Сергей Куприянов
Хумор
ХУ
(СКВОЗЬ СЛЕЗЫ ИЛИ ПЛЕВОК В ВЕЧНОСТЬ)
В жизни каждого человека случаются ситуации, которые, происходя, выглядят трагичными, но по прошествии времени представляются смешными, и ими с удовольствием делятся с друзьями за рюмкой чая. Это можно назвать байками, хотя в каждый отдельный момент их героям было совсем не до смеха. Случаи бывали поистине трагические. Оттого и название «Сквозь слезы». С другой же стороны, люди, рассказывавшие мне свои истории, зачастую рассчитывали, что их увековечит писатель на тленной бумаге. Я ни в коем случае их не осуждаю, наоборот, приветствую и подбадриваю в этом деле, поскольку гонораров с меня они не требуют, а удовлетворены лишь собственным удовлетворением, происходящим от участия в процессе. Потому есть второе название – «Плевок в вечность». Кому же не хочется застолбить себя в Истории, хотя для этого всего лишь попал в историю. В некоторых из них я принимал непосредственное участие.
Таким предисловие было вначале. Но по прошествии некоторого времени я решил название изменить. И все почему? Потому что мне в голову пришла такая фраза: «ХУ – первая буква русского языка». Отчего так, спросите вы? В чем смысл? Да уж больно много у нас делается с применением слов, которые на это самое ХУ начинаются. Художества, например. Или худо. Хулиганство, опять же. Первая версия титров фильма, если не ошибаюсь, «Кавказская пленница», была такой. Никулин, весь из себя хулиганисто-настороженный, подходит к забору и мелом крупно выводит «Ху» – явно с целью написать неприличное слово, как вдруг раздается трель милицейского свистка. И он быстро дописывает «Художественный фильм».
Нет, отличное слово. В китайском языке ХУ имеет до двадцати различных значений – тигр, сокол, нефритовая дощечка с письмом, кажется, кролик и многое другое. По-английски это всего лишь «кто». Кстати, существовала рок-группа с таким названием. Знаменитая, надо сказать. Не знаю, может быть, и по сей день выступает. А вот в болгарском юмор звучит как «хумор». ХУ чувствуете? В русском же ХУ может быть аббревиатурой, скрывающей художественное или хореографическое училище. Или хроническая уродина. Впрочем, хорошая успеваемость тоже не исключается. Как и «хватит умничать».
По понятным соображениям я не собираюсь называть истинных имен рассказчиков и действующих лиц, но в одном случае этого просто не удастся избежать.
Итак:
Таким предисловие было вначале. Но по прошествии некоторого времени я решил название изменить. И все почему? Потому что мне в голову пришла такая фраза: «ХУ – первая буква русского языка». Отчего так, спросите вы? В чем смысл? Да уж больно много у нас делается с применением слов, которые на это самое ХУ начинаются. Художества, например. Или худо. Хулиганство, опять же. Первая версия титров фильма, если не ошибаюсь, «Кавказская пленница», была такой. Никулин, весь из себя хулиганисто-настороженный, подходит к забору и мелом крупно выводит «Ху» – явно с целью написать неприличное слово, как вдруг раздается трель милицейского свистка. И он быстро дописывает «Художественный фильм».
Нет, отличное слово. В китайском языке ХУ имеет до двадцати различных значений – тигр, сокол, нефритовая дощечка с письмом, кажется, кролик и многое другое. По-английски это всего лишь «кто». Кстати, существовала рок-группа с таким названием. Знаменитая, надо сказать. Не знаю, может быть, и по сей день выступает. А вот в болгарском юмор звучит как «хумор». ХУ чувствуете? В русском же ХУ может быть аббревиатурой, скрывающей художественное или хореографическое училище. Или хроническая уродина. Впрочем, хорошая успеваемость тоже не исключается. Как и «хватит умничать».
По понятным соображениям я не собираюсь называть истинных имен рассказчиков и действующих лиц, но в одном случае этого просто не удастся избежать.
Итак:
О КОММУНИКАЦИЯХ И КОММУНИКАБЕЛЬНОСТИ.
По окончании института Миша, уже имея звание лейтенанта, попал в армию. Надо сказать, что его отец имел – и имеет – некоторое влияние, так что Мишка не угодил в какую-нибудь дикую (в смысле бытовых условий и повального пьянства) дивизию где-нибудь на Дальнем Востоке нашей тогда еще очень-очень необъятной родины, или в песчаные пустыни Средней Азии, а обрел место службы в самом что ни на есть ближайшем Подмосковье. Кстати сказать, теперь он уже полковник, но к рассказу это не имеет отношения.
Пользуясь его местопребыванием, мы, вся наша компания, порой разраставшаяся до неприличных размеров, наведывались в гости к Михе под вывеской «Проведать». Вроде как скучно молодому офицеру, и мы без него скучаем, и ценим его службу.
На самом деле это был классный повод выпить и с удовольствием провести время, потому что молодому лейтенанту Михе с ходу выделили однокомнатную квартиру почти со всеми удобствами. Как уж там он проводил нас через КПП, я совсем не помню, возможно, оттого, что пили мы там если не очень много, то подолгу, а потом вповалку спали на полу, занимая практически всю площадь двенадцатиметровой – или около того – комнаты, подстелив под себя то, что, собственно, и имели. Куртки, пальто, другие тряпки.
Полагаю, что порядки в той части были вполне либеральными, а мы, гости, не представлялись экзотикой.
Нужно сказать, что наезжали мы не просто так, а по предварительной договоренности, потому что офицеры части по своему графику, которого нам, естественно, не показывали, несли дежурство, так что мы с Мишкой согласовывали наши наезды заблаговременно.
Был какой-то зимний праздник, не исключено, что Новый Год. А может, и чей-то день рожденья. Портвейн, салаты. Ну и мы же не анахоретами были, с девушками. Вырваться из родительских квартир с ночевкой– супер! Да что там – супер-пупер!
Надо полагать, что те дома, где жили офицеры, строили ребята из стройбата, призванные с окраин нашей необъятной. В общем, неважно строили. Примерно так же строят нынешние гастарбайтеры, если за ними нет сурового хозяйского догляда.
