Страница:
нагроможденными в беспорядке рабочими столами. Столов этих было явно больше,
чем полагалось в таком помещении. Майк удивился, прикинув количество людей,
занятых работой над этим маленьким проектом по переустройству мира. Их было
около трех тысяч. По сравнению с Шоу это была очень маленькая армия, но она
располагала мощным оружием, древним и современным, и занимала выгодные
позиции. Таким образом, Революция представляла собой грозную силу. И
все-таки он не думал, что этой силы будет достаточно.
Он вышел в холл и поднялся на лифте на тот этаж, где находился кабинет
Нимми. Найдя нужную дверь, Майк выждал минуту, потом нажал кнопку звонка. На
него уставился глаз камеры. Секундой позже дверь отворилась.
Майк вошел, и дверь с мягким щелчком закрылась за ним, Он оказался в
маленькой приемной с зеркальными стенами. Пол был застлан ковром золотистого
цвета. Одно зеркало уходило в потолок, открывая проход в следующее
помещение. Майк шагнул в этот проход, слегка задохнувшись от удивления.
Комната была убрана в средневековом стиле. Этот стиль умер задолго до
рождения Майка. Последние сто лет традиционный модерн (Майк считал, что в
этом словосочетании содержится странное противоречие) был единственным
стилем одежды, отделки помещений, любых мелочей - всеобщим стилем. Здесь же
все восхитительно контрастировало с духом времени. Потолок был сводчатый,
выполненный из чего-то очень похожего на настоящие деревянные балки. За
ними, в густой тени, просматривались бомбозащитные конструкции из стали и
бетона, но все вокруг было словно взято из древнего замка и перенесено сюда,
в недра гор. Пол был мраморный. Белые и красные узоры сплетались на нем, тут
и там поблескивали золотые пятна, и все вместе смотрелось чудесно. Стены
были декорированы ореховыми панелями, и их темный монолит нарушал лишь зев
огромного камина, где потрескивали поленья, пылали угли, вился дымок.
Напротив камина стоял стол, за столом сидел темноволосый человек. Это был
Роджер Нимрон. Казалось, его глаза видят не только то, что находится в
пределах трех измерений. Они прожигали Майка насквозь, измеряли его
качества. Наконец в них появилась улыбка.
- Добро пожаловать в святая святых, Майк. - Нимрон встал и вышел из-за
стола.
В первый момент Майк не решился протянуть ему руку. Но потом вспомнил,
что находится не в спортзале и что перед ним не Пьер.
- Мистер Президент...
- Зовите меня Роджер, а я буду звать вас Майк, ладно? В этом кабинете
формальности отменены много лет назад.
- Спасибо... Роджер.
- Знаете, вы ужасно церемонны. Мы должны отучить вас от этого. Какой
смысл крахмалить спортивный костюм? В сущности, никто из нас здесь не
представляет собой существенно более высокой ценности, чем кто-либо другой.
Допустим, некоторые люди более ценны или более важны, чем остальные, но в
общем все мы здесь равны. Кроме того, вы - очень ценная личность. Вы равны
всем здесь и более важны, чем многие.
- Да, но не так-то легко помнить все это, разговаривая с Президентом.
- Вот видите! Вы не так уж поражены этим, как считаете сами. Иначе вы
не стали бы мне возражать.
Майк оглядел комнату, его взгляд задержался на причудливых золотых
канделябрах. Он осматривал массивную отделку из натурального дерева. Эти
детали и их великолепие прямо-таки бросались в глаза.
- Да, - сказал Нимрон, проследив мысль Майка, - это все выводит вас из
равновесия. Очаровательная комната, не правда ли? Здесь еще три такие и так
же щедро украшенные. Человек, который заказал все это, а он уже давно умер,
наверняка обладал большим самомнением. Потратить громадные деньги на всю эту
роскошь, которой он будет пользоваться, когда весь остальной мир превратится
в пепел. В свете того времени это выглядит почти анахронизмом.
- А это настоящее дерево?
- И настоящее золото. Обратите внимание на камин. Во время ядерной
войны невозможно пользоваться камином, потому что через дымоход в убежище
будет проникать радиация, если только не выстроить его со множеством
изгибов. А изгибы будут препятствовать выходу дыма. Но они решили эту
проблему при помощи гениальной системы водяных фильтров, которая улавливает
дым, уходящий в этот псевдодымоход. Это само по себе стоило небольшого
состояния. Миллионы могли умирать, в то время как считанные единицы
наслаждались бы роскошью.
- Поразительно!
- И ужасно. И вот теперь здесь находимся мы, и мы надеемся вернуть
старый мир со старыми формами демократического правления, а эта обстановка
напоминает нам, что несправедливость существовала и тогда, так же как она
существует сейчас. Иногда я удивляюсь...
Майк проглотил слюну, скопившуюся во рту, и вновь направил мысли на
практические вопросы:
- Что именно вы собираетесь предпринять? И что получает от всего этого
Эндрю Флексен? Что связывает его с вами?
- На первый раз вопросов достаточно, - сказал, улыбаясь, Нимрон. -
Придвиньте вон то кресло к этому, и я смогу ответить вам на некоторые из
них.
Майк подтащил мягкое кресло ручной работы к другому, точно такому же.
Он думал об улыбке, появившейся на лице Нимрона. Это было самое большое
различие между миром Шоу и миром Революционеров. Здесь люди улыбались. Это
различие ему нравилось.
- Эндрю Флексен прежде всего состоятельный человек, и это состояние
независимо. Его предок изобрел и построил первые аэромобили. Флексены
накопили столько денег, что, когда Шоу в конце концов вобрало в себя их
компанию наряду с другими, это не причинило им большого ущерба.
Майк поднял брови, удивленный. Его забавляла мысль, что Флексен мог
работать на Революцию за деньги - это была единственная причина, которую
Майк мог бы понять. Но теперь в этой причине зияли прорехи. Большие прорехи.
- Эндрю - романтик, - продолжал Нимрон. - Он избрал для себя
ностальгический девиз, что-то вроде: "Вернемся в старый мир". Он
коллекционирует книги и старые фильмы. Он даже довольно хорошо умеет читать
и писать, еще с детских лет.
- Но богатые люди были первыми, кто предал забвению эти искусства!
