Кук Линда. Серебряный ветер

   Кардок не поднялся из-за стола, не пригласил Симона к нему присоединиться.
   — Так, значит, ты пришел за лошадьми?
   Симон услышал, как зашуршала ткань. Аделина поднялась с медлительной плавной грацией.
   — На столе горячий мед, — сказала девушка. Симон обернулся к Гарольду, затем вновь к Аделине:
   — Мы благодарим тебя.
   Кардок перевел взгляд со своей дочери на Симона и обратно и обратился к своим людям на беглом валлийском. Они подвинулись, чтобы освободить место для Симона и Гарольда за длинным столом. Аделина подошла с двумя глиняными кружками дымящегося напитка, затем вернулась на прежнее место, возле посапывающей служанки.
   Симон поднял кружку, глядя на Аделину:
   — Ваше здоровье, миледи, пусть возвращение домой будет счастливым.
   Аделина скромно улыбнулась в ответ, затем перевела взгляд на огонь и вновь приняла прежнюю безмятежную позу: глаза прикрыты, стройная, как побег розмарина, спина, аккуратно сложенные на коленях руки.
   Пятеро мужчин за столом Кардока скинули плащи и вновь наполнили кружки.
   — Холодная ночь, — сказал Симон на ломаном валлийском.
   Его слова были встречены грубоватым смешком. Рябой парень, который успел впасть в немилость к служанке, прыснул в кружку. Откуда-то из-за спин сидящих за столом мужчин неожиданно появились двое ребятишек, которые стали бегать вокруг ямы для огня, передразнивая Симона.
   Кардок что-то рявкнул, и они тотчас замолчали. Служанка подбежала к малышам и прогнала их из зала.
   — Пьяный ворон говорит на валлийском лучше, чем ты, — проворчал, обращаясь к Симону, Кардок. — Мы знаем твой нормандский язык, старина Генрих Плантагенет не давал нам его забыть.
   Аделина подняла голову.
   — Да, дочь, не важно, что ты позабыла валлийский, живя среди нормандцев.
   На глаза девушки набежала тень. Сердце Симона болезненно сжалось. Аделина вежливо поклонилась отцу, и Симон почувствовал острую обиду за нее. Как удается ей изображать довольство перед лицом такого враждебного приема. Вот уж воистину счастливое возвращение домой! Симон едва сдерживался, чтобы не высказать Кардоку прямо в лицо все, что о нем думает. С каким бы удовольствием он парой крепких тумаков поучил старого лиса науке гостеприимства.
   — Я могу говорить и по-английски, — сказал Симон.
   — Говори на каком хочешь. — Кардок зачерпнул своей кружкой из ведра с медом и поднес к губам. — Но все, что касается договора, лучше обсуждать со мной на нормандском. О таких вещах говорить на старом добром валлийском — только язык поганить.
   Симон глотнул теплого, щедро приправленного пряностями меда.
   — Тогда завтра, когда мы встретимся по поводу поставки топлива в крепость, мы будем говорить на нормандском.
   — Но и на нормандском я скажу тебе, что видел большую кипу хвороста у северной стены форта. Но мы принесем еще, если тебе не хватает.
   — Тот хворост нужен для маяка. — Симон заметил, что Аделина изменила позу. Она смотрела на него с нескрываемым интересом. Симон усмехнулся про себя. Девушка явно отдает большее предпочтение военным темам, нежели светским любезностям. Когда он, Симон, сделал попытку завести с ней куртуазную беседу, она его не поддержала.
   — У нас нет никакого маяка, — прорычал Кардок.
   — Теперь есть.
   — Никто вашего сигнального костра не увидит, все жилье далеко отсюда.
   — Нормандский гарнизон в горах, аккурат над долиной твоего родственника Раиса, держит хворост сухим для сигнального костра. Если случится набег, будет легко позвать на помощь.
   Кардок даже не делал попытки скрыть презрительное пренебрежение к завуалированной угрозе.
