Классно пошутил!
И меня понесло. Не в том смысле, как писали классики, «Остапа понесло». Речь не о речи. Речь о стуле. Не о том, на котором сидят, то есть при этом, как правило, все же сидят, если успевают сесть. В общем, я именно что успевал. Еле-еле. И это при том, что я живу в городской квартире и до унитаза мне из любой точки моего жилья всего несколько метров. В пересчете на бег – секунды. В пересчете на, извиняюсь, понос – мученье.
Нет, решительно невозможно описать такое состояние человека, пользуясь одним лишь орфографическим словарем русского языка.
Я срался. Жестоко и бескомпромиссно.
За сутки – я подсчитал! – я «дружил» с унитазом двадцать шесть раз! Днем ли, ночью ли – все едино. Уж и не ел ничего, кроме активированного угля и черствого черного хлеба. Температура, слабость, но все это меркнет перед позывами. Это выматывает больше всего. Представьте, что стоит встать – нет, вскочить! – ночью раз пять-шесть. При этом каждый раз засыпаешь со страхом как бы во сне не обосрамиться. Ведь всегда на грани! Разведчик во вражеском логове чувствует себя куда комфортнее.
Анализы показали – сальмонеллез. Откуда? Не иначе как от верблюда, с которым я в последний раз более или менее тесно общался лет двадцать тому назад. Дело дошло до того, что я не смог съездить за гонораром и присутствовать на собственном творческом вечере в ЦДЛ, который пришлось отменить. Перерывы между «походами» воспринимались как блаженство. Как отдых после тяжелого труда. Но потом – ох!
Поведав свою историю моему приятелю, директору того самого магазина, где была произведена трагическая покупка, в ответ я получил недоуменное пожатие плечами и сентенцию «Такого не может быть» (См. п. 3).
Но мы в семье ели все одно и то же. Кроме того, кто «пошутил».
Так что, врет молва? Врет реклама?
Ох, на святое я не замахиваюсь.
Может, порча какая, а? У кого бы спросить? Что б уж наверняка.
А оставшиеся яйца я выбросил. Мне они не помогли (см. пункты первый, второй и третий).
Ну а мораль, спросите вы. Какая мораль-то? Не хочешь срамиться – думай, прежде чем чего-то съесть.
О СТРАХЕ.
ЛУЧШЕ БЫ УЖ ПОПАДАЛ…
РЕЗИНКА.
ПОДАРКИ НА ДОРОГАХ.
И меня понесло. Не в том смысле, как писали классики, «Остапа понесло». Речь не о речи. Речь о стуле. Не о том, на котором сидят, то есть при этом, как правило, все же сидят, если успевают сесть. В общем, я именно что успевал. Еле-еле. И это при том, что я живу в городской квартире и до унитаза мне из любой точки моего жилья всего несколько метров. В пересчете на бег – секунды. В пересчете на, извиняюсь, понос – мученье.
Нет, решительно невозможно описать такое состояние человека, пользуясь одним лишь орфографическим словарем русского языка.
Я срался. Жестоко и бескомпромиссно.
За сутки – я подсчитал! – я «дружил» с унитазом двадцать шесть раз! Днем ли, ночью ли – все едино. Уж и не ел ничего, кроме активированного угля и черствого черного хлеба. Температура, слабость, но все это меркнет перед позывами. Это выматывает больше всего. Представьте, что стоит встать – нет, вскочить! – ночью раз пять-шесть. При этом каждый раз засыпаешь со страхом как бы во сне не обосрамиться. Ведь всегда на грани! Разведчик во вражеском логове чувствует себя куда комфортнее.
Анализы показали – сальмонеллез. Откуда? Не иначе как от верблюда, с которым я в последний раз более или менее тесно общался лет двадцать тому назад. Дело дошло до того, что я не смог съездить за гонораром и присутствовать на собственном творческом вечере в ЦДЛ, который пришлось отменить. Перерывы между «походами» воспринимались как блаженство. Как отдых после тяжелого труда. Но потом – ох!
Поведав свою историю моему приятелю, директору того самого магазина, где была произведена трагическая покупка, в ответ я получил недоуменное пожатие плечами и сентенцию «Такого не может быть» (См. п. 3).
Но мы в семье ели все одно и то же. Кроме того, кто «пошутил».
Так что, врет молва? Врет реклама?
Ох, на святое я не замахиваюсь.
Может, порча какая, а? У кого бы спросить? Что б уж наверняка.
А оставшиеся яйца я выбросил. Мне они не помогли (см. пункты первый, второй и третий).
Ну а мораль, спросите вы. Какая мораль-то? Не хочешь срамиться – думай, прежде чем чего-то съесть.
О СТРАХЕ.
Нет, наверное, человека, который ничего бы не боялся. Индивидуум с нормальными рефлексами по определению должен время от времени испытывать это чувство, потому что оно заложено в самой природе сапиенса, как, впрочем, и у любого животного, ибо именно чувство страха, направленное на самосохранение, помогает выжить.
Было мне лет шестнадцать или семнадцать, когда я в очередной раз оказался на Кавказе в поселке Загедан, где у нас был базовый туристический лагерь, откуда мы периодически совершали вылазки по окрестностям, порой по нескольку дней, а потом, по завершении, тоже в течении нескольких дней своим ходом, с рюкзаками, по горам добирались до озера Рица.
Полагаю, что это был уже третий мой выход в горы – каждый больше месяца, – так что я был уже вполне опытным в этом смысле парнем, знал, что такое подъемы и спуски, перевалы и осыпи, высота и снежник.
Кстати скажу о красоте гор. Пока ты находишься в покое, на отдыхе, все это воспринимается в полный рост. Но когда, вывалив язык на плечо, придавленный рюкзаком, вполз на некую верхнюю точку, с которой все эти красоты можно видеть панорамно, как то показывают в телевизоре, честно скажу – не до охов и ахов. Сил на это просто не остается. В такой момент очень важно, чтобы некто старший дал команду типа: «Любоваться!».
К этому времени я уже усвоил некоторые премудрости горного туризма, поэтому такие команды давал если и не всегда, когда следовало, то хотя бы иногда. Без этого, как я знал из собственного опыта, впечатлений от окружающей красоты у большинства из нас просто бы не было. Да вы посмотрите на обычных гидов, водящих экскурсантов хоть по музею, хоть по городу. Ведь без них, без их фельдфебельских команд, красота окружающего мира для профанов просто бы не открылась, хотя, стоит признать, иногда их настойчивые рекомендации просто бесят. Кстати, пару раз я, и так неплохо зная Москву, садился в экскурсионный автобус с тем, чтобы мне именно показали.
