Купцов Василий. Последний леший

   — Обними же меня, могучий воин, и в объятиях моих ты забудешь обо всех твоих горестях земных, о старой своей любви горемычной, будет у тебя новая любовь, сладкая…
   — Извини, — сказал Рахта, снял девичьи руки со своих плечей и отодвинулся от речной девы, — ты прекрасна, спору нет… И любовь твоя осчастливила бы меня…
   — Так в чем же дело? — удивилась русалка.
   — Люблю я только Полинушку, и верность ей поклялся блюсти до самого смертного часа своего, — в голосе Рахты звучало неподдельное чувство.
   — И ты уйдешь, не взглянув боле на меня? — дева пребывала уже в полной растерянности.
   — Ты прекрасна и мила, но… нет! Только Полина! — воскликнул Рахта, и, не оборачиваясь, ушел прочь…
   — Вернись, богатырь! Я подарю тебе мою любовь, я буду твоей! — крикнула вслед русалка, но богатырь даже не обернулся.
   Уже в лесу Рахта приостановился, задумался, потом заговорил сам с собой.
   — Может, и лучше так — в пучину вод, в объятия русалки, да забыть все? — спросил он сам у себя, — Эх, Полинушка, любовь моя, где ты? Как мне жить без тебя?
   Постояв еще несколько мгновений, богатырь побрел дальше. Когда он скрылся из виду, соседние кусты зашевелились…

* * *

   На пути к речке Сухмат разошелся с Рахтой — возможно, просто из обычного для него стремления не ходить путями хожеными. Впрочем, достигнув реки, он не стал особо церемониться, разделся и нырнул в прохладную воду. Б-р-р! Богатырь вынырнул, покрутил головой и выскочил на берег. Понятное дело — река не озерцо, да и утро — вода студеная, особо не поторчишь без надобности.
   — Как, уже? — услышал Сухмат голос позади себя. Повернулся — на воде лежала симпатичная зеленоволосая девица с большими сисями.
   — А чего задерживаться? — пожал плечами богатырь.
   — Вместе поплавали бы…
   — Согреется вода — поплаваем, — пообещал Сухмат.
   — Я тебе нравлюсь? — перешла сразу к любовному нападению русалка.
   — Да, харя у тебя ничего, смазливая, — кивнул Сухмат, — только оттенок неприятный.
   — Я красивая! — заявили тоном, не терпящим возражений, речная дева, — Посмотри, какой гибкий у меня стан!
   Русалка легла на воду, демонстрируя изящное тело, повернулась лицом кверху, потрясла грудями, потом начала из поглаживать, задорно глядя на богатыря.
   — Ну как?
   — Ничего, при луне сойдешь за настоящую!
   — Так ныряй скорей ко мне, проверишь, настоящая я дева, али нет?
   — Чего там проверять…
   — Да все проверишь, небось не мальчик, — подмигнула русалка, — а я такое умею! Со мной все позабудешь!
   — Так ты что, предлагаешь мне в воде с тобой любовью заняться?
   — Да, любовь… Приди ко мне, будем любить друг друга, долго любиться! Ты такой мужественный!
   — Долго любиться неплохо, конечно, — Сухмат уселся на берегу, ничуть не стесняясь наготы тела, — вот только в воде я не хочу!
   — Почему же? Попробуй — полюбишь!
   — Пробовал уже — совсем не то! — заявил Сухмат, — и в реке пробовал, и в море соленом пробовал, и в бассейне горячем в Царьграде гречанок пользовал…
   — Да ну? — удивилась русалка, — И как?
   — На травке лучше! — заявил Сухмат убежденно, — а на сенце — так и еще приятнее, там сам запах благоприятствует!
   — На сенце приятнее? — переспросила русалка как-то обиженно, — И запах — тоже…
   — Да, да, и запах тоже! — подтвердил Сухмат, — от тебя-то, небось, водорослями пахнет да рыбой, а меня такие запахи к любви не пробуждают, а, скорее, совсем наоборот, забываешь о том, что муж. — Сухмат запнулся на мгновение, а потом добавил еще по теме, — Да и хвост у тебя холодный, знаю точно, сам морскую русалку как-то щупал, так всю ладонь поцарапал!
   — Я красивая, я прекрасная, — убежденно говорила русалка, любуясь множеством своих отражений в чешуйках-зеркальцах, — и я нежная!
   — Знаю я вас, русалок хвостастых! То же мне — нежная… Чешуя еще какая острая!
   — Так ты что, не будешь со мной любиться? — до речной девы только сейчас дошло, что богатырь, пообсохнув за разговором, начал одеваться.
   — Не буду, по крайней мере сейчас, — пожал плечами Сухмат, — может когда-нибудь, ночью, чтобы зелени твоей видно не было; на свежем сене — что б запах отбить… И если сильно напьюсь!
   Последние слова доконали русалку. Она обиженно сверкнула глазами и нырнула туда, где поглубже. Думаете, Сухмат сказал все, что думал? Нет, не совсем. Дело было еще и в том, что из всех возможных поз Сухмат всегда предпочитал ту, что называется по научному «ля ваш», а по народному — ну, этим… Креветкой, короче. А поскольку данная позиция в обращении с русалкой совершенно исключается — у ней и ног-то нет — то теперь становится понятно, что Сухмат держал себя вполне в рамках приличий и даже не намекнул на такие явные недостатки водяных дев с точки зрения дел любовных…