   — Нам ни к чему звать на помощь, чтобы прогнать разбойников из долины.
   Симон в свою очередь продемонстрировал, что приятно удивлен.
   — Я верю тебе, Кардок. Клянусь, никто не припомнит, чтобы когда-нибудь банда разбойников приближалась к твоим стенам. Тебе крупно везет, но, черт возьми, объяснить, отчего это тебе так везет, будет нелегко.
   Симон услышал, как сидящий справа от него Гарольд выругался и со стуком опустил кружку на стол.
   Кардок несколько секунд взирал на Симона, озадаченно нахмурившись. И вдруг лицо его расплылось в улыбке, правда, настороженной.
   — Чертовски трудно, — согласился он, — поэтому никто до сих пор и не пытался. — Он улыбнулся еще шире. — Ваш старина Генрих довольствовался тем, что богатые нормандские бароны могли беспрепятственно проезжать через долину. Новый король Ричард должен брать со старика пример.
   Аделина не отводила взгляда от лица отца. Симон посмотрел на нее, потом на Кардока.
   — Мы будем хранить мир с Божьей помощью — ты и я. И, чтобы быть посему, я буду держать хворост для сигнального костра сухим и в достаточном количестве. — Симон поставил кружку на стол и обратился к Гарольду: — Спасибо за мед.
   Кардок кивнул и жестом дал команду людям на другом конце стола.
   — Молодой Хауэлл посветит тебе, когда пойдете через двор и за ворота.
   Долговязый парень поднялся, чтобы выполнить поручение. Он взял факел из рога. Симон пожелал ставшей внезапно ко всему безразличной Аделине спокойной ночи и коротко попрощался с ее отцом. Когда он подошел к двери, те же самые мальчишки вновь показались в зале, бросились к сидящим за столом людям и стали наперебой задавать им вопросы визгливыми голосами. Кардок улыбнулся, жестом призывая ребят замолчать. Симон следом за Гарольдом вышел из зала. Кардок явно хорошо относился к шумным ребятишкам. Скорее всего это его внебрачные сыновья. Но неужели у него не найдется ни единой улыбки для законной дочери, которую он столько лет не видел?
   Гарнизонные кони стояли у самых дверей во двор. А в глубине большой конюшни за деревянной перегородкой переминались лошади, которых Симон сегодня увидел впервые. Хауэлл заступил Симону путь, чтобы тот не смотрел на недавнее приобретение Кардока.
   — Твои кони здесь, рядом. Каких ты возьмешь? Симон указал на двух самых низкорослых и, взяв одного под уздцы, вывел из-под навеса.
   — Без седел? — простонал Гарольд.
   — Здесь недалеко.
   Вместе они выехали из ворот при свете единственного факела.
   — Ты правильно сделал, выбрав самых маленьких. Гарнизонная конюшня и так переполнена.
   — Утром мы приведем Кардоку на прокорм двух других. Пусть выполняет договор, каждый пункт.
   — Я слышал, что Хауэлл предложил подняться и забрать их назад. Почему ты отказался?
   — Нам надо бывать здесь как можно чаще, любой повод подойдет.
   — До того как к Кардоку приехала красавица дочь, ты что-то не слишком усердно искал поводы для визитов.
   Симон сделал вид, что не понял намека.
   — Ты видел ее? Сидит в сторонке, тихая, как кошка, подстерегающая птичку, прислушивается к разговорам. Старик ощетинился, когда я заговорил с ней, хотя пялиться на ее красоту я мог сколько угодно — ему было все равно. Но когда дети, должно быть, его внебрачные сыновья, выскочили, чтобы подразнить меня, Кардок и его служанка прогнали их прочь. Домочадцы не слишком радуются тому, что дочь Кардока вернулась, ее вообще стараются не замечать.
   Гарольд вздохнул:
   — Симон, они, должно быть, опасаются тебя из-за твоей репутации. Боятся, что ударишь кого-нибудь из мальчишек, если тебя вывести из терпения.
