Тим и правда во время этого путешествия гораздо реже, чем раньше, вспоминал о своём потерянном смехе. В шикарных отелях к богатым постояльцам относятся с большой предупредительностью, и, если директор такого отеля замечает, что постоялец высокого ранга не любит смеяться, весь персонал отеля, начиная с швейцара и кончая горничной, словно по мановению директорской руки, перестаёт улыбаться в его присутствии.
Но жизнь даже для очень богатых людей состоит не из одних шикарных отелей. И когда Тим один или в сопровождении барона совершал прогулки пешком, он замечал – потому что не мог этого не заметить, – что мир полон смеха.
После Стамбула Тим во второй раз увидел Афины. За Афинами последовал Рим, за Римом – Рио-де-Жанейро, за Рио-де-Жанейро – Гонолулу, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Чикаго и Нью-Йорк. Затем они отправились в Париж, Амстердам, Копенгаген и Стокгольм, на Капри, в Неаполь, на Канарские острова, в Каир и на юг Африки. Потом полетели в Токио, Гонконг, Сингапур и Бомбей. Тим видел Кремль в Москве и мосты в Ленинграде, видел Варшаву и Прагу, Белград и Будапешт. И повсюду, где бы ни приземлялся их самолёт, Тим слышал на улицах смех. Смех всего мира. Он слышал смех чистильщиков в Белграде и мальчишек-газетчиков в Рио-де-Жанейро; смеялись продавцы цветов в Гонолулу и цветочницы с корзинами тюльпанов в Амстердаме; паяльщик в Стамбуле улыбался так же, как водонос в Багдаде; люди шутили и хохотали на мостах Праги и на мостах Ленинграда, а в театре в Токио аплодировали и покатывались со смеху точно так же, как в театре на Бродвее в Нью-Йорке.
Человеку нужен смех, как цветку солнечный свет. Если бы случилось так, что смех вымер, человечество превратилось бы в зоосад или в общество ангелов – стало бы скучным, угрюмым и застыло в величественном равнодушии.
И каким бы серьёзным ни казался Тим барону и всем окружающим, в душе его жило страстное желание снова научиться смеяться. И каким бы он ни казался довольным, он с радостью поменялся бы судьбой с любым нищим в Нью-Йорке, если бы получил за это в придачу право смеяться вместе со всем миром!
Но его смехом распоряжался другой человек, находившийся всегда рядом с ним, иногда на расстоянии всего лишь нескольких шагов, он без-раздельно владел его звонким, заливистым мальчишеским смехом. И Тим, как это ни печально, почти привык к этому. Его занимало теперь совсем другое. Он учился.
Он учился всему, что должен знать и уметь так называемый «светский молодой человек».
Он уже умел есть по всем правилам омаров, фазанов и чёрную икру; умел глотать устриц и выбивать пробку из бутылки с шампанским; умел говорить на тринадцати языках все приличествующие случаю любезные фразы, начиная с «очень рад был с вами познакомиться» и кончая «спасибо за честь и удовольствие»; он знал, сколько полагается давать на чай во всех знаменитых отелях мира; мог сказать экспромтом небольшую речь, обращаясь к графам, герцогам и принцам, соблюсти при этом все правила этикета и не ошибиться в титулах; он знал, какие носки и галстук подходят к костюму; знал, что после шести вечера не полагается надевать коричневые ботинки ("After six no brown[7]", – говорят англичане) и что нельзя отставлять мизинец, держа в руке чашку; он изучил немного французский, английский и итальянский – главным образом в пути и не пользуясь словарём, он научился проявлять заинтересованность, когда ему было скучно; научился играть в теннис, управлять яхтой, водить машину и даже чинить её в дороге. Он научился так хорошо притворяться, что барон был в полном восторге.
Хотя Треч почти в каждом городе вёл тайные переговоры о маргарине, Тима решили на этот раз пощадить. Ему разрешили делать, что он хочет. Только иногда ему приходилось здороваться и прощаться, а в крайнем случае, обедать или ужинать с каким-нибудь господином – или очень знаменитым (и тогда корреспонденты фотографировали их вместе), или таким, который мог оказаться полезным акционерному обществу. Так Тим познакомился с одним английским герцогом, который выступал в защиту точильщиков Афганистана, и с аргентинским фабрикантом мясных консервов, защищавшим привилегии английской аристократии.
Судя по календарю, Тим во время этого путешествия стал старше всего на год. Скоро ему должно было исполниться шестнадцать. Но за эти месяцы он с бароном чуть ли не трижды облетел на самолёте весь земной шар. А мальчик со смекалкой мог за это время много чего узнать и обдумать. И Тим теперь знал, что булочная-кондитерская фрау Бебер, где пахло хлебом и сдобой, была ему бесконечно милее и дороже, чем какой-нибудь отель «Пальмаро» или замок в Месопотамии.
Кстати сказать, барон со странным упорством избегал путей, проходивших через родной город Тима. Тим не раз выражал желание его посетить, но Треч, который никогда в жизни не говорил прямо «нет», либо пропускал его просьбу мимо ушей, либо ссылался на неотложные дела в других городах.
Год кругосветного путешествия подходил к концу, и Тим особенно старательно разыгрывал перед бароном роль спокойного и счастливого наследника. Но чем ближе был день его рождения, тем больше он волновался. Когда барон начинал теперь смеяться в его присутствии, Тима охватывала дрожь. Однажды ночью – это было в Брюсселе – Тиму приснился во сне прошлогодний разговор по телефону с господином Рикертом в замке барона. Когда он проснулся, разговор этот всё ещё звучал у него в ушах, и он отчётливо помнил, как господин Рикерт сказал:
«Крешимир знает…»
Что знает Крешимир? Путь к его потерянному смеху?
Тим твёрдо держал своё обещание ни при каких обстоятельствах не устанавливать связи со своими гамбургскими друзьями. Но он мечтал о том времени, когда кончится наконец этот год и его соглашение с бароном потеряет силу.
За несколько дней до дня рождения Тима они прилетели в Лондон, где мистер Пенни в присутствии барона вручил Тиму большой пакет с акциями. Это были акции гамбургского пароходства!
Мистер Пенни был уже осведомлён о том, что Треч прочёл на промокашке его тайный договор с Тимом Талером, и, оправившись от первого потрясения, нашёл эту новость очень приятной. Ведь барон так и так должен быть поставлен в известность о передаче акций.
