– Как пить дать, – соглашается он и продолжает: слушай, я вчера вечером набросал вступительную главу для романа. Может, посмотришь?
Только не это! Я не готов читать всю ту муть, которую могло родить извращенное сознание моего лучшего друга, и уже начинаю отказывать, как вдруг застываю.
– Держи, – Сергей дает мне в руки дискету и говорит: там всего пара страниц. Много времени не отнимет.
Я на автомате убираю ее в карман и не отвожу глаз от улицы, которую видно в небольшое окно. Там стоит карлик. Он улыбается, глядя мне прямо в глаза.
12
13
Только не это! Я не готов читать всю ту муть, которую могло родить извращенное сознание моего лучшего друга, и уже начинаю отказывать, как вдруг застываю.
– Держи, – Сергей дает мне в руки дискету и говорит: там всего пара страниц. Много времени не отнимет.
Я на автомате убираю ее в карман и не отвожу глаз от улицы, которую видно в небольшое окно. Там стоит карлик. Он улыбается, глядя мне прямо в глаза.
12
Клуб «Сети» представляет собой двухэтажное здание, снаружи отделанное невозмутимым неоном, а изнутри – сплошным бархатом. После 22:00 ежедневно оно заполняется до отказа большими мужчинами с толстыми кошельками, красивыми женщинами с вызывающими декольте и роем официанток в стрингах. Здесь можно:
1) напиться;
2) потанцевать;
3) познакомиться с vip-проституткой или будущей женой;
4) купить кокаин, экстази, марихуану и прочие психоактивные вещества экстра-класса;
5) неплохо убить время;
6) неплохо умереть.
Никифорыч приходит из туалета и плюхается на стул. Мы сидим за самым дальним столиком на втором этаже, где всегда играет музыка диско. Времени еще не так много, но танцпол уже плотненько наводнен потными телами.
Странное дело, но я до сих пор не знаю, почему мы по молчаливой договоренности проводим все неофициальные встречи друг с другом в этом долбаном бедламе под названием клуб «Сети». Тут абсолютно невозможно разговаривать – удается только кричать. Тут ты рискуешь оказаться пьяным в стельку намного раньше, чем успеешь обсудить все вопросы. Тут, в конце концов, можно вообще случайно забыть о делах при виде сотен загорелых грудей и подтянутых задниц.
Тем не менее я договорился с Никифорычем встретиться именно здесь под слепящим светом стробоскопов и зажигательными ритмами электронной сальсы. Я позвонил ему сразу же после того, как увидел карлика. Я больше не мог ждать, встал из-за стола и отправился в туалет, на ходу набирая номер. Никифорыч, надо отдать ему должное, не задавал лишних вопросов, только спросил, не нужна ли мне постоянная охрана. Из чувства собственного достоинства я отказался: негоже такому крутому парню, как я, везде ходить с двумя быками за спиной.
Никифорыч отхлебывает что-то алкогольное из своего стакана и говорит:
– Затрахал меня уже этот Геринг, – он морщится. – Обожрался опять всякой дряни и скачет, как придурок.
Геринг Лев Соломонович – это еще один общий хороший знакомый. Никто точно не знает, сколько ему лет, откуда он появился и каким образом втерся в нашу компанию. Короче говоря, как-то раз он просто материализовался в воздухе где-то поблизости, да так и остался навсегда.
Как рассказывала Маша Кокаинщица – а уж она-то все про всех знает – что Лев Соломонович был евреем до мозга костей и начал сколачивать капитал еще в деревне, в которой родился. Он был человеком невозможно хитрым, поэтому, как только наметились изменения в стране, все вокруг превратились для него в объекты, способные принести наживу.
Первыми на горизонте оказались обычные деревенские мужики. Где-то, уж не знаю где, Лев Соломонович прочитал о сложных процентах. Думаю, он вряд ли понимал все детали этого определения, но суть схватил четко.
Большая советская энциклопедия утверждает, что сложные проценты – это проценты, насчитываемые не только на первоначальную величину, но еще и на проценты, уже наращенные на нее за предыдущий срок. При сложной процентной ставке процентный платеж в каждом расчетном периоде добавляется к капиталу предыдущего периода, а процентный платеж в последующем периоде начисляется на эту наращенную величину первоначального капитала. Обычно сложные проценты используются для долгосрочных ссуд со сроком более года.
Лев Соломонович же давал деревенским жителям деньги в долг, а сложные проценты начислял ежедневно. Поначалу схема работала превосходно, но позже жертвы махинаций заподозрили неладное и сломали ему два ребра. Когда он вышел из больницы, деревенские потребовали свои деньги обратно и сломали ему челюсть. Такого стерпеть Лев Соломонович не мог. Он пообещал, что все отдаст, а ночью поджег пять домов и уехал в город. Там его, разумеется, было уже не найти.
В городе дела пошли в гору: Лев Соломонович познакомился с нужными людьми, провел пару сомнительных сделок и придумал новую гениальную, со слов Маши Кокаинщицы, схему. Он решил страховать кредиты. Идея заключалась в следующем: банк выдавал кредит и затем страховал его в специальной страховой компании. Все выглядело гладко, ведь в случае невозврата банк оставался при своих деньгах, а забота о выбивании денег ложилась на плечи страховой компаний, в роли которых выступали крупные преступные группировки.
Но и здесь Льву Соломоновичу не повезло: неплательщиков становилось все больше, бандиты уставали гоняться за ними и в конце концов предъявили автору идеи претензии. Причем их намерения были настолько серьезные, что Лев Соломонович вначале месяц прятался в психиатрической больнице, где у него работал хороший знакомый, а затем пять лет жил то в Израиле, то в Америке.
Не так давно наш друг вернулся из своего вынужденного бегства и предстал перед нами в совершенно ином свете. Во-первых, он стал заядлым любителем экстази (читай: чаю откушав, плясать на танцполе). Во-вторых, Лев Соломонович начал как-то нездорово реагировать на особенно упитанных женщин (я бы сказал, жирных телок). Как только он видит задницу размером с две среднестатистические головы, у него, как у бедного араба, все опадает вниз, а изо рта невольно вырывается: «Какая фемина!»
Я сижу и смотрю на Льва Соломоновича, бодро отплясывающего с горящими глазами под современную версию «Ra-ra-rasputin» в компании двух молоденьких девушек. Их бюст ходит туда-сюда в такт взмахам рук их покровителя. Лев Соломонович выглядит этаким дирижером танцевальной эротики в клубе «Сети». Думаю, в настоящий момент он абсолютно счастлив.
