Кунин Владимир Владимирович. Кыся 3: Кыся в Америке

   – Откуда у тебя эти сведения? – и Толстяк незаметно повел подбородком в сторону тех двух Типов.
   – От одного моего русского друга, сэр.
   Толстяк посмотрел на размалеванных парней и спросил у них:
   – Ну, что? Возьмем в разработку?..
   – Да, надо бы, – сказал один парень.
   – А потом опять – мордой об стол!
   – Не исключено, – заметил второй.
   – Ох, боюсь, что ты нас сильно подводишь, сынок, – сказал Толстяк Тиму.
   – Но на всякий случай… – медленно проговорил третий.
   – Учтите, сэр. Они оба вооружены, – говорит Тим Толстяку.
   У всех пятерых – полицейского, трех парней и Толстяка – сразу ушки топориком!
   – Откуда это тебе известно?!.. – спрашивает Толстяк.
   – От него, – говорит Тимур и показывает на меня.
   – Тебя мама никогда не водила к психиатру? – спрашивает Толстяк и протягивает ко мне руку, чтобы почесать меня за ухом.
   Я ка-а-ак разину пасть на него, ка-а-ак покажу ему клыки – он сразу руку отдернул, засранец! Как он смел так разговаривать с Тимуром?!.. Ни хрена не петрит в науке, тупица толсторожий, а еще и хиханьки строит… Жлоб с деревянной мордой!
   – Ол райт, ол райт!.. – примирительно говорит Толстяк. – Я потом перезвоню твоей матери. Она попросила тебя не задерживаться в Манхеттене и немедленно возвращаться домой. У нее что-то там для вас есть…
   В животе у меня даже екнуло: неужели Рут нашла Шуру?!! Я так засуетился, задергался в своем рюкзаке, так разнервничался, что чуть оттуда не выпал! Толстяк удивился, спросил у Тимура:
   – Он что, понимает, о чем мы говорим?..
   – Он все понимает, сэр. Он и опознал тех Типов!
   – О, ччччерт!.. Идти на задержание без единого доказательства, да еще и по наводке КОТА!.. Большего идиотизма я никогда себе не позволял…
   – Вменим незаконное ношение оружия, – говорит один парень.
   – А ты убежден, что оно у них есть?!.. – взъярился Толстяк.
   – Но Кот же говорит!
   – Ты себя слышишь – псих?!.. "Кот говорит"!!! Ты в своем уме? Ладно, черт с вами, попробуем. Скорее всего, уже завтра меня вышибут из полиции и я получу вполне пристойную пенсию… А вы, Пинкертоны чертовы, марш отсюда!
   Он не позволил нам даже посмотреть, как этих Типов будут задерживать. Он сказал, что по телику мы можем увидеть в любом полицейском сериале типа "Хантера" подобную акцию, только намного эффектнее. И приказал здоровенному полицейскому проводить нас до сабвея.
   Мы предупредили мистера Хьюза, что уезжаем, и действительно уехали…
   Спустя еще час мы как сумасшедшие уже мчались по Кингс-хайвей в Бруклин на нашем "Плимуте".
   Коллега Рут из Бруклинского отдела полиции, сержант Барри Грант, кажется, отыскал Шурины следы! Не самого Шуру – его никто не видел уже несколько дней, – а лишь дом и квартиру, где Шура мог, якобы, проживать…
   Сейчас сержант Барри Грант и хозяин дома, который сдавал эту квартиру (возможно…) Шуре, ждут нас в Шипсхед-бей на углу Оушен Авеню и Авеню Зет.
   Ждут, чтобы в нашем присутствии вскрыть квартиру и…
   Тут Рут запнулась. На мгновение она растерянно посмотрела на нас с Тимуром, а потом решительно и жестко продолжала:
   – Вы оба достаточно навидались в своей жизни. А я чуть ли не ежедневно сталкиваюсь на работе вообще черт знает с чем. Поэтому я не буду с вами сюсюкать. Вполне вероятно, что мы найдем там уже полуразложившийся труп. К несчастью, одинокие молодые эмигранты в первые же два-три месяца не выдерживают груза рухнувших надежд, потери самого себя, унизительности иждивенчества начального периода, языковую немоту… Эти фудстемпы – талоны на питание, – почти полная изоляция, это крушение всей прошлой жизни… Очень, очень часто, особенно люди интеллигентные, кончают жизнь самоубийством…
   – Нет!!! – завопил я в полной панике. – Нет!.. Он ждал меня! ОН МЕНЯ ЖДАЛ!!! ОН ЖДАЛ МЕНЯ ЖИВОЙ, ОН ЖИВ И СЕЙЧАС!.. Я же его недавно слышал… Может быть, он болен… Мне кажется, что он ГДЕ-ТО болен. Или куда-то уехал… Далеко. Потому что его было очень плохо слышно…
   Никакого рюкзака, я просто сидел на коленях у Тимура, и мы оба были пристегнуты к сиденью одним ремнем безопасности. Но для верности Тимур сильно прижимал меня к себе руками, и я все время слышал, как стучит его сердце.
