Страница:
Глава XVIII
Пусть компас вдребезги разбит —
Звезда не выдаст, не слукавит;
Моряк с доверием глядит
На свет ее и к дому правит.
Так всем затерянным в ночи —
В пустыне, в дебрях, в море пенном —
Указывают путь лучи
Звезды Полярной, неизменной.
«Гимн Полярной звезде»
В субботу 15 сентября маленькая флотилия Колумба находилась в десяти днях пути от острова Гомеры. С тех пор как моряки в последний раз видели землю, прошло уже шесть дней. Всю неделю матросов одолевали горестные предчувствия, но постепенно они привыкли к пустынному океану и уже не выражали своего недовольства так открыто, как в первые дни. Чувства их словно заснули, убаюканные монотонностью плавания, однако по любому поводу все старые страхи готовы были пробудиться с новой силой. Ветер держался слабый, но благоприятный, работы на судах было немного, и никто не подозревал, что каравеллы проходят за сутки почти по сто миль. Колумб неустанно наблюдал за компасами и все время отмечал, как по мере продвижения на запад магнитные стрелки едва ощутимо, но постоянно отклоняются в том же направлении.
Адмирал и Луис настолько свыклись друг с другом, что одновременно ложились спать, одновременно вставали и весь день были неразлучны. Юноша знал слишком мало об угрожавших им опасностях, чтобы тревожиться, да и от природы был храбр, а потому не испытывал ничего, кроме живейшего интереса. Теперь он не меньше самого Колумба горел желанием добраться до Катая, уже не думая о том, принесет это счастье ему и Мерседес или нет. Вместе с адмиралом они без конца обсуждали каждую пройденную милю, делились друг с другом своими надеждами, и постепенно Луис начал вникать во все тонкости кораблевождения, от которых могли зависеть продолжительность и успех путешествия.
В тот субботний вечер Колумб и его мнимый секретарь, стоя на полуюте, как обычно разговаривали о приметах, погоде и событиях дня.
— Вчера вечером с «Ниньи» нам что-то сообщили, — заметил юноша. — Я сидел в каюте над судовым журналом и ничего не слышал; вы знаете, что там у них стряслось, дон Христофор?
— Ничего особенного, — отозвался Колумб. — Просто матросы заметили двух птиц, о которых говорят, будто они никогда не улетают далеко от берега. Возможно, где-то поблизости есть острова — ведь люди еще не проплывали таких больших расстояний, не встретив земли. Но мы не можем терять время на поиски: открытие группы мелких островов было бы слишком скудным вознаграждением, когда впереди нас ждет целый материк!
— А как обстоит дело с компасами? Стрелки по-прежнему отклоняются?
— По-прежнему, и даже еще значительнее. Больше всего я боюсь за матросов: как-то они себя поведут, когда узнают об этом непостижимом явлении!
— А нельзя ли их убедить, что такое отклонение стрелок на запад — добрый знак? Мол, само провидение указывает нам путь и побуждает продолжать плавание.
— Пожалуй, это мысль! — улыбаясь, заметил адмирал. — Но будь у них побольше смекалки и поменьше боязни, они бы спросили, почему провидение лишает нас возможности знать, куда мы плывем, если желает, чтобы мы плыли в определенном направлении!
Крик вахтенных прервал их беседу: ослепительная вспышка внезапно озарила океан и каравеллы, словно над ними зажглись сразу тысячи ламп. Огненный шар пересек небосвод и как будто канул в волны за чертой горизонта. За этой вспышкой наступила жуткая в своей неприглядности тьма. Это был всего лишь метеор, но такой огромной величины, какой немногим доводилось видеть хоть раз в жизни. Суеверные моряки, конечно, приняли его за очередное знамение — одни за доброе, другие за неблагоприятное для дальнейшего плавания.
— Клянусь святым Яго! — вскричал Луис, когда свет померк. — Похоже, наше путешествие привлекло внимание всех стихий и прочих высших сил, сеньор дон Христофор! Что бы ни значили эти знамения, они, во всяком случае, предвещают нечто необычайное.
— До чего же слаб человеческий разум! — воскликнул Колумб. — Стоит ему выйти за пределы знакомых, привычных понятий, и он уже начинает видеть чудесные знамения в самых обыкновенных переменах погоды, в блеске молний, в порывах ветра или в полете метеоров! Разве не ясно, что все эти явления подчиняются законам природы и чудесными их делает только наше воображение? Метеоры падают довольно часто, особенно в низких широтах, и нам они ничего не могут предвещать.