- Не все. Большинство отказались от умения читать и писать потому, что
владеющие этими талантами попадали в число подозрительных. Любой, кто тратит
так много времени на изучение этих искусств, бесполезных в мире, где машины
умеют говорить, а все искусство сводится к Шоу, просто не может не быть
реакционером. Так считает Кокли. Эндрю никогда не обнаруживал своего умения
читать или писать. Для идентификации он использовал звуковой код, для всего
прочего - карточки магнитозаписи. Но именно он научил меня. Он знал моего
отца, который тоже был неисправимым романтиком. Эндрю учил нас обоих. Я знаю
грамоту с четырнадцати лет, но это известно очень немногим. Это секрет для
всех, кроме людей, обитающих в этом убежище, и нескольких тайных агентов
вовне. И несмотря на это, Кокли пытался убить меня.
- Кокли быстрее и быстрее движется вперед, - сказал Майк, чтобы
показать, что и он кое-что понимает.
- Мы тоже должны пошевеливаться. Он еще ни в чем не заподозрил Эндрю. И
я сомневаюсь, что большинство вовлеченных в наше дело людей находится под
подозрением. Мы играем очень осторожно. Но сейчас Кокли взял меня на мушку,
и мы должны более тщательно подбирать людей. Вот и ответы на ваши вопросы:
Эндрю надеется получить свободу читать, писать и публиковать написанное. А я
хочу увидеть наяву свои мечты о славном прежнем мире - о том, каким бы он
мог быть. У Революционеров редко бывают более возвышенные цели, Майк. Мы
мало стремимся к собственному благу.
- А какова моя роль во всем этом?
- Мы не хотели бы рисковать вами, но вы сами решили действовать в
первых рядах. Мы хотим освободить Лизу, и вы займетесь этим. Если нам
удастся извлечь ее оттуда, вы с ней примете участие в серии передач, которые
должны будут подавить передачи Шоу. Это будет сигналом к началу Революции.
Наше оборудование практически готово.
Майк задохнулся от изумления, горло сдавило, и воздух с трудом находил
дорогу в легкие. Он знал, что они собираются низвергнуть Шоу. Такова была их
цель. Но он никогда в действительности не предполагал, что передач Шоу
больше не будет. Он даже и помыслить не мог об этом. Что ж, сказал он сам
себе, это было логично. Он никогда не задумывался о Шоу; оно было чем-то
вечным, не имеющим конца, не подвластным времени.
- А что вы собираетесь передавать для того, чтобы подорвать влияние
Шоу? - спросил он наконец.
- Мы внушим зрителям ненависть. Ненависть к сонным мухам, к ничтожным
червякам, в которых они превратились. Как полагают наши специалисты, люди не
смогут перенести такой шок - чувство ненависти к самим себе. Вспомните,
когда они находятся под аурой, они ЯВЛЯЮТСЯ Исполнителями. Эмоции
Исполнителя - это также и их эмоции. Когда вы ненавидите их, они начинают
испытывать ненависть к себе. Мы надеемся, что это будет достаточно неприятно
для того, чтобы заставить людей отключиться от передающей сети. Для
ликвидации неразберихи будут пущены в ход все агентурные службы Кокли. Мы
должны будем переловить всех деятелей Шоу и изолировать их до полного
завершения Революции, до того как власть окончательно и бесповоротно
ускользнет из их рук.
Мозг Майка был до отказа наполнен новыми идеями, новыми взглядами,
новыми вопросами. Он наконец-то перестал строить глупые планы, опиравшиеся
на неясные теории; он наконец-то увидел, каким образом будет изменен мир, и
понял, насколько разумно это изменение. Мысли кружились в голове, вызывая
боль в висках. Размах и цели Революции поражали его. Даже если бы думы о
Лизе не манили его, подобно огню, он готов был встать в ряды Революционеров,
бороться вместе с ними за воплощение их планов - смелых и в то же время
практических. И все-таки Лиза была. И это был дополнительный стимул, еще
одна причина для того, чтобы стать участником Революции.
- Я полагаю, что этого достаточно для одного дня, - сказал Нимрон,
вставая. - Подумайте надо всем, что вы теперь знаете. Посмотрите на это с
разных точек зрения. К завтрашнему дню у вас будет множество вопросов, я в
этом более чем уверен.
Майк вышел через фойе с зеркалами.
Он вернулся на свой этаж, в свою комнату и прилег подумать.
И отдохнуть перед предстоящим занятием с Пьером.
В его мыслях горело пламя, и источник этого пламени находился где-то в
глубинах его сердца.
Ты снова грезишь обо мне. Зомби. Это прекрасно. Мне предоставляется
отличная возможность высказаться. Никто, кроме меня, не высказывается. Я с
удовольствием поведаю тебе свою историю. Я с радостью вернусь назад и
расскажу тебе - покажу тебе, - как меняли меня годы, десятилетия, века.
Когда-то я звалось не Зомби, а Поселение. Затем я стало называться Общество.
Затем на некоторое время меня опять стали называть Поселением. Теперь я -
Зомби, потому что концепция поселения и само поселение выродились в
отдельное домашнее хозяйство, и только. Замкнулось в кругу нескольких
личностей. Позволь, я объясню. Люди есть то, что они есть, не вследствие
того, ЧТО они говорят, а вследствие того, КАК они говорят это. РЕЧЬ: Когда
люди просто говорили, рассказывали трогательные и похабные истории, они
называли меня Поселение. Я было объединенным и закрытым. Человек может
докричаться только через небольшое расстояние, в лучшем случае - несколько
сотен ярдов. Его слова и после доносятся до остальных, но при этом
искажаются. Царство истинного смысла, царство значения слов - это круг с
относительно малым радиусом. Таким образом, когда люди только говорили, я
было Поселением. ПЕЧАТНОЕ СЛОВО: Затем появились алфавит и письменность. Это
произвело большие изменения в людях - и во мне. То, что сказал человек -
именно то, что он сказал, - могло быть перенесено на большое расстояние.
Люди могли следовать возвышенным мыслям писателя; люди могли смеяться над
его похабными анекдотами, находясь на расстоянии в сотню миль. В тысячу.
Люди начали мыслить по-другому. Не вследствие того, ЧТО они читали, а
вследствие того, что они ЧИТАЛИ все это. Из-за печатного слова люди стали
отделять сущность от действия. Утверждение и деяние стали двумя разными
вещами, и все меньше и меньше людей соединяли их. Люди начали расходиться в
стороны. Тогда они назвали меня Обществом. Долгое время я росло и росло, как
раковая опухоль. Когда же я больше не могло расти, когда я заполнило собой
все уголки, они начали называть меня по-другому. Они снова назвали меня
Поселением. ЭЛЕКТРОНИКА: Они назвали меня Поселением потому, что стали
изобретать вещи, которые сжимали общество, стягивали общество внутрь,
внутрь, внутрь. Они пытались вернуться в ту колыбель, из которой вышли. Их
жрецами стали чужие слуги: телевидение, радио, краткие газетные сводки. Мир
сжался до размеров луны. Потом одного штата. Города. Соседних домов, одного
дома, комнаты. Но они не остановились на этом, видишь? Они продолжали
сжимать мир, все теснее смыкая вокруг каждого оцепление электронных чудес.