Не то из-за того, что нас было много, а унитаз один, не то по другим причинам, но канализационная система вдруг оказалась забита. То есть мясо и салаты, переработанные нашими молодыми и здоровыми желудками, элементарно не проходили в до крайности упрощенную систему канализации офицерского дома.
К счастью, проблема возникла не с самого утра, когда в скромную комнату отдохновения буквально выстраивается очередь, а чуть позже, когда похмелье уже начали лечить прохладительными напитками в виде портвейна и иных облегчительных препаратов, которые мы к Мишке завозили практически на все деньги, которые у нас имелись.
Миха, человек резкий и деятельный, к тому же ответственный за официальный прием, не мог, естественно, терпеть того, что мы не можем справить нужду, обусловленную значительным количеством напитков, название которых за давностью лет стерлось из памяти. И, подозреваю, что он смотрел в завтра, когда ту же самую нужду ему придется справлять самому. Да и, согласитесь, что это за праздник, если невозможно справить нужду цивилизованным образом. Это наказание, а не праздник.
Городок, если так можно назвать три дома и казарму, крохотный, поэтому Мишка уже через полчаса вернулся с тросом не тросом, в общем, с такой фиговиной, которой сантехники пробивают засоры. На всякий случай нужно сказать, что наш хозяин был практически трезв. Либо не сильно пьян. То есть имел нормальное состояние для сантехника.
Штука эта метров десять длиной с крючком-загогулиной на конце.
Мужчина он был спортивный, поэтому за дело принялся с энергией молодого бычка, бодающегося с дубом, только, помнится, у канонического животного ничего путного из его затеи не вышло, если не считать собственных обломанных рогов, у Мишки же дело быстро пошло на лад. С немалыми усилиями затолкав в унитаз штуковину до самого конца, затем он начал ее вытягивать обратно, что далось ему с куда большим трудом. Но хорошая спортивная подготовка и упорство преодолели сложности, и вскоре на белый свет явилось нечто, вскоре идентифицированное как перемазанная неизвестно чьим дерьмом офицерская рубашка. Ну, мы ж не следователи – гуляки.
Возмущению Михи не было предела. В адрес неизвестного соотечественника, а больше того – сослуживца, он выдавал такие определения, что присутствующие здесь девушки густо краснели, но в принципе не возражали. Нет, ну в самом деле, разве это мыслимо – спускать в канализацию форменную одежду! Ну не нужна тебе рубашка, возьми и выброси. Но не в унитаз же!
Но вскоре здоровый молодой оптимизм взял свое, и мы продолжили мероприятие по культурному употреблению напитков. Через некоторое время в наше застолье ворвалась немелодичная трель дверного звонка. Ничего удивительного в том не было, Миха и сейчас мужчина компанейский, а тогда и подавно, так что ничего странного нет в том, что к нему частенько заглядывали сослуживцы, естественным образом вливаясь в нашу компанию.
На этот раз с визитом пришла дама, жена одного из молодых офицеров. До этого мы ее не знали, поэтому знакомиться пришлось по ходу процесса застольного общения.
Дама пребывала в самом гневном, я бы даже сказал боевом настроении, которое объяснялось таким примерно рассказом:
– Представляешь, прихожу домой – вот такенная лужа в коридоре. Я за тряпку, глядь, а у нас весь унитаз разбит. Вдребезги! Нет, кто, ты мне скажи, кто это сделал?
Миха пришибленно молчал, догадываясь об авторстве подобного варварства. Мы, естественно, тоже – молчали и догадывались. Заговорщики. Где мы и чей-то унитаз? Разница огромного размера.
– И самое паскудное, Славкину рубашку сперли. Я утром ее простирнула и повесила в ванной сушиться. И веревку, гады, оборвали. Миш, наливай уже, что ли.
По пути домой мужская часть компании вовсю зубоскалила на эту тему, добавляя в произошедшее несуществующие в действительности домыслы и детали вроде той, а что было бы, окажись в форменной одежде документы офицера. Тот факт, что рубашка находилась после стирки, во внимание как-то не принимался.
Кажется, после той истории к Мишке мы больше не наведывались. Ничего, вроде, особенного не произошло, но некий осадок остался. И как закончились выяснения между соседями, если они вообще были, мне тоже неведомо.
Пользуясь его местопребыванием, мы, вся наша компания, порой разраставшаяся до неприличных размеров, наведывались в гости к Михе под вывеской «Проведать». Вроде как скучно молодому офицеру, и мы без него скучаем, и ценим его службу.
На самом деле это был классный повод выпить и с удовольствием провести время, потому что молодому лейтенанту Михе с ходу выделили однокомнатную квартиру почти со всеми удобствами. Как уж там он проводил нас через КПП, я совсем не помню, возможно, оттого, что пили мы там если не очень много, то подолгу, а потом вповалку спали на полу, занимая практически всю площадь двенадцатиметровой – или около того – комнаты, подстелив под себя то, что, собственно, и имели. Куртки, пальто, другие тряпки.
Полагаю, что порядки в той части были вполне либеральными, а мы, гости, не представлялись экзотикой.
Нужно сказать, что наезжали мы не просто так, а по предварительной договоренности, потому что офицеры части по своему графику, которого нам, естественно, не показывали, несли дежурство, так что мы с Мишкой согласовывали наши наезды заблаговременно.
Был какой-то зимний праздник, не исключено, что Новый Год. А может, и чей-то день рожденья. Портвейн, салаты. Ну и мы же не анахоретами были, с девушками. Вырваться из родительских квартир с ночевкой– супер! Да что там – супер-пупер!
Надо полагать, что те дома, где жили офицеры, строили ребята из стройбата, призванные с окраин нашей необъятной. В общем, неважно строили. Примерно так же строят нынешние гастарбайтеры, если за ними нет сурового хозяйского догляда.
Не то из-за того, что нас было много, а унитаз один, не то по другим причинам, но канализационная система вдруг оказалась забита. То есть мясо и салаты, переработанные нашими молодыми и здоровыми желудками, элементарно не проходили в до крайности упрощенную систему канализации офицерского дома.
