Куприянов Сергей. Хумор

   – Хочу!
   Он тут же связывается с дежурным, мол, забираю своего воина до двенадцати ноль-ноль, я убегаю за шинелью, и через пять минут мы с ним идем в клуб. По дороге я стараюсь побольше курить и дышать в другую сторону. Приходим в клуб, а там… Там не только гражданское население кино пришло смотреть, но и половина наших офицеров, включая высших! Во попал!
   Ну сели мы рядышком, я весь сеанс прилежно дышу в сторону, сеанс закончился, а через какое-то время я оказываюсь в родной казарме. Два увольнения за день! Такое только в сказке случается.
   Я бы не стал рассказывать эту историю, если бы она не имела продолжения.
   Через несколько месяцев у нас происходит ЧП – какой-то солдат напился и его на этом ловит командир. Далее следует гауптвахта и некое поражение в правах. В общем, как обычно. Мы этот эпизод мирно обсуждаем с моим начальником за партией в шахматы, и я выдаю тираду вроде того, что вот, де, лопух, попался. А я – помните? – полтора часа просидел рядом с вами в кино, и вы ничего не почувствовали. Мол, вот какой я молодец.
   И получил.
   – Да я чуть не задохнулся от твоего перегара!
   Ну какая тут может быть мораль, когда речь идет о воинском братстве и взаимовыручке? Подстраховал меня начальник да и себя тоже. Спасибо за науку, вот такая мораль.

НА ВОСТОК!

   Один мой хороший товарищ, назовем его Белов, читая эти записки, заметил, что, если им верить, то все такоепроисходит либо в армии, либо по пьяни. Я не мог с ним не согласиться, резюмировав, что происходящее по пьяни в армии далеко не исключение, взамен чего получил вот такую историю.
   Одна тысяча девятьсот девяносто первый год, май месяц. Тогда еще живой Советский Союз выводит из Германии свои войска. Лейтенант Белов, год назад окончивший военное училище, получает приказ возглавить один из караулов, сопровождающих эшелон с воинским имуществом, большая часть которого составляют машины с аппаратурой спецсвязи и средствами радиолокационного обнаружения. Все секретно.
   Погрузка в Германии проходила в страшной суете и спешке, что всегда сопровождается неразберихой и всяческими ошибками. То есть бардак. Загружали все – от оконных рас до бетонных столбов с колючей проволокой, потому что предупредили, что часть не просто передислоцируется на Дальний Восток, а фактически едет в чистое поле. Кстати, потом все это пригодилось, вплоть до последнего гвоздя.
   Это был, как говорят летчики и военные, крайний эшелон. Если выражаться языком гражданских, то последним из трех, на котором вывозилась матчасть данного воинского подразделения. Поэтому понятно, что в этот эшелон до самой последней минуты что-то подвозили, довозили, докладывали. Был там такой водитель литовец. Безотказный, хороший парень. Ночью его разбуди – «Надо!» – сядет и без слов поедет. Вот он-то и довозил последние крохи из места дислокации к эшелону на почти новом ЗИЛ-131. Мотался туда сюда как челнок, спал урывками. Но его с машиной оставили последним, потому что всю остальную технику уже поставили на платформы.
   Тепловоз уже гудит, караул уже в теплушке, последнее «прости», сопроводительные и путевые документы только что не закидывают в теплушку в тот момент, когда состав дергается, готовый тронуться с места. И трогается.
   Помните, наверное, документальные фильмы 1945 года, когда радостные воины-победители, возвращаясь домой, почти висят на таких перекладинах, перегораживающих вход в теплушки? Ну, здесь то же, только теплушка железная, немецкого производства. Ну, о ней позже.
   Состав трогается, и вдруг лейтенант Белов с ужасом видит, что записанный за его подразделением ЗиЛ, почти новый, числящийся во всех документах, во всех реестрах, остался стоять на немецкой земле. Эшелон уходит, а грузовик стоит! А ведь с тепловозом связи никакой нет, так что состав не остановить! Что делать?
   Ну а что тут сделаешь? Ничего. Как рассказывали оставшиеся, этот ЗиЛ от безысходности продали какому-то немцу, а деньги пропили. Так что на другой день многих, очень многих, в том числе офицеров, пришлось закидывать в брюхо Ил-76 как бревна. Я впервые услышал, что в самолете могут быть трехярусные нары, а вместо туалета обыкновенное ведро. Через двое суток и после двух посадок основной контингент личного состава части приземлился в Комсомольске-на-Амуре.
