – отвечает Нина Павловна. – Обычная девочка. Она произвела на меня положительное впечатление. Я, знаете ли, не сдаю квартир, кому попало – только хорошим людям, и за все время, пока Инночка здесь жила, никаких проблем не возникало. Только вот то, что сейчас.
– Вы были в квартире, насколько я понял. Как там? – спрашиваю я и добавляю: есть ли какие-нибудь надписи на стенах или что-нибудь подобное?
– Нет, не видела, – отвечает Нина Павловна и объясняет: зачем мне там осматриваться? Я никогда не лезу в чужую жизнь. Только вот взяла вашу визитку в прихожей и все.
Она не лезет в чужую жизнь. Ага, забавно.
Я спрашиваю, есть ли вторые ключи, хотя, понятное дело, они есть.
– Конечно, – кивает головой Нина Павловна и смеется: иначе, как бы я попала в прихожую.
И протягивает мне красивый брелок, на котором значится «13—26».
– У вас все ключи подписаны? – спрашиваю.
– Чтобы не было путаницы, – объясняет она и рассказывает: у меня не одна и не две квартиры. У меня свой маленький бизнес: я занимаюсь недвижимостью. В свое время удалось приобрести несколько хороших квартир по низкой цене, и теперь я живу на ренту. Таким образом удается быть свободной от утомительной работы. Кому захочется к концу жизни вставать в шесть утра и не опаздывать на собрания?
– Понимаю, – говорю я и беру ключи.
– Кстати, а как быть с деньгами? Мне ведь нужна оплата за эти месяцы, – напоминает Нина Павловна голосом леприкона.
– Сколько?
– Пятьсот долларов, – женщина начинает переминаться с ноги на ногу. Думаю, аренда квартиры стоит дешевле, но, увидев мою машину и узнав про недееспособность Инны, старая карга решила подзаработать премиальные.
Тем не менее я протягиваю ей нужную сумму и спрашиваю:
– Вы поднимитесь со мной?
Нина Павловна отказывается и объясняет:
– Александр Евгеньевич, вам следует побыть там одному. Это очень тяжело, я знаю. К тому же, аренда теперь оплачена до конца месяца, так что пусть ключи останутся у вас, а по истечении срока мы созвонимся. Вдруг к тому времени бедняжка пойдет на поправку, и квартира ей пригодится. А, может быть, она пригодится и вам? У нас здесь тихо, спокойно, никто не тревожит.
Я понимаю намек и отвечаю:
– Я женат, – к тому же, у меня уже есть секретное четырехкомнатное гнездышко на окраине. Так сказать, для форс-мажорных обстоятельств.
– Поверьте, в этом нет ничего страшного, – улыбается Нина Павловна и добавляет: женатый – не покойник. В любом случае, я выполню свои обязательства по договору. Квартира в вашем распоряжении до конца месяца, а там уже сами решайте, как поступить.
На этом разговор завершается, и я, попрощавшись, захожу в подъезд. Поднимаюсь на третий этаж и нахожу нужную дверь. Рядом с ней стоит банка из-под растворимого кофе, доверху набитая сигаретными окурками. Старая привычка моей сестры: всегда курить в подъезде, используя в качестве пепельницы непредназначенную для этого тару.
Я вставляю ключ в замок, открываю дверь, вхожу внутрь и застываю: все вокруг перевернуто вверх дном. Похоже, во время последнего визита у Инны была истерика или здесь до меня уже побывал карлик. Неужели, Нина Павловна не заметила этого или, быть может, предпочла не упоминать, дабы не ставить меня в неловкое положение. Похвально.
На полу валяются разорванные книги вперемешку с одеялами и простынями. Из открытых шкафов торчат свертки старой одежды. Вся мягкая мебель разрезана и выпотрошена, будто свинья после убоя. Около входной двери висит громоздкое зеркало. Под его раму вставлено несколько картонных карточек стандартного визиточного размера. Я методично вынимаю их и читаю.
Дента-плюс. Любые стоматологические услуги, у нас работают только врачи высшей категории. Пломбирование, протезирование и лазерное удаление зубного камня. На карточке изображен большой зуб и лупа со словами: «Скидка 10%» У Инны были проблемы с зубами? Вполне вероятно, учитывая то, с каким пренебрежением она относилась к собственному здоровью.
Дисконтная карта кафе-бара «Три поросенка». Европейская и армянская кухня, с 22:00 до 01:00 официантки работают топлесс. Я отлично знаю это заведение. Там еще на каждом столике имеется специальный кран со счетчиком, из которого можно наливать себе пиво. Официант потом просто списывает количество литров и приносит счет. Никогда бы не подумал, что Инна все еще продолжает посещать сие заведение.
Варвара. Только это слово и телефон, написанный мелким почерком снизу. Больше нет никаких подписей, поясняющих род деятельности этой Варвары. Я убираю карточку в карман. Есть такая штука – интуиция, и в данный момент она советует мне поступить именно так.
Сауна «Лагуна». Две парилки: русская и финская. Бассейн с мини-водопадом, джакузи, бильярд и видео-проектор с объемным звуком. Никогда не понимал, зачем в бане смотреть кино. Также в баре доступны любые виды напитков. Короче, все, кроме боулинга.
И еще несколько визитных карточек из сферы отдыха: массажный салон, два ресторана, дисконтная карта джинсового магазина, дисконтная карта авиакассы. Покончив с зеркалом, я двигаюсь дальше.
Под ногами скрипят взявшиеся непонятно откуда куски ломаного пенопласта. Они лежат прокладкой между картонными коробками из-под бытовой техники. Повсюду пыль – хочется громко чихать, в горле свербит. Я автоматически начинаю наводить порядок: складываю белье в одну кучу, все остальное – в другую. И пытаюсь найти объяснение происходящему. Как карлик смог пробраться в квартиру, не взломав дверь, и что он тут искал? Я укладываю осколки битой посуды в треснувший ящик для обуви и думаю, что он, скорее всего, украл ключи у Инны после того, как размозжил ее голову об письменный стол.
