Купцова Елена. Смерти нет

   Костя подозрительно посмотрел на него. Уж слишком неожиданной была эта перемена настроения. Впрочем, он давно уже перестал удивляться. Его друг во многом оставался для него загадкой.
   — Зачем? — Он задумчиво потер лоб. — Забыл. Ах ты, чертяка, с тобой что угодно из головы вылетит. Вот, вспомнил. Полкаша отпустил нас до вечера. А это значит, что мы свободны, как птицы, и можем отправиться в парк поглазеть на местных барышень.
   Полкашей они любовно называли командира полка, полковника Дорофеева. Володя хорошо помнил, как предстал в первый раз перед его «светлыми очами». Он тогда только что получил чин подпоручика и сразу с дороги в щегольском мундире с новенькими блестящими погонами явился представляться командиру полка. Он застал Дорофеева в штабе, в окружении незнакомых офицеров.
   — Господин полковник, подпоручик Басаргин прибыл по месту назначения, — звонко отрапортовал Володя, лихо щелкая каблуками начищенных сапог, с которых он, прежде чем представляться начальству, не забыл стереть дорожную пыль.
   Он знал, что выглядит безупречно, поэтому мрачный взгляд полковника из-под кустистых насупленных бровей застал его врасплох. Широкое лицо его с простоватым крупным носом скривилось.
   — Еще одного маменькиного сынка прислали. Молоко на губах не обсохло, — пророкотал вполголоса полковник, но Володя готов был поклясться, что все присутствовавшие его услышали.
   Он вспыхнул до корней волос, потом смертельно побледнел.
   — Господин полковник, — сказал Володя тихо, но твердо. — Вы не имеете никакого права так говорить. Вы не знаете меня. Если бы я запятнал себя трусостью или каким-то другим неблаговидным поступком, тогда понятно. А так ваши слова плохо сообразуются со званием офицера.
   Полковник крякнул и в замешательстве переступил с ноги на ногу. Такого отпора от совсем молодого еще человека он не ожидал.
   — Извините, подпоручик, мое неудачное и опрометчивое суждение, — сказал он, протягивая Володе свою широкую ладонь, такую же квадратную, как и все его приземистое тело. — Извините и… добро пожаловать.
   Позже Володя узнал, что полковник вообще не жалует отпрысков дворянских семей, «дворянчиков», как он выражался. Видно, хлебнул от кого-то из них. Или, может быть, давали себя знать остатки застарелого комплекса человека «из простых», которому лбом пришлось пробивать себе дорогу в военной иерархии. Своим высоким чином он был обязан только своим природным способностям.
   Так или иначе, после этого случая у него с Володей установились вполне уважительные отношения, которые со временем переросли в симпатию. Полковник Дорофеев был знающим и заботливым командиром, требовательным, строгим, но справедливым. Солдаты обожали его, называли между собой батей. Офицеры уважали за компетентность и побаивались за крутой нрав. Благодаря ему в полку царила железная дисциплина и здоровый боевой дух. Таким был этот человек, которого Костя за глаза называл Полкашей.
   — Что скажешь?
   Костя настойчиво потянул Володю за рукав. О чем это он? Ах да, барышни.
   — Какие есть альтернативы? — спросил Володя.
   — Орлов звал вечером в карты играть, —'без особого энтузиазма отозвался Костя. — Но я третьего дня продулся в пух. Он блефует, как сам дьявол. До нитки меня раздел. Еще должен остался.
   — Значит, решено. Барышни, — провозгласил Володя.
   — Кто тут говорит о барышнях?
   Друзья, как по команде, обернулись. Этот гнусавый голос мог принадлежать только одному человеку в полку — подпоручику Иволгину. Его тощая узкоплечая фигура всегда возникала невесть откуда, как из-под земли. Руки все время находились в движении, будто собирали с одежды невидимый пух. Большие хрящеватые уши, как локаторы, ловили обрывки чужих разговоров.
