Кук Линда. Серебряный ветер

   — И ограбить беднягу дважды?
   Никогда еще Симон не слышал, чтобы Аделина смеялась. Симон с трудом преодолел желание налить жене еще вина, чтобы подсластить ее прощание с домом. Но она, это уж точно, помянет его недобрым словом наутро, когда голова начнет раскалываться.
   Петронилла сидела за другим концом стола и, похоже, не замечала того, что о ней говорят. Юнец с бородкой клинышком что-то шептал ей на ухо.
   — Хауэлл, — шепнула Симону Аделина. — Его зовут Хауэлл.
   — Кажется, Петронилле он пришелся по сердцу. Аделина снова засмеялась. Симон покачал головой, он не думал, что его слова так позабавят жену.
   Да, на следующее утро у его жены голова будет болеть как пить дать.
   Юнец с острой бородкой и похотливым взглядом оказался более прилежным, чем можно было подумать, глядя на него. Когда Симон встал и Кардок выпил за здоровье новобрачной и ее мужа, бородатый шмыгнул за дверь и привел лошадей прямо к порогу. Серая кобыла Аделины была вычищена до блеска, а седло покрывал дорогой бархат.
   Симон постепенно привыкал не спрашивать себя, откуда у Кардока такие чудесные вещи. Он поблагодарил долговязого конюха и про себя воздал хвалу щедрости Кардока. Но, как и в случае с вином, никаких вопросов никому задавать не стал.
   Аделина отпустила руку мужа и подошла к своей лошадке. Подняв богатую попону, она дотронулась до маленькой потертой кожаной сумки, притороченной к седлу.
   — Ты хочешь достать второй плащ? — спросил Симон, подсаживая ее в седло.
   Аделина непонимающе заморгала, затем опустила взгляд на сумку и покачала головой.
   — Здесь недалеко, — сказала она.
   Как Симон и подозревал, сверток служил некой реликвией… или оружием… которое Аделина решила ему не показывать.
   Ночь была темной, северный ветер завывал над крепостным холмом, катился вниз по склонам, до самых ворот дома Кардока. Когда они окажутся в крепости, в не слишком уютной комнате, отгороженной от развалин дощатой стеной, у него будет время подумать над этой маленькой тайной Аделины.
   Симон вскочил в седло и развернул коня мордой к воротам. Из дома вслед ему неслись голоса — обрывки нормандской речи, обрывки валлийской. И эта музыка сопровождала их с женой, когда они уезжали в промозглую ночь. Она неплохо справлялась с кобылой: только раз ему пришлось показать, куда ведет темная дорога.
 
   Глава 11
 
   Аделина проснулась, ей было тепло и светло от костра. Она выпростала руку из-под покрывала и сразу засунула ее обратно.
   — Оно не кусается. Это всего лишь волчья шкура, чтобы ты не замерзла, — сказал ей муж.
   Она была в длинной рубашке, под которой ничего не было. На другом конце комнаты, у небольшой жаровни, лежали на сундуке, доставленном сюда еще утром, ее аккуратно сложенное верхнее платье и накидка, а возле них маленькая кожаная сумка.
   За стенами слышались голоса и цокот копыт.
   — Это Гарольд с солдатами возвращаются с пира, — сказал Симон.
   Аделина не могла оторвать голову от валика.
   — А шумят, будто целая армия.
   — Это тебя удивляет?
   — Не смеши, мне от этого больно.
   — Подложить хвороста в огонь? — Он был рядом с ней на широком тюфяке, его голые плечи и руки казались отлитыми из темного золота, особенно темного на фоне белоснежного постельного белья, что дала им Майда. Муж ее откинул покрывало и стал подниматься.
   — Нет, — сказала Аделина.
   — Нет?
   — Тепла еще хватает, не вставай.
   Он пожал плечами и натянул одеяло повыше.
   — Как твоя голова?
   — Откуда ты знаешь, что она болит?
   — Всего лишь догадка.