На кухне стоит стол, усыпанный манкой вперемешку с сахаром и солью. Просыпанная соль – к несчастью, говорят. Верю. На плите стоит чугунная сковородка, которую давно не мыли. Она вся в почерневших ломтиках неустановленного овоща и застывшем подсолнечном масле. На подоконнике когда-то были сложены журналы «Cosmopolitan». Теперь на них можно наткнуться в самых неожиданных местах: под табуреткой, за стиральной машиной, в щели между тумбочкой с кастрюлями и краем обеденного стола. Там же лежит нож-пилка, использовавшийся для резки хлеба. Он усыпан крошками.
Меряя комнату шагами, я ищу, сам не знаю что. Проверяю каждый угол, заглядываю под каждую перевернутую тарелку, осматриваю помойное ведро. Здесь нет ничего, кроме картофельной кожуры и яблочных огрызков. Похоже, в последнее время Инна перешла на исключительно вегетарианскую пищу.
В холодильнике стоит бутылка прокисшего молока. Это я понимаю, сделав глоток. Выплевываю противную жидкость в раковину и вижу там несколько капель воды. Кто-то включал воду максимум пару дней назад. Очень интересно.
Я прохожу в спальню. Под ногами стонет деревянный пол, который покрыт старым турецким ковром, который покрыт щепками от разломанной мебели и пожелтевшими обрывками газет. В углу около окна стоит письменный стол с лакированными дверцами. Они распахнуты настежь, и внутри я вижу несколько книг. Читаю названия.
Биополе человека.
Черная и белая магия.
Древнерусская методика снятия проклятий.
И еще с десяток подобных названий. Никогда не предполагал, что Инна может увлекаться подобной чушью. В детстве мы никогда не рассказывали друг другу страшилок. Возможно, это пришло к ней с возрастом вместе с остальными причудами. Представляю, как она уклеивала стены первой квартиры обоями из записок и одновременно читала учебник по телекинезу. Обмакивала кисточку в ведро с клейстером и учила очередное заклятие.
Вспомнив о записках, я проверяю вторую квартиру на их наличие. Отрываю обои, но под ними голая стена. Заглядываю в бачок унитаза, но там нет ничего, кроме слизи на стенках и желтой воды. Значит, Инна решила не портить чужую жилплощадь и ограничилась только своей. Тем лучше для меня: не нужно будет объяснять Нине Павловне, что это за долбаное слово, овладевшее моей сестрой, и кто теперь восстановит ее частную собственность.
На письменном столе возвышается семейная фотография в пластиковой рамке: я, Инна, папа и мама. Этот снимок был сделан летом какого-то года, когда мы еще ездили вместе отдыхать. У всех счастливые лица, губы в форме улыбки, и мы держимся за руки – настоящее семейное счастье. А уже осенью, когда мы вернулись в город, мне было запрещено читать более чем по два часа в день. И та поездка на дачу стала последней по уважительной причине: никто не хотел превращать жизнь в еще больший ад, каким, без сомнения, была будничная жизнь.
Рядом с фотографией лежит на боку металлическая ваза с крышкой. Она мне что-то напоминает, где-то я уже видел нечто подобное. Я смотрю на нее, стараюсь вспомнить и вдруг понимаю, что передо мной урна, в которую Инна когда-то отсыпала немного родительского пепла. Чуточку праха, который она решила оставить на память, дабы они всегда были рядом.
Я открываю урну и нахожу внутри несколько граммов наших сожженных родителей. Заглядывая внутрь, стараюсь не дышать, чтобы не потревожить вечный сон покойных. Я странно себя чувствую, держа в руках эту урну: словно прикасаюсь к чему-то невозможному. Интересно, Инна чувствовала то же самое? А, может, она просто разговаривала с урной, проливала над ней слезы? И от этого постепенно сошла с ума. Считается, что потеря родителей – одно из самых страшных потрясений в жизни человеческой. Хуже может быть только смерть собственного ребенка.
Мои пальцы невольно тянутся к пеплу. Я опускаю в него руку, совсем того не желая. Это как безусловный инстинкт – прикоснуться. Нужно только прикоснуться и ощутить трепет по всему телу. Пропустить через себя энергию ритуала, а потом забиться в конвульсиях, быть может. Как какой-нибудь жрец Вуду.
Я же вместо этого нащупываю на дне урны маленький предмет. Возможно, кольцо или сережка. Я осторожно, чтобы не просыпать пепел, извлекаю находку. Это небольшой металлический ключ, какими закрывают шкафчики в раздевалке или банковские ячейки. К нему цепочкой прикреплена стеклянная пластинка, на которой значится цифра «437». Похоже, речь идет все-таки об ячейка. Просто не могу представить себе настолько большую раздевалку, чтобы в ней было четыреста тридцать семь шкафчиков.
В последний раз я обвожу взглядом помещение и, заперев дверь, удаляюсь. Судьба подкинула мне очередную головоломку. Теперь остается найти банк, услугами которого пользовалась Инна. И поговорить с Никифорычем. И найти те места, чьи фотографии были спрятаны на подвесном потолке. И еще черт знает что.
11
Я подхожу, здороваюсь. Нина Павловна говорит:
– Страшное дело. Инночку-то как жалко! Вот трагедия!
– Да, неприятно получилось, – отвечаю я и спрашиваю: моя сестра сообщала вам, для каких целей ей нужна квартира?
Нина Павловна качает головой и рассказывает:
– Инночка говорила, что ей надоел старый район. Там, говорила, транспорт ходит ужасно, и она постоянно опаздывала на работу. Знаете ведь, что машин с каждым годом становится все больше, а водители вместо того, чтобы учиться, просто покупают права, совсем не умея водить. Никто никого не уважает – все думают исключительно о себе. Век эгоистов.
– Моя сестра не показалась вам странной? – говорю и уточняю: в ней было что-нибудь странное?
– Ровным счетом ничего, – отвечает Нина Павловна. – Обычная девочка. Она произвела на меня положительное впечатление. Я, знаете ли, не сдаю квартир, кому попало – только хорошим людям, и за все время, пока Инночка здесь жила, никаких проблем не возникало. Только вот то, что сейчас.
– Вы были в квартире, насколько я понял. Как там? – спрашиваю я и добавляю: есть ли какие-нибудь надписи на стенах или что-нибудь подобное?
– Нет, не видела, – отвечает Нина Павловна и объясняет: зачем мне там осматриваться? Я никогда не лезу в чужую жизнь. Только вот взяла вашу визитку в прихожей и все.
Она не лезет в чужую жизнь. Ага, забавно.
Я спрашиваю, есть ли вторые ключи, хотя, понятное дело, они есть.
