Страница:
— От него зависит многое, — сказал адмирал. — Он показал себя мужественным, опытным и находчивым моряком; надеюсь, он окажется честным человеком.
— Он честный человек, дон Христофор, и с ним можно иметь дело, хотя он далеко не лучший из моряков. Мартину Алонсо плевать на рыцарские обеты и на святую церковь — он не для этого пустился в плавание. Но посулите ему хорошее вознаграждение, и он будет самым верным вашим спутником, пока ему не представится другая возможность обогатиться!
— В таком случае я только с вами могу поделиться своей тайной, — проговорил Колумб. — Взгляните сюда! Видите, я нанес на карту наш курс. С утра мы прошли девятнадцать лиг, да и то не совсем на запад, как полагалось. Если я буду говорить команде правду и если после долгих дней пути мы все еще не встретим земли, паника охватит всех, и тогда с матросами трудно будет совладать. Поэтому я решил отмечать каждый день меньшее число; например, сегодня — пятнадцать лиг, а настоящие цифры будем знать только вы да я. Благодаря такой маленькой уловке мы сможем спокойно пройти тысячи лиг, и пусть остальные думают, что позади осталось лиг семьсот — восемьсот!
— Никогда не думал, что даже мужество людей надо рассчитывать! — со смехом воскликнул Луис. — Но, клянусь святым Луисом, моим покровителем, я бы стал презирать рыцаря, которому для храбрости понадобилось бы считать лиги!
— Все неведомые опасности устрашают, — возразил Колумб, — Даль внушает страх невеждам, простор океана пугает даже мудрецов, юный мой друг. Я уж не говорю о таких вещах, от которых зависит жизнь, — о припасах и о воде!
Пожурив своего юного спутника за легкомыслие, адмирал сам застлал свою койку и, помолившись, лег спать.
Глава XVII
Колумб спал мало, но, как человек, умеющий управлять собой, сразу погружался в глубокий сон и по желанию просыпался, когда ему было нужно.
По ночам он обычно несколько раз выходил наблюдать за погодой и за ходом каравелл. Так и в эту ночь в первом часу адмирал проснулся и вышел из своей каюты. Казалось, все было в полном порядке. Кругом царила сонная тишина, какая обычно стоит на судах в спокойные часы полуночной вахты. Почти все матросы спали, кормчий дремал, и только рулевой и дозорные бодрствовали на своих местах. Ветер посвежел, каравелла ходко и неутомимо резала волны, с каждым мгновением удаляясь от острова Ферро и португальцев. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были посвист ветра, плеск волн да временами скрип мачт, когда ветер сильнее надувал паруса и натягивал снасти, Ночь была темной, и Колумб некоторое время ничего не видел, но, когда его глаза приспособились к слабому свету, он сразу заметил, что судно не идет близко к ветру, как было приказано. Подойдя к рулю, адмирал обнаружил, что каравелла сильно уклоняется на северо-восток, словно хочет повернуть в сторону Испании.
— Ты кто, моряк или погонщик мулов на извилистой горной тропе? — сурово спросил он рулевого. — Как ты ведешь судно? Видно, у тебя душа осталась в Испании и ты воображаешь, будто такими дурацкими уловками ускоришь свое возвращение домой!
— Увы, сеньор адмирал, душой я на самом деле в Испании, — ответил рулевой. — А что я могу поделать? Ведь у меня в Могере осталось семеро детей без матери!
— Ты разве не знаешь, что я тоже отец и тоже оставил в Испании любимого сына? Он у меня один, и матери у него нет, как у твоих детей, — в чем же различие между нами?
— У вашего сына отец — адмирал, а у моих сирот — простой рулевой!
— А не все ли равно моему дону Диего, кем умрет его отец, адмиралом или простым рулевым, если уж нам суждено погибнуть? — возразил Колумб; он гордился оказанной ему высокой честью и всегда подчеркивал дворянскую приставку «дон», хотя это было и не совсем законно. — Неужели ты думаешь, что моему сыну легче потерять отца, чем твоим детям?
— Сеньор, король и королева возьмут его под свое покровительство, его будут почитать как вашего сына и опекать как наследника вице-короля, а кто позаботится о сиротах безвестного матроса?
— Пожалуй, ты прав, друг мой, и я тебя понимаю, — согласился Колумб, который обладал высоким чувством справедливости. — Но ты бы лучше помнил о том, что будущее твоих детей зависит от твоего мужества и упорства, вместо того чтобы думать о всяких несчастьях, которых может и не быть! Если мы потерпим неудачу, нам всем будет плохо, а если добьемся успеха, никто не останется в накладе. А теперь скажи, могу я тебе доверить руль или лучше послать за кем-нибудь другим, кто не собьется с курса?
— Уж лучше пошлите за другим, сеньор адмирал, — со вздохом ответил моряк. — Я не забуду вашего совета и постараюсь не тосковать по дому, но, пока мы так близко от Испании, пусть каравеллу ведет другой, так оно будет вернее!
— Ты знаешь матроса Санчо Мундо из палубной команды? — спросил Колумб.
— Кто же его не знает, сеньор! Это самый бывалый матрос. Во всяком случае в Могере он искуснее всех!
— Он в твоей вахте или спит с другими внизу?
— Санчо в нашей вахте, а вниз он и не спускается, потому что обычно спит прямо на палубе. Такому все тревоги и опасности нипочем! На сушу ему даже смотреть противно, так что вряд ли он обрадуется, даже если мы увидим те далекие страны, о которых вы говорили.
— Хорошо, пошли сюда Санчо, а я пока сам постою у руля.
Колумб привычной рукой взялся за руль и плавным движением развернул каравеллу так, что она пришла почти к ветру. Удары волн сразу же стали громче и чаще, каравелла сильнее накренилась на левый борт, и мачты заскрипели под натиском вновь наполнившихся парусов.
Санчо явился через несколько минут, позевывая и протирая глаза.
— Становись на руль! — приказал ему Колумб, как только матрос подошел к нему. — И держись строго этого курса! Тот, кто стоял на руле, оказался ненадежным человеком: он поворачивал каравеллу в сторону Испании. Надеюсь, ты такой глупости не сделаешь! Я считаю тебя верным и преданным спутником, друг мой Санчо, и думаю, на тебя можно положиться.
