Кульмова Иоанна. Но-о, Леокадия !

   - Мы сейчас взлетим под облака и я напишу мое первое Настоящее Стихотворение и стану Настоящим Поэтом.
   - Ничего не выйдет, - сказала Леокадия. - На небе ни единого облачка.
   - Тогда выпей со мной и мы перейдем на ВЫ.
   Они выпили вина, чтобы перейти на ВЫ, а потом за то, чтобы перейти на ТЫ, а потом опять на ВЫ, и опять на ТЫ, а после этого Леокадия взлетела под потолок и запела Настоящую Песенку:
   Неужто вам коней не жаль?
   Мы были так дружны.
   Возили вас в любую даль,
   А нынче не нужны.
   Не встретишь нигде боевых рысаков,
   Отправлены дрожки в сарай,
   Не слышно веселого стука подков,
   Лишь громко грохочет трамвай!
   Но старая песня как прежде жива.
   А в ней есть такие слова:
   Берегите лошадок!
   Старых кляч, скакунов!
   Пусть всегда раздается
   Звонкий цокот подков!
   Потом Леокадия спустилась вниз, к столику, за которым сидел Поэт, и вздохнула:
   - Дурацкая песенка!
   Но все посетители бара на Можжевеловой хлопали в ладоши и пели:
   Берегите лошадок!
   Старых кляч, скакунов!
   Пусть всегда раздается
   Звонкий цокот подков!
   - Ты очень красиво летала! - похвалил Поэт.
   - Меня вечно хвалят не за то! - разрыдалась Леокадия. - Когда я пою - за полеты, а когда летаю - за то, что я ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА.
   ЛЕОКАДИЯ И БЛАГОДАРНОСТЬ
   А потом песенка Леокадии вырвалась из маленького прокуренного бара и ее стала распевать вся Столица, от Горелого Лесочка до Старомельничной площади, а громче всего ее пели в центре города, у фонтана перед Ратушей.
   - Это, конечно, написал Поэт! - восклицали Отцы Города.
   А Поэт все еще сидел с Леокадией в маленьком прокуренном баре на Можжевеловой.
   - Есть тут Настоящий Поэт? - спросил самый Главный Отец Города, появившись в дверях бара.
   - Есть! Это я! - отозвался Поэт.
   - Это вы написали Настоящую Песенку?
   - Разумеется, - отвечал Поэт. - У меня ведь теперь свой собственный Пегас.
   - А теперь вы пойдете со мной в Настоящую Тюрьму, но только уже без Пегаса, потому что такие песенки сочинять нельзя.
   И Поэта повели в тюрьму. Впереди шел Поэт в оковах, за ним - двое Стражников, за ними - самый Главный Отец Города, а позади всех, опустив голову, ступала Леокадия.
   - Это я виновата, - повторяла она. - Ведь я его Пегас.
   - Я охотно и вас посадил бы, - отвечал Главный Отец Города, - но только в тюрьме для Пегаса нет места, все занято Поэтами.
   А когда они шли по Можжевеловой улице, их увидела Вдова и сразу же помчалась на Шестиконный сквер сообщить Алоизу радостную новость Леокадию ведут в тюрьму.
   - О, Боже! Вот что значит САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ! - простонал Алоиз.
   И быстро помчался на Мостовую улицу, где была тюрьма, а на улице у тюремных ворот увидел Леокадию.
   - Тебя не забрали! - обрадовался Алоиз. - Вот что значит везенье!
   - Сплошное невезенье! - возразила Леокадия. - Вместо меня забрали Поэта, хотя виновата во всем я. Это я сочинила Настоящую Песенку и я должна сесть в Настоящую Тюрьму.
   - Ну это успеется, ты еще что-нибудь сочинишь. А Поэт больше ни одной песенки не сочинит и пусть пользуется случаем.
   - Я знаю, в какой он камере - вон в той, видишь?
   На самом верху тюремной башни горел крохотный огонек.
   - Я буду бросать ему туда еду, чтобы он не умер с голода.
   - Тогда МЫ умрем с голода, Леокадия!
   - Ну, значит, мне надо его выкрасть оттуда! Это самое простое!
   - Но ведь на окошке решетка. Как ты его протащишь через решетку?
   - Если подождать подольше, он в конце концов похудеет, рассуждала Леокадия. - Но вдруг он до тех пор не выдержит и умрет с голода? Давай полетим вместе, и ты перепилишь решетку.