– Конечно, – кивает головой Нина Павловна и смеется: иначе, как бы я попала в прихожую.
И протягивает мне красивый брелок, на котором значится «13—26».
– У вас все ключи подписаны? – спрашиваю.
– Чтобы не было путаницы, – объясняет она и рассказывает: у меня не одна и не две квартиры. У меня свой маленький бизнес: я занимаюсь недвижимостью. В свое время удалось приобрести несколько хороших квартир по низкой цене, и теперь я живу на ренту. Таким образом удается быть свободной от утомительной работы. Кому захочется к концу жизни вставать в шесть утра и не опаздывать на собрания?
– Понимаю, – говорю я и беру ключи.
– Кстати, а как быть с деньгами? Мне ведь нужна оплата за эти месяцы, – напоминает Нина Павловна голосом леприкона.
– Сколько?
– Пятьсот долларов, – женщина начинает переминаться с ноги на ногу. Думаю, аренда квартиры стоит дешевле, но, увидев мою машину и узнав про недееспособность Инны, старая карга решила подзаработать премиальные.
Тем не менее я протягиваю ей нужную сумму и спрашиваю:
– Вы поднимитесь со мной?
Нина Павловна отказывается и объясняет:
– Александр Евгеньевич, вам следует побыть там одному. Это очень тяжело, я знаю. К тому же, аренда теперь оплачена до конца месяца, так что пусть ключи останутся у вас, а по истечении срока мы созвонимся. Вдруг к тому времени бедняжка пойдет на поправку, и квартира ей пригодится. А, может быть, она пригодится и вам? У нас здесь тихо, спокойно, никто не тревожит.
Я понимаю намек и отвечаю:
– Я женат, – к тому же, у меня уже есть секретное четырехкомнатное гнездышко на окраине. Так сказать, для форс-мажорных обстоятельств.
– Поверьте, в этом нет ничего страшного, – улыбается Нина Павловна и добавляет: женатый – не покойник. В любом случае, я выполню свои обязательства по договору. Квартира в вашем распоряжении до конца месяца, а там уже сами решайте, как поступить.
На этом разговор завершается, и я, попрощавшись, захожу в подъезд. Поднимаюсь на третий этаж и нахожу нужную дверь. Рядом с ней стоит банка из-под растворимого кофе, доверху набитая сигаретными окурками. Старая привычка моей сестры: всегда курить в подъезде, используя в качестве пепельницы непредназначенную для этого тару.
Я вставляю ключ в замок, открываю дверь, вхожу внутрь и застываю: все вокруг перевернуто вверх дном. Похоже, во время последнего визита у Инны была истерика или здесь до меня уже побывал карлик. Неужели, Нина Павловна не заметила этого или, быть может, предпочла не упоминать, дабы не ставить меня в неловкое положение. Похвально.
На полу валяются разорванные книги вперемешку с одеялами и простынями. Из открытых шкафов торчат свертки старой одежды. Вся мягкая мебель разрезана и выпотрошена, будто свинья после убоя. Около входной двери висит громоздкое зеркало. Под его раму вставлено несколько картонных карточек стандартного визиточного размера. Я методично вынимаю их и читаю.
Дента-плюс. Любые стоматологические услуги, у нас работают только врачи высшей категории. Пломбирование, протезирование и лазерное удаление зубного камня. На карточке изображен большой зуб и лупа со словами: «Скидка 10%» У Инны были проблемы с зубами? Вполне вероятно, учитывая то, с каким пренебрежением она относилась к собственному здоровью.
Дисконтная карта кафе-бара «Три поросенка». Европейская и армянская кухня, с 22:00 до 01:00 официантки работают топлесс. Я отлично знаю это заведение. Там еще на каждом столике имеется специальный кран со счетчиком, из которого можно наливать себе пиво. Официант потом просто списывает количество литров и приносит счет. Никогда бы не подумал, что Инна все еще продолжает посещать сие заведение.
Варвара. Только это слово и телефон, написанный мелким почерком снизу. Больше нет никаких подписей, поясняющих род деятельности этой Варвары. Я убираю карточку в карман. Есть такая штука – интуиция, и в данный момент она советует мне поступить именно так.
Сауна «Лагуна». Две парилки: русская и финская. Бассейн с мини-водопадом, джакузи, бильярд и видео-проектор с объемным звуком. Никогда не понимал, зачем в бане смотреть кино. Также в баре доступны любые виды напитков. Короче, все, кроме боулинга.
И еще несколько визитных карточек из сферы отдыха: массажный салон, два ресторана, дисконтная карта джинсового магазина, дисконтная карта авиакассы. Покончив с зеркалом, я двигаюсь дальше.
Под ногами скрипят взявшиеся непонятно откуда куски ломаного пенопласта. Они лежат прокладкой между картонными коробками из-под бытовой техники. Повсюду пыль – хочется громко чихать, в горле свербит. Я автоматически начинаю наводить порядок: складываю белье в одну кучу, все остальное – в другую. И пытаюсь найти объяснение происходящему. Как карлик смог пробраться в квартиру, не взломав дверь, и что он тут искал? Я укладываю осколки битой посуды в треснувший ящик для обуви и думаю, что он, скорее всего, украл ключи у Инны после того, как размозжил ее голову об письменный стол.
На кухне стоит стол, усыпанный манкой вперемешку с сахаром и солью. Просыпанная соль – к несчастью, говорят. Верю. На плите стоит чугунная сковородка, которую давно не мыли. Она вся в почерневших ломтиках неустановленного овоща и застывшем подсолнечном масле. На подоконнике когда-то были сложены журналы «Cosmopolitan». Теперь на них можно наткнуться в самых неожиданных местах: под табуреткой, за стиральной машиной, в щели между тумбочкой с кастрюлями и краем обеденного стола. Там же лежит нож-пилка, использовавшийся для резки хлеба. Он усыпан крошками.
Меряя комнату шагами, я ищу, сам не знаю что. Проверяю каждый угол, заглядываю под каждую перевернутую тарелку, осматриваю помойное ведро. Здесь нет ничего, кроме картофельной кожуры и яблочных огрызков. Похоже, в последнее время Инна перешла на исключительно вегетарианскую пищу.
В холодильнике стоит бутылка прокисшего молока. Это я понимаю, сделав глоток. Выплевываю противную жидкость в раковину и вижу там несколько капель воды. Кто-то включал воду максимум пару дней назад. Очень интересно.
