И это несмотря на то, что мы с Ларри уже раза три-четыре прикладывались к его "бурбону"…
Наши летчики немного поговорили с землей, немного с "пентагоновцами", и те стали снижаться на специализированные вертолетные площадки внутри самого Комплекса ООН.
Мы же, в отличие от них, совсем немножко пролетели вперед и стали плавно опускаться на аккуратную зеленую полянку перед самым-самым Дворцом Генеральной Ассамблеи.
Причем, нужно отдать должное этой, казалось бы, небольшой полянке, – с каждой секундой она становилась все больше и больше и наконец превратилась в огромную зеленую площадь, окаймленную невысоким строгим кустарником, бело-оранжевыми лентами полицейского ограждения и уймой Нью-Йоркскотуристского народа.
А на самой полянище сбоку стояли невероятно длинные, карикатурные автомобили-лимузины, опять репортеры со всеми видами камер, и отдельно ото всех, максимально приближенные к месту посадки нашего вертолета – группа Людей, в которой я, как ни всматривался, не мог никого узнать – ни Шуры, ни Рут, ни Тимурчика…
– Моих никого нет! – яростно рявкнул я и тут же понес летчиков по пням и кочкам:
– Я так и знал, что эти мудаки что-нибудь напутают и сядут не там, где нужно! Вот пусть теперь летают по всему Нью-Йорку и сами ищут!
Но наши моторы уже были выключены, над нами еще вхолостую по инерции крутился и посвистывал винт, и…
и в этот момент в кучке Людей, направляющихся к нашему вертолету, я узнал мэра Нью-Йорка мистера Роберто Джулиани! Которого видел всего один раз в жизни, да и то мельком, во время празднования ирландского Дня Святого Патрика!..
Он шел к вертолету и вел за руку небольшого Человечка. А потом этот Человечек вырвал свою руку из руки мэра Нью-Йорка и помчался вперед! Вот тут я сообразил, что это Тим Истлейк!!!
Тим мчался ко мне, раскинув руки в стороны, и что-то кричал на весь Манхеттен, но мы не слышали ЧТО, мы только ВИДЕЛИ его крик!
Я вырвался из могучих лап Ларри Брауна, на ходу лизнул его в ухо, чтобы он не обиделся, и рванулся к открывшимся дверям вертолета.
Как сказала бы Киевско-Мюнхенская Кошка Циля, "об подождать трап – не могло быть и речи!". Я вылетел на поляну навстречу Тимурчику, напрочь забыл о своем весе и прыгнул на этого ставшего мне ужасно близким мальчишку. Естественно, я тут же
опрокинул его на землю и, облизывая всю его мордочку, лихорадочно зашептал ему в ухо:
– А Шура?.. Где Шура?! Шура где?!! Тимурчик! Где Шура?..
– Ну, ты даешь, Кыся! – тиская меня и подозрительно принюхиваясь ко мне, сказал Тимур. – Где это ты так надрался?!
– В вертолете, в вертолете!.. Я стресс снимал! Где Шура, я тебя спрашиваю?!
– Разуй глаза, пьяная морда! – по-русски сказал мне Тимур. – Вон они с мамой идут… Ой, что у нас тут творится!.. Моя мама так "запала" на твоего Шуру, что…
Дальше я уже ничего не слышал… И ничего не видел. Только Шуру.
Он шел рядом с Рут в тех же самых темно-зеленых вельветовых брюках, которые мы еще с ним покупали на нашей районной барахолке у станции метро "Академическая". Он был в той же самой теплой спортивной куртке, подаренной ему его Варшавским другом и собутыльником польским журналистом Сташеком…
На Шуре не было ничего американского. Я увидел его таким, каким я оставил его в своей памяти навсегда. Он был только чуть бледнее обычного.
Я сполз с Тимура и не поскакал навстречу Шуре, а пошел… Я шел к нему уже так давно и так долго, что на всякие подскоки и прыжки, а уж тем более на стремительный бег, у меня просто не было сил. И торопиться мне было уже некуда.
Шура попытался было рвануться ко мне, но Рут мягко придержала его, и он просто медленно опустился передо мной на корточки. Я подошел.
Мы посмотрели друг другу в глаза, оба не сказали ни слова, и я тупо и неловко полез на него, цепляясь когтями за ветхую польскую курточку.
Я вскарабкался к нему на грудь, намертво обхватил передними лапами его за шею, а задними вцепился в него так, что оторвать меня от Шуры можно было бы только лишь по частям и с применением серьезных технических средств. Вместе со мной Шура встал во весь рост. Я почувствовал его запах, который снился мне столько месяцев. Услышал, как бьется его сердце… Ощутил тепло его рук и, уже совершенно не соображая, что я делаю, поднял голову в синее НьюЙоркское небо и завыл!!!
