В кольцо огня вступила женщина. Коренастая, широкая в кости. По-крестьянски сильные руки. Платок сбился набок. Широкое, несколько плоское лицо раскраснелось от жара. Русые волосы, зачесанные назад, растрепались. Он попытался приподняться, но не смог.
— Лежи уж, горюшко, — произнесла она напевно. — Хоть очухался, и то ладно.
— Кто ты?
— Настасья я, с хутора. Рыбалила по зорьке, да вот на-рыбалила та-а-акую рыбину. Кому ни скажи, не поверють.
— А сказала?
— Ой, сказала! — Она аж руками всплеснула. — Ты чё? Аль я не понимаю? В такой одежке да в таком месте — не иначе как с баржи сиганул. Возят они людишек сотнями в те гиблые места. Некие сигают, вот как ты, да живыми еще никто до берега не добирался. Ты один такой удачный. Не возьму в толк, как ты в леденющей такой воде Богу душу не отдал. Я тебя насилу отогрела.
— Это ты костер разожгла?
— А кто ж? Тяжелый ты больно, мне не унести было. Вот и соорудила тебе баньку прям здесь. Ничего, вишь, оклемался, болезный.
— Видно, есть у меня еще дела на этом свете.
— Видать, так.
Ноги сами несли Марго по изумрудным лужайкам Гайд-парка. Мысли ее были далеко. Вот сейчас, скоро, она увидит сестру Володи. Фарфоровая Нелли, золотоволосая царевна. Господи, сколько Володя рассказывал Марго о ней! Любимейшая из сестер, прекраснейшая из женщин, абсолютный и непоколебимый идеал. Поначалу Марго даже немного ревновала Володю к ней, а потом успокоилась. Нельзя же ревновать к Луне или Солнцу, правда? Ими можно только восхищаться.
И вот она идет в дом Нелли. Как-то ее примут? Не разочаруется ли она сама? Может быть, Нелли давно уже не богиня, а располневшая и заматеревшая в житейских делах хозяйка дома, и ничто в ней не напомнит Володю, и надо будет говорить о сливовом пудинге и ценах на говядину. Господи, какая ерунда лезет в голову! Это все от волнения.
Улица Куинс-Гейт была прелестна. По обе стороны тянулись ряды одинаковых трехэтажных домов, ослепительно белых, похожих на кремовые пирожные. За кружевными чугунными решетками оград зеленела трава и цвели розы. Вполне респектабельное место. Подходящая оправа для русской царевны.
Вот и номер 10. Палец уже нетерпеливо жмет на кнопку звонка. Ну, открывайте же скорее! Неторопливые шаги. Дверь распахнулась. — Крик. — Это кричала Марго.
— Нет, нет! Не может быть!
Марго отпрянула от двери, от человека в дверях. Вскинула руки, как бы защищаясь от наваждения. Это не может быть правдой, это подлый мираж. Она больна, она безумна, она галлюцинирует!
— Нет!
Марго упала бы навзничь со ступенек, если бы сильные руки не подхватили ее и буквально силой не затащили в дом. Дверь с треском захлопнулась за ней. Что-то руки у этого привидения слишком крепкие, стиснули так, что не вздохнуть.
— Отпусти меня! Не верю! Не верю!
— Тс-с, уймись, — шепнул он ей в волосы. — Я слишком долго этого ждал. Все вопросы потом, потом…
О, эти губы на ее коже! Все тот же мягкий требовательный натиск, все та же пьянящая власть. Ничего не изменилось. Она все так же теряет рассудок от одного его прикосновения. Они опять одно, и ничего вокруг не имеет более значения.
Очнулись они на ковре в гостиной, среди беспорядочно разбросанной одежды и диванных подушек. Марго дернулась встать, но Володя мягко удержал ее:
— Только не уходи. Не теперь. Я так истосковался по тебе.