   Она опять расхохоталась, но в висках застучало, и Аделина замолчала. Сквозь дымок, вьющийся под дымоходом — отверстием, проделанным в крыше, — Аделина могла разглядеть зимние звезды.
   — Как долго я спала?
   — Секунду-другую в седле, а потом с часок здесь. — Казалось, ему по душе вот так лежать, раскинув руки, когда ладонь его покоится на ее льняной сорочке. — Если ты ждешь ребенка, то тебе придется постараться не засыпать в седле. Ты могла упасть, если бы меня не оказалось рядом.
   Аделина скользнула руками по животу. Он раздел ее, спящую, до сорочки. Неужели он не понял, что она не беременна?
   Симон повернул голову на подушке и посмотрел на нее.
   — Мы уже женаты, Аделина, не пора ли раскрыть свои секреты?
   Сердце ее часто забилось.
   — Ты мог бы к этому времени уже их раскрыть. Симон улыбнулся:
   — Приятнее, когда мне их отдают, нежели раскрывать самому.
   Наступила тишина, заполненная гулким учащенным стуком сердец. Аделина едва могла дышать от волнения.
   — Я принесла тебе свои клятвы, — сказала она наконец. — Я твоя жена.
   Он потянулся было, чтобы погладить ее руку, но не решился. Увидев, что она от него не отшатнулась, он улыбнулся и разгладил складку на ее рубашке.
   — Я сегодня прибрел жену, а ты и того больше — мужа и головную боль от свадебного вина. Сейчас не время для похоти, как мне думается. Я хотел получить от тебя кое-что другое.
   Он коснулся ее волос и рассеянно стал играть кончиком косы.
   — Объясни мне, какой у тебя был резон выходить замуж. Замуж за Симона Тэлброка.
   Она повернулась на бок к нему лицом. Боль в висках постепенно утихала. Огонь бросал малиновые отблески на черные волосы ее мужа, делал глаза жаркими, как уголья.
   — У тебя секретов больше, чем у меня, Тэлброк. На каждый мой секрет приходится два твоих. Сперва ты открой мне одну из своих тайн.
   — Твой ум не растворился в вине. — Он засмеялся, взял ее кисть и поднял на свет. — Вот тебе первый секрет. Я расскажу, где спрятал остальные рубины Тэлброков. Они будут твоими, если чудо вернет нас на мои земли.
   — Я хочу секрет по своему выбору, — сказала она. — Не надо мне открывать, где твои рубины, расскажи лучше, что произошло в Ходмершеме.
   Симон тут же перестал смеяться. Он опустил ее руку, уютно устроил ее на мягкой ткани, укрывавшей ее грудь.
   — Епископ Херефордский сделал все, что мог, а брат Лонгчемпа, шериф, сделал и того больше, чтобы дознаться до моих тайн. Оба они так и остались ни с чем, и у тебя ничего не выйдет. С Ходмершемом покончено. Он остался в прошлом. Я не могу рассказать тебе ничего о той ночи, когда я убил священника.
   Аделина приподнялась на локте и подтянула волчью шкуру, чтобы укрыть плечо.
   — При чем здесь епископ Херефорда? При чем тут брат Лонгчемпа? Ходмершем далеко от их земель. Было ли твое преступление столь ужасно, что церковная власть и власть короля в Херефорде вновь объединяется против тебя?
   В голосе его послышались ледяные нотки.
   — Я уже говорил тебе, что у меня есть враги. Лонгчемп один из них. Он послал своего брата служить шерифом в Херефорде, но у нас с ним не будет повода для ссор.
   У Аделины опять разболелась голова. Она узнала от лучника Люка, что его сообщения направлялись в Херефорд, другого крупного нормандского форпоста в этих краях не было. Враги Тэлброка поджидали рядом с долиной Кардока.
   — Отсюда до Херефорда всего два дня пути. Ты постараешься не злить людей канцлера?
   — Я всего лишь перестроил крепость и выставил посты, чтобы следить за дорогами. У Лонгчемпа есть шпионы, это точно, но я им не даю ничего, что они могли бы использовать против меня.