   Они остановились на мосту и дождались темноты - им не больно-то хотелось, чтобы кто-нибудь их заметил. Но тут, как на грех, разразилась гроза.
   - Не бойся, Алоиз! - воскликнула Леокадия, замирая от страха. Это совсем близко, вот здесь.
   Подлетев к окошку камеры, в которой сидел Поэт, она забила крыльями и парила в воздухе до тех пор, пока Алоиз не вытащил из кармана пилку для ногтей и не принялся перепиливать решетку. Поэт сорвался с койки, поднялся на подоконник и, приплюснув нос к стеклу, начал сочинять стих о Пегасе-освободителе.
   - Ну, до этого пока далеко, - заметил Алоиз. - Решетка небось толще моих ногтей.
   И тогда Леокадия взлетела еще чуть повыше и вцепилась в решетку зубами, да так, что раздался громкий хруст.
   - Ты сломала зуб, - испугался Алоиз.
   - Да нет! - Решетку! - ответила Леокадия. - Ты ведь знаешь, какие у меня зубы. Лошадиные.
   Она перенесла Алоиза на мост, а потом перенесла Поэта. В это время дождь лил как из ведра. Все трое тряслись от холода.
   - Ты похожа на мокрую курицу, - сказал Поэт Леокадии.
   - Я Пегас, а не мокрая курица, - рассердилась Леокадия. - И вообще, мог бы сказать мне спасибо.
   - Пегас? - удивился Поэт. - Пегас с лошадиными зубами? Благодарю покорно, почтенная кобыла. Я в тебе ошибся.
   ЛЕОКАДИЯ И ЭНТУЗИАЗМ
   - Найдем себе другого Поэта, - утешил Леокадию Алоиз. - Их в этой тюряге хватает.
   - Никуда я ни за кем больше не полечу, - вздохнула Леокадия. - И, пожалуйста, ни слова больше о Пегасах!
   Но на другой день Леокадия высохла, а через два дня полностью пришла в себя и перестала злиться, а еще через день распрощалась с детьми со Старой площади, уехавшими на каникулы, и сказала то ли самой себе, то ли - Алоизу:
   - Вообще-то я Пегас для самой себя. Сама для себя сочиняю песенки, сама себе создаю хорошее настроение.
   - Ах рвань хомутная! - испугался Алоиз. - Неужто ты будешь шляться в бар на Можжевеловой? Я лично предпочитаю пиво.
   - А я мороженое, - ответила Леокадия.
   И они пошли вместе в золотисто-коричневое кафе и нашли себе место в садике, заставленном разноцветными столиками.
   - Добрый день, - улыбнулась Леокадия Официантке, - и в ответ, пожалуйста, тоже скажите "добрый день" и ничего больше, а то еще испортите мне настроение, и я не сочиню больше ни одной песенки. Я Поэтесса, но не Настоящая. Настоящие Поэты сидят в Настоящей Тюрьме за Настоящие Стихи. Нам две порции шоколадного мороженого со взбитыми сливками!
   - С чего ты начнешь, Леокадия? - спросил Алоиз.
   - Конечно с себя. Поэты всегда начинают с себя.
   А на площади перед Ратушей в струе фонтана плескались скворцы. Потом они взлетели на деревья в Миндальной аллее и начали громко посвистывать. В золотисто-коричневом кафе пыхтела огромная кофеварка. Над пустыми вазочками из-под мороженого жужжали осы и мухи. И только у Леокадии не получалась песенка.
   - Это очень странно, Алоиз, - жаловалась она. - Пока я не была поэтесса, я сочиняла свои собственные песенки, а теперь мне лезут в голову только чужие.
   - Ну так сочини чужую, - посоветовал Алоиз.
   - Это потом. Сначала надо сочинить свою.
   - Тут дело нехитрое! - воскликнул Алоиз. - Ты никогда не поёшь после мороженого, ты поёшь после клевера, морковки или булочек с салатом.
   И они пошли за булочками. Но все булочки были проданы, их раскупили дети, уезжавшие на каникулы, и Алоиз с Леокадией шли все дальше и дальше. Но вот они очутились у киоска на краю Горелого лесочка и купили там по две булочки, по два пучка салата и решили съесть все это тут же, не сходя с места.