Потом мне говорили, будто звук моего голоса был столь ужасен и одновременно столь призывен, что, словно по мановению волшебной палочки, из всех окрестных улиц, начиная с Сорок второй и кончая Сорок седьмой, где раскинула свои грандиозные дома Организация Объединенных Наций, к нашей поляне с Президентским вертолетом, с самим мэром Роберто Джулиани (я уже не говорю о том, какую свиту он для понта приволок с собой на эту встречу!), с тучей репортеров и толпами зевак, стоявших за полицейским ограждением… вдруг, откуда ни возьмись, СТАЛИ СТЕКАТЬСЯ КОШКИ И КОТЫ ВСЕХ МАСТЕЙ, ПОРОД И НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ! ИМ БЫЛО НАПЛЕВАТЬ НА ВСЕ: НА ОГРАЖДЕНИЯ, НА МЭРА, НА ВЕРТОЛЕТ, НА ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ! СВОБОДНЫЕ СОЗДАНИЯ – ОНИ ШЛИ НА ВОЙ СОБРАТА, И КАЖДЫЙ ИЗ НИХ СЛЫШАЛ В ЭТОМ ВОЕ ЧТО-ТО СВОЕ, СОЗВУЧНОЕ СО СТРУНАМИ ДУШИ ЛЮБОГО КОТА, ЛЮБОЙ КОШКИ ЛЮБОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ!..
Потом говорили, что Котов и Кошек было десятки тысяч! Во всяком случае, когда мы вечером смотрели телевизор, зрелище это было ГРОЗНЫМ И ВПЕЧАТЛЯЮЩИМ.
Но в тот момент, на этой ООНовской лужайке, я ничего не видел. Даже Шуру не видел, я его чувствовал под своими лапами, ощущал всем своим телом, каждой шерстинкой, слышал его дыхание, и мне было этого вполне достаточно.
Правда, кое-что я все-таки услышал. Это когда мэр Нью-Йорка мистер Роберто Джулиани спросил у Тимура:
– А скажи, Тим, что бы я мог сделать для тебя и твоего кота Мартына?
Тимур немедленно ему ответил:
– Сэр! Мы с Мартыном были бы вам очень благодарны, если бы вы дали ему официальное разрешение ездить в Нью-Йоркских сабвеях и автобусах, а то мне приходится прятать его в рюкзак и я каждый раз рискую нарваться на штраф.
– Ол райт! – сказал мэр. – Вы сегодня же получите это разрешение. Что еще?
– Ничего, сэр. Большое спасибо. Со всем остальным у нас теперь все в порядке, – вежливо ответил ему Тимур.
СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ… С ОСТАЛЬНЫМ У НАС ВСЕ В
ПОРЯДКЕ… ТЕПЕРЬ У НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ… У НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ… ВСЕ В ПОРЯДКЕ… В ПОРЯДКЕ….
ПОСЛЕСЛОВИЕ КОТА МАРТЫНА К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ СОБСТВЕННОГО ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ПОД НАЗВАНИЕМ "КЫСЯ В АМЕРИКЕ"
Наши летчики немного поговорили с землей, немного с "пентагоновцами", и те стали снижаться на специализированные вертолетные площадки внутри самого Комплекса ООН.
Мы же, в отличие от них, совсем немножко пролетели вперед и стали плавно опускаться на аккуратную зеленую полянку перед самым-самым Дворцом Генеральной Ассамблеи.
Причем, нужно отдать должное этой, казалось бы, небольшой полянке, – с каждой секундой она становилась все больше и больше и наконец превратилась в огромную зеленую площадь, окаймленную невысоким строгим кустарником, бело-оранжевыми лентами полицейского ограждения и уймой Нью-Йоркскотуристского народа.
А на самой полянище сбоку стояли невероятно длинные, карикатурные автомобили-лимузины, опять репортеры со всеми видами камер, и отдельно ото всех, максимально приближенные к месту посадки нашего вертолета – группа Людей, в которой я, как ни всматривался, не мог никого узнать – ни Шуры, ни Рут, ни Тимурчика…
– Моих никого нет! – яростно рявкнул я и тут же понес летчиков по пням и кочкам:
– Я так и знал, что эти мудаки что-нибудь напутают и сядут не там, где нужно! Вот пусть теперь летают по всему Нью-Йорку и сами ищут!
Но наши моторы уже были выключены, над нами еще вхолостую по инерции крутился и посвистывал винт, и…
и в этот момент в кучке Людей, направляющихся к нашему вертолету, я узнал мэра Нью-Йорка мистера Роберто Джулиани! Которого видел всего один раз в жизни, да и то мельком, во время празднования ирландского Дня Святого Патрика!..
Он шел к вертолету и вел за руку небольшого Человечка. А потом этот Человечек вырвал свою руку из руки мэра Нью-Йорка и помчался вперед! Вот тут я сообразил, что это Тим Истлейк!!!
Тим мчался ко мне, раскинув руки в стороны, и что-то кричал на весь Манхеттен, но мы не слышали ЧТО, мы только ВИДЕЛИ его крик!
Я вырвался из могучих лап Ларри Брауна, на ходу лизнул его в ухо, чтобы он не обиделся, и рванулся к открывшимся дверям вертолета.
Как сказала бы Киевско-Мюнхенская Кошка Циля, "об подождать трап – не могло быть и речи!". Я вылетел на поляну навстречу Тимурчику, напрочь забыл о своем весе и прыгнул на этого ставшего мне ужасно близким мальчишку. Естественно, я тут же
опрокинул его на землю и, облизывая всю его мордочку, лихорадочно зашептал ему в ухо:
– А Шура?.. Где Шура?! Шура где?!! Тимурчик! Где Шура?..
– Ну, ты даешь, Кыся! – тиская меня и подозрительно принюхиваясь ко мне, сказал Тимур. – Где это ты так надрался?!
– В вертолете, в вертолете!.. Я стресс снимал! Где Шура, я тебя спрашиваю?!