Никифорыч фыркает и говорит:
– Его скоро третий инфаркт свалит, – он фыркает еще раз и добавляет: нам же лучше.
– Что ты имеешь против невинных забав старика? – спрашиваю я. – Хочется танцевать, так пусть танцует.
– Невинных? – Никифорыч удивленно поднимает брови, а затем говорит: это вы думаете, что Геринг невинный, а у меня другая информация имеется. Как думаешь, что он потом сделает с этим двумя глупыми девчонками, а?
– Трахнет? – отвечаю я и продолжаю: заставит участвовать в групповухе? Снимет все это дело на камеру?
В подобных вещах, как мне кажется, нет ничего необычного. Каждый хоть раз в день да думает о всяческих извращениях, которыми бы не отказался заняться. И, слава Богу, что Лев Соломонович имеет возможность претворить свои тайные желания в жизнь легальным путем, а не выслеживает по ночам старушек с кастетом в руке.
– Если бы, – только и говорит Никифорыч.
По его виду я понимаю, что Лев Соломонович ему омерзителен. Наверняка эта ищейка каждый день только и занимается тем, что вынюхивает все непристойные детали нашей жизни. Это тоже своего рода извращение. Интересно, он в курсе, чем я занимался в прошлом году на даче с тремя молоденькими модельками?
– Этому старику давно пора подправить мозги на принудительном лечении, – продолжает Никифорыч. – Его прибамбасы будут покруче Серегиной постановки «Гамлета».
Тут мы начинаем смеяться, как дети. Я даже на мгновение забываю о карлике, Инне и зарождающейся мании преследования. Я думаю, стоит ли рассказать Никифорычу о новой идее Сергея, его будущем романе, но вместо этого говорю:
– Слушай, Никифорыч, у меня есть деликатное дело, требующее полной конфиденциальности. Все очень серьезно, так что никому ни слова.
Мой собеседник делает недовольное лицо и отвечает:
– Саня, мы же не первый год вместе. Выкладывай.
Как бы так рассказать про карлика, чтобы не вызвать новый приступ смеха, решаю я и начинаю свой рассказ:
– У меня есть три проблемы, – говорю, отхлебывая теплый коньяк из стакана. – Во-первых, какой-то придурок шлет мне идиотские сообщения. Вот его адрес, – даю Никифорычу маленькую бумажку с надписью «dwarf-@mail.ru». – Во-вторых, у моей сестры где-то была банковская ячейка. У меня есть ключ, но я не знаю, в каком банке она обслуживалась, – даю Никифорычу ключ с биркой «437». – И последнее, вот странная визитка, – даю Никифорычу визитку с именем «Варвара». – Проверь, что там и как. Только адрес обязательно узнай, я хочу приехать туда без предупреждения.
Никифорыч внимательно меня слушает, кивает головой и медленно пьет коктейль. Он тщательно осматривает все предметы, полученные от меня, затем говорит:
– У тебя проблемы, Саня?
– Проблемы у тех, кто сидит на крэке, а я в полной жопе, если честно, – отвечаю я и добавляю: но не задавай вопросов сейчас – я все равно не отвечу. Возможно, это не имеет никакого значения, но лучше подстраховаться.
– Понятно, – кивает Никифорыч и спрашивает: тебе точно не нужна охрана? Можно было бы устроить в два счета. Ты бы моих парней даже не заметил, зато всем было бы спокойнее.
Верчу головой отрицательно.
– Никакой охраны, – говорю я. – Просто небольшое приватное расследование. Такое случается время от времени – сам знаешь, не вчера родился.
Музыка меняется, и теперь мы разговариваем под новую песню «Modern talking». Лев Соломонович устало идет к нам.
– Только не это, – цедит сквозь зубы Никифорыч, залпом выпивает оставшийся коктейль и встает из-за стола, направляясь к барной стойке. Понятно, что самому ходить за напитком нет надобности. Просто Никифорыч боится не вынести запаха потного еврея под экстази. Я остаюсь на месте, у меня хронический гайморит.
Это такая болезнь, при которой воспаляется слизистая оболочка – а иногда и костная стенка – придаточной полости носа, гайморовой. Названа она в честь английского анатома Н. Гаймора, который впервые и описал это заболевание. Во время острого периода гайморова пазуха заполняется гноем, а нос перестает различать запахи. Кто-то назовет это проклятием, но я придерживаюсь мнения, что мне дико повезло.
Именно поэтому я широко улыбаюсь Льву Соломоновичу и говорю:
– Здравствуйте, здравствуйте! Опять отдыхаете?
Лев Соломонович, хоть и садится на стул, продолжает извиваться в такт музыке и кричит сквозь шум:
– Давно не виделись, дорогой! Как дела? – он хватает мой стакан, опрокидывает его и, поморщившись, говорит: опять пьешь Чивис Регал? Как же мне надоела эта Франция!
К нам подбегают спутницы Льва Соломоновича и начинают крутиться около стола. Я осматриваю их с головы до пят.
– Нравятся? – спрашивает Лев Соломонович и объясняет: мои девочки.
Он подмигивает и продолжает:
– Очень хорошие девочки, только худенькие больно, но зато чистенькие.
Я смотрю в сторону барной стойки и вижу, что Никифорыч стоит там, ожидая, когда вся эта экстази-компания свалит. Но от Льва Соломоновича так просто не отделаешься. Он начинает рассказывать:
– Представляешь, в прошлом месяце еле-еле поборол триппер. Врач утверждает, будто мое здоровье настолько слабое, что его может убить безобидное венерическое заболевание, – Лев Соломонович смеется и говорит: я чуть рассудка не лишился, когда узнал. Только вдумайся, Саня, помереть оттого, что с конца закапало.
Бывало, люди умирали и от меньшего. К примеру, известный русский композитор Петр Ильич Чайковский после одного из концертов выпил стакан воды и затем скоропостижно скончался, заразившись якобы холерой. Разве кто-нибудь мог предположить, что обычная вода способна забрать из жизни такого человека? Думаю, Чайковский на том свете ежедневно проклинает долбаную жажду. Теперь-то у нас есть спрайт – одной опасностью меньше.
Я говорю об этом Льву Соломоновичу, а он отвечает:
– Да ты что?! Не знал, – говорит и дальше: запомню и буду всем рассказывать, что я почти как Чайковский. Он погиб из-за воды, а я спасся от триппера.
После этих слов Лев Соломонович и девочки смеются, а я даюсь диву. Говорю:
– Лев Соломонович, вас погубит не триппер, а экстази. Сто процентов.