   - Что это? - воскликнула вдруг Леокадия и повела ушами.
   Из глубины Горелого лесочка до них донеслась тихая, но веселая музыка, словно кто-то вдали крутил ручку старой шарманки.
   - Пошли туда! - вскричала Леокадия.
   Но тут же добавила:
   - Конечно, после того, как я сочиню песенку!
   И со злости съела две булочки сразу.
   - Сочинила? - спросил Алоиз.
   - У тебя нет морковки? - поинтересовалась Леокадия.
   Алоиз быстро отыскал в кармане морковку, а Леокадия быстро ее съела.
   - Сочинила? - снова спросил Алоиз.
   - Может, эта морковь была некачественная? - засомневалась Леокадия.
   А потом снова повела ушами и воскликнула:
   - Карусель!
   - Не хватает рифмы? - спросил Алоиз. - Рифму мы придумаем. Стелька, каруселька...
   - Карусель! - повторила Леокадия.
   И помчалась вглубь Горелого лесочка. Алоиз побежал за ней следом. И в самом деле, в глубине они увидели две карусели, чертово колесо и множество людей, которые смеялись и громко разговаривали. Но веселая музыка все равно заглушала их голоса.
   - Два билета! - крикнул Алоиз кассирше.
   И не успел он заплатить, как Леокадия взлетела вверх и заняла место в голубой лодке. Ее широко распростертые крылья напоминали два серебряных паруса.
   - Но-о! Но-о, карусель! - кричала Леокадия. - НО-О, КАРУСЕЛЬ!
   А потом они вместе катались на чертовом колесе и уж тут Леокадия была начеку, опасаясь, как бы не оказаться вверх ногами. Но, в конце концов, и у нее закружилась голова.
   - Скажи, Алоиз, это на небе звезды зажглись или у меня искры из глаз сыплются? Если так, то мне уж незачем взлетать к звездам.
   И они рванули в город, то едва касаясь булыжной мостовой, то так сильно ударяясь об нее копытами, что вспыхивали цветные огни. И хотя ни шоколадного мороженого со взбитыми сливками, ни булочек, ни даже самой захудалой морковки не было и в помине, Леокадия вдруг ни с того, ни с сего, а может потому что пошел дождь, запела песенку о себе:
   Ты прекрасна под дождем, Леокадия,
   В твоих смуглых ушах блестят сережки,
   Ты сверкаешь в ночи, словно радуга,
   И звенят твои железные застежки.
   А когда по мостовой шагаешь.
   Искорки ночные - зажигаешь!
   - Тебе нравится, Алоиз?
   - Ну, уж нет. Во-первых, у тебя давно никакой сбруи нет, нет железных застежек. А во-вторых, я бы постеснялся так хвастаться.
   - Потому что у тебя нет таких смуглых ушей, - пренебрежительно фыркнула Леокадия. - И нет поющих подков. И ты не можешь говорить о себе, потому что ты не Поэт.
   - И слава Богу! - пробормотал Алоиз. Но на самом деле он от души радовался тому что Леокадия снова может петь.
   ЛЕОКАДИЯ И ПРИНУЖДЕНИЕ
   - Я не поэтесса, - повторяла Леокадия.
   Она повторяла это каждое утро перед первым завтраком и только так могла заставить себя сочинять Настоящие Песни, потому что больше не хотела перегрызать решетки: ей жаль было своих зубов. Алоиз записывал песенки на красивой голубой бумаге, которую они брали в долг в маленькой лавочке на Старом рынке, а потом бежали вдвоем в редакцию "Стихотворной газеты" и продавали новую песенку Главному Редактору.
   - Новая песенка на красивой голубой бумаге? - радовался Главный Редактор. - Поздравляю вас, господин Алоиз. Я ведь знаю, что это вы ее написали.
   - У Леокадии нет очков, - объяснял Алоиз. - Но песенки сочиняет она.
   - Реклама, реклама, дорогой Алоиз, - говорил Главный Редактор. - Я в это не верю. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы обыкновенный крылатый конь что-то сочинял.
   Но каждый раз помещал новую песенку в специальной рубрике под названием "ИЗ ТАЙНИКА ЛЕОКАДИИ".
   - Это не мой тайник, где спрятана РАДОСТЬ, - говорила Леокадия. Это тайник, в котором хранится ПРИНУЖДЕНИЕ: ведь я сочиняю из-под палки.