– Разуй глаза, пьяная морда! – по-русски сказал мне Тимур. – Вон они с мамой идут… Ой, что у нас тут творится!.. Моя мама так "запала" на твоего Шуру, что…
Дальше я уже ничего не слышал… И ничего не видел. Только Шуру.
Он шел рядом с Рут в тех же самых темно-зеленых вельветовых брюках, которые мы еще с ним покупали на нашей районной барахолке у станции метро "Академическая". Он был в той же самой теплой спортивной куртке, подаренной ему его Варшавским другом и собутыльником польским журналистом Сташеком…
На Шуре не было ничего американского. Я увидел его таким, каким я оставил его в своей памяти навсегда. Он был только чуть бледнее обычного.
Я сполз с Тимура и не поскакал навстречу Шуре, а пошел… Я шел к нему уже так давно и так долго, что на всякие подскоки и прыжки, а уж тем более на стремительный бег, у меня просто не было сил. И торопиться мне было уже некуда.
Шура попытался было рвануться ко мне, но Рут мягко придержала его, и он просто медленно опустился передо мной на корточки. Я подошел.
Мы посмотрели друг другу в глаза, оба не сказали ни слова, и я тупо и неловко полез на него, цепляясь когтями за ветхую польскую курточку.
Я вскарабкался к нему на грудь, намертво обхватил передними лапами его за шею, а задними вцепился в него так, что оторвать меня от Шуры можно было бы только лишь по частям и с применением серьезных технических средств. Вместе со мной Шура встал во весь рост. Я почувствовал его запах, который снился мне столько месяцев. Услышал, как бьется его сердце… Ощутил тепло его рук и, уже совершенно не соображая, что я делаю, поднял голову в синее НьюЙоркское небо и завыл!!!
Потом мне говорили, будто звук моего голоса был столь ужасен и одновременно столь призывен, что, словно по мановению волшебной палочки, из всех окрестных улиц, начиная с Сорок второй и кончая Сорок седьмой, где раскинула свои грандиозные дома Организация Объединенных Наций, к нашей поляне с Президентским вертолетом, с самим мэром Роберто Джулиани (я уже не говорю о том, какую свиту он для понта приволок с собой на эту встречу!), с тучей репортеров и толпами зевак, стоявших за полицейским ограждением… вдруг, откуда ни возьмись, СТАЛИ СТЕКАТЬСЯ КОШКИ И КОТЫ ВСЕХ МАСТЕЙ, ПОРОД И НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ! ИМ БЫЛО НАПЛЕВАТЬ НА ВСЕ: НА ОГРАЖДЕНИЯ, НА МЭРА, НА ВЕРТОЛЕТ, НА ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ! СВОБОДНЫЕ СОЗДАНИЯ – ОНИ ШЛИ НА ВОЙ СОБРАТА, И КАЖДЫЙ ИЗ НИХ СЛЫШАЛ В ЭТОМ ВОЕ ЧТО-ТО СВОЕ, СОЗВУЧНОЕ СО СТРУНАМИ ДУШИ ЛЮБОГО КОТА, ЛЮБОЙ КОШКИ ЛЮБОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ!..
Потом говорили, что Котов и Кошек было десятки тысяч! Во всяком случае, когда мы вечером смотрели телевизор, зрелище это было ГРОЗНЫМ И ВПЕЧАТЛЯЮЩИМ.
Но в тот момент, на этой ООНовской лужайке, я ничего не видел. Даже Шуру не видел, я его чувствовал под своими лапами, ощущал всем своим телом, каждой шерстинкой, слышал его дыхание, и мне было этого вполне достаточно.
Правда, кое-что я все-таки услышал. Это когда мэр Нью-Йорка мистер Роберто Джулиани спросил у Тимура:
– А скажи, Тим, что бы я мог сделать для тебя и твоего кота Мартына?
Тимур немедленно ему ответил:
– Сэр! Мы с Мартыном были бы вам очень благодарны, если бы вы дали ему официальное разрешение ездить в Нью-Йоркских сабвеях и автобусах, а то мне приходится прятать его в рюкзак и я каждый раз рискую нарваться на штраф.
– Ол райт! – сказал мэр. – Вы сегодня же получите это разрешение. Что еще?
– Ничего, сэр. Большое спасибо. Со всем остальным у нас теперь все в порядке, – вежливо ответил ему Тимур.
СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ… С ОСТАЛЬНЫМ У НАС ВСЕ В
ПОРЯДКЕ… ТЕПЕРЬ У НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ… У НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ… ВСЕ В ПОРЯДКЕ… В ПОРЯДКЕ….
ПОСЛЕСЛОВИЕ КОТА МАРТЫНА К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ СОБСТВЕННОГО ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ПОД НАЗВАНИЕМ "КЫСЯ В АМЕРИКЕ"
Ну, можно так кончать книгу?!
Я нарочно привел шесть вариантов финальной фразы, которой В. Кунин хотел закончить МОЮ книгу.
Он, видите ли, считает, что финал должен быть "открытым". Чтобы любой Читатель, взявший эту книгу в руки и дочитавший ее до конца, мог бы сам вообразить себе, что там произошло дальше.
– Ни фига подобного! – сказал я ему. – Все эти ваши заигрывания с воображаемым Читателем, дескать, каждый Читатель в той или иной степени соавтор Писателя, которому Писатель должен беспредельно доверять и даже, вот как вы, предлагать Читателю самому стать соучастником процесса сочинения книжки, – все это мура Собачья!