   Ну а «зилок»… Имелись в части два списанных ЗИЛ-147, старых, не на ходу. Позже, уже на родине, похимичили с документами, и новенький ЗИЛ-131 превратился в старый, ну и так далее. В общем, как-то обошлось.
   А некоторые добирались туда поездом аж двадцать двое суток.
   Сначала это был немецкий вагон для перевозки личного состава. Железная консервная банка с крохотной печкой-буржуйкой, которая ничего не обогревала. К счастью, ехать в нем предстояло меньше суток, но ночью было холодно до ужаса. Да к тому же сказывалось нервное напряжение последних суток, а то и недель, после которого наступил отходняк, как после долгой пьянки. Да еще за грузовик душа болит, в том смысле, что и машина была хорошая, и всыпать за нее могут по первое число, то есть, просто говоря, отдать под суд.
   Словом, дорога начиналась с неприятностей.
   На следующий день въехали на территорию порта и началась погрузка на паром. «Консервные банки», которые, наверное, и по сей день исправно бегают по европейским дорогам, оставили немцам, а вагоны и открытые платформы с материальными ценностями погрузили на борт. Поскольку эвакуация советских войск, больше похожая на поспешное отступление, шла уже давно, то здесь все было более или менее отработано. Сюда – подвижной состав, туда – состав личный, здесь – оружейная комната, тут – туалет и так далее, никаких забот, только выполняй команды. И еще наказы товарищей, в том числе старших.
   Дело в том, что офицеры и прапорщики, годами служившие в Германии, зачастую находясь там с семьями, потихоньку обросли хозяйством и кое-каким барахлишком. Аппаратура, одежда, мебель. Да мало ли чего можно было купить в благословенной по тем временам ГДР! Конечно, кое-что отправлялось и контейнерами, но офицеры знали, что нередко те контейнеры по дороге и пропадали, и вскрывались, в результате чего пропадали годами нажитые вещи, причем вещи хорошие, по тем временам в Союзе жутко дефицитные. Поэтому все кунги с совсекретной аппаратурой под завязку забиты офицерскими вещами, которые нужно сохранить. А уже тогда таможня лютовала на этот предмет. Но не была еще столь вооружена опытом и законами против контрабандистов.
   Лейтенанту Белову выдали кучу проволочек со свинцовыми пломбами, пломбир и приказ действовать.
   На практике это означало то, что каждый кунг нужно опечатать. Около двадцати открытых платформ вмещает в себя в два раза больше автомобилей. Считаем, сорок. Но не надо думать, что это означает всего лишь опечатать сорок дверей, ведущих внутрь. В каждом кунге есть несколько лючков и створок, через которые не то что потенциально – вполне возможно, это я вам точно говорю, проверено! – забраться внутрь. Или хотя бы заглянуть. Таким образом на каждой машине количество таких дыр может доходить до семи-девяти. Да пусть даже всего пять! Сорок на пять – это поставить двести пломб. За ночь! И ведь это не просто пройтись вдоль шеренги и двести раз клацнуть пломбиром. Это означает, что нужно залезать на платформы, слезать с них, проверять каждую щель и качество пломбы. Это значит, что нужно хорошо знать матчасть, ибо на разных типов кунгов, предназначенных под разную аппаратуру, лючки и створки разные, расположены в разных местах и вообще это труд еще тот, учитывая, что кроме всего перечисленного действовать приходилось в незнакомых условиях парома.
   Не без гордости за Советскую Армию скажу, что лейтенант Белов, с отличием окончивший военное училище и в совершенстве изучивший боевую технику, потомственный офицер, службу и армию не посрамил. Таможню прошли без сучка и задоринки; никто не решился вскрыть технику, напичканную совершенно секретной аппаратурой, которая не только способна опознавать самолеты в режиме «свой-чужой», но и обеспечивать связь высшего командного состава. Контрабандист родился! Но главное, спасено имущество товарищей, доверенное лейтенанту Белову, по сути, под честное слово. Это, надо полагать, сыграло немалую роль в уничтожении следов злополучного ЗИЛ-131.
   Пройдя советскую таможню, начали формировать эшелон.
   В сущности, костяк его уже был – те самые вагоны и открытые платформы с опечатанной, я бы даже сказал запечатанной (см. выше) техникой. Не хватало пустяка – теплушек. То есть жилья для караула. Нужно десять штук на состав.
   Офицеров построили, показывают – вон стоят пятнадцать штук. Можете выбирать. Вперед!