В самолёте – наконец-то они летели в Гамбург! – Тим сказал барону:
– Вы говорили с мистером Пенни так же вежливо и любезно, как обычно. Разве вы на него не сердитесь, что он потихоньку от вас купил у меня акции с решающим голосом, которые я наследую?
Барон расхохотался:
– Мой дорогой господин Талер, я бы на месте Пенни поступил точно так же. За что же мне на него сердиться? У нас всё время идёт тайная борьба за акции с решающим голосом. Большей частью их на сегодняшний день владею я. Но не станем же мы выцарапывать из-за этого друг другу глаза. Мы словно львиная семья: когда добыча велика, мы сначала немного погрыземся при её дележе, но старый лев всегда получит львиную долю. А старый лев – это я. Зато как только добыча поделена, мы снова дружная львиная семья, и никому нас не разъединить.
– Даже Селек Баю? – тихо спросил Тим.
– Селек Бай, – в раздумье ответил Треч, – пожалуй, представляет собой некоторое исключение, господин Талер. Он воображает, будто очень хитёр и оборотист, а на самом деле это вовсе не так. Иногда он доставляет нам кое-какие неприятности. Но в большинстве случаев его происки нас только забавляют. Вообще-то у нас его любят.
– А армия в Южной Америке?… – не удержался Тим.
– Эта «армия», господин Талер, состоит по большей части из наших людей. И оружие, которое Селек Бай покупает для солдат на свои личные деньги, поступает с наших военных складов. Так что деньги Селек Бая снова возвращаются в нашу фирму. Это такой круговорот. Как вода в природе. И те деньги, которые Селек Бай тратит в Афганистане на борьбу против нашего влияния, тоже текут главным образом в наш карман.
– А как обстоят дела с сортовым маргарином? – спросил Тим без всякой видимой связи.
Но барон тут же уловил скрытую связь. Он сказал:
– Попытка Селек Бая помешать нашим маргариновым планам – тоже одна из его дурацких затей.
Сердце Тима забилось сильнее. Знает ли барон, что он подписал контракт выцветающими чернилами Селек Бая? Тим не решался спросить его об этом. Но барон сам ответил на его вопрос:
– В той авторучке, которой вы подписали контракт, разумеется, были самые обыкновенные чернила, господин Талер. Слуга в доме Селек Бая – из моих людей. Он своевременно накачал в ручку другие чернила. Но даже в том случае, если бы ваша подпись на контракте исчезла, там осталась бы подпись вашего опекуна. Ведь я подписал каждый экземпляр дважды: один раз – за фирму, а другой – как ваш опекун.
Тим ничего не ответил. Он глядел через маленькое окно самолёта вниз на землю. Он видел башни – кажется, это были башни Гамбурга.
О, как хотелось сейчас Тиму быть самым обыкновенным, никому не известным мальчишкой и бегать где-нибудь там, внизу, по улицам! Этот мир акций, контрактов, крупных торговых сделок был ему не по силам – он в нём задыхался.
Он думал теперь о Джонни, Крешимире и господине Рикерте. Послезавтра, на следующий день после своего дня рождения, он сможет с ними увидеться.
Конечно, если они в Гамбурге. И если они ещё живы…
Но жизнь даже для очень богатых людей состоит не из одних шикарных отелей. И когда Тим один или в сопровождении барона совершал прогулки пешком, он замечал – потому что не мог этого не заметить, – что мир полон смеха.
После Стамбула Тим во второй раз увидел Афины. За Афинами последовал Рим, за Римом – Рио-де-Жанейро, за Рио-де-Жанейро – Гонолулу, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Чикаго и Нью-Йорк. Затем они отправились в Париж, Амстердам, Копенгаген и Стокгольм, на Капри, в Неаполь, на Канарские острова, в Каир и на юг Африки. Потом полетели в Токио, Гонконг, Сингапур и Бомбей. Тим видел Кремль в Москве и мосты в Ленинграде, видел Варшаву и Прагу, Белград и Будапешт. И повсюду, где бы ни приземлялся их самолёт, Тим слышал на улицах смех. Смех всего мира. Он слышал смех чистильщиков в Белграде и мальчишек-газетчиков в Рио-де-Жанейро; смеялись продавцы цветов в Гонолулу и цветочницы с корзинами тюльпанов в Амстердаме; паяльщик в Стамбуле улыбался так же, как водонос в Багдаде; люди шутили и хохотали на мостах Праги и на мостах Ленинграда, а в театре в Токио аплодировали и покатывались со смеху точно так же, как в театре на Бродвее в Нью-Йорке.
Человеку нужен смех, как цветку солнечный свет. Если бы случилось так, что смех вымер, человечество превратилось бы в зоосад или в общество ангелов – стало бы скучным, угрюмым и застыло в величественном равнодушии.
И каким бы серьёзным ни казался Тим барону и всем окружающим, в душе его жило страстное желание снова научиться смеяться. И каким бы он ни казался довольным, он с радостью поменялся бы судьбой с любым нищим в Нью-Йорке, если бы получил за это в придачу право смеяться вместе со всем миром!
Но его смехом распоряжался другой человек, находившийся всегда рядом с ним, иногда на расстоянии всего лишь нескольких шагов, он без-раздельно владел его звонким, заливистым мальчишеским смехом. И Тим, как это ни печально, почти привык к этому. Его занимало теперь совсем другое. Он учился.
Он учился всему, что должен знать и уметь так называемый «светский молодой человек».
Он уже умел есть по всем правилам омаров, фазанов и чёрную икру; умел глотать устриц и выбивать пробку из бутылки с шампанским; умел говорить на тринадцати языках все приличествующие случаю любезные фразы, начиная с «очень рад был с вами познакомиться» и кончая «спасибо за честь и удовольствие»; он знал, сколько полагается давать на чай во всех знаменитых отелях мира; мог сказать экспромтом небольшую речь, обращаясь к графам, герцогам и принцам, соблюсти при этом все правила этикета и не ошибиться в титулах; он знал, какие носки и галстук подходят к костюму; знал, что после шести вечера не полагается надевать коричневые ботинки ("After six no brown[7]", – говорят англичане) и что нельзя отставлять мизинец, держа в руке чашку; он изучил немного французский, английский и итальянский – главным образом в пути и не пользуясь словарём, он научился проявлять заинтересованность, когда ему было скучно; научился играть в теннис, управлять яхтой, водить машину и даже чинить её в дороге. Он научился так хорошо притворяться, что барон был в полном восторге.