* * *

   Нойдак в последнее время полюбил купание. Еще бы, здесь, в этих жарких краях — под Киевом — вода в речках была летом теплая, а в озерцах — так аж горячая. Ну, это, собственно, в восприятии Нойдака, выросшего на берегу Северного моря-окияна, горячая… Ну, оно и понятно, что на родине молодого колдуна особо не поплаваешь, то ли дело — здесь. Попробовав раз, Нойдак втянулся и теперь не пропускал ни единой возможности искупаться. Плавать он научился быстро, задерживал дыхание — легко, а уж поймать голыми руками рыбу — так и сам выучился! Конечно, ходить одному купаться — порой опасно. Всяко может приключиться. Вот, третьего дня, к примеру, вышло с Нойдаком приключение, да такое…
   Тогда тоже Нойдак полез плескаться в стоячий заливчик. И вовремя заметил опасность… Длинное, толстое, как бревно, серовато-зеленое тело, широченный рот — и это чудовище беззвучно — все-таки в воде же — двигалось по направлению к Нойдаку.
   — Кракордил! — заорал Нойдак и бросился вот из воды. Будь он на суше, то был бы сейчас уже далеко, но вода не давала двигаться быстро, мешала передвигать ноги. А чудовищное бревно было уже рядом…
   — Помогите! Кракордил! — продолжал кричать Нойдак, уже выскочив из воды.
   — Какой еще кракордил? — удивился Рахта, — Где твой кракордил?
   — Вот, в воде, вон — смотри, чуть не съел Нойдака!
   Богатыри подошли поближе к бережку, начались всматриваться в воду. Наконец, углядели!
   — Сомик! — засмеялся Сухмат.
   — Да, сом, — согласился Рахта, — и не самый крупный, вырастают и больше!
   — Так это не кракордил? — Нойдак начал успокаиваться.
   — Портки одень, герой! — рявкнул Рахта, — такие кракордилы у нас в любой луже водятся!
   — А как за ногу схватит? — удивился Нойдак.
   — Как бы ты уткой был, то схватил бы, да и съел — это точно, — кивнул Сухмат, — вот только ты уже утку перерос…
   Пусть посмеялись, думал Нойдак. Но рыбка-то подлиннее его будет. И ротик здоровенный! Нет, лучше ей на пути не попадаться!
   Вот и сейчас, плескаясь один в этой речке, Нойдак подумывал, как бы опять не напали на него какие чудища. Хотя вода здесь была чистая да прозрачная, видно сквозь нее — глубоко-глубоко, далеко-далеко. Ну и ладно! Поплескавшись, молодой человек вышел из воды. Вот оно, опять! Чудовище…
   Прямо на его одежде расселось некое чудо-юдо. Ну, в точь-точь как морская дева, которых иногда встречали на родине Нойдака. Только у этой кожа была не белая, а зеленоватая, такими же зелеными были и длинные-предлинные волосы, и большие-пребольшие глаза. И этими бесстыдными глазищами девица с рыбьим хвостом рассматривала сейчас стоящего перед ней голого парня, точнее ту его часть, что находится у него пониже пупка, но повыше колен. А Нойдак, в свою очередь, впился глазами в круглые, упругие груди речной девицы, так маняще напряженные и слегка подрагивающие.