Итак, Кавказ. Загедан.
Поселок стоит на подошве одноименной горы, ниже – горная река Лаба, холодная до жути даже в самую жару, с быстрым течением и форелью в ней. Просто для иллюстрации сказанного приведу пример того, как мы в ней купались.
С одного берега на другой перекинут подвесной мост метров до ста длиной. При каждом шаге по нему он раскачивается, так что приходится постоянно держаться за перила из металлического троса, из которого торчат железные «волокна» – проще говоря проволока, пораниться о которую ничего не стоит.
И вот мы в жару – а жара жуткая! – сигали с этого неверного сооружения в воду, чтобы охладиться.
Диспозиция такая. С моста до воды метра полтора-два. Глубина реки в этом месте до полутора метров. Вода чистейшая, любой камешек на дне виден во всех подробностях. Ныряешь «рыбкой», то есть головой вниз, руки вытянуты – и дна не достаешь! Течением сносит к чертовой матери. Выныриваешь секунды через три-четыре уже метрах в десяти ниже по течению и еще пару минут, борясь с напором воды, добираешься до берега. И потом еще с полчаса отогреваешься на солнце – замерз! А потом еще раз.
Нельзя сказать, что это было уж очень сильно экстремальным времяпровождением, однако ж это совсем не то, как если бы в кабаке за рюмкой чая посидеть.
Это я к чему? К тому, что некий опыт преодоления собственных эмоций у меня уже имелся.
И вот однажды я сел там на лошадь. Это был не первый мой опыт верховой езды, да и не последний. Но… Как этот раз на берегу той самой горной реки. Точнее, на склоне.
Сначала – так получилось – я поехал вверх по склону. Лошадка спокойная, местность знает, выросла здесь, а то и родилась, куда копыта ставить в курсе, так что все хорошо и приятно.
А ее хозяин остался внизу, сзади.
Проехав какое-то расстояние, думаю, небольшое – не на прогулку же отправился, так, покататься, – поворачиваю обратно.
И тут приятное времяпровождение превращается в кошмар. Ужас!
Дело в том, что, пока я ехал по склону вверх, земля была прямо перед глазами – казалось, руку протяни и достанешь. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я вдруг увидел землю далеко-далеко от себя. И еще камни. Побольше, поменьше, просто валуны.
Лошадь привычно для нее идет, мотая башкой и вихляясь на ходу – она ж с рожденья в горах, – а мне… Господи!
При одной мысли о том, что она оступится, меня морок брал.
С седла я слез на трясущихся ногах.
Позже, лет через десять, мне один человек рассказывал про то, с каким удовольствием он, кажется в Башкирии, участвовал в конном походе по горам. Хочется верить, что он говорил искренне. Но я ему не поверил и не верю по сию пору.
Пешком в тех местах, как мне представляется, передвигаться как-то вернее.
Но настоящий ужас и неминуемую близость смерти я испытал на Волге-реке.
Мне двадцать два, после армии, весь из себя такой… Ну, жизнь повидавший. Москвич, блин, крутой. Дело было в Саратове.
Собирались мы на острова, так на недельку, рыбу половить и вообще отдохнуть. На моторной лодке «Прогресс».
Если кто не бывал в тех местах, живописую.
От берега до берега – больше километра. Лодка – жестянка метров пяти длиной с одним мотором. Не пароход, в общем. И уж далеко не океанский лайнер. По сути – утлое суденышко.
Компания предполагалась большая, все на своих посудинах, но мы втроем выезжали первыми. Я, мой брат и дядька. Брат был тогда совсем (ну или почти совсем) мальчишкой, а на Волге прогноз обещал волнение.
Место стоянки так называемых катеров было отгорожено, как я подозреваю, списанной баржей вместо мола, отгораживающей «бухту» от основной воды, так что, как то и положено для хорошего порта, шторм туда не попадал.
Было мне лет шестнадцать или семнадцать, когда я в очередной раз оказался на Кавказе в поселке Загедан, где у нас был базовый туристический лагерь, откуда мы периодически совершали вылазки по окрестностям, порой по нескольку дней, а потом, по завершении, тоже в течении нескольких дней своим ходом, с рюкзаками, по горам добирались до озера Рица.
Полагаю, что это был уже третий мой выход в горы – каждый больше месяца, – так что я был уже вполне опытным в этом смысле парнем, знал, что такое подъемы и спуски, перевалы и осыпи, высота и снежник.
Кстати скажу о красоте гор. Пока ты находишься в покое, на отдыхе, все это воспринимается в полный рост. Но когда, вывалив язык на плечо, придавленный рюкзаком, вполз на некую верхнюю точку, с которой все эти красоты можно видеть панорамно, как то показывают в телевизоре, честно скажу – не до охов и ахов. Сил на это просто не остается. В такой момент очень важно, чтобы некто старший дал команду типа: «Любоваться!».
К этому времени я уже усвоил некоторые премудрости горного туризма, поэтому такие команды давал если и не всегда, когда следовало, то хотя бы иногда. Без этого, как я знал из собственного опыта, впечатлений от окружающей красоты у большинства из нас просто бы не было. Да вы посмотрите на обычных гидов, водящих экскурсантов хоть по музею, хоть по городу. Ведь без них, без их фельдфебельских команд, красота окружающего мира для профанов просто бы не открылась, хотя, стоит признать, иногда их настойчивые рекомендации просто бесят. Кстати, пару раз я, и так неплохо зная Москву, садился в экскурсионный автобус с тем, чтобы мне именно показали.
Итак, Кавказ. Загедан.
Поселок стоит на подошве одноименной горы, ниже – горная река Лаба, холодная до жути даже в самую жару, с быстрым течением и форелью в ней. Просто для иллюстрации сказанного приведу пример того, как мы в ней купались.
С одного берега на другой перекинут подвесной мост метров до ста длиной. При каждом шаге по нему он раскачивается, так что приходится постоянно держаться за перила из металлического троса, из которого торчат железные «волокна» – проще говоря проволока, пораниться о которую ничего не стоит.
И вот мы в жару – а жара жуткая! – сигали с этого неверного сооружения в воду, чтобы охладиться.
