Кунин Владимир Владимирович. ИнтерКыся. Дорога к «звездам»

   Алкоголь я ему тут же прощаю. Ссориться с первых же секунд знакомства мне не очень хочется, ибо меня сейчас после сна и моих кошмаров раздирает целый букет совершенно иных желаний: жрать хочу «как семеро волков»! Шурино выражение... Хочу писать и гадить так, что просто удержу нет! И очень хочется понять — где я, на каком я свете, скоро ли я могу вернуться домой к Шуре и почему, кроме фанеры, в этом фургоне пахнет еще и этим самым... Ну, как его?.. Ну, Шура еще сколько раз потом называл этот белый порошок!.. Господи, да что же это со мной?! Хотя чего тут удивляться? Денек у меня выдался, прямо скажем, не из легких... И я, наверное, еще и этой дряни нанюхался. Иначе чего бы это меня так в сон сморило? Тут даже собственное имя не мудрено забыть... А, вспомнил! Этот белый порошок назывался кокаин!.. Однако при чем тут фанера?
   К черту! Сначала — немедленно пописать и покакать!
   Продемонстрировать свой хороший характер никогда не вредно, и поэтому я быстренько, на всякий случай, потерся головой о здоровенную лапу этого мужика и выпрыгнул из фургона...
   — Эй, ты куда, Кыся-а?! — заорал мне мужик в джинсе.
   Но я, не обращая на него внимания, помчался прочь от его гостеприимного, но странного грузовика. То, что это был ЕГО грузовик, у меня не возникло и тени сомнения. Уж слишком по-хозяйски он чувствовал себя в этом фургоне.
   Тем более я должен был сделать свои дела как можно дальше от этого мужика и его громадного автомобиля. Ведь за последние несколько часов этот автомобиль в какой-то степени чуть-чуть стал и моим. А как говорил Шура Плоткин: «Там, где живут, там не гадят...»
   Боже мой!.. Где же мне облегчиться?! Это же просто черт знает что!!!
   Огромное, чудовищное, необозримое помещение величиной с наш пустырь, с металлическим полом и уходящим черт знает в какую высь железным потолком было заставлено сотнями автомобилей, рядами стоящих вплотную, один за другим. Каждый автомобиль, будь это дальнорейсовыи грузовик с длиннющим фургоном, автобус или обычный легковой автомобиль, был притянут к полу цепями и толстыми брезентовыми ремнями. И все это тряслось мелкой дрожью, а за стенками четко прослушивался ритмичный плеск воды...
   Я помчался вдоль этого железного пустыря подо всеми машинами в поисках мало-мальски пристойного места для немедленного отправления своих естественных нужд, не обнаружил такого и на последних усилиях воли поскакал поперек этого мрачного автоприюта...
   И... О счастье!!! У самой стенки, где плеск воды слышался наиболее отчетливо и близко, я увидел на стене большой красный щит с различными противопожарными штуками, скатанный в аккуратное кольцо брезентовый шланг с медной штуковиной на конце, а внизу, под щитом, спасительный ящик с песком, из которого торчали вмятые туда окурки сигарет!
   Ласточкой я влетел на этот ящик, лихорадочно очистил себе место от окурков, быстренько докопался до слоя абсолютно чистого песка и...
   ... Клянусь, через пятнадцать секунд жизнь приобрела совершенно иной оттенок!
   А еще через полминуты, уже зарывая все, мной исторгнутое, я подумал, что зачастую, квалифицируя понятие «Счастье» в нашей жизни, мы невероятно ограничиваем список составляющих. Пять-шесть пунктов типа — Сытость, Благосостояние, Взаимная любовь, Победа (если она не очень кровава...), ощущение Дома, Восторг соития... И все.
   И совершенно не учитываем десятки будничных, но поразительно важных элементов, дополняющих это понятие.
   Ну, например: прекращение боли. Я помню, как дико болела у меня задняя левая лапа, когда я подрался со взрослым Ротвейлером!.. Я, правда, успел располосовать ему всю харю, но он прихватил меня так, что я уже слышал пение наших Кошачьих Ангелов на небе!.. Хорошо еще, что Шура зонтом отбил меня у этой сволочи...