– Да ладно тебе тучи нагонять, – отмахивается он. – Экстази еще никого не убило. Ты ведь сам жрал кокс ложками, так чего теперь меня жить учишь?
Лев Соломонович гладит одну из спутниц по упругому животу своей морщинистой рукой и говорит:
– Мне эти таблеточки сильно помогают, они дают мне жизненные силы. Посмотри, как я двигаюсь, – он показывает пару танцевальных движений, которые в его исполнении выглядят скорее комично, чем как-то еще. – Я классный, да?
Этот вопрос обращен к моделькам, а не ко мне. Те, словно по команде, начинают прыгать и хлопать в ладоши.
Подходит Никифорыч, чуть качаясь. Похоже, он успел прилично надраться, пока ждал у барной стойки. Он кладет руку мне на плечо и говорит:
– Саня, мне пора. Отойдем на минутку, – он поворачивается ко Льву Соломоновичу и продолжает: вам, кстати, тоже не мешало бы поехать домой, а то, глядишь, упадете здесь, и в мире станет на одну сволочь меньше.
Хороший человек Никифорыч, но абсолютно прямолинейный, как поезд. Он может пристрелить человека на месте, если тот скажет, что гомосексуализм – это нормально. Терпимость веками развивалась не для таких индивидов, как мой друг.
Чувствуя приближающуюся ссору, я вскакиваю со своего места и тяну Никифорыча к выходу, но тот упирается и кричит:
– Что же ты делаешь, Лева?! Зачем ты им жизни ломаешь, а?!
Лев Соломонович тоже поднимается. Я думаю, он здесь не один, так как с некоторых пор ходит в клубы только с телохранителем. Это началось после какой-то драки, в которой ему выбили зуб. Смешно, но Лев Соломонович, сколько я его помню, всегда становился жертвой побоев. Возможно, по причине маленького роста, щуплого телосложения и повсеместно острого языка.
Он кричит Никифорычу в ответ:
– Ты, солдафон, куда пошел? – делает жест в сторону танцпола, и из темноты вырастает человек-шкаф-для-одежды. Его лицо не выражает ровным счетом никаких эмоций. – Старика ты можешь оскорблять, а вот как насчет моего боевого товарища?! Я жалею о том, что решил встретиться тут. О том, что решил поговорить с Львом Соломоновичем из вежливости. О том, что вообще родился на свет. Здесь и сейчас будет такое, что в дурном сне приснится немногим.
Никифорыч, что есть сил, пытается вырваться из моих цепких рук, одновременно достает из-за пояса пистолет. Я постоянно удивляюсь, каким образом у него получается везде проносить с собой оружие. Охранник Льва Соломоновича хватает стул. Сам виновник происходящего продолжает кричать:
– Ах ты, падла! Не забыл еще свои ментовские привычки! – он прыгает где-то позади человека-шкафа-для-одежды и продолжает: тут тебе приличное место! Ну-ка, брось пукалку и давай на кулаках!
Но эти слова не имеют никакого значения: лицо Никифорыча каменеет. Я прекрасно знаком с этой его гримасой. Столько бедолаг пало его жертвой. Сквозь коду техно-обработки «Back in USSR» я слышу щелчок предохранителя и зажмуриваюсь до боли в щеках.
1) напиться;
2) потанцевать;
3) познакомиться с vip-проституткой или будущей женой;
4) купить кокаин, экстази, марихуану и прочие психоактивные вещества экстра-класса;
5) неплохо убить время;
6) неплохо умереть.
Никифорыч приходит из туалета и плюхается на стул. Мы сидим за самым дальним столиком на втором этаже, где всегда играет музыка диско. Времени еще не так много, но танцпол уже плотненько наводнен потными телами.
Странное дело, но я до сих пор не знаю, почему мы по молчаливой договоренности проводим все неофициальные встречи друг с другом в этом долбаном бедламе под названием клуб «Сети». Тут абсолютно невозможно разговаривать – удается только кричать. Тут ты рискуешь оказаться пьяным в стельку намного раньше, чем успеешь обсудить все вопросы. Тут, в конце концов, можно вообще случайно забыть о делах при виде сотен загорелых грудей и подтянутых задниц.
Тем не менее я договорился с Никифорычем встретиться именно здесь под слепящим светом стробоскопов и зажигательными ритмами электронной сальсы. Я позвонил ему сразу же после того, как увидел карлика. Я больше не мог ждать, встал из-за стола и отправился в туалет, на ходу набирая номер. Никифорыч, надо отдать ему должное, не задавал лишних вопросов, только спросил, не нужна ли мне постоянная охрана. Из чувства собственного достоинства я отказался: негоже такому крутому парню, как я, везде ходить с двумя быками за спиной.
Никифорыч отхлебывает что-то алкогольное из своего стакана и говорит:
– Затрахал меня уже этот Геринг, – он морщится. – Обожрался опять всякой дряни и скачет, как придурок.
Геринг Лев Соломонович – это еще один общий хороший знакомый. Никто точно не знает, сколько ему лет, откуда он появился и каким образом втерся в нашу компанию. Короче говоря, как-то раз он просто материализовался в воздухе где-то поблизости, да так и остался навсегда.
Как рассказывала Маша Кокаинщица – а уж она-то все про всех знает – что Лев Соломонович был евреем до мозга костей и начал сколачивать капитал еще в деревне, в которой родился. Он был человеком невозможно хитрым, поэтому, как только наметились изменения в стране, все вокруг превратились для него в объекты, способные принести наживу.
Первыми на горизонте оказались обычные деревенские мужики. Где-то, уж не знаю где, Лев Соломонович прочитал о сложных процентах. Думаю, он вряд ли понимал все детали этого определения, но суть схватил четко.
Большая советская энциклопедия утверждает, что сложные проценты – это проценты, насчитываемые не только на первоначальную величину, но еще и на проценты, уже наращенные на нее за предыдущий срок. При сложной процентной ставке процентный платеж в каждом расчетном периоде добавляется к капиталу предыдущего периода, а процентный платеж в последующем периоде начисляется на эту наращенную величину первоначального капитала. Обычно сложные проценты используются для долгосрочных ссуд со сроком более года.
Лев Соломонович же давал деревенским жителям деньги в долг, а сложные проценты начислял ежедневно. Поначалу схема работала превосходно, но позже жертвы махинаций заподозрили неладное и сломали ему два ребра. Когда он вышел из больницы, деревенские потребовали свои деньги обратно и сломали ему челюсть. Такого стерпеть Лев Соломонович не мог. Он пообещал, что все отдаст, а ночью поджег пять домов и уехал в город. Там его, разумеется, было уже не найти.