К счастью, проблема возникла не с самого утра, когда в скромную комнату отдохновения буквально выстраивается очередь, а чуть позже, когда похмелье уже начали лечить прохладительными напитками в виде портвейна и иных облегчительных препаратов, которые мы к Мишке завозили практически на все деньги, которые у нас имелись.
Миха, человек резкий и деятельный, к тому же ответственный за официальный прием, не мог, естественно, терпеть того, что мы не можем справить нужду, обусловленную значительным количеством напитков, название которых за давностью лет стерлось из памяти. И, подозреваю, что он смотрел в завтра, когда ту же самую нужду ему придется справлять самому. Да и, согласитесь, что это за праздник, если невозможно справить нужду цивилизованным образом. Это наказание, а не праздник.
Городок, если так можно назвать три дома и казарму, крохотный, поэтому Мишка уже через полчаса вернулся с тросом не тросом, в общем, с такой фиговиной, которой сантехники пробивают засоры. На всякий случай нужно сказать, что наш хозяин был практически трезв. Либо не сильно пьян. То есть имел нормальное состояние для сантехника.
Штука эта метров десять длиной с крючком-загогулиной на конце.
Мужчина он был спортивный, поэтому за дело принялся с энергией молодого бычка, бодающегося с дубом, только, помнится, у канонического животного ничего путного из его затеи не вышло, если не считать собственных обломанных рогов, у Мишки же дело быстро пошло на лад. С немалыми усилиями затолкав в унитаз штуковину до самого конца, затем он начал ее вытягивать обратно, что далось ему с куда большим трудом. Но хорошая спортивная подготовка и упорство преодолели сложности, и вскоре на белый свет явилось нечто, вскоре идентифицированное как перемазанная неизвестно чьим дерьмом офицерская рубашка. Ну, мы ж не следователи – гуляки.
Возмущению Михи не было предела. В адрес неизвестного соотечественника, а больше того – сослуживца, он выдавал такие определения, что присутствующие здесь девушки густо краснели, но в принципе не возражали. Нет, ну в самом деле, разве это мыслимо – спускать в канализацию форменную одежду! Ну не нужна тебе рубашка, возьми и выброси. Но не в унитаз же!
Но вскоре здоровый молодой оптимизм взял свое, и мы продолжили мероприятие по культурному употреблению напитков. Через некоторое время в наше застолье ворвалась немелодичная трель дверного звонка. Ничего удивительного в том не было, Миха и сейчас мужчина компанейский, а тогда и подавно, так что ничего странного нет в том, что к нему частенько заглядывали сослуживцы, естественным образом вливаясь в нашу компанию.
На этот раз с визитом пришла дама, жена одного из молодых офицеров. До этого мы ее не знали, поэтому знакомиться пришлось по ходу процесса застольного общения.
Дама пребывала в самом гневном, я бы даже сказал боевом настроении, которое объяснялось таким примерно рассказом:
– Представляешь, прихожу домой – вот такенная лужа в коридоре. Я за тряпку, глядь, а у нас весь унитаз разбит. Вдребезги! Нет, кто, ты мне скажи, кто это сделал?
Миха пришибленно молчал, догадываясь об авторстве подобного варварства. Мы, естественно, тоже – молчали и догадывались. Заговорщики. Где мы и чей-то унитаз? Разница огромного размера.
– И самое паскудное, Славкину рубашку сперли. Я утром ее простирнула и повесила в ванной сушиться. И веревку, гады, оборвали. Миш, наливай уже, что ли.
По пути домой мужская часть компании вовсю зубоскалила на эту тему, добавляя в произошедшее несуществующие в действительности домыслы и детали вроде той, а что было бы, окажись в форменной одежде документы офицера. Тот факт, что рубашка находилась после стирки, во внимание как-то не принимался.
Кажется, после той истории к Мишке мы больше не наведывались. Ничего, вроде, особенного не произошло, но некий осадок остался. И как закончились выяснения между соседями, если они вообще были, мне тоже неведомо.
В ГОРОДЕ СОЧИ.
Со Степаном я познакомился еще в те достославные времена, когда я начал активно заниматься бизнесом в формате, называемом тогда малым предприятием. Времена были еще советские, но уже и бандитские, поэтому не все решались организовать собственную фирмочку. Побаивались. Да и компартия была еще у власти, а идеология у нее известная, проверенная на примере НЭПа, после которого, как помнится из курса истории, началась борьба не только с кулаками, но и с нэпманами, пачками ссылаемыми в самые необжитые места нашей тогда еще более необъятной Родины, собственными жизнями ковавшими ее экономический и производственный прорыв в неизбежно, как многим представлялось, грядущий коммунизм. Словом, побаивались, но при этом активно присматривались к первопроходцам, поэтому всякие гости и партнеры появлялись в нашем офисе пачками, впрочем, многие из них были просто соискателями рабочих мест, а то и просителями – были и такие, особенно боевые старушки, вечный передовой отряд коммунистов, неистово требовавшие свою долю в буржуинских доходах в виде пожертвований, материальной поддержки, отчислений и прочих форм пенсионного рэкета.
Степа, несмотря на свой небольшой, в общем, возраст – тогда где-то за двадцать, – выглядел очень серьезным мужичком. Таким сосредоточенным и неулыбчивым. То есть, не сильно компанейским, но, в общем, честным и, по большому счету, бесхитростным.
Так вот, некоторое время он у меня работал, а потом занялся собственным небольшим бизнесом. Сначала шитьем, а потом продажей продуктов питания. Этим, насколько я знаю, он и по сей день занимается. Олигархом Степа не стал, но, в общем, живет нормально, работает себе.
В сущности, как я понимаю, это его такая внутренняя установка – работать. Потому, естественно, устает. Ну и люди от него устают, потому что он умеет быть очень занудным. Ну да я не судья ему, наоборот, симпатизирую. По-своему он очень хороший человек. Трудяга и не гнушается тяжелой работы, которая неизбежно сопутствует его бизнесу. Удачи ему!