   Тоже были заморочки, не приведи Господь! Шура принес меня домой, сам промыл мне рану и страдал, по-моему, больше меня. Пока ему не пришло в голову дать мне обезболивающую таблетку. Он растер ее в порошок, перемешал с несколькими каплями валерьянки, затем выколупал косточку из консервированной оливки и нафаршировал оливку этой массой. А я, хотите — верьте, хотите — нет, но я обожаю оливки и маслины! Я буквально трясусь, когда их вижу... Короче, я проглотил эту чудодейственную оливку и через полчаса был абсолютно СЧАСТЛИВ!
   Боли как не бывало, от валерьянки — кайф и расслабуха, а в довершение всего Шура тут же скормил мне полбанки оливок и сочинил в мою честь веселые стихи о моей героической победе над Ротвейлером!
   А разве не Счастье, что я все-таки наткнулся на этот ящик с противопожарным песком?! Что не посрамил чести нормального и самостоятельного Кота, выросшего в интеллигентном окружении!
   Разве не Счастье, что мне сегодня удалось уберечь Котенка, помочь спастись Бродяге, дать возможность разбежаться Собакам да и, чего скромничать, самому довольно эффектно избежать соприкосновения с Наукой в том виде, в котором мне это предлагали сделать Пилипенко и Васька!..
   Нет, Счастье — это очень многогранная штука! И если вот, например, мне сейчас еще удастся раздобыть пожрать...
   И я отпрарился на поиски «своего» грузовика.
   Еще издалека я услышал голос своего нового знакомого:
   — Кыся!.. Кыся!.. Кыся!.. Кыся!..
   Честно говоря, я никогда ни на какие «кис-кис» не откликаюсь. Это безликое «кис-кис» мне до лампочки. Тот, кто меня знает, может назвать меня по имени, а я уже решу сам — имеет мне смысл подходить к этому Человеку или нет. Незнакомые мне Люди, которые вдруг начинают мне «кискать», всегда вызывают у меня подозрение. Не то что я кого-то боюсь. Нет. Я знаю, что я всегда сумею за себя постоять или вовремя смыться, но просто неохота ввязываться в лишние неприятности.
   Так что, если мы не знакомы, вы можете «кискать» до упоения. Я и головы не поверну.
   Но на это неумелое «Кыся! Кыся!..» хозяина того грузовика я побежал без малейшего опасения. Что-то в нем мне было симпатично. Даже то, как он монотонно и беспомощно кричал это своё безграмотное «Кыся! Кыся!..». Уже на бегу я успел даже подумать, что он вполне может не знать о кокаине в его фургоне! Сравните — девятнадцать миллионов нервных окончаний в моем носу и всего пять миллионов в его. Запросто кто-то мог мужика подставить...
   А может, я и ошибался. Несмотря на всю мою жесткость характера и бойцовские качества, счастливо воспитанные во мне улицей, нашим пустырем, чердаками и подвалами, постоянной борьбой за выживание, за обладание, за первенство — мне, как и любому существу, выросшему все-таки в интеллектуальной среде, была свойственна некоторая идеализация симпатичных нам персонажей и событий.
   Шура как-то заметил, что революция семнадцатого и события девяностых в очень большой степени обязаны этому интеллигентскому заблуждению.
   Я, правда, ни черта не понял, что Шура хотел этим сказать, но по привычке поверил ему на слово.
   Когда я подбежал к «своему» грузовику, то увидел, что дверцы кабины распахнуты, а рядом стоят двухметровый хозяин моего грузовика и низкорослый, квадратненький и совершенно лысый мужичишко. Несмотря на то что оба они были абсолютно разними людьми, сходство между ними было тем не менее поразительным! То ли джинсовыми курточками, то ли разноцветными тренировочными штанами (мечта Шуры Плоткина), то ли возрастом — сорок, сорок пять, то ли обветренностью лиц и, конечно, руками! Вот руки у них были полностью одинаковые. Чисто вымытые, с грубыми потрескавшимися ногтями, с неистребимо въевшимися следами масел, грязи, металла. В застарелых шрамах и ссадинах. Сильные пальцы в безвкусных золотых перстнях, широкие запястья перепоясаны браслетами дорогих красивых часов. Из-под расстёгнутых воротников клетчатых рубах поблескивают золотые цепи толщиной с хороший поводок для крупной Собаки.