   Но в один июльский день тайник Леокадии оказался хранилищем не только палки, а куда больших НЕПРИЯТНОСТЕЙ. Потому что о новой песенке Леокадии какой-то критик написал: "Не слишком ли много травы?"
   В моем укромном тайнике
   Всегда растет ромашка,
   Там целый день цветет сирень,
   И мята там и кашка...
   Туда от всех я ухожу
   И все гляжу, гляжу, гляжу...
   - Он должен был просто написать, что не любит траву, - сказала Леокадия. - Ведь мне же нет дела до его бифштексов.
   Шло лето. На Шестиконном сквере становилось все жарче, Алоиз и Леокадия целыми днями загорали. Алоиз совсем почернел, а Леокадия наоборот выгорела, но все равно казалась всем очень красивой, ведь стихи ее теперь печатали в "Стихотворной газете". Дети, жившие по соседству, разъехались куда-то, но Леокадию теперь навещали дети с других улиц и даже из других городов. Они приезжали, чтобы поглядеть на Леокадию.
   - Я знаю, тебе очень хочется на мне прокатиться, - говорила она Алоизу. - Но я не для того печатаю мои песенки, чтобы на мне ездили верхом и держались за мои перья. Это просто НЕПРИЛИЧНО.
   Она теперь частенько задумывалась над тем, что прилично, а что неприлично.
   - Я должна научиться этому самому заграничному - как его? ОРЕВУАРУ, - сказала она, - чтобы знать как обстоит дело с этими приличиями.
   - Я буду тебя учить тому, чему учил меня один старый извозчик, предложил Алоиз. - Только думай над тем, что я говорю.
   Леокадия принялась жевать из торбы овес, купленный за проданные песенки, а тем временем Алоиз прочел ей небольшую лекцию.
   - Во-первых, никогда не говори: "Ах рвань хомутная!" или "Клянусь оглоблей, я падаю!"
   - Клянусь оглоблей, я падаю! - воскликнула в испуге Леокадия.
   - Во-вторых, не езди окольными путями.
   - Как жаль, - снова прервала его Леокадия. - Я так люблю летать вокруг да около.
   - И в-третьих - уважай лошадь.
   - Ну, тогда пошли в кафе, - потребовала Леокадия. - Лошадь хочет пить.
   И они отправились в золотисто-коричневое кафе.
   Но тут, перед самым кафе, Леокадия вдруг увидела нечто такое, отчего сразу забыла про мороженое со взбитыми сливками.
   - Сережки! - закричала она. - Вербные сережки... Снег как талое мороженое...
   - Что ты несешь, Леокадия? И снег тает, и сережки бывают в МАРТЕ, а теперь ИЮЛЬ. И как могло растаять мороженое, раз оно еще не заказано?
   Но они так и не заказали мороженое, потому что вдали, на другой стороне Миндальной аллеи, на углу улицы Пегаса, увидели корзины с синими васильками и белыми ромашками, а из-за этих сине-белых корзин выглянуло румяное лицо Цветочницы.
   - Видишь? - обратилась к ней Леокадия. - ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. Скажи только, какое ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ за тем, которое уже ПОСЛЕДОВАЛО? Буду ли я и дальше писать стихи?
   Но в ответ Цветочница запела:
   А вот василечки, а вот васильки.
   Собраны в поле у синей реки,
   В поле - на воле, за темным лесом.
   А ну, налетай, поэтесса!
   - А я вовсе никакая не Поэтесса, - возразила Леокадия. - Сама знаешь, что мне пришлось торговать стихами из-за крыльев. Придумай мне какое-нибудь ПРОДОЛЖЕНИЕ. Что меня еще ждет?
   - ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ, - ответила Цветочница. - Ты придумаешь его сама. А если бы у тебя не получилось...
   - Тогда что? - воскликнула Леокадия.
   Ромашки, ромашки,
   Полевые, луговые
   Покупайте,
   Налетайте!..
   И поскольку Цветочница ничего больше не сказала, Алоиз купил двадцать пять букетов ромашек и три букета васильков.
   - Васильки очень жесткие, - пробормотала Леокадия. - А ромашки горькие.
   - Разве красивое и вкусное это не одно и то же, Леокадия? спросил Алоиз.
   - Не знаю, - растерялась Леокадия. - С тех пор, как я стала сочинять песни все изменилось.