— Зато они могут смущать умы и внушать страх нашим матросам, сеньор адмирал, — возразил Луис. — Санчо уже говорил мне, что среди команды началось брожение. Люди только с виду спокойны, а на самом деле недовольство усиливается с каждым часом.
Несмотря на то, что адмирал еще раньше рассказывал матросам о метеорах, этот случай действительно произвел на команду сильное впечатление, и горячие споры о нем шли всю ночь. Впрочем, никто открыто не выражал своих чувств, хотя большинство про себя считало, что это предупреждение свыше, запрещающее проникать в сокрытые от глаз людских тайны, и лишь немногие приняли падение гигантского метеора за добрую примету.
Все это время каравеллы упорно двигались на запад. Ветер то усиливался, то ослабевал, и направление его тоже менялось, однако не настолько, чтобы нужно было убирать паруса или отклоняться от проложенного адмиралом курса. Все думали, что идут прямо на запад, но в действительности суда шли приблизительно на румб южнее, и течения незаметно относило их всё ближе к полосе пассатных ветров. За 15 и 16 сентября было пройдено еще двести миль, Колумб же из обычной предосторожности записал меньше, чтобы расстояние от берегов Европы не казалось таким устрашающим.
16 сентября было воскресенье. Как полагалось в те времена, на кораблях отслужили воскресную службу, которая умиротворила матросов. Погода для сентября стояла превосходная: легкий моросящий дождь освежил воздух и умерил жару, а когда он прошел, подул юго-восточный ветер, словно напоенный всеми ароматами далекой земли. Радость и надежда возродились во всех сердцах, а тут еще марсовые весело закричали, указывая на какие-то предметы слева по борту. Каравеллы слегка изменили курс и через несколько минут оказались среди скоплений морских водорослей, растянувшихся на многие мили. Матросы шумно приветствовали столь несомненный признак близости земли; те самые матросы, которые лишь недавно находились на грани отчаяния, сейчас радовались, как малые дети.
Водоросли и в самом деле имели такой вид, что могли возбудить надежду у самых опытных моряков. Хотя часть их уже поблекла, остальные были так свежи, словно совсем недавно оторвались от питавшего их дна или берега. В том, что земля близка, теперь не сомневались даже кормчие каравелл.
Среди водорослей плавало множество тунцов, и матросам с «Ниньи» посчастливилось загарпунить одного. Люди обнимались со слезами на глазах, и даже те, кто еще вчера смотрел на мир со злобой и раздражением, сегодня готовы были расцеловать всех подряд.
— Вы тоже разделяете их надежды, дон Христофор? — спросил Луис. — Неужели морская трава действительно означает, что Индия уже недалеко?
— Клянусь святым Франциском, — со смехом прервал Колумба беспечный Луис, — теперь я понимаю, почему эти однобокие создания поселились в таком месте! Интересно, как они смотрят на своих красоток! У Аристотеля или других древних мудрецов об этом ничего не сказано? А как они понимают справедливость? Неужели они, словно наши судьи, берут взятки сначала у одной стороны, а потом у другой?
— Аристотель говорит только об изобилии этих рыб среди океанских трав, и мы видим: он не ошибся. Те моряки из Кадиса подумали, что очутились поблизости от каких-то затонувших островов, и с первым же попутным ветром поспешили вернуться к родным берегам. Наверно, мы находимся на том же самом месте, где они побывали, однако здесь не может быть больших островов, разве что один какой-нибудь, вроде промежуточной вехи между Европой и Азией. Конечно, земля, откуда приплыли водоросли, не может быть далека, но меня эти приметы не интересуют, дон Луис: я ищу континенты, а не острова!
Теперь всем известно, что Колумб был прав, когда думал, что до материка еще далеко, и ошибался, полагая обнаружить вблизи тех мест какой-нибудь остров. Но как очутились посреди океана эти водоросли — то ли их принесло сюда течением, то ли бури оторвали от дна, — этого точно никто не знает, хотя последнее мнение более распространено. Дело в том, что в этом районе Атлантики много мелких мест, и, возможно, моряки из Кадиса были не так уж далеки от истины, как это кажется на первый взгляд, потому что отмели и банки весьма похожи на затонувшие или, вернее, образующиеся острова.