Я прохожу в спальню. Под ногами стонет деревянный пол, который покрыт старым турецким ковром, который покрыт щепками от разломанной мебели и пожелтевшими обрывками газет. В углу около окна стоит письменный стол с лакированными дверцами. Они распахнуты настежь, и внутри я вижу несколько книг. Читаю названия.
Биополе человека.
Черная и белая магия.
Древнерусская методика снятия проклятий.
И еще с десяток подобных названий. Никогда не предполагал, что Инна может увлекаться подобной чушью. В детстве мы никогда не рассказывали друг другу страшилок. Возможно, это пришло к ней с возрастом вместе с остальными причудами. Представляю, как она уклеивала стены первой квартиры обоями из записок и одновременно читала учебник по телекинезу. Обмакивала кисточку в ведро с клейстером и учила очередное заклятие.
Вспомнив о записках, я проверяю вторую квартиру на их наличие. Отрываю обои, но под ними голая стена. Заглядываю в бачок унитаза, но там нет ничего, кроме слизи на стенках и желтой воды. Значит, Инна решила не портить чужую жилплощадь и ограничилась только своей. Тем лучше для меня: не нужно будет объяснять Нине Павловне, что это за долбаное слово, овладевшее моей сестрой, и кто теперь восстановит ее частную собственность.
На письменном столе возвышается семейная фотография в пластиковой рамке: я, Инна, папа и мама. Этот снимок был сделан летом какого-то года, когда мы еще ездили вместе отдыхать. У всех счастливые лица, губы в форме улыбки, и мы держимся за руки – настоящее семейное счастье. А уже осенью, когда мы вернулись в город, мне было запрещено читать более чем по два часа в день. И та поездка на дачу стала последней по уважительной причине: никто не хотел превращать жизнь в еще больший ад, каким, без сомнения, была будничная жизнь.
Рядом с фотографией лежит на боку металлическая ваза с крышкой. Она мне что-то напоминает, где-то я уже видел нечто подобное. Я смотрю на нее, стараюсь вспомнить и вдруг понимаю, что передо мной урна, в которую Инна когда-то отсыпала немного родительского пепла. Чуточку праха, который она решила оставить на память, дабы они всегда были рядом.
Я открываю урну и нахожу внутри несколько граммов наших сожженных родителей. Заглядывая внутрь, стараюсь не дышать, чтобы не потревожить вечный сон покойных. Я странно себя чувствую, держа в руках эту урну: словно прикасаюсь к чему-то невозможному. Интересно, Инна чувствовала то же самое? А, может, она просто разговаривала с урной, проливала над ней слезы? И от этого постепенно сошла с ума. Считается, что потеря родителей – одно из самых страшных потрясений в жизни человеческой. Хуже может быть только смерть собственного ребенка.
Мои пальцы невольно тянутся к пеплу. Я опускаю в него руку, совсем того не желая. Это как безусловный инстинкт – прикоснуться. Нужно только прикоснуться и ощутить трепет по всему телу. Пропустить через себя энергию ритуала, а потом забиться в конвульсиях, быть может. Как какой-нибудь жрец Вуду.
Я же вместо этого нащупываю на дне урны маленький предмет. Возможно, кольцо или сережка. Я осторожно, чтобы не просыпать пепел, извлекаю находку. Это небольшой металлический ключ, какими закрывают шкафчики в раздевалке или банковские ячейки. К нему цепочкой прикреплена стеклянная пластинка, на которой значится цифра «437». Похоже, речь идет все-таки об ячейка. Просто не могу представить себе настолько большую раздевалку, чтобы в ней было четыреста тридцать семь шкафчиков.
В последний раз я обвожу взглядом помещение и, заперев дверь, удаляюсь. Судьба подкинула мне очередную головоломку. Теперь остается найти банк, услугами которого пользовалась Инна. И поговорить с Никифорычем. И найти те места, чьи фотографии были спрятаны на подвесном потолке. И еще черт знает что.
11
Известно, что на Земле постоянно существует от ста до тысячи шаровых молний, но вероятность увидеть шаровую молнию хотя бы раз в жизни составляет 0,0001. Это явление пока еще до конца не понято физикой, но все же к нему не следует относиться как к чему-то необычному, тем более как к сверхъестественному. В 1955 году известный академик Перт Леонидович Капица выдвинул гипотезу о природе шаровой молнии как о стационарном сверхвысокочастотном разряде в атмосфере.
А из Большой советской энциклопедии можно узнать, что шаровая молния – это редко встречающееся явление, представляющее собой светящийся сфероид диаметром 10—20 см, образующийся обычно вслед за ударом линейной молнии и состоящий, по всей видимости, из неравновесной плазмы. Шаровая молния существует от одной секунды до нескольких минут.
На сегодняшний день никто и никогда не смог стопроцентно воспроизвести получение шаровой молнии в управляемых лабораторных условиях. Поныне в экспериментах удавалось получить нечто, лишь отдаленно схожее с шаровой молнией. С другой стороны, уже задокументировано около десяти тысяч случаев наблюдения шаровой молнии.
Поведение этого феномена уже на протяжении многих десятилетий ставит физиков в тупик. Чаще всего шаровая молния движется горизонтально, приблизительно в метре над землей, довольно хаотично. Имеет тенденцию заходить в помещения, протискиваясь при этом в маленькие отверстия. Часто шаровая молния сопровождается звуковыми эффектами: треском, писком, шумами. Наводит радиопомехи. Не редки случаи, когда наблюдаемая шаровая молния аккуратно облетает находящиеся на ее пути предметы, так как, по одной из теорий, шаровая молния свободно перемещается по эквипотенциальным поверхностям.
Часто встречи человека и шаровой молнии оборачивались летальным исходом, хотя существуют и обратные случаи. Например, Джон К. из Шотландии утверждает, что однажды во время сильной грозы он, направляясь в сторону автобусной остановки, встретил на своем пути небольшой шипящий шар ярко-желтого цвета. Джон сильно испугался и начал пятиться. В этот момент шаровая молния – а никто не сомневается, что крестьянин из Шотландии повстречал именно ее – стремительно набрала скорость и прошла сквозь грудную клетку Джона, который при этом, с его слов, ощутил внутри благоговейный трепет. Ну, так вот, я теперь шаровая молния. Мы с Сергеем заходим в ресторан «Троекуров» и усаживаемся за один из дальних столиков. Здесь играет приятная классическая музыка, бесшумно работает кондиционер. Сергей берет у официантки в черных капроновых колготках меню, а я тем временем внимательно смотрю по сторонам.