В городе дела пошли в гору: Лев Соломонович познакомился с нужными людьми, провел пару сомнительных сделок и придумал новую гениальную, со слов Маши Кокаинщицы, схему. Он решил страховать кредиты. Идея заключалась в следующем: банк выдавал кредит и затем страховал его в специальной страховой компании. Все выглядело гладко, ведь в случае невозврата банк оставался при своих деньгах, а забота о выбивании денег ложилась на плечи страховой компаний, в роли которых выступали крупные преступные группировки.
Но и здесь Льву Соломоновичу не повезло: неплательщиков становилось все больше, бандиты уставали гоняться за ними и в конце концов предъявили автору идеи претензии. Причем их намерения были настолько серьезные, что Лев Соломонович вначале месяц прятался в психиатрической больнице, где у него работал хороший знакомый, а затем пять лет жил то в Израиле, то в Америке.
Не так давно наш друг вернулся из своего вынужденного бегства и предстал перед нами в совершенно ином свете. Во-первых, он стал заядлым любителем экстази (читай: чаю откушав, плясать на танцполе). Во-вторых, Лев Соломонович начал как-то нездорово реагировать на особенно упитанных женщин (я бы сказал, жирных телок). Как только он видит задницу размером с две среднестатистические головы, у него, как у бедного араба, все опадает вниз, а изо рта невольно вырывается: «Какая фемина!»
Я сижу и смотрю на Льва Соломоновича, бодро отплясывающего с горящими глазами под современную версию «Ra-ra-rasputin» в компании двух молоденьких девушек. Их бюст ходит туда-сюда в такт взмахам рук их покровителя. Лев Соломонович выглядит этаким дирижером танцевальной эротики в клубе «Сети». Думаю, в настоящий момент он абсолютно счастлив.
Никифорыч фыркает и говорит:
– Его скоро третий инфаркт свалит, – он фыркает еще раз и добавляет: нам же лучше.
– Что ты имеешь против невинных забав старика? – спрашиваю я. – Хочется танцевать, так пусть танцует.
– Невинных? – Никифорыч удивленно поднимает брови, а затем говорит: это вы думаете, что Геринг невинный, а у меня другая информация имеется. Как думаешь, что он потом сделает с этим двумя глупыми девчонками, а?
– Трахнет? – отвечаю я и продолжаю: заставит участвовать в групповухе? Снимет все это дело на камеру?
В подобных вещах, как мне кажется, нет ничего необычного. Каждый хоть раз в день да думает о всяческих извращениях, которыми бы не отказался заняться. И, слава Богу, что Лев Соломонович имеет возможность претворить свои тайные желания в жизнь легальным путем, а не выслеживает по ночам старушек с кастетом в руке.
– Если бы, – только и говорит Никифорыч.
По его виду я понимаю, что Лев Соломонович ему омерзителен. Наверняка эта ищейка каждый день только и занимается тем, что вынюхивает все непристойные детали нашей жизни. Это тоже своего рода извращение. Интересно, он в курсе, чем я занимался в прошлом году на даче с тремя молоденькими модельками?
– Этому старику давно пора подправить мозги на принудительном лечении, – продолжает Никифорыч. – Его прибамбасы будут покруче Серегиной постановки «Гамлета».
Тут мы начинаем смеяться, как дети. Я даже на мгновение забываю о карлике, Инне и зарождающейся мании преследования. Я думаю, стоит ли рассказать Никифорычу о новой идее Сергея, его будущем романе, но вместо этого говорю:
– Слушай, Никифорыч, у меня есть деликатное дело, требующее полной конфиденциальности. Все очень серьезно, так что никому ни слова.
Мой собеседник делает недовольное лицо и отвечает:
– Саня, мы же не первый год вместе. Выкладывай.
Как бы так рассказать про карлика, чтобы не вызвать новый приступ смеха, решаю я и начинаю свой рассказ:
– У меня есть три проблемы, – говорю, отхлебывая теплый коньяк из стакана. – Во-первых, какой-то придурок шлет мне идиотские сообщения. Вот его адрес, – даю Никифорычу маленькую бумажку с надписью «dwarf-@mail.ru». – Во-вторых, у моей сестры где-то была банковская ячейка. У меня есть ключ, но я не знаю, в каком банке она обслуживалась, – даю Никифорычу ключ с биркой «437». – И последнее, вот странная визитка, – даю Никифорычу визитку с именем «Варвара». – Проверь, что там и как. Только адрес обязательно узнай, я хочу приехать туда без предупреждения.
Никифорыч внимательно меня слушает, кивает головой и медленно пьет коктейль. Он тщательно осматривает все предметы, полученные от меня, затем говорит:
– У тебя проблемы, Саня?
– Проблемы у тех, кто сидит на крэке, а я в полной жопе, если честно, – отвечаю я и добавляю: но не задавай вопросов сейчас – я все равно не отвечу. Возможно, это не имеет никакого значения, но лучше подстраховаться.
– Понятно, – кивает Никифорыч и спрашивает: тебе точно не нужна охрана? Можно было бы устроить в два счета. Ты бы моих парней даже не заметил, зато всем было бы спокойнее.
Верчу головой отрицательно.
– Никакой охраны, – говорю я. – Просто небольшое приватное расследование. Такое случается время от времени – сам знаешь, не вчера родился.
Музыка меняется, и теперь мы разговариваем под новую песню «Modern talking». Лев Соломонович устало идет к нам.
– Только не это, – цедит сквозь зубы Никифорыч, залпом выпивает оставшийся коктейль и встает из-за стола, направляясь к барной стойке. Понятно, что самому ходить за напитком нет надобности. Просто Никифорыч боится не вынести запаха потного еврея под экстази. Я остаюсь на месте, у меня хронический гайморит.
Это такая болезнь, при которой воспаляется слизистая оболочка – а иногда и костная стенка – придаточной полости носа, гайморовой. Названа она в честь английского анатома Н. Гаймора, который впервые и описал это заболевание. Во время острого периода гайморова пазуха заполняется гноем, а нос перестает различать запахи. Кто-то назовет это проклятием, но я придерживаюсь мнения, что мне дико повезло.
Именно поэтому я широко улыбаюсь Льву Соломоновичу и говорю:
– Здравствуйте, здравствуйте! Опять отдыхаете?
Лев Соломонович, хоть и садится на стул, продолжает извиваться в такт музыке и кричит сквозь шум:
– Давно не виделись, дорогой! Как дела? – он хватает мой стакан, опрокидывает его и, поморщившись, говорит: опять пьешь Чивис Регал? Как же мне надоела эта Франция!