   Раньше дождик был дождем, а теперь хоть тресни,
   Должен стать дождливым словом в песне.
   Раньше дождик просто падал или шел,
   А теперь ему должно быть в строчке хорошо.
   Даже грусть, когда она приходит к нам с дождями,
   Стать должна дождливо-грустными стихами.
   А туман, что стелется над полем
   Станет только песенкой - не боле.
   - А знаешь, что я придумал, Леокадия? - сказал Алоиз. - Ты вовсе не обязана сочинять.
   Леокадия остановилась посреди Миндальной аллеи как вкопанная.
   - Как это я сама об этом не догадалась?
   ЛЕОКАДИЯ И ВЫСОКАЯ ЧЕСТЬ
   - Леокадия? - спросил Незнакомый Господин.
   Он сидел на скамейке на Шестиконном сквере, словно бы поджидая Леокадию.
   - И Алоиз, - отозвалась Леокадия. - Мы теперь с ним опять равны, потому что я не пишу больше стихов.
   - Этого не может быть! - воскликнул Господин. - Вы просто обязаны. Особенно теперь, когда вам выпала такая честь.
   - А откуда она выпала? - спросила Леокадия. - Она меня не раздавит? У меня ведь такие нежные перья.
   - Вот-вот. Как раз о том и речь. Наш Президент восхищен вашим изящным пером. Вечером в воскресенье он дает в вашу честь БАНКЕТ.
   - БАНКНОТ? - переспросила Леокадия. - Это ведь деньги, правда? Ну что же, я очень рада, что он мне их дает. Я ведь больше не сочиняю!
   - И все же вы ДОЛЖНЫ пойти в воскресенье на прием, а то Президент обидится. И будут неприятности.
   - Я не люблю никому доставлять неприятностей. А тем более Президенту. Я видела его снимок. Он сфотографировался вместе с жеребятами. Непременно приду.
   В воскресное утро шел дождь и Леокадия могла вволю побултыхаться и поплескаться в ручьях и лужах. Но Алоиз вымок с головы до ног и, съежившись, сидел на скамейке рядом с нахохлившимися воробьями.
   - Люблю дождь, - рассуждала Леокадия. - Когда я ничего НЕ ОБЯЗАНА сочинять, я его люблю.
   - Потому что у тебя нет воротника, - пробурчал Алоиз.
   - Отпусти себе гриву, Алоиз. Или поверни голову задом наперед и заслони воротник бородой.
   - А мне так и так придется ее сбрить. Не пойду же я на прием к Президенту небритый.
   - Не трогай бороду! - испугалась Леокадия. - У Президента мы будем один вечер, а борода отрастает три месяца.
   - Твоя правда, Леокадия! - обрадовался Алоиз. - Уж лучше я никуда не пойду.
   В этот вечер в честь Президента на улицах горел двойной свет каждый фонарь отражался в своей луже.
   Перед особняком Президента, возле Тенистого парка, паслось целое стадо черных лимузинов и Леокадия немного пожалела, что в свое время не вышла на беговую дорожку, как ей предлагал водитель. Тогда бы Алоиз доставил ее сюда на такси. Но она подумала, что едва ли Президент пригласил бы на прием скаковую лошадь.
   - Добрый вечер! - раскланялся дежурный у входа. - Имею ли я честь видеть...
   - Да, да, имеете, - не дала ему докончить Леокадия. - Это я.
   И через открытую балконную дверь впорхнула прямо в ярко освещенный зал на втором этаже.
   Гости зааплодировали, расступились, и тогда посреди образовавшегося прохода прошествовал Президент и пожал Леокадии правое переднее копыто.
   - Я очень тронут, - произнес Президент.
   - Снова все захлопали, а Служащий принес на подносе две рюмки вина, орден и конверт.
   - Это награда за песенки, - сказал Президент.
   Он накинул Леокадии на шею ленточку с орденом, который напоминал цветочек клевера, только был не розовый, а золотой и клевером от него не пахло.
   - Совсем как хомут, - одобрила Леокадия. - А что в конверте?
   - Кругленькая сумма. Миллион.
   - КРУГЛЕНЬКАЯ? - удивилась Леокадия. - А конверт квадратный.
   - За здоровье Леокадии, нашей очаровательной Поэтессы! воскликнул Президент и поднял бокал с вином.
