Купцов Василий. Последний леший

* * *

   — Мы за лешим едем или не за лешим? — вспомнил, неожиданно, Рахта.
   — Да, вроде за ним, родимым, собралися… — усмехнулся Сухмат, — а чего это ты вдруг?
   — Может леший знает, где мне вод заветных источник найти? Ведь всегда так и говорят: «А леший его знает!».
   — Так говорят, когда сказать хотят, что никто не знает, — откликнулся Нойдак, все дальше вникавший в тонкости русского языка.
   — А может, и знает? — у Рахты появилась новая надежда, и он не спешил с нею расставаться.
   — Может и знает, да нам не скажет! — парировал Сухмат.
   — А если по хорошему? — предположил Рахта.
   — Так мы его ловить едем, или «по хорошему»? — напомнил побратим.
   — Там видно будет! — решил Рахта, — Мы с дороги-то не сбились?
   — Сейчас — напрямки пойдем, до верховий Москвы-реки всего дней семь пути, не больше!
   — А ты точно знаешь, где мы сейчас?
   — Знаю, само собой… — Сухмат всегда знал, где находится. Если был, само собой, на родной земле. У него, как у птицы, было то таинственное зрение, которое позволяло ему всегда найти дорогу туда, куда было надобно.
   В свое время и Рахта, и Сухмат видели у волхвов большое Руси изображение. Сделано оно было в незапамятные времена на особо выделанной коже, типа той, на который книги писали. Только был там рисунок подробный, а на нем — все реки, леса и горы, и даже моря-окияны, их землю окружающие. Рисунок тот был тайной великой, никому чужим его не показывали, даже то, что он есть — было тайной сокровенной, а уж где хранится — то никому и ведомо не было. Только князья да волхвы, воеводы большие да богатыри признанные тот рисунок видеть могли. И то — богатырям его только раз в жизни показывали, кто запомнил — тот и молодец! Сухмат запомнил в подробностях, и не токмо очертания, но и все названия. Да, странное дело, названия рек частенько не совпадали с теми, какое им теперь тамошние жители давали, вернее похожи были, но не совсем… Однако ж, поговорив с местными. Обычно можно было догадаться!
   Москва-река находилась в самой середочке Русской земли. Богатыри знали древнее предсказание, что в этом центре, на семи холмах, город великий выстроен будет, и станет тот град столицей всего вселенной. И будет наречен тот град по имени реки Москвою, и будет стоять он три тысячи лет, до самого конца света. Но о том молчать надо было до времени, а времени, как предсказано, еще много оставалося…
   Чего же удивительного было, что лешие именно здесь и проживали, ведь нет чуда-юда более русского, чем леший, а потому и жить ему положено в самой земли середочке. Пусть эта середочка пока, вроде и не земля Киевская, она ведь — русская. Один язык, один народ!

