Перед нами – просторная площадь. По ту сторону – большое двухэтажное здание ресторана „Макдональдс“.
   Какие-то коричневые приземистые монстры громят ресторан, вышибают стекла, вышвыривают мебель. То и дело мелькают вспышки бластеров, порывы ветра доносят запах горелой пластмассы. Будто хлопок огромных ладоней – небольшой взрыв. Крышу здания раскалывает и традиционная здоровенная буква „М“ бесформенным искореженным куском падает на асфальт. На втором этаже „Макдональдса“ взметаются к небу длинные языки пламени.
   Тем временем, высокое зеленое чудище отдает приказ коричневым лопоухим уродам. Целый их отряд, покидает уничтоженный ресторан и уверенно шагает через сквер в сторону павильончика „Пицца-Хат“. Похоже пиццерию ждет та же судьба.
   Только сначала им прийдется пообщаться с нами.
   Вражеский отряд все ближе…
   Затаив дыхание, замираем. Оружие – наготове. Разрушенная стена дома идеально скрывает нас от противника. Еще немного и они будут перед нами, как на ладони…
   Падла сурово оглядывается и шепчет:
   – Только по моей команде!
   А монстры слегка задерживаются – лишь для того, чтобы пальнуть из бластеров по рекламному стенду „Marlboro“. Похоже, чудища испытывают особую неприязнь к рекламе.
   Ну же, ну… Мой палец нетерпеливо дрожит на спусковом крючке.
   Они снова движутся в сторону пиццерии. Странная походка вразвалочку. Не очень торопятся. Наверное, не сомневаются в своем превосходстве.
   Всё ближе и ближе… Уже можно получше их разглядеть.
   Вот уроды!
   Здоровенные уши торчат по бокам головы, плоские морды, короткие округлые туловища…
   Мама дорогая! Да ведь это!…
   Я потрясенно поворачиваю голову. Глаза Падлы округлились, он тоже разглядел. Немилосердно треплет бороду, но команды не отдает. Маньяк даже привстал от изумления. Жирдяй приоткрыл рот. Череп тихонько смеется. Надеюсь, это не истерика…
   В этот момент короткая очередь раскалывает воздух. И Шурка испуганно смотрит на автомат в собственных руках. Он ведь не хотел… Само получилось – непроизвольно сжался занемевший на курке палец. А спуск оказался неожиданно мягким. Плохо иметь дело с незнакомым оружием…
   Вражеский отряд останавливается. Они не бросаются врассыпную и не стреляют. Просто смотрят в нашу сторону.
   Двадцать пар внимательных карих глаз.
   Двадцать чебурашек с бластерами наперевес.
   Шурка все еще торчит над стеной с автоматом. Пытается что-то сказать, но язык у него заплетается от волнения. А чебурашки видят оружие в его руках и поднимают короткие стволы бластеров…
   – Нет! – тонкий крик разносится над площадью. Девчушка лет семи выскакивает откуда-то и умоляюще вскидывает ладони. Встает между нами и вражеским отрядом:
   – Не надо!
   Этого только не хватало. Сейчас от неё один пепел останется!
   Падла отчаянно машет рукой:
   – Беги, беги, дурочка! – на плече у него взведенная в боевое состояние базука. Наши противники стоят достаточно плотно – может и одного выстрела хватит… Но и девчонку заденет осколками.
   А она упрямо остается на месте.
   И чебурашки почему-то не стреляют.
   Высокая зеленая фигура приближается со стороны пылающего „Макдональдса“. Я уже знаю, кто это…
   Он заметно постарел. Как-то потускнел весь – от головы до самого кончика хвоста. Старый пиджачок поизносился… Но все та же гармонь у него под мышкой и та же спокойная мудрость в глазах.
   – В чем дело? – с детства знакомый, почти родной голос.
   – Да вот, опять эти нехорошие дяди с оружием, – поясняет один из чебурашек, вероятно командир.
   Крокодил Гена пристально смотрит на нас, садится на клумбу и вдруг разворачивает потертую гармонь.