Для них оказалось недостаточным пройти круг от Поселения опять же к
Поселению. Они вообразили, что этот круг на самом деле был лентой Мебиуса и
что они всегда находились на одной и той же стороне, тщетно пытаясь внести
все больше и больше изменений. Затем появилось ШОУ. Теперь они называют меня
Зомби. У Шоу семьсот миллионов подписчиков, но все эти миллионы в
действительности - только четыре человека. Все они - Исполнители дневной
программы и Исполнители ночной программы. Правительство поддерживает их,
потому что Правительство - это программа. Они называют подобные вещи
"порочным кругом". Семьсот миллионов - и четыре ид, и четыре эго, и четыре
супер-эго, заключенные в четырех телах. Поразительно, не правда ли? И
устрашающе. Это не должно было страшить, потому что некогда все свершившееся
предсказывали пророки. Мик Луан или кто-то вроде него. Он или она
предсказывал или предсказывала все эти штучки, детка. Только этот человек
ЗАПИСАЛ свои предсказания. Видишь? А теперь их некому прочесть...
Роджер Нимрон поудобнее устроился в кресле, раскурил свою черную трубку
и продолжал:
- Вы видите, окружающая среда, созданная нами, стала единственным
способом определить нашу роль в ней. Печать создала последовательное
мышление, линейное мышление. Затем пришло телевидение, сделавшее всех людей
думающими одинаково, менее индивидуальными. Затем Шоу. Мы вернулись от
общества в стадии Поселения до стадии, когда человек уже вообще не
рассматривается - он является всего лишь подобием Единого Образца. И если
это будет продолжаться, может случиться нечто худшее.
" - Я не понимаю, - сказал он доктору. Они стояли в коридоре возле
палаты, где лежала его жена. - Я просто не понимаю.
В воздухе витали запахи дезинфекции, антисептиков, спирта.
- Должно быть, это продолжалось дольше, чем вы утверждаете, - возразил
доктор. Он был маститым физиком, и годы научных занятий давали ему право
возражать. Или, по крайней мере, он так полагал.
- Всего лишь семь часов. Я отсутствовал всего семь часов!
Доктор нахмурился:
- Никто не впадает в Эмпатический транс за семь часов. Этот процесс
длится несколько дней!
Дверь палаты открылась, и в коридор вышел молодой медик.
- Электрический шок не оказывает действия. Дело зашло слишком далеко.
- Семь часов, я клянусь в этом, - сказал муж. В других местах, в других
городах в то же время было отмечено двадцать три таких же случая..."
Джейк Мелоун осторожно поднес телефонную трубку к уху и стал ждать. Он
нервничал, хотя и знал, что может контролировать себя. Его рука была тверда
при любых нервных встрясках, любое внешнее проявление волнения он подавлял в
зародыше. Он вытянул руку и посмотрел на нее. Никакой дрожи. Или, быть
может, его глаза тоже дрожали, давая картину полного спокойствия рук? Во рту
определенно было сухо. Он выпил немного воды и облизал губы.
- Да? - ответил призрачный голос на том конце провода - однако
призрачность эта была сродни отдаленным раскатам грома.
- Сэр, это Джейк Мелоун, глава отдела Исследований.
- В чем дело?
Он заговорил самым почтительным тоном:
- Я нашел кое-что, могущее быть полезным в поисках Роджера Нимрона, но
мой начальник, мистер Конни, отказался включить это в рапорт. Он говорит,
что это не представляет никакой ценности.
На другом конце наступила пауза. Потом послышалось:
- Продолжайте.
- Я думаю, мистер Кокли, что Нимрон мог использовать в качестве укрытия
одну из старых баз отдыха или ядерное укрытие. Я собирался обратиться к
записям на бумаге, конечно, использовав трансляционный компьютер, который
может их прочесть. И я верю, что если мы поведем исследования в этом
направлении, то найдем Нимрона.
Он умолк. Он сказал все. Теперь оставалось только ждать.
- Приходите в мой кабинет, Джейк. Через.., полчаса.
- Да, мистер Кокли. Я только хотел утрясти этот вопрос. Я не хочу
вовлекать мистера Конни в какие-либо неприятности.
- Через полчаса. - Собеседник отключился.
Некоторое время он сидел в кресле почти парализованный. За отведенные
полчаса Кокли должен будет поговорить с Конни. Кому он поверит? Если Кокли
решит, что он, Мелоун, солгал, его немедленно выкинут из Шоу. Но если Кокли
сочтет лжецом Конни, Мелоун, возможно, продвинется на более высокий пост.
Займет место Конни.
Через полчаса, когда он вошел в кабинет Кокли и увидел на полу
неподвижное тело Конни, исполосованное и залитое красным, он уже знал ответ.
Он был повышен в чине. Но уже не был уверен, что хочет заниматься этой
работой.
- Дайте-ка взглянуть на вашу руку, - сказал Пьер, беря длинную тонкую
руку Майка своей лопатообразной ладонью.
- Я ломал кирпичи, как вы и советовали.
Француз изучал образовавшуюся на руке Майка мозоль, желто-коричневую и
твердую. Он нажал на нее ногтем, вглядываясь в лицо Майка. Тот и не
поморщился. Пьер отпустил руку.
- Достаточно толстая, я полагаю. Теперь вы пойдете к хирургу.
- К хирургу?
- Маленькая операция, ничего особенного.
- Но зачем?..
- Смотрите, - сказал Пьер, беря человеческую кость и помещая ее в
демонстрационный зажим. - Это бедренная кость человека, имеющая такую же
плотность, как и настоящая. - Он поднял руку и с силой обрушил ее на кость.
Та хрустнула. Второй удар разломил ее пополам и выбил из зажима.
- Ну и что? До этого вы ломали кирпичи и доски.
- Да, но это предметный урок. Каратэ - спорт для гимнастического зала.
Вы не всегда сможете использовать его в драке. Любой может ломать кирпичи и
доски. Для этого надо всего лишь быть уверенным в себе - и наметить для
удара точку ПО ТУ СТОРОНУ предмета, по которому ты на самом деле бьешь,
чтобы бессознательно не ослабить удар. Но в драке может случиться многое, и
правило не вспомнится, да и такой уверенности, как в спортзале, не будет.
Вот зачем под мозоль на вашей руке будет подложена стальная пластина.
- Стальная пластина?