* * *

   Старого ведуна встретили прямо на лесной дорожке. Седая борода, посох и ясный взгляд — такое они уже не раз встречали. Разговорились. У ведуна не было дома, он скитался по лесу от деревни к деревне, ну а лес — он и был для него родными домом. Известное дело — ведунов звери дикие не трогают, им даже ведьмедики дорогу уступают, а волки — не то что напасть, наоборот, зимой согреть собой, рядом улягшись, норовят…
   Много интересного рассказал колдун. Но про лешего, едва узнав, за чем богатыри направляются, рассказывать ничего путного не стал. Наши витязи и не настаивали — кто его знает, может друг он тому лешему, или уважает просто. С Полиной старик тоже парой слов перемолвился, только головой покачал. Зато много всего другого порассказал.
   — А еще есть на нашей земле место проклятое, — рассказывал старый лесной ведун, — и, слышал я, есть там источник Мертвой воды…
   — А Живой? — заинтересовался Рахта.
   — Про то мне неизвестно, да и вряд ли там может быть Живая вода, зато та, что Мертвая, та все живое убивает, — старик задумался, покачал седой головой, — лишь одна брызгинка попадет на человека — и смерть ему. Если только тот человек не Чернобогу посвящен. А волхв тот Черного бога в том источнике даже искупаться может. Как окунется он в воду ту черную, впитываются в него силы злые, и сам он от этого черным становится. Лишь взглянет волхв на доброго человека черным взглядом — и пропал человек. Если хорош был, добр сердцем — то сразу и умрет, а коли зол — так злее прежнего становится, а там видно уж будет…
   — Это как?
   — Коль вороват был по мелочи — татем станет, коль воином был — убивать всех — своих и чужих начинает, а коли князем был — несчастье той стороне, где он княжил. А чего еще от роба Чернобогова ждать?
   — А далеко ли тот источник с Мертвой водой? — Рахту интересовал именно этот вопрос — вдруг да и поможет чем Полинушке…
   — Да, пройти еще немало в сторону ту, откуда Солнце ясное восходит, и там, где великая река всех наших предков, Ра называемая, широкая такая, что берега от берега не видно, там горы у той реки есть невысокие, — начал свое размеренное повествование старик, — говорят мудрецы, что выросли те горы после того, как пало с неба зло, с небес изгнанное, в Землю-матушку глубоко погрузилося и там затаилося. Лишь родник там бьет с водой Мертвой, да кругом с тех гор зло, как от Солнца лучами исходит…
   — А еще есть в тех горах пещера, а в ней ладья преогромная, доверху золотом да камнями самоцветными нагруженная, а спрятал ее там сам великий тать Ратиль, — перебил старца молчавшей до сей поры Сухмат. Глаза у богатыря даже разгорелись, видно давненько подумывал он и о таком походе, за ладьей той…
   — Не Ратиль, а Атиль, — возразил Рахта, — и не тать, а воин знатный, Рум победивший! И в лодке той…
   — Не возвращался Атиль на родину, нет, — заспорил Сухмат, — а ладья та разбойничья! И золото там отобранное у шаха всех шахов, еще до Лександрова похода…
   — Да, но все не так! Стережет ту пещеру злой карлик-колдун, его и золото…
   — Нет, не карлик, а тать!
   — Рассуди нас, мудрый старик, — обратился Рахта к седому ведуну, — есть ли в тех злых горах пещера с ладьей золотой?
   — И чего вас так на злато тянет, — рассердился старик, — я вам, несмышленышам про дела великие, до появления племени людского на земле рассказываю, про то, откуда зло пришло и где затаилось, а вы — все золото, золото… Не хотите слушать, так и не надо. А пещера там есть, и злата в ней навалом, ибо злато и зло — с одного корня пошли, порождение одной силы Чернобоговой. Коли нужно вам злато — поезжайте, поклонитесь Черному богу, будет вам и злато, даст и силу — слабых обирать, больных — убивать, да детишек пожирать…