К нам подбегают спутницы Льва Соломоновича и начинают крутиться около стола. Я осматриваю их с головы до пят.
– Нравятся? – спрашивает Лев Соломонович и объясняет: мои девочки.
Он подмигивает и продолжает:
– Очень хорошие девочки, только худенькие больно, но зато чистенькие.
Я смотрю в сторону барной стойки и вижу, что Никифорыч стоит там, ожидая, когда вся эта экстази-компания свалит. Но от Льва Соломоновича так просто не отделаешься. Он начинает рассказывать:
– Представляешь, в прошлом месяце еле-еле поборол триппер. Врач утверждает, будто мое здоровье настолько слабое, что его может убить безобидное венерическое заболевание, – Лев Соломонович смеется и говорит: я чуть рассудка не лишился, когда узнал. Только вдумайся, Саня, помереть оттого, что с конца закапало.
Бывало, люди умирали и от меньшего. К примеру, известный русский композитор Петр Ильич Чайковский после одного из концертов выпил стакан воды и затем скоропостижно скончался, заразившись якобы холерой. Разве кто-нибудь мог предположить, что обычная вода способна забрать из жизни такого человека? Думаю, Чайковский на том свете ежедневно проклинает долбаную жажду. Теперь-то у нас есть спрайт – одной опасностью меньше.
Я говорю об этом Льву Соломоновичу, а он отвечает:
– Да ты что?! Не знал, – говорит и дальше: запомню и буду всем рассказывать, что я почти как Чайковский. Он погиб из-за воды, а я спасся от триппера.
После этих слов Лев Соломонович и девочки смеются, а я даюсь диву. Говорю:
– Лев Соломонович, вас погубит не триппер, а экстази. Сто процентов.
– Да ладно тебе тучи нагонять, – отмахивается он. – Экстази еще никого не убило. Ты ведь сам жрал кокс ложками, так чего теперь меня жить учишь?
Лев Соломонович гладит одну из спутниц по упругому животу своей морщинистой рукой и говорит:
– Мне эти таблеточки сильно помогают, они дают мне жизненные силы. Посмотри, как я двигаюсь, – он показывает пару танцевальных движений, которые в его исполнении выглядят скорее комично, чем как-то еще. – Я классный, да?
Этот вопрос обращен к моделькам, а не ко мне. Те, словно по команде, начинают прыгать и хлопать в ладоши.
Подходит Никифорыч, чуть качаясь. Похоже, он успел прилично надраться, пока ждал у барной стойки. Он кладет руку мне на плечо и говорит:
– Саня, мне пора. Отойдем на минутку, – он поворачивается ко Льву Соломоновичу и продолжает: вам, кстати, тоже не мешало бы поехать домой, а то, глядишь, упадете здесь, и в мире станет на одну сволочь меньше.
Хороший человек Никифорыч, но абсолютно прямолинейный, как поезд. Он может пристрелить человека на месте, если тот скажет, что гомосексуализм – это нормально. Терпимость веками развивалась не для таких индивидов, как мой друг.
Чувствуя приближающуюся ссору, я вскакиваю со своего места и тяну Никифорыча к выходу, но тот упирается и кричит:
– Что же ты делаешь, Лева?! Зачем ты им жизни ломаешь, а?!
Лев Соломонович тоже поднимается. Я думаю, он здесь не один, так как с некоторых пор ходит в клубы только с телохранителем. Это началось после какой-то драки, в которой ему выбили зуб. Смешно, но Лев Соломонович, сколько я его помню, всегда становился жертвой побоев. Возможно, по причине маленького роста, щуплого телосложения и повсеместно острого языка.
Он кричит Никифорычу в ответ:
– Ты, солдафон, куда пошел? – делает жест в сторону танцпола, и из темноты вырастает человек-шкаф-для-одежды. Его лицо не выражает ровным счетом никаких эмоций. – Старика ты можешь оскорблять, а вот как насчет моего боевого товарища?! Я жалею о том, что решил встретиться тут. О том, что решил поговорить с Львом Соломоновичем из вежливости. О том, что вообще родился на свет. Здесь и сейчас будет такое, что в дурном сне приснится немногим.
Никифорыч, что есть сил, пытается вырваться из моих цепких рук, одновременно достает из-за пояса пистолет. Я постоянно удивляюсь, каким образом у него получается везде проносить с собой оружие. Охранник Льва Соломоновича хватает стул. Сам виновник происходящего продолжает кричать:
– Ах ты, падла! Не забыл еще свои ментовские привычки! – он прыгает где-то позади человека-шкафа-для-одежды и продолжает: тут тебе приличное место! Ну-ка, брось пукалку и давай на кулаках!
Но эти слова не имеют никакого значения: лицо Никифорыча каменеет. Я прекрасно знаком с этой его гримасой. Столько бедолаг пало его жертвой. Сквозь коду техно-обработки «Back in USSR» я слышу щелчок предохранителя и зажмуриваюсь до боли в щеках.
13
Меня разбудили слова, доносящиеся из ванны: «Я звезда!» Это Татьяна повышает самооценку, развивая личность. Быть может, мне следует попробовать делать так же? Интересно, если я каждый день буду говорить своему отражению в зеркале: «Саша, ты красавец!», – я превращусь в Алена Делона? Обязательно, как раз в тот момент, когда Татьяна станет звездой.
Что происходило вчера, я помню с трудом, но боль под глазом освежает картину. Угораздило же меня полезть разнимать этих идиотов! Я закрываю глаза и вижу себя, повисшего на плечах Никифорыча, хотя это бессмысленно, ведь у него в руках пистолет. Новенькая блестящая семизарядная Берета, готовая открыть огонь в любую секунду.
И да, выстрел был. Всего один короткий хлопок, и кто-то закричал. Слава Богу, что пуля попала в потолок, а в следующую секунду я уже выбивал Берету у Никифорыча из рук. Тот рефлекторно отмахнулся и попал мне аккурат под правый глаз. От удара я потерял равновесие, взор помутнел. Вскоре тело мое благополучно приземлилось на пол, но еще какое-то время я находился в сознании и наблюдал за схваткой между Никифорычем и человеком-шкафом-для-одежды. Все кончилось быстро: Лев Соломонович, вовремя подсуетившись, опустил со всей силы противнику на голову литровую бутылку ледяной «Столичной». Последнее, что я видел перед тем, как силы покинули меня, – это густая кровь, разбавленная водкой, стекающая с плеч Никифорыча. А Лев Соломонович продолжал кричать: «Вот тебе, сука!»
Помню, я еще успел подумать: «Как подло». Затем подбежали охранники, скрутили нас, вызвали милицию и скорую помощь.