– Это книга МОЯ, – сказал я. – И я требую абсолютной досказанности! А всякие соучастники-соавторы мне нужны, как Зайцу триппер! Кстати, это ваше же собственное выражение… А потом, я совершенно не хочу никому доверять свою историю! Вас я уже знаю, а посторонним Людям в МОЕЙ книжке делать абсолютно нечего. Мало ли что мне припишет и напридумывает воспаленный нездоровой фантазией и тяготами сегодняшней жизни мозг Читателя-Соавтора?! На хрен мне все это сдалось?
Если вам просто надоело возиться с МОЕЙ книгой – так и скажите. Дескать, я Человек пожилой, и несмотря на ежедневную зарядку и нерастраченность желаний, сил у меня не так уж много, а к тому же я всю жизнь писал короткие киносценарии – не больше семидесяти пяти страниц на пишущей машинке, а тут впятеро больше, и я от вас, уважаемый мистер Мартын-Кыся Плоткин, просто-напросто устал!
Да ради Бога! Елки-палки, кто тебя держит?!.. Вообще-то я с Куниным на "ВЫ", это у меня уж так сорвалось на нервной почве. Извиняюсь…
Однако мой литературный обработчик господин Кунин Владимир Владимирович считает, что фраза Тимура: "СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ…" – это конец МОЕЙ книги. А вот я, например, этого не считаю!
В конце концов, уважаемый ВэВэ, Читатель, с которым вы так пошловато заигрываете и откровенно метете перед ним хвостом, дочитав эту книгу до фразы Тимурчика, вправе узнать, что со всеми нами произошло дальше!..
Поэтому: не хотите продолжать писать книжку – не нужно. Отойдите в сторонку и не мешайте. Я это сделаю сам!
За время общения с вами я стал достаточно соображать в том, прямо скажем, непритязательном виде литературы, на который вы сменили свой бывший опыт профессионального киносценариста, а посему я – Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, собственнолапно и лично продолжу изложение некоторых небезынтересных подробностей, которые я считаю необходимыми в этой (подчеркиваю!) МОЕЙ книге.
– Ну, разве кому-нибудь не интересно будет узнать, что теперь у нас у ВСЕХ совершенно другая квартира?
В том же самом Квинсе, на той же Шестьдесят пятой, в том же доме, но выше этажом – как раз над квартирой мистера Бориса Могилевского.
Квартира огромная! Пять комнат. Наша с Тимурчиком – раз. Гостиная с камином и гигантским телевизором "Мицубиси" – два, комната для всяких служебных и личных занятий лейтенанта полиции Рут Истлейк – три. Кабинет литератора Александра Плоткина – четыре. И их общая спальня с Рут – пять!
Ну как грандиозно драматургически я выстроил этот абзац?!! На порядок лучше, чем это сделал бы сам В. Кунин. Заметьте, в этом абзаце – все! После его прочтения никому не нужно объяснять, что теперь мы все четверо – одна русско-американско-еврейская семья, пользующаяся любовью соседей по дому и кварталу и уважением среди коллег, Котов и дружественных Крыс. О Кошках я не говорю. Кошки – те вообще в отпаде!
Обязательно следует вспомнить, что в портфельчике, который мы с Ларри привезли из Вашингтона в Нью-Йорк, уже совершенно фантастическим образом оказалось письмо из Нью-Йоркской Публичной Библиотеки. Мистера Александра Плоткина приглашали на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы Манхеттена, в отдел славистики Нью-Йоркской Публичной библиотеки, для переговоров о работе в русском секторе отдела славистики в качестве штатного сотрудника с годовым начальным окладом в сорок восемь тысяч долларов и сохранением всех административных льгот, полагающихся государственным служащим по законам Соединенных Штатов Америки.
Я тут же вспомнил памятник тому толстому и неопрятному старику в Летнем саду Петербурга – старик, кажется, тоже служил библиотекарем, и одновременно мне в голову пришла печальная и поучительная история бывшего сотрудника Нью-Йоркской Публички Кота Хемфри, павшего жертвой собственного тщеславия и неосмотрительности. Помню, я еще тогда сказал Шуре:
– Только, умоляю тебя, не соглашайся там сниматься в какой-либо рекламе! Государственным служащим это категорически запрещено. Вышибут в два счета!
Было и еще одно неслабое письмишко из какогото там жутко важного "Паблишингхауза" – издательства! Они успели ознакомиться с некоторыми работами мистера А. Плоткина в российской периодической печати и предлагают мистеру Александру Плоткину самому составить сборник своих очерков и рассказов для издания их отдельной книгой именно в их издательстве. Аванс за книгу будет переведен на счет мистера А. Плоткина сразу же после получения издательством рукописи и согласия Автора на издание книги, аванс может составить сумму…
И дальше была проставлена такая сумма аванса, что все мы – Рут, Тимурчик, мистер Борис Могилевский, детектив Джек Пински, Шура и я– чуть не легли замертво!!!
Ай да Хиллари!.. Вот уж, действительно, Первая Леди Америки! Ну, железная чувиха! Сказано – сделано. Вот это да! Вот это я понимаю…
Там же, в портфельчике, было еще два письма: одно от Александра Половца, Главы русскоязычного Лос-Анджелесского альманаха "Панорама", а второе из Нью-Йорка, от главного редактора газеты "Новое Русское Слово" Георгия Вайнера.