   Но самое главное — они пахли совершенно одинаково! Бензином, соляркой, перегоревшими маслами и хорошим коньяком. Нет, конечно, личные запахи, я бы сказал — индивидуальные, у них тоже были достаточно выражены. Но запах их профессии — водителей тяжелых дальнорейсовых грузовиков — был един...
   — Слава те, Господи! Пришла Кыся хренова!.. — сказал «мой» двухметровый. — Я, понимаешь, открываю шаланду, а она лежит себе на пакете и дрыхнет без задних ног! Все проспала — и таможню, и паспортный контроль, и отплытие...
   — Ох и кот! Ну здоровый, стервец!.. — восхитился Лысый.
   — Да, кошечка — будьте-нате, — сказал «мой». — А может, она того?.. С «икрой»? Как говорится, «кыся в положении», а?..
   — Ты чё?! Повылазило у тебя, что ли! — возмутился Лысый, — «Кошечка», «в положении», «кыся»... У тебя глаза есть? Какая это тебе «кыся»?! Это же форменный кот! Глянь, у твоей «кыси» — яйца как у жеребца! Нашел себе «кысю»...
   — Точно! Ну надо же!!! — поразился «мой» и вытащил из-под сиденья бутылку. — Надо за его здоровье шлепнуть. Ну и за тех, кто в море, само собой...
   Из кабины грузовика жратвой тянет — просто голова кругом идет! И тогда я предъявил своим новым знакомым один из своих любимых аттракционов. Есть у меня несколько трюков в запасе, которыми я иногда пользуюсь, чтобы расположить к себе окружающих. Один из них — Неожиданный Прыжок Вверх Из Положения Сидя. Это я делаю так, что даже Большие Собаки от удивления приседают на задние лапы. А про Людей и говорить нечего...
   Привалился я так (с понтом) ласково к ноге «моего» мужика, присел скромненько на хвост, даже муркнул чего-то, мужик и растаял. Только нагнулся, хотел в умилении погладить меня (чего я, кстати, не перевариваю!), я ка-а-ак со всех четырех лап сигану вверх — прямо с железного пола в кабину на водительское сиденье! А это метра два с лишним в высоту...
   Они оба так и ахнули! Бросились тушенку открывать, котлетки куриные домашние распаковывать, колбаска такая, колбаска сякая, «мой» литровый пакет молока откуда-то приволок... Гуляй, Мартын, во все завертки!
   Разные имена, клички мне придумывают, потрогать норовят...
   Ну, я особенно морду не стал воротить. Я, слава Богу, тоже не пальцем деланный, как говорит мой Шура Плоткин. Тоже знаю, где, как говорится, лизнуть, а где и тявкнуть.
   Выпили они за меня вдвоем две бутылки коньяка, закусывали вместе со мной — что я, то и они. Из их трепотни я понял, что мы плывем по Балтийскому морю в Германию. А уже оттуда — кто куда. Мы с «моим» вроде бы потом через всю страну в какую-то Баварию поедем. А тот, который во мне Кота признал, Лысый, вместе с нами только до Нюрнберга...
   Тут подошло время их ужина. Они все прибрали, оставили мне на полу кабины молока в плошке, приспустили стекла для свежего воздуха и заперли меня. Чтобы я никому, из команды теплохода на глаза не попался.
   А то начнутся расспросы — чей Кот, что за Кот?! Откуда? Почему на него документов нет? Куда смотрел санэпидемконтроль? Вечно с этими бывшими «совтрансавтовскими» водилами всякие заморочки! Они теперь на частные фирмы молотят, валюты у них немерено, так они совсем оборзели — своих Котов за границу отдыхать возят! И пошло-поехало...