С самого утра день не заладился: в начале я видел карлика у стоянки, когда забирал машину, затем я видел карлика, когда подъезжал к офису. Думаю, он и здесь за мной наблюдает, пытается окончательно свести с ума.
Сергей чешет ухо и говорит:
– Пожалуй, я сегодня съем солянку, – и жестом приглашает официантку подойти.
Я поправляю галстук, еще раз обвожу помещение ресторана взглядом и киваю:
– Мне то же самое.
Без разницы, чем набить брюхо, думаю я. Важно не прощелкать носом тот момент, когда карлик нападет, бросится исподтишка. Один раз я уже позволил ему подкрасться незаметно и жестоко за это поплатился: рана на голове никак не хочет заживать. Мой лечащий врач сказал, что там начался процесс гноения (гниения?) тканей, и, возможно, потребуется операция. Черт возьми, кто-нибудь когда-нибудь видел в «Троекурове» человека в костюме за полторы тысячи евро и с гниющим лбом?
Все эти рестораны похожи, как один, своим желанием выделиться. Руководство тратит баснословные суммы только на декор и отделку. Они покупают стойки из красного дерева, персидские ковры ручной работы десятка арабских рабынь, вешают на стены порой настоящие произведения искусства, которые лучше выставлять в Эрмитаже – но они никогда не задумываются, что именно из-за этого их и не отличить друг от друга.
Рестораном «Троекуров» владеет наша с Сергеем давнишняя подруга Маша Кокаинщица. Она получила свое прозвище неслучайно: в период с 1994 года по 1999 она умудрилась снабжать весь город отборным тайским кокаином. За всю свою жизнь Маша Кокаинщица совершила более ста перелетов в Таиланд и обратно. Туда она везла доллары, обратно ехала порожняком, а спустя пару недель встречала в порту сумку, доверху набитую пакетами с белым порошком без примесей, которые добавлялись позже для большей выгоды.
Сергей говорит:
– Слушай, а Машка-то здесь? – он кладет большую тряпичную салфетку на колени и продолжает: хочу поговорить с ней о романе.
– Хрен его знает, – отвечаю я. – Спроси у официантки.
– Надо больно, – говорит Сергей и объясняет: я лучше ей на мобильник звякну.
Маша Кокаинщица, сколько я ее помню, была убежденной лесбиянкой, но это не мешало ей всегда поддерживать отличные отношения с мужчинами. В последнее время вокруг нее крутилось множество молодых любовников, так что стоит считать ее теперь бисексуалкой. С ней можно было поговорить о чем угодно. Да, я бы тоже не отказался сейчас от ее компании. Это бы помогло мне снять внутреннее напряжение.
– Алло, Маша?! – начинает Сергей кричать на весь ресторан. Здесь очень плохо принимают сигнал сети сотовые телефоны. – Ты где? Мы с Саней в «Троекурове», хотели с тобой поболтать. А, что? Скоро будешь? О’кей, ждем, – выключив мобильник, он смотрит на меня и говорит: минут через пять обещала быть.
– Хорошо, – киваю я головой и громко, чтобы слышала официантка, добавляю: надо будет сказать Марии Геннадьевне, что обслуживание в ее ресторане ни к черту!
Официантке на мои слова параллельно: она, как стояла, прислонившись попой к барной стойке, так и продолжает.
– Да ладно тебе, – успокаивает Сергей. – Куда нам бежать-то? Спокойно сидим, едим, общаемся.
– Ну-ну, – мычу я.
У моего друга есть одна особенность, которая когда-нибудь определенно сыграет с ним злую шутку: для него нет серьезных проблем. Он никогда и ни из-за чего не волнуется. Рак, СПИД, заказное убийство, банкротство, несчастный случай – все это трогает его не больше, чем потница. Именно поэтому я не стал ничего рассказывать ему о карлике. Какой смысл напрягаться, если результатом, в лучшем случае, окажется фраза «Не может быть, ты сам себя накрутил!»
Сергей говорит:
– Слушай, как там наш проект? Все путем?
Признаюсь, я жду этот вопрос каждую секунду. Никакой работы по проекту, конечно же, я не сделал, и этот факт ставит меня в неловкое положение: врать лучшему другу нехорошо, но и давать ему возможностей отодвинуть меня с занимаемых позиций я не собираюсь. Поэтому отвечаю:
– Работа идет нормально. Давай обсудим это через пару дней, когда у меня все будет готово, – говорю и отлично понимаю, что нам нечего будет обсуждать.
– Ладно, – соглашается Сергей и встает из-за стола. Он заметил, как Маша Кокаинщица зашла в ресторан своей вальяжной походкой.
У людей, долго употребляющих кокаин, вконец сбивается самооценка: они постоянно чувствуют себя долбаными королями мира. Наша подруга Маша не исключение. Она пренебрежительным взглядом окидывает помещение ресторана, что-то шикает на официантов и садится за наш столик, словно королева.
– Приветствую, мальчики, – говорит Маша Кокаинщица и улыбается всеми своими белоснежными протезированными зубами. Долгое употребление кокаина ведет также к уменьшению кальция в организме, из-за чего за несколько лет зубы разрушаются до нулевой отметки.
– Привет! – в один голос говорим мы с Сергеем, и я спрашиваю: как дела?
– Потихоньку, – медленно говорит Маша Кокаинщица, выделяя интонационно каждую букву, и достает из сумки пачку сигарил. – Покурим?
Мы отказываемся, так как видим официантку, несущую нам две тарелки дымящейся солянки. Маша Кокаинщица внимательно смотрит, как мы начинаем есть и, раскурив сигарилу, говорит:
– Зря вы солянку взяли. Паршивый супец.
– Да вроде, нормальный, – отвечает Сергей и говорит: слушай, я роман писать начал, хотел вот с тобой об этом поговорить.
Маша Кокаинщица манерно затягивается, выпускает ноздрями две тонкие струйки дыма и усмехается:
– Ну на эту тему тебе лучше с Сашкой поговорить, он ведь у нас чтец.