- Гладкая, закругленная пластина. Тонкая, но достаточно твердая, чтобы
усилить мозольный нарост. С обратной стороны у нее находятся маленькие
амортизационные кольца, смягчающие силу удара по вашим собственным костям. И
помните, ваш противник не будет зажат в демонстрационные тиски и не
подставит сам руку, ногу или шею так, чтобы вам было удобнее бить по ним.
Майк засмеялся, почувствовав себя лучше. В конце концов, сейчас ему не
надо было терять ничего из своей личности. Он не хотел бы опять менять
голос, поскольку наконец-то привык к этому. А его синие глаза были ярче и
выразительней прежних, карих. Сегодня предстояло перенести всего лишь
маленькую операцию, а не глобальное хирургическое вмешательство.
Майк нашел хирургический кабинет, позволил вежливому седоволосому
человеку провести себя внутрь и задвинуть в отверстие стены. На этот раз
анестезия не применялась, поскольку надрез мозоли был безболезненным. Все
было так, словно он находился в огромном чреве: здесь царило тепло и еще
темнота - стерильная, чистая, бесконечная. Глубоко в недрах машины что-то
урчало, щелкали, становясь на свое место, диски с программами. Затем он
почувствовал запах антисептика и холодок на руке. Потом появилось ощущение
щекотки, неприятного царапанья, затем и оно исчезло. Рука Майка была плотно
зажата в стальных пальцах, неожиданно мягких. Он мог сказать, когда
пластинка вошла в разрез, - от этого по телу пробежала странная дрожь. Он
мог сказать, когда мозоль была поставлена на место, и маленький аппарат для
быстрого заживления шлепнулся на линию разреза. Аппарат жужжал, шипел,
щелкал. Потом Майк снова оказался на свету.
- Позвольте взглянуть, - сказал хирург. Майк протянул руку.
- Отлично.
Майк кивнул и хотел было заговорить. Но старик прошел мимо него и
погладил вогнутую утробу машины, робота-хирурга. Майк понял, что комплимент
предназначался машине. Доктор склонялся над ней, ворковал, превозносил ее
умение провести разрез и срастить ткани. Майк оставил доктора наедине с его
металлическим дружком и направился в кабинет Нимрона.
В том, что Майк согласился на все, была немалая заслуга Нимрона. Этот
человек был добр, талантлив и дружелюбен. Он никогда не отказывался
объяснить что-либо. Теперь Майк понимал задачи Революции Средств Массовой
Информации. Целью ее было вернуть книги, фильмы, поэзию и литературу. Таким
образом романтики надеялись вновь привести человечество на тот путь, с
которого оно когда-то свернуло. Вернуться к прошлому. Нимрон постоянно
цитировал какого-то поэта по имени Уолт Уитмен. Майк также понимал, что,
хотя его задача и была важной, все остальные работали так же напряженно и
так же рисковали, как и он. Все они в действительности подвергали опасности
свои жизни. И большего риска не существовало.
Внешняя дверь президентских апартаментов открылась после того, как
камера оглядела Майка. Однако когда он вошел, дверь в зеркальном фойе была
уже открыта. Он переступил порог кабинета, по-прежнему внушавшего ему
робость, даже после стольких визитов.
- Как рука? - спросил Нимрон.
Нимрон знал все, что происходило в этом комплексе, все, что делал
каждый. У него была фантастическая память относительно деталей личной и
семейной истории каждого из заговорщиков. Он мог бы подробно рассказать о
делах любого человека, которого встречал в течение дня, если этот человек
был из числа Революционеров. Майк уже переставал удивляться всезнанию
Президента, проскальзывающему во многих случайных фразах.
- Все в порядке, - ответил Майк. - Хотя ощущается некоторая жесткость.
- Через несколько дней вы об этом забудете. - Нимрон улыбнулся. -
Понятное дело, до того момента, как вам подвернется случай использовать
пластину в деле.
Майк опустился в знакомое кресло, обхватив пальцами львиные головы на
подлокотниках.
- Что у нас на сегодня, Роджер?
- Сегодня мы поговорим о вашем задании.
- Больше никакой секретности?
- Никакой.
- Когда я должен приступить?
- Завтра.
Майк сглотнул комок в горле. Он предполагал, что между тренировкой и
действием будет перерыв, несколько дней на отдых.
- У меня было впечатление...
- Обстоятельства изменились. Мы получили известие, что Кокли производит
перетряски в руководстве своей организации. Он убрал главного управляющего и
поставил на его место молодого деятеля, Джейка Мелоуна. Мелоун собирается
углубиться в текстовые записи. Он намерен разыскать президентские резиденции
вроде этой. Это значит, что они решили рано или поздно найти нас, и лучше
рано.
- Но готовы ли остальные Революционеры? Группы коммандос? Передающие
устройства, с которых Лиза и я...
- Все подготовлено.
Майк откинулся в кресле, глядя, как в камине пляшет огонь, а дымок
поднимается туда, где он будет поглощен мощными водяными фильтрами, скрытыми
в толще бетонных стен.
- Продвижение Мелоуна - это удача, на которую мы и не рассчитывали, -
сказал Нимрон. - Вот. - Он нерешительно протянул фотографию.
- Но это же я! Нимрон промолчал.
- Вы изменили меня так, чтобы я выглядел как этот человек!
- Я полагаю, вам не сказали о том, что вы будете похожи на другого
человека. Мы пытались полностью изменить ваши взгляды, ваши позиции в этом
отношении. Каждое изменение было достаточным потрясением для вашего "я". А
если бы вы к тому же знали, что становитесь живой копией кого-то другого -
это могло стать чрезмерным грузом. Возможно, вы не думали об этом. Быть
может, это и является причиной возникшей проблемы.
В прежние времена реакция Майка была бы весьма бурной. Но теперь это
все не имело такого уж значения. Теперь он был частью чего-то большего, хотя
и работал на себя. В Шоу все было не так; там он работал на всех, кроме
себя: на Шоу и его руководство, на Кокли, на семьсот миллионов пускающих
слюни зрителей. Теперь жизнь его была другой, она стала лучше. И если уж он
взялся изучать предлагаемый план, то кое с чем придется смириться. Так Майк
и сделал.
- Продолжайте, - сказал он.
- Я рад, что вы не потеряли душевного равновесия. Мы, даже после
столького времени, боялись, что вы можете отреагировать негативно.
- Я слишком глубоко увяз во всем этом, чтобы возражать. Кроме того,
теперь я выгляжу лучше, чем когда-либо.