   Так что ты, Кыся-Барсик-Мурзик, уж лучше в кабине посиди, не отсвечивай. Дрыхнуть можешь, где хочешь: хоть здесь на сиденьях, хоть в подвесную коечку забирайся. Вот тут, за занавеской... Ну а уж если я какую бабу там наверху заклею и в машину приведу — не обессудь, извини-подвинься, я тебя с коечки обратно на сиденье ссажу... А то в каюте мы из экономии по двое, и многие бляди, особенно иностранные, при постороннем не желают, суки. Приходится в кабины своих грузовиков водить. А я тебя потом, Мурзик-Барсик-Кыся, ночью в сумке на палубу вынесу и море покажу... Так что ты, Кыся, не боись — одиночество тебе не грозит. И ушли. Вообще-то они еще что-то говорили, и на какую-то долю секунды мне вдруг показалось, что от низкого крепыша с лысиной, который во мне Кота признал (видать, с пережору причудилось), — что от него идет слабенький такой запашок кокаина. От его куртки и штанов. Да нет... Не может быть. Скорее всего — причудилось...

* * *

   Меня от обжорства (полагаю, на нервной почве — денек-то был ой-ой-ой!) так раздуло, что я и впрямь стал похож на беременного. Лежу на сиденье, отдышаться не могу. Мысли всякие лезут...
   Шура Плоткин из головы не выходит. Ну, вернется Шура из Москвы, эта дуреха, которую он оставил за мной присматривать, скажет ему, что меня уже несколько дней нет дома, что телефон не работает. Хорошо, если у него приняли в Москве рукопись... А если не приняли? И меня дома нет. И телефон не работает. Что тогда? Ну, трахнет он разок для порядка эту любительницу кошачьего хека и телефонных разговоров, даст денег на таксярник и отправит восвояси. И сядет меня, ждать. И еще пару дней будет спокоен. Я его приучил к этому. Я иногда дня три-четыре гуляю, и Шура не нервничает. Он про меня все знает и не волнуется. Жру я во время таких загулов обычно в шашлычной нашего районного торгового центра — меня там знают как облупленного. По помойкам я не лазаю, крыс не ловлю. Меня от одного их запаха тошнит...
   Но однажды дохлая крыса сослужила мне прекрасную службу! Я был в трехдневном загуле, почти ничего не жрал, трахался, как сумасшедший, и пару раз подрался — со своими Котами сцепился и с какой-то посторонней Собакой. Да так, что потом пришлось в котельной торгового центра чуть не сутки отлеживаться! Не идти же домой в таком виде. С Шурой же худо будет ...
   И мой приятель, бесхвостый Бродяга, снова принес мне дохлую крысу подкрепиться. Все надеялся приучить меня к ним. А на втором этаже торгового центра шашлычная. И из нее пахнет — обалдеть можно!..
   Я, когда немного оклемался, взял эту дохлую крысу, поднялся с ней в шашлычную со стороны кухни, аккуратненько просунулся в какой-то их предбанник, положил крысу перед собой и сел.
   Бежит мимо молодая девка в черном клеенчатом переднике чуть не на голое тело, тащит гору грязной посуды. Увидела дохлую крысу, как заорет на всю шашлычную! Кухня сбежалась на крик, кладовая, разделочная, посудомойка... Даже шеф-повар Сурен Гургенович. Даже два бандита, которые охраняли эту шашлычную, и те прибежали с пистолетами в руках. Картинка маслом!
   Все столпились вокруг меня и дохлой крысы, ахают, руками машут, а я сижу себе так невзрачненько, головку опустил, умываюсь, усы лапой разглаживаю, дескать: «Что вы... Какие пустяки. Не извольте беспокоиться — я для вас всех крыс в мире переловлю»...
   Сурен Гургенович так задумчиво говорит:
   — Значить, у нас появились крысы... Значить, может приехать санэпидемстанция... Значить, все посыпют ядохимикатами, а нас закроют... Или возьмут с нас столько долларов, что мы потом кровью кашлять будем.
   У нас теперь все почему-то на доллары...
   — Значить, этого нельзя допустить, — говорит Сурен Гургенович. — Каждый сам понимает. Значить, нам нужен этот Кот!!! Крысу выбросить, Кота накормить! В нем наше спасение. Вот что это значить!!!