Домой я вернулся где-то между тремя и четырьмя часами утра, так как пришлось еще давать показания в отделении. Нас всех отпустили по домам – это Никифорыч сумел решить все вопросы с законом еще до того, как была написана первая буква моих свидетельских показаний. К счастью, когда я вышел из кабинета дежурного опера, остальные участники драки уже разъехались. Получилось удачно, ничего не скажешь.
Татьяна давно привыкла к тому, что я могу вернуться поздно ночью или спустя день или спустя неделю. Моя жена давным-давно ничему не удивляется, ее больше заботят проблемы самореализации, чем фингал мужа.
Я сажусь на кровати и тру лицо. Похоже, мое здоровье успело принять не один удар Никифорыча, а несколько. Татьяна заходит в комнату и говорит:
– Проснулся? – она улыбается и продолжает: давай, собирайся быстрее. Мы должны быть через полтора часа на похоронах. Не забыл?
– Нет, – только и отвечаю я, хотя, ясное дело, забыл. Самое смешное, что на похоронах будут все участники вчерашней вакханалии: и я, и Лев Соломонович, и Никифорыч. Драка, кстати, может повториться, но тут уж найдется, кому разнять. Я буду молча сидеть в углу и накачиваться водкой вкупе с компотом из сухофруктов. Что за традиция: есть на поминках ложками и пить компот?
Проходит несколько минут, я умываюсь, и вот мы с Татьяной разместились за кухонным столом, пытаемся позавтракать. Одна из немногих возможностей поговорить друг с другом, которой я постоянно пренебрегаю, а моя жена, наоборот, наслаждается.
Она говорит, намазывая хлеб маслом:
– Как дела, Саша? Что вчера произошло?
– Да, все хорошо, – отвечаю я и рассказываю: сидели в «Сетях» с Никифорычем, разговаривали, а затем он что-то не поделил с Герингом. Началась стрельба, драка, стулья полетели в разные стороны. Ну ты в курсе, да?
Татьяна смеется, наливая чай. Говорит:
– Да уж, знаю. Но ты не дал им убить друг дружку, верно? Ты такой смелый, – гладит меня по плечу. – Именно поэтому я вышла за тебя замуж, – вдруг она меняется в лице, пытаясь изобразить крайнюю озабоченность, и спрашивает: а как там Инна?
На самом деле причина нашей свадьбы кроется в ином. Просто на тот момент у нее не было других вариантов, а возраст уже поджимал. Лучше ведь жить с квазимодо, но с толстым кошельком, чем состариться в одиночестве под аккомпанемент собственных страданий.
– С Инной все в порядке, – вру я. – Был у нее недавно. Надеюсь, она поправится.
– Можно, я съезжу с тобой в следующий раз? – говорит Татьяна и объясняет: все-таки она когда-то была мне подругой.
Хорошей подругой, думаю я. Она ведь подарила тебе мужа, которого могло и не быть вовсе. Такое не забывают, ценят.
На столе у нас сегодня яичница с помидорами, сыром и зеленью. Я ем ее и говорю:
– Хорошо, я обязательно возьму тебя в следующий раз.
Только вот зачем это тебе нужно, дорогая Татьяна? Это ведь не вписывается в рамки того, чему тебя учит женщина на коротких ногах и в галстуке. Скорее всего, для проформы. Ведь ты же не собираешься сочувствовать мой сестре? Тебя учили быть камнем, таков путь к успеху, если не ошибаюсь. Да?
Недавно Татьяна прошла очередную ступень своих долбаных тренингов личностного роста. Их учили покорять мир – ни больше ни меньше. Я вот все думаю, когда же она попробует применить полученные навыки на мне? И как мне тогда реагировать: треснуть сковородкой по лицу или сразу придушить?
– Как дела на работе? – спрашиваю я и давлюсь недожаренной яичницей: желток холодный, а белок местами так и остался прозрачной жижей. К тому же у Татьяны нет никакой работы, есть только проект гипотетического бизнеса, выполненный в рамках тренинга: что-то вроде rent-a-car.
У моей жены тоже есть хобби: готовить. И, клянусь, она справляется с ним из рук вон плохо. Так что это еще одно испытание на моей персональной дороге в ад, чуть ли не самое изощренное.
– По-разному, – отвечает Татьяна и продолжает: надеюсь, в следующем месяце запустимся. Ты ведь мне поможешь?
Кто бы помог мне, я спрашиваю. Под помощью Татьяна подразумевает деньги на реализацию ее безграничных амбиций, а не совет. Между прочим, она давненько (где-то с середины первой ступени) считает, что бизнес я веду неправильно, неграмотно, неэффективно и так далее.
Я киваю:
– Конечно, помогу.
Татьяна улыбается. В последний год мысли моей жены только о том, как открыть вожделенное дело. Чего еще может желать женщина, имеющая все, кроме чувства собственного достоинства и посещающая оттого тренинги личностного роста? Это как доказательство ее состоятельности, ее значимости: рентабельность не имеет значения, прибыль не имеет значения, ничего не имеет значения.
Как только у Татьяны появится директорское кресло – об этом ей сказала, конечно же, женщина на коротких ногах и в галстуке – то все сразу же станет на свои места. Правда, идеальным дополнением ко всему могло бы быть безоговорочное банкротство мужа. Тогда она стала бы уличать меня в недальновидности, малом заработке для мужчины и других смертных грехах, а сама приносила бы домой все больше денег, развивая во мне комплекс неполноценности, общественной импотенции – всем тем, чем обладает сама. Рано или поздно мы все равно разведемся.
– Эта стерва меня уже достала, – рассказывает Татьяна в то время, как я пытаюсь проглотить ее жижистую яичницу.
Стерва – это Попова Алика, основная конкурентка моей жены на тренингах (да, они там еще и соревнуются друг с другом) и просто очень красивая женщина. Она обладает всеми теми качествами, которыми хотела бы обладать Татьяна: ум, харизма, высокая скорость мысли, образованность и первостатейная женская подлость. Видимо, Алика быстрее схватывает постулаты женщины на коротких ногах и в галстуке и теперь осуществляет экспансию своего немалого эго во внешний мир, где может быть только один победитель. Причем ускоренным темпом, а Татьяна попросту оказалась у нее на пути: невинная жертва чужих амбиций, беспомощный кролик, попавший под колеса кровожадного локомотива женской самореализации.