Нимрон улыбнулся и продолжал:
- Мы планируем удалить настоящего Мелоуна и заменить его вами. Он -
единственный в Шоу человек, у которого ваш тип лица и то же сложение. Любой
чем полагалось в таком помещении. Майк удивился, прикинув количество людей,
занятых работой над этим маленьким проектом по переустройству мира. Их было
около трех тысяч. По сравнению с Шоу это была очень маленькая армия, но она
располагала мощным оружием, древним и современным, и занимала выгодные
позиции. Таким образом, Революция представляла собой грозную силу. И
все-таки он не думал, что этой силы будет достаточно.
Он вышел в холл и поднялся на лифте на тот этаж, где находился кабинет
Нимми. Найдя нужную дверь, Майк выждал минуту, потом нажал кнопку звонка. На
него уставился глаз камеры. Секундой позже дверь отворилась.
Майк вошел, и дверь с мягким щелчком закрылась за ним, Он оказался в
маленькой приемной с зеркальными стенами. Пол был застлан ковром золотистого
цвета. Одно зеркало уходило в потолок, открывая проход в следующее
помещение. Майк шагнул в этот проход, слегка задохнувшись от удивления.
Комната была убрана в средневековом стиле. Этот стиль умер задолго до
рождения Майка. Последние сто лет традиционный модерн (Майк считал, что в
этом словосочетании содержится странное противоречие) был единственным
стилем одежды, отделки помещений, любых мелочей - всеобщим стилем. Здесь же
все восхитительно контрастировало с духом времени. Потолок был сводчатый,
выполненный из чего-то очень похожего на настоящие деревянные балки. За
ними, в густой тени, просматривались бомбозащитные конструкции из стали и
бетона, но все вокруг было словно взято из древнего замка и перенесено сюда,
в недра гор. Пол был мраморный. Белые и красные узоры сплетались на нем, тут
и там поблескивали золотые пятна, и все вместе смотрелось чудесно. Стены
были декорированы ореховыми панелями, и их темный монолит нарушал лишь зев
огромного камина, где потрескивали поленья, пылали угли, вился дымок.
Напротив камина стоял стол, за столом сидел темноволосый человек. Это был
Роджер Нимрон. Казалось, его глаза видят не только то, что находится в
пределах трех измерений. Они прожигали Майка насквозь, измеряли его
качества. Наконец в них появилась улыбка.
- Добро пожаловать в святая святых, Майк. - Нимрон встал и вышел из-за
стола.
В первый момент Майк не решился протянуть ему руку. Но потом вспомнил,
что находится не в спортзале и что перед ним не Пьер.
- Мистер Президент...
- Зовите меня Роджер, а я буду звать вас Майк, ладно? В этом кабинете
формальности отменены много лет назад.
- Спасибо... Роджер.
- Знаете, вы ужасно церемонны. Мы должны отучить вас от этого. Какой
смысл крахмалить спортивный костюм? В сущности, никто из нас здесь не
представляет собой существенно более высокой ценности, чем кто-либо другой.
Допустим, некоторые люди более ценны или более важны, чем остальные, но в
общем все мы здесь равны. Кроме того, вы - очень ценная личность. Вы равны
всем здесь и более важны, чем многие.
- Да, но не так-то легко помнить все это, разговаривая с Президентом.
- Вот видите! Вы не так уж поражены этим, как считаете сами. Иначе вы
не стали бы мне возражать.
Майк оглядел комнату, его взгляд задержался на причудливых золотых
канделябрах. Он осматривал массивную отделку из натурального дерева. Эти
детали и их великолепие прямо-таки бросались в глаза.
- Да, - сказал Нимрон, проследив мысль Майка, - это все выводит вас из
равновесия. Очаровательная комната, не правда ли? Здесь еще три такие и так
же щедро украшенные. Человек, который заказал все это, а он уже давно умер,
наверняка обладал большим самомнением. Потратить громадные деньги на всю эту
роскошь, которой он будет пользоваться, когда весь остальной мир превратится
в пепел. В свете того времени это выглядит почти анахронизмом.
- А это настоящее дерево?
- И настоящее золото. Обратите внимание на камин. Во время ядерной
войны невозможно пользоваться камином, потому что через дымоход в убежище
будет проникать радиация, если только не выстроить его со множеством
изгибов. А изгибы будут препятствовать выходу дыма. Но они решили эту
проблему при помощи гениальной системы водяных фильтров, которая улавливает
дым, уходящий в этот псевдодымоход. Это само по себе стоило небольшого
состояния. Миллионы могли умирать, в то время как считанные единицы
наслаждались бы роскошью.
- Поразительно!
- И ужасно. И вот теперь здесь находимся мы, и мы надеемся вернуть
старый мир со старыми формами демократического правления, а эта обстановка
напоминает нам, что несправедливость существовала и тогда, так же как она
существует сейчас. Иногда я удивляюсь...
Майк проглотил слюну, скопившуюся во рту, и вновь направил мысли на
практические вопросы:
- Что именно вы собираетесь предпринять? И что получает от всего этого
Эндрю Флексен? Что связывает его с вами?
- На первый раз вопросов достаточно, - сказал, улыбаясь, Нимрон. -
Придвиньте вон то кресло к этому, и я смогу ответить вам на некоторые из
них.
Майк подтащил мягкое кресло ручной работы к другому, точно такому же.
Он думал об улыбке, появившейся на лице Нимрона. Это было самое большое
различие между миром Шоу и миром Революционеров. Здесь люди улыбались. Это
различие ему нравилось.
- Эндрю Флексен прежде всего состоятельный человек, и это состояние
независимо. Его предок изобрел и построил первые аэромобили. Флексены
накопили столько денег, что, когда Шоу в конце концов вобрало в себя их
компанию наряду с другими, это не причинило им большого ущерба.
Майк поднял брови, удивленный. Его забавляла мысль, что Флексен мог
работать на Революцию за деньги - это была единственная причина, которую
Майк мог бы понять. Но теперь в этой причине зияли прорехи. Большие прорехи.
- Эндрю - романтик, - продолжал Нимрон. - Он избрал для себя
ностальгический девиз, что-то вроде: "Вернемся в старый мир". Он
коллекционирует книги и старые фильмы. Он даже довольно хорошо умеет читать
и писать, еще с детских лет.
- Но богатые люди были первыми, кто предал забвению эти искусства!
- Не все. Большинство отказались от умения читать и писать потому, что
владеющие этими талантами попадали в число подозрительных. Любой, кто тратит
так много времени на изучение этих искусств, бесполезных в мире, где машины
умеют говорить, а все искусство сводится к Шоу, просто не может не быть
реакционером. Так считает Кокли. Эндрю никогда не обнаруживал своего умения
читать или писать. Для идентификации он использовал звуковой код, для всего
прочего - карточки магнитозаписи. Но именно он научил меня. Он знал моего
отца, который тоже был неисправимым романтиком. Эндрю учил нас обоих. Я знаю
грамоту с четырнадцати лет, но это известно очень немногим. Это секрет для
всех, кроме людей, обитающих в этом убежище, и нескольких тайных агентов
вовне. И несмотря на это, Кокли пытался убить меня.