   Рывок на высоту с вражеским пулеметчиком наверху не происходил с такой скоростью и настойчивостью, как этот. Из пятнадцати единиц раздолбанного, прогнившего старья каждый стремился выбрать лучшее. Ведь в нем жить почти месяц! Мало ли что май на дворе. По армейским меркам месяц – это много. Это очень много, тем более когда ты отвечаешь за вверенный тебе личный состав.
   Полдня команда лейтенанта Белова приводила теплушку в порядок, воруя доски и гвозди по всей станции. Где-то, конечно, договаривались, выпрашивали, но слова «просить» в Уставах Советской Армии нет. Как нет и слова «подарить», «выменять» и «снизойти». А вот слово «обеспечить» имеется. Ну и обеспечивали, включая в это понятие все. Бардак!
   В теплушке получилось три отсека. В первом спальня с нарами и оружейной комнатой. Посредине печка с кухней, она же столовая. В третьей склад под провиант, где хранится запас харчей на месяц для всех десятерых, включая офицера – крупы, макароны, хлеб, тушенка, рыбные консервы и прочее.
   С паровозной бригадой отношения установили быстро, подбрасывая им тушенки и еще кое-чего из продпайка. На каждой станции, где останавливался эшелон, приходил с проверкой комендант, контролировать несение караульной службы. Но тут замечаний особых не было, к тому же даже комендантам ночами хочется спать под боком у жены или любовницы, а не шарить по проходящим составам. Что у него, других забот нет?
   Надо сказать, что семья лейтенанта Белова жила в Смоленске. И он сначала предположил, а потом узнал наверняка, что их состав этот славный город не только проедет, но и сделает там остановку. А чуть ли не в последний день ему, как и другим офицерам, выдали по пятьдесят марок – какая-то там доплата за пребывание за границей. И он все эти деньги потратил на подарки родственникам – жене, родителям, теще с тестем. В сущности, пустяки, но приятно. Платочек там, блузка, то, сё. А для молодого парня, год не видевшего семью, это, поверьте, очень важно. Получилась такая коробочка. Хорошая.
   С одного из полустанков он дозвонился домой и сказал, что состав такой-то будет в Смоленске – где именно неизвестно – в такой-то день и в такое-то время. Отец, его, подполковник, за год до этого вышел в отставку, но связей с военными не утерял и по своим каналам произвел уточнение времени и места.
   Десять, по сути ребят, включая офицера, лейтенанта Белова, в пути почувствовали определенную свободу и не очень утруждали себя соблюдением уставной формы одежды. Кроссовки или тапочки вместо сапог, спортивная олимпийка вместо кителя и тому подобное были, в общем, в порядке вещей. Естественно, это не красит командира, допустившего такую вольницу, но тут условия особые. Дорога! А этим много сказано. Постоянная смена впечатлений, многие возможности, большинство из которых иллюзорны, совместная работа по благоустройству, общие проблему, общий досуг и, наконец, замкнутость пространства и ограниченность общения делают свое дело. Жизнь она богаче любых, даже самых мудрых Уставов.
   Станция «Смоленск» имеет семь или восемь путей. На каком именно из них будет стоять отец – неизвестно. Поэтому личный состав получает приказ и описание человека, которого нужно высматривать и звать.
   Подъехали. Личный состав напрягся, как при поиске вражеского спутника. Означенный объект отсутствует напрочь!
   Лейтенант Белов принимает командирское решение – коробочку передать.
   Подхватывает означенный объект, из личных запасов берет две литровые банки пива импортного производства и бежит в голову состава, к тепловозу, с бригадой которого загодя были выстроены некие отношения.
   – Сколько стоим?
   – Пять минут.
   – Надо пятнадцать!
   Два литра баварского пива помогают заключить сделку на месте.
   Перескакивая через пути лейтенант несется к зданию вокзала, имея при этом вид, скажем так, полувоенный; синяя олимпийка, поверх нее портупея с пистолетом, ниже офицерские бриджи, заправленные в сапоги. Влетает в здание вокзала – народ шарахается. Такого чуда здесь еще не видели.
   Бегом вниз, к камерам хранения, чтобы оставить посылку в автоматической камере хранения. Только не надо забывать, что бравый офицер едет ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ! То есть у него в кармане ни одной русской копейки. Ни единой! А ведь ячейка срабатывает (в те времена) при попадании в нее пятнадцатикопеечной монеты.
   Он к дедку, обслуживающему камеру хранения ручной клади.