   — Ты ведь не станешь поддерживать восстание против Лонгчемпа?
   Симон жестом дал ей понять, что теряет терпение.
   — Миледи, если бы в моих планах было присоединиться к принцу Джону и возглавить восстание в этих краях, я бы на вас не женился. Плохо уже то, что ты вышла замуж за преступника, полностью зависящего от милости Уильяма Маршалла. Это рискованный шаг, и не стоило твоему отцу настаивать на браке. — Симон вздохнул. — И мне, грешнику, не надо было соглашаться на эту свадьбу. Но я не способен на измену, и, при всех своих недостатках, будь я проклят, если бы женился на тебе и сделал родственницей мятежника.
   Аделина облегченно вздохнула. У Симона Тэлброка темное прошлое, но он не дурак и не предатель. Лонгчемп зря пожертвовал заложницей, послав ее шпионить за этим человеком. Если только Тэлброк не лгал, он никогда не даст повода брату Лонгчемпа себя скомпрометировать.
   — Я не хотела тебя оскорбить, — сказала она. Тэлброк покачал головой:
   — Я не сержусь, твой интерес понятен — ты ведь знаешь меня всего три дня. Но будь осторожна, Аделина, не говори об этом, когда другие могут услышать. Лишь намек на измену может стоить жизни человеку, пострадают и его жена, и его дети. Даже без этого намека от таких врагов, как Лонгчемп, можно ждать беды.
   Симон замолчал, любуясь женой. Он прикоснулся к ее заплетенным в косы волосам.
   — Было бы лучше, если бы ты смогла уехать отсюда, когда придет беда. Я подумал, что могу отправить тебя к Уильяму Маршаллу. Я доверяю ему больше остальных.
   Он хотел защитить ее. Он готов уберечь шпионку своего врага от опасности. Аделина прикусила губу и заставила себя не думать об этом, стала дышать помедленнее.
   — Как только ляжет снег, беды можно не ждать, до весны все будет спокойно. Дорогу из Херефорда заметет так, что можно весь день искать ее и не найти.
   Муж пожал плечами:
   — Так говорят, но снег может запоздать. Аделина рывком села.
   — Что ты хочешь сказать?
   Тэлброк неопределенно махнул рукой:
   — Пока дорога свободна, беды можно ждать в любой момент. Мелочь, в сердцах сказанное слово для человека со злобой Лонгчемпа… Открытый путь всегда может принести неприятности. — Он снова коснулся ее волос и положил тяжелую косу себе на ладонь.
   — Но ты ведь не сделал ни одного неверного шага? Ни одной глупости с тех пор, как прибыл сюда, в форт?
   — Я потратил собственное золото на ремонт этого замка, — Симон улыбнулся, — но, может быть, это не такой уж глупый поступок. В конце концов, не могу же я жить с женой в казарме.
   Она накрыла его руку своей, чтобы остановить его неспешную ласку.
   — Я серьезно, Тэлброк. Ты не сделал ничего, чтобы разозлить Лонгчемпа?
   Симон замер.
   — Лонгчемп готов меня удавить за то, что случилось в Ходмершеме. Он ждет, когда я снова допущу промах.
   Аделина откинулась на подушку.
   — Молюсь, чтобы этого никогда не произошло. Тэлброк укрыл их обоих покрывалом.
   — Была одна глупость… Аделина широко распахнула глаза. — Что?
   — Я женился на дочери бандита, и она не дает мне спать своими вопросами. — Симон зевнул. — Может быть, как раз в этот момент твой отец проезжает по ущелью, собираясь на очередной грабеж, предварительно напоив моих часовых допьяна, чтобы они ничего не увидели. — Он глубоко вдохнул и взял ее за руку. — Куда он ездит, Аделина, когда покидает долину незамеченным?
   Она отняла руку.
   — Если у него и есть тайный путь, то мне он его не показывал.