Хотя Треч почти в каждом городе вёл тайные переговоры о маргарине, Тима решили на этот раз пощадить. Ему разрешили делать, что он хочет. Только иногда ему приходилось здороваться и прощаться, а в крайнем случае, обедать или ужинать с каким-нибудь господином – или очень знаменитым (и тогда корреспонденты фотографировали их вместе), или таким, который мог оказаться полезным акционерному обществу. Так Тим познакомился с одним английским герцогом, который выступал в защиту точильщиков Афганистана, и с аргентинским фабрикантом мясных консервов, защищавшим привилегии английской аристократии.
Судя по календарю, Тим во время этого путешествия стал старше всего на год. Скоро ему должно было исполниться шестнадцать. Но за эти месяцы он с бароном чуть ли не трижды облетел на самолёте весь земной шар. А мальчик со смекалкой мог за это время много чего узнать и обдумать. И Тим теперь знал, что булочная-кондитерская фрау Бебер, где пахло хлебом и сдобой, была ему бесконечно милее и дороже, чем какой-нибудь отель «Пальмаро» или замок в Месопотамии.
Кстати сказать, барон со странным упорством избегал путей, проходивших через родной город Тима. Тим не раз выражал желание его посетить, но Треч, который никогда в жизни не говорил прямо «нет», либо пропускал его просьбу мимо ушей, либо ссылался на неотложные дела в других городах.
Год кругосветного путешествия подходил к концу, и Тим особенно старательно разыгрывал перед бароном роль спокойного и счастливого наследника. Но чем ближе был день его рождения, тем больше он волновался. Когда барон начинал теперь смеяться в его присутствии, Тима охватывала дрожь. Однажды ночью – это было в Брюсселе – Тиму приснился во сне прошлогодний разговор по телефону с господином Рикертом в замке барона. Когда он проснулся, разговор этот всё ещё звучал у него в ушах, и он отчётливо помнил, как господин Рикерт сказал:
«Крешимир знает…»
Что знает Крешимир? Путь к его потерянному смеху?
Тим твёрдо держал своё обещание ни при каких обстоятельствах не устанавливать связи со своими гамбургскими друзьями. Но он мечтал о том времени, когда кончится наконец этот год и его соглашение с бароном потеряет силу.
За несколько дней до дня рождения Тима они прилетели в Лондон, где мистер Пенни в присутствии барона вручил Тиму большой пакет с акциями. Это были акции гамбургского пароходства!
Мистер Пенни был уже осведомлён о том, что Треч прочёл на промокашке его тайный договор с Тимом Талером, и, оправившись от первого потрясения, нашёл эту новость очень приятной. Ведь барон так и так должен быть поставлен в известность о передаче акций.
В самолёте – наконец-то они летели в Гамбург! – Тим сказал барону:
– Вы говорили с мистером Пенни так же вежливо и любезно, как обычно. Разве вы на него не сердитесь, что он потихоньку от вас купил у меня акции с решающим голосом, которые я наследую?
Барон расхохотался:
– Мой дорогой господин Талер, я бы на месте Пенни поступил точно так же. За что же мне на него сердиться? У нас всё время идёт тайная борьба за акции с решающим голосом. Большей частью их на сегодняшний день владею я. Но не станем же мы выцарапывать из-за этого друг другу глаза. Мы словно львиная семья: когда добыча велика, мы сначала немного погрыземся при её дележе, но старый лев всегда получит львиную долю. А старый лев – это я. Зато как только добыча поделена, мы снова дружная львиная семья, и никому нас не разъединить.
– Даже Селек Баю? – тихо спросил Тим.
– Селек Бай, – в раздумье ответил Треч, – пожалуй, представляет собой некоторое исключение, господин Талер. Он воображает, будто очень хитёр и оборотист, а на самом деле это вовсе не так. Иногда он доставляет нам кое-какие неприятности. Но в большинстве случаев его происки нас только забавляют. Вообще-то у нас его любят.
– А армия в Южной Америке?… – не удержался Тим.
– Эта «армия», господин Талер, состоит по большей части из наших людей. И оружие, которое Селек Бай покупает для солдат на свои личные деньги, поступает с наших военных складов. Так что деньги Селек Бая снова возвращаются в нашу фирму. Это такой круговорот. Как вода в природе. И те деньги, которые Селек Бай тратит в Афганистане на борьбу против нашего влияния, тоже текут главным образом в наш карман.
– А как обстоят дела с сортовым маргарином? – спросил Тим без всякой видимой связи.
Но барон тут же уловил скрытую связь. Он сказал:
– Попытка Селек Бая помешать нашим маргариновым планам – тоже одна из его дурацких затей.
Сердце Тима забилось сильнее. Знает ли барон, что он подписал контракт выцветающими чернилами Селек Бая? Тим не решался спросить его об этом. Но барон сам ответил на его вопрос:
– В той авторучке, которой вы подписали контракт, разумеется, были самые обыкновенные чернила, господин Талер. Слуга в доме Селек Бая – из моих людей. Он своевременно накачал в ручку другие чернила. Но даже в том случае, если бы ваша подпись на контракте исчезла, там осталась бы подпись вашего опекуна. Ведь я подписал каждый экземпляр дважды: один раз – за фирму, а другой – как ваш опекун.
Тим ничего не ответил. Он глядел через маленькое окно самолёта вниз на землю. Он видел башни – кажется, это были башни Гамбурга.
О, как хотелось сейчас Тиму быть самым обыкновенным, никому не известным мальчишкой и бегать где-нибудь там, внизу, по улицам! Этот мир акций, контрактов, крупных торговых сделок был ему не по силам – он в нём задыхался.
Он думал теперь о Джонни, Крешимире и господине Рикерте. Послезавтра, на следующий день после своего дня рождения, он сможет с ними увидеться.