Так вот, решил Степа отправиться на отдых. Вместе с семьей. А семья его – жена Мария и дочь Софья, на тот момент семи лет от роду. Ехать решили поездом. Ах, Сочи! Темные ночи. М-да… Но вернемся к нашему герою.
Путешествие не заладилось у них сразу.
Надо сказать, что Степа по природе своей очень такой семейный человек, а может – я этого наверняка не знаю, предполагаю лишь – и подкаблучник немного. То есть доверяет жене больше, чем она того, на мой сторонний взгляд, заслуживает.
Отпуск начали с правильной ноты, то есть взяли такси, которое и должно было доставить их до железнодорожного вокзала.
Скажу честно, что супругу его я ни разу не видел, потому никаких оценок или предположений выдвигать не берусь, одни факты.
Ехали они из славного города Зеленограда, который, если кому неизвестно, является районом Москвы, по Ленинградскому шоссе, и доехали почти до Химок, когда вдруг выяснилось, что Маша забыла дома и паспорта, и билеты. Просто оставила в сумочке на видном месте, перед зеркалом, у которого наводила порядок на своем лице.
Степа – человек замученный бизнесом, поэтому за деталями, доверенными им своей не только супруге, но и компаньонше, не очень следил, что, конечно же, свидетельствует о его душевных качествах. Да и особенно нужно учесть, что перед отпуском он, перекладывая свои дела на других, здорово измотался. Что там говорить, устал человек. Так что не с него спрос.
В общем, пришлось семье возвращаться домой за документами, что, само собой, радости им не доставило. Во-первых, это дополнительные капли на счетчик такси, которые в семейно-отпускном бюджете были не лишними. Во-вторых, испорченное настроение. Ну и в третьих, существовала реальная опасность опоздать на поезд.
Как назло, все три нерадости осуществились. Особенно третья. Степа со своей семьей таки опоздал на поезд. В разгар сезона! Когда билетов в свободной продаже нет по определению.
Тут нужно отдать должное организаторским способностям Степана. Занимаясь бизнесом, он научился находить с людьми общий язык. Он как-то хмуро пер на собеседника, не проявляя при этом ни капли угрозы. Просто пер. «Надо». Вот такое он знает слово. Занудлив до крайности. А тут еще семья за спиной. «Надо!». Отпуск, впервые за много лет. Ну и, наверное, взятку дал. «Надо!!!».
В общем, уехали не утренним поездом, как рассчитывали, и не в купе, и задорого, но уехали ж!
Попутчики Степе попались тоже те еще. Не поспать, ничего. Молодежь безбашенная, с пивом и водкой всю дорогу, он тоже чуток пригубил – чтобы не обижать. Тут тоже, знаете, обидишь не того – потом не расхлебаешь. Или всю жизнь только хлебать будешь, типа протертый супчик, потому что мясцо жевать будет нечем. Это Степа хорошо знал. Ну не герой он, не Ван Дамм какой-нибудь. У него другая стезя. Да и семья опять же. Тут же, рядом, под боком. Не до разборок. Да и вообще, честно говоря, в плацкарте не больно-то отдохнешь – ходят постоянно, едят, храпят, пахнут, – так что мой вам совет: если есть малейшая возможность, езжайте в купе, а еще лучше в мягком, где всего два спальных места.
Приехали в город с темными ночами ранним утром. Естественно, не выспавшиеся. И вообще настроение было не то, не отпускное, без предвкушения праздника. Жилье нашли в частном секторе, и далеко от моря. В общем, тоже не самый лучший вариант. Оставили вещички, переоделись и отправились на море.
Степа, порядком вымотавшийся за прошедшие сутки, окунулся разок, а потом, спустив на воду взятый в прокате надувной матрас, оттолкнулся от галечного берега и лег ничком, подставив тело южному солнцу. Семья, надо думать, тоже устала и задремала под пляжным навесом, поэтому никто не обратил внимания, что утлое суденышко понемногу вынесло уснувшего Степана в открытое море. Каким-то образом спасатели, призванные следить за нарушителями правил поведения на воде, тоже просмотрели это дело, так что Степан очнулся, только когда почувствовал холод.
И испугался, что, надо сказать, было справедливо. Ну кто бы не испугался, проснувшись темной ночью посреди моря, так что ни одного огонька не видать, в одних плавках на ненадежном матрасе. Где родной берег, где Турция? Ничего непонятно. Куда, в сущности, грести-то? Испугаешься тут, ясное дело. А самое гнусное, что очень скоро Степа понял, что здорово обгорел. Просто очень сильно. До волдырей. Целый день на солнце, да на воде, которая усиливает эффект. Ну и еще вспомнились истории про нарушителей границы и пограничников, которые стреляют в таких вот пловцов без сомнения, страха и упрека.
Подобрали его утром те самые пограничники. Подобрали и прямым ходом отправили в больницу, откуда он каким-то чудом смог найти семью и сообщить что с ним и где он.
В общем, вместо пляжа провалялся он три недели в местной лечебнице, причем исключительно на животе. Надо думать, что лечение его подзатянулось еще и потому, что он был лишен радости вкушать местные фрукты и овощи, кои, как известно, очень способствуют общему укреплению организма. И не потому, что супруга его оказалась дамой жмотливой и мужа не уважающей. А потому лишь, что на другой день после того, как Степа оказался на больничной койке и она подуспокоилась, решила она порадовать себя и ребенка кое-какими покупками, а точнее пляжными тапочками себе и надувным крокодилом дочке. Поскольку товары эти продавались в разных торговых точках, сначала она купила себе тапочки, а, зайдя в следующий магазинчик, обнаружила, что ее кошелек со всеми деньгами пропал. Вряд ли она его выронила, скорее, постарались местные карманники, перед которыми она засветила немалую сумму.
Не знаю, надо ли здесь говорить, что Степа такому ее сообщению совсем не обрадовался. Сужу по тому, что даже спустя много времени, когда он поведал эту историю, Степа не умел скрыть своей печали. Полагаю, что его супруга с той поры приобрела привычку не класть все яйца в одну корзину.
Кстати сказать, Степин бизнес как раз и состоит в торговле куриными яйцами. Судьба.