Киты русско-американской журналистики предлагали Шуре сотрудничество и обещали братскую поддержку. Когда я увидел этот ворох предложений, о каждом из которых можно было только мечтать, я попытался представить себе, что же произошло за те последние сутки в Белом Доме. Как все это можно было организовать за одну ночь, если этот портфельчик уже утром летел вместе со мной и Ларри Брауном из Вашингтона в Нью-Йорк! Уму непостижимо… А может быть, это и есть – Америка?
Теперь по поводу болезни Шуры…
Все было точнехонько так, как это мне и приснилось! Остановка автобуса, потеря сознания, ограбление (поэтому никто не мог узнать, что это Шура) и знаменитый Бруклинский госпиталь Маймонидеса, который явился мне во сне старым бронзовым испанским евреем в чалме и халате…
В госпитале Шуру сразу же принялись оперировать – поменяли в Шурином сердце какой-то сосуд, который, оказывается, уже ни к черту не годился. Конечно, столько выпивать и трахаться, столько сочинять в стол и жить впроголодь, – это даже фановая труба не выдержит, а не то что какой-нибудь там сосудик!
Так вот, пока Шура лежал на операционном столе под наркозом, а потом в реанимации (тоже лыка не вязал…), ОН ВИДЕЛ ВСЕ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО СО МНОЙ В ПОРТУ ЭЛИЗАБЕТ, СЛЫШАЛ ВСЕ МОИ ВОПЛИ И ПРИЗЫВЫ И ОТ ЭТОГО НЕ УМЕР! Чтобы не оставлять меня одного в чужом городе, в незнакомой стране… Потрясающая же штука! Верно?
А В. Кунин считал, что Читатели должны об этом сами догадываться. Ох, чувствую, старик совсем сдает…
За три с половиной последних месяца Шура насобачился довольно сносно говорить по-английски. Но это уже была заслуга Тимура.
Ребенок как лев бьется за правильное Шурино произношение и орет на него за малейшую ошибку.
Иногда, от дикой усталости – Публичка, заметки в газеты, рассказы для "Панорамы", работа с издательским переводчиком Шуриной книги, – Шура открытым текстом посылает Тимурчика в жопу, а Тимурчик в ответ, издевательски и очень точно копируя жлобский Шурин выговор, называет его "Шлемазл с Брайтон-Бич"… Откуда он знает, что такое "шлемазл", – одному Богу известно. А несколько дней тому назад Рут была очень занята в своем новом отделе, и Шура вынужден был пойти в школу к Тимуру на родительское собрание. Там он познакомился с классным руководителем мистером Хьюзом и выступил в роли полноправного родителя ученика Тима Истлейка.
Вернулся он из школы настолько ошарашенный своим новым и дополнительным предназначением, что потом (Слава Богу, слышал только я, Тимурчик дрых без задних ног…) они с Рут всю ночь трахались, как умалишенные, чуть ли не до самого утра – видать, решили еще одного "Тимурчика" сделать!
А разве неинтересно господам Читателям было бы узнать, что две самые популярные в мире телевизионные станции Си эН эН и эН Би Си растрезвонили на весь свет о моем пребывании в Белом Доме и о том, как встречали меня в Нью-Йорке на лужайке перед Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций?! Или о том, что Тимур делал обо мне доклад в своей школе?.. А вот что безумно интересно, но совершенно неясно – откуда Людям стал известен наш новый телефон?!!
К" нам же отовсюду посыпались звонки! И среди массы чужих, абсолютно незнакомых голосов чуть ли не на всех языках планеты были и такие родные, как голоса Фридриха фон Тифенбаха, Тани Кох и профессора Фолькмара фон Дейна из Германии; Хельги и Руджеро Манфреди и Эриха Шредера из Италии, где они втроем отдыхали в Лидо-ди-Езоло под Венецией, в домике матери Руджеро…
С Индийского океана пришла радиограмма от "Академика Абрама Ф. Иоффе", подписанная Александром-Ивановичем-Кэп-Мастером…
Даже из России к нам пробились Водила с Настей и младший лейтенант милиции Митя Сорокин, который усыновил моего ближайшего корешка Бесхвостого Кота-Бродягу. Теперь они вместе халтурят в одной охранной организации и живут припеваючи. Им бы только приглашение в Америку на парочку недель – мир посмотреть. А так они из России никуда! Потому что, если Человек и Кот – с ГОЛОВОЙ, то нигде сейчас столько, сколько в России, не заработаешь. В этом смысле – полная отвязанность…
И Рут послала им приглашение. Так называемый "Гостевой вызов".
Из Англии к осени хочет прилететь в Нью-Йорк доктор Ричард Шелдрейс познакомиться со МНОЙ.
Я сам говорил с ним по телефону и с неловкостью должен заметить, что основоположник и создатель ЭТОГО языка говорит на нем значительно хуже, чем Люди, с которыми мне удавалось вступить в полный КОНТАКТ…
Наверное, для этого нужна не только крепкая теоретическая научная база, но и та вязь личных взаимоотношений, которые в просторечьи называются – ДУШЕВНЫМИ…
На самое жаркое время в летнем Нью-Йорке мы все четверо хотим улететь во Флориду. Там взять напрокат какой-нибудь автомобильчик и смотаться к дому Хемингуэя в Ки-Уэст, где по завещанию старика Хема живет около сотни Кошек и Котов.