   Симон посмотрел старику Гарольду в глаза. Конечно, могло быть и такое объяснение. Но правда была в том, что, любуясь волосами Аделины, он забыл о своем грехе и о том, что его зовут Симон Отцеубийца.

Глава 4

   Не так представляла возвращение домой Аделина. Отец вел себя с ней как незнакомец, едва проронил несколько слов, да и те с большой осторожностью. Аделина ждала, что Кардок опять заговорит о матери, когда они останутся наедине. Но мужчины, встав из-за стола, перебрались на свои соломенные тюфяки, Петронилла перетащила пожитки в спальню, а отец лишь пожелал Аделине спокойной ночи и отправился спать в одну из пристроек возле частокола.
   — Я проследила за твоим отцом, — сообщила Петронилла. — Он сначала вошел в дом, где живут служанки, а потом вышел с одной из них.
   Аделина села на широкий и плоский соломенный тюфяк, разложенный на том месте, где некогда стояла широкая кровать ее родителей.
   — Он оставил нам собственную спальню. Петронилла, подняв над головой свечу, осветила помещение.
   — Тут нет ничего, кроме шерстяных покрывал да сухих трав. Не похоже на спальню вождя клана.
   — Когда я жила дома, здесь была спальня родителей. Петронилла поставила свечу на пол и откинула покрывало с кровати.
   — Чище, чем я думала. Вполне сгодится. — Она начала складывать платье. — Ты слышала, что я сказала? Твой отец отправился к служанкам, вон туда, в пристройки возле ограды.
   Аделина пожала плечами.
   — И ты не хочешь знать, которая из служанок пошла с ним?
   — Скажи спасибо, что он не заметил, как ты шпионишь, Петронилла. Лучше будет, если здешний народ не уличит тебя в соглядатайстве. Здесь любопытствующих не любят. Они и так нервничают. Они…
   Аделина отвернулась к стене и смахнула слезу. Петронилла постелила на тюфяк еще одно покрывало.
   — Ты считаешь, они нервничают? А мне показалось, что все надулись как индюки.
   Аделина принялась помогать Петронилле застилать постель.
   — Кажется, они больше не доверяют мне. Наверное, моя речь кажется им странной.
   — Они сразу нашлись что сказать, когда я попросила принести треножник, чтобы развести огонь. Когда им надо отказать дочери хозяина в элементарных удобствах, у них живо нормандские слова находятся.
   — Кардок не их хозяин.
   — Ну, не хозяин, так вождь. Одна из женщин, похожая на благородную — ткачиха Майда, — со мной заговорила, а остальные только смеются и отворачиваются. Итак, нам предстоит страдать от холода.
   — Мне кажется, здесь не так уж холодно. Мои родители пользовались жаровней редко — только в самые суровые зимы.
   Петронилла вздохнула:
   — Может, эти люди и приходятся тебе родней, Аделина, но, видит Бог, они не проявляют большой доброты. И ты действительно выглядишь среди них чужой.
   Майда, тихая женщина, главная ткачиха в доме, смотрела на Аделину задумчиво и даже по-доброму, но предпочла не обсуждать с ней изменения, произошедшие в доме за время ее отсутствия. И хотя Майда присматривала за мальчиками, унаследовавшими широкий лоб и твердый взгляд Кардока, ни сам Кардок, ни Майда ничего не сказали о том, кто приходится ребятишкам отцом и матерью. Отец предоставил ей хорошую спальню рядом с главным залом, но никак не объяснил перемены в обстановке комнаты. Сделал вид, что не слышит Аделину, когда она спросила его об этом. Большая кровать, резной сундук и гобелены на стенах — все то, что так любила и ценила мать, — исчезли неизвестно куда. Вместо них появилась грубо сколоченная мебель, которой Аделина раньше не видела. Девушка решила, что утром отыщет то, что осталось, и вернет на прежние места.