   — Да это мы так, в общем, — уклончиво сказал Костя.
   — А я тут недавно такую армяночку подцепил, закачаешься, — мечтательно прогнусавил Иволгин. — Глаза, волосы, грудь — сказка! Королева! Вот только ноги коротковаты. Вы заметили, господа, что у всех здешних баб короткие ноги?
   — Откуда у тебя, Иволгин, эта мерзкая манера говорить о женщинах как о лошадях? — поморщился Володя. — Слушать тошно.
   — А ты не слушай, ты действуй, — хохотнул Иволгин. — А то так всю жизнь и просидишь в девственниках.
   — Благодарю за совет, — невозмутимо ответил Володя и, развернувшись, пошел прочь.
   Костя за ним. Иволгин сверкнул глазами им вслед.
   — Щеголь! — прошипел он сквозь зубы.
   Оркестр играл, не щадя сил. Бравурные звуки маршей и вальсов парили над разодетой, нарядной толпой гуляющих. Белые кружевные зонтики дам мелькали в знойном тягучем воздухе, как крылышки экзотических бабочек. Парк этот, носивший название английского сада, в отличие от своего французского аналога, причесанного и подстриженного, был на первый взгляд дик и неухожен, но это только на первый взгляд. Просторные лужайки, тенистые, аллеи, обсаженные вековыми вязами и тополями, хранили естественную природную свежесть и непосредственность. Клумбы пестрели цветами, слегка поникшими от жары. В толпе деловито сновали продавцы воды и орехов.
   На лужайке, чуть в стороне от главной аллеи, давал свое незатейливое представление бродячий цирк. Пара жонглеров перебрасывалась мячиками, силач изображал единоборство с сонным удавом, высоко в небо взлетал невесомый мальчик-акробат, попирая законы земного притяжения.
   Марго и Сабет стояли в первом ряду зрителей и лениво наблюдали за трюками артистов. В этот знойный день их вздувающиеся мускулами, блестящие от пота тела почему-то вызывали сочувствие. Непростое это дело — так напрягаться под палящим солнцем. Видимо, это чувство испытывали не только девушки, потому что, когда маленький акробат, завершив очередной головокружительный пируэт в воздухе, раскланялся и пошел по кругу с шапкой, в нее градом полетели монетки.
   — И как он только может прикасаться к змее? — прошептала Сабет на ухо Марго. — Бр-р-р!
   Силач, здоровенный мужчина с бритой головой, затянутый в полосатое трико, намотал удаза на шею и теперь делал вид, что задыхается в удушающих кольцах его блестящего тела. Или вправду задыхался? Лицо его побагровело, мышцы на мощных руках напряглись. Он медленно начал разматывать змею, один виток, второй. С торжествующим воплем он оторвал удава от шеи и на вытянутых руках взметнул над толпой.
   Марго рассеянно наблюдала за ним. Мысли ее были далеко. Она раздумывала над тем, что сегодня сообщила ей Сабет. Дро уехал в одну из своих таинственных поездок и даже, против обыкновения, не зашел к ней попрощаться. Она вообще ни разу не видела его с того самого дня, когда… От одного воспоминания щеки ее вспыхнули. Слава Богу, что широкие поля шляпы хорошо затеняли ее лицо и ее смущение было не так заметно. Однако что это может означать? Наверное, он обиделся на нее за резкие слова и решил прекратить их дружбу. Впрочем, после того, что он сказал ей там, в горах, дружбой их отношения не назовешь. Дро говорил с ней о любви, и в словах его звучало что-то неведомое, опасное и такое притягательное, что хотелось слушать его не переставая. А потом он поцеловал ее. Она до сих пор живо помнила прикосновение его губ, горячее дыхание, опалившее ее лицо, слабое трепыхание своего бедного сердечка где-то в горле. Смутное чувство надвигающейся опасности заставило ее оттолкнуть его тогда, хотя ей, скорее, было приятно, и он ничем ей не угрожал. Или все-таки угрожал? Ей так хотелось поговорить об этом с кем-нибудь, посоветоваться, рассказать о своих новых ощущениях, мешающих ей спать по ночам. Но с кем говорить? Шушаник бы только начала причитать и кудахтать, от Сабет толку мало, а мама… Марго инстинктивно чувствовала, что ей не нравится ее дружба с Дро, и поэтому молчала. Это был ее первый секрет от матери, поэтому она мучилась еще больше. И вот теперь он уехал. А она все ждала, что он придет, улыбнется своей белозубой улыбкой, и все станет по-старому, легко и весело. А он взял и уехал.