Диспозиция такая. С моста до воды метра полтора-два. Глубина реки в этом месте до полутора метров. Вода чистейшая, любой камешек на дне виден во всех подробностях. Ныряешь «рыбкой», то есть головой вниз, руки вытянуты – и дна не достаешь! Течением сносит к чертовой матери. Выныриваешь секунды через три-четыре уже метрах в десяти ниже по течению и еще пару минут, борясь с напором воды, добираешься до берега. И потом еще с полчаса отогреваешься на солнце – замерз! А потом еще раз.
Нельзя сказать, что это было уж очень сильно экстремальным времяпровождением, однако ж это совсем не то, как если бы в кабаке за рюмкой чая посидеть.
Это я к чему? К тому, что некий опыт преодоления собственных эмоций у меня уже имелся.
И вот однажды я сел там на лошадь. Это был не первый мой опыт верховой езды, да и не последний. Но… Как этот раз на берегу той самой горной реки. Точнее, на склоне.
Сначала – так получилось – я поехал вверх по склону. Лошадка спокойная, местность знает, выросла здесь, а то и родилась, куда копыта ставить в курсе, так что все хорошо и приятно.
А ее хозяин остался внизу, сзади.
Проехав какое-то расстояние, думаю, небольшое – не на прогулку же отправился, так, покататься, – поворачиваю обратно.
И тут приятное времяпровождение превращается в кошмар. Ужас!
Дело в том, что, пока я ехал по склону вверх, земля была прямо перед глазами – казалось, руку протяни и достанешь. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я вдруг увидел землю далеко-далеко от себя. И еще камни. Побольше, поменьше, просто валуны.
Лошадь привычно для нее идет, мотая башкой и вихляясь на ходу – она ж с рожденья в горах, – а мне… Господи!
При одной мысли о том, что она оступится, меня морок брал.
С седла я слез на трясущихся ногах.
Позже, лет через десять, мне один человек рассказывал про то, с каким удовольствием он, кажется в Башкирии, участвовал в конном походе по горам. Хочется верить, что он говорил искренне. Но я ему не поверил и не верю по сию пору.
Пешком в тех местах, как мне представляется, передвигаться как-то вернее.
Но настоящий ужас и неминуемую близость смерти я испытал на Волге-реке.
Мне двадцать два, после армии, весь из себя такой… Ну, жизнь повидавший. Москвич, блин, крутой. Дело было в Саратове.
Собирались мы на острова, так на недельку, рыбу половить и вообще отдохнуть. На моторной лодке «Прогресс».
Если кто не бывал в тех местах, живописую.
От берега до берега – больше километра. Лодка – жестянка метров пяти длиной с одним мотором. Не пароход, в общем. И уж далеко не океанский лайнер. По сути – утлое суденышко.
Компания предполагалась большая, все на своих посудинах, но мы втроем выезжали первыми. Я, мой брат и дядька. Брат был тогда совсем (ну или почти совсем) мальчишкой, а на Волге прогноз обещал волнение.
Место стоянки так называемых катеров было отгорожено, как я подозреваю, списанной баржей вместо мола, отгораживающей «бухту» от основной воды, так что, как то и положено для хорошего порта, шторм туда не попадал.
ЛУЧШЕ БЫ УЖ ПОПАДАЛ…
Лодка «Прогресс» имеет грузовое место в носовом отсеке, который мы, предвидя недельный отдых, загрузили до предела всякой жратвой и шмотками. На острове магазинов нет.
Ясное дело, что у меня навыков навигации по крупнейшей водной артерии страны как тогда не было, так нет и сейчас. Видно, конечно, что за пределами «бухты» волны ходят, но так это ж не море, где штормы «в семь баллов», тем более опытный рекоход говорит, что едем. Невдомек мне тогда было, что ему неохота падать в грязь лицом перед гостем и вообще. У меня же щенячий восторг – плывем! А то, что впереди какие-то волны – фигня. А ж таких рек до того не то что бы не видел – не пробовал.
Сколько там до открытой воды? Метров двести? Вырулили мы из бухты и – ха! Волны.
Суденышко – тьфу! А волны выше меня, если б я стоял в полный рост, хотя на деле сижу, вцепившись руками и ягодицей в лавку. Мой дядька, как опытный рекоман, что-то там изображает «по гребню» и «по скату». Это где-то сродни пируэтам парней от виндсерфинга.
Несколько жутковато без привычки, но, в целом, приемлемо. Опытный капитан, проверенное судно – что еще нужно!
А волны, повторюсь, высокие. То есть смотришь – они ж выше тебя. Захлестнет, а посудина открытая, по сути лодка с мотором, – все! Но – капитан! Это успокаивает. Где-то провалимся, где-то по волне, где-то на гребне – идем же! Хотя слегка жутковато.
И тут – беем-с, удар по психике, – плывет, а то и барахтается меж волн мужик, держась за деревянное весло.
Кораблекрушение! Спасай кого можешь. Но ощущение уже слегка такое, что нам бы и самим помощь того… Ну, не отказались бы.
И мужика того мы уже несколько проскочили. Метров эдак на пятьдесят. Возвращаться – кормой под волну попасть. Но спасать-то надо. Мы уже на середине реки. То есть туда полтора километра, и до другого берега не меньше. И вокруг натуральный шторм. Уже страшно.
Но я что? Все решает капитан, опытный речной волк. Хочется верить, что даже где-то волчара. Ну очень хочется.
Делаем круг, невероятным образом преодолевая волны, и подходим, как говорят моряки и речники, к этому с веслом.
Вопрос, конечно, дурацкий, а, может, я чего и не помню, но по сути:
– Помочь?
Глядя на все это буйство природы, мы были в полной уверенности, что мужик потерпел крушение, успев захватить с утонувшего судна одно лишь весло. А что бы кто подумал на моем – нашем – месте?! Сами чуть живы. Памперсов тогда мы не знали, но, будь они, пригодились бы. И вообще, в спаскомплект их нужно обязательно добавлять.
Капитан держит на месте лодку из последних сил. Мы, пассажиры, это ой как хорошо чувствуем. Но где-то в душе, внутри, мы, как ни крути, если не герои, то хоть спасатели. Ну долг-то свой выполняем!
И мужик этот – ненавижу! – говорит:
– Весло нужно?
Волны, мать их, ветер, лодчонку сносит, нужно к нему подплывать как-то, слышно плохо и вообще, по большому счету, не до него – самим бы как-то…
– Чего?
– Весло нужно?