Противостояние этих двух дам иногда обретает и вовсе абсурдную форму. Помню, на очередном фуршете, куда все должны были придти со своей второй половиной, Алика весь вечер зазывно подмигивала мне с противоположного края стола. Татьяна, заметив это, сделала ответный ход: стала флиртовать с приятелем Алики. Из-за их глубокой ненависти могла выйти неплохая шведская семья. Только вот я и тот приятель были категорически против, но женщин это особо не волновало: они были готовы на все, даже на групповой секс – лишь бы досадить друг другу.
Такие люди, как Алика и моя жена – а, впрочем, как и я в молодости – идут к своей цели по чужим отрубленным головам. Для того чтобы добиться успеха на одном отдельно взятом отрезке жизни, следует найти объект ненависти, ведь только негативные эмоции способны толкать человека вперед, давая ему дополнительные силы в нелегкой урбанистической борьбе. Я уже так устал от всей этой галиматьи. Честно.
Но для девчонок все только начинается. Для Татьяна объектом стала Алика, для Алики – Татьяна. Скорее всего, встреться они на дискотеке или в парикмахерской, все сложилось бы иначе. Думаю, они стали бы хорошими подругами, ведь их взгляды идентичны. Но случилось так, что две женщины оказались по разные стороны баррикад, и война идет нешуточная: до полного уничтожения противника, пленных не брать. Неважно, какими средствами: подлость, предательства, ложь – все идет в ход. Я умиляюсь, глядя на это.
– Как мне отомстить ей, Саша? – спрашивает Татьяна.
У нее уже кончилась фантазия. Перепробовав все известные способы, она ищет помощи у любимого мужа. Я ведь специалист по едким словам и желчным поступкам. Так думает, по крайней мере, моя жена.
– Убей ее, – отвечаю я. Над столом повисает молчание. Я уже доел яичницу и теперь пью свежезаваренный чай, заедая шоколадным печеньем. Татьяна задумчиво ковыряет вилкой в тарелке и говорит:
– Думаешь, это выход?
– Я просто пошутил, – отвечаю я и добавляю: если серьезно, то просто не обращай внимания. Веди себя дружелюбно, не мсти. Тогда она успокоится и перестанет докучать тебе своим честолюбием. Переключись на кого-нибудь другого, послабее.
Татьяна улыбается.
– Точно! – радуется она. – А потом я нанесу удар исподтишка, когда она не будет ждать. Спасибо, Сашка!
Женщина на коротких ногах и в галстуке учит подопечных быть жестокими и безжалостными. Так рождается новый род людей, нацеленных на успех. Если на пути стоит преграда, разнеси ее из гранатомета, а лучше – покрой шквальным огнем из установки «Град» всю площадь радиусом до километра. На крайний случай, усыпи бдительность, а затем всади нож в спину. Я же имел в виду совсем другое.
Что происходило вчера, я помню с трудом, но боль под глазом освежает картину. Угораздило же меня полезть разнимать этих идиотов! Я закрываю глаза и вижу себя, повисшего на плечах Никифорыча, хотя это бессмысленно, ведь у него в руках пистолет. Новенькая блестящая семизарядная Берета, готовая открыть огонь в любую секунду.
И да, выстрел был. Всего один короткий хлопок, и кто-то закричал. Слава Богу, что пуля попала в потолок, а в следующую секунду я уже выбивал Берету у Никифорыча из рук. Тот рефлекторно отмахнулся и попал мне аккурат под правый глаз. От удара я потерял равновесие, взор помутнел. Вскоре тело мое благополучно приземлилось на пол, но еще какое-то время я находился в сознании и наблюдал за схваткой между Никифорычем и человеком-шкафом-для-одежды. Все кончилось быстро: Лев Соломонович, вовремя подсуетившись, опустил со всей силы противнику на голову литровую бутылку ледяной «Столичной». Последнее, что я видел перед тем, как силы покинули меня, – это густая кровь, разбавленная водкой, стекающая с плеч Никифорыча. А Лев Соломонович продолжал кричать: «Вот тебе, сука!»
Помню, я еще успел подумать: «Как подло». Затем подбежали охранники, скрутили нас, вызвали милицию и скорую помощь.
Домой я вернулся где-то между тремя и четырьмя часами утра, так как пришлось еще давать показания в отделении. Нас всех отпустили по домам – это Никифорыч сумел решить все вопросы с законом еще до того, как была написана первая буква моих свидетельских показаний. К счастью, когда я вышел из кабинета дежурного опера, остальные участники драки уже разъехались. Получилось удачно, ничего не скажешь.
Татьяна давно привыкла к тому, что я могу вернуться поздно ночью или спустя день или спустя неделю. Моя жена давным-давно ничему не удивляется, ее больше заботят проблемы самореализации, чем фингал мужа.
Я сажусь на кровати и тру лицо. Похоже, мое здоровье успело принять не один удар Никифорыча, а несколько. Татьяна заходит в комнату и говорит:
– Проснулся? – она улыбается и продолжает: давай, собирайся быстрее. Мы должны быть через полтора часа на похоронах. Не забыл?
– Нет, – только и отвечаю я, хотя, ясное дело, забыл. Самое смешное, что на похоронах будут все участники вчерашней вакханалии: и я, и Лев Соломонович, и Никифорыч. Драка, кстати, может повториться, но тут уж найдется, кому разнять. Я буду молча сидеть в углу и накачиваться водкой вкупе с компотом из сухофруктов. Что за традиция: есть на поминках ложками и пить компот?
Проходит несколько минут, я умываюсь, и вот мы с Татьяной разместились за кухонным столом, пытаемся позавтракать. Одна из немногих возможностей поговорить друг с другом, которой я постоянно пренебрегаю, а моя жена, наоборот, наслаждается.
Она говорит, намазывая хлеб маслом:
– Как дела, Саша? Что вчера произошло?
– Да, все хорошо, – отвечаю я и рассказываю: сидели в «Сетях» с Никифорычем, разговаривали, а затем он что-то не поделил с Герингом. Началась стрельба, драка, стулья полетели в разные стороны. Ну ты в курсе, да?
Татьяна смеется, наливая чай. Говорит:
– Да уж, знаю. Но ты не дал им убить друг дружку, верно? Ты такой смелый, – гладит меня по плечу. – Именно поэтому я вышла за тебя замуж, – вдруг она меняется в лице, пытаясь изобразить крайнюю озабоченность, и спрашивает: а как там Инна?
На самом деле причина нашей свадьбы кроется в ином. Просто на тот момент у нее не было других вариантов, а возраст уже поджимал. Лучше ведь жить с квазимодо, но с толстым кошельком, чем состариться в одиночестве под аккомпанемент собственных страданий.