   Замолчал старик. Богатыри, устыдившись, молчали. Никому из разумных людей никогда и в голову не приходило кланяться Чернобогу. Более того, даже имя его простые люди никогда не упоминали. Мало ли что…
   — Много зла в вас, много! — продолжал старец сурово, — И девушку ты свою мертвую любишь, но для себя любишь, да не думаешь, какое зло другим творишь, ведь ты весь порядок, Родом для людей установленный, сейчас разрушаешь, в самой реальности трещину создаешь!
   — А что такое реальность?
   — Есть сон, есть реальность, а есть то, что могло бы быть, — попытался объяснить ведун, но, заметив, как вытягиваются лица слушателей, оборвал сам себя, — да что вам объяснять, вы не корня знаний ищите, вы сделать что-то хотите. Все равно, хорошее иль дурное — лишь бы делать!
   — Так на то и человек, чтобы что-то менять, — первый раз открыл рот Нойдак.
   — А ты помолчи, недоучка! — лесной ведун рассвирепел окончательно, — Услышал где-то одну мудрость и думаешь, что мудрецом стал? Вижу я, вижу, каков из тебя мудрец…
   Нойдак оказался уже достаточно умным для того, чтобы смолчать. С чего бы это? Дело было в том, что в рассуждениях старца был явный прокол. Нойдак нигде никогда не слышал про то, для чего предназначен человек, это пришло ему в голову само собой. Между тем, его собственную мысль оценили как мудрость — пусть это и было повторением уже кем-то сказанного, но ведь северянин додумался до этого сам! И, таким образом, его практически назвали мудрецом — уже не в насмешку, а серьезно, хотя старик об этом и не подозревал. А — известное дело, называй человека каждый день глупцом — он и вести себя начнет по дурацки. А коли прослывешь умником — так и не заметишь, как действительно поумнеешь — ведь приходится, хочешь не хочешь, говорить умное, да по умному делать…
   — А нет ведаешь ли ты о другом источнике Мертвой воды? — Рахта опять взялся за свое, — Поближе, и что б без Черного бога…
   — Есть тут недалече одно место проклятое, — ведун зло сверкнул глазами, — коли есть охота туда пройтись, то пусть будет что будет! Ведь должна же быть для дырявой бочки затычка… Судьба — она распорядится! Но — опасно то место для живых…
   — Я один туда схожу, — сказал Рахта.
   — Размечтался… — заметил Сухмат, было ясно, что никуда одного он побратима не отпустит, — Рассказывай, мудрец, где то место?
   — Идти вам на север, строго по Северной звезде, идти день, не меньше, пока не увидите странного леса, — седой ведун переводил взгляд с одного богатыря на другого, как бы в последний раз испытывая их, — нет в том лесу ни берез, ни осин, даже на опушке нет. Одни старые ели. И птицы там не поют. Как пойдете в тот лес, да почуете, что земля под уклон идет, так под тот уклон и путь держите. Хоть и будете вниз идти, болот все равно не будет, все по сухому, и даже мхов там нет, одни лишайники. А потом, еще ниже, будут стоять деревья уж мертвые, а потом и лишайников не станет, одни голые стволы… А вы еще пройдете, нет, дальше пусть только те, кому очень нужно пойдут — так вот, у самого того места будут деревья уже окаменелые, и будет потом яма преогромная, черная и опасная. Опасная потому, что вся она черным стеклом покрыта, ровна и поката, да не за что уцепиться, поскользнешься — и соскользнешь, да прямо в ту черную воду, что родником в центре ямы пробивается. То — и есть Мертвая вода…
 