— Сеньор дон адмирал, я слуга королевы и ваш подчиненный, — отозвался Санчо, слегка перекладывая руль из стороны в сторону, чтобы почувствовать, как слушается судно руля: так опытный возница, прежде чем тронуться в путь, разбирает и пробует вожжи. — Я готов исполнить любой ваш приказ!
— Значит, у тебя нет этих дурных предчувствий, недостойных настоящего моряка?
— Во всяком случае, у меня их меньше, чем у священника на молитве или у старухи в церкви. Конечно, и у меня есть сомнения, потому что все мы не без слабостей, но океан меня никогда не страшил — только в плавании я и бываю счастлив, — а что до жены и детей, то раз у меня нет жены, то вряд ли сыщутся и дети!
— Какие же у тебя сомнения? — настаивал Колумб. — Откройся мне, друг, я постараюсь их рассеять.
— Я не сомневаюсь, сеньор, что мы доплывем до Катая или до любой другой страны, какую ваша милость захочет отыскать, и верю, что вы сумеете обвести великого хана вокруг пальца, а при нужде стянуть даже бриллианты с его тюрбана — он ведь неверный и, должно быть, носит тюрбан! Не сомневаюсь я и в богатствах, которые принесут наши открытия, ибо знаю, что вы, сеньор дон адмирал, достаточно искусны, чтобы привести каравеллы до края света, нагрузить их карбункулами, если не хватит алмазов, и вернуться в Испанию.
— Если ты так веришь моей опытности, в чем же твои сомнения? Что тебя тревожит?
— А сомневаюсь я в том, выпадет ли хоть какая-нибудь честь и хоть один драгоценный камешек на долю безвестного бедного моряка Санчо Мундо, у которого даже целых штанов нет и которому почести и деньги гораздо нужнее, чем думает наша добрая королева Изабелла и ее царственный супруг!
— Да, Санчо, теперь я вижу, что у всех людей есть недостатки, а твой недостаток — корыстолюбие. Если у каждого человека имеется цена, то ты о своей никогда не забудешь!
— Сразу видно, что сеньор адмирал недаром странствовал по морям, — ваша милость видит каждого человека насквозь! Я тоже всегда подозревал, что душа у меня корыстолюбивая, а потому охотно принимал всякие угодные ей подношения. Барыш и деньги — лучшее лекарство против корыстолюбия, а что до моей цены, то я изо всех сил старался набить себе цену, чтобы меня не принимали за ничтожного подхалима. Дайте мне побольше денег и всяких подарков, и я тотчас стану бескорыстнее отшельника в пустыне!
— Понимаю, — проговорил Колумб. — Тебя нельзя запугать, но можно купить. Ты, конечно, считаешь, что одна добла слишком малая плата тебе и твоему приятелю-португальцу. Хорошо, Санчо, я буду с тобой говорить твоим языком: вот тебе еще один золотой — это задаток за твою верность мне в продолжение всего плавания.
— Можете без стеснения располагать мной, сеньор дон адмирал, и со стеснением тоже, беда невелика! Отныне у вашей милости нет более бескорыстного друга на всех трех каравеллах. Я только надеюсь, что, когда начнут составлять список награжденных, имя Санчо Мундо займет в нем почетное место в соответствии с его преданностью. А теперь идите спокойно спать, сеньор адмирал: «Санта-Мария» будет держать курс прямо на Катай, насколько позволяет юго-западный ветер!
Колумб последовал совету матроса, однако еще два или три раза просыпался и выходил на палубу, чтобы проследить за погодой и за людьми. Пока у руля стоял Санчо, все шло хорошо, но едва он сменился и вместе со своей вахтой ушел вниз, другие рулевые начали вытворять то же самое, что и первый, отстраненный Колумбом.
Утром, когда Луис проснулся, адмирал уже сидел за столом, вычисляя пройденный путь. Встретив веселый взгляд юноши, Колумб серьезно и не без грусти сообщил ему:
— Мы шли хорошо, хотя и отклонились к северу дальше, чем хотелось бы. По моим расчетам, за ночь мы удалились от острова Ферро на тридцать лиг. Правда, для остальных я, как видите, записал только двадцать четыре. Ночью рулевые стояли на руле из рук вон плохо — это преступное небрежение, если не прямая измена. Они вели каравеллу так, что временами она шла почти параллельно берегам Европы. Пока я раздумывал, как обмануть наших матросов у себя в каюте, они старались обмануть меня на палубе. Весьма печально, дон Луис, прибегать к обману или обнаруживать обман в таком великом и святом деле, от исхода которого зависят счастье всего человечества и слава Испании!
— Даже святые отцы иной раз пускаются на обман, — беззаботно ответил Луис. — Если им это можно, то нам и подавно! Мне говорили, что половина их чудес на самом деле просто ловкость рук. Неверие и сомнения закоренелых грешников вроде нас с вами вполне оправдывают их маленькие фокусы, если они необходимы для спасения наших душ!
— Никакое чудо не откроет глаза невеждам, — возразил адмирал, — но отказаться от этого путешествия было бы преступлением! Слава богу, мой мальчик, теперь мы избавились от португальцев и идем прямо к цели! Отныне нам могут угрожать лишь стихии да наши собственные страхи. Я рад, что Пинсоны остались мне верны: их каравеллы все время держатся вплотную за «Санта-Марией», — так могут вести суда только люди, твердо верящие в нашу цель и в успех плавания.
Когда Луис оделся, они с Колумбом вышли из каюты. Солнце стояло уже высоко, и весь бескрайний океан сверкал под его лучами. Ветер крепчал, поэтому суда шли почти по намеченному курсу, а так как волнение было не сильное, то казалось, все благоприятствовало плаванию.
Тревога, вызванная исчезновением последнего острова, поулеглась, команда успокоилась, и только страх перед неведомым грядущим еще таился в душах, как огонь в недрах умолкнувшего, но не погасшего вулкана. Привычная гладь океана, свежий ветер, яркое солнце и отсутствие какой-либо опасности радовали моряков и воскрешали в них надежды. За этот день и следующую ночь каравеллы прошли по пустынным водам сто восемьдесят миль, и никто больше не горевал о далекой земле. Однако Колумб со свойственной ему осторожностью сообщил команде, что за сутки пройдено всего около ста пятидесяти миль.