   Петронилла прикрыла дверь, потушила свечу и закуталась в четыре шерстяных покрывала. Она никак не могла согреться.
   — Если я здесь заледенею и умру, можешь передать леди Мод, что твой отец и его слуги были моими убийцами.
   Аделина взяла еще одно одеяло и укрыла им скорчившуюся Петрониллу.
   — Как-нибудь выживем, зимой здесь не намного холоднее, чем сейчас.
   Петронилла наконец перестала стучать зубами.
   — Сегодня нам уже повезло — мы остались живы после встречи с Тэлброком Отцеубийцей.
   Аделина сняла с вбитого в стену колышка плащей укрылась им как одеялом.
   — Он подумал, что мы попали в беду.
   — Ну что ж, со мной так и было! Когда этот верзила схватил под уздцы мою лошадь, мне только и оставалось, что оттолкнуть его. Если бы он сказал хоть одно доброе слово и пообещал, что нас не тронет, я бы не кричала.
   Аделина усмехнулась:
   — Ты думала, он накинется на нас на глазах у моего отца и солдат епископа?
   — Ну, если не на нас обеих, то на меня. Если бы ты видела, как этот бычок-однолетка на меня смотрел! Мне пришлось дважды его стукнуть, прежде чем он отпустил поводья.
   Аделина закрыла глаза.
   — Мне жаль, что он тебя так напугал.
   — Я испугалась, а наши охранники смотрели, разинув рты, как дураки. Впрочем, они дураки и есть!
   — Ты с ним прекрасно справилась.
   — Это верно, но и тебя чуть не увел от нас Тэлброк. О нем ходят жуткие слухи. Тэлброк убил священника и потерял свои земли в Кенте, так о нем говорят.
   — Да, так говорят.
   — Но выглядит он молодцом, сразу чувствуется благородное происхождение. — Петронилла вздохнула. — Должно быть, у него тогда ум помрачился, как у сира Ланселота во время странствий в чужих землях.
   — Тэлброк не безумец. Уильям Маршалл доверил ему гарнизон. — Аделина закутала плечи в плащ.
   — На твоем месте, Аделина, я бы не стала ему доверять. — Петронилла вздохнула. — Такие, как он, опасны для юных девственниц.
   На рассвете Кардок позвал девушек из-за двери. Вскоре появилась Майда с тазом теплой воды и предложила помочь одеться.
   — Твой отец хочет поговорить с тобой, — сказала она Аделине. — И с тобой тоже, — добавила она, обращаясь к Петронилле.
   Кардок сидел внизу за длинным столом. Рядом с ним на большом, больше похожем на трон стуле сидели двое уже знакомых девушкам ребятишек. Кардок каждому дал по яблоку.
   — А теперь идите в конюшню и помогите Хауэллу с лошадьми. Ешьте, — Кардок подвинул блюдо с яблоками Аделине и Петронилле, — все, что осталось от вчерашнего.
   Аделина надкусила твердое сочное яблоко и узнала знакомый вкус.
   — Моя мать хранила их свежими всю зиму, сотни яблок. Кардок отвернулся.
   — Женщины продолжают делать то же самое.
   — Я помогу в кладовых.
   Кардок нахмурился, Аделина не знала, чем заполнить неловкую паузу.
   — С тех пор как я уехала, ты построил несколько новых кладовых.
   Кардок прочистил горло.
   — Я решил, Аделина, отправить тебя на запад, чтобы ты перезимовала у моего кузена Раиса. Так будет лучше, для твоей же безопасности.
   Аделина положила яблоко на стол.
   — Отец, я хочу остаться. После того как я пять лет…
   — Ты поедешь к Раису, где нормандцы не смогут тебя найти и снова увезти в заложницы.
   За четыре недели путешествия у Аделины было время подумать о том, что дома ее может ждать непонимание, как и о том, что шпионить за Тэлброком будет непросто. Но она и представить не могла, что отец просто не позволит ей остаться дома.