Есть в русском языке выражения, которые со всей искренностью порой произносятся по достойному поводу. Но в тот момент было как-то не до этого. Спасаем же!
– Залезай!
И спасательный круг уже в руке.
Мотор заглушен. Волны… Словами это не передать. И этот с веслом. Спасаем.
– Чего? Не нужно?
– Да ты…
Многоточие в данном случае означает степень нашей растерянности и неумение выразить ее, как говорится, в натуре.
– Да я плыву!
Этот, прошу прощения, чудак, осуществлял заплыв с одного берега матушки-реки на другой. Спортсмен. И, поймав чье-то весло, предлагал его нам. Трофей у него такой был. А мы вокруг него круги нарезали, рискуя единственно ценным, что у человека есть.
Я не знаю, как расходятся в море корабли. Наверное, с гудками и флажками, обозначающими что-то вроде «Доброго пути». И – навсегда.
Последнее в данном случае факт неоспоримый. А вот по поводу доброты в тот момент я не уверен. Вслух «добрых» пожеланий, насколько помню, никто из нас не произносил тогда – выживали. Но в душе…
Если есть в этом мире справедливость, то пусть он не утонул, спортсмен долбанный, пускай живет хоть тыщу лет, но, надеюсь, в рожу ему кто-нибудь закатил от души. Потом, по любому поводу. Но – обязательно. Должна, обязательно должна быть в жизни справедливость.
Мы опять вышли «на гребень» и тут – есть очень внятные матерные слова и всем доступные молитвы – «Вихрь» нашей посудины начал захлебываться.
Раскинулось море широко, народу приходит крандец.
Прости, брат, но их песни слова не выкинешь.
Дело в том, что наш, скажем так, катер, успешно преодолевал волны только и всего лишь на моторе, который держал нас на волне. На гребне, на скате – мне все равно, как это называется. Но едва движок заглох – все! Утлое суденышко отдано на власть волн, по сравнению с каждой из которых оно – щепка! А мы в нем…
Капитан скомандовал надевать спасательные жилеты.
И вот тогда-то мне стало по-настоящему страшно. Если уж лев, профи и кто он там еще подразумевает, что мы на его посудине не сможем добраться до суши – памперсов мне! На все!
Мотор, почихав, заглох совсем. Волны метра по четыре и мы – щепка – в них.
Команда: «Весла на воду!».
Метрах эдак в ста от нас наблюдалось некое образование в виде заросшего ивами островка, где мы, теоретически, могли найти убежище.
Нервы уже ни к черту. Какие жилеты, какое там… Всё! И тут, или чуть раньше – прости еще раз, брат! – его понесло.
Он начал говорить. Много говорить. Безостановочно. Обо всем. Наверное, перед смертью людям и вправду надо выговориться, для чего им и приглашают священника. И вот это «надо» как-то так сильно на меня подействовало, что стихия, бушевавшая вокруг нас, мне показалась… Ну, как кара Господня. За грехи аз воздам.
Есть в русском языке пара-тройка смачных выражений, более или менее точно описывающих мое тогдашнее состояние, но приводить их здесь я не решусь. Скажу лишь, что такого ужаса я не испытывал ни до, ни после. Теперь, по прошествии многих лет, я понимаю, откуда рождаются в толпе панические настроения, после которых центральные улицы столицы нашей Родины превращаются в подобие Бейрута, где на протяжении многих лет откровенно велись военные действия. Вначале было Слово!
А уж когда слов произносится много и со скоростью хорошо отлаженного пулемета – разум меркнет. Страх, ужас, животный инстинкт… Ох!
Скажу здесь, что с капитаном мне повезло. По морде он не бил, одним лишь голосом сумел заткнуть этот фонтан. Правда, не сразу. Но – сумел. И до островка мы как-то добрались. И кэп в результате разборки двигателя нашел в контактах какую-то свинцовую пломбу, коротившую контакты. Откуда она взялась? В движке, который не первый сезон в работе. Не знаю. По идее это невозможно. Но не в ней дело.
С тех пор у меня стойкая и непреодолимая неприязнь к болтунам. Порой находится такой в компании, рассевшейся за столом, и начинает. И не остановишь ведь. Есть у меня один такой… Ох! Жена моя определяет это как «включает радио». Без, гад, выключателя. Ненавижу!
Мораль: молчи, за умного сойдешь.
Ясное дело, что у меня навыков навигации по крупнейшей водной артерии страны как тогда не было, так нет и сейчас. Видно, конечно, что за пределами «бухты» волны ходят, но так это ж не море, где штормы «в семь баллов», тем более опытный рекоход говорит, что едем. Невдомек мне тогда было, что ему неохота падать в грязь лицом перед гостем и вообще. У меня же щенячий восторг – плывем! А то, что впереди какие-то волны – фигня. А ж таких рек до того не то что бы не видел – не пробовал.
Сколько там до открытой воды? Метров двести? Вырулили мы из бухты и – ха! Волны.
Суденышко – тьфу! А волны выше меня, если б я стоял в полный рост, хотя на деле сижу, вцепившись руками и ягодицей в лавку. Мой дядька, как опытный рекоман, что-то там изображает «по гребню» и «по скату». Это где-то сродни пируэтам парней от виндсерфинга.
Несколько жутковато без привычки, но, в целом, приемлемо. Опытный капитан, проверенное судно – что еще нужно!
А волны, повторюсь, высокие. То есть смотришь – они ж выше тебя. Захлестнет, а посудина открытая, по сути лодка с мотором, – все! Но – капитан! Это успокаивает. Где-то провалимся, где-то по волне, где-то на гребне – идем же! Хотя слегка жутковато.
И тут – беем-с, удар по психике, – плывет, а то и барахтается меж волн мужик, держась за деревянное весло.
Кораблекрушение! Спасай кого можешь. Но ощущение уже слегка такое, что нам бы и самим помощь того… Ну, не отказались бы.
И мужика того мы уже несколько проскочили. Метров эдак на пятьдесят. Возвращаться – кормой под волну попасть. Но спасать-то надо. Мы уже на середине реки. То есть туда полтора километра, и до другого берега не меньше. И вокруг натуральный шторм. Уже страшно.
Но я что? Все решает капитан, опытный речной волк. Хочется верить, что даже где-то волчара. Ну очень хочется.
Делаем круг, невероятным образом преодолевая волны, и подходим, как говорят моряки и речники, к этому с веслом.