   За стенами своим чередом шла ночная жизнь. Гарольда и солдат больше не было слышно, но лошади беспокойно топтались за дверью конюшни. Ветер дул с севера. Сильный ветер, от которого шевелились ставни на бойницах. Со стороны сторожевой башни слышались шаги часовых. Один спускался вниз по приставной лестнице, а другой начинал подъем на свой холодный ночной пост. Вороны тоже слышали эти звуки и отвечали на них хриплым карканьем.
   Симон встал и подбросил хвороста в затухающий костер.
   — Здесь всегда так ветрено?
   — До моего отъезда в Нормандию как-то зимней ночью ветер снес сторожевую башню.
   — Поэтому твой отец ею не пользовался?
   — Из страха, что придут нормандцы и разрушат все, что он построит. Сколько я себя помню, он жил за частоколом вокруг дома, а люди моего отца по очереди наблюдают за проходом оттуда.
   — А что изменилось после того, как тебя заложницей отправили в Нормандию?
   Аделина соскользнула с постели, взяла свою маленькую седельную сумку и положила на сложенный плащ.
   — Я не знаю, — сказала она наконец. — Отец Катберт написал два письма от имени моего отца, а потом последовало долгое молчание. Я здесь почти чужая.
   Симон подошел к ней и осторожно погладил сумку. Вся в шрамах.
   — Тогда ты действительно не знаешь, как твой отец умудряется всякий раз проскакивать мимо моих часовых, отправляясь на ночной разбой.
   — Он сказал мне, что поклялся не выезжать из долины, не предупредив тебя.
   — И все же я хочу знать, как он это делает. По тому пути, каким он убегает, могут прийти враги.
   — Я спрошу, но сомневаюсь, что он скажет. — Аделина потянулась к сумке и отодвинула ее в сторону от Симона.
   — Твой отец старый колдун. Может, что-то и есть в этих ваших сказках об умении становиться невидимым.
   — Твои часовые или небрежны, или спят на посту — такое тоже возможно.
   — Я предложил золото первому из тех, кто заметит твоего отца верхом на дороге в ущелье после наступления ночи, но золото так и осталось невостребованным. Должно быть, волшебная сила Кардока необычайно велика, если он не только умеет становиться невидимым сам, но и делает невидимой целую армию. Мои часовые жадны до золота!
   Симон снова зевнул.
   — Спи, скоро рассвет. — Он отвернулся и скинул одеяло, чтобы надеть тунику. Аделина хотела отвернуться, но не смогла. Обнаженный, он казался еще выше и мощнее. Она подняла глаза и обнаружила, что он с приятным удивлением наблюдает за ней.
   — Ты не будешь спать? — спросила она.
   — Я почти не сплю ночами. Пойду поговорю с часовым и вернусь. Отдыхай, Аделина. Когда твой отец придет посмотреть на тебя утром, я не хочу, чтобы у тебя был болезненный вид.
   Аделина потерла глаза.
   — Он не придет сюда.
   — Поверь мне, поутру здесь будет целая толпа твоих соплеменников. Всем будет интересно узнать, пережила ли ты эту ночь.
   Аделина снова подскочила на постели.
   — Но они ведь не захотят посмотреть на простыню?
   — Конечно, захотят. И я, конечно же, так просто им не дамся. Нет нужды резать себе палец, Аделина, чтобы окропить ее кровью. — Он накинул плащ и пошел к выходу. — Я не знаю, что твой отец и его люди будут искать, но я уверен, что меньше всего они ожидают увидеть девственную кровь.
   Аделина побледнела. Стоя у двери, Симон обернулся и нежно улыбнулся ей:
   — Не беспокойся об этом. Я никогда не спал с девственницей и надеюсь не делать этого впредь. Мы славно поладим, Аделина.

Глава 12

   Шпионить за Симоном Тэлброком оказалось труднее, чем представлялось Аделине. Жена легко узнает о муже все — так ей казалось, но к концу первого дня своей замужней жизни она поняла, что сильно заблуждалась на сей счет.