   – Мамочка! Мамуленька!.. Ну что тебе стоит?!.. – умолял Тимур. – Пожалуйста, поставь на крышу свою полицейскую мигалку, вруби сирену!..
   Но Рут ответила категорическим отказом:
   – Остановят за превышение скорости – покажу полицейский жетон. Не остановят – слава Богу! А ездить с мигалкой и сиреной, когда все видят, что в машине сидит вполне благополучный ребенок и Кот с мордой гангстера, – элементарное свинство!.. Называется – использование служебного положения в личных целях. А ты, Мартын, немедленно прекрати истерику и возьми себя в лапы. ЕСЛИ ОН ЖИВ, мы его найдем. Это я тебе обещаю!
   А потом Рут обозвала нас с Тимурчиком двумя юными русскими форменными идиотами. Потому что мы все время Плоткина называли Шура, Шура, Шура, когда он вовсе никакой не Шура, а Александр! Она, Рут, понимает, что существуют укороченные и ласкательные имена: Роберт может называться Бобби, а Уильям – Билли. И, слава
   Господи, Рут догадалась сегодня спросить у мистера Бориса Могилевского, как по-русски могут еще называть Шуру. И ответ был ошеломляющим: ласкательно – Шурик, Саша, Сашенька, Саня, Санек… А настоящее, полное имя – АЛЕКСАНДР!
   Но когда объявляется официальный розыск, то человека ищут по его полному ДОКУМЕНТАЛЬНО ЗАРЕГИСТРИРОВАННОМУ имени. Конечно, ни в одной телефонной книге Нью-Йорка нет Шуры Плоткина. Хотя в одном только Бруклине этих Плоткиных – сорок два человека, в Манхеттене – пятьдесят пять, в Квинсе – двадцать один Плоткин, даже в Бронксе есть три Плоткина, а в Стейтэн-Айленде – всего два. На всякий случай проверили Филадельфию. Там Плоткиных оказалось одиннадцать душ… Есть еще парочка семейных бизнесов под именем Плоткиных – фотография и что-то связанное с музыкой.
   Но никто из американских Плоткиных не записан под именем Шура! Так что мы сами, Тимурчик и я, затруднили работу по поиску единственного необходимого нам Плоткина.
   И тут мы подъехали к этому дому…
   У входа в палисадник нас встретили трое: сержант полиции Барри Грант – высокий, тощий человек, потрясающе не похожий на полицейского, Хозяин этого трехэтажного "билдинга" – старый еврей, лет семидесяти пяти, – и его Собак, абсолютно повторивший внешность своего Хозяина. Казалось, что старый еврей и его Собак – близнецы с разницей в возрасте не более трех лет в пользу Собака.
   Еврей-Собак тут же потянулся носом ко мне, и хотя мне было не до него, я все-таки принял оборонительную стойку.
   – Не задирай хвост, сынок, – сказал мне этот удивительный Собак по-нашему, по-Животному.
   – Я не ссорюсь ни с Котами, ни тем более с Кошками. Будет время – объясню почему. А сейчас – к делу. Слушай, что Мой будет говорить…
   – …очень, очень милый молодой человек… – уже говорил Хозяин Собака и Дома. – Такой культурный… Из Петрограда. Столько книжек привез!.. Я же беру с него всего триста пятьдесят долларов… Зачем ему столько книжек?..
   – Кто-нибудь из вас сможет опознать по вещам интересующего вас Человека? – негромко спросил сержант Грант у Рут.
   Рут посмотрела на меня. Я ей кивнул.
   – Да, конечно, – с легкостью ответила Рут.