— Я в полном смятении, — искренне призналась Марго. — Не знаю, что говорить, как. Ты воскресаешь из мертвых. Вот так ниоткуда возникаешь передо мной в центре Лондона. Наша встреча случайна, ведь так? Мы могли вообще не узнать друг о друге. Разминуться навсегда. Непостижимо.
— Ты недооцениваешь свою популярность. Весь Лондон только и говорит, что о Марго, Ночной птице. Кстати, я — твой поклонник. Не пропустил практически ни одного твоего выступления. Изумительное зрелище.
От неожиданности у Марго перехватило дыхание.
— Так ты знал, что Ночная птица — это я? Ты знал, что я в Лондоне?
— Да, давно уже.
— Не понимаю. — Марго изумленно уставилась на него. — Ты знал, что я здесь, и не пытался встретиться со мной? Не хотел?
— Нет, нет, не то.
— Это ты был тогда поздно вечером на Оксфорд-стрит? Ты слышал, как я звала тебя, и не остановился? Ты, ты…
Марго забилась в его объятиях, изо всех сил пытаясь вырваться, но он крепко держал ее.
— Да прекрати, ты, бешеная! Я уже подзабыл твой сумасшедший темперамент.
— Ты — чудовище!
— Неправда. Неправда. Сама подумай, что мне было делать? Ты давно уже меня схоронила, с тобой этот твой антрепренер, Голдберг. Просто не отходит. У тебя ребенок, наконец! Я не хотел больше портить тебе жизнь. Мне казалось, что ты счастлива, устроена. Карьера расцветает. Зачем тебе воскрешать прошлое?
— И ты готов так легко меня отдать?
— Нет, иначе не таскался бы каждый вечер в «Атенеум», не дежурил бы у выхода, не провожал бы тебя домой. Хочешь начистоту? Я не знал, как поступить. Не хотелось быть эгоистом. Не хотелось…
— Володя, Володя! Этот ребенок твой.
— Повтори, что ты сказала!
— Лизанька — твоя дочь. Практически единственное, что я забрала с собой из Москвы, из России.
— Господи, Марго, любимая моя! Да я и помыслить не мог!
— Не мог… — Марго ощутила горький комок в горле. Слезы подступили к глазам. — Не хотел быть эгоистом. Понимаю.
Она отвернулась от него, не хотела, чтобы он видел, что она плачет. Володя молчал, только тихо-тихо водил пальцами по ее обнаженной спине, по плавным изгибам позвонков, по нежной бархатной коже. И от прикосновения этих пальцев горечь уходила, растворялась, уступая место совсем другим чувствам. Какая разница, что было с ними раньше? Главное, что сейчас он рядом, он любит ее, он хочет ее и только ее. А она? Что за вопрос! Ни один мужчина никогда не будет иметь над ней такую неограниченную власть. А она, независимая, свободолюбивая, как необъезженная кобылица, ничуть этой властью не тяготится. Добровольное упоительное рабство, вот что такое любовь!
— Наверное, это — любовь! — шепнула Марго. — Целуй меня скорее, люби меня. Я просто изнемогаю от любви.
За окнами давно уже стемнело, а они все лежали на ковре перед камином, не размыкая объятий. «Наконец-то счастье вернулось ко мне, — думала Марго, уютно прижимаясь щекой к его груди. — Оно долго блуждало где-то, но все же нашло меня. Значит, все не напрасно было».
— Где же ты блуждало, счастье мое?
— Далеко. Чтобы не заблудиться, шел за звездой. Звездой по имени Марго. За ней шагнул за борт Соловецкой баржи, за ней продирался через карельские леса, за ней переходил вброд ледяные реки.
— Расскажи.
— Ну чё, надо бы настоящую баньку истопить, а то как бы ты, болезный, лихоманку не подхватил. Помою тебя, попарю, глядишь, и поправишься совсем. Банька она от всех хворей.
— Спасибо тебе, Настасья. Никогда не смогу тебя отблагодарить за все.