   - Спасибо, - отозвалась Леокадия. - Пока я не выпью, я здорова. Я не Поэтесса. Но если бы я выпила, то наверное могла бы написать Настоящее Стихотворение и села бы в тюрьму. Но я больше люблю морковь и сейчас произнесу речь.
   В зале пронесся легкий шум, а вскоре появился молодой человек с мешком моркови и поставил его перед Леокадией, которая быстро управилась с первым пучком и грациозно вскочила на длинный стол. Стол этот напоминал беговую дорожку, на которой рюмки поблескивали как маленькие преграды или наоборот - преграды поблескивали как маленькие рюмки.
   - Дамы и господа! - воскликнула Леокадия.
   Но в эту минуту к ней подошел Самый Главный помощник Президента.
   - Простите, - шепнул он, - может, вы скажете мне на ушко, о чем пойдет речь?
   - Ну уж нет! Боюсь, что тогда я откушу вам ухо! - воскликнула Леокадия. - А впрочем, вы и так сейчас все узнаете!
   - Лучше бы вы для нас станцевали, дорогая Леокадия, - проворковал Президент, - или исполнили новую песенку.
   - Не будет никаких новых песенок, господин Президент, - заявила Леокадия. - Я не Поэтесса, не Археоптерикс, не Произведение искусства, не Летающий Неконь. Я обычная легковая кобыла с крыльями. Говорят, что я даже не тяну на Пегаса. Но пролетку я бы вытянула. Господин Президент, я, конечно, благодарю за награду. Но не можете ли вы приказать, чтобы всем крылатым и некрылатым коням Столицы вернули пролетки?
   - Я ведь говорил, не подпускайте кобылу к спиртному, - сказал Самый Главный помощник Президента.
   Президент подошел к Леокадии и нежно положил руку на ее переднее правое копыто.
   - Послушай, подружка... - шепнул он.
   Леокадия фыркнула.
   - Какая я вам подружка? Скажете тоже! Моим другом может быть только извозчик, а разве вы способны хоть ЧЕМ-ТО управлять?
   Президент побагровел, а Самый Главный помощник Президента спросил:
   - О каком управлении речь?
   - О способности хоть ЧЕМ-ТО управлять. У вас наверняка ничего бы не получилось. Без кнута ни тпру, ни ну.
   - Вон! Пошла вон, нахалка! - воскликнул Президент. - Вон из нашего города! И из нашей страны!
   Все гости затопали и закричали:
   - Вон! Вон из нашей страны, мерзкая кобыла! Пошла отсюда, старая кляча!
   - Мне очень неприятно, - начала Леокадия, - но я не знала, что Президенту так хочется стать извозчиком.
   И открыла дверь на балкон.
   - Оревуар! - иронически сказал Самый Главный помощник Президента.
   И тут Леокадию осенило - так значит по-заграничному этот "Оревуар" просто "Скатертью дорога!", а вернее - "До свидания!"
   - И все-таки вы не знаете правил ведения! - крикнула Леокадия и добавила:
   - Не уважаете лошадь!
   ЛЕОКАДИЯ И РАЗЛУКА
   - Я ничуть не огорчаюсь, Алоиз! - рассуждала Леокадия. - Далекие края - новые приключения. Может, там найдется место и для крылатой лошади.
   И все же она никак не могла уснуть. И Алоиз не мог уснуть, и они долго смотрели вдвоем на промытые дождем звезды над Шестиконным сквером. Ведь это были пока что ЗДЕШНИЕ звезды.
   - Ах рвань хомутная! - все вздыхал Алоиз. - Круглый миллион! Хотел бы я знать, какой поэт получит его вместо тебя.
   - Подумаешь, миллион! - взмахнула хвостом Леокадия. - А у цветочка даже запаха нет...
   И сбросила с шеи орден - золотой цветочек клевера.
   Наверно они бы проспали все утро, но в девять их разбудил Парикмахер с "Вчерашней газетой" в руке. В газете крупными буквами было написано: "ЛЕОКАДИЯ ДОЛЖНА ПОКИНУТЬ НАШУ СТРАНУ".
   - О тебе пишут, что ты самая обыкновенная кляча - возила ездоков. Впервые вижу, чтобы во "Вчерашней газете" напечатали правду. А про твой отъезд - это тоже правда?
   - Вчера я познакомилась с Президентом и он сразу отправил меня за границу.