Я мотаю головой:
– Уже лет пять как книги в руках не держал. Нет времени.
– Да, ты что? А я ведь помню, как когда-то ты читал запоем все, что под руку попадалось, – удивляется Маша Кокаинщица.
– Он скептически относится к моим планам, – вставляет свое слово Сергей и продолжает: я с ним уже разговаривал насчет романа, а он только носом фыркнул.
Любой бы фыркнул, услышав словосочетание «мемуары-сказка». Я молчу об этом и говорю:
– Нормальная у тебя идея, и не фыркал я. Просто столько всего навалилось.
– Это да, – говорит Маша Кокаинщица и добавляет: завтра Сурикова хоронят. Мне Анжелка сказала.
Сергей подцепляет ложкой кусок копченого мяса из тарелки и говорит:
– Ага, слышал уже. Надо как-то ей помочь, денег дать что ли.
Во время разговора я пытаюсь обедать, но кусок в горло не лезет. Маша Кокаинщица замечает это и утверждает, что лучше бы мы взяли борщ. У нее в ресторане повар может приготовить три вида борща. Мне абсолютно наплевать на квалификацию ее работников, и я спрашиваю:
– Во сколько похороны-то?
– В час дня собираемся около Суриковского дома и оттуда уже едем на кладбище, а потом в ресторан на поминки, – рассказывает Маша Кокаинщица и добавляет: кстати, парни, речь надо будет сказать. Кто решится?
– Хм-м-м, – бурчит Сергей, доедая солянку.
А я, воспользовавшись его временным замешательством, говорю:
– Пусть Серега скажет. Он креативный, роман пишет, так что и речь лучше других у него получится. Да?
Маше Кокаинщице эта идея нравится, и она довольно кивает:
– Да, ты прав.
Сергей понимает, что уже не отвертеться. Он обреченно машет рукой и меняет тему разговора.
– Кстати, как вы относитесь к Чехову? – говорит он.
Этот вопрос ставит в тупик и меня, и нашу подругу. Мы втроем сидим и молча смотрим друг на друга. Надеюсь, что вопрос Сергея был риторический, но это не так. Он повторяет:
– Как вы относитесь к Чехову?
Интересно, какого ответа ждет Сергей? Как вообще можно относиться к Чехову? Думаю, точно так же, как и к Толстому, Горькому, Гоголю, Пушкину, Лермонтову: они есть, и от этого никуда не деться. Творчество этих писателей включено в обязательную школьную программу – значит, таково наше к ним отношение.
Маша Кокаинщица прерывает молчание и высказывается:
– Да никак. Я вообще не читаю ничего, кроме рекламных брошюр. А к чему вопрос?
– Ну я же пишу роман, вот и решил ознакомиться с работой конкурентов, – объясняет Сергей. – Чехова начал читать первым.
Передо мной сидят наркоманка и идиот, без сомнения. Филолог Суриков перевернулся бы в гробу от таких слов. Я спрашиваю:
– А в школе ты чем занимался?
– Так сколько времени-то прошло с тех пор? – говорит Сергей. – К тому же, в школе я особо и не читал. В основном, записывал и переписывал.
Маша Кокаинщица начинает тихонько смеяться, я вместе с ней. Мы делаем это настолько шумно, что все вокруг оборачиваются. Сергей делает обиженный вид и говорит:
– Лучше уж поздно, чем никогда, – он ставит пустую тарелку в сторону и продолжает: с Сашей-то все понятно, а вот ты какую книгу прочитала последней и когда это было, а?
Этот вопрос адресован Маше Кокаинщице. Та затихает на мгновение и отвечает:
– Я же сказала, что ничего кроме рекламы и газет не читаю. Какой смысл? Если хочу развлечься, есть другие способы.
– Но ведь литература – это не развлечение, это поиск объяснения жизни.
Я не согласен с Сергеем: литература не может объяснить, как распутать узлы, связывающие наше существование, она может лишь показать, насколько туго они затянуты. Но вместо этого я говорю:
– Вечный поиск, я бы сказал.
– Да, именно, – поддакивает Сергей и продолжает развивать свою мысль: читая, мы находим ответы на те вопросы, которые нас волнуют. Только через искусство возможно понять смысл жизни, узнать что и зачем.
Последние слова Сергей произносит с таким пафосом, что меня передергивает. Когда это мой друг успел насквозь пропитаться подобной чушью? Может быть, он опять сидит на кокаине. Подло с его стороны: мы ведь как-то раз договорились, что больше никогда не станем употреблять наркотики. По крайней мере, в тайне друг от друга.
Я говорю об этом.
– Ничего я не употребляю, – отвечает Сергей и объясняет: просто в последнее время я стал очень много думать о жизни. Когда-то ведь надо начинать.
– Да нечего тут и думать, – говорит Маша Кокаинщица. – Все просто и ясно как Божий день. У меня уже давным-давно есть все ответы, но только я их вам не скажу.
Она снова улыбается и смотрит на часы. Затем говорит, что пора проведать, как обстоят дела на кухне, и уходит, оставив нас с Сергеем в полном недоумении. Кто бы мог подумать, что наша подруга – обладательница мозга, изъеденного кокаином – знает смысл жизни.
– Охренеть, – говорит Сергей. – Вот так и пиши романы.
– Да, ладно, – пытаюсь подбодрить я своего друга. – Наверняка ее смысл жизни – это наркота да молодые груди и члены. Другого быть не может.
А из Большой советской энциклопедии можно узнать, что шаровая молния – это редко встречающееся явление, представляющее собой светящийся сфероид диаметром 10—20 см, образующийся обычно вслед за ударом линейной молнии и состоящий, по всей видимости, из неравновесной плазмы. Шаровая молния существует от одной секунды до нескольких минут.
На сегодняшний день никто и никогда не смог стопроцентно воспроизвести получение шаровой молнии в управляемых лабораторных условиях. Поныне в экспериментах удавалось получить нечто, лишь отдаленно схожее с шаровой молнией. С другой стороны, уже задокументировано около десяти тысяч случаев наблюдения шаровой молнии.