— Ой, скажи! — Настасья ухмыльнулась и игриво толкнула его в бок кулаком. — Может, помилуемся? Ребеночка мне заделаешь, а? А то ты мужик справный, на наших-то на круглоголовых непохожий. Друга совсем порода.
— А муж-то твой что скажет, коли ребеночка ему родишь не в мать, не в отца, а в проезжего молодца?
— Прибьет, поди. Да шучу я, не боись. Скидай свои одежки, я их в печке пожгу.
— Она меня на другой день свела с охотником местным. Он как раз уходил в леса, вот я с ним и увязался. Не просто так, сговорились, что вся моя добыча ему достанется, а он меня через финляндскую границу переправит. Ты же знаешь, стреляю я изрядно. Места там дикие, непролазные, власти, считай, никакой нет. Потом уж из Финляндии добирался до Лондона. Корабли разгружал, в портовом кабаке пиво разносил, чего только не делал, но до Лондона добрался. До Нелли с Диком.
— Кстати, — всполошилась вдруг Марго. — Они, наверное, сейчас вернутся. Вечер уже. Надо скорее привести комнату в порядок. Да и себя тоже.
— Этот дом целиком в нашем распоряжении. Нелли с детьми на отдыхе в Спа. Дик уехал по делам в Шотландию. Но одеться нам все же придется. — Володя ответил улыбкой на ее непонимающий взгляд. — Ты что, не хочешь меня с дочкой познакомить? Ай-ай-ай, миледи, как, оказывается, легко заставить вас забыть свой материнский долг!
Невероятно! Они снова идут рядом, бок о бок, соприкасаясь плечами. Он держит ее под руку, как драгоценную статуэтку. Они в любую минуту могут остановиться и поцеловаться. Не то чтобы они это делали, нет, зачем же так шокировать публику. Но от мысли, что это возможно, начинала кружиться голова.
— Куда мы идем? Через парк гораздо короче.
— Я знаю, где ты живешь, — отозвался Володя. — Не одну ночь провел под твоими окнами.
— Ты все врешь!
— Зачем мне? Могу рассказать тебе в подробностях, какого цвета гардины в каждой из комнат. В первой справа вишневые, потом темно-зеленые, потом…
— Хватит, хватит, — смеясь, воскликнула Марго. — Верю!
— Меня мучает вопрос. То есть, когда я стоял и мок внизу, меня просто изводил вопрос, какого цвета гардины в твоей спальне. Я просто с ума сходил от этого, можешь поверить?
— Могу. А как ты сам думаешь?
— Персиковые. И я стоял и медитировал на эти персиковые гардины и видел уже реально, как светится опалом твое тело на фоне этих персиковых гардин, черт их побери совсем, а потом в окне появлялся этот твой Голдберг с рогами фавна, и я умирал.
— Чушь! Сэм никогда не был в моей спальне, ну, может быть, только когда показывал мне квартиру в самый первый день. И вообще, он тебе понравится, я уверена. Он просто уникум! Так куда мы идем? Может, хватит мне зубы загова…
Марго осеклась. В большом окне, к которому подвел ее Володя, она вдруг увидела «Русскую Нефертити», точную копию той, что осталась в Праге охранять покой ее убитых друзей. Эта была побольше и выполнена с большим мастерством, но это, безошибочно, была она, Марго. Ее гордо поднятая головка, летящие волосы, огромные миндалевидные глаза.
— Я выставил ее здесь, как маяк. Вопреки разуму надеялся, что ты однажды увидишь ее в окне и войдешь. Просто так уповал на чудо.
— Что здесь?
— Моя мастерская и при ней небольшая галерея скульптуры. Гришка, сам того не сознавая, определил мою жизнь. Оказывается, я действительно скульптор, и весьма успешный. Но сюда мы придем завтра. А сейчас…
— К дочке, — закончила за него Марго. — У нее твои серые глаза.
— Ничего, не горюй. Твои глаза достанутся тому, кто родится следующим. Когда мы вместе, может быть только жизнь. Смерти нет.