Степа, несмотря на свой небольшой, в общем, возраст – тогда где-то за двадцать, – выглядел очень серьезным мужичком. Таким сосредоточенным и неулыбчивым. То есть, не сильно компанейским, но, в общем, честным и, по большому счету, бесхитростным.
Так вот, некоторое время он у меня работал, а потом занялся собственным небольшим бизнесом. Сначала шитьем, а потом продажей продуктов питания. Этим, насколько я знаю, он и по сей день занимается. Олигархом Степа не стал, но, в общем, живет нормально, работает себе.
В сущности, как я понимаю, это его такая внутренняя установка – работать. Потому, естественно, устает. Ну и люди от него устают, потому что он умеет быть очень занудным. Ну да я не судья ему, наоборот, симпатизирую. По-своему он очень хороший человек. Трудяга и не гнушается тяжелой работы, которая неизбежно сопутствует его бизнесу. Удачи ему!
Так вот, решил Степа отправиться на отдых. Вместе с семьей. А семья его – жена Мария и дочь Софья, на тот момент семи лет от роду. Ехать решили поездом. Ах, Сочи! Темные ночи. М-да… Но вернемся к нашему герою.
Путешествие не заладилось у них сразу.
Надо сказать, что Степа по природе своей очень такой семейный человек, а может – я этого наверняка не знаю, предполагаю лишь – и подкаблучник немного. То есть доверяет жене больше, чем она того, на мой сторонний взгляд, заслуживает.
Отпуск начали с правильной ноты, то есть взяли такси, которое и должно было доставить их до железнодорожного вокзала.
Скажу честно, что супругу его я ни разу не видел, потому никаких оценок или предположений выдвигать не берусь, одни факты.
Ехали они из славного города Зеленограда, который, если кому неизвестно, является районом Москвы, по Ленинградскому шоссе, и доехали почти до Химок, когда вдруг выяснилось, что Маша забыла дома и паспорта, и билеты. Просто оставила в сумочке на видном месте, перед зеркалом, у которого наводила порядок на своем лице.
Степа – человек замученный бизнесом, поэтому за деталями, доверенными им своей не только супруге, но и компаньонше, не очень следил, что, конечно же, свидетельствует о его душевных качествах. Да и особенно нужно учесть, что перед отпуском он, перекладывая свои дела на других, здорово измотался. Что там говорить, устал человек. Так что не с него спрос.
В общем, пришлось семье возвращаться домой за документами, что, само собой, радости им не доставило. Во-первых, это дополнительные капли на счетчик такси, которые в семейно-отпускном бюджете были не лишними. Во-вторых, испорченное настроение. Ну и в третьих, существовала реальная опасность опоздать на поезд.
Как назло, все три нерадости осуществились. Особенно третья. Степа со своей семьей таки опоздал на поезд. В разгар сезона! Когда билетов в свободной продаже нет по определению.
Тут нужно отдать должное организаторским способностям Степана. Занимаясь бизнесом, он научился находить с людьми общий язык. Он как-то хмуро пер на собеседника, не проявляя при этом ни капли угрозы. Просто пер. «Надо». Вот такое он знает слово. Занудлив до крайности. А тут еще семья за спиной. «Надо!». Отпуск, впервые за много лет. Ну и, наверное, взятку дал. «Надо!!!».
В общем, уехали не утренним поездом, как рассчитывали, и не в купе, и задорого, но уехали ж!
Попутчики Степе попались тоже те еще. Не поспать, ничего. Молодежь безбашенная, с пивом и водкой всю дорогу, он тоже чуток пригубил – чтобы не обижать. Тут тоже, знаете, обидишь не того – потом не расхлебаешь. Или всю жизнь только хлебать будешь, типа протертый супчик, потому что мясцо жевать будет нечем. Это Степа хорошо знал. Ну не герой он, не Ван Дамм какой-нибудь. У него другая стезя. Да и семья опять же. Тут же, рядом, под боком. Не до разборок. Да и вообще, честно говоря, в плацкарте не больно-то отдохнешь – ходят постоянно, едят, храпят, пахнут, – так что мой вам совет: если есть малейшая возможность, езжайте в купе, а еще лучше в мягком, где всего два спальных места.
Приехали в город с темными ночами ранним утром. Естественно, не выспавшиеся. И вообще настроение было не то, не отпускное, без предвкушения праздника. Жилье нашли в частном секторе, и далеко от моря. В общем, тоже не самый лучший вариант. Оставили вещички, переоделись и отправились на море.
Степа, порядком вымотавшийся за прошедшие сутки, окунулся разок, а потом, спустив на воду взятый в прокате надувной матрас, оттолкнулся от галечного берега и лег ничком, подставив тело южному солнцу. Семья, надо думать, тоже устала и задремала под пляжным навесом, поэтому никто не обратил внимания, что утлое суденышко понемногу вынесло уснувшего Степана в открытое море. Каким-то образом спасатели, призванные следить за нарушителями правил поведения на воде, тоже просмотрели это дело, так что Степан очнулся, только когда почувствовал холод.
И испугался, что, надо сказать, было справедливо. Ну кто бы не испугался, проснувшись темной ночью посреди моря, так что ни одного огонька не видать, в одних плавках на ненадежном матрасе. Где родной берег, где Турция? Ничего непонятно. Куда, в сущности, грести-то? Испугаешься тут, ясное дело. А самое гнусное, что очень скоро Степа понял, что здорово обгорел. Просто очень сильно. До волдырей. Целый день на солнце, да на воде, которая усиливает эффект. Ну и еще вспомнились истории про нарушителей границы и пограничников, которые стреляют в таких вот пловцов без сомнения, страха и упрека.
Подобрали его утром те самые пограничники. Подобрали и прямым ходом отправили в больницу, откуда он каким-то чудом смог найти семью и сообщить что с ним и где он.