   Голос у него усталый и немного печальный. И такой же хриплый, как у старой гармони:
 
– Пусть ползут неуклюже
„бэтээры“ по лужам,
И бензин – по асфальту рекой…
 
   – Нет-нет! Совсем не так! – протестующе машет рукой девочка, опускаясь на клумбу рядом.
   – А ты знаешь как? – мягко улыбается крокодил и глядит её зеленоватой лапой по голове. Она кивает. Гена снова наигрывает мелодию.
   – Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам! – чисто и звонко разносится над площадью. Чебурашки опускают бластеры, весело переглядываются. Некоторые начинают тихонько подпевать…
   Длинная пулеметная очередь обрывает песню. Крупнокалиберные пули взламывают асфальт, рвут, разбрасывают маленькие тела. Оказывается у чебурашек тоже красная кровь… Крокодил падает на землю, увлекая за собой девочку и прикрывая её неуклюжим длинным телом.
   Выкативший из переулка бронетранспортер продолжает поливать свинцом площадь. Пока взрыв не опрокидывает его набок. Я оборачиваюсь. Падла перезаряжает базуку. Несколько пуль крошат кирпич совсем рядом с его плечом.
   Еще взрыв. Бронетранспортер пылает.
   Мы перепрыгиваем через остатки стены, Череп помогает подняться крокодилу – тот ранен. Девочка – невредима. Вместе с уцелевшими чебурашками, переносим в укрытие их товарищей.
   – Спасибо, – слабо говорит крокодил, подымая голову. Взгляд его отстраненно спокойный. Даже, слишком спокойный. Несмотря на перевязку, сделанную Черепом, он успел потерять много крови. Девочка всхлипывает, прижавшись к его потрепанному пиджаку.
   – Что здесь происходит? – спрашивает Падла.
   – Пытаемся очистить город, – чуть улыбается крокодил.
   – А что нельзя было обойтись без стрельбы?
   – Мы пробовали, пробовали… – разводит лапками чебурашка-командир, – Только ничего не получилось.
   – Там! – подняв заплаканное лицо, машет рукой девчушка, – За три квартала отсюда! Они срубили рощу, чтоб сделать автопаркинг. А вон там, устроили бензоколонку на месте детской площадки!
   – Увы, – сухо замечает Жирдяй, – Бензин сейчас важнее. Ведь на детях столько не заработаешь…
   – Вот взрослые ничего и не смогли! И тогда мы позвали Гену!
   – Я должен был помочь, – вздыхает крокодил, – Совершенно не переношу детских слез.
   – Мы пришли к тем нехорошим дядям и попытались уговорить их, – кивает чебурашка, – Только они нас не послушались… Пообещали сделать из Гены чемодан. А из меня – коврик для ног.
   Пушистая мультзвезда обиженно шмыгает носом.
   – Они первые начали стрелять, – поясняет крокодил, – У нас просто не оставалось другого выхода.
   – И тогда мы с Геной решили очистить город. Мы позвали других чебурашек, – лопоухий герой печально вздыхает, – Только мы совсем не умеем воевать.
   – Ну, я бы так не сказал… – замечает Падла.
   – У вас это получается куда лучше, – улыбается крокодил, – Поможете нам?
   – Мы бы с удовольствием… – вздыхает бородач.
   – С огромным удовольствием! – весело встряет Жирдяй.
   Падла морщится и заканчивает фразу:
   – …Только у нас нет времени. Разве что, на обратном пути. А вам надо в больницу. Мы сможем перенести вас…
   – Зачем? – едва улыбается Гена, – Разве, не помните?
   Он тянется к гармошке. Пробитые пулями меха шипят и хрипят, но мелодия все же различима. Вот только петь у крокодила не хватает сил. Он виновато улыбается:
   – Помогите…
   И Маньяк вдруг подхватывает мелодию дрожащим, слегка неуверенным голосом:
 
– Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете
И бесплатно покажет кино!
 
   – С днем рожденья поздравит и наверно оставит… – старательно подпевают Падла с Жирдяем. Я просто не узнаю нашего циничного толстяка!