   Лонгчемп не мог предположить такого поворота событий. Или мог? И хотел, чтобы она нашла выход? Канцлер не потерпит провала миссии. Если Аделина не сможет докладывать ему о действиях Тэлброка, канцлер посчитает договор расторгнутым и Кардоку конец.
   Отец протянул руку и неловко погладил дочь по ладони.
   — Не печалься так. Когда зима закончится, я посмотрю, куда Маршалл отправит следующее войско, и решу, сможешь ли ты вернуться.
   — Отец, прошу тебя, позволь мне остаться, — на одном дыхании выпалила Аделина. — Зачем нормандцам снова брать меня в заложницы? У них теперь здесь целый гарнизон. Если случится худшее и Маршаллу снова потребуется заложница, я пойду по своей воле, обещаю.
   — Больше я тебя им не отдам. Можешь мне поверить.
   — Мне было не так уж плохо в Нормандии. Ты был прав, когда в своем письме велел не бояться народа моей матери. Они хорошо со мной обращались.
   — Это правда, — вмешалась Петронилла, — моя госпожа, леди Мод, даже предложила своего младшего племянника Аделине в мужья. Хороший молодой человек, и был так привязан к вашей дочери! Что может служить лучшим доказательством доброго к ней отношения? Юноша из хорошей семьи мог бы иметь…
   Кардок побагровел.
   — Они сосватали мою дочь? Они предложили мою дочь в невесты, даже не поставив меня в известность?
   Аделина закрыла глаза. Разве она не просила Петрониллу ничего не говорить об этой несостоявшейся помолвке?
   — Отец, — сказала она, — леди Мод просто подала мысль, ничего из этого не вышло. Леди Мод уже собиралась написать тебе, когда пришло известие о том, что я могу возвращаться домой. Не было никакой помолвки, не было никакого договора.
   Кардок прищурился:
   — Это правда? Скажи мне, Аделина. Было ли с их стороны какое-то… неуважение? Что-то…
   — Ничего. Ничего, кроме того, что леди Мод собиралась написать тебе о том, кого прочила мне в мужья. Она написала бы, если бы я осталась. — Аделина обернулась к Петронилле. — То, что ты слышала, было всего лишь сплетней.
   Петронилла перевела взгляд с отца на дочь и обратно, опустила глаза и сложила руки на коленях.
   — Я ошиблась, — сказала она, — должно быть…
   — Ну вот, — продолжила Аделина, — ты видишь, отец, ничего страшного не случилось. — Она встала со скамьи, Кардок тоже поднялся.
   — Ты отправишься к Раису до того, как ляжет снег. И эта женщина тоже. Я извещу его сегодня же.
   Аделина опустила голову. Гонец достигнет Раиса завтра к закату, а через два дня Кардок уже может получить ответ. У нее всего два дня на то, чтобы переубедить отца. И при этом не дать ему догадаться о подлинных причинах ее отчаянного желания остаться в долине.
   В дверях появилась Майда.
   — Не посидят ли леди с моими ткачихами? Мы начали гобелен в нормандском стиле.
   Кардок улыбнулся:
   — Конечно, самое подходящее для них занятие.
   Аделина вышла следом за Майдой. Пока они проходили через двор, она успела кое-что шепнуть Петронилле. Не прошло и часа, как Петронилла давала указания шести ткачихам, какие приемы используются нормандскими ткачами. А Аделина уже ехала верхом вместе с простофилей Хауэллом в крепость на вершине холма, чтобы забрать у Симона Тэлброка лишних коней.
   Снизу, с подножия холмов, сторожевая башня казалась выше и не такой кривобокой, как помнилось Аделине. Хауэлл сказал, что глаза Аделину не обманули — башня выросла и распрямилась. Господин Симон Тэлброк приказал снести остаток полуразрушенной платформы и велел доставить ему древесины, чтобы хватило на постройку новой башни и новой казармы для солдат гарнизона. Сам начальник гарнизона занял развалины замка, отгородив стеной небольшой участок главного зала, соорудив для себя нечто вроде пещеры.