   — Как звать-величать тебя, добрый молодец? — спросила дева, с еще более наглым видом развалясь на одежде Нойдака.
   — Нойдаком кличут, — ответил парень, — а чего это ты на одежке сидишь? Да ты Нойдаку совсем портки измочишь! Друзья невесть чего подумают!
   — А зачем тебе порты, ты без них — гораздо милей! Ведь тебе не холодно?
   — Нет.
   — А вот и нет, знобливо тебе, я сама вижу, — заявила русалка насмешливо, — то-то у тебя все сморщилось… — и она бесстыдно указала пальцем, где именно сморщилось у Нойдака.
   — Не твое дело!
   — А может, как раз и мое! Ты подойди поближе…
   — А зачем Нойдаку подходить поближе?
   — Полюбуйся на красоту мою девичью, на кожу мою нежную, на губы мои сладкие, на груди мои крутые… Глядишь, и согреешься, и все у тебя расправится!
   — Нойдак не будет подходить ближе! — заявил молодой колдун. Он хорошо знал все то, что было положено знать о русалках. Не зря Мудрые Старухи учили его уму-разуму. Русалка может заманить в пучину морскую, да там и погубить, утопить… Здесь не море — но все равно глубокие места имеются, а русалки — они везде одинаковы.
   — Ты не бойся меня, добрый молодец, — защебетала полудевица-полурыбица, — посмотри на меня, полюбуйся на красоту мою, — русалка выгнула спинку, повернулась, покатилась по травке, играя хвостиком, — смотри, какая я игривая да пригожая, — лежа животиком вниз, девица выгнула спинку, доставая хвостовым плавником до самой головы, при этом задорно подмигивая Нойдаку.
   Молодой колдун внимательно смотрел на русалку. Кажется, что-то изменилось в его взгляде. Да, конечно, все вьюноши похожи друг на друга — они любят жизнь во всех ее проявлениях — и поесть, и выпить, и с девицами побаловать, и с друзьями поболтать, и людям силу да удаль показать… Вот только Нойдак уже вышел из возраста юношеского, а мужчины, взрослея, выбирают — волей-неволей — что-то одно. А чем будет занята голова взрослого человека — о том только боги ведают…
   — Нойдак смотрит на водяную деву и думает, — начал было в своей обычной манере говорить речи Нойдак, но был перебит русалкой.
   — Зачем думать, не надо думать, ты приди ко мне… Поцелуй меня в губки нежные, ароматные!
   — Нойдак смотрит и думает, — повторил Нойдак строго, — ведь водяная дева рыбу ест?
   — Само собой, рыбкой пропитываемся, чем же еще? — удивилась русалка, — кабы такими молодцами пугливыми питались, как ты, то и с голоду давно бы все подохли…
   — Значит, водяная дева ест рыбу, — не давая сбить себя с мысли продолжил Нойдак, — а Нойдак смотрит на деву, и не видит…
   — Чего это твой Нойдак не видит? — спросила русалка явно недовольно.
   — Нойдак не видит у русалки сзади того отверстия, из которого у всех людей все съеденное… Спину видит, хвост рыбий видит, а дырочки — никак не усмотрит!
 