Вопрос, конечно, дурацкий, а, может, я чего и не помню, но по сути:
– Помочь?
Глядя на все это буйство природы, мы были в полной уверенности, что мужик потерпел крушение, успев захватить с утонувшего судна одно лишь весло. А что бы кто подумал на моем – нашем – месте?! Сами чуть живы. Памперсов тогда мы не знали, но, будь они, пригодились бы. И вообще, в спаскомплект их нужно обязательно добавлять.
Капитан держит на месте лодку из последних сил. Мы, пассажиры, это ой как хорошо чувствуем. Но где-то в душе, внутри, мы, как ни крути, если не герои, то хоть спасатели. Ну долг-то свой выполняем!
И мужик этот – ненавижу! – говорит:
– Весло нужно?
Волны, мать их, ветер, лодчонку сносит, нужно к нему подплывать как-то, слышно плохо и вообще, по большому счету, не до него – самим бы как-то…
– Чего?
– Весло нужно?
Есть в русском языке выражения, которые со всей искренностью порой произносятся по достойному поводу. Но в тот момент было как-то не до этого. Спасаем же!
– Залезай!
И спасательный круг уже в руке.
Мотор заглушен. Волны… Словами это не передать. И этот с веслом. Спасаем.
– Чего? Не нужно?
– Да ты…
Многоточие в данном случае означает степень нашей растерянности и неумение выразить ее, как говорится, в натуре.
– Да я плыву!
Этот, прошу прощения, чудак, осуществлял заплыв с одного берега матушки-реки на другой. Спортсмен. И, поймав чье-то весло, предлагал его нам. Трофей у него такой был. А мы вокруг него круги нарезали, рискуя единственно ценным, что у человека есть.
Я не знаю, как расходятся в море корабли. Наверное, с гудками и флажками, обозначающими что-то вроде «Доброго пути». И – навсегда.
Последнее в данном случае факт неоспоримый. А вот по поводу доброты в тот момент я не уверен. Вслух «добрых» пожеланий, насколько помню, никто из нас не произносил тогда – выживали. Но в душе…
Если есть в этом мире справедливость, то пусть он не утонул, спортсмен долбанный, пускай живет хоть тыщу лет, но, надеюсь, в рожу ему кто-нибудь закатил от души. Потом, по любому поводу. Но – обязательно. Должна, обязательно должна быть в жизни справедливость.
Мы опять вышли «на гребень» и тут – есть очень внятные матерные слова и всем доступные молитвы – «Вихрь» нашей посудины начал захлебываться.
Раскинулось море широко, народу приходит крандец.
Прости, брат, но их песни слова не выкинешь.
Дело в том, что наш, скажем так, катер, успешно преодолевал волны только и всего лишь на моторе, который держал нас на волне. На гребне, на скате – мне все равно, как это называется. Но едва движок заглох – все! Утлое суденышко отдано на власть волн, по сравнению с каждой из которых оно – щепка! А мы в нем…
Капитан скомандовал надевать спасательные жилеты.
И вот тогда-то мне стало по-настоящему страшно. Если уж лев, профи и кто он там еще подразумевает, что мы на его посудине не сможем добраться до суши – памперсов мне! На все!
Мотор, почихав, заглох совсем. Волны метра по четыре и мы – щепка – в них.
Команда: «Весла на воду!».
Метрах эдак в ста от нас наблюдалось некое образование в виде заросшего ивами островка, где мы, теоретически, могли найти убежище.
Нервы уже ни к черту. Какие жилеты, какое там… Всё! И тут, или чуть раньше – прости еще раз, брат! – его понесло.
Он начал говорить. Много говорить. Безостановочно. Обо всем. Наверное, перед смертью людям и вправду надо выговориться, для чего им и приглашают священника. И вот это «надо» как-то так сильно на меня подействовало, что стихия, бушевавшая вокруг нас, мне показалась… Ну, как кара Господня. За грехи аз воздам.
Есть в русском языке пара-тройка смачных выражений, более или менее точно описывающих мое тогдашнее состояние, но приводить их здесь я не решусь. Скажу лишь, что такого ужаса я не испытывал ни до, ни после. Теперь, по прошествии многих лет, я понимаю, откуда рождаются в толпе панические настроения, после которых центральные улицы столицы нашей Родины превращаются в подобие Бейрута, где на протяжении многих лет откровенно велись военные действия. Вначале было Слово!
А уж когда слов произносится много и со скоростью хорошо отлаженного пулемета – разум меркнет. Страх, ужас, животный инстинкт… Ох!
Скажу здесь, что с капитаном мне повезло. По морде он не бил, одним лишь голосом сумел заткнуть этот фонтан. Правда, не сразу. Но – сумел. И до островка мы как-то добрались. И кэп в результате разборки двигателя нашел в контактах какую-то свинцовую пломбу, коротившую контакты. Откуда она взялась? В движке, который не первый сезон в работе. Не знаю. По идее это невозможно. Но не в ней дело.
С тех пор у меня стойкая и непреодолимая неприязнь к болтунам. Порой находится такой в компании, рассевшейся за столом, и начинает. И не остановишь ведь. Есть у меня один такой… Ох! Жена моя определяет это как «включает радио». Без, гад, выключателя. Ненавижу!
Мораль: молчи, за умного сойдешь.
РЕЗИНКА.
История из новейшей истории. Тавтология, конечно, но иначе просто не скажешь. Двадцать первый век, место действия – Москва. Столица, обрадованная всеми прелестями потребительского сознания и соответствующими возможностями. Всяких разных шмоток, аппаратуры, машин, услуг и развлечений – хоть залейся. И каждый использует это изобилие в меру своих материальных возможностей, пристрастий и, естественно, вкуса.
Большая семья, в которой под одной крышей живут сразу три поколения, готовится к очень важному, можно сказать эпохальному, и показательному событию в ее жизни. Она готовится к свадьбе. А свадьба в понимании некоторых наших граждан обязательно должна быть пышной, а именно показательной. Если не сказать показушной. С невестой в кринолине и с фатой, свидетельствующей о незапятнанной девичьей части, в смысле целомудренности, с женихом в черном, с множеством – на пределе финансовых возможностей обоих семейств – гостей, для которых уготовано обильной застолье и неизбежное тяжкое похмелье, с завязанными ленточкой бутылками шампанского, с кольцами, кортежем, куклами на бампере, криками «горько», возможным, хотя и не обязательным, мордобоем и неизбежными обидами по поводу кто чего не дал (в смысле суммы), не пригласил, не то подарил и прочее.