   – Мы хотели бы осмотреть квартиру, – сказал Грант старому еврею. – У вас есть запасные ключи?
   – Интересный вопрос. А почему у меня не должно быть запасных ключей? Идемте.
   И мы все потопали на второй этаж. Собак на своих старческих, подагрических ногах поплелся за нами следом.
   "А мне и в квартиру уже не нужно было заходить! Я уже здесь, на лестнице почувствовал Шурины запахи!..
   Ноги у меня подкашивались от волнения и страха, я принюхивался изо всех своих сил, стараясь уловить хотя бы малейший запах самого страшного…
   Но нет. Пахло Шурой, пахло НАШИМИ книгами и фотографиями, Шуриной одеждой…
   Пахло, в конце концов, МНОЙ!!! Моими запахами, которые не выветрились из Шуриной жизни даже за эти несколько месяцев…
   Как только Старик открыл ЭТУ квартиру, то все тончайшие оттенки запахов, которые я почувствовал еще на лестнице, обрушились на меня такой мощной волной, что я, не помня себя, словно в бреду заметался по совершенно незнакомой мне маленькой американской квартирке среди родных и близких мне НАЩИХ ленинградских вещей!..
   Уйма картонных коробок с книгами повсюду стояли почти до потолка. Какие-то были уже распакованы. Валялись и уже висели на стенах масса НАШИХ любимых фотографий, рисунков, карикатур на Шуру, на меня с Шурой и пара картинок масляными красками… Все это в разные времена было подарено нам с Шурой нашими знакомыми и Шуриными собутыльниками-художниками…
   Над каким-то чужим диванчиком висела самая лучшая моя фотография величиною с кухонный поднос. Года три тому назад Шура снимал меня на нашем пустыре. Истратил целую пленку, а потом мы вместе с ним отбирали лучший снимок из контрольных отпечатков, которые ему сделали в лаборатории одной газеты. Там же потом отпечатали и этот здоровенный портрет.
   – Елки-палки! – вскричал в восторге Тимур. – Это же ты, Кыся! Ты, ты, ты!.. Ну, отпад!!!
   Все тут же посмотрели на меня. Еврей-Собак даже зашел сзади и понюхал у меня под хвостом, словно хотел убедиться, что на фотографиях изображен именно я. Но почему таким способом?..
   – По-моему, это то, что мы ищем, – сказал Рут сержанту Гранту, показывая на другие мои фотографии вместе с Шурой. Эти фото делал наш польский приятель, журналист, с которым мы по пьянке были в Эрмитаже. – Мне кажется, здесь никаких сомнений!.. Это то, что нам нужно…
   И несмотря на свое собственное смятение души, граничащее с помешательством от тревоги и радости, я вдруг заметил, что Рут Истлейк, сержант американской полиции тридцати трех лет от роду, мать русского мальчика Тимура, одна из самых красивых Женщин светло-шоколадного цвета, которые когда-либо встречались мне в жизни, с очень пристальным вниманием и совершенно не полицейским интересом.разглядывает Шурины фотографии, висящие на стенах и валяющиеся на письменном столе рядом с НАШЕЙ пишущей машинкой…
   Надеюсь, что заметил это только я!.. Рут проявляла к Шуриным фото такое поистине Женское любопытство, что в моей башке неожиданно вдруг что-то сместилось, будто я перешел в некое совершенно иное состояние, словно заглянул туда, куда, кроме меня, никто не имел права вторгаться. И тогда во всю стену рядом с моей фотографией вдруг повисло совсем уж гигантское фото! А на нем…
   ПУСТЫННЫЙ ЖЕЛТЫЙ ПЛЯЖ, БЕСКРАЙНИЙ ОКЕАН… И НА ТЕПЛОМ ПЕСКЕ, ОБНЯВШИСЬ, СИДИМ МЫ ВСЕ ЧЕТВЕРО – РУТ, ШУРА, ТИМУРЧИК И Я… А НЕПОДАЛЕКУ, В СТОРОНКЕ, СКРОМНЕНЬКО ЛЕЖИТ ТА – ПУШИСТАЯ, БЕЛЕНЬКАЯ ИЗ КВИНСА. А ВОКРУГ НЕЕ ПРЫГАЮТ НЕСКОЛЬКО МАЛЕНЬКИХ КОТЯТ МОЕЙ МАСТИ, РОЖДЕННЫЕ С УЖЕ ЗАРАНЕЕ РАЗОРВАННЫМИ ЛЕВЫМИ УШКАМИ. НУ СОВСЕМ КАК У МЕНЯ!..