   С тех пор я изредка приношу в эту шашлычную дохлую крысу имени моего друга Бродяги и тем самым подтверждаю свою беззаветную службу Сурену Гургеновичу, его шашлычной и всем остальным жуликам, которые здесь работают. Даже Бродягу сюда приводил кормить. А прошлой зимой у меня был длительный, почти двухнедельный роман с одной Кошечкой — она сейчас эмигрировала по еврейской линии, — так мы туда вдвоем жрать ходили. И все это воспринимали как должное. А крыс в этой шашлычной отродясь не было! Это я их туда носил.
   Господи, как мысли скачут... Бедный Шура! Три, от силы четыре дня он будет спокоен, а уже на четвертый он помчится искать меня по всему району!.. Он же просто с ума сойдет от горя... Работать не сможет... Он мне уже раз сто говорил, выпуская меня на улицу:
   — Мартышка, вот ты уходишь, а ведь я без тебя ничего не могу сочинить. А если я не смогу сочинять — мы останемся без заработка. Ты еще пожрешь в своей шашлычной, а я куда денусь без денег? Я могу умереть с голоду. Так что ты уж, пожалуйста, сильно не задерживайся — одна драка, две Кошки и все! Договорились? Помни, что ты моя Муза, Мартын...
   Боже мой, что же делать?! Ведь если я правильно понял из разговора этих «водил», как они сами себя называют, именно мы, с «моим» джинсовым, будем три дня плыть до Киля, два дня пилить до Мюнхена, там разгрузимся у какого-то Сименса и, возможно, отдадимся этому Сименсу во фрахт. То есть станем работать на Сименса, потому что мы, русские, для Сименса гораздо дешевле, чем их собственные немецкие водилы. Тогда мы задержимся в Германии еще недели на три-четыре... Потом снова загрузимся у Сименса в Мюнхене и вернемся в Киль. Там въедем на наш теплоход и поплывем домой. Это еще почти трое суток. Короче, дома меня не будет, значит, около месяца? Или того больше... Мама родная!.. Что же это с Шурой-то будет?!
   Я чуть не расплакался... Я представил себе исхудавшего, небритого Шуру Плоткина, одиноко лежащего на своей широченной тахте. Он ее почему-то «станком» называет... Невидящими глазами Шура смотрит в потолок и шепчет слабым-слабым голосом:
   — Мартынчик, где ты?.. Мартышка, единственный мой... На кого ты меня покинул?..
   В квартире срач, грязная посуда со ссохшимися объедками горой громоздится в кухонной раковине. Пишущая машинка покрыта толстым слоем пыли, а клавиатура затянута паутиной... Телефон не работает... Отопление и свет выключены за неуплату по счетам... Один раз у нас уже было такое.
   А с тахты несется тихое:
   — Где ты, Мартын? Я не могу жить без тебя... Я погибаю, Кыся! КЫСЯ!!! КЫСЯ!..

* * *

   ...Что такое?! Что за «КЫСЯ»?..
   Я в сонном оцепенении открываю глаза.
   — Кыся... Барсик! А у нас гости!.. Ишь, заспался... Ну-ка, познакомься с тетей. Тетю зовут... Слушай, как тебя зовут? Кыся спрашивает... Да, Кыся? Она по-нашему ни хрена не тянет! Я с ней исключительно по-немецки. Ви дайне наме, майне либер медхен?
   Оказывается, Шура мне приснился. И квартира наша, и кухня — все было во сне...
   А сейчас по кабине гуляет свежий воздух, одна дверь распахнута, и мой временный приятель Водила — изрядно уже пьяненький, в костюмчике, галстучке и рубашечке, подсаживает в кабину, не поверите, совершенно ЧЕРНУЮ девицу!!!
   Вот это да!.. Вот таких у нас с Шурой еще не было!
   — Я тебя спрашиваю, ви дайне форнаме, бля?.. — упрямо повторяет Водила. — Извини, забыл.
   — Айм но эндостайн, — говорит черная и повисает на Водиле.
   — Ногу-то выше поднять можешь? — спрашивает у нее Водила и сам своей рукой задирает ей ногу на высокую подножку кабины грузовика.