Шура обожает Хемингуэя, я – Кошек, Рут – океан, а Тимурчик – меня. А я без них всех теперь просто жить не могу! Поэтому поездка обещает быть симпатичной…
В августе Тимур летит на две недели в Израиль, в гости к Маше Хотимской и ее папе. Получив аванс за книгу, Шура первым делом купил Тиму билеты на самолет в оба конца и отложил для Тимура еще достаточную сумму, чтобы тот мог чувствовать себя в Израиле совершенно свободно и, как сказал Шура, "покупать для Маши цветы в самых роскошных цветочных магазинах!"
Но к сентябрю мы все должны быть в Нью-Йорке. Во-первых, у Тимура – школа. Во-вторых, у Шуры выходит книга, которая уже сейчас рекламируется. Сам видел в нашей китайской "Союзпечати"…
А в-третьих, в конце сентября я буду вынужден улететь в Лос-Анджелес на съемки фильма "Русский Кот". Сценарий был бредом сивой кобылы, как сказал Шура. Тут тебе и русская мафия, и шпионаж, и публичный дом в Кремле, и… Короче, весь набор кретинских штампов, которыми пользуются американцы, когда начинают сочинять фильмы о России…
Поначалу, как только мы прочитали сценарий, мы вообще дня два были в шоке. А потом Шура посоветовался с Рут и категорически отказал киноконцерну "Уорнер Бразерс" в нашем участии. И теперь они, не желая терять уже разрекламированную тему, предложили Шуре принять участие в переработке сценария. За очень приличные бабки!.. Шура сценарий переписал, но гонорар получать воздержался.
Пока…
Вот теперь мы все четверо сидим и думаем: переработка киносценария – это частнопредпринимательская деятельность или нет?
Ибо мы совсем не хотим, чтобы Шуру, государственного служащего, штатного сотрудника Нью-Йоркской Публичной библиотеки, вышибли бы с сорока восьми тысяч твердого и постоянного годового оклада за то, что он исправил идиотский киносценарий и сможет получить достаточно большие деньги, но всего лишь ОДИН раз!
Я уже спрашивал об этом у В. Кунина – все-таки бывший профессиональный киносценарист. Ни хрена он не знает, этот Кунин!.. Ну совершенно отстал старик от жизни.
А СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ!
Ой, черт меня возьми! Кажется, я и сам закончил книжку фразой, которую предлагал старик Кунин?!
Ну надо же?! Кто бы мог подумать, что я стал так внушаем и восприимчив?!
Я нарочно привел шесть вариантов финальной фразы, которой В. Кунин хотел закончить МОЮ книгу.
Он, видите ли, считает, что финал должен быть "открытым". Чтобы любой Читатель, взявший эту книгу в руки и дочитавший ее до конца, мог бы сам вообразить себе, что там произошло дальше.
– Ни фига подобного! – сказал я ему. – Все эти ваши заигрывания с воображаемым Читателем, дескать, каждый Читатель в той или иной степени соавтор Писателя, которому Писатель должен беспредельно доверять и даже, вот как вы, предлагать Читателю самому стать соучастником процесса сочинения книжки, – все это мура Собачья!
– Это книга МОЯ, – сказал я. – И я требую абсолютной досказанности! А всякие соучастники-соавторы мне нужны, как Зайцу триппер! Кстати, это ваше же собственное выражение… А потом, я совершенно не хочу никому доверять свою историю! Вас я уже знаю, а посторонним Людям в МОЕЙ книжке делать абсолютно нечего. Мало ли что мне припишет и напридумывает воспаленный нездоровой фантазией и тяготами сегодняшней жизни мозг Читателя-Соавтора?! На хрен мне все это сдалось?
Если вам просто надоело возиться с МОЕЙ книгой – так и скажите. Дескать, я Человек пожилой, и несмотря на ежедневную зарядку и нерастраченность желаний, сил у меня не так уж много, а к тому же я всю жизнь писал короткие киносценарии – не больше семидесяти пяти страниц на пишущей машинке, а тут впятеро больше, и я от вас, уважаемый мистер Мартын-Кыся Плоткин, просто-напросто устал!
Да ради Бога! Елки-палки, кто тебя держит?!.. Вообще-то я с Куниным на "ВЫ", это у меня уж так сорвалось на нервной почве. Извиняюсь…
Однако мой литературный обработчик господин Кунин Владимир Владимирович считает, что фраза Тимура: "СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ…" – это конец МОЕЙ книги. А вот я, например, этого не считаю!
В конце концов, уважаемый ВэВэ, Читатель, с которым вы так пошловато заигрываете и откровенно метете перед ним хвостом, дочитав эту книгу до фразы Тимурчика, вправе узнать, что со всеми нами произошло дальше!..
Поэтому: не хотите продолжать писать книжку – не нужно. Отойдите в сторонку и не мешайте. Я это сделаю сам!
За время общения с вами я стал достаточно соображать в том, прямо скажем, непритязательном виде литературы, на который вы сменили свой бывший опыт профессионального киносценариста, а посему я – Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, собственнолапно и лично продолжу изложение некоторых небезынтересных подробностей, которые я считаю необходимыми в этой (подчеркиваю!) МОЕЙ книге.
– Ну, разве кому-нибудь не интересно будет узнать, что теперь у нас у ВСЕХ совершенно другая квартира?
В том же самом Квинсе, на той же Шестьдесят пятой, в том же доме, но выше этажом – как раз над квартирой мистера Бориса Могилевского.