   Рано утром, еще до рассвета, она слышала, как Симон разговаривал с часовыми на башне — у них была пересменка. Вернувшись, он лег и заснул в считанные минуты. Вскоре после этого, когда она встала, чтобы погреться у огня, муж вскочил как ужаленный и тут же схватился за меч, лежавший возле кровати. Симон не рассердился из-за того, что его потревожили, он даже, к удивлению Аделины, извинился за то, что испугал ее, и положил меч на место. И снова мгновенно уснул.
   Аделина вернулась в постель и лежала без сна, гадая, как она сможет проследить за человеком, который так легко переходит от сна к бодрствованию и наоборот. Ее мучил вопрос, каким образом организовывать встречи, чтобы передавать донесения Люку, — человек с такой быстрой реакцией, как Симон Тэлброк, не может не заметить отсутствия жены, даже если она попытается ходить на встречи ночью.
   Симон почувствовал, что Аделина не спит.
   — Что тебя беспокоит? Не считая головной боли, которую ты приобрела вполне заслуженно.
   Со двора доносился звон оружия.
   — Утренняя разминка, — пояснил Симон, — обычное дело.
   Звон усилился.
   — Сказать им, чтобы прекратили? — спросил Симон.
   — Нет, они могут подумать…
   — Что для того, чем мы могли бы здесь заниматься, требуется тишина? — Симон расхохотался. — Поверь мне, жена, им это не придет в голову.
   — Они такие недотепы?
   — Мои люди — хорошие воины, совсем недурные для такого дальнего форпоста. Но, Аделина, имей в виду, с правилами хорошего тона они не знакомы.
   — Они опасны?
   — Моей жене нечего их опасаться, но старайся держаться от них подальше — женщин они видели мало, я не разрешаю им подходить близко к девушкам, живущим в доме твоего отца. Будь осторожна! Когда меня здесь не будет, а тебе захочется покататься верхом, обращайся к Гарольду, и он подготовит твою лошадь. Не ходи сама на конюшни.
   — Значит, Гарольд не такой, как другие.
   — Не такой. Он из Тэлброка.
   Аделина встрепенулась, Симон рассмеялся.
   — От него ты узнаешь о смерти священника не больше, чем от меня. Гарольд умеет хранить тайны, как и я.
   Он обнял ее, и Аделина потонула в теплом запахе чистого тела, исходящем от него.
   — Вчера ты уснула до того, как я успел спросить тебя, ждешь ли ты ребенка.
   — Почему ты спрашиваешь?
   — Не бойся сказать правду, для меня это большого значения не имеет.
   — Нет, — со вздохом призналась она, — я не жду ребенка.
   Симон тоже вздохнул.
   — Что-то не так?
   — Если бы ты ждала ребенка, следующие несколько недель были бы… не такими трудными.
   Что-то в его тоне заставило ее сердце подпрыгнуть и учащенно забиться.
   — Как это?
   — Мы могли бы получать удовольствие, мы оба. Действуя осторожно, разумеется, в пределах разумного.
   — А из-за того, что ребенка нет, мы не можем получать удовольствие?
   — Если ты должна зачать ребенка от меня, то пусть это случится с наступлением весны — тогда я буду лучше знать, что у Лонгчемпа на уме. Я не хочу, чтобы ребенок увидел свет в тот момент, когда это чудовище охотится на его мать. Юный наследник Тэлброка будет лакомым куском для любой ищейки канцлера.
   — Вначале пусть они нас найдут.
   — Ты даже понятия не имеешь, дорогая, каким тошнотворным может быть наш канцлер.
   — Он больше напоминает животное, чем человека, — согласилась Аделина. — На стаю голодных волков я бы смотрела с большим сочувствием.
   Симон замер.
   — Ты видела Лонгчемпа?
   — Он часто приезжает в Нормандию. Я видела его в доме леди Мод.
   Раздался стук в дверь. Солдаты требовали, чтобы им дали распоряжения на день. Симон вышел к ним.