В общем, вместо пляжа провалялся он три недели в местной лечебнице, причем исключительно на животе. Надо думать, что лечение его подзатянулось еще и потому, что он был лишен радости вкушать местные фрукты и овощи, кои, как известно, очень способствуют общему укреплению организма. И не потому, что супруга его оказалась дамой жмотливой и мужа не уважающей. А потому лишь, что на другой день после того, как Степа оказался на больничной койке и она подуспокоилась, решила она порадовать себя и ребенка кое-какими покупками, а точнее пляжными тапочками себе и надувным крокодилом дочке. Поскольку товары эти продавались в разных торговых точках, сначала она купила себе тапочки, а, зайдя в следующий магазинчик, обнаружила, что ее кошелек со всеми деньгами пропал. Вряд ли она его выронила, скорее, постарались местные карманники, перед которыми она засветила немалую сумму.
Не знаю, надо ли здесь говорить, что Степа такому ее сообщению совсем не обрадовался. Сужу по тому, что даже спустя много времени, когда он поведал эту историю, Степа не умел скрыть своей печали. Полагаю, что его супруга с той поры приобрела привычку не класть все яйца в одну корзину.
Кстати сказать, Степин бизнес как раз и состоит в торговле куриными яйцами. Судьба.
ДЕМБЕЛЬ.
Главным и не самым положительным героем этой истории стал когда-то ваш покорный слуга.
Срочную я служил на Украине и на дембель ушел в ноябре. Из нашего подразделения в сторону столицы нашей Родины я следовал в гордом одиночестве, которое здорово скрашивало предчувствие скорого возвращения домой.
К дембелю я, как и все, готовился долго и тщательно. Вместо обычной солдатской парадки облачился в офицерский шерстяной пэша, что у нас считалось высшим шиком, сапоги с наведенным блеском, воинские значки в рад, все отутюжено и выглажено так, как то и положено уважающему себя и традиции дембелю. Словом, бравый парень.
И надо ж такому случиться, что попал я в купе с двумя мужиками, один из которых был в форме с погонами подполковника. Второй, как вскоре выяснилось, имел звание полковника, и оба они возвращались в столицу со встречи ветеранов из, если память мне не изменяет, города Каховка. Солидные такие дядьки, степенные.
В иной ситуации с ними, наверное, было бы даже интересно, но мне, младшему сержанту, очень хотелось держаться подальше от командиров, которыми за два года службы я был сыт по горло. Мне хотелось воли и еще выпить, то есть тех радостей, которых я был лишен в уходящий период моей жизни.
Кое-какие деньги у меня были, а тут еще и нашелся напарник – солдат первого года службы, возвращающийся из отпуска в часть где-то под Москвой. Как выяснилось в процессе, проводницей в нашем вагоне была его родная сестра, которая, увидев некомплектное купе с военными, подселила к нам своего братца. Чтобы он, так сказать, не скучал. Лучше бы она сделала наоборот.
Вот мы с этим братцем и отправились в вагон-ресторан. Как уже говорилось выше, кое-какие финансы у меня имелись, однако вовсе не такие, чтобы хорошо посидеть. То есть на выпивку-то хватало, а вот с закуской было тяжелее. К тому же время было самое дембельское, так что мои «коллеги» нет-нет да и попадались, в том числе и матросы, ехавшие из Николаева. И еще одно. Не знаю как сейчас, но тогда мне попадалось немало людей, совершенно бескорыстно стремившихся помочь-подкормить солдатиков. И сигареты давали, и, как в том случае, сто грамм наливали.
Словом, по возвращении в купе я был несколько на взводе, что, естественно, не могло встретить одобрения со стороны немолодых военных, совсем недавно делившихся с молодежью своим боевым опытом, так сказать, наставлявших. Ну и задули в ту же дуду, только уже в мой адрес. Стали вставлять-наставлять. Это, в свою очередь, не могло найти одобрения уже с моей стороны.
Решение, принятое мной, было по-военному четким и однозначным. Из купе надо уходить, а возвращаться тогда, когда наши попутчики улягутся спать. Поторчав некоторое время в тамбуре и накурившись до одури, мы с братцем проводницы, которого я на правах старшего товарища взялся опекать, отправились привычным маршрутом. Рассуждали мы, наверное, так: много пить не будем, так, возьмем что-нибудь, посидим, потянем время, а по закрытию заведения вернемся обратно.
В общем-то, план был неплохой, но я не учел того самого гражданского фактора, а еще матросов.
В моей памяти не сохранилось, сколько и чего мы выпили. Наверное, не так уж и много, но для организма, непривычного к алкоголю, доза показалась чрезмерной, так что до купе меня уже буквально несли упомянутые выше матросы. Помню, что они мне пеняли в связи с этим на мою тельняшку, которую я носил под формой для тепла. Мол, пить не умеешь, а тельник одел. Наверное, им это было обидно, хотя и не могу исключить, что они просто завидовали моему тогдашнему беззаботному состоянию.
Надо сказать, что мои и солдата места были на верхних полках, чем я среди ночи не замедлил воспользоваться, как из шланга окатив спавших подо мной военных всем тем, что находилось в моем желудке.
Сам я ничего этого не помнил, наутро мне рассказывала проводница, как она меняла белье и вообще всячески старалась уладить нешуточный конфликт. Само собой, что заботилась она не обо мне, а о брате, у которого из-за этого могли возникнуть немалые неприятности. Впрочем, и у меня тоже, ведь я все еще считался военным, и меня еще как могли закатать на губу суток эдак на десять. О чем, кстати, ветераны говорили мне открытым текстом и совершенно серьезно. Прямо-таки обещали.
Но и это еще не все.
Очнувшись наутро, я не обнаружил не только своего ремня, без чего на улицах столицы появляться солдату просто невозможно, но и всех своих документов. То есть по всему я больше всего был похож на дезертира, а не на заслуженного дембеля Советской Армии. В полном смысле человек без паспорта. Положение отчаянное, усугубляющееся тем, что среди документов имелся билет кандидата в члены КПСС, потеря которого могла мне обойтись ох как дорого, дороже даже потери военного билета.
Через проводницу я, движимый беспросветным отчаянием и мучаемый жестоким похмельем, предпринял ряд действий. В поезде начались поиски моих документов, тем более что прошел слух, что у бригадира поездной бригады, который сейчас спит, будто бы есть какой-то военный билет, не исключено, что мой. Нашел и матросов, волокших меня накануне, но они были не в курсе судьбы моих бумаг. А тут еще старики-вояки требуют мой военный билет вроде как в залог до того, как сдадут меня патрулю на ближайшей станции. А его нет у меня, вот смотрите – пустые карманы!