Поведение этого феномена уже на протяжении многих десятилетий ставит физиков в тупик. Чаще всего шаровая молния движется горизонтально, приблизительно в метре над землей, довольно хаотично. Имеет тенденцию заходить в помещения, протискиваясь при этом в маленькие отверстия. Часто шаровая молния сопровождается звуковыми эффектами: треском, писком, шумами. Наводит радиопомехи. Не редки случаи, когда наблюдаемая шаровая молния аккуратно облетает находящиеся на ее пути предметы, так как, по одной из теорий, шаровая молния свободно перемещается по эквипотенциальным поверхностям.
Часто встречи человека и шаровой молнии оборачивались летальным исходом, хотя существуют и обратные случаи. Например, Джон К. из Шотландии утверждает, что однажды во время сильной грозы он, направляясь в сторону автобусной остановки, встретил на своем пути небольшой шипящий шар ярко-желтого цвета. Джон сильно испугался и начал пятиться. В этот момент шаровая молния – а никто не сомневается, что крестьянин из Шотландии повстречал именно ее – стремительно набрала скорость и прошла сквозь грудную клетку Джона, который при этом, с его слов, ощутил внутри благоговейный трепет. Ну, так вот, я теперь шаровая молния. Мы с Сергеем заходим в ресторан «Троекуров» и усаживаемся за один из дальних столиков. Здесь играет приятная классическая музыка, бесшумно работает кондиционер. Сергей берет у официантки в черных капроновых колготках меню, а я тем временем внимательно смотрю по сторонам.
С самого утра день не заладился: в начале я видел карлика у стоянки, когда забирал машину, затем я видел карлика, когда подъезжал к офису. Думаю, он и здесь за мной наблюдает, пытается окончательно свести с ума.
Сергей чешет ухо и говорит:
– Пожалуй, я сегодня съем солянку, – и жестом приглашает официантку подойти.
Я поправляю галстук, еще раз обвожу помещение ресторана взглядом и киваю:
– Мне то же самое.
Без разницы, чем набить брюхо, думаю я. Важно не прощелкать носом тот момент, когда карлик нападет, бросится исподтишка. Один раз я уже позволил ему подкрасться незаметно и жестоко за это поплатился: рана на голове никак не хочет заживать. Мой лечащий врач сказал, что там начался процесс гноения (гниения?) тканей, и, возможно, потребуется операция. Черт возьми, кто-нибудь когда-нибудь видел в «Троекурове» человека в костюме за полторы тысячи евро и с гниющим лбом?
Все эти рестораны похожи, как один, своим желанием выделиться. Руководство тратит баснословные суммы только на декор и отделку. Они покупают стойки из красного дерева, персидские ковры ручной работы десятка арабских рабынь, вешают на стены порой настоящие произведения искусства, которые лучше выставлять в Эрмитаже – но они никогда не задумываются, что именно из-за этого их и не отличить друг от друга.
Рестораном «Троекуров» владеет наша с Сергеем давнишняя подруга Маша Кокаинщица. Она получила свое прозвище неслучайно: в период с 1994 года по 1999 она умудрилась снабжать весь город отборным тайским кокаином. За всю свою жизнь Маша Кокаинщица совершила более ста перелетов в Таиланд и обратно. Туда она везла доллары, обратно ехала порожняком, а спустя пару недель встречала в порту сумку, доверху набитую пакетами с белым порошком без примесей, которые добавлялись позже для большей выгоды.
Сергей говорит:
– Слушай, а Машка-то здесь? – он кладет большую тряпичную салфетку на колени и продолжает: хочу поговорить с ней о романе.
– Хрен его знает, – отвечаю я. – Спроси у официантки.
– Надо больно, – говорит Сергей и объясняет: я лучше ей на мобильник звякну.
Маша Кокаинщица, сколько я ее помню, была убежденной лесбиянкой, но это не мешало ей всегда поддерживать отличные отношения с мужчинами. В последнее время вокруг нее крутилось множество молодых любовников, так что стоит считать ее теперь бисексуалкой. С ней можно было поговорить о чем угодно. Да, я бы тоже не отказался сейчас от ее компании. Это бы помогло мне снять внутреннее напряжение.
– Алло, Маша?! – начинает Сергей кричать на весь ресторан. Здесь очень плохо принимают сигнал сети сотовые телефоны. – Ты где? Мы с Саней в «Троекурове», хотели с тобой поболтать. А, что? Скоро будешь? О’кей, ждем, – выключив мобильник, он смотрит на меня и говорит: минут через пять обещала быть.
– Хорошо, – киваю я головой и громко, чтобы слышала официантка, добавляю: надо будет сказать Марии Геннадьевне, что обслуживание в ее ресторане ни к черту!
Официантке на мои слова параллельно: она, как стояла, прислонившись попой к барной стойке, так и продолжает.
– Да ладно тебе, – успокаивает Сергей. – Куда нам бежать-то? Спокойно сидим, едим, общаемся.
– Ну-ну, – мычу я.
У моего друга есть одна особенность, которая когда-нибудь определенно сыграет с ним злую шутку: для него нет серьезных проблем. Он никогда и ни из-за чего не волнуется. Рак, СПИД, заказное убийство, банкротство, несчастный случай – все это трогает его не больше, чем потница. Именно поэтому я не стал ничего рассказывать ему о карлике. Какой смысл напрягаться, если результатом, в лучшем случае, окажется фраза «Не может быть, ты сам себя накрутил!»
Сергей говорит:
– Слушай, как там наш проект? Все путем?
Признаюсь, я жду этот вопрос каждую секунду. Никакой работы по проекту, конечно же, я не сделал, и этот факт ставит меня в неловкое положение: врать лучшему другу нехорошо, но и давать ему возможностей отодвинуть меня с занимаемых позиций я не собираюсь. Поэтому отвечаю:
– Работа идет нормально. Давай обсудим это через пару дней, когда у меня все будет готово, – говорю и отлично понимаю, что нам нечего будет обсуждать.
– Ладно, – соглашается Сергей и встает из-за стола. Он заметил, как Маша Кокаинщица зашла в ресторан своей вальяжной походкой.
У людей, долго употребляющих кокаин, вконец сбивается самооценка: они постоянно чувствуют себя долбаными королями мира. Наша подруга Маша не исключение. Она пренебрежительным взглядом окидывает помещение ресторана, что-то шикает на официантов и садится за наш столик, словно королева.
– Приветствую, мальчики, – говорит Маша Кокаинщица и улыбается всеми своими белоснежными протезированными зубами. Долгое употребление кокаина ведет также к уменьшению кальция в организме, из-за чего за несколько лет зубы разрушаются до нулевой отметки.