Очевидно, что подготовка к такому неординарному мероприятию ведется в течение долгого времени. Составляются списки и смета, ведутся межклановые переговоры, осуществляются всякого рода заказы и производятся покупки, рассчитывается маршрут поездки и происходит прочая суета, в которую вовлечены десятки людей, от продавца в магазине до жениха с невестой и грядущих «родственников». В нашем случае они, люди, мягко, что б без обид, скажем, не сильно богатые, большую часть организационных хлопот взяли на себя. Ну и родители тоже, куда ж без них-то!
Утро торжественного дня. Машины заказаны, гости приглашены, наряды пошиты, кольца куплены и многократно примерены. И – кукла на капот. Точнее, на решетку радиатора арендованной иномарки, вдоль которого натягиваются разноцветные атласные ленты. Соль этой истории именно в лентах. А именно – в их креплении на искомом месте.
Итак – утро, машины поданы, свидетели с красными лентами через плечо мнутся возле них, время начала церемонии в ЗАГСе приближается, невеста перед зеркалом наносит последние штрихи на лицо, и – опять тавтология – налицо цейтнот. То есть недостаток времени, потому что кое-какие мелочи, которые на самом деле не такие уж и мелочи, ну никак не хотят влезать в отведенное для них время.
Что такое ленты на капоте свадебной машины? Это не просто какие-то там цветные тряпки! Это очень, очень и очень важный символ, чуть ли не примета, смысла которой автор – каюсь – не ведает. Но ведь не дураки же такое придумали! И поумней, поди, люди имеются. Поопытнее. Опять же традиция. Только раньше, помнится, ленты, а то и лисьи хвосты, привязывались на оглобли повозки, что свидетельствовало о богатстве семей брачующихся – и то и другое в стародавние времена стоило недешево. Ну и элемент праздника, конечно, обрядовости и заветных поверий. Все это добро развевалось на скаку, привлекало взгляды и вообще радовало душу прошловековых нуворишей. Дескать, не хуже других, глядите, люди, завидуйте. Такая своеобразная рекламная кампания, свидетельствующая о материальном благополучии семейств.
Замечу в скобках, на этом пиаре один мой знакомый здорово погорел. В советские времена дело было. Работал он крановщиком на стройке. То есть заработок неплохой, но не так чтобы ох. И затеял он собственную свадьбу с размахом. «Волги» с лентами и все такое. Новоиспеченная теща млела – прынц! А невеста, то есть дочка ее, соответственно. Ну и мамашка ейная как будто при деле. То есть при зятиных деньгах. Отгуляли-отплясали, пропили-проели, жениху – уже мужу – пора рассчитываться с долгами. А вот на это противоположное семейство ну никак не рассчитывало. То есть абсолютно. Полугода не прошло, как счастливый союз распался.
Но капоте же современной машины ленточки должны быть натянуты ровно, без складок, и лежать в струнку, что достигается тем, что их концы, спрятанные под изнанкой капота, соединяются резинками. Именно резинка («Резинка бельевая», ГОСТ или ТУ соответствующие), я бы даже сказал тривиальная, чуть ли не кондовая обеспечивает эту самую идеальность, радующая взгляды прохожих и греющая душу участникам действа.
Ну кто из них мог подумать, кому в голову могло прийти, что в этой копеечной (условно, конечно, только условно!) штуке кроется заряд почище террористического фугаса? Словом, никто ее не предусмотрел. И – цейтнот. И – паника. И… И много чего еще. Какой выход?
Сразу нужно оговориться, что магазин, в котором можно было бы купить этот гостированный продукт, был еще закрыт. Что делает наш человек в этой ситуации?
Помните? Встал я утром с шесть часов, нет резинки от трусов.
Именно! Нужно выпороть соответствующий галантерейный элемент и пришить его к концам ритуальных лент. Все гениальное просто, как аллергический чих. Есть аллергия – чихаешь. Нет ее – ну, тоже существуют варианты.
К ужасу семьи вдруг выяснилось, что современные трусы не имеют отдельных резинок, которые можно извлечь из нижнего белья. Не верите? Переберите свой гардероб. Нету!
Семья в панике. Все, от мала до велика. Сверхважное мероприятие рвется, как излишне надутый шарик.
Но, видно, Судьба не зря поселила под одной, пусть и тесноватой крышей сразу три поколения граждан. Бабушка! У нее одной оказались – пардон! – предметы туалета советского образца с самостоятельным элементом «резинка». Так называемые панталоны. И она, патриарх, дает, отрывая от сердца и прочих частей тела, свои раритеты на растерзание. Не полное, но все же.
Свадьба, благословенная обрядовость спасены под причитание, почти мольбу: «Ты купи мне, не забудь, новые резинки! Обязательно купи.».
Мероприятие удалось. Кстати, как уверяют, обошлось без мордобоя. Поздравляем! Горько.
Большая семья, в которой под одной крышей живут сразу три поколения, готовится к очень важному, можно сказать эпохальному, и показательному событию в ее жизни. Она готовится к свадьбе. А свадьба в понимании некоторых наших граждан обязательно должна быть пышной, а именно показательной. Если не сказать показушной. С невестой в кринолине и с фатой, свидетельствующей о незапятнанной девичьей части, в смысле целомудренности, с женихом в черном, с множеством – на пределе финансовых возможностей обоих семейств – гостей, для которых уготовано обильной застолье и неизбежное тяжкое похмелье, с завязанными ленточкой бутылками шампанского, с кольцами, кортежем, куклами на бампере, криками «горько», возможным, хотя и не обязательным, мордобоем и неизбежными обидами по поводу кто чего не дал (в смысле суммы), не пригласил, не то подарил и прочее.
Очевидно, что подготовка к такому неординарному мероприятию ведется в течение долгого времени. Составляются списки и смета, ведутся межклановые переговоры, осуществляются всякого рода заказы и производятся покупки, рассчитывается маршрут поездки и происходит прочая суета, в которую вовлечены десятки людей, от продавца в магазине до жениха с невестой и грядущих «родственников». В нашем случае они, люди, мягко, что б без обид, скажем, не сильно богатые, большую часть организационных хлопот взяли на себя. Ну и родители тоже, куда ж без них-то!