   – Отец! Дай пятнадцать копеек. Очень нужно! Пожалуйста!
   Дед оказался не то сильно заторможенным, не то последним жлобом. Мычит что-то, но мелочью делиться не спешит.
   – Да мне родителям посылку оставить!
   – Ну-у… М-м-м…
   А время-то идет. Лейтенант нервно глядит на часы. Летит!
   – На! – он кладет на стойку пять немецких марок. – Здесь в пятьдесят раз больше.
   Эх, сколько на цейтнотах и прочих форс-мажорах предприимчивый люд зарабатывает. И будет зарабатывать.
   Выкупив заветный пятиалтынный, лейтенант, находящийся без погон и многих других атрибутов воинской службы, находит свободную ячейку, соответствующую номеру его квартиры в Смоленске – голова работает как кварцевые часы, – набирает код, захлопывает дверцу и мчится наверх. Время еще есть. Мало, но все же.
   И он, в полуспортивной одежде и при оружии, выбегает в зал с воплем: «Дайте две копейки!».
   Представляете себе картину? Нет, просто возьмите паузу и представьте. Даже переложите все это на сегодня. На любой день своей жизни.
   Возьму паузу и расскажу ради этого свою историю.
   Пьянствовали мы как-то в ресторане. Кстати, примерно в то же самое время. Центр Москвы. Так получилось, что выпил я крепко. И, дабы проветриться, мы решили прогуляться пешочком. Глубокий вечер, если не сказать ночь. И черт меня дернул для, так сказать, освежения сунуть в рот жвачку. Наверное, у нее какое-то странная несовместимость с алкоголем. Она вдруг разом заклеила мне все. До того, что дышать было невозможно. Рот как смолой какой-то наполнен, горло как клеем схвачено. А находились мы как раз напротив здания тогдашнего ТАСС. Там еще двери стеклянные. Чувствую – всё. Помираю. Если сейчас не получу глотка воды… Ощущения как у утопленника. Счет идет буквально на секунды. Но где ночью в Москве можно было получить жидкость в те времена, когда не было такого раздолья киосков и ночных магазинов? Ответ – нигде!
   Есть телепатия, нет телепатии – пусть спорят без меня. Но то, что существует сила мысли – это непреложный факт.
   Я рванулся к этим самым дверям. Закрытым. Но стеклянным. За которыми в глубине холла сидел милиционер, перед которым рядом с телефонным аппаратом стоял графин с водой.
   Говорить я не мог – это точно. Жестикулировать? Ну, наверное. Истина в другом. Страж посмотрел как я распахнул дверь и, пока я летел к нему – а это метров десять, не меньше, – налил мне стакан воды и протянул!
   Я выпил два.
   Это факт и ему удивлялись немногочисленные свидетели. Как? Я не знаю. Но – спасибо! Иначе сдох бы я прямо у тех самых дверей, неподалеку от памятника, который, если посмотреть на него несколько сзади и левее его левого плеча, совершенно отчетливо держит в кулаке свой член.
   Так вот лейтенант Белов. Ему в минуту – это единица времени, а не оборот речи – накидывают пригоршню двушек. И он звонит домой с телефона-автомата.
   – Мама, это я!
   Мама в шоке.
   – Ты откуда?
   – С вокзала! Запоминай! Я все оставил в ячейке. Ее номер – номер нашей квартиры. Ее буква – первая буква нашей фамилии.
   Вокруг стоит народ и слушает. Толпа не толпа, но люди, исполнившие свой гражданский долг по отношению к защитнику Родины, интересуются. Со стороны железнодорожных путей раздается характерный звук, свидетельствующий о том, что состав вот-вот отправится. Время!
   – Дальше! Начало нашего телефона! Запомнила?!
   А народу все интереснее.
   – Где папа?
   – Дома. Он как раз собирается к тебе. Ты как?
   – Нормально! Всё, некогда. Пока!
   Судя по звуку, состав начинает движение. Время!
   В бешеном рывке лейтенант Белов достигает путей, по которым уже движется его эшелон, набирая скорость. Ясно, что, когда с ним поравняется его теплушка, состав так разгонится, что не запрыгнуть. И он влезает, рискуя покалечиться, на ближайшую платформу. Открытую.
   А ночь. Холодно. До родной теплушки вагонов пятнадцать, не добраться. Когда следующая остановка – неизвестно. Ночью? Или утром? Да и хрен с ним. Кое-как устроился, но ведь холодно – жуть. Хотя, вроде, и лето. Главное, не отстал.