   — Красивая барышня, дай ручку, погадаю.
   Невесть откуда взявшаяся старая цыганка в цветастом платке на серых от седины волосах протягивала к ней сухую смуглую руку. Марго встретилась взглядом с ее горящими, как угли, черными глазами и медленно протянула свою узкую ладонь.
   — Марго, ты что? Пойдем отсюда. — Сабет встревоженно затеребила ее за рукав.
   Марго знала, что им строго-настрого запрещено разговаривать с цыганками, но что-то влекло ее к старухе. Между ними словно возникла незримая связь. Цыганка крепко обхватила ее запястье и, не глядя, провела по ладони сухим тонким пальцем.
   — Ох, красавица, — забормотала она. — Долгая жизнь у тебя будет, пестрая жизнь, не соскучишься. Много мужчин вокруг тебя вижу, а любить будешь только одного. Молодой он, богатый, красивый как Бог. Высокий, волосы золото. Долго будешь искать его, не одну пару каблуков стопчешь, а он тут, совсем рядом.
   — Где? — быстро спросила Марго.
   — Смотри получше и сердце свое слушай. Оно не обманет. Дай мне денежку, я тебе всю правду сказала.
   Марго, не глядя, сунула ей в руку монетку. Глаза ее блуждали по лицам стоящих вокруг людей, смеющихся, скучающих, хмурых. Ни один не был похож не описанного старухой. Марго ощутила легкий укол разочарования. Обманула. А она было поверила, хоть и знала, что цыганкам верить нельзя.
   — Пойдем погуляем, — сказала она притихшей Сабет. Они почти выбрались из толпы, окружавшей артистов, но тут кто-то толкнул ее плечом. Марго споткнулась и со всего размаху налетела на высокого молодого человека в щегольском мундире. Он поддержал ее, чтобы она не упала. На мгновение она ощутила его сильные руки на своей талии, но он тут же отпустил ее.
   — Вы не ушиблись? — озабоченно спросил он.
   — Нет.
   Она уже собралась улыбнуться ему, но тут увидела искорки смеха, пляшущие, как чертенята, в его серых глазах. Она машинально подняла руки к волосам, недоумевая, что это его так развеселило. Так и есть! Шляпа сбилась набок, пряди волос выбились из прически и свисали теперь вдоль лица. Нелепый, должно быть, у нее сейчас вид, впору смеяться.
   Марго быстро поправила шляпу и, как могла, заткнула под нее волосы. Зеркала у нее не было, поэтому о результате можно было только догадываться.
   Когда она снова взглянула на него, глаза его были серьезны, ни следа давешнего смеха. Но она уже успела рассердиться, и теперь все ее злило, даже этот его новый, как ей казалось, притворно внимательный взгляд.
   — Теперь, когда все так счастливо закончилось, разрешите мне представиться, — говорил между тем он. — Подпоручик Владимир Басаргин, а это мой друг, поручик Возницын.
   В его голосе Марго послышалась насмешка. «Когда все так счастливо закончилось». Он решительно издевается над ней. Она вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на него, но он и глазом не моргнул.
   — Позвольте проводить вас или, если вы еще не уходите, составить вам компанию.
   — Благодарю, мы как-нибудь сами.
   — Не надо нас бояться, барышни! — воскликнул его приятель. — Мы вас не обидим.