Конечно, если они в Гамбурге. И если они ещё живы…
28. ВСТРЕЧА БЕЗ ПОЧЕСТЕЙ
Обычно, когда барон с Тимом выходили из самолёта на каком нибудь аэродроме, Треч пропускал Тима вперёд, так как в большинстве случаев их уже ожидала внизу толпа фоторепортёров. Но здесь, на гамбургском аэродроме, барон первым покинул самолёт и спустился на землю. На этот раз их никто не встречал: ни корреспонденты, ни фоторепортёры. Не было даже ни одного директора. Вместо «Добро пожаловать!» на стене таможни красовалась гигантская реклама фирмы:
– Вас удивляет название маргарина, господин Талер? Видите ли, мы в течение этого года установили, что маргарин «Тим Талер» имеет свои минусы для заграницы. Во многих странах это имя трудно читается. Кроме того, в Африке предпочитают рекламы с улыбающимся чёрным мальчиком. Трогательная история о маленьком бедняке из узкого переулка тоже, оказывается, не всегда уместна: ведь наш маргарин должны покупать не только бедные люди.
Тем временем они прошли таможенный осмотр. Таможенники, не задав ни одного вопроса, поставили мелом кресты на ручном багаже Треча и Тима.
Выйдя из таможни, барон поднял руку и остановил такси, что весьма удивило Тима. Фирма на этот раз даже не выслала за ними машины. Но когда они сели в такси, Тим увидел в зеркало, что один из сыщиков, знакомый ему ещё по Генуе, оглядывается по сторонам в поисках другого такси, правда пока безуспешно.
В машине Треч продолжил начатый разговор:
– Так вот, мы решили назвать наш маргарин «Пальмаро». Это слово на всех языках мира звучит примерно одинаково. Да и пальма хорошо известна каждому. На севере по ней тоскуют, на юге она растёт у каждого порога.
– Значит, авторучка Селек Бая вообще не имела никакого смысла?
– Разумеется, – ответил Треч. Потом он нагнулся к шофёру такси и сказал: – Постарайтесь избегать центра, города, покуда это будет возможно.
Шофёр молча кивнул.
Барон снова откинулся на спинку сиденья и спросил:
– Что вы намерены предпринять с вашими акциями гамбургского пароходства, господин Талер?
– Я подарю гамбургское пароходство господину Рикерту, барон. – Стараясь говорить как можно спокойнее и равнодушнее, Тим пояснил: – Тогда, по крайней мере, моя совесть будет чиста. Ведь из-за меня он потерял место.
Шофёр, как видно, подъехал слишком близко к тротуару. Машина подпрыгнула.
– Да осторожней же, чёрт побери! – в бешенстве крикнул барон.
– Прошу прощения, – пробормотал шофёр.
Тиму вдруг показалось, что он уже где-то когда-то слышал этот голос. Он попробовал разглядеть в зеркало лицо шофёра. Но борода, тёмные очки и фуражка, надвинутая на лоб, закрывали его почти целиком.
Вдруг рядом с Тимом раздался весёлый, заливистый смех.
– Я вижу, у вас ещё нет достаточно ясного представления о нашем акционерном обществе, – смеясь, сказал барон. – Вы не можете вот так, ни с того ни с сего, подарить наше гамбургское пароходство господину Рикерту, господин Талер.
– Почему?
– Получив этот пакет с акциями, вы стали всего лишь так называемым совладельцем. Правда, чистая прибыль фирмы от этого предприятия идёт главным образом в ваш карман. Однако распоряжается пароходством по-прежнему правление акционерного общества, а в него входят владельцы акций с решающим голосом: я, мистер Пенни, синьор ван дер Толен и Селек Бай.
– Значит, если господин Рикерт снова станет директором пароходства, вы можете в любой момент его уволить?
– В любой момент!
Шофёру такси пришлось теперь ехать медленнее, потому что он закашлялся. Как видно, он был простужен.
Тим, задумавшись, глядел в окно. Машина свернула в тихую улицу и поехала по берегу Альстера. Но Тим не заметил этого.
– Барон!
– Да, я вас слушаю!
– Вы заинтересованы в этих акциях гамбургского пароходства? Треч испытующе поглядел на Тима. Лицо мальчика оставалось спокойным. До них уже доносился шум большой улицы, к которой они приближались.
Наконец барон ответил с таким безразличным видом, что Тим сразу угадал его волнение.
– Это пароходство – маленькая жемчужина, которой недостаёт в моей короне владыки морей. Само по себе оно не представляет такой уж ценности, но, как я уже сказал, могло бы украсить мою корону.
Когда барон так, как сейчас, вплетал в свою речь не идущие к делу цветистые обороты, это значило, что тема разговора ему не безразлична. Тим знал это. Поэтому он ничего не ответил и стал ждать вопроса, который должен был тут же последовать. И вопрос не замедлил последовать:
– Что вы хотите получить за эти акции, господин Талер? Тим давно уже подготовил ответ. Несмотря на это, он сделал вид, будто только сейчас об этом задумался. Наконец он сказал:
– Дайте мне за них небольшое пароходство в Гамбурге, которое не принадлежит вашему акционерному обществу.
– Надеюсь, вы не собираетесь стать моим конкурентом, господин Талер? Имейте в виду, что в таком случае вы попались бы в собственную ловушку.
– Нет, я говорю о таком пароходстве, с которым наше акционерное общество не имеет никаких точек соприкосновения. Может быть, какое-нибудь каботажное пароходство?
Барон наклонился к шофёру и спросил:
– Скажите, какое из гамбургских каботажных пароходств, по вашему мнению, самое доходное?
Шофёр на секунду задумался, потом ответил:
– «ГГП»: «Гамбург – Гельголанд – Пассажирское». Шесть пароходов. Рейсы зимой и летом. Находится во владении семьи Денкеров.
– А как найти господина Денкера?
Шофёр взглянул на свои ручные часы и ответил:
– Сейчас он в своей конторе, в гавани. Это на Шестом мосту.
– Доставьте нас, пожалуйста, к Шестому мосту и подождите там. Я отблагодарю вас.
– Не требуется, – буркнул шофёр.
И у Тима снова возникло чувство, что он уже когда-то слышал этот голос.
Немного не доехав до гавани, машина остановилась у светофора. Тим смотрел из окна на подъёмные краны и высокие мачты, на узор, вычерченный ими на серо-голубом сентябрьском небе. Хотя стекло в такси было поднято, ему казалось, что он вдыхает запах гавани – запах соли, дёгтя и водорослей.
Этот запах, околдовавший его воображение ещё прежде, чем он вдохнул его на самом деле, всколыхнул в нём множество воспоминаний. В этой гавани он напал на след барона; здесь он начал погоню, и, хотя ему пришлось продираться сквозь дремучие заросли, эта погоня не принесла ему добычи.
Теперь он вернулся к исходному пункту. Может быть, то, чего он не сумел добыть один, он добудет с помощью друзей.