   Тэлброк присвоил себе древний замок, из которого предки Кардока неустанно наблюдали за долиной. Должно быть, он так поступил назло Кардоку, как утверждал Хауэлл. Только человек, который все время лезет на рожон, может по доброй воле проводить долгие зимние ночи в одиночестве и спать в компании призраков тех, кто еще помнит тепло древнего очага!
   Аделина представила себе этого высокого сильного мужчину спящим возле костра в одиночестве, словно воочию увидела его черные прямые волосы, разметавшиеся по плоской, набитой соломой солдатской подушке.
   — Он спит один? Или у него есть посетители, чье общество он не хочет делить с другими?
   Хауэлл внезапно густо покраснел.
   — Нет, он не приводит женщин в форт. Раз или два он приезжал вместе со своими людьми через холмы в дом вдовы Несты и просил самую чистую шлюху.
   — Я не это имела в виду…
   — Сам-то я не видел, — запинаясь, продолжал Хауэлл, — один из людей твоего отца слышал, как он разговаривал с Нестой, и передал разговор мне. Позднее, я хочу сказать.
   — Я понимаю.
   — Смотри туда, они нас заметили.
   Стражники у ворот оказались на славу вышколенными. Они оставили Аделину и Хауэлла ждать на пронизывающем ветру на открытой площадке, где Тэлброк перестраивал свою крепость. Спустя какое-то время солдаты вернулись, чтобы открыть тяжелые ворота, державшиеся на новых кожаных петлях.
   Солнце висело низко, утренний туман поднимался над землей, обшитые тесом стены тонули в призрачной дымке. Симон Тэлброк вышел из дверей замка, молча ожидая, пока гости приблизятся. Черная туника из дорогой материи, черные, с живым блеском чистые волосы — все это резко отличало его от других. Его силуэт на фоне туманной размытости казался произведением искусства.
   Он протянул Аделине руку помощи в трудную минуту, но той же самой рукой убил священника из аббатства Ходмершем, расположенного на его, Тэлброка, землях. Те самые темные глаза, чей взгляд только вчера сумел ободрить ее, придать необходимую уверенность, незадолго до этого был обращен на священника, которому Симон Тэлброк не мог предложить ничего, кроме смерти.
   — Добро пожаловать, Аделина Кардок, — сказал Симон, сопроводив приветствие скупым приглашающим жестом.
   Аделина кивнула в ответ и, указав в сторону небольшого, обитого тесом строения, откуда появился Тэлброк, сказала:
   — Мой отец по договору обязан доставлять дрова для нужд гарнизона. Мне велели принести шерстяные драпировки, чтобы утеплить старый замок, тогда вам не понадобится жечь много топлива.
   По темным глазам Тэлброка девушка не смогла определить, поверил ли он ей. Аделина высвободила ногу из стремени и соскользнула на землю. Тэлброк продолжал стоять там же, где стоял, не делая попыток ей помочь.
   Аделина передала поводья Хауэллу, а сама, отряхнув накидку, пошла к Симону.
   — Я сейчас посмотрю, что нужно принести. Тэлброк выставил руку ладонью вперед.
   — Нам ничего не надо от ткачих Кардока. Скажи отцу, что я его благодарю, но не могу принять его подарок.
   — Должно быть, отец считает своим долгом заботиться о том, чтобы вы не мерзли. Как я понимаю, этот пункт записан в договоре. — Аделина устремила взгляд в сторону полуразрушенного замка с пристроенной к нему новенькой башней.
   Тэлброк покачал головой:
   — Измеряй караульное помещение, если хочешь, но туда, — он кивнул в сторону развалин, — тебе идти незачем. Там все равно никто не живет.
   Дверь в замок осталась приоткрытой, дверной проем освещал янтарный огонек костра.
   — Никто?