   — Да нету у меня этого!
   — А тогда ответь, водяная дева, — в голосе Нойдака звучал неподдельный интерес, — каким образом ты от съеденного да недопереваренного избавляешься? Я ведь только два отверстия вижу — рот да женское место.
   — Чего-чего? — русалка пришла в ярость, даже кожа у ней из зеленоватой стала какой-то фиолетовой, что ли…
   — Вот ты говоришь о губах нежных да ароматных, — продолжал рассуждать голый юноша, стоя возле речной соблазнительницы, — но если ты через рот — того, какаешь — то какие могут быть ароматы?
   — Ты… Ты…
   — А если через женское место, — невозмутимо закончил рассуждения Нойдак, — то такая любовь тем более без надобности…
   Не стоит повторять всех тех бранных слов, что обрушила русалка на голову молодого человека. Нойдак, между тем, совершенно невозмутимо собрал одежду, закинул ее на плечо и отправился прочь. Взбешенная русалка, поняв, что на ее ругань не обращают никакого внимания, в качестве последнего аргумента запустила вслед Нойдаку камнем, но в цель не попала — видно, не тренированная была…
   Что же, Нойдак, кажется, определился как муж — из него явно получался ученый! Да, разумеется, он пока еще неуч, но ведь знания — дело наживное. Главное — склад ума!
   Кстати, а ты, читатель, разглядывая изображения русалок, никогда не задумывался об отсутствии у них не то что анального отверстия, но даже такого намека на него, как ягодицы? Ну, а насчет возможной дефекации через рот — это Нойдак зря, просто он еще не знал сравнительной анатомии. Ведь русалка — не гидра однопроходная! Скорее всего, у русалок, как у рыб и лягушек, имеется клоака, куда собираются вместе выходные отверстия мочевых путей, кишечника и яичника…
   Автор извиняется — чуть было не превратил героическую фэнтези в научную монографию! Впредь не повторится!

* * *

   Если кто-то пожалел сейчас всеми отвергнутую русалку, то он несколько поторопился. Жалеть было рано, потому как главные неприятности были для нее еще впереди!
   Раздался странный звук — грохот, скрежет — и на бережок, прямо к тому месту, где восседала, продолжая ругаться, русалка, прямо к этому месту галопом прискакал конь, а с него то ли свалилось, то ли скатилось нечто, похожее на человека, но с ног до головы одетое в железо. И, что самое главное, в руке этого железного чуда-юда сверкал длиннющий меч. Да еще, кажется, острый-преострый!
   — Мерзавка! — послышался девичий голос из-под забрала, — Соблазнительница коварная! Бесстыдница! Стоит только умереть, так уже и женихов отбивают!
   Русалочке еще повезло, что она ухитрилась отклониться от первого удара мечом. Конечно, не имея ног, по травке особо не попрыгаешь, есть только руки, да длинный рыбий хвост. То ли дело — в воде. Поэтому легко понять инстинктивный рывок — всем телом, отталкиваясь хвостом, опираясь на руки — по направлению к спасительной водной глади. Но не тут-то было. Ожившая мертвлячка преградила путь к спасению, встав на бережку и не пуская русалку в родную стихию…
   — Не виноватая я! — запричитала речная дева, с ужасом взирая на острый меч, — Он сам пришел!
   — Ты, чудище зеленое, моего Рахту охмурить хотела? Ты, вонючая…
   — Себя понюхай! — огрызнулась, причем вполне справедливо, русалка. Запашок от давно умершей Полины действительно стоял еще тот, даром что ожила — гнить-то не перестала…
   Но зеленоватой красотке тут же пришлось пожалеть о своих словах. Потому как уже через мгновение она, как могла, улепетывала от поляницы, дошедшей в ярости до самого что ни на есть предела. Счастье русалки, что в железных доспехах у Полины не было возможности быстро передвигаться, более того, пару раз мертвлячка падала, зацепившись ногой за кустики. Падения сопровождались громким шумом и скрежетом, после чего процесс вставания на ноги занимал уже немалый промежуток времени. Разумеется, если бы Полина, как какой-нибудь западноевропейский сэр, родилась бы и выросла в этих доспехах — другое дело, но пока что ее опыт обращения с чужеземной системой личной безопасности составлял всего лишь несколько дней.
   Да, были бы ноги у русалки… Но ног не было, и падения Полины давали лишь временную фору удирающей пресноводной красавице. Вообще, процесс ее передвижения заслуживает отдельного рассказа. Возможно — исследования. Даже — монографии, с чертежами, проекциями сил и так далее…
   Итак, как же передвигалась русалка. Первый этап — опора на обе руки, хвост позади. Второй момент — переброс хвоста вперед, при этом на мгновение левая рука отрывалась от земли, а хвост заносился вперед боковым движением. Третий этап — мощным движением спины и мышц хвостового плавника тело перекидывается вперед, русалка как бы на мгновение становится «на хвост», после чего по инерции падает вперед, пружинит руками и оказывается в позиции первого этапа.
   Ну, вот теперь уже вполне можно представить себе картину, где русалка прыгает, согласно вышеописанному ритуалу, по травке, а за ней ковыляет, спотыкаясь и падая, озверевший от ревности труп поляницы в железных доспехах…
 