   Размеренная торжественная речь привела богатырей в какое-то странное состояние, близкое к оцепенению. На Нойдака это не очень подействовало, но он был занят своими мыслями и тоже, как и богатыри, не заметил, как и куда ушел старик. Вроде был — и не стало. Но исчез не с громким хлопком, как исчезали могущественные маги, переносясь в другие места. И не бесстыдно растаял в воздухе, как никого не боящееся божество. Нет, вроде просто ушел, но и следов не оставил…

* * *

   — Строго на север, всего один день пути, — богатыри держали совет…
   — Не надо ходить к тому лесу, — начал вдруг возражать Нойдак, — слышал я о таких местах, опасные они. Там где деревья стоят голые, да птицы не поют, там смерть живет-обитает! Уходят туда, да не возвращаются, а те, кто не доходит до конца, испугавшись, тот потом о грудах костей рассказывает… И еще, потом волосы у тех, кто до конца не дошел, выпадают, да на коже язвы получаются…
   — Может, послушать нашего Нойдака? — задумался Сухмат, — Уже ведь бывало…
   — Может, и прав он, — согласился Рахта, — может, и смерть впереди… Но у меня другой дороги нет! А тебе, Сухмат, гибнуть не за чем, да и Нойдаку в лес тот соваться не стоит. А я пойду!
   — А, может, я одна схожу? — спросила Полина, — Искупаюсь и вернусь? Я же все равно мертвая, мертвее не стану, а там, глядишь, и дорогу к Живой воде узнаю…
   — Нет, мы пойдем вместе, а вам, Сухмат, с Нойдаком лучше здесь подождать! — заявил Рахта, и голос его был тверд.
   — Я пойду с тобой, я твой побратим, — столь же твердо ответил Сухмат, — дойдем до опушки того леса, а там — Нойдак скажет, сколь опасность великая нас ждет. Ведь ты пойдешь с нами, Нойдак?
   — Да, конечно, я — куда и все, — почти отмахнулся Нойдак, — я вот чего думаю… Может, упрошу Духа все разведать, слетать в то место мертвое…
   — Сие — дело! — согласились богатыри почти хором.