   – Мне в подарок пятьсот эскимо! – подтягиваем и мы с Черепом.
   – Смотрите! – вдруг кричит громила, запрокинув голову. Голубовато светящийся диск быстро снижается.
   Крокодил подмигивает нам.
   Диафрагмой раскрывается отверстие в летающей „тарелке“ и вниз выглядывает… отнюдь не добрый волшебник.
   Всего лишь, зловредная старуха Шапокляк:
   – Ну чё старый хрыч? Опять расписали тебя к едрёной фене?
   – Не ругайся! – укоряет Гена, – Здесь дети!
   Старуха бурчит недовольно, скрывается внутри. В следующий момент неведомая сила приподнимает крокодила, раненых и мертвых чебурашек над землей, плавно увлекает в отверстие на диске.
   – До свиданья! – улыбается Гена. Девочка подпрыгивает и машет рукой.
   Диафрагма сдвигается. Тарелка взмывает в небо.
   – Да уж, – вздыхает Жирдяй, – Это вам не „Лабиринт Смерти“… Ну, пойдем, что ли…
   Девчушка, которая все еще стоит рядом, лукаво щурится:
   – А я знаю куда вам надо! – слезы её уже высохли.
   – Да ну? – недоверчиво рассматривает её Падла.
   – Вы ищете одного человека.
   – Это точно, – радостно кивает Маньяк.
   – Я проведу вас к нему!
   – Почему бы и нет, – соглашается Падла, – Только одну мелочь, напоследок…
   Он вскидывает базуку и вдребезги разносит павильончик „Пицца-Хат“. Не дожидаясь особого приглашения, Жирдяй из своего пулемета крошит в щепки здоровенный рекламный стенд „Джонсон и Джонсон“. А мы вместе с Маньяком длинными очередями поливаем витрину магазина „Бош“. Немецкий магазин замечательно пылает, горючего материала там в изобилии.
   Покидаем площадь с чувством исполненного долга.
   В городе то там, то здесь продолжается перестрелка. Должно быть защитники „Макдональдсов“ неплохо вооружены. И намерены, не считаясь с жертвами, сохранить в городе пиццерии, боулинги, паркинги и прочие достижения цивилизации.
   По дороге мы восполняем боеприпасы, уничтожаем еще пару „бэтээров“ и один танк, а также превращаем в развалины „Магазин элитной сантехники – УНИТАЗ-ХОЛЛ“. Честное слово, давно у меня не было так легко на душе!
   До окраины города нас провожает сводный отряд чебурашек и коротышек под командованием Буратино. В качестве замполита у него подвизался Незнайка. По любому поводу они скандалят и коротышка обзывает Буратино „поленом“, а тот в свою очередь честит замполита „недомерком“. Незнайка говорит, что лично Шпунтик утвердил его на эту должность, а Буратино категорически заявляет, что не признает никакого начальства, кроме папы Карло. В общем, с единоначалием у них плоховато, хотя и сражаются все геройски.
   – Эх, порядок бы тут навести! – вздыхает Падла. Взгляд его мечтательно сверкает. Да, бородач вполне смог бы сойти здесь за Наполеона… По сравнению с папой Карлой, конечно.
   Вот и край города. Впереди снова показался лес. Именно туда направляется наша малолетняя проводница.
   – Далеко еще?
   – Не-а, не очень.
   Чебурашки и коротышки машут нам на прощанье лапками и руками, а Буратино отдает честь, приложив ладонь к полосатому холщовому колпаку.
   – Мы еще вернемся! – кричит Жирдяй и салютует в воздух длинной очередью. Патроны бы поберёг, балбес…
 
   Грунтовая дорога ныряет в лесную чащу. А метров через пятьсот, мы сворачиваем на едва заметную тропинку. Похоже, посетителей у Дибенко бывает не слишком много. Или они пользуются другой дорогой?
   Хотя, что гадать… Глубина – мир магии и волшебства. И чтобы морочить голову, у нашего „друга“ в запасе – сотни способов.