Никакой земли на горизонте не было видно. Каравеллы продвигались вперед со средней скоростью около пяти Миль в час, обходя стороной поля водорослей; временами они оказывались прямо под килем, но это почти не замедляло хода. Что касается адмирала, то он был настолько увлечен своим благородным замыслом и мечтами о великих географических открытиях, полон такой решимости довести свое дело до конца, что скорее боялся, чем надеялся встретить здесь какой-либо остров.
За сутки каравеллы прошли в западном направлении более ста миль и теперь находились почти на полпути от меридиана, отделяющего западную часть Атлантического океана от восточной, то есть гораздо ближе к Африке, чем к Америке, если вести отсчет по той параллели, которой они держались. Ветер сохранялся постоянный, океан был спокойным, как озеро, и все три судна шли в тесном строю, для чего на более быстроходной «Пинте» уменьшили парусность.
На следующий день после встречи с водорослями — это был понедельник 17 сентября или восьмой день плавания в открытом океане — во время послеполуденной вахты Мартин Алонсо Пинсон окликнул кормчего «Санта-Марии» и дал ему знать, что, когда солнце склонится к закату, он собирается проверить точность показаний своих компасов и сверить их с наблюдениями «Санта-Марии». После обеда Луис и Колумб спали глубоким сном, как вдруг кто-то начал трясти великого мореплавателя за плечо с такой силой и бесцеремонностью, на какую способны только матросы, да и то лишь когда будят своих товарищей. Адмиралу вообще бывало достаточно минуты чтобы очнуться от самых сладких сновидений, а тут и подавно: он сразу вскочил и мгновенно пришел в себя.
— Сеньор дон адмирал, сейчас не время спать! — сказал Санчо, ибо это был он. — Все кормчие уже заметили, что стрелка компаса показывает не на Полярную звезду!
— Хорошенькая новость! — воскликнул Колумб. — Ну, теперь держитесь, сейчас начнется такое, чего мы еще не видели с тех пор, как покинули Палое!
— Похоже на то, сеньор адмирал, — согласился Санчо. — Матросы верят в компас больше, чем священники в милосердие Христа. Пока они в добром настроении, но что будет через час, один бог знает!
Адмирал растолкал Луиса, и через пять минут оба уже стояли, как обычно, на юте.
Со своего высокого мостика Колумб хорошо видел все, что происходило на «Пинте», которая шла в нескольких сотнях ярдов от «Санта-Марии». Он сразу заметил, как Мартин Алонсо растерянно мечется от одного компаса к другому. Еще через несколько минут с «Пинты» попросили «Санта-Марию» лечь в дрейф, спустили шлюпку, и Мартин Алонсо с гребцами начал продираться через водоросли к адмиральскому судну. Почти одновременно к другому борту «Санта-Марии» подошла шлюпка с «Ниньи», где сидел Висенте Яньес, и оба Пинсона вместе поднялись на палубу. Они сразу же направились к адмиралу, а за ними последовали оба кормчих «Санта-Марии»: Санчо Руис и Барталоме Ролдан.
— Что означает такая поспешность, добрый Мартин Алонсо? — спокойно спросил Колумб. — Вы и ваш брат Висенте Яньес и эти честные кормчие мчитесь ко мне так, словно уже увидели Катай!
— Похоже, что мы никогда не увидим не только этой далекой земли, но вообще никаких берегов, до которых можно добраться по компасу! — ответил старший Пинсон, с трудом переводя дух. — Мы все четверо выверяли наши компасы, и оказалось, что все они без исключения отклонились от истинного севера почти на целый румб!
— Это было бы поистине удивительно! Но, может быть, вы сделали какую-нибудь ошибку во время наблюдений?
— Не может этого быть, сеньор адмирал, — поддержал своего брата Висенте Яньес. — Видно, даже магнитная стрелка нам изменила! Когда я сказал об этом своему старшему рулевому, он ответил, что еще ночью показания компаса не совпадали с Полярной звездой!
— И наши рулевые говорят то же самое! — добавил Руис. — А некоторые готовы поклясться, что эти чудеса начались с тех пор, как мы плывем по травяному морю.