Во вторник 10 сентября ветер стал еще более благоприятным. В этот день, впервые после отплытия с Канарских островов, каравеллы шли прямо на запад. Старый Свет остался у них за кормой, впереди простирался неведомый океан, и смелые искатели приключений плыли навстречу своей судьбе, подгоняемые юго-восточным ветром. Суда делали всего около пяти миль в час, но зато эта скорость была постоянной и шли они прямым курсом.
Покончив с обычными полуденными наблюдениями, Колумб только успел объявить своим нетерпеливым спутникам, что какое-то неизвестное течение постепенно сносит каравеллы к югу, как вдруг с марса раздался возглас:
— Кит! Кит!
Подобные встречи в открытом океане всегда служат развлечением, нарушающим монотонность плавания, поэтому многие полезли даже на мачты, чтобы полюбоваться морским чудовищем.
— Ты его видишь, Санчо? — спросил адмирал оказавшегося рядом с ним матроса. — Мне кажется, в этих водах китов быть не должно.
— Ваши глаза, сеньор дон адмирал, острее, чем у того болтуна на марсе, — ответил Санчо. — Я вижу только океан, волны да пену на гребнях и больше ничего!
— Хвост, вон его хвост! — закричали матросы, указывая на темный, раздвоенный конец, высунувшийся из воды. — Он ныряет! Головы не видно, только хвост!
— Увы! — досадливо воскликнул более опытный Санчо. — Что они смыслят, эти горе-моряки! Они приняли за хвост кита мачту какого-то несчастного судна, которое уже покоится на дне океана со всем своим грузом и командой!
— Ты прав, Санчо, — отозвался адмирал. — Теперь я и сам вижу верхушку мачты с реями. Это, несомненно, обломок кораблекрушения.
Новость сразу облетела каравеллу, и лица матросов омрачились, как бывает всегда при встрече со следами морской катастрофы. Лишь кормчие остались равнодушны и даже принялись обсуждать, не вытащить ли мачту из воды: в случае какой-нибудь поломки она могла бы пригодиться. Но волнение было слишком велико, а ветер такой, что жалко было терять время, и они отказались от своей затеи.
— А ведь это нам предостережение! — вдруг закричал один из недовольных матросов, когда «Санта-Мария» проплывала мимо верхушки мачты. — Само небо посылает нам знамение, чтобы мы не смели плыть туда, куда не заплывал ни один моряк!
— Знамение-то знамение, да только какое? — перебил его Санчо: полученная им от Колумба добла сделала его еще более красноречивым. — Видишь, на что похожа эта мачта? На крест!
Значит, это добрый знак — святой крест предвещает нам успех и удачу!
— Правильно, Санчо! — подхватил адмирал. — Крест возник перед нами посреди океана, благословляя нас, чтобы мы донесли свет веры до несчастных язычников Азии.
Верхушка мачты с верхней реей действительно весьма походила на крест, и счастливая выдумка Санчо имела успех. Через четверть часа этот последний обломок европейской цивилизации остался за кормой и начал постепенно удаляться, пока совсем не исчез среди волн.
После этого небольшого происшествия плавание протекало спокойно еще два дня и две ночи. Ветер все время оставался благоприятным, и каравеллы шли по компасу прямо на запад, хотя в действительности отклонялись немного к северу от запада, но этого мореплаватели той эпохи не знали. С утра 10 сентября до вечера 13-го было пройдено около девяносто лиг почти по прямой линии; в этот момент флот Колумба находился на меридиане или немного западнее меридиана Азорских островов — самой западной из открытых европейскими мореплавателями земель. Однако, начиная с того же 13 сентября, встречное юго-восточное течение начало сносить каравеллы еще южнее, к северной границе пассатных ветров. note 64
Вечером этого дня адмирал и Луис стояли на своем обычном посту на полуюте, когда Санчо передал вахту сменившему его рулевому. Однако, вместо того чтобы отправиться на бак к остальным матросам, он задержался на корме, неуверенно поглядывая на полуют. Убедившись, наконец, что там находятся только адмирал и его постоянный спутник, он начал подниматься к ним по лестнице, видимо, желая сообщить нечто важное.
— Ты хотел мне что-то сказать, Санчо? — спросил Колумб, дав матросу возможность оглядеться и увериться, что на узком мостике, кроме них, нет никого. — Говори смело, я тебя слушаю!
— Сеньор дон адмирал, ваша милость хорошо знает, что я не какая-нибудь пресноводная рыбешка, чтобы трястись от страха при виде акулы или кита или ужасаться тому, что корабль плывет на запад, а не на восток, и все же я должен сказать, что с этим плаванием не все чисто. Есть знамения и чудеса, которыми моряк не может пренебрегать, настолько они непривычны и зловещи.
— Я действительно не считаю тебя, Санчо, за труса, которого может испугать какая-нибудь птица или обломок мачты, поэтому говори, я хочу знать, что ты имеешь в виду. Говори прямо, без лишних проволочек! Если хочешь получить еще один золотой, я тебе его обещаю.
— Нет, сеньор, либо моя новость не стоит и одного мара-веди, либо она дороже всего золота на свете, так что пусть ваша милость не беспокоится о моем вознаграждении. Вы знаете, сеньор, что на вахте у руля мы, старые моряки, всегда о чем-то мечтаем — об улыбке и глазках какой-нибудь плутовки, о сладких плодах или сочном бараньем боке, а иногда раздумываем о собственных грехах.
— Слушай, парень, все это мне прекрасно известно, но не об этом же ты явился рассказывать адмиралу!
— Как знать, сеньор, адмиралы тоже бывают разные! Я знавал таких, кто понимал толк в баранине, особенно после долгого плавания, и в женских улыбках и глазках тоже, и, если они не слишком часто вспоминали о своих грехах, зато Грешили чаще некуда, отягощая свои и без того погрязшие в скверне души. Вот помню…
— Позвольте мне выбросить этого болтуна за борт, дон Христофор! — вскричал выведенный из терпения Луис и уже шагнул было вперед, чтобы привести в исполнение свою угрозу, но Колумб остановил его движением руки. — Пока его не выкупаешь, мы никогда не услышим ничего путного!
— Премного вам благодарен, граф де Льера! — с усмешкой проговорил Санчо. — Но, если вы так же ловко топите моряков, как вышибаете из седел христианских рыцарей на турнирах или мавров в бою, то я предпочитаю, чтобы меня искупал кто-нибудь другой!
— Как, ты меня знаешь, плут? — удивился Луис. — Наверно, ты меня видел в одном из моих прежних плаваний!