   Чем дело кончилось? Русалке все-таки удалось нырнуть в речку, и она сразу поплыла подальше, туда, где поглубже. Полина тоже полезла в речку, не переставая размахивать мечом, но движения в воде замедлились окончательно. Покойница задумалась о том, что делать дальше. В воде оставаться было опасно, но и наказать наглую обидчицу тоже было бы полезно. Дело решил крупный налим, нашедший прореху в железной броне Полины. Когда та поняла, что ее и так уже плохо сохранившееся тело еще и начали есть… Короче, Полина из воды вылезла, наглую рыбу из прорехи вытащила, да начала ее топтать, явно вымещая на глупом пожирателе падали все то, что не удалось выместить на русалке. Впрочем, если бы Вы были рядом, то заметили бы, что не только налиму понравилось несвежее мясо. А именно — позади в поляницу вцепились еще и пара крупных речных раков, так и продолжавших на ней болтаться, раскачиваясь из стороны в сторону в такт тяжелым шагам одетых в железо ног Полины…

* * *

   Русалка плакала посреди реки, прямо-таки заливалась слезами горючими. И думала, что, возможно, это из слез отвергнутых русалок набирается та соль, что в морской воде скапливается…
   — Никто меня не любит! — всхлипывала она, и свет был ей уже не мил.
   — Хочешь, я тебя полюблю? — услышала она рядом с собой человеческий голос.
 
   — Хочу! — всхлипнула русалка. Боясь вспугнуть это неожиданно нагрянувшее счастье, она даже и глаз не открыла…
   — Я буду любить тебя! — сказал голос страстно.
   — И последуешь за мной везде?
   — Везде!
   — И в воду?
   — И в воду.
   — И на дно?
   — И на дно!
   — Так приди в объятия мои! — русалка раскинула руки, и, наконец, открыла глаза.
   — С этим сложнее, — послышалось рядом. Но никого видно не было. Русалка покрутила головой — нет, вокруг было пусто.
   — Где ты, почему прячешься?
   — Да я не прячусь, — послышалось прямо из воздуха, — просто у меня тела нет!
   — Тела нет? — растерялась русалка.
   — Просто я Дух, и тела у меня пока, или уже — не знаю точно, но факт — нет у меня никакого тела.
   — Но если у тебя нет тела, то как же ты меня обнимешь?
   — Не знаю.
   — И если у тебя нет тела, то нет и любилки-женилки?
   — Само собой.
   — А как же тогда мы будем заниматься любовью?
   — Мы будем любить друг друга душевно…
   — Душевно? Нет, такая любовь меня не устраивает! — заявила русалка рассерженно, — и на дно за мной не ныряй, такой ты мне не нужен!
   — Никто меня не любит! — в свою очередь вздохнул Дух, глядя на расходящиеся — после нырнувшей в воду русалки — круги на воде.