   Уже в следующую секунду эта прекрасная, фантастическая картина исчезла, и я услышал всего лишь вторую половину фразы, сказанную старым евреем, хозяином этого дома:
   – С тех пор как мистер Плоткин несколько дней тому назад уехал кого-то там встречать, мы его больше не видели.
   – Абсолютно точно, – подтвердил мне его Собак по-Животному.
   – Слушайте, Барри! – обратился старик к сержанту Гранту. – Может быть, он уехал в Вашингтон? В Конгресс?..
   – Вполне может быть, – по-Животному сказал мне его Собак.
   – Верно, – согласился с ним сержант Грант. – Месяц тому назад мы получали запрос из Вашингтон на мистера Плоткина. Конгресс Соединенных Штатов интересовался его адресом…
   "Не Конгресс, дубина! А конгрессмен… Как его?!.. Совсем из головы вылетело!..
   – Приятель Фридриха фон Тифенбаха… – подумал я. – Нет, нужно ехать в Вашингтон!.. Хотя не будешь же бегать по Конгрессу Соединенных Штатов и ко всем привязываться, кто, дескать, из вас друг-приятель интеллигентнейшего миллионера из Германии Фридриха фон Тифенбаха?.."
   – Я таки вспомнил! – сказал старик. – Мистер Плоткин при мне звонил туда к одному конгрессмену и обещал приехать, как только он встретит кого-то из Петрограда…
   – Из Петербурга, – поправил его Тимур. – На худой конец – из Ленинграда.
   – Для меня "худой конец" начался в Петрограде, детка. С тех пор я и живу здесь,
   – и старик погладил Тимура по голове.
   Я будто знал, что Вашингтона мне не миновать!.. Недаром еще на первой Котово-Кошачьей сходке я упомянул об этом. Заявление слегка отдавало пижонством, но я уже тогда предчувствовал этот "вояж", как говорил Шура, когда куда-нибудь уезжал.
   – Мам! Оставь, пожалуйста, наши координаты мистеру… – Тимур запнулся, вопросительно посмотрел на старика.
   – Меня зовут Дэвид Блум, детка.
   – Мистеру Дэвиду Блуму, мам. Если мистер Плоткин вернется, он сможет нам позвонить и… – сказал Тимур и посмотрел на меня.
   – Умница! – сказал я ему по-Шелдрейсовски.
   – Обязательно, сыночек, – пообещала Рут. – Но мне кажется, этого недостаточно. Хотелось бы выстроить дополнительный план поиска мистера Плоткина, а не ждать, когда он сам объявится…
   Но все это мне было уже неинтересно. Я знал одно – впереди у меня Вашингтон, конгрессмен… Как же его звали?!.. Черт бы его побрал… И там искать Шуру. Или настоять на том, чтобы этим занялось правительство Америки!
   Собак ткнул меня носом в бок и, не то по-Животному, не то по-Шелдрейсовски – я так и не понял, сказал мне:
   – Тебе нужно ехать в Вашингтон.
   – Без тебя знаю!.. – огрызнулся я, и тут же об этом пожалел: – Прости меня, старина. Я сейчас не в своей тарелке…
   – Он мне будет рассказывать! Или я не вижу? Идем в коридор. Пока они будут вырабатывать план поиска, я тебе расскажу, – почему я не ссорюсь с Котами и Кошками… Это очень странная история, и до сих пор мне ее некому было рассказать. Наверное, скоро я умру, и никто не узнает, что такое может быть на свете…
   Мне его история была, как говорил Водила, "до лампочки". Особенно сейчас. Но после его заключительной фразы о скорой смерти, я не мог отказаться ее выслушать.
   Мы вышли с этим старым Собаком в коридор, и он сказал:
   – Я прилягу… Не возражаешь? Ноги – ни к черту!.. Старость, сынок… Ну, слушай. В молодости у меня с одной Кошкой, не будем называть имен, клянусь тебе, чем хочешь, был такой длительный и бурный роман, что не передать словами!!! Чтоб я так жил!.. Ах, что это был за роман!.. Потом, с возрастом, он, конечно, перерос в вялотекущие приятельские отношения. Нормальная нежная дружба двух пожилых Животных… Недавно я ее похоронил. Теперь я хожу на ее могилку в нашем палисаднике, за домом моего Додика Блума, и плачу… И жду не дождусь, когда снова увижу ее уже ТАМ. Семь лет… Семь долгих лет мы были вынуждены скрывать наши отношения!