Утро торжественного дня. Машины заказаны, гости приглашены, наряды пошиты, кольца куплены и многократно примерены. И – кукла на капот. Точнее, на решетку радиатора арендованной иномарки, вдоль которого натягиваются разноцветные атласные ленты. Соль этой истории именно в лентах. А именно – в их креплении на искомом месте.
Итак – утро, машины поданы, свидетели с красными лентами через плечо мнутся возле них, время начала церемонии в ЗАГСе приближается, невеста перед зеркалом наносит последние штрихи на лицо, и – опять тавтология – налицо цейтнот. То есть недостаток времени, потому что кое-какие мелочи, которые на самом деле не такие уж и мелочи, ну никак не хотят влезать в отведенное для них время.
Что такое ленты на капоте свадебной машины? Это не просто какие-то там цветные тряпки! Это очень, очень и очень важный символ, чуть ли не примета, смысла которой автор – каюсь – не ведает. Но ведь не дураки же такое придумали! И поумней, поди, люди имеются. Поопытнее. Опять же традиция. Только раньше, помнится, ленты, а то и лисьи хвосты, привязывались на оглобли повозки, что свидетельствовало о богатстве семей брачующихся – и то и другое в стародавние времена стоило недешево. Ну и элемент праздника, конечно, обрядовости и заветных поверий. Все это добро развевалось на скаку, привлекало взгляды и вообще радовало душу прошловековых нуворишей. Дескать, не хуже других, глядите, люди, завидуйте. Такая своеобразная рекламная кампания, свидетельствующая о материальном благополучии семейств.
Замечу в скобках, на этом пиаре один мой знакомый здорово погорел. В советские времена дело было. Работал он крановщиком на стройке. То есть заработок неплохой, но не так чтобы ох. И затеял он собственную свадьбу с размахом. «Волги» с лентами и все такое. Новоиспеченная теща млела – прынц! А невеста, то есть дочка ее, соответственно. Ну и мамашка ейная как будто при деле. То есть при зятиных деньгах. Отгуляли-отплясали, пропили-проели, жениху – уже мужу – пора рассчитываться с долгами. А вот на это противоположное семейство ну никак не рассчитывало. То есть абсолютно. Полугода не прошло, как счастливый союз распался.
Но капоте же современной машины ленточки должны быть натянуты ровно, без складок, и лежать в струнку, что достигается тем, что их концы, спрятанные под изнанкой капота, соединяются резинками. Именно резинка («Резинка бельевая», ГОСТ или ТУ соответствующие), я бы даже сказал тривиальная, чуть ли не кондовая обеспечивает эту самую идеальность, радующая взгляды прохожих и греющая душу участникам действа.
Ну кто из них мог подумать, кому в голову могло прийти, что в этой копеечной (условно, конечно, только условно!) штуке кроется заряд почище террористического фугаса? Словом, никто ее не предусмотрел. И – цейтнот. И – паника. И… И много чего еще. Какой выход?
Сразу нужно оговориться, что магазин, в котором можно было бы купить этот гостированный продукт, был еще закрыт. Что делает наш человек в этой ситуации?
Помните? Встал я утром с шесть часов, нет резинки от трусов.
Именно! Нужно выпороть соответствующий галантерейный элемент и пришить его к концам ритуальных лент. Все гениальное просто, как аллергический чих. Есть аллергия – чихаешь. Нет ее – ну, тоже существуют варианты.
К ужасу семьи вдруг выяснилось, что современные трусы не имеют отдельных резинок, которые можно извлечь из нижнего белья. Не верите? Переберите свой гардероб. Нету!
Семья в панике. Все, от мала до велика. Сверхважное мероприятие рвется, как излишне надутый шарик.
Но, видно, Судьба не зря поселила под одной, пусть и тесноватой крышей сразу три поколения граждан. Бабушка! У нее одной оказались – пардон! – предметы туалета советского образца с самостоятельным элементом «резинка». Так называемые панталоны. И она, патриарх, дает, отрывая от сердца и прочих частей тела, свои раритеты на растерзание. Не полное, но все же.
Свадьба, благословенная обрядовость спасены под причитание, почти мольбу: «Ты купи мне, не забудь, новые резинки! Обязательно купи.».
Мероприятие удалось. Кстати, как уверяют, обошлось без мордобоя. Поздравляем! Горько.
ПОДАРКИ НА ДОРОГАХ.
Только ленивый, кажется, не писал о продавцах полосатой палочки. Еще ее называют хвостом зебры. Нет, наверное, ни одного водителя, не имеющего свою историю по этому поводу. Кстати, после обретения Украиной самостийности ихнее ГАИ было переименовано в ДАИ – державное и так далее. Из-за этой, похоже, аббревиатуры ее – ДАИ эту самую – и ликвидировали. А и не хрена доить. Или даить.
История давняя, годов эдак восьмидесятых прошлого века. Или вранье? Не знаю. Но рассказчик уверял меня, что факт.
Итак, факт.
Семен Семенович (или Олег Олегович?) имел во владении замечательную вещь – машину марки «Запорожец». Жил он с семьей в городе-герое Москве, а родился в небольшом населенном пункте под городам Калинин, ныне Тверь. Там в собственном доме проживали его родители, сестра с мужем… Словом, он туда наведывался. Восьмидесятые годы голодноватые были, в магазинах шаром покати, так что сельская родня для горожан была спасением. Картошечки там, морковки, а то и свининки на зиму. А то и самогонки литров двадцать. Родная ж кровь, отчего б не поспособствовать.
Рискну предположить, что Семен свет Семенович богачом не был. И копеечку считал. Потому как трудовые, считанные. Но в гости к своей родне без бутылочки беленькой не заявлялся. А то и двух. Но это так, к слову, к делу нашему это не относится. В том смысле, что пьяным за руль своего «запора» он не садился – чревато.
Воскресенье. Глубокий вечер. Спешит Семен Семенович (или Олегович?) домой, потому что завтра ему и жене на работу надо, ну и, потеряв бдительность, превысил скорость. Да ладно бы просто превысил, а, как назло, в зоне действия передвижного патруля ДАИ. Опечатка – правильно читать ГАИ.
Кому-то штраф мог бы показаться небольшим, но Семен потратился просто в ноль. Может, он не одну бутылку купил или до зарплаты день-два оставалось? Словом, сумма в три рубля – тех еще, советских, зеленых – оказалась для него неподъемной. И чего теперь, права отдавать?!