   — Бояться? Вас? — выпалила в ярости Марго. — Ничего нет в этой жизни, чего бы я боялась!
   — Так-таки и ничего?
   — Ни-че-го!
   Она развернулась и пошла обратно на лужайку к артистам. Представление уже закончилось. Толпа вокруг поредела. Марго подошла к силачу, который укладывал удава в корзину, и протянула ему банкноту:
   — Мне нужен этот удав. На одну минуту.
   Она в двух словах объяснила ему, что именно хочет сделать. Он изумленно посмотрел на нее, но подчинился.
   Холодное тело змеи обвилось вокруг ее шеи. По всему телу побежали мурашки. «Я сейчас закричу», — подумала в ужасе Марго, стискивая зубы. Но не закричала. Силач помог ей снять с шеи змею, которая весила, наверное, целый пуд. Так по крайней мере показалось Марго. Она все еще чувствовала леденящее прикосновение к своей коже.
   Сабет бросилась к ней, схватила за руки.
   — Марго, что с тобой? Что на тебя нашло?
   — Пойдем отсюда.
   Не глядя по сторонам, она зашагала к выходу из сада. Володя смотрел ей вслед, не решаясь за ней идти.
   — Ты слышал? — сказал он тихо. — Ее зовут Марго.
   Они тряслись в экипаже по мощенной булыжниками мостовой. Но у Марго и без этого зуб на зуб не попадал. Она только сейчас поняла, что сделала. Надела на шею змею. И ничего, жива. Марго сдернула с головы шляпу и подставила лицо встречному ветру.
   — Зачем ты это сделала, Марго? — услышала она робкий голос Сабет. — Ужас какой!
   А действительно, зачем? Хотела, что ли, доказать этому офицеру, что не только его, но и удава не боится? Чтобы не смел насмехаться над ней. Чего ради? Она же никогда его больше не увидит.
   — А знаешь, он похож… — заметила вдруг Сабет.
   — На кого?
   — На того человека, о котором говорила цыганка.
   — Не говори чепухи!
   А ведь она права. Он действительно красив, как греческий бог. Бог в военной форме.
   «Слушай свое сердце», — сказала цыганка. А она даже не запомнила его имени.
   Дро оказался прав. Война началась сияющим летом 1914 года. Она пришла с запада и сначала отзывалась далекими чужими словами: Сербия, Сараево, эрц-герцог Франц Фердинанд. Первого августа Германия объявила войну России.
   Но по-настоящему война подошла к их порогу в октябре, когда Турция выступила на стороне Германии. Армения сразу превратилась во фронтовую зону. Тихая провинциальная Эривань в одночасье изменилась. На улицах стало много военных. Сюда в спешном порядке перебрасывали войска, организовывались госпитали, общества и фонды содействия армии. Жизнь неуклонно переходила в новое русло.
   Марго по-прежнему продолжала учиться в гимназии. Это был ее выпускной год, и она усиленно готовилась к экзаменам, хотя никто не мог с уверенностью сказать, что будет дальше. Слишком стремительно развивались события.
   Марго сидела у себя в комнате за письменным столом, погруженная в учебник по всемирной истории, когда услышала знакомые летящие шаги и шелест платья за спиной. Мама. Марго ощутила легкий цветочный запах ее духов, смешанный еще с чем-то незнакомым. Она наморщила носик и озадаченно посмотрела на мать.
   — Марго, девочка моя, я теперь реже буду бывать дома, так что ты уж как-нибудь сама.
   — Что-нибудь случилось?
   — Нет. Я просто записалась на курсы медицинских сестер. Сегодня было первое занятие. Через месяц уже буду работать в госпитале.
   Так вот откуда незнакомый запах. Запах йода, карболки и бинтов. И среди всего этого ее изнеженная, изящная мама. Невероятно!
   — Готовится большое наступление. Каждая пара рук на счету, — объяснила Елизавета Петровна.