   - В Париж? В Рим? Нью-Йорк? - спросил Парикмахер.
   - А ты не знаешь, где самый лучший клевер? Вот бы найти город, где полным-полно клевера!.. Повидать Белый Свет...
   - На что тебе дался Белый Свет? - удивился Алоиз. - Стоит тебе забраться в клевер, как ты Света Белого не видишь! Ведь того и гляди выскочит хозяин.
   - Вот и неправда! - возмутилась Леокадия. - Все я вижу - и пчел, и тучи, и уж конечно хозяина... Бывают же такие вредные люди...
   - Не знаю, кто хозяин Парижа, - вмешался Парикмахер. - Но мазь для роста волос у них там классная.
   - И для бороды тоже? - спросил Алоиз.
   - Ладно, ладно, Алоиз, - согласилась Леокадия, - раз уж тебе так хочется, пусть будет Париж.
   - Я буду посылать вам посылки, - обещал Парикмахер. - Боже, как я любил прокатиться в тринадцатой пролетке! С ветерком!..
   Потом на Шестиконный сквер пришли в другие соседи со Старой площади. Пекарь, Аптекарша, Почтальон, Портной и Продавец.
   - Вот вам письмо в Париж, к моему приятелю в Торговые ряды, сунул конверт Продавец. - Я прошу его отпускать вам все в кредит.
   - Ах рвань хомутная! - огорчилась Леокадия. - Значит, и там мы вечно будем без денег?
   И все же днем они двинулась в путь, потому что к вечеру Леокадии уже хотелось быть в Париже. Она забыла, что Алоиз за последнее время здорово потолстел и что его дорожная сумка набита продуктами - дарами соседей.
   Для начала Леокадия поднялась на высоту красных крыш и сделала два прощальных круга над Шестиконным сквером - там, внизу стояли соседи со Старой площади и махали платками.
   - Слишком много платков, - рассердилась Леокадия. - Машут и машут... Меня даже просквозило.
   И, зашмыгав носом, резко повернула на Запад.
   - Что это, дождь? - спросила она, немного погодя.
   - Нет, - отвечал Алоиз, - меня тоже просквозило.
   Постепенно Леокадия поднималась все выше и выше и теперь они могли окинуть взглядом весь город.
   - Пожалуй, наш город побольше Парижа, - заметила Леокадия.
   - Издалека любой город большой, - возразил Алоиз, - а поживешь в нем подольше и покажется маленьким, не больше Шестиконного сквера.
   ЛЕОКАДИЯ И БЕЛЫЙ СВЕТ
   - Париж! - воскликнула Леокадия. - Сколько клевера! Вот он, БЕЛЫЙ СВЕТ!
   И они приземлились на огромном лугу.
   - Это не Париж, я не вижу Эйфелевой башни, - огляделся по сторонам Алоиз. - Но все равно, для ночлега годится.
   Поначалу им показалось, что они на лугу одни, Леокадия щипала клевер, Алоиз развел костер.
   - Скажи ему, пусть он этого не делает, - послышался из темноты чей-то голос.
   Судя по тону, это была Корова и Алоиз понял только грустное "му-му".
   - Она говорит, чтобы ты не разводил костер, Алоиз, - перевела Леокадия на человеческий язык.
   И спросила Корову:
   - А ты кто?
   - Это я должна была бы тебя спросить, - отвечала Корова. Свалилась с неба на МОЙ луг и еще велишь мне представиться.
   - Я - Леокадия, Крылатый конь. А ты кто - француженка?
   - Я - Отилия. Остальное для коровы неважно.
   - Это неважно только когда ты дома. Но когда тебя выгнали...
   - Какая ерунда, - возмутилась Корова. - Выгнать кого-то можно только с чужого пастбища.
   - Но я этого не сделаю, - добавила она любезно. - Я сыта. Мне этот клевер в глотку не лезет, так что ешь, сколько хочешь. Только не разводи костра, а то прибежит хозяин.
   - А, может, ты дашь Алоизу немного молока? - спросила Леокадия.
   Отилия минуту молча жевала.
   - Хотела бы я знать, отдала бы ты кому-нибудь свои крылья, даже если бы ему вдруг очень захотелось полетать? - сказала она наконец.
   Алоиз съел несколько бутербродов - ими щедро снабдила его жена Парикмахера, а Леокадия ушла вперед и принялась жевать маргаритки.