— Все может быть, сеньор, — согласился Колумб с невозмутимым видом. — Но я здесь не вижу беды. Мы знаем: все небесные светила движутся — одни ровно, другие с отклонениями от общих правил. Возможно, даже солнце, которое обходит землю всего за двадцать четыре часа, незаметно отклоняется от своего извечного пути, но мы этого не замечаем, потому что оно от нас слишком далеко. Многим астрономам казалось, будто они уловили эти отклонения; иногда на солнце появляются пятна, а потом исчезают, словно прячутся за диском светила. И я думаю, со временем будет установлено, что и Полярная звезда на какое-то время слегка отклонилась от своего обычного пути, но, конечно, вскоре опять вернется на свое привычное место, и тогда никакого расхождения между нею и стрелками компасов уже не будет. Понаблюдайте ночью за Полярной звездой; я думаю, постоянство движения этих небесных тел подтвердит мое предположение. И, повторяю, ничего страшного в этом нет. Скорее надо радоваться, что мы сделали неоценимое открытие, которое принесет нам славу и явится новым вкладом в науку.
За неимением другого капитанам и кормчим пришлось удовлетвориться этим объяснением. Они еще долго оставались на полуюте, обсуждая непонятное явление. Обычно, когда люди чего-нибудь не понимают, они стараются себя уверить, что тревожиться нечего или, наоборот, что надо опасаться самого худшего; к счастью, в данном случае первое мнение победило.
Гораздо хуже обстояло дело с матросами: они тотчас узнали об отклонении магнитных стрелок, и всех охватило чувство, близкое к отчаянию. Но тут Санчо Мундо оказался на высоте.
Когда паника охватила команду и матросы уже собирались идти к адмиралу с требованием немедля повернуть обратно, он употребил все свое влияние и весь свой опыт, чтобы предотвратить бунт. Прежде всего этот верный спутник Колумба начал клясться и божиться без зазрения совести, будто собственными глазами раз двадцать видел, как стрелка компаса отклонялась от Полярной звезды, и ничего худого от этого с ним не случилось. Затем он предложил самому старому и опытному матросу убедиться, что отклонение составляет по компасу не более румба, а утром проверить, увеличилось оно или нет.
— Если стрелка будет отклоняться дальше к западу, — рассуждал Санчо, — это, братцы, верный знак, что Полярная звезда перемещается. Ведь компасы-то как стояли, так и стоят на своих местах от самого Палоса! Когда из двух вещей одна движется и мы собственными глазами видим ту, что неподвижна, легко догадаться, что другая сошла со своего места! Вот, смотри сюда, Мартин Мартинес! — обратился он к наиболее горластому из матросов. — К чему тратить слова, если можно все доказать на деле! Видишь вон те два мотка бечевки на брашпиле? Так вот, надо узнать, какой из них исчезнет, а какой останется. Я беру маленький моток, и ты сам видишь, что остался большой. Значит, на месте может остаться только большой моток, когда я убираю маленький. А кто не может понять даже такой простой и ясной вещи, тот не способен вести каравеллу ни по компасу, ни по звездам!
Мартин Мартинес при всей своей озлобленности в логике был не силен, а потому ничего не мог возразить на доводы и клятвенные уверения Санчо. Приятели от него отступились, и он, как всякий не очень умный смутьян, готовый на все, только когда чувствует за собой поддержку, сразу же остыл, едва остался в меньшинстве.
Санчо потрудился на славу. Ему удалось убедить большинство матросов, что разумнее не бунтовать раньше времени, а дождаться утра, а там будет видно, что покажут новые наблюдения!
— Молодец, Санчо! — похвалил его Колумб, когда моряк ночью прокрался в его каюту, чтобы рассказать о настроении команды. — Только зря ты клялся, будто много раз видел подобное явление. Сколько я ни плавал по свету, сколько ни производил наблюдений с самыми точными приборами, мне еще ни разу не доводилось видеть, чтобы стрелка компаса отклонялась от Полярной звезды! А если уж я не видел, то ты и подавно.
— Вы несправедливы ко мне, сеньор дон адмирал! Вы думаете, я вру? Такой обиды я не перенесу, разве только золотой сможет меня удержать…
— Отчего же ты так встревожился, когда впервые заметил отклонение компаса? — перебил его Колумб. — Я помню, ты тогда настолько перетрусил, что даже отказался от золота, а это с тобой не часто бывает!
— В первый раз я действительно встревожился, ваша милость, не стану от вас скрывать — вы же насквозь видите каждого и сами обо всем догадываетесь! А потому скажу лучше прямо: в ту ночь я уже не надеялся когда-либо снова увидеть Испанию или церковь Санта Клары Могерской, и мне было все равно, кто из нас адмирал, а кто простой рулевой!