   На его счастье минут через пятнадцать эшелон останавливается на сортировку. Белов спрыгивает на землю и идет пешочком до уже кажущейся родной теплушки. А там уже паника – лейтенант пропал! Майор Снегирев, назначенный начальником эшелона, оказавшийся в курсе произошедшего, вылупился на него.
   – Ты что, на машине догонял?
   Лейтенант Белов скромно пожал плечами.
   Что такое сортировка на горке? Для экономии времени и топлива отдельные вагоны и платформы не растаскиваются тепловозом, а их спускают с верхней точки горки с тем, чтобы стрелочники, переводя на нужный путь вагоны, таким образом формировали составы. Со стороны зрелище, может быть, и интересное, но тем, кто находится внутри теплушек, не до веселья, потому что подвижной состав, сталкиваясь буферами, создает такое сотрясение внутри, что всё, находящееся внутри, летит на пол – личные вещи, оставшийся в котелках суп, котлеты, вода, печка. Поэтому личный состав все это время занят тем, что ловит или удерживает вещи.
   Ну а отец Белова вскоре нашел его. Напряг своих знакомых, которые до этого неправильно проинформировали его о времени прибытия эшелона на станцию Смоленск – по их сведениям он должен был прибыть двумя часами позже, – и на этот раз те дали правильные данные.
   Эта встреча была такой, что Белов, давно уже не лейтенант, по сию пору вспоминает ее с волнением. Такие переживания, такие эмоции! Есть такой замечательный фильм «Отец солдата», в котором пожилой мужчина идет добровольцем в армию для того, чтобы найти своего сына, командира танка. В фильме они не встретились. Здесь же встреча состоялась. Вот такой это был накал эмоций. Даже сослуживцы, ставшие тому свидетелями, это почувствовали.
   Все, как известно, познается в сравнении. В том числе и выпадающие на долю человека тяготы. Как довольно скоро выяснилось, все, что происходило в пути до Уральского хребта – цветочки. До Урала, оказывается, все было хорошо. Культурная зона. На всех станциях освещение, люди интеллигентные, все вопросы решаются. После же хребта начались ягодки. На станции – одна-две лампочки, ничего, по сути, не освещающие, а лишь обозначающие собой наличие некого объекта. На каждой станции военный комендант инструктирует – там убили, там ограбили, там у часового отняли оружие. В караул выставляли уже по двое и без оружия – чтобы не отняли. Солдаты выходили с топорами, ломами, каким-то дубьем. И еще жара. Бойцы шалеют. Чуть ли не самой главной боевой задачей офицеров эшелона стало удержать солдат от пьянства.
   В пути лейтенант Белов, не теряя времени, загорал на открытой платформе. Притащил туда матрас, взял книжку и – получай, служивый, удовольствие. Солнце, ветерок обдувает. Хорошо.
   Как-то раз остановились у кукурузного поля. На нем стоит трактор «Кировец» и работает вхолостую. В кабине никого не видно. Эшелон стоит, трактор молотит двигателем. Время идет. Солнце палит. Лейтенант Белов лежит на матрасе, читает книгу. В кабуре пистолет – с ним он в пути не расставался.
   Вдруг на платформу лезет какой-то хмырь. Внаглую прет. Страшный до ужаса. Без глаза, на одной руке пальцев не хватает, грязный до черноты, зубов если только половина. Ну чистый упырь.
   – Командир, подари кепку.
   На Белове была так называемая афганка, в ту пору еще только появившаяся в армии.
   – Да пошел ты…
   – У-у, пистолет, – тянется хмырь к оружию.
   Но ничего, отбился. Отстоял, так сказать.
   Но дальше больше. Как говорится, чем дальше в лес, тем злее лесники.
   Приехали на товарную станцию Иркутска. Выставили караул – караульных ставили уже по двое, чтобы один прикрывал другого. Вечер. Время – одиннадцатый час. Майор Снегирев и лейтенант Белов стоят у теплушки, покуривая. После бесконечной поездной тряски хочется ногами почувствовать твердую землю.
   Вдруг со стороны поста крик: «А-ай! Помогите! Караул! В ружье!». И шум какой-то.
   Что оказалось. Группа пьяных мужиков перебиралась через пути, увидели солдат, и они им чем-то не понравились. Может, им вообще военнослужащие не по душе. Все вместе, хором, напали на бойцов. Избили одного, а второй сумел вывернуться и убежать. Вот он-то и кричал. За ним – человек шесть. Боец орет: «На нас напали! В ружье!».