   Минут через пять, мы вдруг обнаруживаем, что идем не по лесу, а по огромному фруктовому саду. Яблоки, груши и апельсины с мандаринами растут здесь вперемежку. На ходу с удовольствием подкрепляемся фруктами. А чуть позже, обнаруживаем и хлебное дерево. Причем не одноименное экзотическое порождение тропиков, а самое что ни на есть натуральное дерево из мультфильма про двоечника Перестукина!
   Жирдяй немедленно карабкается наверх и швыряет вниз десяток булочек с корицей и десяток пирожков. Пробуем. Вполне даже съедобно.
   – У меня с повидлом, – выговаривает с полным ртом Маньяк.
   – А у меня с земляникой, – откусывая изрядный кусок, замечает Череп.
   – У кого с земляникой? – озабоченно вопрошает спрыгнувший на землю Жирдяй, – Дайте попробовать!
   – Ну хватит, – машет рукой Падла, уплетая уже третью булочку, – Мы сюда не жрать пришли. Далеко еще, девочка?
   Только нашей проводницы и след простыл.
   Бородач немедленно обрывает пиршество. С оружием наизготовку пробираемся вперед.
   И сад заканчивается.
   Перед нами обширный, заросший земляникой луг. За лугом – озеро с кристально чистой водой и стаей лебедей, неторопливо плывущих по ровной глади. По ту сторону озера – сосновый лес и вдали заснеженные вершины гор.
   Только все эти живописные подробности нас мало волнуют.
   Потому что, на этом берегу, посреди рощи, стоит уютная беседка. А в ней – человек.
   Тот самый.
   Он с аппетитом обедает. Ощутив наши пристальные взгляды, поднимает глаза от тарелки, ехидно улыбается и приветственно машет рукой.
   – Здравствуй Дима! – радостно вопит Падла, нажимая гашетку базуки. Не испытывая ни малейших сомнений, мы почти синхронно давим на спусковые крючки. Местное оружие ему сильно не повредит. Но может хоть мелкие неприятности доставит?!
   Легкий хлопок и здоровенный нежно-розовый мыльный пузырь вылетает из ствола базуки. Пуф-пуф-пуф! Целые гирлянды разноцветных пузырей более мелкого калибра кружатся над нашими головами. Жирдяй в сердцах швыряет на землю пулемет.
   – Очень мило, – кивает Дибенко, – Что будет следующим номером – стишок или песенка?
   Падла зловеще ухмыляется и вдруг срывает с головы ушанку.
   – О-о! – радостно аплодирует Дима, – Я люблю фокусы! Попробую угадать: сейчас достанешь оттуда кролика?
   Ни говоря ни слова, бородач швыряет шапку вверх. Она взлетает выше деревьев и вдруг зависает в воздухе прямо над беседкой Дибенко.
   – Занятно, – щурится враг хакерского рода, встает и выглядывает из беседки. В этот самый миг, прямо из ушанки в него бьет ослепительная молния. Вот оно, секретное оружие Падлы! То самое, которое он мудро берёг для этой последней и решительной схватки!
   Дима цепенеет в той позе, в какой его застала молния.
   Вероятно, супервирус Падлы взял под контроль дибенковский комп. Если все пройдет успешно, мы получим доступ ко всей информации на димыном „винте“. А значит, поймем, что же угрожает глубине.
   Бородач, с видом рыбака, зацепившего даже не щуку, а, по крайней мере, двухметровую барракуду, приближается к беседке. В глазах – одновременно и радость, и опаска. Ему и самому не верится, что всё прошло так гладко.
   Падла осторожно тянет руку к фигуре Димы. Сейчас попытается подключиться к его каналу. А я вдруг замечаю, что зрачки Дибенко, едва заметно движутся. Показалось?
   Нет! Шевельнулся палец на левой руке!
   Да ведь он притворяется!
   – Падла, назад! – ору что было мочи. Бородач отскакивает, а фигура Дибенко вдруг вспыхивает изнутри красноватым пламенем.