— И ты еще будешь бахвалиться и говорить, что не струсил! Зачем же ты клялся своим приятелям, что видел такие отклонения стрелки, да к тому же еще раз двадцать?
— Ваша милость, теперь вы сами видите, что можно быть весьма достойным адмиралом и вице-королем, можно знать все про далекий Катай и ничего не смыслить в самых простых вещах! Ведь я же, дон Христофор, говорил своим товарищам, что видел это раньше, то бишь до этой ночи, и готов был сгореть заживо, как мученик на костре, если соврал. Всем нам, грешникам, когда-нибудь придется гореть вечным огнем, но пока еще не время, и я надеюсь, ваша милость подтвердит истинность моей клятвы!
— На это ты, Санчо, зря надеешься: я сам никогда не давал ложных клятв и не стану их подтверждать!
— В таком случае, я призываю в свидетели дона Луиса де Бобадилья, он же Педро де Муньос, — невозмутимо заявил Санчо. — Потому что, когда на человека возводят напраслину, он имеет право защищаться. Пусть ваша милость соизволит вспомнить, что впервые я заметил, как гуляют стрелки, и сообщил об этом в ночь на четверг тринадцатого числа, а сейчас у нас что? Понедельник семнадцатого сентября! Клянусь, что за последние четыре дня я наблюдал это явление, как вы его называете, по крайней мере раз двадцать, если уж держаться ближе к истине! Святая Мария! Да я только этим и занимался, особенно первые часы!
— Ну довольно, довольно, Санчо! Я вижу, совесть у тебя имеет свои широты и долготы, которыми ты и пользуешься. Что и говорить, изворачиваться ты мастер. А теперь, раз уж ты знаешь причину отклонения компаса, постарайся ободрить своих друзей да и сам не падай духом.
— Я не спрашиваю вашу милость, почему движется Полярная звезда, — заметил Санчо. — Только мне пришло в голову, что, может быть, мы намного ближе к Катаю, чем думали, и какой-нибудь злой дух старается сбить нас с пути?
— Ступай-ка лучше спать, хитрец, и подумай о собственных грехах, а отыскивать причины таинственных явлений предоставь людям более сведущим. Вот тебе твоя добла, и держи язык за зубами!
Наутро матросы всех трех каравелл с нетерпением ожидали результатов новых наблюдений. Ветер держался хоть и не сильный, но попутный, течение начало поворачивать на запад, и за последние сутки каравеллы прошли более ста пятидесяти миль, что сделало отклонение компасных стрелок более заметным, подтвердив тем самым предложения Колумба. А так как невежественные люди охотнее всего верят тому, что имеет видимость истины, сомнения до поры до времени улеглись, и все решили, что передвигается Полярная звезда, а стрелки компасов по-прежнему указывают правильное направление.
Трудно сказать, верил ли в это сам Колумб. Известно, что он не стеснялся прибегать к обману, когда считал его безобидным и необходимым для поддержания мужества своих спутников, но у нас нет доказательств, что и в данном случае он пустился на хитрость. Даже в те времена, когда магнитное склонение еще не было известно, ни один ученый не думал, будто стрелка компаса обращена именно к Полярной звезде; это считалось случайным совпадением, а потому можно предположить, что адмирал, у которого было несколько вполне исправных компасов, мог поверить в перемещение звезды, возложив окончательное решение этой загадки на будущие поколения. На этот счет существует два мнения: одни утверждают, что прославленный мореплаватель верил в свою теорию, другие это отрицают. Но последние не слишком убедительно ссылаются на то, что такой человек, как Колумб, якобы не мог совершить столь грубую ошибку, хотя в те времена подобные явления были науке совершенно неизвестны. Впрочем, возможно, что адмирал не был вполне убежден в своей правоте, а только старался подыскать непонятному явлению правдоподобное объяснение. Ибо в тот век, когда географические и астрономические знания были еще слабы, этот необыкновенный мореход выдвинул немало смелых и точных предположений, истинность которых впоследствии подтвердилась, что свидетельствует о проницательности и трезвости его ума.
К счастью, когда рассвело, матросы смогли убедиться не только в том, что отклонение магнитных стрелок увеличилось, но в том, что вокруг каравелл по-прежнему простирается море водорослей. Были и другие обнадеживающие признаки, которые указывали на очевидную близость земли.