* * *

   На странный лес наткнулись менее чем через сутки, утрецом. Может, и не обратили бы сами внимания, не зная, что ищут. Кажется, старик немного преувеличил — на опушке тянулись к свету побеги молоденьких березок, да и птички, вроде, почирикивали. Но вот то, что среди старых стволов были одни хвойные — то правда. Богатыри остановились и решили действовать дальше, как уговаривались. А именно — Нойдак уже давно договорился со своим Духом, и теперь его невидимый приятель отправился на разведку.
   Дух есть Дух — что тут поделаешь, полетел по делу, да застрял. Нойдак особенно не волновался, вряд ли его странному приятелю могло что-то серьезно угрожать. Тем более, что он хорошо знал повадки Духа — увидит что-нибудь интересное, птичку там пеструю, или лягушку изумрудную какую — и будет часами наблюдать да любоваться, забыв, зачем полетел…
   Короче, вернулся Дух только к вечеру, а потому богатыри решили не рисковать соваться в лес на ночь глядя, да и утро вечера мудренее. Зато можно было послушать, о чем разведал Дух, да обсудить, не спеша, у костра…
   Что рассказал Дух? Да все нормальненько, все так, как и сказывал старый ведун — и про деревья, и про яму черную, и про воду, на дне ямы этой ключом бьющей. Даже обрадовал Дух немного — добросовестно обыскал лес, не нашел ни то что злодеев каких или чудес — ни единой живой души, даже зверя ни одного. Это ведь даже и хорошо — когда опасность известна — на дне ямы она — но, слава Роду, — других опасных сюрпризов в том лесу нет, никто сзади в спину нож не всадит, ядовитым зубом в ногу не вцепится…
   Попытался Дух и дальше проникнуть, в самую яму — что ему, бестелесному, сделается? Не получилось, вроде мешает что-то, не пускает! Как ни пытался Дух, не получилось у него в ту яму под черную воду залететь…
   Утром решали, кто пойдет и до куда… Решили — идем все вместе, потом оставляем Нойдака у начала мертвых деревьев, он на последнюю живую ель заберется и смотреть будет, потом, не доходя до леса окаменелого — Сухмат сторожить останется, да с высокого дерева смотреть будет, как Рахта с Полиной к роднику с Мертвой водой подойдут, да если надо будет — с дерева сойдет и подможет…
   Шли по лесу осторожно. Все было почти так, как и говорил седовласый старик. Птиц вскоре не стало слышно, потом пропали мхи, остались одни лишайники.
   — Что, похоже на то место, о котором ты рассказывал? — допытывался Сухмат у Нойдака, — Где кости лежали, а у тех, кто возвратился, волосы повыпадали?
   — Нет, не похоже, — ответил Нойдак, — там деревья поваленные должны быть, все кронами в одну сторону, а корнями вывороченными — к месту гиблому… А здесь деревья стоймя стоят!
   — Значит, не гиблое здесь место?
   — Может, и гиблое, да по другому, — изрек Нойдак.
   Вот и мертвые деревья впереди. Как-то незаметно их стало все больше и больше, потом оказалось, что путешественники идут уже по мертвому лесу, одни голые стволы, не то что без лишайников, даже и без коры… Нойдаку велено было вернуться к живым деревьям, он, было, запротестовал, но Рахта просто объяснил ему, что — если чего вдруг с ними случится — на него последняя надежда будет, глядишь — вытащит! Нойдак послушался, полез на живое дерево, а Духа отослал наблюдать.
   Попалось первое дерево окаменелое. Сухмат постучал о него палицей — гулкий звук, как будто пусто там, внутри. И неприятно на душе как-то. Пришлось уговор соблюдать — остаться здесь сторожить. Полез богатырь на дерево мертвое, но не окаменелое — как уговаривались, да не получается, соскальзывает, как крепко ни сжимает он голени. Нет коры, а сучья ломкие. Подсаживал, подсаживал его Рахта, на вытянутых руках, как скоморох, друга за ноги держа, поднял… Уцепился Сухмат за ветви — ломаются одна за одной! Нашлась, которая не сломалась, подтянулся, потом еще отыскались покрепче. Залез почти на верхушку и кричит, что ему теперь сверху видно все, и яма черная — тоже, совсем недалече она…
   Действительно, яма оказалась совсем рядом. Но Рахта не торопился — не зря же его предупреждал старый ведун. Обвязался, как поясом, веревкой надежной, ту веревку вокруг самого толстого дерева каменного провел, тройным узлом завязал. И Полину привязал веревкой толстой, крепкой — к своему поясу, да понадежней. И пошли они, осторожненько, вперед. Вот Рахта остановился, кончилась свободная веревка у него. А Полинушка чуть было в яму и не соскользнула, да веревка не дала! А вода черная совсем рядышком, немного не хватает. Привязала Полина бечевочкой фляжечку, да закинула в воду Мертвую, потом выудила. Рахта любимую свою обратно подтянул, вытянул. Взяла Полина фляжечку, да и полила Мертвой водой себе на рученьку, стала та рученька белой да гладкой, хоть и без жизни, но красивой да пригожей, как и раньше была! А туда, куда на Землю-матушку та водица черная с ручек девушки скатилася, почернела там землица, задымилася…
   — Я вся искупаюсь! Вся свежая да пригожая буду! — обрадовалась девушка и стала сбрасывать с себя одежду. Забылась, скинула веревку тоже, и, радостная, бросилась к черной воде.