   Потом берет ее за пышный зад и легко впихивает девицу прямо в кабину. Она начинает хохотать по-своему и падает прямо на меня. Я еле успеваю из-под нее выскользнуть. Водила тоже влезает в кабину и захлопывает за собой дверь. Черная девушка тут же с хохотом начинает расстегивать ему ширинку брюк.
   — Да погоди ты, торопыга... — стыдливо поглядывая на меня, бормочет Водила. — Дай хоть окна занавешу... Не ровен час увидит кто... Неудобно же! Ну, вартен, вартен, кому говорю...
   Водила задергивает занавески на боковых окнах кабины, опускает плотную шторку на лобовом стекле и включает верхний плафон. Мягкий свет растекается по кабине. Теперь мы трое отделены от всего остального мира.
   — Вот, познакомьтесь... Дарф их форштелен... — медленно и громко говорит Водила и показывает на меня пальцем. — Дас ист майне Кыся... Просекла? В смысле — ферштеен?.. Кыся!.. А ты кто?
   И Водила потыкал пальцем в грудь этой черненькой. Та поняла это по-своему и тут же сбросила с себя маечку типа лифчика, юбочку, величиной с носовой платок, и какие-то кукольные трусики.
   — Да нет. Не то. Хотя и это сгодится, — сокрушенно сказал Водила. — Повторяю... Дас ист майне Кы-ся-а-а! Кыся, ебть, сколько раз говорить?! А ты? Ви хайст ист ду?!
   Он снова ткнул пальцем в плечо черненькой. Та вдруг догадалась, о чем он ее спрашивает, и снова звонко расхохоталась:
   — Сузи! Су-зи!..
   — Точно, Сузи... — несколько растерянно повторил Водила. — Ты же еще в баре говорила... Сузи. Вот теперь — порядок! А это мой Кыся...
   Но Сузи не обратила на меня никакого внимания, воскликнула не по-нашему «Ах!..» и двумя руками сама вытащила из штанов Водилы его...
   Ну, ладно, ладно... Не буду! Я же знаю, что у Людей это почему-то считается неприличным, постыдным. Хотя что тут неприличного — убей Бог, не пойму. Одна из частей тела и все. Вы же носа своего не стесняетесь? Или, к примеру, руки, уха... Дикость какая-то!
   Тем более что Сузи вытащила из штанов Водилы ТАКОЕ, что, как говорит Шура Плоткин — «ни в сказке сказать, ни пером описать»! ТАКОГО не стесняться надо, а гордиться ИМ!..
   Уж на что мой Шура был силен по ЭТОЙ линии, но при всей моей любви к нему я должен быть объективным: то, что сейчас держала в своих черненьких руках с розовыми ладошками Сузи, — ЭТО превосходило ШУРИНО намного. ЭТО, я вам скажу, было — НЕЧТО!!!
   Сузи увидела, ЧТО она вытащила, и обмерла!.. А потом как заорет на весь наш огромный автомобиль:
   — Ооо-о-о!..
   Наклонилась над НИМ... Хорошо, хорошо! Сказал же — не буду.
   Водила глаза прикрыл, стонет, хрипит, шепчет мне по-русски:
   — Смотри, Барсик... Это надо же?! Негритяночка... Угнетенная, можно сказать, раса, а что вытворяет!.. И как?! Потряс!.. Ой, бля, «Хижина дяди Тома»!.. Ну все, счас кончу!..
   Посмотрел я немного на это все — чувствую, сам начинаю заводиться. Да пошли вы, думаю, к чертям собачьим! Вам хорошо, а мне где искать Кошку посреди Балтийского моря?!
   Подлез под боковую занавеску, встал на задние лапы, вцепился передними за край слегка приспущенного стекла, подтянулся, пролез в щель и выпрыгнул из кабины.
   Послушал, как что-то гудит под теплым железным полом, как Водила из кабины уже чуть не в голос вопит:
   — Ну, Сузи!!! Ну, ебть!.. Ну, все!.. Ах, ты ж моя кыся!..
   Видать, меня стеснялся, пока я был в кабине...
   Этот Водила мне определенно нравился. Жаль только, что он с кокаином связался. Шура мне еще тогда, когда был случай с той маленькой актрисой детского театра, говорил, что это очень опасная штука! Как валерьянка для Котов, только намного страшнее.