Ветер теперь дул в ту же сторону, куда шло течение, океан был гладок, как зеркало, и каравеллы могли спокойно двигаться на самом близком расстоянии друг от друга.
— Сеньор адмирал! — окликнул Колумба с «Пинты» старший Пинсон. — Эти водоросли похожи на те, что обычно растут на отмелях. Я думаю, где-то неподалеку должно быть устье какой-то большой реки!
— Все может быть, — отозвался адмирал. — Но, чтобы в этом убедиться, надо попробовать воду на вкус. Эй, Пепе, — приказал он, — зачерпни-ка ведро воды за бортом!
Пепе немного замешкался, выжидая, пока «Санта-Мария» подойдет к более густым зарослям, и в эту минуту острый глаз Колумба заметил краба, который взобрался на одну из особенно свежих по виду водорослей. Адмирал тотчас приказал рулевому свернуть чуть в сторону, и Пепе подхватил краба ведром.
— Смотрите, какая драгоценная добыча, добрый Мартин Алонсо! — крикнул Колумб, держа краба двумя пальцами, чтобы Пинсон мог его разглядеть. — Эти животные, как известно, никогда не уходят от берега далее чем на восемьдесят лиг! А вон там видите, сеньор, белую тропическую птицу? Говорят, они не могут ночевать на воде! Но особенно меня радует, что все эти добрые приметы и признаки появляются с запада, непостижимого, неведомого запада!
Радостными криками встретили на каравеллах эти признаки близости земли. Забыв о недавних страхах, матросы преисполнились такой уверенности, что готовы были видеть благоприятные приметы в самых обыкновенных явлениях. На всех судах зачерпнули забортной воды, и каждый хотел попробовать ее сам. И такова была сила самовнушения, что все единодушно объявили, будто эта вода гораздо менее солона, чем обычная, морская. Даже Колумб при всей его рассудительности, осторожности и хладнокровии забыл на мгновение о своих высоких замыслах и поддался общему настроению. Он поверил, что где-то неподалеку находится обширный остров, расположенный на полпути от Европы к Азии. Обнаружить его было бы тоже немалой честью, хотя она и не могла сравниться с тем, что ожидало их впереди.
— Действительно, друг мой Мартин Алонсо, — сказал он, — у этой воды не такой вкус, какой бывает в открытом море, вдали от большой земли.
— Мне тоже так кажется, сеньор адмирал! — отозвался старший Пинсон. — А вот и еще одна примета: на «Ниньи» загарпунили второго тунца и сейчас втаскивают на борт!
Ликующие возгласы сопровождали появление каждой такой приметы. Уступая горячим просьбам команды, адмирал приказал поставить все паруса и идти полным ходом, чтобы честь открытия досталась тому, кто первым увидит неведомый остров. Впрочем, гонка продолжалась недолго: «Пинта» легко ушла вперед, а «Санта-Мария» и «Нинья» гораздо медленнее двигались за ней, с почта одинаковой скоростью. Весь этот долгий день на каравеллах царили радость и веселье. Такие счастливые дни выпадают редко на долю тех, кто плывет посреди Атлантического океана, где всюду, куда ни глянь, виден все тот же горизонт, замыкающий все ту же неизменную водную ширь, а в центре этого гигантского круга движется крохотная точка — одинокое судно.
Глава XIX
Наполнив парус, прочь от берегов
Попутный ветер гнал корабль, играя.
И вскоре среди пенистых валов
Сокрылись скалы, словно чаек стая.
И, может быть, о родине вздыхая,
Он о своем решенье пожалел.
Но затаилась в сердце боль немая
Кругом рыдали, свой кляня удел.
Лишь он пред мощью волн склониться не хотел.
Байрон. «Странствия Чайльд-Гарольда»
С наступлением сумерек на «Пинте» убавили паруса, чтобы остальные каравеллы могли ее догнать. Все взоры были обращены на запад, где матросы еще надеялись увидеть долгожданный остров. Однако небо постепенно темнело, скоро ночь опустилась на океан, а никаких признаков земли так и не было замечено. По-прежнему дул ровный юго-восточный ветер и волнение было не больше, чем в устье широкой реки. Стрелки компасов едва приметно продолжали отклоняться к западу от Полярной звезды; теперь уже никто не сомневался, что этот небесный маяк сошел со своего места.