— И кошке дозволено смотреть на короля, сеньор граф! — возразил Санчо. — Но приберегите свои угрозы для других, я вашу тайну не выдам. Если мы доберемся до Катая, вам нечего будет стыдиться, что вы участвовали в таком плавании, а если нет, то вряд ли вообще уцелеет хоть один человек, чтобы поведать миру о том, как ваша светлость пошла на корм рыбам, или подохла с голоду, или еще каким-нибудь способом приобщилась к святым мученикам на лоне Авраамовом.
— Довольно пустых слов! — строго оборвал его Колумб. — Говори, что хотел сказать, или убирайся, да не вздумай болтать лишнего о графе де Льера!
— Сеньор, ваше слово для меня закон. Как вы знаете, дон Христофор, по ночам мы, старые моряки, всегда следим за нашей преданной и неизменной подругой — Полярной звездой. Так вот, час назад я заметил, что направление на нашу верную спутницу и направление стрелки компаса, по которому я вел каравеллу, разные!
— Ты не ошибся? — с живостью спросил Колумб; видно было, что эта новость его сильно заинтересовала и встревожила.
— Мог ли я ошибиться, если пятьдесят лет вижу эту звезду и вот уже сорок, как свел знакомство с компасом! Но вашей милости незачем полагаться на мнение какого-то неученого моряка: Полярная звезда по-прежнему на своем месте, а ваш собственный компас — у вас под рукой. Сравните их показания!
Колумб уже сам об этом подумал и, не дожидаясь, пока Санчо кончит говорить, вместе с Луисом нетерпеливо склонился над компасом. Сначала им показалось, что прибор неисправен или подвергается какому-то постороннему влиянию, но более тщательные наблюдения убедили Колумба в правоте Санчо. Мореплаватель был удивлен и раздосадован: наметанный глаз простого матроса раньше всех уловил это отклонение! Впрочем, обычай все время сравнивать показания компаса с положением Полярной звезды, которая считалась неподвижной и постоянной по отношению к наблюдателю, был настолько распространен, что любой опытный моряк, стоя ночью у руля, мог бы заметить такое непривычное явление.
Проверив свои компасы — у Колумба их было два, — адмирал окончательно удостоверился, что все четыре прибора показывают одинаковое отклонение от нормального почти на полрумба! Стрелки компасов, вместо того, чтобы указывать прямо на север, то есть на точку под Полярной звездой, отклонялись от нее на полрумба к западу. note 65
Это новое и совершенно необъяснимое нарушение неизменных законов природы, как их понимали в те времена, грозило сделать плавание тем более трудным и рискованным, что моряки одновременно теряли уверенность в своей путеводной звезде и в единственном своем приборе, который позволял им прокладывать курс в облачную погоду и беззвездные ночи. Поэтому первой мыслью адмирала было предотвратить панику, которую эта новость могла вызвать среди матросов, и без того склонных видеть во всем дурные приметы.
— Надеюсь, ты будешь молчать, Санчо! — сказал он моряку. — Вот тебе еще одна добла.
— Простите бедного матроса за дерзость, но эту доблу я не могу принять, сеньор адмирал! Тут дело нечисто, и, если это шутки чертей, которые хотят помешать нам добраться до язычников, я предпочитаю не брать греха на душу. Кто знает, какое оружие нам понадобится, когда мы схватимся врукопашную с самим сатаной!
— Но ты никому об этом не скажешь? — настаивал Колумб.
— Можете быть спокойны, сеньор дон адмирал: об этом деле я и слова не вымолвлю, пока вы мне сами не позволите!
— Ну хорошо, ступай! — проговорил Колумб.
Когда матрос ушел, Луис, который до сих пор молча прислушивался к разговору, весело сказал:
— Похоже, эти отклонения компаса вас не на шутку взволновали, дон Христофор! Я бы на вашем месте положился на провидение: ведь не для того же оно ведет нас в просторы Атлантики, чтобы покинуть в самое неподходящее время!
— Какой бы возвышенной ни была цель, людям приходится полагаться не на провидение, а на свои силы, а чтобы использовать их с толком, надо понимать законы природы. В этом явлении я вижу доказательство того, что нам еще предстоит сделать немало удивительных открытий и, может быть, даже разгадать тайну магнитной стрелки. Минеральные богатства Испании отличаются от минеральных богатств Франции, некоторые руды встречаются везде, однако недра каждой страны имеют свои особенности. Есть такие места, где в изобилии встречаются магнитные руды, и, может быть, сейчас мы проходим мимо какого-нибудь острова, который оказывает столь необъяснимое влияние на наши компасы.
— А разве такие острова уже известны? — удивился Луис.
— До сих пор не были известны, и я не уверен, чтобы какой-нибудь остров мог так отклонить магнитную стрелку. Впрочем, на свете нет ничего невозможного! Наберемся терпения и подождем: сначала надо убедиться, что это отклонение истинное и постоянное, а уж потом попытаемся его объяснить.
На этом разговор о странном явлении прекратился, но мысль о нем не давала адмиралу спать всю ночь. Он почти не спускал глаз с компаса, подвешенного к потолку его каюты; благодаря такому компасу капитаны судов могут следить за курсом корабля, когда рулевые об этом даже не помышляют. Утром Колумб встал чуть свет, когда Полярная звезда еще была отчетливо видна на небосклоне, и тщательно сравнил ее положение с показаниями всех компасов. Выяснилось, что предыдущие наблюдения были правильны и что за ночь магнитные стрелки отклонились еще более. По расчетам Колумба, каравеллы прошли за последние сутки почти сто миль и находились теперь милях в шестистах западнее острова Ферро, но об этом не подозревали даже кормчие.
Санчо молчал, остальные рулевые были не столь внимательны, и пока никто больше не заметил странного поведения компасов. Сделать это можно было только ночью, когда появлялась Полярная звезда, к тому же отклонение стрелки было еще так незначительно, что уловить его мог лишь зоркий глаз очень опытного моряка.
Таким образом, день и ночь 14 сентября прошли спокойно: команда ни о чем не подозревала и не волновалась, тем более, что ветер ослаб и каравеллы за это время прошли к западу всего миль шестьдесят. Несмотря на столь незначительное продвижение, Колумб с точностью искусного мореплавателя, тщательно сверив все компасы, убедился, что стрелки медленно, почти неприметно продолжают отклоняться на запад.