Квартира огромная! Пять комнат. Наша с Тимурчиком – раз. Гостиная с камином и гигантским телевизором "Мицубиси" – два, комната для всяких служебных и личных занятий лейтенанта полиции Рут Истлейк – три. Кабинет литератора Александра Плоткина – четыре. И их общая спальня с Рут – пять!
Ну как грандиозно драматургически я выстроил этот абзац?!! На порядок лучше, чем это сделал бы сам В. Кунин. Заметьте, в этом абзаце – все! После его прочтения никому не нужно объяснять, что теперь мы все четверо – одна русско-американско-еврейская семья, пользующаяся любовью соседей по дому и кварталу и уважением среди коллег, Котов и дружественных Крыс. О Кошках я не говорю. Кошки – те вообще в отпаде!
Обязательно следует вспомнить, что в портфельчике, который мы с Ларри привезли из Вашингтона в Нью-Йорк, уже совершенно фантастическим образом оказалось письмо из Нью-Йоркской Публичной Библиотеки. Мистера Александра Плоткина приглашали на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы Манхеттена, в отдел славистики Нью-Йоркской Публичной библиотеки, для переговоров о работе в русском секторе отдела славистики в качестве штатного сотрудника с годовым начальным окладом в сорок восемь тысяч долларов и сохранением всех административных льгот, полагающихся государственным служащим по законам Соединенных Штатов Америки.
Я тут же вспомнил памятник тому толстому и неопрятному старику в Летнем саду Петербурга – старик, кажется, тоже служил библиотекарем, и одновременно мне в голову пришла печальная и поучительная история бывшего сотрудника Нью-Йоркской Публички Кота Хемфри, павшего жертвой собственного тщеславия и неосмотрительности. Помню, я еще тогда сказал Шуре:
– Только, умоляю тебя, не соглашайся там сниматься в какой-либо рекламе! Государственным служащим это категорически запрещено. Вышибут в два счета!
Было и еще одно неслабое письмишко из какогото там жутко важного "Паблишингхауза" – издательства! Они успели ознакомиться с некоторыми работами мистера А. Плоткина в российской периодической печати и предлагают мистеру Александру Плоткину самому составить сборник своих очерков и рассказов для издания их отдельной книгой именно в их издательстве. Аванс за книгу будет переведен на счет мистера А. Плоткина сразу же после получения издательством рукописи и согласия Автора на издание книги, аванс может составить сумму…
И дальше была проставлена такая сумма аванса, что все мы – Рут, Тимурчик, мистер Борис Могилевский, детектив Джек Пински, Шура и я– чуть не легли замертво!!!
Ай да Хиллари!.. Вот уж, действительно, Первая Леди Америки! Ну, железная чувиха! Сказано – сделано. Вот это да! Вот это я понимаю…
Там же, в портфельчике, было еще два письма: одно от Александра Половца, Главы русскоязычного Лос-Анджелесского альманаха "Панорама", а второе из Нью-Йорка, от главного редактора газеты "Новое Русское Слово" Георгия Вайнера.
Киты русско-американской журналистики предлагали Шуре сотрудничество и обещали братскую поддержку. Когда я увидел этот ворох предложений, о каждом из которых можно было только мечтать, я попытался представить себе, что же произошло за те последние сутки в Белом Доме. Как все это можно было организовать за одну ночь, если этот портфельчик уже утром летел вместе со мной и Ларри Брауном из Вашингтона в Нью-Йорк! Уму непостижимо… А может быть, это и есть – Америка?
Теперь по поводу болезни Шуры…
Все было точнехонько так, как это мне и приснилось! Остановка автобуса, потеря сознания, ограбление (поэтому никто не мог узнать, что это Шура) и знаменитый Бруклинский госпиталь Маймонидеса, который явился мне во сне старым бронзовым испанским евреем в чалме и халате…
В госпитале Шуру сразу же принялись оперировать – поменяли в Шурином сердце какой-то сосуд, который, оказывается, уже ни к черту не годился. Конечно, столько выпивать и трахаться, столько сочинять в стол и жить впроголодь, – это даже фановая труба не выдержит, а не то что какой-нибудь там сосудик!
Так вот, пока Шура лежал на операционном столе под наркозом, а потом в реанимации (тоже лыка не вязал…), ОН ВИДЕЛ ВСЕ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО СО МНОЙ В ПОРТУ ЭЛИЗАБЕТ, СЛЫШАЛ ВСЕ МОИ ВОПЛИ И ПРИЗЫВЫ И ОТ ЭТОГО НЕ УМЕР! Чтобы не оставлять меня одного в чужом городе, в незнакомой стране… Потрясающая же штука! Верно?
А В. Кунин считал, что Читатели должны об этом сами догадываться. Ох, чувствую, старик совсем сдает…
За три с половиной последних месяца Шура насобачился довольно сносно говорить по-английски. Но это уже была заслуга Тимура.
Ребенок как лев бьется за правильное Шурино произношение и орет на него за малейшую ошибку.
Иногда, от дикой усталости – Публичка, заметки в газеты, рассказы для "Панорамы", работа с издательским переводчиком Шуриной книги, – Шура открытым текстом посылает Тимурчика в жопу, а Тимурчик в ответ, издевательски и очень точно копируя жлобский Шурин выговор, называет его "Шлемазл с Брайтон-Бич"… Откуда он знает, что такое "шлемазл", – одному Богу известно. А несколько дней тому назад Рут была очень занята в своем новом отделе, и Шура вынужден был пойти в школу к Тимуру на родительское собрание. Там он познакомился с классным руководителем мистером Хьюзом и выступил в роли полноправного родителя ученика Тима Истлейка.