- Кокли быстрее и быстрее движется вперед, - сказал Майк, чтобы
показать, что и он кое-что понимает.
- Мы тоже должны пошевеливаться. Он еще ни в чем не заподозрил Эндрю. И
я сомневаюсь, что большинство вовлеченных в наше дело людей находится под
подозрением. Мы играем очень осторожно. Но сейчас Кокли взял меня на мушку,
и мы должны более тщательно подбирать людей. Вот и ответы на ваши вопросы:
Эндрю надеется получить свободу читать, писать и публиковать написанное. А я
хочу увидеть наяву свои мечты о славном прежнем мире - о том, каким бы он
мог быть. У Революционеров редко бывают более возвышенные цели, Майк. Мы
мало стремимся к собственному благу.
- А какова моя роль во всем этом?
- Мы не хотели бы рисковать вами, но вы сами решили действовать в
первых рядах. Мы хотим освободить Лизу, и вы займетесь этим. Если нам
удастся извлечь ее оттуда, вы с ней примете участие в серии передач, которые
должны будут подавить передачи Шоу. Это будет сигналом к началу Революции.
Наше оборудование практически готово.
Майк задохнулся от изумления, горло сдавило, и воздух с трудом находил
дорогу в легкие. Он знал, что они собираются низвергнуть Шоу. Такова была их
цель. Но он никогда в действительности не предполагал, что передач Шоу
больше не будет. Он даже и помыслить не мог об этом. Что ж, сказал он сам
себе, это было логично. Он никогда не задумывался о Шоу; оно было чем-то
вечным, не имеющим конца, не подвластным времени.
- А что вы собираетесь передавать для того, чтобы подорвать влияние
Шоу? - спросил он наконец.
- Мы внушим зрителям ненависть. Ненависть к сонным мухам, к ничтожным
червякам, в которых они превратились. Как полагают наши специалисты, люди не
смогут перенести такой шок - чувство ненависти к самим себе. Вспомните,
когда они находятся под аурой, они ЯВЛЯЮТСЯ Исполнителями. Эмоции
Исполнителя - это также и их эмоции. Когда вы ненавидите их, они начинают
испытывать ненависть к себе. Мы надеемся, что это будет достаточно неприятно
для того, чтобы заставить людей отключиться от передающей сети. Для
ликвидации неразберихи будут пущены в ход все агентурные службы Кокли. Мы
должны будем переловить всех деятелей Шоу и изолировать их до полного
завершения Революции, до того как власть окончательно и бесповоротно
ускользнет из их рук.
Мозг Майка был до отказа наполнен новыми идеями, новыми взглядами,
новыми вопросами. Он наконец-то перестал строить глупые планы, опиравшиеся
на неясные теории; он наконец-то увидел, каким образом будет изменен мир, и
понял, насколько разумно это изменение. Мысли кружились в голове, вызывая
боль в висках. Размах и цели Революции поражали его. Даже если бы думы о
Лизе не манили его, подобно огню, он готов был встать в ряды Революционеров,
бороться вместе с ними за воплощение их планов - смелых и в то же время
практических. И все-таки Лиза была. И это был дополнительный стимул, еще
одна причина для того, чтобы стать участником Революции.
- Я полагаю, что этого достаточно для одного дня, - сказал Нимрон,
вставая. - Подумайте надо всем, что вы теперь знаете. Посмотрите на это с
разных точек зрения. К завтрашнему дню у вас будет множество вопросов, я в
этом более чем уверен.
Майк вышел через фойе с зеркалами.
Он вернулся на свой этаж, в свою комнату и прилег подумать.
И отдохнуть перед предстоящим занятием с Пьером.
В его мыслях горело пламя, и источник этого пламени находился где-то в
глубинах его сердца.
Ты снова грезишь обо мне. Зомби. Это прекрасно. Мне предоставляется
отличная возможность высказаться. Никто, кроме меня, не высказывается. Я с
удовольствием поведаю тебе свою историю. Я с радостью вернусь назад и
расскажу тебе - покажу тебе, - как меняли меня годы, десятилетия, века.
Когда-то я звалось не Зомби, а Поселение. Затем я стало называться Общество.
Затем на некоторое время меня опять стали называть Поселением. Теперь я -
Зомби, потому что концепция поселения и само поселение выродились в
отдельное домашнее хозяйство, и только. Замкнулось в кругу нескольких
личностей. Позволь, я объясню. Люди есть то, что они есть, не вследствие
того, ЧТО они говорят, а вследствие того, КАК они говорят это. РЕЧЬ: Когда
люди просто говорили, рассказывали трогательные и похабные истории, они
называли меня Поселение. Я было объединенным и закрытым. Человек может
докричаться только через небольшое расстояние, в лучшем случае - несколько
сотен ярдов. Его слова и после доносятся до остальных, но при этом
искажаются. Царство истинного смысла, царство значения слов - это круг с
относительно малым радиусом. Таким образом, когда люди только говорили, я
было Поселением. ПЕЧАТНОЕ СЛОВО: Затем появились алфавит и письменность. Это
произвело большие изменения в людях - и во мне. То, что сказал человек -
именно то, что он сказал, - могло быть перенесено на большое расстояние.
Люди могли следовать возвышенным мыслям писателя; люди могли смеяться над
его похабными анекдотами, находясь на расстоянии в сотню миль. В тысячу.
Люди начали мыслить по-другому. Не вследствие того, ЧТО они читали, а
вследствие того, что они ЧИТАЛИ все это. Из-за печатного слова люди стали
отделять сущность от действия. Утверждение и деяние стали двумя разными
вещами, и все меньше и меньше людей соединяли их. Люди начали расходиться в
стороны. Тогда они назвали меня Обществом. Долгое время я росло и росло, как
раковая опухоль. Когда же я больше не могло расти, когда я заполнило собой
все уголки, они начали называть меня по-другому. Они снова назвали меня
Поселением. ЭЛЕКТРОНИКА: Они назвали меня Поселением потому, что стали
изобретать вещи, которые сжимали общество, стягивали общество внутрь,
внутрь, внутрь. Они пытались вернуться в ту колыбель, из которой вышли. Их
жрецами стали чужие слуги: телевидение, радио, краткие газетные сводки. Мир
сжался до размеров луны. Потом одного штата. Города. Соседних домов, одного
дома, комнаты. Но они не остановились на этом, видишь? Они продолжали
сжимать мир, все теснее смыкая вокруг каждого оцепление электронных чудес.