И еще я предпринял попытку сменить купе, дабы скрыться с глаз ненавистных уже и таких кровожадных вояк. Сестричка таковое купе быстренько отыскала, но мое переселение было самым категоричным образом пресечено ветеранами. Они в самом деле горели желанием отправить меня на цугундер.
Мрак, позор и тюрьма в придачу.
Спустя какое-то время я полез на свое место, в очередной раз предприняв попытку найти в белье хоть что-то, хоть какую-то бумажку, подтверждающую, что я это я. И – о чудо! – нашел. Это был всего лишь комсомольский билет, уже много месяцев не действительный, но зато с моей фотографией. Я слегка, самую малость, воспрял духом.
А чуть позже судьба мне щедро улыбнулась. Заглянув на багажную полку, я увидел самую сладкую на тот момент для меня картину. Поверх слоя пыли лежал, извиваясь змеей, мой кожаный дембельский ремень со стертой бляхой, а вокруг него осенними листьями рассыпаны мои документы. Все!
Жизнь потихоньку начала налаживаться.
О своей находке моим кровожадным воякам я докладывать не стал; у меня сложилось впечатление, что к этому времени они были склонны удовлетвориться свалившимися на меня несчастьями.
Потихоньку мы с ними худо-бедно нашли нечто вроде общего языка, но на московском перроне я постарался первым выскользнуть из вагона и на всей доступной мне скорости рванул в метро. Наверное, тут нужно сказать спасибо метрополитену имени В. И. Ленина.
Ну а кому ж еще?
С тех пор я с военными ничего крепче пива не пил. И не расстраиваюсь по этому поводу. Ну их, в самом деле. Существующие исключения измеряются не больше чем сто пятьдесят белой.
Срочную я служил на Украине и на дембель ушел в ноябре. Из нашего подразделения в сторону столицы нашей Родины я следовал в гордом одиночестве, которое здорово скрашивало предчувствие скорого возвращения домой.
К дембелю я, как и все, готовился долго и тщательно. Вместо обычной солдатской парадки облачился в офицерский шерстяной пэша, что у нас считалось высшим шиком, сапоги с наведенным блеском, воинские значки в рад, все отутюжено и выглажено так, как то и положено уважающему себя и традиции дембелю. Словом, бравый парень.
И надо ж такому случиться, что попал я в купе с двумя мужиками, один из которых был в форме с погонами подполковника. Второй, как вскоре выяснилось, имел звание полковника, и оба они возвращались в столицу со встречи ветеранов из, если память мне не изменяет, города Каховка. Солидные такие дядьки, степенные.
В иной ситуации с ними, наверное, было бы даже интересно, но мне, младшему сержанту, очень хотелось держаться подальше от командиров, которыми за два года службы я был сыт по горло. Мне хотелось воли и еще выпить, то есть тех радостей, которых я был лишен в уходящий период моей жизни.
Кое-какие деньги у меня были, а тут еще и нашелся напарник – солдат первого года службы, возвращающийся из отпуска в часть где-то под Москвой. Как выяснилось в процессе, проводницей в нашем вагоне была его родная сестра, которая, увидев некомплектное купе с военными, подселила к нам своего братца. Чтобы он, так сказать, не скучал. Лучше бы она сделала наоборот.
Вот мы с этим братцем и отправились в вагон-ресторан. Как уже говорилось выше, кое-какие финансы у меня имелись, однако вовсе не такие, чтобы хорошо посидеть. То есть на выпивку-то хватало, а вот с закуской было тяжелее. К тому же время было самое дембельское, так что мои «коллеги» нет-нет да и попадались, в том числе и матросы, ехавшие из Николаева. И еще одно. Не знаю как сейчас, но тогда мне попадалось немало людей, совершенно бескорыстно стремившихся помочь-подкормить солдатиков. И сигареты давали, и, как в том случае, сто грамм наливали.
Словом, по возвращении в купе я был несколько на взводе, что, естественно, не могло встретить одобрения со стороны немолодых военных, совсем недавно делившихся с молодежью своим боевым опытом, так сказать, наставлявших. Ну и задули в ту же дуду, только уже в мой адрес. Стали вставлять-наставлять. Это, в свою очередь, не могло найти одобрения уже с моей стороны.
Решение, принятое мной, было по-военному четким и однозначным. Из купе надо уходить, а возвращаться тогда, когда наши попутчики улягутся спать. Поторчав некоторое время в тамбуре и накурившись до одури, мы с братцем проводницы, которого я на правах старшего товарища взялся опекать, отправились привычным маршрутом. Рассуждали мы, наверное, так: много пить не будем, так, возьмем что-нибудь, посидим, потянем время, а по закрытию заведения вернемся обратно.
В общем-то, план был неплохой, но я не учел того самого гражданского фактора, а еще матросов.
В моей памяти не сохранилось, сколько и чего мы выпили. Наверное, не так уж и много, но для организма, непривычного к алкоголю, доза показалась чрезмерной, так что до купе меня уже буквально несли упомянутые выше матросы. Помню, что они мне пеняли в связи с этим на мою тельняшку, которую я носил под формой для тепла. Мол, пить не умеешь, а тельник одел. Наверное, им это было обидно, хотя и не могу исключить, что они просто завидовали моему тогдашнему беззаботному состоянию.
Надо сказать, что мои и солдата места были на верхних полках, чем я среди ночи не замедлил воспользоваться, как из шланга окатив спавших подо мной военных всем тем, что находилось в моем желудке.
Сам я ничего этого не помнил, наутро мне рассказывала проводница, как она меняла белье и вообще всячески старалась уладить нешуточный конфликт. Само собой, что заботилась она не обо мне, а о брате, у которого из-за этого могли возникнуть немалые неприятности. Впрочем, и у меня тоже, ведь я все еще считался военным, и меня еще как могли закатать на губу суток эдак на десять. О чем, кстати, ветераны говорили мне открытым текстом и совершенно серьезно. Прямо-таки обещали.