   – Дай я тебя обниму, братан! – хохочет враг и тянется, пытаясь поймать Падлу жгучими ладонями.
   Бородач отступает, спотыкается и, падая на спину, вскидывает руку к парящей в воздухе ушанке. Опять с оглушительным грохотом молния бьет в Дибенко. На целый метр дымится вокруг земля. А он только весело смеется:
   – Говорят, легкая ионизация полезна для здоровья!
   – А как насчет легкой заморозки? – кричит Маньяк и белое сияние охватывает кончики шуркиных пальцев. Уже через миг морозное облако срывается с его ладоней, окутывая Дибенко плотной пеленой ледяных кристаллов. Молодец Шурка! Через свой „Клозет“ таки протащил в „Лабиринт“ убойную программу!
   Белым инеем покрывается земляника на лугу. Темнеет, безжизненно никнет листва на ближайшей березе… И целых две секунды кажется, что теперь с Дибенко покончено.
   Только развеивается морозное облако, лопается ледяная скорлупа и снова перед нами его ехидная, осточертелая физиономия:
   – Здорово! Это вроде контрастного душа! Обожаю закаливание!
   – Ну, гад… – Падла торопливо хватается за очки, моргает – и прямо из круглых стеклышек с ревом вылетают огненные шары.
   Взрыв! Стена пламени на время скрывает от нас корчащуюся, опрокинутую навзничь фигуру Дибенко.
   А потом доносится его хриплый голос:
   – Да будет тьма!
   В ту же секунду, чернильно-густая пелена гасит краски и звуки. Только крохотные светляки бесшумно пролетают рядом – это продолжает работать мощное оружие Падлы.
   – Да будет свет! – яростно орет Маньяк. И тьма покорно тает, мир вновь возвращается во всей полноте.
   Правда, это далеко не тот мир, что был вначале…
   Дымится выгоревший луг, весь изрытый будто артиллерийскими воронками. Почернелые разбросанные головешки – всё что осталось от рощи и беседки. В грязно-мутной, кипящей воде озерца вверх лапами плавают обсмаленные лебеди. А в сосновом бору на дальнем берегу бушует пожар. Плотные клубы дыма все гуще застилают синее небо.
   – Славно погуляли, – замечает Жирдяй.
   Падла снимает и с жалостью рассматривает свои оплавленные очки. Бесценная его ушанка валяется рядом почти неузнаваемым, обугленным комком. Из всего снаряжения у него остались нетронутыми только чёрные трусы по колено.
   – Ничего не скажешь. Это было круто, – вдруг доносится откуда-то из-под земли противный голос. А через миг из воронки выбирается на свет божий Дима Дибенко – закопченный, в обгорелых лохмотьях вместо одежды. Но, несмотря ни на что, всё еще полный энергии и сарказма.
   Падла выбрасывает очки и с сомнением щупает резинку трусов. Неужели и там у него – оружие? Представляю, что щас будет! Зрелище не для слабонервных!
   Уже в последний момент бородач вдруг останавливается. Он раздраженно косится куда-то в сторону. Я поворачиваю голову и обнаруживаю девчушку, нашу проводницу. Для своего возвращения она выбрала самое неподходящее время!
   – Девочка, иди погуляй куда-нибудь! – бормочет Падла, – У нас тут мужской разговор!
   Но упрямый ребенок торчит на месте, потрясенно озирая дикую картину разрушений. Хакерские схватки – не для неустойчивой детской психики.
   Маньяк подходит, смущенно покашливая, и мягко берет её за руку:
   – Пойдем, милая, вон там растут замечательные пирожки…
   В следующую секунду происходит необъяснимое. Несколько молниеносных движений, легких, почти неуловимых касаний и Шурка корчится на земле, намертво прижатый тонкой ножкой в оранжевом сандалике. Изловчившись, Маньяк пытается подняться, но маленький детский кулачок в один удар вновь укладывает его на горелую траву.
   – Это была она… – потрясенно бормочет Маньяк, уже не пытаясь освободиться, – В „Pampers and Snicers“ – это была она!