— Он честный человек, дон Христофор, и с ним можно иметь дело, хотя он далеко не лучший из моряков. Мартину Алонсо плевать на рыцарские обеты и на святую церковь — он не для этого пустился в плавание. Но посулите ему хорошее вознаграждение, и он будет самым верным вашим спутником, пока ему не представится другая возможность обогатиться!
— В таком случае я только с вами могу поделиться своей тайной, — проговорил Колумб. — Взгляните сюда! Видите, я нанес на карту наш курс. С утра мы прошли девятнадцать лиг, да и то не совсем на запад, как полагалось. Если я буду говорить команде правду и если после долгих дней пути мы все еще не встретим земли, паника охватит всех, и тогда с матросами трудно будет совладать. Поэтому я решил отмечать каждый день меньшее число; например, сегодня — пятнадцать лиг, а настоящие цифры будем знать только вы да я. Благодаря такой маленькой уловке мы сможем спокойно пройти тысячи лиг, и пусть остальные думают, что позади осталось лиг семьсот — восемьсот!
— Никогда не думал, что даже мужество людей надо рассчитывать! — со смехом воскликнул Луис. — Но, клянусь святым Луисом, моим покровителем, я бы стал презирать рыцаря, которому для храбрости понадобилось бы считать лиги!
— Все неведомые опасности устрашают, — возразил Колумб, — Даль внушает страх невеждам, простор океана пугает даже мудрецов, юный мой друг. Я уж не говорю о таких вещах, от которых зависит жизнь, — о припасах и о воде!
Пожурив своего юного спутника за легкомыслие, адмирал сам застлал свою койку и, помолившись, лег спать.
Глава XVII
Сквозь розовый туман,
Когда пылает в небесах закат далекий,
Куда плывешь ты через океан,
О странник одинокий?
Брайнт
Колумб спал мало, но, как человек, умеющий управлять собой, сразу погружался в глубокий сон и по желанию просыпался, когда ему было нужно.
По ночам он обычно несколько раз выходил наблюдать за погодой и за ходом каравелл. Так и в эту ночь в первом часу адмирал проснулся и вышел из своей каюты. Казалось, все было в полном порядке. Кругом царила сонная тишина, какая обычно стоит на судах в спокойные часы полуночной вахты. Почти все матросы спали, кормчий дремал, и только рулевой и дозорные бодрствовали на своих местах. Ветер посвежел, каравелла ходко и неутомимо резала волны, с каждым мгновением удаляясь от острова Ферро и португальцев. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были посвист ветра, плеск волн да временами скрип мачт, когда ветер сильнее надувал паруса и натягивал снасти, Ночь была темной, и Колумб некоторое время ничего не видел, но, когда его глаза приспособились к слабому свету, он сразу заметил, что судно не идет близко к ветру, как было приказано. Подойдя к рулю, адмирал обнаружил, что каравелла сильно уклоняется на северо-восток, словно хочет повернуть в сторону Испании.
— Ты кто, моряк или погонщик мулов на извилистой горной тропе? — сурово спросил он рулевого. — Как ты ведешь судно? Видно, у тебя душа осталась в Испании и ты воображаешь, будто такими дурацкими уловками ускоришь свое возвращение домой!
— Увы, сеньор адмирал, душой я на самом деле в Испании, — ответил рулевой. — А что я могу поделать? Ведь у меня в Могере осталось семеро детей без матери!
— Ты разве не знаешь, что я тоже отец и тоже оставил в Испании любимого сына? Он у меня один, и матери у него нет, как у твоих детей, — в чем же различие между нами?
— У вашего сына отец — адмирал, а у моих сирот — простой рулевой!
— А не все ли равно моему дону Диего, кем умрет его отец, адмиралом или простым рулевым, если уж нам суждено погибнуть? — возразил Колумб; он гордился оказанной ему высокой честью и всегда подчеркивал дворянскую приставку «дон», хотя это было и не совсем законно. — Неужели ты думаешь, что моему сыну легче потерять отца, чем твоим детям?
— Сеньор, король и королева возьмут его под свое покровительство, его будут почитать как вашего сына и опекать как наследника вице-короля, а кто позаботится о сиротах безвестного матроса?
— Пожалуй, ты прав, друг мой, и я тебя понимаю, — согласился Колумб, который обладал высоким чувством справедливости. — Но ты бы лучше помнил о том, что будущее твоих детей зависит от твоего мужества и упорства, вместо того чтобы думать о всяких несчастьях, которых может и не быть! Если мы потерпим неудачу, нам всем будет плохо, а если добьемся успеха, никто не останется в накладе. А теперь скажи, могу я тебе доверить руль или лучше послать за кем-нибудь другим, кто не собьется с курса?
— Уж лучше пошлите за другим, сеньор адмирал, — со вздохом ответил моряк. — Я не забуду вашего совета и постараюсь не тосковать по дому, но, пока мы так близко от Испании, пусть каравеллу ведет другой, так оно будет вернее!
— Ты знаешь матроса Санчо Мундо из палубной команды? — спросил Колумб.
— Кто же его не знает, сеньор! Это самый бывалый матрос. Во всяком случае в Могере он искуснее всех!
— Он в твоей вахте или спит с другими внизу?
— Санчо в нашей вахте, а вниз он и не спускается, потому что обычно спит прямо на палубе. Такому все тревоги и опасности нипочем! На сушу ему даже смотреть противно, так что вряд ли он обрадуется, даже если мы увидим те далекие страны, о которых вы говорили.
— Хорошо, пошли сюда Санчо, а я пока сам постою у руля.
Колумб привычной рукой взялся за руль и плавным движением развернул каравеллу так, что она пришла почти к ветру. Удары волн сразу же стали громче и чаще, каравелла сильнее накренилась на левый борт, и мачты заскрипели под натиском вновь наполнившихся парусов.
Санчо явился через несколько минут, позевывая и протирая глаза.
— Становись на руль! — приказал ему Колумб, как только матрос подошел к нему. — И держись строго этого курса! Тот, кто стоял на руле, оказался ненадежным человеком: он поворачивал каравеллу в сторону Испании. Надеюсь, ты такой глупости не сделаешь! Я считаю тебя верным и преданным спутником, друг мой Санчо, и думаю, на тебя можно положиться.