Подъёмный кран раскачивал в воздухе огромный ящик, на котором была нарисована пальма. Тим едва обратил на это внимание. Он рассматривал прохожих. Он боялся пропустить Джонни, или Крешимира, или господина Рикерта. Они обязательно должны быть где-то здесь, среди этих кранов и мачт, в этом лесу, где цветут вымпелы. Но никого из них он не видел. Он даже не знал, удастся ли ему вообще разыскать их. Сердце его сдавила тоска. Только когда машина тронулась, ему стало немного легче от движения.
Барон тоже молча рассматривал порт во время остановки у светофора. Но он не мечтал: на огромный ящик с нарисованной на нём пальмой он глядел вполне трезвыми глазами. Он знал, что идёт погрузка маргарина «Пальмаро».
Во время дальнейшего пути мысли обоих пассажиров такси обратились к пароходству, которое они собирались сейчас купить: «Гамбург – Гельголанд – Пассажирское». Мысли Треча можно было бы выразить двумя словами: «выгодная сделка». Мысли и чувства Тима были гораздо многообразнее. Тоска его сменялась надеждой, предчувствие счастливого исхода перебивалось тайными опасениями. Ему самому это пароходство было совсем не нужно; ему нужно было только одно на свете: его смех, его свобода. Но он должен был выиграть эту игру в бумажки – игру, которая называется сделкой. Он сам не возьмёт с собой ничего из своих богатств в новую жизнь, но пусть хоть его друзьям эти богатства принесут какую-нибудь пользу. Это пароходство поможет ему хоть немного выразить свою благодарность: всё равно он никогда не сумеет по-настоящему отблагодарить их за то, что они для него сделали.
Машина остановилась. Треч и Тим вышли и направились в Главную контору «ГГП», где, к своему удивлению, были встречены с распростёртыми объятиями господином Денкером-старшим – владельцем пароходства.
– Право же, удивительное совпадение, господа! – заявил он. – Я как раз раздумываю над тем, что хорошо бы продать моё пароходство, и вдруг в мою контору являетесь вы, чтобы его купить. Чудеса!
Господин Денкер, очевидно, не считал бы это совпадение столь удивительным, если бы узнал шофёра такси, ожидавшего барона и Тима. Но, к счастью, он его даже не видел. А если бы и увидел, то наверняка не узнал бы, как не узнал его Тим.
Кстати сказать, шофёр в эту минуту весьма озабоченно ощупывал свою бороду, время от времени украдкой поглядывая в зеркало. И вдруг он заметил в зеркале другое такси, остановившееся метрах в ста позади него, причём пассажир не вылез, а почему-то остался сидеть в машине.
Не прошло и часа, как барон и Тим вышли из конторы господина Денкера с так называемым «проектом договора» в кармане. Они даже успели тут же, за письменным столом Денкера, отпраздновать втроём это событие, выпив по три рюмки вина. Завтра должен был быть оформлен окончательный контракт по всем правилам закона.
Когда они подошли к такси, шофёр не то спал, не то притворялся спящим. Треч, который был сейчас в прекрасном расположении духа, сам открыл дверцу. Тим сел в машину с другой стороны.
Шофёр, казалось, только сейчас очнулся и плохо понимал, где он находится. Но когда барон приказал ему ехать в отель «Времена года», он не сразу сообразил, что от него требуется, и это выглядело весьма убедительно.
– Скажите, – обратился к нему Треч, когда такси тронулось, – вы знали, что «Гамбург – Гельголанд – Пассажирское» собираются продавать?
– Нет, – ответил шофёр. – Но это меня не удивляет. Сам Денкер уже староват для такого дела, а его дочери предпочли бы получить своё наследство наличными. Пароходство для них, надо думать, слишком грязная работа. А вас, если разрешите спросить, заинтересовало «ГГП»?
Барон, всё ещё в отличном настроении, ответил:
– Я уже почти что приобрёл его в собственность.
– Чёрт возьми, быстро это у вас получилось! Почти так же быстро, как в сказочке «Гусь, гусь – приклеюсь, как возьмусь!», если вы изволите знать эту забавную историю. Только прикоснись – и тут же приклеишься!
Беглый взгляд шофёра, брошенный в зеркало, скользнул по лицу Тима; при этих словах оно дрогнуло, затем снова застыло, словно окаменело. Тим, как это стало для него привычным за последнее время, овладел собой и сумел спрятать под маской равнодушия своё волнение.
Волнение это было вполне понятно: наконец-то шофёр помог ему намёком себя узнать. Барону же этот намёк должен был показаться вполне невинным. «Гусь, гусь – приклеюсь, как возьмусь!» – сказка, в которой принцесса научилась смеяться! Это был знак, которого Тим втайне ждал, – знак, что его друзья не дремлют.
«Гусь, гусь – приклеюсь, как возьмусь!» – первый сигнал к началу новой погони!
Теперь Тим знал совершенно точно, кто он, этот шофёр, который сидит впереди, повернувшись к нему широкой спиной. Что-то поднялось откуда-то из самой глубины его существа – нет, не смех, но что-то такое, что отнимает дар речи. Кажется, это называют «комок подкатил к горлу».
Тем временем такси свернуло к берегу Альстера и подъехало к отелю. Шофёр вышел и растворил дверцу. Впервые он предстал перед ними во весь свой огромный рост.
У Тима больше не оставалось сомнений.
Когда барон расплатился и повернулся лицом к отелю, Тим с трудом удержался, чтобы не обнять великана. Хриплым от волнения голосом он шепнул:
– Джонни!
Шофёр на секунду снял огромные тёмные очки, в которых его почти невозможно было узнать, взглянул на Тима и громко сказал:
– До свидания, молодой человек! – и подал ему руку. Потом он снова надел очки, сел в машину и уехал.
В руке Тима остался обрывочек бумаги, крошечная записочка, собственно говоря, почти ничего. И всё же он чувствовал себя с этим клочком бумаги богаче, чем если бы в его руках оказались все акции концерна барона Треча… Включая акции с решающим голосом!
Почти счастливый, Тим вошёл вслед за Тречем в отель, в вестибюле которого их встречал с распростёртыми объятиями очередной директор.
«Какая честь, господин барон!» – казалось, говорили его руки, словно превратившиеся в чашу, полную восторга. Однако директор не успел выразить своё восхищение вслух, потому что барон приложил палец к губам.