   — Я тоже хочу с вами.
   — Нет, нет, ни в коем случае. Ты должна учиться. Занятия в гимназии не собираются отменять до самой крайности.
   Она тут же пожалела, что сказала это. В глазах Марго промелькнул страх, мелькнул и тут же пропал.
   — Жаль, что я не мужчина, — проговорила она, глядя прямо перед собой. — Тогда все было бы просто. Ушла бы на фронт, как Дро.
   — Ты что-нибудь знаешь о нем? — быстро спросила Елизавета Петровна.
   — Нет. — Марго отрицательно качнула головой. — Но где же ему быть, как не на фронте?
   Оказалось, что не зря она вспомнила о Дро в разговоре с матерью. Он неожиданно появился спустя несколько дней. Просто постучал у дверей и вошел как ни в чем не бывало, словно и не пропадал нигде эти долгие месяцы. Марго была дома одна. Он стоял перед ней, похудевший, с осунувшимся потемневшим лицом, совсем незнакомый в военной форме. Она рванулась было к нему, как в добрые старые времена, радостные слова приветствия затрепетали было у нее на губах. Но что-то удержало ее, и она осталась сидеть, прикусив губу. Непосредственность отношений ушла безвозвратно. Что-то стояло между ними. Тот ли день в горах или другое?
   — Здравствуйте, Дро, — тихо сказала Марго. — Я вам рада.
   Настороженный взгляд в глазах Дро будто оттаял. Он быстро шагнул к ней, взял ее руку и припал к ней горячими губами. Она осторожно высвободилась.
   — Я получил назначение в действующую армию. Уезжаю сегодня.
   — Как — сегодня? Почему сегодня?
   Марго совершенно растерялась. Не может быть, чтобы уже сегодня. Она же не успела ничего сказать ему, ни спросить, ни понять. Он снова уедет, и все ее сомнения останутся неразрешенными. Только сейчас она поняла, как ей не хватало его, его обезоруживающей улыбки, его надежного мужского присутствия, огонька любви в его глазах. Она вдруг словно осиротела.
   — Когда поезд?
   — В шесть часов.
   — Я приду проводить вас.
   — Это… правда?
   Он не верил своим ушам, не верил тому, что услышал. Неужели она… Он боялся спросить. Где-то хлопнула дверь, раздались торопливые шаги. Дро сразу весь напрягся.
   — Я буду там, — быстро сказала Марго.
   Как это так получилось, что они в один момент стали сообщниками? Дро улыбнулся ей одними глазами и вышел. В дверях он столкнулся с Елизаветой Петровной, низко поклонился ей и исчез.
   — Куда это он так стремительно?
   — Уезжает в армию, — пояснила Марго. — Заходил проститься.
   Ей почудился тихий вздох облегчения. Или не почудился?
   Вокзал кишмя кишел людьми в военной форме, беженцами с баулами и узлами, плачущими детьми. Казалось, вся Эривань собралась сегодня здесь. Пронзительные гудки паровозов, отрывистые выкрики команд, многоголосый говор тысяч людей добавляли к ощущению хаоса и бестолковой сумятицы. Марго в отчаянии пыталась проложить себе дорогу в толпе. Как глупо все выходит в жизни, как фатально! Сначала она никак не могла придумать удобоваримый предлог, чтобы улизнуть из дому, не вызвав ненужных подозрений, хотя она и сама не понимала толком, почему должна лгать и изворачиваться. Потом долго не попадался извозчик, потом эта безумная толпа. «Я опоздала, — в отчаянии подумала она. — Опоздала, а он ждет меня, и как знать, может быть, я сегодня видела его в последний раз. Нет, нет, нельзя так думать! Это дурная примета. Я найду его, должна найти», — твердила себе Марго, с каждой минутой осознавая все четче бессмысленность своих усилий. Вокруг бурлила толпа солдат, все на одно лицо. Поразительно, как военная форма превращает людей в близнецов, словно вылупившихся из одного яйца. Пронзительный гудок паровоза заставил ее вздрогнуть. Раздалась команда «По вагонам!». Все сразу куда-то бросились, заторопились, застучали сапогами. Вокруг Марго закрутился водоворот человеческих тел. Она крепко вцепилась в фонарный столб, чтобы и ее не унесло вместе с ними.