Глава 13

   — Я знаю, что ты там, Полинушка, — сказал Рахта, глядя в темные, густые кусты.
   Ответа не последовало. Вообще — ни единого звука, причем это было именно то состояние, когда, казалось, кто-то старался — ни дышать и не двигаться… Но этот «кто-то», тем не менее, затаился где-то вблизи. Рахта всегда был чувствителен к присутствию рядом кого-то, пару раз это спасало ему жизнь, хотя, может, и не спасало, но уж точно уберегало от последующего лечения тяжелых ран. Последний раз это было полгода назад, когда Рахта, проезжавший в полном одиночестве по полю мимо кургана, вдруг почувствовал на себе взгляд. И пригнулся — даже не думая, что делает. И в тот же самый момент над ним просвистела стрела. Дальнейшее к затронутой теме уже не относилось, меч богатыря знал свое дело…
   — Ты стоишь тихо, чтобы я тебя не слышал, — продолжал свои речи богатырь, — но я тебя чувствую! И ты зря, любушка моя, боишься мне показаться. Я люблю тебя, как и прежде, нет, гораздо сильнее… Покажись мне, не бойся!
   Ответа не было. Но Рахта все надеялся…
   — Я же все равно видел тебя, я знал, то это ты, хоть и в железах с головы до ног! Я все понял уже давно…
   Кажется, послышалось что-то, похожее на тихий всхлип.
   — Я же говорил им, что ты не можешь умереть, что ты живая! Что наша любовь не позволит тебе уйти из светлого мира. Знаю я, жива ты!
   — Я мертвая, — прозвучало из-за кустов.
   — Ты жива, я же слышу твой голос! Я люблю тебя…
   — Я тоже люблю тебя, — ответила Полина, — но я мертва, а мертвым нельзя любить. Мне надо уйти, а твоя любовь не отпускает меня…
   — И не надо уходить, останься, ты же любишь меня! Любишь?
   — Люблю тебя больше всего в жизни… Хотя нет уже жизни, я мертва, а любовь твоя — последнее, что у меня осталось от света!
   — Тогда выйди ко мне, покажись, дай обнять тебя… — взмолился богатырь.
   — Нет, только не это, — послышалось из кустов, затем был шум ломаемых ветвей и удаляющийся скрежет металла, — не ходи за мной, прошу! — услышал Рахта на прощание.
   Разумеется, он не пошел за Полиной. И, возвратясь к друзьям, целый день молчал. Так и ехали. Лишь под вечер, устраиваясь на ночлег, он ответил на прямой вопрос Сухмата.
   — У тебя был разговор?
   — Да.
   — С Полиной?
   — Да.
   — И что?
   — Ничего…
   Друзья помолчали. Через некоторое время заговорил Нойдак, предварительно поводя руками над костром и что-то побормотав…
   — Нойдак знает историю, как девушка любила умершего юношу, а он пришел за ней и забрал с собой, — робко высказался северянин.
   — А над костром ты что, заговоры говорил, чтобы чего не вышло, раз мертвых поминаешь? — спросил Сухмат. В этот раз в его голосе не было ни насмешки, ни сарказма, кажется, он начал воспринимать все происходящее всерьез.
   — Когда ночью такие сказки говоришь, надо слова сказать, чтобы мертвецов не привадить, — подтвердил Нойдак, — а огонь, он силы придает. Мертвые огня боятся! А живым от него — сила.
   — Расскажи, Нойдак! — с совершенно неожиданной мягкой интонацией в голосе попросил Рахта, — расскажи свою сказку…
   — Мудрые старухи так говорили… — начал Нойдак свой рассказ…
   " Жила-была одна старушка, а у нее — взрослая дочь, звали которую Сияу, хорошая была девушка, работящая да пригожая, матери послушная, зла не таящая. Все любили Сияу, потому что шила девушка красивые одежды из шкур, и если кто одевал одежду, что из под рук ее вышла, сразу все видели и говорили — это Сияу шила!
   И жил в том стойбище молодой парень, по имени Моек, только прошедший посвящение в охотники, но уже всеми уважаемый, поскольку везде первым был — и с охоты лесной больше всех дичи приносил, и на охоте морской его гарпун промаха не знал. А уж как гребец — что другие два!