– С Инной все в порядке, – вру я. – Был у нее недавно. Надеюсь, она поправится.
– Можно, я съезжу с тобой в следующий раз? – говорит Татьяна и объясняет: все-таки она когда-то была мне подругой.
Хорошей подругой, думаю я. Она ведь подарила тебе мужа, которого могло и не быть вовсе. Такое не забывают, ценят.
На столе у нас сегодня яичница с помидорами, сыром и зеленью. Я ем ее и говорю:
– Хорошо, я обязательно возьму тебя в следующий раз.
Только вот зачем это тебе нужно, дорогая Татьяна? Это ведь не вписывается в рамки того, чему тебя учит женщина на коротких ногах и в галстуке. Скорее всего, для проформы. Ведь ты же не собираешься сочувствовать мой сестре? Тебя учили быть камнем, таков путь к успеху, если не ошибаюсь. Да?
Недавно Татьяна прошла очередную ступень своих долбаных тренингов личностного роста. Их учили покорять мир – ни больше ни меньше. Я вот все думаю, когда же она попробует применить полученные навыки на мне? И как мне тогда реагировать: треснуть сковородкой по лицу или сразу придушить?
– Как дела на работе? – спрашиваю я и давлюсь недожаренной яичницей: желток холодный, а белок местами так и остался прозрачной жижей. К тому же у Татьяны нет никакой работы, есть только проект гипотетического бизнеса, выполненный в рамках тренинга: что-то вроде rent-a-car.
У моей жены тоже есть хобби: готовить. И, клянусь, она справляется с ним из рук вон плохо. Так что это еще одно испытание на моей персональной дороге в ад, чуть ли не самое изощренное.
– По-разному, – отвечает Татьяна и продолжает: надеюсь, в следующем месяце запустимся. Ты ведь мне поможешь?
Кто бы помог мне, я спрашиваю. Под помощью Татьяна подразумевает деньги на реализацию ее безграничных амбиций, а не совет. Между прочим, она давненько (где-то с середины первой ступени) считает, что бизнес я веду неправильно, неграмотно, неэффективно и так далее.
Я киваю:
– Конечно, помогу.
Татьяна улыбается. В последний год мысли моей жены только о том, как открыть вожделенное дело. Чего еще может желать женщина, имеющая все, кроме чувства собственного достоинства и посещающая оттого тренинги личностного роста? Это как доказательство ее состоятельности, ее значимости: рентабельность не имеет значения, прибыль не имеет значения, ничего не имеет значения.
Как только у Татьяны появится директорское кресло – об этом ей сказала, конечно же, женщина на коротких ногах и в галстуке – то все сразу же станет на свои места. Правда, идеальным дополнением ко всему могло бы быть безоговорочное банкротство мужа. Тогда она стала бы уличать меня в недальновидности, малом заработке для мужчины и других смертных грехах, а сама приносила бы домой все больше денег, развивая во мне комплекс неполноценности, общественной импотенции – всем тем, чем обладает сама. Рано или поздно мы все равно разведемся.
– Эта стерва меня уже достала, – рассказывает Татьяна в то время, как я пытаюсь проглотить ее жижистую яичницу.
Стерва – это Попова Алика, основная конкурентка моей жены на тренингах (да, они там еще и соревнуются друг с другом) и просто очень красивая женщина. Она обладает всеми теми качествами, которыми хотела бы обладать Татьяна: ум, харизма, высокая скорость мысли, образованность и первостатейная женская подлость. Видимо, Алика быстрее схватывает постулаты женщины на коротких ногах и в галстуке и теперь осуществляет экспансию своего немалого эго во внешний мир, где может быть только один победитель. Причем ускоренным темпом, а Татьяна попросту оказалась у нее на пути: невинная жертва чужих амбиций, беспомощный кролик, попавший под колеса кровожадного локомотива женской самореализации.
Противостояние этих двух дам иногда обретает и вовсе абсурдную форму. Помню, на очередном фуршете, куда все должны были придти со своей второй половиной, Алика весь вечер зазывно подмигивала мне с противоположного края стола. Татьяна, заметив это, сделала ответный ход: стала флиртовать с приятелем Алики. Из-за их глубокой ненависти могла выйти неплохая шведская семья. Только вот я и тот приятель были категорически против, но женщин это особо не волновало: они были готовы на все, даже на групповой секс – лишь бы досадить друг другу.
Такие люди, как Алика и моя жена – а, впрочем, как и я в молодости – идут к своей цели по чужим отрубленным головам. Для того чтобы добиться успеха на одном отдельно взятом отрезке жизни, следует найти объект ненависти, ведь только негативные эмоции способны толкать человека вперед, давая ему дополнительные силы в нелегкой урбанистической борьбе. Я уже так устал от всей этой галиматьи. Честно.
Но для девчонок все только начинается. Для Татьяна объектом стала Алика, для Алики – Татьяна. Скорее всего, встреться они на дискотеке или в парикмахерской, все сложилось бы иначе. Думаю, они стали бы хорошими подругами, ведь их взгляды идентичны. Но случилось так, что две женщины оказались по разные стороны баррикад, и война идет нешуточная: до полного уничтожения противника, пленных не брать. Неважно, какими средствами: подлость, предательства, ложь – все идет в ход. Я умиляюсь, глядя на это.
– Как мне отомстить ей, Саша? – спрашивает Татьяна.
У нее уже кончилась фантазия. Перепробовав все известные способы, она ищет помощи у любимого мужа. Я ведь специалист по едким словам и желчным поступкам. Так думает, по крайней мере, моя жена.
– Убей ее, – отвечаю я. Над столом повисает молчание. Я уже доел яичницу и теперь пью свежезаваренный чай, заедая шоколадным печеньем. Татьяна задумчиво ковыряет вилкой в тарелке и говорит:
– Думаешь, это выход?
– Я просто пошутил, – отвечаю я и добавляю: если серьезно, то просто не обращай внимания. Веди себя дружелюбно, не мсти. Тогда она успокоится и перестанет докучать тебе своим честолюбием. Переключись на кого-нибудь другого, послабее.
Татьяна улыбается.
– Точно! – радуется она. – А потом я нанесу удар исподтишка, когда она не будет ждать. Спасибо, Сашка!
Женщина на коротких ногах и в галстуке учит подопечных быть жестокими и безжалостными. Так рождается новый род людей, нацеленных на успех. Если на пути стоит преграда, разнеси ее из гранатомета, а лучше – покрой шквальным огнем из установки «Град» всю площадь радиусом до километра. На крайний случай, усыпи бдительность, а затем всади нож в спину. Я же имел в виду совсем другое.