   Пытаясь удержаться, она вскарабкалась на цоколь фонаря и посмотрела поверх голов. И сразу увидела Дро. Он висел на подножке вагона и отчаянно вглядывался в толпу.
   — Дро! Дро! — завопила Марго что есть силы. — Я здесь.
   Непонятно каким чудом, но он услышал ее, нашел ее глазами и, сорвавшись с подножки, бросился к ней. Его тут же закрутило, завертело в толпе, и Марго мигом потеряла его из виду.
   Она бессильно прислонилась пылающим лбом к столбу, который послужил ей таким надежным убежищем. «Ну вот и все, — подумала она, закрывая глаза. — Теперь мне уже не найти его. Хорошо хоть он знает теперь, что я сдержала слово и пришла». Чьи-то сильные руки обхватили ее за талию и потянули вниз. Она попыталась высвободиться, но лишь потеряла опору и упала в объятия… Дро. Он целовал ее лицо, как умирающий от жажды пьет спасительную воду. И она отвечала ему, бессильная сопротивляться его всепоглощающей страсти. Дыхание ее пресеклось, голова кружилась.
   — Марго! — шептал он, как во сне. — Моя единственная, неповторимая любовь, моя девочка. Скажите, что будете ждать меня, скажите это сейчас, и я обязательно вернусь.
   — Я буду ждать вас, Дро, — сказала Марго, глядя ему прямо в глаза. — Что бы ни случилось, я буду ждать вас. Вот, возьмите.
   Она протянула ему маленький, шитый цветным бисером кисет.
   — Я знаю, что вы не курите, но это я сама вышивала. Он бережно взял у нее кисет и прижал к губам.
   — Ради этого стоит закурить, — сказал он, улыбаясь.
   — Не надо. Пусть он просто будет у вас.
   — До самой смерти.
   — По ваго-о-о-нам!
   Дро в последний раз обнял ее и прильнул губами к ее губам.
   — На всю жизнь люблю вас!
   Он повернулся, шагнул, и толпа поглотила его.
   — Я люблю вас, Марго! — донесся до нее его крик.
   Марго подняла дрожащую руку и перекрестила то место, где он только что был. Губы ее сами шептали слова молитвы. «Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твое…»
   Потянулась однообразная череда серых дней, дней томительного ожидания вестей с фронта. Победоносное наступление русской армии на турецком фронте в январе 1915 года захлебнулось, и началось мучительное топтание на месте, позиционная война, выматывающая силы и нервы. Турецкие власти решили воспользоваться представившейся возможностью и раз и навсегда избавиться от армян. Под предлогом готовящегося армянского восстания началось уничтожение гражданского населения, какого еще не знала история. Мир содрогнулся от страшного слова «резня». Черная туча накрыла турецкую Армению. Турки врывались в армянские кварталы городов, в армянские деревни, резали, насиловали, жгли, грабили. Вспарывали животы беременным женщинам, рубили саблями детей и беспомощных стариков. Оставшихся в живых под палящим солнцем, без еды и питья гнали в Месопотамию. Исключения не делали ни для кого, ни для больных, ни для немощных. Отчаявшиеся женщины разбивали головы своих детей о камни, чтобы избавить их от нестерпимых мук. Люди тысячами и тысячами гибли на этой дороге смерти. За один только 1915 год было уничтожено более полутора миллионов человек. Реки стояли красными от крови, заваленные горами изуродованных тел. Когда послу Соединенных Штатов Америки Моргенау удалось наконец добиться аудиенции у одного из правителей Турции Энвера-паши, чтобы выразить ему протест по поводу бесчеловечного уничтожения армян, тот только цинично развел руками: «Можете не беспокоиться. Погромов больше не будет, ибо уже нет армян»
   В этот страшный год в жизни Марго произошло знаменательное событие, которое привлекло бы всеобщее внимание, не будь на устах и в головах у всех одно только слово — война. Она закончила гимназию первой в классе, с золотой медалью. Все прошло тихо и незаметно, без торжественной церемонии награждения, без традиционного выпускного бала, без роскошного платья из брюссельских кружев, которое когда-то обещала ей мать. Ни она, ни Марго даже не вспомнили об этом. Большая общая беда вытеснила все милые сердцу приметы нормальной жизни, не оставив даже ностальгических отголосков. Они не обсуждали, что ей делать дальше, не мечтали, как бывало, не строили планов. Париж, Италия, уроки вокала — все эти сногсшибательные проекты, вчера еще казавшиеся такими реальными, были надежно похоронены в закоулках памяти.