   Когда Аделина в очередной раз открыла глаза, утро было уже в разгаре. Тэлброк стоял у постели совершенно одетый. Лицо его раскраснелось от холода.
   — Аделина, пора вставать, твой отец и его женщина едут сюда. — Аделина приподнялась, лихорадочно оглядываясь. Симон улыбнулся и положил руку ей на плечо. — Не суетись, у тебя есть время. Они только что выехали за частокол.
   Симон отвернулся, чтобы открыть ставни. Аделина тем временем натянула тунику и верхнее платье — те самые, что он снял с нее накануне.
   — Тебе часовой об этом сказал? Симон с улыбкой повернул к ней лицо.
   — Я был на башне, когда они выезжали.
   Аделина принялась разглаживать покрывало и полог из волчьей шкуры. Впрочем, необходимости в этом практически не было — постель оставалась почти не смятой.
   — Ты каждый день встаешь до рассвета, чтобы шпионить за моим отцом?
   Симон рассмеялся:
   — Расскажи ему, если считаешь, что его это порадует. Симон взял в руки старую седельную сумку Аделины и положил ее на покрывало.
   — Так мы избегнем ненужного любопытства и возможного скандала.
   Аделина одобрительно кивнула.
   — Ты каждый день на рассвете наблюдаешь за домом? — повторила она свой вопрос.
   — Когда тумана нет. Именно из-за твоего отца я построил башню так высоко, чтобы было видно половину всей долины.
   — Ему будет приятно узнать, как сильно он тебя озадачил.
   Симон широко улыбнулся:
   — Тот лес, что он поставил мне сверх договора, пошел на строительство сторожевого поста. Когда-нибудь я расскажу ему об этом.
   Аделина улыбнулась в ответ.
   — Но не сегодня?
   — Не сегодня. — Симон взял прислоненную к стене столешницу и поставил на раму. Вот и готов стол. — Если быть честным, скоро я перестану гоняться за твоим отцом по холмам. С каждым днем я все ближе подхожу к разгадке тайны.
   — Да ну!
   — Не сомневайся, я не отступлюсь. В тот день, когда Кардок встретил тебя на дороге из Херефорда, я не упускал его из виду с самого рассвета. Он проехал по ущелью — наглый, как его вороны. Трудно было не потерять его в лесу, это верно. Однако когда мы поравнялись с ним, при нем уже находились десять новых коней, вьючная лошадь, нормандская леди и дочь. Этот человек настоящий маг или того хуже!
   Симон подбросил дров в огонь и открыл дверь в ожидании родственников. Аделина прикрыла голову фатой и разгладила складки на платье. За спиной Симона в дверном проеме показались воины, ведущие лошадей из конюшни. У людей и животных изо рта шел пар. Она подошла к мужу, и он положил ей руку на плечо и шепнул на ухо слова ободрения.
   На душе у нее потеплело. За всеми неприятностями и печалями первых дней по возвращении из нормандского плена у Аделины не было времени собраться с мыслями, чтобы подумать о том, каково это — быть женой Симона Тэлброка, жить с ним, вести хозяйство. Все, о чем она успела подумать в связи с предстоящим браком, — это о супружеском ложе. Аделина убеждала себя, что будет следовать советам Майды, но далее постели мысли ее не шли. В покровительственном жесте Симона было нечто интимное и по-особенному приятное, она увидела в нем знак того, что они одно целое, что они — семья. Аделина подвинулась к мужу и на мгновение вообразила себе, что эта старая крепость — ее дом, что мужчина рядом с ней — это тот, с кем ей суждено прожить до конца своих дней.
 
   Майда принесла еду, оставшуюся от вчерашнего пира, и горячий хлеб — только что из печи. Как она сказала, именно для этого она отправилась сопровождать Кардока. Аделина наблюдала за Симоном, когда он приветствовал Майду, и не заметила никаких признаков того, что он считает ее по положению выше любовницы вождя племени. Аделина начинала надеяться, что ее брак окажется достаточно прочным, чтобы выстоять под тяжестью прошлого Тэлброка и ее собственных семейных тайн.