Для них оказалось недостаточным пройти круг от Поселения опять же к
Поселению. Они вообразили, что этот круг на самом деле был лентой Мебиуса и
что они всегда находились на одной и той же стороне, тщетно пытаясь внести
все больше и больше изменений. Затем появилось ШОУ. Теперь они называют меня
Зомби. У Шоу семьсот миллионов подписчиков, но все эти миллионы в
действительности - только четыре человека. Все они - Исполнители дневной
программы и Исполнители ночной программы. Правительство поддерживает их,
потому что Правительство - это программа. Они называют подобные вещи
"порочным кругом". Семьсот миллионов - и четыре ид, и четыре эго, и четыре
супер-эго, заключенные в четырех телах. Поразительно, не правда ли? И
устрашающе. Это не должно было страшить, потому что некогда все свершившееся
предсказывали пророки. Мик Луан или кто-то вроде него. Он или она
предсказывал или предсказывала все эти штучки, детка. Только этот человек
ЗАПИСАЛ свои предсказания. Видишь? А теперь их некому прочесть...
Роджер Нимрон поудобнее устроился в кресле, раскурил свою черную трубку
и продолжал:
- Вы видите, окружающая среда, созданная нами, стала единственным
способом определить нашу роль в ней. Печать создала последовательное
мышление, линейное мышление. Затем пришло телевидение, сделавшее всех людей
думающими одинаково, менее индивидуальными. Затем Шоу. Мы вернулись от
общества в стадии Поселения до стадии, когда человек уже вообще не
рассматривается - он является всего лишь подобием Единого Образца. И если
это будет продолжаться, может случиться нечто худшее.
" - Я не понимаю, - сказал он доктору. Они стояли в коридоре возле
палаты, где лежала его жена. - Я просто не понимаю.
В воздухе витали запахи дезинфекции, антисептиков, спирта.
- Должно быть, это продолжалось дольше, чем вы утверждаете, - возразил
доктор. Он был маститым физиком, и годы научных занятий давали ему право
возражать. Или, по крайней мере, он так полагал.
- Всего лишь семь часов. Я отсутствовал всего семь часов!
Доктор нахмурился:
- Никто не впадает в Эмпатический транс за семь часов. Этот процесс
длится несколько дней!
Дверь палаты открылась, и в коридор вышел молодой медик.
- Электрический шок не оказывает действия. Дело зашло слишком далеко.
- Семь часов, я клянусь в этом, - сказал муж. В других местах, в других
городах в то же время было отмечено двадцать три таких же случая..."
Джейк Мелоун осторожно поднес телефонную трубку к уху и стал ждать. Он
нервничал, хотя и знал, что может контролировать себя. Его рука была тверда
при любых нервных встрясках, любое внешнее проявление волнения он подавлял в
зародыше. Он вытянул руку и посмотрел на нее. Никакой дрожи. Или, быть
может, его глаза тоже дрожали, давая картину полного спокойствия рук? Во рту
определенно было сухо. Он выпил немного воды и облизал губы.
- Да? - ответил призрачный голос на том конце провода - однако
призрачность эта была сродни отдаленным раскатам грома.
- Сэр, это Джейк Мелоун, глава отдела Исследований.
- В чем дело?
Он заговорил самым почтительным тоном:
- Я нашел кое-что, могущее быть полезным в поисках Роджера Нимрона, но
мой начальник, мистер Конни, отказался включить это в рапорт. Он говорит,
что это не представляет никакой ценности.
На другом конце наступила пауза. Потом послышалось:
- Продолжайте.
- Я думаю, мистер Кокли, что Нимрон мог использовать в качестве укрытия
одну из старых баз отдыха или ядерное укрытие. Я собирался обратиться к
записям на бумаге, конечно, использовав трансляционный компьютер, который
может их прочесть. И я верю, что если мы поведем исследования в этом
направлении, то найдем Нимрона.
Он умолк. Он сказал все. Теперь оставалось только ждать.
- Приходите в мой кабинет, Джейк. Через.., полчаса.
- Да, мистер Кокли. Я только хотел утрясти этот вопрос. Я не хочу
вовлекать мистера Конни в какие-либо неприятности.
- Через полчаса. - Собеседник отключился.
Некоторое время он сидел в кресле почти парализованный. За отведенные
полчаса Кокли должен будет поговорить с Конни. Кому он поверит? Если Кокли
решит, что он, Мелоун, солгал, его немедленно выкинут из Шоу. Но если Кокли
сочтет лжецом Конни, Мелоун, возможно, продвинется на более высокий пост.
Займет место Конни.
Через полчаса, когда он вошел в кабинет Кокли и увидел на полу
неподвижное тело Конни, исполосованное и залитое красным, он уже знал ответ.
Он был повышен в чине. Но уже не был уверен, что хочет заниматься этой
работой.
- Дайте-ка взглянуть на вашу руку, - сказал Пьер, беря длинную тонкую
руку Майка своей лопатообразной ладонью.
- Я ломал кирпичи, как вы и советовали.
Француз изучал образовавшуюся на руке Майка мозоль, желто-коричневую и
твердую. Он нажал на нее ногтем, вглядываясь в лицо Майка. Тот и не
поморщился. Пьер отпустил руку.
- Достаточно толстая, я полагаю. Теперь вы пойдете к хирургу.
- К хирургу?
- Маленькая операция, ничего особенного.
- Но зачем?..
- Смотрите, - сказал Пьер, беря человеческую кость и помещая ее в
демонстрационный зажим. - Это бедренная кость человека, имеющая такую же
плотность, как и настоящая. - Он поднял руку и с силой обрушил ее на кость.
Та хрустнула. Второй удар разломил ее пополам и выбил из зажима.
- Ну и что? До этого вы ломали кирпичи и доски.
- Да, но это предметный урок. Каратэ - спорт для гимнастического зала.
Вы не всегда сможете использовать его в драке. Любой может ломать кирпичи и
доски. Для этого надо всего лишь быть уверенным в себе - и наметить для
удара точку ПО ТУ СТОРОНУ предмета, по которому ты на самом деле бьешь,
чтобы бессознательно не ослабить удар. Но в драке может случиться многое, и
правило не вспомнится, да и такой уверенности, как в спортзале, не будет.
Вот зачем под мозоль на вашей руке будет подложена стальная пластина.
- Стальная пластина?