   Падла, неуверенно улыбаясь, осторожно подступает к девочке. Ближе, ближе… Чересчур близко. Вроде бы совсем безобидное мелькание розового кулачка и массивный бородач валится рядом с Шуркой.
   – У-уй, – стонет Падла, потирая челюсть, – Я узнаю эту руку!
   Холод пробегает у нас по спинам. Выходит Дибенко, или кто бы он ни был – только разменная фигура? А настоящий противник лишь начинает игру! Когда и Маньяк, и Падла – практически израсходовали боеприпасы!
   – Ну что ты милая, – вкрадчиво начинает Жирдяй, – будь хорошей девочкой… Взгляд ребенка не обещает ему ничего хорошего. Отбросив вежливость, толстяк свирепо бормочет:
   – Получай, стерва!
   Жирдяй выплевывает что-то. Кажется, обыкновенную вишневую косточку… Темный шарик повисает над землёй и вдруг, ни с того ни с сего, начинается ураган. И в центре смерча, куда с ревом и свистом всасывается воздух, щепки и горелые листья – именно та штука, которую я принял за вишневую косточку…
   Падаю ничком и вцепившись пальцами в остатки травы, осознаю, насколько поспешил с выводами. Скорее уж, Жирдяй сварганил крохотную черную дыру. И, по-моему, он здорово погорячился!
   Пытаюсь ползти в сторону сада и чувствую, как ноги отрываются от земли. Кто-то протягивает мне руку. Череп! Он успел зацепиться за яблоню. Хватаю его ладонь и оказываюсь подвешенным в воздухе. Подтягиваюсь. Мертвой хваткой обнимаю толстую ветку. При этом неодолимая сила срывает с меня незашнурованные омоновские ботинки. Оглядываюсь и успеваю заметить, как ботинки скрываются в чудовищной воронке. Вслед за Жирдяем.
   Вода из озера, камни, куски земли, не говоря уже о яблоках и апельсинах – все это бешено вращается и бесследно исчезает в черной ненасытной утробе. Пространство вокруг искажается и сад встает вертикальной вздыбленной стеной, из которой то и дело вырываются, уносятся в ничто целые деревья…
   Чувствую, и наша яблоня продержится недолго. Комья земли бьют меня по лицу, с хрустом выламываются наружу корни… Жирдяй, Жирдяй, что ж ты наделал!
   Ураган нарастает, сквозь него едва разбираю крик Черепа. Треск! Конец нашему дереву! Падаем в жадно гудящую дыру. Вот и всё!
   Глубина-глубина!… Не успеваю договорить свой стишок.
   Чей-то громовой голос перекрывает рев урагана:
   – НУ ХВАТИТ, ПОЖАЛУЙ!
 
   В следующий миг я оказываюсь на земле. Рядом на зеленой (зеленой!) травке лежат и сидят, недоуменно хлопая глазами, члены нашей лихой команды. Не хватает только Доса.
   Всё остальное – сад, роща, беседка и даже озеро с проплывающими лебедями – обрело первоначальный благостный вид.
   Дима Дибенко – снова в беседке. Обедает, как ни в чем ни бывало. А перед нами, скрестив руки на груди, стоит облаченный в просторное кимоно… На всякий случай я протираю глаза.
   Круглое лицо, аккуратные усы, хитроватый монгольский прищур…
   Нет, не может быть!
   Писатель!
   Последнее слово я выкрикиваю вслух. Он смотрит в мою сторону и с усмешкой приглаживает короткий ежик черных волос:
   – Да, писатель. Хотя я, лично, предпочитаю именоваться литератором. А вот вы кто?
   – Как это кто? – недоумевающе бормочет Падла, – Мы… мы – честные хакеры!
   – А ведете себя, как заурядные хулиганы, – укоризненно замечает Писатель-Литератор, – Обижаете ребенка.
   Он нежно гладит по голове доставившую нам столько неприятностей девчушку. И это прелестное создание тычет в нашу сторону тонким пальчиком:
   – Они – плохие дяди! Они тут всё спалили, уничтожили и загадили!