Багажник у «Запорожца» спереди. А там… Картошки пара мешков, еще кое-чего и – самое-то главное – свиной окорок. Мяса тогда в Москве днем с огнем, как известно. Да не только в Москве.
Происходит примерно такой разговор.
«Ну что, права изымать будем?»
«Начальник, не надо!»
«Штраф тогда».
«Да семьдесят копеек всего. Ты же видел».
«Нарушаем…»
«Ну так… Разойдемся, а, командир?»
«А чего везем?»
«Мать кабана забила».
«Значит, говоришь, разойдемся?»
«Сам посмотри».
Смотрел даи… Вот ведь прицепилось! Гаишник. Смотрел тщательно. Снял крагу с руки – перчатка такая с большим раструбом чуть не до локтя, – все перещупал. Профессионально, с пониманием.
«Ну… Окорок-то не большой, а?»
«Разойдемся?»
«Ладно, что с тебя взять. Но только больше уж не нарушай».
«Да понял, – Семену обидно было до слез, – Забирай. Спасибо, командир».
И «командир» унес окорок в свои «Жигули». А Семен Семенович, в сердцах захлопнув крышку багажника, поплелся домой. Самым тихим ходом. Один раз он сегодня уже искусил судьбу. Не пошло.
Где он жил? И жив ли вообще? Не скажу. Не знаю. Но почти наверняка в пятиэтажке. Без лифта и мусоропровода.
Эх, была не была! Лирическое отступление. Когда мы въехали в пятиэтажку, то, честно, счастью нашему, казалось, предела не будет. Из коммуналки, из полуподвала. Были б деньги, я бы Хрущеву памятник поставил золотой в полный рост. Или хоть мраморный, чтобы не сперли. Хрущевки… Дома! Жилье! Не водку же его именем назвали. Кукурузник… Человек в меру сил занимался тем, чем и должен был заниматься. Кормить и давать жить.
Не смешно. Поэтому опять к Семену.
Разгружая багажник, он к своему удивлению нашел там крагу. Ту самую профессиональную перчатку даи… Вот ведь прицепилось! Гаишника. Набитую рублями, трешками и пятерками. На нехилую, как вскоре выяснилось, сумму. Куда там окорок!
Хочется верить, что на те деньжищи жена Семена позволила ему купить бутылек. Если нет – стерва она, вот кто. Стерва и… дальше вы знаете.
Мораль: дои, но совесть-то имей. А то сверху-то все видно.
История давняя, годов эдак восьмидесятых прошлого века. Или вранье? Не знаю. Но рассказчик уверял меня, что факт.
Итак, факт.
Семен Семенович (или Олег Олегович?) имел во владении замечательную вещь – машину марки «Запорожец». Жил он с семьей в городе-герое Москве, а родился в небольшом населенном пункте под городам Калинин, ныне Тверь. Там в собственном доме проживали его родители, сестра с мужем… Словом, он туда наведывался. Восьмидесятые годы голодноватые были, в магазинах шаром покати, так что сельская родня для горожан была спасением. Картошечки там, морковки, а то и свининки на зиму. А то и самогонки литров двадцать. Родная ж кровь, отчего б не поспособствовать.
Рискну предположить, что Семен свет Семенович богачом не был. И копеечку считал. Потому как трудовые, считанные. Но в гости к своей родне без бутылочки беленькой не заявлялся. А то и двух. Но это так, к слову, к делу нашему это не относится. В том смысле, что пьяным за руль своего «запора» он не садился – чревато.
Воскресенье. Глубокий вечер. Спешит Семен Семенович (или Олегович?) домой, потому что завтра ему и жене на работу надо, ну и, потеряв бдительность, превысил скорость. Да ладно бы просто превысил, а, как назло, в зоне действия передвижного патруля ДАИ. Опечатка – правильно читать ГАИ.
Кому-то штраф мог бы показаться небольшим, но Семен потратился просто в ноль. Может, он не одну бутылку купил или до зарплаты день-два оставалось? Словом, сумма в три рубля – тех еще, советских, зеленых – оказалась для него неподъемной. И чего теперь, права отдавать?!
Багажник у «Запорожца» спереди. А там… Картошки пара мешков, еще кое-чего и – самое-то главное – свиной окорок. Мяса тогда в Москве днем с огнем, как известно. Да не только в Москве.
Происходит примерно такой разговор.
«Ну что, права изымать будем?»
«Начальник, не надо!»
«Штраф тогда».
«Да семьдесят копеек всего. Ты же видел».
«Нарушаем…»
«Ну так… Разойдемся, а, командир?»
«А чего везем?»
«Мать кабана забила».
«Значит, говоришь, разойдемся?»
«Сам посмотри».
Смотрел даи… Вот ведь прицепилось! Гаишник. Смотрел тщательно. Снял крагу с руки – перчатка такая с большим раструбом чуть не до локтя, – все перещупал. Профессионально, с пониманием.
«Ну… Окорок-то не большой, а?»
«Разойдемся?»
«Ладно, что с тебя взять. Но только больше уж не нарушай».
«Да понял, – Семену обидно было до слез, – Забирай. Спасибо, командир».
И «командир» унес окорок в свои «Жигули». А Семен Семенович, в сердцах захлопнув крышку багажника, поплелся домой. Самым тихим ходом. Один раз он сегодня уже искусил судьбу. Не пошло.
Где он жил? И жив ли вообще? Не скажу. Не знаю. Но почти наверняка в пятиэтажке. Без лифта и мусоропровода.
Эх, была не была! Лирическое отступление. Когда мы въехали в пятиэтажку, то, честно, счастью нашему, казалось, предела не будет. Из коммуналки, из полуподвала. Были б деньги, я бы Хрущеву памятник поставил золотой в полный рост. Или хоть мраморный, чтобы не сперли. Хрущевки… Дома! Жилье! Не водку же его именем назвали. Кукурузник… Человек в меру сил занимался тем, чем и должен был заниматься. Кормить и давать жить.
Не смешно. Поэтому опять к Семену.
Разгружая багажник, он к своему удивлению нашел там крагу. Ту самую профессиональную перчатку даи… Вот ведь прицепилось! Гаишника. Набитую рублями, трешками и пятерками. На нехилую, как вскоре выяснилось, сумму. Куда там окорок!
Хочется верить, что на те деньжищи жена Семена позволила ему купить бутылек. Если нет – стерва она, вот кто. Стерва и… дальше вы знаете.
Мораль: дои, но совесть-то имей. А то сверху-то все видно.