— Сеньор дон адмирал, я слуга королевы и ваш подчиненный, — отозвался Санчо, слегка перекладывая руль из стороны в сторону, чтобы почувствовать, как слушается судно руля: так опытный возница, прежде чем тронуться в путь, разбирает и пробует вожжи. — Я готов исполнить любой ваш приказ!
— Значит, у тебя нет этих дурных предчувствий, недостойных настоящего моряка?
— Во всяком случае, у меня их меньше, чем у священника на молитве или у старухи в церкви. Конечно, и у меня есть сомнения, потому что все мы не без слабостей, но океан меня никогда не страшил — только в плавании я и бываю счастлив, — а что до жены и детей, то раз у меня нет жены, то вряд ли сыщутся и дети!
— Какие же у тебя сомнения? — настаивал Колумб. — Откройся мне, друг, я постараюсь их рассеять.
— Я не сомневаюсь, сеньор, что мы доплывем до Катая или до любой другой страны, какую ваша милость захочет отыскать, и верю, что вы сумеете обвести великого хана вокруг пальца, а при нужде стянуть даже бриллианты с его тюрбана — он ведь неверный и, должно быть, носит тюрбан! Не сомневаюсь я и в богатствах, которые принесут наши открытия, ибо знаю, что вы, сеньор дон адмирал, достаточно искусны, чтобы привести каравеллы до края света, нагрузить их карбункулами, если не хватит алмазов, и вернуться в Испанию.
— Если ты так веришь моей опытности, в чем же твои сомнения? Что тебя тревожит?
— А сомневаюсь я в том, выпадет ли хоть какая-нибудь честь и хоть один драгоценный камешек на долю безвестного бедного моряка Санчо Мундо, у которого даже целых штанов нет и которому почести и деньги гораздо нужнее, чем думает наша добрая королева Изабелла и ее царственный супруг!
— Да, Санчо, теперь я вижу, что у всех людей есть недостатки, а твой недостаток — корыстолюбие. Если у каждого человека имеется цена, то ты о своей никогда не забудешь!
— Сразу видно, что сеньор адмирал недаром странствовал по морям, — ваша милость видит каждого человека насквозь! Я тоже всегда подозревал, что душа у меня корыстолюбивая, а потому охотно принимал всякие угодные ей подношения. Барыш и деньги — лучшее лекарство против корыстолюбия, а что до моей цены, то я изо всех сил старался набить себе цену, чтобы меня не принимали за ничтожного подхалима. Дайте мне побольше денег и всяких подарков, и я тотчас стану бескорыстнее отшельника в пустыне!
— Понимаю, — проговорил Колумб. — Тебя нельзя запугать, но можно купить. Ты, конечно, считаешь, что одна добла слишком малая плата тебе и твоему приятелю-португальцу. Хорошо, Санчо, я буду с тобой говорить твоим языком: вот тебе еще один золотой — это задаток за твою верность мне в продолжение всего плавания.
— Можете без стеснения располагать мной, сеньор дон адмирал, и со стеснением тоже, беда невелика! Отныне у вашей милости нет более бескорыстного друга на всех трех каравеллах. Я только надеюсь, что, когда начнут составлять список награжденных, имя Санчо Мундо займет в нем почетное место в соответствии с его преданностью. А теперь идите спокойно спать, сеньор адмирал: «Санта-Мария» будет держать курс прямо на Катай, насколько позволяет юго-западный ветер!
Колумб последовал совету матроса, однако еще два или три раза просыпался и выходил на палубу, чтобы проследить за погодой и за людьми. Пока у руля стоял Санчо, все шло хорошо, но едва он сменился и вместе со своей вахтой ушел вниз, другие рулевые начали вытворять то же самое, что и первый, отстраненный Колумбом.
Утром, когда Луис проснулся, адмирал уже сидел за столом, вычисляя пройденный путь. Встретив веселый взгляд юноши, Колумб серьезно и не без грусти сообщил ему:
— Мы шли хорошо, хотя и отклонились к северу дальше, чем хотелось бы. По моим расчетам, за ночь мы удалились от острова Ферро на тридцать лиг. Правда, для остальных я, как видите, записал только двадцать четыре. Ночью рулевые стояли на руле из рук вон плохо — это преступное небрежение, если не прямая измена. Они вели каравеллу так, что временами она шла почти параллельно берегам Европы. Пока я раздумывал, как обмануть наших матросов у себя в каюте, они старались обмануть меня на палубе. Весьма печально, дон Луис, прибегать к обману или обнаруживать обман в таком великом и святом деле, от исхода которого зависят счастье всего человечества и слава Испании!
— Даже святые отцы иной раз пускаются на обман, — беззаботно ответил Луис. — Если им это можно, то нам и подавно! Мне говорили, что половина их чудес на самом деле просто ловкость рук. Неверие и сомнения закоренелых грешников вроде нас с вами вполне оправдывают их маленькие фокусы, если они необходимы для спасения наших душ!
— Никакое чудо не откроет глаза невеждам, — возразил адмирал, — но отказаться от этого путешествия было бы преступлением! Слава богу, мой мальчик, теперь мы избавились от португальцев и идем прямо к цели! Отныне нам могут угрожать лишь стихии да наши собственные страхи. Я рад, что Пинсоны остались мне верны: их каравеллы все время держатся вплотную за «Санта-Марией», — так могут вести суда только люди, твердо верящие в нашу цель и в успех плавания.
Когда Луис оделся, они с Колумбом вышли из каюты. Солнце стояло уже высоко, и весь бескрайний океан сверкал под его лучами. Ветер крепчал, поэтому суда шли почти по намеченному курсу, а так как волнение было не сильное, то казалось, все благоприятствовало плаванию.
Тревога, вызванная исчезновением последнего острова, поулеглась, команда успокоилась, и только страх перед неведомым грядущим еще таился в душах, как огонь в недрах умолкнувшего, но не погасшего вулкана. Привычная гладь океана, свежий ветер, яркое солнце и отсутствие какой-либо опасности радовали моряков и воскрешали в них надежды. За этот день и следующую ночь каравеллы прошли по пустынным водам сто восемьдесят миль, и никто больше не горевал о далекой земле. Однако Колумб со свойственной ему осторожностью сообщил команде, что за сутки пройдено всего около ста пятидесяти миль.