   – Подумаешь, слегка намусорили, – пожимает плечами Жирдяй, – Обычные издержки виртуального поединка. А вот вам следовало лучше воспитывать ребенка. Никакого уважения к старшим!
   – И за что же вас уважать? – иронично щурится Писатель.
   – Как это, за что!!! – аж подпрыгивает Жирдяй, – Да вы знаете, кто мы?! Мы… Мы – душа глубины!
   – Да? А она сама так не считает… – и Литератор кивает на… девчушку!
   Немая сцена длится не меньше минуты. Окончательно утратив логику, мы сверлим офонаревшими взглядами юное созданье.
   Наконец, Падла выдавливает:
   – Это как понимать?
   – Да вот так и понимать, что уважать вас особенно не за что… – Писатель садится на травку, скрестив ноги, – Думаете она не видит, во что вы превратили благородные идеалы хакерства?
   – Ну, знаете ли… – бормочет Падла.
   Литератор вздыхает и, полузакрыв глаза, нараспев декламирует:
 
– Долго грустил и сидел я, понурясь, под сакурой милой,
Долго я спрашивал с гор проносившийся ветер:
„Разница в чем меж людьми и жильцами свинарников тесных?“
Выпив три литра саке, понял: разницы нет никакой.
 
   – Весьма поучительно, – кивает Падла.
   – И главное, самокритично, – негромко хихикает Маньяк.
   – Тамагочи Накусика, выдающийся поэт седьмого века, – холодно объясняет Писатель, – И глядя на вас, понимаешь, что с седьмого века мало что изменилось.
   Он сурово хмурится:
   – Ради чего вы живете? Ради того чтобы жрать, пить и хвастаться друг перед другом? – Литератор чуть презрительно улыбается, – И главное, было бы чем хвастаться… Тем, что умыкнули тыщёнку-другую поганых зеленых баксов…
   – А вы знаете, как они достаются, эти проклятые баксы? – с театральным надрывом в голосе начинает Жирдяй, – Сколько тяжелого труда, сколько пота…
   – Сколько выпитого пива! – с ухмылкой добавляет Писатель, щелкает пальцами и из ничего возникает доверху полная кружка. Он делает большой глоток. Жирдяй следит за ним жадным взглядом, облизывает губы и наконец не выдерживает:
   – А гостям предложить, слабо?
   – Прости, Жирдяйчик, – спохватывается Литератор, – Я не хотел тебя обидеть. Ты единственный из этой банды, кто не утратил до конца нравственных ориентиров!
   Мы обалдело переглядываемся: нам не послышалось? Это он про Жирдяя, насчет „ориентиров“? Должно быть, наш Писатель перегрелся на виртуальном солнце!
   Толстяк смотрит куда-то в сторону и смущенно покашливает.
   Писатель опять щелкает пальцами. Из ничего возникает стол, заставленный хрустальными кружками с пивом. А через миг Жирдяя подбрасывает в воздух и выросшее из пустоты удобное кресло подхватывает и доставляет его прямо к столу. В следующем кресле аналогичным манером размещается Писатель.
   Мы встаем с травы и, чуть потоптавшись в нерешительности за спиной Жирдяя, хватаем кружки с пивом. К счастью, их куда больше, чем присутствующих персон.
   – Я вас не приглашал, – сухо замечает Литератор.
   – А нам по барабану, – замечает Маньяк, – Мы давным-давно утратили ориентиры и морально разложились.
   Шурка с удовольствием делает большой глоток. Остальным тоже особого приглашения не надо.
   – Может все таки объясните, – говорит Падла, сдувая пену, – Какая связь между ней и всей этой историей?
   Девчушка показывает нам язык и прячется за широкой спиной Писателя, сотворившего для неё бутылку лимонада.
   – Как это какое? – улыбается Литератор, – Самое непосредственное! Когда я придумывал глубину, я с самого начала догадывался, что такая сложная система будет обладать разумом. Правда, пока она – ребенок… Семь лет – не возраст. Даже для обычного человека.