– Привет! – в один голос говорим мы с Сергеем, и я спрашиваю: как дела?
– Потихоньку, – медленно говорит Маша Кокаинщица, выделяя интонационно каждую букву, и достает из сумки пачку сигарил. – Покурим?
Мы отказываемся, так как видим официантку, несущую нам две тарелки дымящейся солянки. Маша Кокаинщица внимательно смотрит, как мы начинаем есть и, раскурив сигарилу, говорит:
– Зря вы солянку взяли. Паршивый супец.
– Да вроде, нормальный, – отвечает Сергей и говорит: слушай, я роман писать начал, хотел вот с тобой об этом поговорить.
Маша Кокаинщица манерно затягивается, выпускает ноздрями две тонкие струйки дыма и усмехается:
– Ну на эту тему тебе лучше с Сашкой поговорить, он ведь у нас чтец.
Я мотаю головой:
– Уже лет пять как книги в руках не держал. Нет времени.
– Да, ты что? А я ведь помню, как когда-то ты читал запоем все, что под руку попадалось, – удивляется Маша Кокаинщица.
– Он скептически относится к моим планам, – вставляет свое слово Сергей и продолжает: я с ним уже разговаривал насчет романа, а он только носом фыркнул.
Любой бы фыркнул, услышав словосочетание «мемуары-сказка». Я молчу об этом и говорю:
– Нормальная у тебя идея, и не фыркал я. Просто столько всего навалилось.
– Это да, – говорит Маша Кокаинщица и добавляет: завтра Сурикова хоронят. Мне Анжелка сказала.
Сергей подцепляет ложкой кусок копченого мяса из тарелки и говорит:
– Ага, слышал уже. Надо как-то ей помочь, денег дать что ли.
Во время разговора я пытаюсь обедать, но кусок в горло не лезет. Маша Кокаинщица замечает это и утверждает, что лучше бы мы взяли борщ. У нее в ресторане повар может приготовить три вида борща. Мне абсолютно наплевать на квалификацию ее работников, и я спрашиваю:
– Во сколько похороны-то?
– В час дня собираемся около Суриковского дома и оттуда уже едем на кладбище, а потом в ресторан на поминки, – рассказывает Маша Кокаинщица и добавляет: кстати, парни, речь надо будет сказать. Кто решится?
– Хм-м-м, – бурчит Сергей, доедая солянку.
А я, воспользовавшись его временным замешательством, говорю:
– Пусть Серега скажет. Он креативный, роман пишет, так что и речь лучше других у него получится. Да?
Маше Кокаинщице эта идея нравится, и она довольно кивает:
– Да, ты прав.
Сергей понимает, что уже не отвертеться. Он обреченно машет рукой и меняет тему разговора.
– Кстати, как вы относитесь к Чехову? – говорит он.
Этот вопрос ставит в тупик и меня, и нашу подругу. Мы втроем сидим и молча смотрим друг на друга. Надеюсь, что вопрос Сергея был риторический, но это не так. Он повторяет:
– Как вы относитесь к Чехову?
Интересно, какого ответа ждет Сергей? Как вообще можно относиться к Чехову? Думаю, точно так же, как и к Толстому, Горькому, Гоголю, Пушкину, Лермонтову: они есть, и от этого никуда не деться. Творчество этих писателей включено в обязательную школьную программу – значит, таково наше к ним отношение.
Маша Кокаинщица прерывает молчание и высказывается:
– Да никак. Я вообще не читаю ничего, кроме рекламных брошюр. А к чему вопрос?
– Ну я же пишу роман, вот и решил ознакомиться с работой конкурентов, – объясняет Сергей. – Чехова начал читать первым.
Передо мной сидят наркоманка и идиот, без сомнения. Филолог Суриков перевернулся бы в гробу от таких слов. Я спрашиваю:
– А в школе ты чем занимался?
– Так сколько времени-то прошло с тех пор? – говорит Сергей. – К тому же, в школе я особо и не читал. В основном, записывал и переписывал.
Маша Кокаинщица начинает тихонько смеяться, я вместе с ней. Мы делаем это настолько шумно, что все вокруг оборачиваются. Сергей делает обиженный вид и говорит:
– Лучше уж поздно, чем никогда, – он ставит пустую тарелку в сторону и продолжает: с Сашей-то все понятно, а вот ты какую книгу прочитала последней и когда это было, а?
Этот вопрос адресован Маше Кокаинщице. Та затихает на мгновение и отвечает:
– Я же сказала, что ничего кроме рекламы и газет не читаю. Какой смысл? Если хочу развлечься, есть другие способы.
– Но ведь литература – это не развлечение, это поиск объяснения жизни.
Я не согласен с Сергеем: литература не может объяснить, как распутать узлы, связывающие наше существование, она может лишь показать, насколько туго они затянуты. Но вместо этого я говорю:
– Вечный поиск, я бы сказал.
– Да, именно, – поддакивает Сергей и продолжает развивать свою мысль: читая, мы находим ответы на те вопросы, которые нас волнуют. Только через искусство возможно понять смысл жизни, узнать что и зачем.
Последние слова Сергей произносит с таким пафосом, что меня передергивает. Когда это мой друг успел насквозь пропитаться подобной чушью? Может быть, он опять сидит на кокаине. Подло с его стороны: мы ведь как-то раз договорились, что больше никогда не станем употреблять наркотики. По крайней мере, в тайне друг от друга.
Я говорю об этом.
– Ничего я не употребляю, – отвечает Сергей и объясняет: просто в последнее время я стал очень много думать о жизни. Когда-то ведь надо начинать.
– Да нечего тут и думать, – говорит Маша Кокаинщица. – Все просто и ясно как Божий день. У меня уже давным-давно есть все ответы, но только я их вам не скажу.
Она снова улыбается и смотрит на часы. Затем говорит, что пора проведать, как обстоят дела на кухне, и уходит, оставив нас с Сергеем в полном недоумении. Кто бы мог подумать, что наша подруга – обладательница мозга, изъеденного кокаином – знает смысл жизни.
– Охренеть, – говорит Сергей. – Вот так и пиши романы.
– Да, ладно, – пытаюсь подбодрить я своего друга. – Наверняка ее смысл жизни – это наркота да молодые груди и члены. Другого быть не может.