– Прошу вас, никакой шумихи! Мы здесь инкогнито. Мистер Браун и сын – коммерсанты из Лондона.
Руки директора опустились. Он корректно поклонился:
– Весьма рад, мистер Браун. Ваш багаж уже прибыл.
Тиму всё это показалось на редкость забавным. Он мог бы сейчас даже обнять этого директора – так крохотная записочка в одно мгновение преобразила в его глазах весь мир.
Но Тим никого не обнял. Тим не рассмеялся. Да и как бы он мог это сделать? Он сказал серьёзно и вежливо, как привык говорить за эти долгие грустные годы:
– Благодарю вас!
Тим внимательно рассмотрел плакат, потом взглянул на барона. Тот улыбался.
ПАЛЬМАРО
Лучший в мире сортовой маргарин!
Вкусен, как масло, дешёв, как маргарин!
Годен для готовки, для пирогов, а также для бутербродов!
– Вас удивляет название маргарина, господин Талер? Видите ли, мы в течение этого года установили, что маргарин «Тим Талер» имеет свои минусы для заграницы. Во многих странах это имя трудно читается. Кроме того, в Африке предпочитают рекламы с улыбающимся чёрным мальчиком. Трогательная история о маленьком бедняке из узкого переулка тоже, оказывается, не всегда уместна: ведь наш маргарин должны покупать не только бедные люди.
Тем временем они прошли таможенный осмотр. Таможенники, не задав ни одного вопроса, поставили мелом кресты на ручном багаже Треча и Тима.
Выйдя из таможни, барон поднял руку и остановил такси, что весьма удивило Тима. Фирма на этот раз даже не выслала за ними машины. Но когда они сели в такси, Тим увидел в зеркало, что один из сыщиков, знакомый ему ещё по Генуе, оглядывается по сторонам в поисках другого такси, правда пока безуспешно.
В машине Треч продолжил начатый разговор:
– Так вот, мы решили назвать наш маргарин «Пальмаро». Это слово на всех языках мира звучит примерно одинаково. Да и пальма хорошо известна каждому. На севере по ней тоскуют, на юге она растёт у каждого порога.
– Значит, авторучка Селек Бая вообще не имела никакого смысла?
– Разумеется, – ответил Треч. Потом он нагнулся к шофёру такси и сказал: – Постарайтесь избегать центра, города, покуда это будет возможно.
Шофёр молча кивнул.
Барон снова откинулся на спинку сиденья и спросил:
– Что вы намерены предпринять с вашими акциями гамбургского пароходства, господин Талер?
– Я подарю гамбургское пароходство господину Рикерту, барон. – Стараясь говорить как можно спокойнее и равнодушнее, Тим пояснил: – Тогда, по крайней мере, моя совесть будет чиста. Ведь из-за меня он потерял место.
Шофёр, как видно, подъехал слишком близко к тротуару. Машина подпрыгнула.
– Да осторожней же, чёрт побери! – в бешенстве крикнул барон.
– Прошу прощения, – пробормотал шофёр.
Тиму вдруг показалось, что он уже где-то когда-то слышал этот голос. Он попробовал разглядеть в зеркало лицо шофёра. Но борода, тёмные очки и фуражка, надвинутая на лоб, закрывали его почти целиком.
Вдруг рядом с Тимом раздался весёлый, заливистый смех.
– Я вижу, у вас ещё нет достаточно ясного представления о нашем акционерном обществе, – смеясь, сказал барон. – Вы не можете вот так, ни с того ни с сего, подарить наше гамбургское пароходство господину Рикерту, господин Талер.
– Почему?
– Получив этот пакет с акциями, вы стали всего лишь так называемым совладельцем. Правда, чистая прибыль фирмы от этого предприятия идёт главным образом в ваш карман. Однако распоряжается пароходством по-прежнему правление акционерного общества, а в него входят владельцы акций с решающим голосом: я, мистер Пенни, синьор ван дер Толен и Селек Бай.
– Значит, если господин Рикерт снова станет директором пароходства, вы можете в любой момент его уволить?
– В любой момент!
Шофёру такси пришлось теперь ехать медленнее, потому что он закашлялся. Как видно, он был простужен.
Тим, задумавшись, глядел в окно. Машина свернула в тихую улицу и поехала по берегу Альстера. Но Тим не заметил этого.
– Барон!
– Да, я вас слушаю!
– Вы заинтересованы в этих акциях гамбургского пароходства? Треч испытующе поглядел на Тима. Лицо мальчика оставалось спокойным. До них уже доносился шум большой улицы, к которой они приближались.
Наконец барон ответил с таким безразличным видом, что Тим сразу угадал его волнение.
– Это пароходство – маленькая жемчужина, которой недостаёт в моей короне владыки морей. Само по себе оно не представляет такой уж ценности, но, как я уже сказал, могло бы украсить мою корону.
Когда барон так, как сейчас, вплетал в свою речь не идущие к делу цветистые обороты, это значило, что тема разговора ему не безразлична. Тим знал это. Поэтому он ничего не ответил и стал ждать вопроса, который должен был тут же последовать. И вопрос не замедлил последовать:
– Что вы хотите получить за эти акции, господин Талер? Тим давно уже подготовил ответ. Несмотря на это, он сделал вид, будто только сейчас об этом задумался. Наконец он сказал:
– Дайте мне за них небольшое пароходство в Гамбурге, которое не принадлежит вашему акционерному обществу.
– Надеюсь, вы не собираетесь стать моим конкурентом, господин Талер? Имейте в виду, что в таком случае вы попались бы в собственную ловушку.
– Нет, я говорю о таком пароходстве, с которым наше акционерное общество не имеет никаких точек соприкосновения. Может быть, какое-нибудь каботажное пароходство?
Барон наклонился к шофёру и спросил:
– Скажите, какое из гамбургских каботажных пароходств, по вашему мнению, самое доходное?
Шофёр на секунду задумался, потом ответил:
– «ГГП»: «Гамбург – Гельголанд – Пассажирское». Шесть пароходов. Рейсы зимой и летом. Находится во владении семьи Денкеров.
– А как найти господина Денкера?
Шофёр взглянул на свои ручные часы и ответил:
– Сейчас он в своей конторе, в гавани. Это на Шестом мосту.
– Доставьте нас, пожалуйста, к Шестому мосту и подождите там. Я отблагодарю вас.
– Не требуется, – буркнул шофёр.