Вернулся он из школы настолько ошарашенный своим новым и дополнительным предназначением, что потом (Слава Богу, слышал только я, Тимурчик дрых без задних ног…) они с Рут всю ночь трахались, как умалишенные, чуть ли не до самого утра – видать, решили еще одного "Тимурчика" сделать!
А разве неинтересно господам Читателям было бы узнать, что две самые популярные в мире телевизионные станции Си эН эН и эН Би Си растрезвонили на весь свет о моем пребывании в Белом Доме и о том, как встречали меня в Нью-Йорке на лужайке перед Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций?! Или о том, что Тимур делал обо мне доклад в своей школе?.. А вот что безумно интересно, но совершенно неясно – откуда Людям стал известен наш новый телефон?!!
К" нам же отовсюду посыпались звонки! И среди массы чужих, абсолютно незнакомых голосов чуть ли не на всех языках планеты были и такие родные, как голоса Фридриха фон Тифенбаха, Тани Кох и профессора Фолькмара фон Дейна из Германии; Хельги и Руджеро Манфреди и Эриха Шредера из Италии, где они втроем отдыхали в Лидо-ди-Езоло под Венецией, в домике матери Руджеро…
С Индийского океана пришла радиограмма от "Академика Абрама Ф. Иоффе", подписанная Александром-Ивановичем-Кэп-Мастером…
Даже из России к нам пробились Водила с Настей и младший лейтенант милиции Митя Сорокин, который усыновил моего ближайшего корешка Бесхвостого Кота-Бродягу. Теперь они вместе халтурят в одной охранной организации и живут припеваючи. Им бы только приглашение в Америку на парочку недель – мир посмотреть. А так они из России никуда! Потому что, если Человек и Кот – с ГОЛОВОЙ, то нигде сейчас столько, сколько в России, не заработаешь. В этом смысле – полная отвязанность…
И Рут послала им приглашение. Так называемый "Гостевой вызов".
Из Англии к осени хочет прилететь в Нью-Йорк доктор Ричард Шелдрейс познакомиться со МНОЙ.
Я сам говорил с ним по телефону и с неловкостью должен заметить, что основоположник и создатель ЭТОГО языка говорит на нем значительно хуже, чем Люди, с которыми мне удавалось вступить в полный КОНТАКТ…
Наверное, для этого нужна не только крепкая теоретическая научная база, но и та вязь личных взаимоотношений, которые в просторечьи называются – ДУШЕВНЫМИ…
На самое жаркое время в летнем Нью-Йорке мы все четверо хотим улететь во Флориду. Там взять напрокат какой-нибудь автомобильчик и смотаться к дому Хемингуэя в Ки-Уэст, где по завещанию старика Хема живет около сотни Кошек и Котов.
Шура обожает Хемингуэя, я – Кошек, Рут – океан, а Тимурчик – меня. А я без них всех теперь просто жить не могу! Поэтому поездка обещает быть симпатичной…
В августе Тимур летит на две недели в Израиль, в гости к Маше Хотимской и ее папе. Получив аванс за книгу, Шура первым делом купил Тиму билеты на самолет в оба конца и отложил для Тимура еще достаточную сумму, чтобы тот мог чувствовать себя в Израиле совершенно свободно и, как сказал Шура, "покупать для Маши цветы в самых роскошных цветочных магазинах!"
Но к сентябрю мы все должны быть в Нью-Йорке. Во-первых, у Тимура – школа. Во-вторых, у Шуры выходит книга, которая уже сейчас рекламируется. Сам видел в нашей китайской "Союзпечати"…
А в-третьих, в конце сентября я буду вынужден улететь в Лос-Анджелес на съемки фильма "Русский Кот". Сценарий был бредом сивой кобылы, как сказал Шура. Тут тебе и русская мафия, и шпионаж, и публичный дом в Кремле, и… Короче, весь набор кретинских штампов, которыми пользуются американцы, когда начинают сочинять фильмы о России…
Поначалу, как только мы прочитали сценарий, мы вообще дня два были в шоке. А потом Шура посоветовался с Рут и категорически отказал киноконцерну "Уорнер Бразерс" в нашем участии. И теперь они, не желая терять уже разрекламированную тему, предложили Шуре принять участие в переработке сценария. За очень приличные бабки!.. Шура сценарий переписал, но гонорар получать воздержался.
Пока…
Вот теперь мы все четверо сидим и думаем: переработка киносценария – это частнопредпринимательская деятельность или нет?
Ибо мы совсем не хотим, чтобы Шуру, государственного служащего, штатного сотрудника Нью-Йоркской Публичной библиотеки, вышибли бы с сорока восьми тысяч твердого и постоянного годового оклада за то, что он исправил идиотский киносценарий и сможет получить достаточно большие деньги, но всего лишь ОДИН раз!
Я уже спрашивал об этом у В. Кунина – все-таки бывший профессиональный киносценарист. Ни хрена он не знает, этот Кунин!.. Ну совершенно отстал старик от жизни.
А СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ!
Ой, черт меня возьми! Кажется, я и сам закончил книжку фразой, которую предлагал старик Кунин?!
Ну надо же?! Кто бы мог подумать, что я стал так внушаем и восприимчив?!