   Полюбили молодые люди друг друга, и любовь свою скрывать не стали. Мудрые старухи, такое завидев, решили — пусть следующей осенью, в день свадеб, Моек и Сияу станут мужем и женой, и построят свой дом, и заведут детей.
   Был в том племени колдун, а у колдуна — племянник любимый, одного возраста с Моек, и звали того парня Хроок. Тоже хороший охотник был, только ни одна девушка на него глаз так и не положила, зато сам он влюбился в Сияу, но та в его сторону даже и не смотрела. Чего только не делал Хроок — и лучшие шкуры приносил, и слова ласковые говорил, и себя показать перед Сияу — показывал, но оставалась девушка к нему холодна, потому как любила Моека.
   Пожаловался тогда Хроок своему дяде — колдуну. Сказал, что хочет на Сияу жениться, да есть помеха — Моек. Думал-думал старый колдун, духов позвал, да, выбрав самого злого, с ним переговорил. И большую требу принес. И крови своей, да Хроока в горшок добавил, чтобы злой дух ими доволен был и кровью повязался. А потом долго ворожил колдун, и наворожил страшную волну. А Моек в тот момент в лодке был. Пришла волна и унесла Моека в холодное море, и все видели, как тонул Моек…
   Пришла пора, когда девушки и парни, чей возраст подошел, становились мужьями и женами. Трижды подходил Хроок к Сияу, и трижды не брала она от него подарка заветного, и все это видели. Тогда сказала Старшая мудрая старуха:
   — Пора тебе замуж, Сияу, закон племени исполнить надо, почему ты не берешь подарка от Хроока?
   — Не люб мне Хроок, — отвечала Сияу, — и не возьму я его в мужья!
   — Тогда выбери другого охотника, из тех, кого еще не забрали!
   — Нет, никто из них мне не люб!
   — А кто тебе люб?
   — Я люблю только Моека! — отвечала девушка.
   — Утонул Моек, все люди видели, как большая волна унесла его! — сказал колдун.
   — Моек любит меня, — сказала Сияу, — он придет и я возьму его в мужья!
   Выбежала Сияу на берег моря и стала звать:
   — Моек, Моек, приди ко мне, я твоя Сияу, любовь твоя! Приди ко мне, поднимись со дна!
   Ничего не сменилось в море, осталось оно спокойно.
   — Чего утопленников звать? — сказал строго Главный охотник, — кто в море холодном утонул, тот не вернется!
   Но девушка позвала снова:
   — Моек, Моек, меня заставляют другого себе в мужья взять, а я люблю тебя, ты любишь меня, приди ко мне, поднимись со дна!
   Только небольшая волна скатилась с моря белого на берег.
   — Напрасно ты зовешь того, кто ушел, Сияу, — сказала Главная мудрая старуха, — не было еще ни разу, чтобы мертвые возвращались к живым.
   И в третий раз позвала Сияу:
   — Моек, Моек, я люблю тебя, пусть утонул ты, люблю такого, какой есть, пусть покойник ты, все равно — приди ко мне, поднимись со дна, я возьму тебя в мужья!
   Взволновалось море, поднялась волна высокая, все собравшиеся на берегу люди бросились кто куда… А когда сошла волна, то увидели все, что остался на берегу Моек.
   Подбежала к Моеку Сияу, взяла его за руку, подвела к мудрым старухам, и назвала его мужем. Не хотели мудрые старухи признавать Моека мужем Сияу, но делать было нечего — ведь по обычаю нельзя было отказать молодым, коли оба того хотят, потому как это закон, на котором держится весь род людской!
   Но утром ушел Моек обратно в море, потому что таков был его закон. Но снова, и снова выходил он из моря каждый вечер, и приносил молодой жене и рыб морских, и янтарь, и разные другие диковинки. Так жили они и жили, а все люди удивлялись — как это утопленник может быть мужем для живой женщины человеческой?! А Хроок завидовал и злился — ведь он хотел, чтобы Сияу была его женой. Стал Хроок жаловаться старому колдуну, да просить его, чтобы избавил он от Моека, сделал так, чтобы он больше не приходил по вечерам к Сияу.