- Гладкая, закругленная пластина. Тонкая, но достаточно твердая, чтобы
усилить мозольный нарост. С обратной стороны у нее находятся маленькие
амортизационные кольца, смягчающие силу удара по вашим собственным костям. И
помните, ваш противник не будет зажат в демонстрационные тиски и не
подставит сам руку, ногу или шею так, чтобы вам было удобнее бить по ним.
Майк засмеялся, почувствовав себя лучше. В конце концов, сейчас ему не
надо было терять ничего из своей личности. Он не хотел бы опять менять
голос, поскольку наконец-то привык к этому. А его синие глаза были ярче и
выразительней прежних, карих. Сегодня предстояло перенести всего лишь
маленькую операцию, а не глобальное хирургическое вмешательство.
Майк нашел хирургический кабинет, позволил вежливому седоволосому
человеку провести себя внутрь и задвинуть в отверстие стены. На этот раз
анестезия не применялась, поскольку надрез мозоли был безболезненным. Все
было так, словно он находился в огромном чреве: здесь царило тепло и еще
темнота - стерильная, чистая, бесконечная. Глубоко в недрах машины что-то
урчало, щелкали, становясь на свое место, диски с программами. Затем он
почувствовал запах антисептика и холодок на руке. Потом появилось ощущение
щекотки, неприятного царапанья, затем и оно исчезло. Рука Майка была плотно
зажата в стальных пальцах, неожиданно мягких. Он мог сказать, когда
пластинка вошла в разрез, - от этого по телу пробежала странная дрожь. Он
мог сказать, когда мозоль была поставлена на место, и маленький аппарат для
быстрого заживления шлепнулся на линию разреза. Аппарат жужжал, шипел,
щелкал. Потом Майк снова оказался на свету.
- Позвольте взглянуть, - сказал хирург. Майк протянул руку.
- Отлично.
Майк кивнул и хотел было заговорить. Но старик прошел мимо него и
погладил вогнутую утробу машины, робота-хирурга. Майк понял, что комплимент
предназначался машине. Доктор склонялся над ней, ворковал, превозносил ее
умение провести разрез и срастить ткани. Майк оставил доктора наедине с его
металлическим дружком и направился в кабинет Нимрона.
В том, что Майк согласился на все, была немалая заслуга Нимрона. Этот
человек был добр, талантлив и дружелюбен. Он никогда не отказывался
объяснить что-либо. Теперь Майк понимал задачи Революции Средств Массовой
Информации. Целью ее было вернуть книги, фильмы, поэзию и литературу. Таким
образом романтики надеялись вновь привести человечество на тот путь, с
которого оно когда-то свернуло. Вернуться к прошлому. Нимрон постоянно
цитировал какого-то поэта по имени Уолт Уитмен. Майк также понимал, что,
хотя его задача и была важной, все остальные работали так же напряженно и
так же рисковали, как и он. Все они в действительности подвергали опасности
свои жизни. И большего риска не существовало.
Внешняя дверь президентских апартаментов открылась после того, как
камера оглядела Майка. Однако когда он вошел, дверь в зеркальном фойе была
уже открыта. Он переступил порог кабинета, по-прежнему внушавшего ему
робость, даже после стольких визитов.
- Как рука? - спросил Нимрон.
Нимрон знал все, что происходило в этом комплексе, все, что делал
каждый. У него была фантастическая память относительно деталей личной и
семейной истории каждого из заговорщиков. Он мог бы подробно рассказать о
делах любого человека, которого встречал в течение дня, если этот человек
был из числа Революционеров. Майк уже переставал удивляться всезнанию
Президента, проскальзывающему во многих случайных фразах.
- Все в порядке, - ответил Майк. - Хотя ощущается некоторая жесткость.
- Через несколько дней вы об этом забудете. - Нимрон улыбнулся. -
Понятное дело, до того момента, как вам подвернется случай использовать
пластину в деле.
Майк опустился в знакомое кресло, обхватив пальцами львиные головы на
подлокотниках.
- Что у нас на сегодня, Роджер?
- Сегодня мы поговорим о вашем задании.
- Больше никакой секретности?
- Никакой.
- Когда я должен приступить?
- Завтра.
Майк сглотнул комок в горле. Он предполагал, что между тренировкой и
действием будет перерыв, несколько дней на отдых.
- У меня было впечатление...
- Обстоятельства изменились. Мы получили известие, что Кокли производит
перетряски в руководстве своей организации. Он убрал главного управляющего и
поставил на его место молодого деятеля, Джейка Мелоуна. Мелоун собирается
углубиться в текстовые записи. Он намерен разыскать президентские резиденции
вроде этой. Это значит, что они решили рано или поздно найти нас, и лучше
рано.
- Но готовы ли остальные Революционеры? Группы коммандос? Передающие
устройства, с которых Лиза и я...
- Все подготовлено.
Майк откинулся в кресле, глядя, как в камине пляшет огонь, а дымок
поднимается туда, где он будет поглощен мощными водяными фильтрами, скрытыми
в толще бетонных стен.
- Продвижение Мелоуна - это удача, на которую мы и не рассчитывали, -
сказал Нимрон. - Вот. - Он нерешительно протянул фотографию.
- Но это же я! Нимрон промолчал.
- Вы изменили меня так, чтобы я выглядел как этот человек!
- Я полагаю, вам не сказали о том, что вы будете похожи на другого
человека. Мы пытались полностью изменить ваши взгляды, ваши позиции в этом
отношении. Каждое изменение было достаточным потрясением для вашего "я". А
если бы вы к тому же знали, что становитесь живой копией кого-то другого -
это могло стать чрезмерным грузом. Возможно, вы не думали об этом. Быть
может, это и является причиной возникшей проблемы.
В прежние времена реакция Майка была бы весьма бурной. Но теперь это
все не имело такого уж значения. Теперь он был частью чего-то большего, хотя
и работал на себя. В Шоу все было не так; там он работал на всех, кроме
себя: на Шоу и его руководство, на Кокли, на семьсот миллионов пускающих
слюни зрителей. Теперь жизнь его была другой, она стала лучше. И если уж он
взялся изучать предлагаемый план, то кое с чем придется смириться. Так Майк
и сделал.
- Продолжайте, - сказал он.
- Я рад, что вы не потеряли душевного равновесия. Мы, даже после
столького времени, боялись, что вы можете отреагировать негативно.
- Я слишком глубоко увяз во всем этом, чтобы возражать. Кроме того,
теперь я выгляжу лучше, чем когда-либо.
Нимрон улыбнулся и продолжал:
- Мы планируем удалить настоящего Мелоуна и заменить его вами. Он -
единственный в Шоу человек, у которого ваш тип лица и то же сложение. Любой