Во вторник 10 сентября ветер стал еще более благоприятным. В этот день, впервые после отплытия с Канарских островов, каравеллы шли прямо на запад. Старый Свет остался у них за кормой, впереди простирался неведомый океан, и смелые искатели приключений плыли навстречу своей судьбе, подгоняемые юго-восточным ветром. Суда делали всего около пяти миль в час, но зато эта скорость была постоянной и шли они прямым курсом.
Покончив с обычными полуденными наблюдениями, Колумб только успел объявить своим нетерпеливым спутникам, что какое-то неизвестное течение постепенно сносит каравеллы к югу, как вдруг с марса раздался возглас:
— Кит! Кит!
Подобные встречи в открытом океане всегда служат развлечением, нарушающим монотонность плавания, поэтому многие полезли даже на мачты, чтобы полюбоваться морским чудовищем.
— Ты его видишь, Санчо? — спросил адмирал оказавшегося рядом с ним матроса. — Мне кажется, в этих водах китов быть не должно.
— Ваши глаза, сеньор дон адмирал, острее, чем у того болтуна на марсе, — ответил Санчо. — Я вижу только океан, волны да пену на гребнях и больше ничего!
— Хвост, вон его хвост! — закричали матросы, указывая на темный, раздвоенный конец, высунувшийся из воды. — Он ныряет! Головы не видно, только хвост!
— Увы! — досадливо воскликнул более опытный Санчо. — Что они смыслят, эти горе-моряки! Они приняли за хвост кита мачту какого-то несчастного судна, которое уже покоится на дне океана со всем своим грузом и командой!
— Ты прав, Санчо, — отозвался адмирал. — Теперь я и сам вижу верхушку мачты с реями. Это, несомненно, обломок кораблекрушения.
Новость сразу облетела каравеллу, и лица матросов омрачились, как бывает всегда при встрече со следами морской катастрофы. Лишь кормчие остались равнодушны и даже принялись обсуждать, не вытащить ли мачту из воды: в случае какой-нибудь поломки она могла бы пригодиться. Но волнение было слишком велико, а ветер такой, что жалко было терять время, и они отказались от своей затеи.
— А ведь это нам предостережение! — вдруг закричал один из недовольных матросов, когда «Санта-Мария» проплывала мимо верхушки мачты. — Само небо посылает нам знамение, чтобы мы не смели плыть туда, куда не заплывал ни один моряк!
— Знамение-то знамение, да только какое? — перебил его Санчо: полученная им от Колумба добла сделала его еще более красноречивым. — Видишь, на что похожа эта мачта? На крест!
Значит, это добрый знак — святой крест предвещает нам успех и удачу!
— Правильно, Санчо! — подхватил адмирал. — Крест возник перед нами посреди океана, благословляя нас, чтобы мы донесли свет веры до несчастных язычников Азии.
Верхушка мачты с верхней реей действительно весьма походила на крест, и счастливая выдумка Санчо имела успех. Через четверть часа этот последний обломок европейской цивилизации остался за кормой и начал постепенно удаляться, пока совсем не исчез среди волн.
После этого небольшого происшествия плавание протекало спокойно еще два дня и две ночи. Ветер все время оставался благоприятным, и каравеллы шли по компасу прямо на запад, хотя в действительности отклонялись немного к северу от запада, но этого мореплаватели той эпохи не знали. С утра 10 сентября до вечера 13-го было пройдено около девяносто лиг почти по прямой линии; в этот момент флот Колумба находился на меридиане или немного западнее меридиана Азорских островов — самой западной из открытых европейскими мореплавателями земель. Однако, начиная с того же 13 сентября, встречное юго-восточное течение начало сносить каравеллы еще южнее, к северной границе пассатных ветров. note 64
Вечером этого дня адмирал и Луис стояли на своем обычном посту на полуюте, когда Санчо передал вахту сменившему его рулевому. Однако, вместо того чтобы отправиться на бак к остальным матросам, он задержался на корме, неуверенно поглядывая на полуют. Убедившись, наконец, что там находятся только адмирал и его постоянный спутник, он начал подниматься к ним по лестнице, видимо, желая сообщить нечто важное.
— Ты хотел мне что-то сказать, Санчо? — спросил Колумб, дав матросу возможность оглядеться и увериться, что на узком мостике, кроме них, нет никого. — Говори смело, я тебя слушаю!
— Сеньор дон адмирал, ваша милость хорошо знает, что я не какая-нибудь пресноводная рыбешка, чтобы трястись от страха при виде акулы или кита или ужасаться тому, что корабль плывет на запад, а не на восток, и все же я должен сказать, что с этим плаванием не все чисто. Есть знамения и чудеса, которыми моряк не может пренебрегать, настолько они непривычны и зловещи.
— Я действительно не считаю тебя, Санчо, за труса, которого может испугать какая-нибудь птица или обломок мачты, поэтому говори, я хочу знать, что ты имеешь в виду. Говори прямо, без лишних проволочек! Если хочешь получить еще один золотой, я тебе его обещаю.
— Нет, сеньор, либо моя новость не стоит и одного мара-веди, либо она дороже всего золота на свете, так что пусть ваша милость не беспокоится о моем вознаграждении. Вы знаете, сеньор, что на вахте у руля мы, старые моряки, всегда о чем-то мечтаем — об улыбке и глазках какой-нибудь плутовки, о сладких плодах или сочном бараньем боке, а иногда раздумываем о собственных грехах.
— Слушай, парень, все это мне прекрасно известно, но не об этом же ты явился рассказывать адмиралу!
— Как знать, сеньор, адмиралы тоже бывают разные! Я знавал таких, кто понимал толк в баранине, особенно после долгого плавания, и в женских улыбках и глазках тоже, и, если они не слишком часто вспоминали о своих грехах, зато Грешили чаще некуда, отягощая свои и без того погрязшие в скверне души. Вот помню…
— Позвольте мне выбросить этого болтуна за борт, дон Христофор! — вскричал выведенный из терпения Луис и уже шагнул было вперед, чтобы привести в исполнение свою угрозу, но Колумб остановил его движением руки. — Пока его не выкупаешь, мы никогда не услышим ничего путного!
— Премного вам благодарен, граф де Льера! — с усмешкой проговорил Санчо. — Но, если вы так же ловко топите моряков, как вышибаете из седел христианских рыцарей на турнирах или мавров в бою, то я предпочитаю, чтобы меня искупал кто-нибудь другой!
— Как, ты меня знаешь, плут? — удивился Луис. — Наверно, ты меня видел в одном из моих прежних плаваний!