   Марго убрала медаль в бархатной коробочке в стол и вслед за матерью пошла на курсы медсестер. Елизавета Петровна не возражала более. Раненые все прибывали, госпитали были переполнены. Поговаривали, что даже дочери царя ухаживали за ранеными.
   Сабет уехала в Тифлис учиться в политехническом, звала с собой Марго, но та категорически отказалась. Какая может быть учеба! Она с головой ушла в новую работу. Марго сильно изменилась за этот год, повзрослела, обрела новую, неуловимую женственность. Под белым платком медсестры, спадающим на плечи и плотно заколотым под подбородком, чтобы ни один волосок не выбился наружу, лицо ее светилось неизведанным доселе чувством, имя которому — сострадание. Она ловко делала перевязки, выносила судно, читала раненым книги, писала за них письма домой, пела, чтобы хоть как-то скрасить их страдания, дежурила по ночам. Она постепенно становилась незаменимой, и это новое чувство нужности и полезности придавало ей сил.
   От Дро за весь этот год она получила всего два письма, но это не сильно волновало ее. Почта работала из рук вон плохо, остальные вполне могли затеряться. Первое, датированное январем, было ярким и бодрым, энергия в нем била через край. Он писал ей об успешном продвижении своего полка и, уверенный в скорой победе, строил радужные планы. А еще он писал, что каждую ночь она является ему во сне, он слышит ее голос, целует руки и просыпается счастливый, сжимая в руке подаренный ею кисет. Читая эти пламенные слова любви и надежды, Марго сама подивилась своему спокойствию. Ничто не дрогнуло в ней. Все, что произошло между ними, осталось в той, другой жизни и не имело никакого отношения к тому, что происходило с ней сейчас. Она просто порадовалась, что он жив, здоров и полон сил.
   Мать застала ее за чтением этого письма, но со свойственным ей тактом ничего не сказала и ни о чем не спросила. Марго сама показала ей письмо. Ей не хотелось, чтобы между ними были какие-то недомолвки.
   Она спокойно встретила потемневший, встревоженный взгляд матери, полный вопросов, но ничего не сказала. Они молчали довольно долго. Наконец Елизавета Петровна не выдержала.
   — Ты любишь его? — спросила она чуть дрогнувшим голосом.
   — Не знаю, — честно ответила Марго. — Не знаю.
   — Но он пишет…
   — Я читала.
   — Он пишет о том, как ты провожала его. Это правда?
   — Да, я была там. Просто не могла не сделать этого для него.
   — Отправила солдата на фронт с прекрасными воспоминаниями?
   — В этом есть что-то дурное?
   — Но что будет, когда он вернется?
   — Я подумаю об этом, когда он вернется. Елизавета Петровна стиснула руки на коленях так сильно, что побелели костяшки пальцев.
   — Ты сама не понимаешь, с каким огнем играешь. Нельзя давать надежду такому мужчине, как Дро, не будучи уверенной в себе. Он этого не заслужил.