   — Постой, постой, а веревка! — закричал Рахта, да поздно было!
   Полина оглянулась было, хотела приостановиться, да поскользнулась, руками взмахнула, нога подвернулась, девушка упала, да вниз, под клон и покатилась. Плюх! Полина погрузилась в Мертвую воду с головой, вынырнула — радостная, счастливая.
   — У меня вся кожа снова гладкая и на цвет красивая! — закричала она.
   — То хорошо, а как я тебя теперь вытягивать буду? — отозвался ее любимый.
   — Бросай веревку!
   — Так не достанет…
   — Так ты себя не за пояс, а за ногу привяжи, да сам — на землю ложись!
   Так Рахта и сделал. Бросил веревку раз, другой, третий — Полина веревку, в конце концов, поймала, уцепилась, начала перехватывать, подтягиваться… Хорошо — когда твоя девушка богатырка! Не всегда, конечно, но сейчас — очень даже сгодилось…
   Вдруг не стало никакой черной воды, да и сама яма обратилась в провал бездонный, и повисла Полина, держась за веревку, а под ней затягивающая мгла сгустилася…
   — Сейчас, сейчас, я тебя вытяну! — закричал Рахта и начал тянуть веревку, перехватывая ее и подтягивая на себя. Но каждый перехват оказывался все тяжелее, как будто навалился на девушку груз стопудовый…
   — Мертвое к мертвому, а живое, если хочет живым остаться, к живому, — услышал богатырь возле головы глухой голос. Оглянулся. То мертвая голова смотрела на него пустыми глазницами, а безгубый рот те слова говорил-выговаривал. Откуда она взялась, эта череп-голова? Как будто из земли выросла, как качан капусты торчит, только страшный такой кочан, зловещий.
   — Что ты хочешь сказать-приказать, Виев посланец? — зло спросил Рахта, — коли мертвое к мертвому, так и отправляйся, откель пришел!
   — Отправлюсь, отправлюсь, голубчик, — прошипела голова, — вот только свое с собой заберу, и отправлюсь! И на Леля не надейся больше, да и Лада твоей невесте не подмога, ей живым влюбленным помогать бы управиться… Отпусти веревку, отдай мертвое мертвому!
   — Нет, не отдам мою ладушку мертвой голове на потеху! — закричал Рахта и рванул веревку что есть мочи. И Полина на себя потянула, да забросила ножку уже на край пропасти, рывком встала, еще шагнуть собирается, вот и за руку Рахту ухватила…
   Но тут из провала того, мертвецким холодом тянущего, как бы рука огромная образовалася, как бы мрак вдруг сгустился и осязаемым стал, и схватил тот мрак-рука Полину, и потянул он ее обратно. Но крепко держит Рахта руку возлюбленной своей, не выпускает…
   — Не управиться силе богатырской супротив силы божеской, — засмеялась мертвая голова, — последний раз говорю — отпусти по-хорошему! Мне живых нахлебников в моем царстве не надобно, мне моих мертвых уж достаточно…
   — Иль любимую спасу, иль самому мне не жить! — воскликнул Рахта, да пересилил руку страшную, притянул любимую к себе, обнял да поцеловал…
   — Что ж, сам себе судьбу избрал, я порядок не сломал, — вздохнул череп. Ничего он не сделал при этом, ни слова заветного не сказал, ни глазом ужасном не моргнул, просто сделалось тут и все… Не стало под ногами у Рахты Земли-матушки, исчезла земля, и полетел он вниз, лишь любимую свою обнимая. Но не все еще — чувствует, не упал еще, а держит его побратим, держит, удерживает, вот и подтягивать стал, наклонился, руку перехватить хочет, а Рахтушка медлит, он ведь руками Полинушку держит, хоть и понимает, что сама удержится, да боязно выпустить…
   — Сухматушка, спасай! — крикнул Рахта, — На тебя вся надежа!
   — Ну вот, еще один! — зашипел голый череп, — Куда мне столько? Хватит, довольно…
   Тут почуял Сухматушка, что в земле он весь, и нет кругом ничего, окромя земли. Похоронен заживо… И дышать-то тут, под землею нечем, чувствует — задыхается, да и двинуться даже не может, ручкой пошевелить и то — некуда. А ножкой — вроде шевелит, да что толку? И настала Сухмату чернота в глазах…
   Нет, опомнился Сухмат. Лежит на земле, дышит — живой, стало быть… Рядом — Нойдак хлопочет. Привстал Сухматий, смотрит — близ него — яма в земле. Догадался — вовремя поспел ведунишка их драгоценный, а уж как тщедушный Нойдак его за ноги вытянул — уж и не знает. Может, и вправду говорят, когда очень надо — сила великая появляется…
   Потом долго сидели они на том месте, ждали невесть чего, ждали, да так ничего и не дождались. Не было больше никакой ямы с Мертвой водой, просто ровная земля — и все! Нойдак рассказал, что его Дух сразу на подмогу позвал, как только земля под Рахтой провалилася. Он спешил-бежал, да не успел. Только Сухмата и выручил… А Духа своего Нойдак сразу же вослед Рахте послал, улетел он, да не возвращается!
   Так и не дождались Сухмат с Нойдаком ничего. Дух как бы и пропал. Сидели они, сидели, а потом — слышат — птички над головой зачирикали. Значит — нет больше здесь места проклятого, все! Будет здесь обычный лес, и ждать боле нечего.
   — Понял я, что старик тот говорил, — сказал Нойдак, вставая, — что была дыра в Мертвый мир, а заткнуть ту дыру можно было только тем мертвецом, из-за которого эта дыра и образовалася… Ох, не пожалел злой старик, не пожалел…
 