   Лейтенант Белов дурным голосом командует: «Караул, в ружье!!!».
   Из теплушки выскакивают двое бойцов с автоматами, еще один ствол хватает майор да у Белова пистолет.
   «Стой, стрелять буду!».
   Белов один раз стреляет в воздух. Бегут. Второй раз. Пьяные бегут и чего-то орут. Разобрать можно было только слова переднего «Стреляй, власть зачтет!».
   Если судить по Уставу строевой и караульной службы, то происходит натуральное нападение на пост, так что можно открывать огонь на поражение. Но вот тут, именно в этот момент перед Беловым открылась дилемма – стрелять в живого человека или нет. Готов ты его убить? Видно, что и у остальных было то же самое. Вот он, перед тобой, нажимай на курок и убивай. И ведь времени на принятие решения – секунды. Не много секунд, не двадцать или сорок. Нет! Две, в лучшем случае три.
   Стрелять никто не стал.
   Диспозиция такая. Трое солдат – в том числе один запыхавшийся, с поста, – и майор внизу, на земле. Белов наверху, у края теплушки.
   Налетают эти шестеро, и начинается самая натуральная драка. Все перемешалось. Солдаты с майором автоматами как ломами орудуют, те руками-ногами. И темно же уже. Чем все это кончится – неизвестно. Но ясно, что ничем хорошим.
   И тут майор вскидывает автомат и пускает длинную очередь поверх голов.
   – Лежа-а-ать!!!
   Пули веером. Прожектор разбил, еще что-то. Уже по их теплушке лупит. Белов видит – автомат разворачивается к нему. Видать, заклинило товарища майора.
   – Стой!!!
   Помогло.
   Все – и нападавшие, и солдаты уже лежат носами в землю.
   По громкой связи, при помощи которой дают распоряжения на станции – многие это наверняка слышали – уже кричат:
   – Тут у нас стрельба. Давай милицию сюда!
   Кому кричат, зачем – непонятно.
   В общем, все не как в Уставе.
   – А вы чего лежите?! – это уже солдатам. – Встать!
   Встали, оружие взяли, всех шестерых взяли на прицел. Злые все. Майор злее всех. Ну, оно и понятно. Солдаты немного попинали лежащих.
   Быстро прибежали милиционеры из линейного отдела. Тоже злые, лихие ребята. Видно, такой местный менталитет. Эти били всех шестерых уже конкретно, дубинками своими. До полусмерти.
   Один из задержанных, не то самый трезвый, не то подогадливей оказался, понял, чем дело пахнет, не то самый отчаянный, приподнялся.
   – Братаны, ну ладно, чо вы? Все нормально, а? Отпустите, мы без претензий.
   Говорит и приподнимается.
   – Разошлись краями, лады?
   И вдруг вскакивает, отталкивает солдата и бежит. Майор вскидывает автомат и очередь ему в спину. Наповал.
   Потом приехали опера. Тоже злые. Ночь же и вообще ЧП. Один, не то армянин, не то азербайджанец, в модных ботинках на высоком скошенном каблуке, какие тогда делали в Ереване на знаменитой фабрике «Масис», запомнился особо. Один из задержанных вскакивает и орет:
   – Опять менты!
   Этот опер сбивает его с ног и этим модным каблуком уже лежачего по голове. Кровь, сопли полетели, еще что-то. Хруст. Страшное зрелище.
   Вскоре всех увезли.
   Разбирались – допрашивали, составляли протоколы, брали объяснения, созванивались – до утра, часов до десяти. Действия караула признали правильными и всех отпустили. Слава о героях летела по дороге впереди них. «Это вы там воевали?» – спрашивали. Приятно, черт побери.
   А на одной из станций им сказали, что через сутки на том же месте кто-то вырезал весь караул похожего эшелона и забрал оружие. Весь, до последнего человека. Кто-то отомстил.
   Приключения продолжаются.
   Надо сказать, что эшелон был составным, а не чисто военным, то есть вместе с армейскими вагонами и платформами имелись и вполне гражданские, причем некоторые имели свое сопровождение. В числе прочего имелись и так называемые «яшки» – так в то время, а может и сейчас тоже, звали грузы с Кавказа с сопровождением, главным образом с вином, в основном «Агдам». Один, два или три вагона забиты вином под завязку, бывало, что и в цистернах везли. Сопровождающие живут в крохотных выгородках, где едва хватает места чтобы поспать, остальное пространство забито товаром.