И у Тима снова возникло чувство, что он уже когда-то слышал этот голос.
Немного не доехав до гавани, машина остановилась у светофора. Тим смотрел из окна на подъёмные краны и высокие мачты, на узор, вычерченный ими на серо-голубом сентябрьском небе. Хотя стекло в такси было поднято, ему казалось, что он вдыхает запах гавани – запах соли, дёгтя и водорослей.
Этот запах, околдовавший его воображение ещё прежде, чем он вдохнул его на самом деле, всколыхнул в нём множество воспоминаний. В этой гавани он напал на след барона; здесь он начал погоню, и, хотя ему пришлось продираться сквозь дремучие заросли, эта погоня не принесла ему добычи.
Теперь он вернулся к исходному пункту. Может быть, то, чего он не сумел добыть один, он добудет с помощью друзей.
Подъёмный кран раскачивал в воздухе огромный ящик, на котором была нарисована пальма. Тим едва обратил на это внимание. Он рассматривал прохожих. Он боялся пропустить Джонни, или Крешимира, или господина Рикерта. Они обязательно должны быть где-то здесь, среди этих кранов и мачт, в этом лесу, где цветут вымпелы. Но никого из них он не видел. Он даже не знал, удастся ли ему вообще разыскать их. Сердце его сдавила тоска. Только когда машина тронулась, ему стало немного легче от движения.
Барон тоже молча рассматривал порт во время остановки у светофора. Но он не мечтал: на огромный ящик с нарисованной на нём пальмой он глядел вполне трезвыми глазами. Он знал, что идёт погрузка маргарина «Пальмаро».
Во время дальнейшего пути мысли обоих пассажиров такси обратились к пароходству, которое они собирались сейчас купить: «Гамбург – Гельголанд – Пассажирское». Мысли Треча можно было бы выразить двумя словами: «выгодная сделка». Мысли и чувства Тима были гораздо многообразнее. Тоска его сменялась надеждой, предчувствие счастливого исхода перебивалось тайными опасениями. Ему самому это пароходство было совсем не нужно; ему нужно было только одно на свете: его смех, его свобода. Но он должен был выиграть эту игру в бумажки – игру, которая называется сделкой. Он сам не возьмёт с собой ничего из своих богатств в новую жизнь, но пусть хоть его друзьям эти богатства принесут какую-нибудь пользу. Это пароходство поможет ему хоть немного выразить свою благодарность: всё равно он никогда не сумеет по-настоящему отблагодарить их за то, что они для него сделали.
Машина остановилась. Треч и Тим вышли и направились в Главную контору «ГГП», где, к своему удивлению, были встречены с распростёртыми объятиями господином Денкером-старшим – владельцем пароходства.
– Право же, удивительное совпадение, господа! – заявил он. – Я как раз раздумываю над тем, что хорошо бы продать моё пароходство, и вдруг в мою контору являетесь вы, чтобы его купить. Чудеса!
Господин Денкер, очевидно, не считал бы это совпадение столь удивительным, если бы узнал шофёра такси, ожидавшего барона и Тима. Но, к счастью, он его даже не видел. А если бы и увидел, то наверняка не узнал бы, как не узнал его Тим.
Кстати сказать, шофёр в эту минуту весьма озабоченно ощупывал свою бороду, время от времени украдкой поглядывая в зеркало. И вдруг он заметил в зеркале другое такси, остановившееся метрах в ста позади него, причём пассажир не вылез, а почему-то остался сидеть в машине.
Не прошло и часа, как барон и Тим вышли из конторы господина Денкера с так называемым «проектом договора» в кармане. Они даже успели тут же, за письменным столом Денкера, отпраздновать втроём это событие, выпив по три рюмки вина. Завтра должен был быть оформлен окончательный контракт по всем правилам закона.
Когда они подошли к такси, шофёр не то спал, не то притворялся спящим. Треч, который был сейчас в прекрасном расположении духа, сам открыл дверцу. Тим сел в машину с другой стороны.
Шофёр, казалось, только сейчас очнулся и плохо понимал, где он находится. Но когда барон приказал ему ехать в отель «Времена года», он не сразу сообразил, что от него требуется, и это выглядело весьма убедительно.
– Скажите, – обратился к нему Треч, когда такси тронулось, – вы знали, что «Гамбург – Гельголанд – Пассажирское» собираются продавать?
– Нет, – ответил шофёр. – Но это меня не удивляет. Сам Денкер уже староват для такого дела, а его дочери предпочли бы получить своё наследство наличными. Пароходство для них, надо думать, слишком грязная работа. А вас, если разрешите спросить, заинтересовало «ГГП»?
Барон, всё ещё в отличном настроении, ответил:
– Я уже почти что приобрёл его в собственность.
– Чёрт возьми, быстро это у вас получилось! Почти так же быстро, как в сказочке «Гусь, гусь – приклеюсь, как возьмусь!», если вы изволите знать эту забавную историю. Только прикоснись – и тут же приклеишься!
Беглый взгляд шофёра, брошенный в зеркало, скользнул по лицу Тима; при этих словах оно дрогнуло, затем снова застыло, словно окаменело. Тим, как это стало для него привычным за последнее время, овладел собой и сумел спрятать под маской равнодушия своё волнение.
Волнение это было вполне понятно: наконец-то шофёр помог ему намёком себя узнать. Барону же этот намёк должен был показаться вполне невинным. «Гусь, гусь – приклеюсь, как возьмусь!» – сказка, в которой принцесса научилась смеяться! Это был знак, которого Тим втайне ждал, – знак, что его друзья не дремлют.
«Гусь, гусь – приклеюсь, как возьмусь!» – первый сигнал к началу новой погони!
Теперь Тим знал совершенно точно, кто он, этот шофёр, который сидит впереди, повернувшись к нему широкой спиной. Что-то поднялось откуда-то из самой глубины его существа – нет, не смех, но что-то такое, что отнимает дар речи. Кажется, это называют «комок подкатил к горлу».
Тем временем такси свернуло к берегу Альстера и подъехало к отелю. Шофёр вышел и растворил дверцу. Впервые он предстал перед ними во весь свой огромный рост.
У Тима больше не оставалось сомнений.
Когда барон расплатился и повернулся лицом к отелю, Тим с трудом удержался, чтобы не обнять великана. Хриплым от волнения голосом он шепнул:
– Джонни!