   Аделина шагнула к двери, и Тэлброк перехватил ее руку. Она не могла назвать его прикосновение грубым, хотя он и не пускал ее туда, куда она стремилась попасть. Симон Тэлброк умел оставаться обходительным в любой ситуации. В этом смысле он был мужланом не более чем любой из нормандских кавалеров при дворе леди Мод.
   — Мои люди спят в казарме. — Тэлброк колебался. — Думаю, вам удобнее будет измерить ее, обойдя снаружи.
   — Я буду считать шаги.
   — Конечно. — Тэлброк вместе с Аделиной подошел к строению. — Как видите, дом новый и добротно построенный, стены почти не продувает. Так что свои гобелены можете оставить у себя. Они еще пригодятся Кардоку.
   Неяркое солнце освещало свежеструганые доски. Густая смола источала сильный аромат и сияла подобно золоту. Тэлброк шел рядом с Аделиной, подстраиваясь под нее.
   Здание действительно было довольно длинным, и Кардок наверняка рассердился бы, если бы его заставили отдать половину заготовленной за год шерсти для украшения казармы постылых нормандцев. Аделина старалась об этом не думать. Еще до того, как выпадет снег, она, возможно, уедет далеко отсюда, а Тэлброк скорее всего так никогда и не напомнит Кардоку о его обещании прикрыть стены казармы шерстяными портьерами.
   Возможность увидеть крепость изнутри, может быть, и не представится больше. Если она обнаружит что-то интересное для Лонгчемпа, не исключено, что канцлер не станет судить ее сурово за провал миссии. Ее и ее соплеменников. Аделина окинула внимательным взглядом замок.
   — Вы и башню отстроить успели.
   — Да, на старом фундаменте.
   — Когда я была ребенком, там уже ничего не было, кроме древних развалин.
   Тэлброк посмотрел на сторожевую башню, затем перевел взгляд на девушку:
   — Почему ваш отец махнул рукой на замок и башню? С вышки видна вся долина — если грозит беда, можно подготовиться, за крепостной стеной переждать долгую осаду. Разве ваш отец не боится, что в один прекрасный день его долину могут захватить?
   — Он сказал… — Аделина замолчала в нерешительности.
   — Так что же он сказал?
   — Он сказал, что единственный путь через долину проходит по ущелью. Он видит всех, кто приближается, от собственных ворот.
   — И что тогда? Он увидит врага и не даст ему подойти к дому?
   — Конечно, у него отличные дозорные. Люди отца выезжают достаточно часто и докладывают ему обо всем происходящем.
   — А когда враг пройдет через ущелье, где, по мнению твоего отца, должны пережидать исход боя женщины, дети, скот? За деревянным частоколом? С помощью нескольких горящих стрел враг может всех вас уничтожить.
   Аделина ничего не ответила. Девушке показалось, что он хотел коснуться ее лица, но Тэлброк отвел руку.
   — Кардок должен получше присматривать за своими сокровищами.
   Намерение приласкать ее, так и не осуществленное, отчего-то взволновало Аделину. Она прижала ладони к пылающим щекам.
   Тэлброк отступил на шаг.
   — Я вас напугал.
   — Нет, я не боюсь.
   Тэлброк посмотрел поверх головы Аделины вдаль. За ее спиной располагалась гарнизонная конюшня.
   — Ваш спутник вывел лошадей, кажется, он готов ехать. Вам не следует оставаться здесь одной.
   Аделина оглянулась и увидела, что Хауэлл седлает своего коня. Два других жеребца уже ждали привязанные. У двери конюшни топтался какой-то солдат, пристально разглядывавший Аделину. Незнакомец вытащил из складок туники флейту и принялся играть.
   — Уходите, — сказал Тэлброк, — и больше сюда не возвращайтесь. Здесь не место для юных леди.
   И вновь Аделине показалось, что Симон хочет прикоснуться к ней, может быть, подвести к лошади и подсадить. Но он этого не сделал. Тэлброк направился к старому замку и исчез за узкой дверью, ни разу не оглянувшись.