   – Почему?!.. – возмутился я. – Когда такое – это же прекрасно!
   Я тут же вспомнил свои достаточно откровенные отношения с Мюнхенской собачкой Дженни, принадлежавшей к аристократическому роду "карликовых пинчеров".
   – Потому что мир состоит из идиотов, – сказал старый Собак. – Это моя точка зрения. Ты можешь не согласиться… Твое дело. Но с точки зрения большинства, любовная связь Собаки и Кошки – такой же скандал, как если бы добропорядочная еврейская девочка из набожной еврейской семьи, посещающей синагогу и чтящей Талмуд, привела бы в дом своих родителей РУССКОГО ГОЯ… Или я знаю? Все равно, как если бы черный парень из Алабамы женился бы на белой потаскушке! Тебе хватит примеров?..
   – Хватит. Дальше…
   – Дальше было раньше, – вздохнул старый Собак. – Мне с этой Кошечкой было лучше всего на свете!.. Я с ней был таки половой Гигант! Боже мой, чего мы только с ней ни вытворяли!.. Я потом как-то пробовал делать это с разными Собаками-сучками… Не то. Ну таки совершеннейшее не то! А как она была хороша в оральном сексе!.. Как она ЭТО божественно исполняла! Судя по твоим боевым шрамам на морде и огромным яйцам между задних лап, которые даже хвостом не прикроешь, ты меня должен понять. Кстати, меня зовут Арни.
   – Мартын, – представился я. – Но можно просто Кыся…
   – Я тоже не очень-то Арни. Вообще-то, меня зовут Арон. Но… С волками жить – по волчьи выть. На американский манер я – Арни. Понял?
   Я действительно понял все, за исключением "ОРАЛЬНОГО СЕКСА". При помощи логических умозаключений я решил, что это от слова "орать". То есть орать от удовольствия, что со мной довольно часто бывало. В завершающий момент траха я невольно разражался таким громким и хриплым мявом, так вдруг начинал вопить и орать от жгучего наслаждения, что на всем нашем ленинградском пустыре ни у кого не оставалось сомнений по поводу того, чем я там сейчас занимаюсь…
   Но в то же время мне показалось, что с этим словом я что-то путаю. Надо будет потом у Рут спросить… А пока меня очень заинтересовало произношение и акцент Арни-Арона.
   – О'кей, Арни! Я рад, что познакомился с тобой. Можешь на меня рассчитывать… Но у меня такое ощущение, что ты говоришь не по-английски, а по-немецки. Мне-то это, как говорится, без разницы, но я как-то бывал в Германии и узнаю в твоей речи многие немецкие слова…
   – Шурли! Конечно!.. Я же говорю с тобой на идиш! У нас тут, в Брайтоне, очень многие говорят на нем. А "идиш" – это же международный еврейский жаргон…
   – Постой, постой, Арни!.. Значит, я сейчас с тобой говорил тоже на этом идиш?!..
   – А как же?!.. – Арни-Арон даже приподнялся на передние лапы.
   "Все-таки Шура был прав: Я ЖУТКО ТАЛАНТЛИВЫЙ ТИП! – подумал я про себя. – Нет, нужно немедленно ехать в Вашингтон, найти этого конгрессмена и постараться поставить там всех на уши, но найти Шуру!.. Уж если я, оказывается, могу разговаривать даже на этом идиш, то уж в ихнем Вашингтоне я тоже не дам маху!.."
   От окончательно принятого решения мне сразу стало легко и спокойно, и я не удержался и пошутил над стариком Арни-Ароном:
   – А ты, Арончик, считаешь, что говорить в НьюЙорке на идиш – это тоже "с волками жить – по волчьи выть"?
   – А ты думал?!.. Ты знаешь, что такое НьюЙорк?!.. Шлемазл! Нью-Йорк – это двести народов и этнических групп!.. В Нью-Йорке итальянцев больше, чем в Риме, ирландцев больше, чем в Дублине, негров больше, чем в Найроби, пуэрториканцов больше, чем в Сан-Хуане! А нас больше, чем в Иерусалиме!!! Это чтобы ты знал!..