Шофёр на секунду снял огромные тёмные очки, в которых его почти невозможно было узнать, взглянул на Тима и громко сказал:
– До свидания, молодой человек! – и подал ему руку. Потом он снова надел очки, сел в машину и уехал.
В руке Тима остался обрывочек бумаги, крошечная записочка, собственно говоря, почти ничего. И всё же он чувствовал себя с этим клочком бумаги богаче, чем если бы в его руках оказались все акции концерна барона Треча… Включая акции с решающим голосом!
Почти счастливый, Тим вошёл вслед за Тречем в отель, в вестибюле которого их встречал с распростёртыми объятиями очередной директор.
«Какая честь, господин барон!» – казалось, говорили его руки, словно превратившиеся в чашу, полную восторга. Однако директор не успел выразить своё восхищение вслух, потому что барон приложил палец к губам.
– Прошу вас, никакой шумихи! Мы здесь инкогнито. Мистер Браун и сын – коммерсанты из Лондона.
Руки директора опустились. Он корректно поклонился:
– Весьма рад, мистер Браун. Ваш багаж уже прибыл.
Тиму всё это показалось на редкость забавным. Он мог бы сейчас даже обнять этого директора – так крохотная записочка в одно мгновение преобразила в его глазах весь мир.
Но Тим никого не обнял. Тим не рассмеялся. Да и как бы он мог это сделать? Он сказал серьёзно и вежливо, как привык говорить за эти долгие грустные годы:
– Благодарю вас!
29. ЗАБЫТЫЕ ЛИЦА
Во время кругосветного путешествия Тим привык к тому, что за ним всегда, словно тень, следовал один из сыщиков, а то и оба вместе. Они выполняли своё задание незаметно и даже довольно тактично. Тим не раз узнавал на улицах разных городов обоих этих господ, ведь их лица примелькались ему ещё в Генуе. И это уже его не волновало, потому что он приучился разыгрывать во время путешествия послушного спутника Треча.
Теперь же, когда у него в кармане лежала драгоценная записочка, Тиму мерещился сыщик за каждой складкой портьеры. Он не решался достать и прочитать записку. Да и маскарадный костюм Джонни и его нарочитая сдержанность – всё это заставляло Тима предполагать, что за его друзьями следят точно так же, как за ним самим.
Наконец – барон в это время прилёг на часок отдохнуть – Тиму удалось скрыться в ванной комнате своего номера. Он закрылся на задвижку, сел на край ванны и вынул записку из кармана.
Сложенная вчетверо бумажка была не больше почтовой марки. Когда Тим её развернул, одна её сторона оказалась исписанной микроскопическим почерком. Крохотные буковки невозможно было разглядеть невооружённым глазом. Нужна была лупа.
Но откуда было Тиму взять лупу? Складывая записочку снова вчетверо и пряча её в карман, он напряжённо думал. Попросить лупу у кого-нибудь из служащих отеля? Об этом сейчас же узнают сыщики. Купить? Сыщики тут же спросят в магазине, что сейчас купил этот мальчик. Как же достать лупу?
Тим услышал, что кто-то постучал в дверь и, очевидно, вошёл в его номер. Он подумал, что это Треч, и на всякий случай нарочно спустил воду в уборной. Потом тихонько отодвинул задвижку и вошёл в гостиную.
В гостиной стояли круглый стол и четыре кресла. В одном из них, прямо напротив Тима; сидела, вытянув шею, ярко накрашенная женщина, одетая до смешного пёстро и броско. Её волосы, похожие на солому, были завиты в локончики. В другом кресле, рядом с ней, сидел бледный юный верзила с огромной цветной бабочкой вместо галстука. Тиму вдруг показалось, что в комнате запахло перцем, тмином и анисом.
С мачехой и Эрвином эти люди имели лишь самое отдаленное сходство. И всё-таки это были они.
Тим остановился в дверях, не произнося ни слова. Он никак не ожидал такого визита. Он не был подготовлен к тому, чтобы снова увидеть эти лица. Ему понадобилось всего лишь одно мгновение, чтобы узнать их. Но прошло ещё некоторое время, прежде чем он разглядел, как в этих изменившихся лицах проступали прежние черты. И тут он впервые в жизни увидел, что это глупые лица.
Теперь же, когда у него в кармане лежала драгоценная записочка, Тиму мерещился сыщик за каждой складкой портьеры. Он не решался достать и прочитать записку. Да и маскарадный костюм Джонни и его нарочитая сдержанность – всё это заставляло Тима предполагать, что за его друзьями следят точно так же, как за ним самим.
Наконец – барон в это время прилёг на часок отдохнуть – Тиму удалось скрыться в ванной комнате своего номера. Он закрылся на задвижку, сел на край ванны и вынул записку из кармана.
Сложенная вчетверо бумажка была не больше почтовой марки. Когда Тим её развернул, одна её сторона оказалась исписанной микроскопическим почерком. Крохотные буковки невозможно было разглядеть невооружённым глазом. Нужна была лупа.
Но откуда было Тиму взять лупу? Складывая записочку снова вчетверо и пряча её в карман, он напряжённо думал. Попросить лупу у кого-нибудь из служащих отеля? Об этом сейчас же узнают сыщики. Купить? Сыщики тут же спросят в магазине, что сейчас купил этот мальчик. Как же достать лупу?
Тим услышал, что кто-то постучал в дверь и, очевидно, вошёл в его номер. Он подумал, что это Треч, и на всякий случай нарочно спустил воду в уборной. Потом тихонько отодвинул задвижку и вошёл в гостиную.
В гостиной стояли круглый стол и четыре кресла. В одном из них, прямо напротив Тима; сидела, вытянув шею, ярко накрашенная женщина, одетая до смешного пёстро и броско. Её волосы, похожие на солому, были завиты в локончики. В другом кресле, рядом с ней, сидел бледный юный верзила с огромной цветной бабочкой вместо галстука. Тиму вдруг показалось, что в комнате запахло перцем, тмином и анисом.
С мачехой и Эрвином эти люди имели лишь самое отдаленное сходство. И всё-таки это были они.
Тим остановился в дверях, не произнося ни слова. Он никак не ожидал такого визита. Он не был подготовлен к тому, чтобы снова увидеть эти лица. Ему понадобилось всего лишь одно мгновение, чтобы узнать их. Но прошло ещё некоторое время, прежде чем он разглядел, как в этих изменившихся лицах проступали прежние черты. И тут он впервые в жизни увидел, что это глупые лица.