Глава 17

   Друзья ехали молча, у обоих было просто отвратительно на душе… Друзья? Да, теперь это можно было сказать со всей определенностью. Это раньше Сухмат был побратимом Рахты, а Рахта — другом Нойдака… Теперь же были поставлены все точки в их отношениях. Дело было так. Нойдак, поняв, что Рахту уже не вернуть, просто сказал Сухмату, что теперь их пути могут — если то того пожелает — разойтись. Ведь Сухмат, кажется, потерял с гибелью побратима, интерес не только к цели их похода, но и к жизни вообще. И Нойдак дал понять, что они могут разъехаться — раз уж их больше ничего не связывает…
   — Не морочь голову, — отозвался Сухмат угрюмо, — вместе выехали, вместе и дело сделаем, вместе и вернемся. И, вообще, запомни, парень! Ты — единственное, что мне осталось на память о Рахте. Так что считай меня другом, если ты не против, конечно…
   — Ты — мне друг! — подтвердил Нойдак и замолчал.
   Так они молча и ехали всю дорогу. Не было и Духа. Куда запропастился снова этот мальчишка? Неизвестно… Но Нойдак на этот раз серьезно опасался за него. Ведь Дух собирался, кажется, отыскать Рахту. И если богатырь попал, вслед за возлюбленной, в Мир Мертвых, то соваться туда даже такому независимому созданию, каким был Дух, было не безопасно. Это для людей он был невидим и неощутим. А как насчет богов? Ну, как разгневается Повелитель мертвых? Нойдак хорошо помнил, как Дурий бог не только поймал Духа за ухо, но и отшлепал мальчугана по мягкому месту. Но Ванек был божеством, в целом, добрым, чего нельзя было ожидать от Вия. Да и как Повелитель Мертвого Мира может быть добрым? Нет, разумеется нет. И потому Нойдак сильно беспокоился за своего невидимого дружка.
   Был и еще один момент, связанный с тем, что Дух до сих пор не появился. Сразу после гибели Рахты Сухмат предложил Нойдаку справить хотя бы малую тризну — хоть и не так, как большая, а все ж — мертвому в помощь. Ты какой-никакой, а все ж — ведун. Своих-то собратьев в мир мертвый провожал?
   — Провожал…
   — Ну, и обычаи русские повидал ведь?
   — Повидал…
   — Так все рано окромя тебя нет у меня волхва! — заключил Сухматий.
   — Ты так уверен, что Рахта умер? — неожиданно усомнился Нойдак, — Где его мертвое тело, в таком случае?
   — Сгинуло в пропасти бездонной…
   — Может, сгинуло, а может, и нет, — продолжал надеяться неизвестно на что Нойдак.
   — А чего гадать?
   — То-то и оно, что гадать нечего, надо Духа дождаться, вернется — расскажет, жив ли Рахта, али предстал…
   — Может, ты и прав… — неожиданно согласился богатырь, — Подождем!

* * *

   Как видно, и внешний вид, и отношение других людей к тебе очень зависит от того, каков ты внутри. Вот Сухмат, кляня себя за гибель побратима, тащится на коняге с понурой головой, за ним, столь же невесело — Нойдак. Совсем не тот вид, что парой дюжин дней раньше! И к чему это приводит? Да к тому, что встречные, ну скажем, лихие люди, уже не воспримут Сухмата как богатыря русского, непобедимого…
   Да, когда что-то должно случиться, оно непременно случается. Наши путники и оглянуться не успели, как были окружены целой дюжиной разбойничков. Те, дурачье, думали, что им легкая добыча попала в ручонки…
   Нойдак только успел вытащить меч — но куда там! Воспользоваться им так и не пришлось. Зато Сухмат был буквально ненасытен. Для разбойников неожиданное превращение Сухматия из понурого путника в неистового бойца явилось настоящим потрясением. Богатырь рубил и рубил мечом налево и направо, разил свободной рукой, не давая пощады. Шестеро скрылись в лесу, другие шестеро не успели… А Сухмат продолжал в неистовстве превращать уже истекающих кровью разбойников в некое подобие того, во что превращают бабенки капусту перед тем, как уложить ее в бочки для закваски. Забыв обо всем, он вымещал и вымещал на них всю ту злость, что накопилась в нем за последние дни…