   А может, мой Водила действительно и сам не знает, что у него среди тяжеленной фанеры в «шаланде» спрятано! Интересно, могу я ему чем-нибудь помочь?..
   Не сейчас, конечно. Судя по тому, ЧТО я видел, сейчас он и сам прекрасно со всем справится. Потом, когда мы с ним один на один останемся. Время вроде еще есть — они сами говорили, что до Киля нам еще топать двое суток...
   Да! И еще одно... Почему от того квадратненького Лысого, который при первом знакомстве во мне сразу же Кота признал, тоже шел запашок этого... Как его?! Тьфу, черт... кокаина! Вполне вероятно, что и Лысого надо предупредить.
   От моего Водилы кокаином не пахло — тут я голову кладу на плаху. Значит, он к нему не прикасался. Следовательно, кто-то другой к нему в фургон это погрузил. А от того квадратненького слабенько, но тянуло кокаинским порошком. Почему?
   Да нипочему! Залез в фургон груз проверить, передвинуть что-нибудь, а там где-то тоже засунуты пакетики с кокаином. Он там повозился, где-то нечаянно коснулся лапой... рукой то есть, — вот тебе и запах!
   Но он, к несчастью, Человек. Так сказать, существо, я не утверждаю — низшей ступени, а так себе — средненькой... Ну, чуть выше. И он этот запах абсолютно не чувствует. Ну не дано ему! Обделила его Природа-матушка, как говорил Шура Плоткин.
   А я Кот. Я — существо Высшего порядка. И мне доступно то, о чем Человек даже понятия не имеет. Поэтому мой долг чести — попытаться уберечь этих двух Водил, (моего и того — Лысого) от возможных неприятностей! Я очень хорошо помню, как Шура говорил, что кокаин во всем мире преследуется...
   И я решил прошвырнуться между машинами, найти грузовик Лысого и малость его пообследовать.

* * *

   Как обычно МЫ ищем то, чего никогда и в глаза не видели? Я не собираюсь утверждать, что у Котов все построено на некой таинственно фантастической интуиции, ниспосланной им Высшими силами.
   Конечно, нужна хотя бы маленькая, буквально микроскопическая зацепка. Ну, например. Любой неодушевленный предмет обязательно несет отпечатки запахов Людей, соприкасавшихся с этим предметом.
   Значит, нужно постараться припомнить характерные запахи Водил и выделить из них запахи, присущие только тому квадратненькому Лысому.
   Дальше, как говорит Шура, дело техники. Бережно сохраняя в памяти запахи одного Лысого, уже ничего не стоит обнаружить любой предмет, с которым этот Лысый когда-либо контактировал.
   Естественно, я слегка упрощаю процесс. Но делаю я это совершенно сознательно, чтобы излишне не унижать Людей, читающих эти строки. Не заставлять Людей вторгаться в области, чуждые их пониманию.
   Нужно признаться, что мы, Коты, сами не всегда ясно понимаем происходящее с нами. Объяснить, откуда я знаю, лежа в кресле в запертой квартире, что в эту секунду мой Шура Плоткин подходит к нашему дому, я не могу при всем желании. И Шура не может!
   А уж если чего-то не может Шура Плоткин — значит, все Человечество просто еще не доросло до понимания этих явлений.
   Через пятнадцать минут шатания неторопливым прогулочным шагом под десятками гигантских автомобилей, больших и маленьких автобусов и доброй сотни легковых машин самых разных марок я обнаружил грузовик Лысого.
   Как это произошло — объяснить сложно. Запахи Лысого были крайне невыразительными, если не считать очень слабенького запаха кокаина, которого на его грузовике, как оказалось, вообще не присутствовало. Но мне ОЧЕНЬ нужно было найти грузовик Лысого! И в какой-то момент я вдруг почувствовал, как нечто необъяснимое ведет меня в направлении, которое я уже сам не контролирую...
   Что это было? Зов?.. Интуиция?.. Предвидение? Что это была за сила, точно приведшая меня к грузовику Лысого?! Говорю честно: понятия не имею!