— И кошке дозволено смотреть на короля, сеньор граф! — возразил Санчо. — Но приберегите свои угрозы для других, я вашу тайну не выдам. Если мы доберемся до Катая, вам нечего будет стыдиться, что вы участвовали в таком плавании, а если нет, то вряд ли вообще уцелеет хоть один человек, чтобы поведать миру о том, как ваша светлость пошла на корм рыбам, или подохла с голоду, или еще каким-нибудь способом приобщилась к святым мученикам на лоне Авраамовом.
— Довольно пустых слов! — строго оборвал его Колумб. — Говори, что хотел сказать, или убирайся, да не вздумай болтать лишнего о графе де Льера!
— Сеньор, ваше слово для меня закон. Как вы знаете, дон Христофор, по ночам мы, старые моряки, всегда следим за нашей преданной и неизменной подругой — Полярной звездой. Так вот, час назад я заметил, что направление на нашу верную спутницу и направление стрелки компаса, по которому я вел каравеллу, разные!
— Ты не ошибся? — с живостью спросил Колумб; видно было, что эта новость его сильно заинтересовала и встревожила.
— Мог ли я ошибиться, если пятьдесят лет вижу эту звезду и вот уже сорок, как свел знакомство с компасом! Но вашей милости незачем полагаться на мнение какого-то неученого моряка: Полярная звезда по-прежнему на своем месте, а ваш собственный компас — у вас под рукой. Сравните их показания!
Колумб уже сам об этом подумал и, не дожидаясь, пока Санчо кончит говорить, вместе с Луисом нетерпеливо склонился над компасом. Сначала им показалось, что прибор неисправен или подвергается какому-то постороннему влиянию, но более тщательные наблюдения убедили Колумба в правоте Санчо. Мореплаватель был удивлен и раздосадован: наметанный глаз простого матроса раньше всех уловил это отклонение! Впрочем, обычай все время сравнивать показания компаса с положением Полярной звезды, которая считалась неподвижной и постоянной по отношению к наблюдателю, был настолько распространен, что любой опытный моряк, стоя ночью у руля, мог бы заметить такое непривычное явление.
Проверив свои компасы — у Колумба их было два, — адмирал окончательно удостоверился, что все четыре прибора показывают одинаковое отклонение от нормального почти на полрумба! Стрелки компасов, вместо того, чтобы указывать прямо на север, то есть на точку под Полярной звездой, отклонялись от нее на полрумба к западу. note 65
Это новое и совершенно необъяснимое нарушение неизменных законов природы, как их понимали в те времена, грозило сделать плавание тем более трудным и рискованным, что моряки одновременно теряли уверенность в своей путеводной звезде и в единственном своем приборе, который позволял им прокладывать курс в облачную погоду и беззвездные ночи. Поэтому первой мыслью адмирала было предотвратить панику, которую эта новость могла вызвать среди матросов, и без того склонных видеть во всем дурные приметы.
— Надеюсь, ты будешь молчать, Санчо! — сказал он моряку. — Вот тебе еще одна добла.
— Простите бедного матроса за дерзость, но эту доблу я не могу принять, сеньор адмирал! Тут дело нечисто, и, если это шутки чертей, которые хотят помешать нам добраться до язычников, я предпочитаю не брать греха на душу. Кто знает, какое оружие нам понадобится, когда мы схватимся врукопашную с самим сатаной!
— Но ты никому об этом не скажешь? — настаивал Колумб.
— Можете быть спокойны, сеньор дон адмирал: об этом деле я и слова не вымолвлю, пока вы мне сами не позволите!
— Ну хорошо, ступай! — проговорил Колумб.
Когда матрос ушел, Луис, который до сих пор молча прислушивался к разговору, весело сказал:
— Похоже, эти отклонения компаса вас не на шутку взволновали, дон Христофор! Я бы на вашем месте положился на провидение: ведь не для того же оно ведет нас в просторы Атлантики, чтобы покинуть в самое неподходящее время!
— Какой бы возвышенной ни была цель, людям приходится полагаться не на провидение, а на свои силы, а чтобы использовать их с толком, надо понимать законы природы. В этом явлении я вижу доказательство того, что нам еще предстоит сделать немало удивительных открытий и, может быть, даже разгадать тайну магнитной стрелки. Минеральные богатства Испании отличаются от минеральных богатств Франции, некоторые руды встречаются везде, однако недра каждой страны имеют свои особенности. Есть такие места, где в изобилии встречаются магнитные руды, и, может быть, сейчас мы проходим мимо какого-нибудь острова, который оказывает столь необъяснимое влияние на наши компасы.
— А разве такие острова уже известны? — удивился Луис.
— До сих пор не были известны, и я не уверен, чтобы какой-нибудь остров мог так отклонить магнитную стрелку. Впрочем, на свете нет ничего невозможного! Наберемся терпения и подождем: сначала надо убедиться, что это отклонение истинное и постоянное, а уж потом попытаемся его объяснить.
На этом разговор о странном явлении прекратился, но мысль о нем не давала адмиралу спать всю ночь. Он почти не спускал глаз с компаса, подвешенного к потолку его каюты; благодаря такому компасу капитаны судов могут следить за курсом корабля, когда рулевые об этом даже не помышляют. Утром Колумб встал чуть свет, когда Полярная звезда еще была отчетливо видна на небосклоне, и тщательно сравнил ее положение с показаниями всех компасов. Выяснилось, что предыдущие наблюдения были правильны и что за ночь магнитные стрелки отклонились еще более. По расчетам Колумба, каравеллы прошли за последние сутки почти сто миль и находились теперь милях в шестистах западнее острова Ферро, но об этом не подозревали даже кормчие.
Санчо молчал, остальные рулевые были не столь внимательны, и пока никто больше не заметил странного поведения компасов. Сделать это можно было только ночью, когда появлялась Полярная звезда, к тому же отклонение стрелки было еще так незначительно, что уловить его мог лишь зоркий глаз очень опытного моряка.
Таким образом, день и ночь 14 сентября прошли спокойно: команда ни о чем не подозревала и не волновалась, тем более, что ветер ослаб и каравеллы за это время прошли к западу всего миль шестьдесят. Несмотря на столь незначительное продвижение, Колумб с точностью искусного мореплавателя, тщательно сверив все компасы, убедился, что стрелки медленно, почти неприметно продолжают отклоняться на запад.