   Когда гарнизонный повар распаковал вьючных животных, Кардок и Майда присоединились к трапезе, состоявшей из холодной дичи и горячей каши, сваренной в гарнизоне. Майда сказала, что каша хороша — густая и сдобренная маслом, но специй не хватает. Кардок пробормотал что-то вроде того, что нормандцы вряд ли заметят нехватку соли. Симон сделал вид, что не услышал оскорбительного намека тестя, и предложил ему кружку эля.
   Майда и Аделина прошлись по комнате, обсуждая драпировки для стен, которые Майда собиралась дать Аделине в качестве свадебного подарка. Когда они оказались в дальнем углу, Майда прошептала:
   — Ты довольна? — Да.
   — Твой отец хочет знать. Он сказал, что, если ты несчастлива с Тэлброком, он прикажет Катберту аннулировать брак.
   Аделина покраснела. Даже Майда не должна знать о том, что брак фактически не совершен и этим холодным утром все еще возможно по закону признать их с Тэлброком союз недействительным.
   — Я хочу остаться с ним, — сказала она.
   Майда привлекла Аделину к себе и крепко обняла.
   — Мне кажется, в нем есть доброта, доброта и сила. Тебе повезло, Аделина. И твоему мужу тоже.
   Кардок, сидя у огня, огляделся и спросил:
   — А где языческий меч?
   Симон улыбнулся:
   — Вон там, возле бойницы.
   Кардок посмотрел на меч, висевший на обшитой деревом стене у амбразурного окошка.
   — Эта вещица приятна для глаза. К тому же она может оказаться полезней, если враг появится рядом, за стеной. Клинок достаточно тонок, чтобы проткнуть человека даже через щель в закрытой ставне.
   — Я предпочитаю, чтобы мои враги так близко ко мне не подбирались. — Симон кивнул на Аделину. — Если здесь начнутся неприятности, я хочу отправить Аделину назад, к тебе или к Уильяму Маршаллу, если снег поздно выпадет.
   — Отец, я сказала ему, что останусь здесь вместе с ним. Кардок насупился.
   — Если Аделина куда-то и отправится, то к моему двоюродному брату Раису. Она бы уже ехала, если бы не вышла замуж. Смотри не ссорься с ней, Тэлброк. Перемирие между нами продлится столько, сколько моя дочь будет счастлива в браке.
   Аделина почувствовала, как Майда осторожно сжала ей плечо. Она выступила вперед.
   — Отец, я довольна.
   Кардок посмотрел сперва на нее, потом на Симона.
   — Тогда между нами все должно быть хорошо, — сказал он наконец.
   Рука Майды расслабилась.
   В наступившей неловкой тишине было слышно, как скрипнула скамья под Симоном. Он встал и указал на сарацинскую саблю:
   — Хочешь опробовать клинок?
   Кардок после непродолжительного колебания покачал головой.
   — Лучше покажи мне смотровую башню, хочу обозреть свою долину сверху.
   Симон обернулся к женщинам:
   — Вы пойдете?
   Майда скромно опустила глаза. Аделина взглянула на свое роскошное свадебное платье и подумала о грубой сучковатой лестнице с внешней стороны башни.
   Муж протянул ей руку:
   — Пойдемте с нами, вы обе. Все будет в порядке.
   Он подвел их к маленькой двери под стропилами и распахнул ее. Там оказалась кладовая, где хранилось оружие, сухие припасы и хворост, сложенные вдоль стен. В центре возвышалась крутая винтовая лестница, сверху бил солнечный свет.
   Аделина видела, как отец шарит глазами вдоль стен.
   — Ты не можешь ее оборонять, — сказал он.
   — Это всего лишь смотровая вышка, больше ничего. Если враг подойдет настолько близко, что сможет войти в башню или сжечь ее, то мы в любом случае пропадем.
   Симон взял Аделину за руку и стал подниматься на открытую площадку. Кардок дал Майде знак, чтобы шла впереди, а сам полез следом.