   – Кого это "нас"? – не понял я. – Животных?
   – "Нас" – это евреев! – сказал Собак Арон, он же Арни. – А Животные это или Люди, или Собаки, или, я знаю, Коты, – все это не имеет ни малейшего значения. Важно, кем ты сам себя чувствуешь. Именно этим Америка и хороша! Понял?..
   Проснулся я только к Филадельфии…
   Кевин Стивене, водитель международного туристического автобуса с тридцатью шведскими туристами из Швеции и одной американской шведкой из Америки, гидом-переводчиком, совершал свой обычный рейс по маршруту Нью-Йорк-ФиладельфияВашингтон, и дальше, в теплые Флоридские края, до Майями. А потом обратно в Нью-Йорк. Срок поездки – двенадцать дней.
   – Тебе хватит? – спросил меня Тимур.
   – За глаза и за уши! – нахально ответил я.
   Кевин Стивене и был тот самый пожилой толстый шоферюга, в чей автобус, когда-то стоявший у отеля "Рамада Милфорд Плаза", ткнулась полицейская машина с уже мертвым сержантом Фредом Истлейком.
   Так Кевин познакомился с Рут. А потом подружился и с Тимуром.
   Вот ему-то Тимур и позвонил на следующий день после посещения Шуриной сиротской квартиры в Бруклине. Позвонил с улицы, из автомата, и попросил Кевина ничего не говорить матери. Тот обещал…
   Он согласился завтра же взять меня с собой до Вашингтона, а через двенадцать дней забрать меня оттуда в Нью-Йорк. Именно с того места, где он меня оставит – у Конгресса ли, у Капитолия, у Белого Дома… Где я сочту нужным вылезти. И чтобы, находясь в Вашингтоне, я как можно точнее считал бы дни и ни хрена не напутал!
   Тимурчик ну прямо убивался, что не может поехать со мной – так ему хотелось в Вашингтон, в музей Аэронавтики!.. Но я ему сказал, что, если не будет в доме меня, – полбеды. Всегда можно сказать, что я загулял. А если исчезнет Тимур – мать сойдет с ума! И чтобы он даже об этом не мыслил!.. Подозреваю, что Кевин Стивене и не взял бы Тимура без разрешения Рут.
   Счастьем оказалось, что Кевин вообще был дома, а не в рейсе. Удача нам сопутствовала во всем: как раз через день после моего открытия языка "идиш" на Оушен-авеню Кевин должен был укатывать из НьюЙорка. У меня оставались еще почти сутки…
   За это время я решил, ни на секунду не забывая о личном – поиски Шуры, отношения с Рут и Тимурчиком, четко намечавшееся приятельское расположение ко мне мистера Могилевского, – не оставлять на произвол судьбы и дела ОБЩЕСТВЕННЫЕ: трудоустройство Котово-Кошачьей компахи, сотрудничество с Крысами и поддержание деловых и мирных инициатив в обоих кланах.
   Я вообще заметил, что в некоторых случаях мир и дружбу необходимо поддерживать и укреплять всеми дозволенными и недозволенными способами! Вплоть до применения грубой силы в самых жестоких формах…
   В тот вечер мы вернулись из Брайтона и потихоньку сговорились с Тимуром о моей поездке в Вашингтон. Я решил дождаться момента, когда все залягут спать, а потом смылиться во двор. Тем более что я уже ЧУВСТВОВАЛ там какую-то напряженку и нездоровую возню.
   Тимурчик быстро скапустился. Принял душ, захватил с собой письмо от Маши Хотимской, которое он сегодня получил из Израиля, и отправился к себе.
   Рут, наоборот, была еще полна сил, чем-то странно возбуждена и засыпала меня вопросами о Шуре Плоткине. Что он пишет, где печатался, почему не женат, есть лиу него дети, ходили ли к нам девки и, как говорят немцы, "унд зо вайтер". По-нашему – "и так далее". Вплоть до того, какого он роста…
   А хрен его знает, какого он роста!.. Мне и в голову не приходило его мерить… Я сказал ей, что Шура приблизительно выше ее на полголовы. И тут же заметил, что Рут это очень понравилось!..
   – Я решила еще поискать его по больницам, – сказала она.