Но и это еще не все.
Очнувшись наутро, я не обнаружил не только своего ремня, без чего на улицах столицы появляться солдату просто невозможно, но и всех своих документов. То есть по всему я больше всего был похож на дезертира, а не на заслуженного дембеля Советской Армии. В полном смысле человек без паспорта. Положение отчаянное, усугубляющееся тем, что среди документов имелся билет кандидата в члены КПСС, потеря которого могла мне обойтись ох как дорого, дороже даже потери военного билета.
Через проводницу я, движимый беспросветным отчаянием и мучаемый жестоким похмельем, предпринял ряд действий. В поезде начались поиски моих документов, тем более что прошел слух, что у бригадира поездной бригады, который сейчас спит, будто бы есть какой-то военный билет, не исключено, что мой. Нашел и матросов, волокших меня накануне, но они были не в курсе судьбы моих бумаг. А тут еще старики-вояки требуют мой военный билет вроде как в залог до того, как сдадут меня патрулю на ближайшей станции. А его нет у меня, вот смотрите – пустые карманы!
И еще я предпринял попытку сменить купе, дабы скрыться с глаз ненавистных уже и таких кровожадных вояк. Сестричка таковое купе быстренько отыскала, но мое переселение было самым категоричным образом пресечено ветеранами. Они в самом деле горели желанием отправить меня на цугундер.
Мрак, позор и тюрьма в придачу.
Спустя какое-то время я полез на свое место, в очередной раз предприняв попытку найти в белье хоть что-то, хоть какую-то бумажку, подтверждающую, что я это я. И – о чудо! – нашел. Это был всего лишь комсомольский билет, уже много месяцев не действительный, но зато с моей фотографией. Я слегка, самую малость, воспрял духом.
А чуть позже судьба мне щедро улыбнулась. Заглянув на багажную полку, я увидел самую сладкую на тот момент для меня картину. Поверх слоя пыли лежал, извиваясь змеей, мой кожаный дембельский ремень со стертой бляхой, а вокруг него осенними листьями рассыпаны мои документы. Все!
Жизнь потихоньку начала налаживаться.
О своей находке моим кровожадным воякам я докладывать не стал; у меня сложилось впечатление, что к этому времени они были склонны удовлетвориться свалившимися на меня несчастьями.
Потихоньку мы с ними худо-бедно нашли нечто вроде общего языка, но на московском перроне я постарался первым выскользнуть из вагона и на всей доступной мне скорости рванул в метро. Наверное, тут нужно сказать спасибо метрополитену имени В. И. Ленина.
Ну а кому ж еще?
С тех пор я с военными ничего крепче пива не пил. И не расстраиваюсь по этому поводу. Ну их, в самом деле. Существующие исключения измеряются не больше чем сто пятьдесят белой.
ВЫСОКИЕ ТЕХНОЛОГИИ.
Немало лет прошло с того случая, когда я напрямую столкнулся с военными технологиями в лице грузового автомобиля «Урал», но история эта не изгладится из моей памяти, наверное, никогда. И вообще то, что произошло тогда, во многом показательно и поучительно.
Дело было в самом начале девяностых годов прошлого века, место действия – небольшой город неподалеку от Москвы, куда мы с моим компаньоном по бизнесу приехали для того, чтобы провести переговоры на одном из местных предприятий и заодно отдохнуть от тягот коммерции. Были мы в этом городе не в первый раз, имелись у нас там кое-какие знакомства и деловые связи, так что приехали мы не просто так, а по предварительной договоренности. Но, как это частенько у нас случается, за один день переговоры завершить не удалось по причине отсутствия кого-то из необходимого для окончательного решения начальства, и мы решили продолжить их на следующий день. А поскольку днем нашего приезда была пятница, то следующим днем, когда можно было бы продолжить конструктивные переговоры, оказался, естественно, понедельник.
Дело происходило не то в девяностом, не то в девяносто первом году, а если кто не помнит, какая тогда была ситуация, рискну напомнить. Это было время тотального дефицита. В магазинах, даже столичных, не было практически ничего, кроме хлеба. На все товары – начиная от масла и заканчивая носками – были талоны, отоварить которые было реально далеко не всегда. А что уж говорить о провинции, которая вообще непонятно как пережила те лихие годы.
Словом, зная ситуацию не понаслышке, мы некоторым образом приготовились к ведению переговоров. Проще говоря, у нас с собой было. То есть в сумках у нас лежало штук шесть бутылок водки, из которых, как сейчас помню, половину составляла «Лимонная» – страшный дефицит в то время. Страшный!
Дело было в самом начале девяностых годов прошлого века, место действия – небольшой город неподалеку от Москвы, куда мы с моим компаньоном по бизнесу приехали для того, чтобы провести переговоры на одном из местных предприятий и заодно отдохнуть от тягот коммерции. Были мы в этом городе не в первый раз, имелись у нас там кое-какие знакомства и деловые связи, так что приехали мы не просто так, а по предварительной договоренности. Но, как это частенько у нас случается, за один день переговоры завершить не удалось по причине отсутствия кого-то из необходимого для окончательного решения начальства, и мы решили продолжить их на следующий день. А поскольку днем нашего приезда была пятница, то следующим днем, когда можно было бы продолжить конструктивные переговоры, оказался, естественно, понедельник.
Дело происходило не то в девяностом, не то в девяносто первом году, а если кто не помнит, какая тогда была ситуация, рискну напомнить. Это было время тотального дефицита. В магазинах, даже столичных, не было практически ничего, кроме хлеба. На все товары – начиная от масла и заканчивая носками – были талоны, отоварить которые было реально далеко не всегда. А что уж говорить о провинции, которая вообще непонятно как пережила те лихие годы.
Словом, зная ситуацию не понаслышке, мы некоторым образом приготовились к ведению переговоров. Проще говоря, у нас с собой было. То есть в сумках у нас лежало штук шесть бутылок водки, из которых, как сейчас помню, половину составляла «Лимонная» – страшный дефицит в то время. Страшный!