   Я сразу вспомнил неутомимого Шуру и его упражнения с ежедневно и еженощно меняющимися девицами и усомнился:
   – Вряд ли… Шура всегда был такой здоровый!
   – А по фотографиям не скажешь. Худенький, стройный, нездоровья я в нем особого не заметила…
   Ну, мог я объяснить Рут, что я имел в виду, когда говорил о Шурином здоровье?!.. Сказать, что он был здоров трахаться? Что мог любую, самую выносливую девку загонять до обморока?!.. Это я мог ей сказать?
   Нет, не мог. И поэтому решил кардинально изменить тему:
   – Рут, скажи мне, пожалуйста, что такое "оральный секс"? Я в Бруклине от одного еврейского Собака услышал, а переспросить постеснялся…
   Тут Рут так захохотала, что чуть не свалилась на пол! Я думал, ей даже дурно станет – так она развеселилась!.. А потом отдышалась, вытерла слезы и сказала:
   – Ты, Мартын, постеснялся спросить Собака, а я стесняюсь тебе это объяснить. Отыщем твоего Шуру, он тебе про это все подробно расскажет. Судя по его физиономии на всех фотографиях, которые я сегодня видела, он в этом очень неплохо разбирается.
   Я почувствовал, что нарвался на темочку, которая не всегда годится для светской болтовни с Женщинами. Но и Рут просекла мое смущение и тут же легко перевела разговор в другую плоскость:
   – Да! С этой поездкой в Бруклин я же совсем забыла вам сказать!.. Завтра все передашь Тиму: из Манхеттена звонил детектив Алан Уэлч, ну, которому вы "сдали" тех двух русских на Пятой авеню. Оба оказались совершенно официальными представителями какой-то русско-американской фирмы с офисом на Бродвее. Единственная зацепочка – оба были вооружены. Так что есть надежда их "раскрутить". Все! Я пошла в душ…
   Первый же Кот, с которым я столкнулся во дворе, был Хемфри, бывший сотрудник Нью-Йоркской Публичной библиотеки.
   Полученная от него информация в основе своей была вполне утешительной. Всего две-три драки между Котами и Крысами, к счастью, закончившиеся вполне бескровно и с обоюдным перепугом.
   Причем все споры и драки были не из-за дележа добычи, чего я, не скрою, боялся, не по Видовым соображениям националистического характера, а в процессе взаимных упреков в отсутствии или недостатке "актерского мастерства и ощущения партнера"…
   То есть предметом распрей и ссор было ИСКУССТВО! И это меня очень порадовало.
   Прошли времена, о которых мне как-то рассказывал Шура, когда за малейшее отклонение от какой-то там Генеральной линии в этом самом ИСКУССТВЕ могли запросто поставить к стенке и шлепнуть…
   А разные выяснения отношений, мелкие драчки и неглубокие укусы, – они и по сей день имеют место быть в ИСКУССТВЕ всего мира. Так что ничего страшного.
   Хемфри перечислил мне все магазины и рестораны, где Котов и Кошек взяли на службу. Сработала таки наша Ленинградская метода по внедрению в хлебные, я бы сказал, места. Не зазорно и Америке у нас поучиться!..
   Сам же Хемфри сейчас отирается у китайцев среди книг, газет и журналов. То есть практически устроился по профессии. Китайцы содержат ларек типа нашей бывшей русской "Союзпечати".
   Мою Беленькую и Пушистенькую взял к себе жить… Кто бы вы подумали?.. Мистер Борис Могилевский!!! Не знаю, насколько он будет обрадован, когда Беленькая и Пушистенькая выдаст мистеру Могилевскому минимум семь-восемь Котят (от меня меньше еще ни разу не было!), но это уже другой вопрос… А пока все идет как надо.
   Молодой черный Кот со своим партнером, одним бойцовским Крысом, притащили мне в подарок здоровенный шмат свежайшей сырой мерлузы. Они "работали" в Корейской рыбной лавке. А вот откуда они узнали, что я обожаю именно мерлузу, – одному Богу известно.
   Но тут я сделал классный дипломатический ход. Я не стал жрать эту мерлузу, а вызвал старого Крыса и попросил немедленной аудиенции (тоже словечко будь здоров, да?!..) у Королевы Крыс нашего района Мадам. И уже через несколько минут получил официальное приглашение пройти к Мадам самым коротким путем для особо почетных гостей.