Куприянов Сергей. Хумор

   Спрашиваю, где здесь продают автозапчасти. Оказывается, всего ничего, пару километров. Там такой вагончик. Ну, в общем, вон там.
   Я рулю туда. Вон он, вагончик серебристого цвета, метров двести осталось. И вдруг моя машина глохнет. Все! Приехали. По инерции вырулил на обочину. Пятый час. Полная перспектива куковать тут до черт его знает чего. Впятером. Из них двое детей.
   До вагончика я дошел и обнаружил его закрытым. По случаю воскресенья они работали до трех, кажется.
   Вот представьте себе такую ситуацию в большом городе. Там «нет» означает только «нет» и ничего больше. Тупик. Безысходность. Но в маленьком городке не то! Нет, уважаемые, есть своя прелесть в провинции.
   На наше счастье павильончик был не один. Штуки четыре, кажется. И в одном из них торговали спиртными напитками. Эдакий перестроечный набор – пиво, ликеры, водка, чипсы. И продавщица – добрая душа! – сказала, что продавец запчастей, некий Петр, живет в одном из тех вон домов. Дома – три четырехэтажки белого силикатного кирпича. Квартира, кажется (я уже и не вспомню точно, но и не в этом дело) пятнадцать. Или шестнадцать. В общем, на третьем этаже, дверь слева.
   Рассказывать о том, как я летал по этим домам, выискивая неведомого Петра, которого вполне могло не быть дома, не стану. Не каждая легавая с таким азартом и настойчивостью ищет дичь, как я того парня. Кажется, я перезнакомился с половиной жителей тех домов, в том числе с молодыми людьми, прогуливающимися неподалеку.
   И нашел!
   Добрый Петр пошел со мной, отворил свой железный магазинчик и продал мне – на последние мои деньги – хороший сухозаряженный аккумулятор. И даже помог мне его поставить и убедился, что он работает.
   Спасибо тебе, Петр! В другой жизни ты будешь помощником своего апостольного тезки.
   Если вы подумали, что мои приключения на этом закончились, ошибаетесь.
   Подъезжали мы к дому уже в потемках. Надо бы фары включить, но – страшно. Моя даже новая батарейка этого не выдержит.
   Но доехали, доехали.
   Потом мой товарищ, великолепный автоэлектрик, много лет работающий по профилю, раза два пытался найти неисправность. Ни-че-го!
   На все предполагаемые диагнозы я покупал и покупал запчасти. Щетки генератора, высоковольтные провода, обмотка генератора, сам генератор. Впустую.
   И только спустя неделю, когда в собственный выходной он сумел уделить мне и моей машине побольше времени, он нашел неисправность.
   В трамблере проводок закреплен винтиком. М3. И этот винтик, зараза, выкрутился. Шляпка же его закрывала то, что провод попал на массу.
   Пятикопечныое изделие (по тем ценам) разорило меня рублей на семьсот и не знаю уж сколько забрало лет моей жизни.
   Ну не хотела моя машина туда ездить!

О БОЛЕЗНЯХ.

   Надо ж было такому случиться, что перед самой защитой диплома я заболел желтухой. По научному гепатит называется. Страшная, я вам доложу, болезнь. Да не я один, а маленький ребенок и жена тоже. Врач, который выявил у нас эту заразу, настаивал на немедленной госпитализации. Ну, семья отправилась в Первую инфекционную, а я до поры отказался – диплом же! Да и неделя или около того ничего, по сути, не решали.
   Как позже выяснилось, все лечение там состояло в том, что нельзя выходить на улицу, а какие-то специальные таблетки или уколы – увы! Даже передачи почему-то не принимали, хотя врачи нам прописывали есть побольше сладкого и пить «Ессентуки № 17». А где их взять? Магазина там в то время не было. Так вот мы, дураки дурацкие, спускали веревки, к которым наша родня привязывала сумки с передачами, которые мы и тянули на четвертый этаж. Причем все это видели! Ну да такая тогда была ситуация в стране, что очевидное находилось под запретом. Хоть бы выводили гулять, так и этого не было. Тюрьма-тюрьмой, только что врачи хорошие.
   Так вот, сразу после защиты диплома я с тубусом из-под чертежей и с «дипломатом», в костюме и при галстуке пришел ложиться, а мои однокурсники днем позже отправились отмечать это замечательное событие, в смысле защиту, в ресторан гостиницы «Россия». Эх!
   В первый день, нас, человека три или четыре новопоступивших, поместили в отдельную палату, что-то вроде карантина, откуда через некоторое время перевели в другие.
   Тот, кому доводилось лежать в больницах, знает, что первый день уходит на знакомство с, так сказать, коллегами, врачами и общей обстановкой. Не курорт, но куда деваться. Тем более что компания подобралась неплохая. Ну, общий треп и все такое, как говорится, смех сквозь слезы – нормально.
   На второй день, уже кое-как вжившись и освоившись, мы вдруг получаем нокаутирующий удар по нашим больным организмам. К нам в палату приводят троих ребят из какого-то интерната, где держат больных болезнью Дауна.
   Личности у всех троих, прямо скажу, сомнительные. Лица перекошены, в глазах пустота, одеты кое-как. Двое такие полненькие, с лицами-блюдцами, а третий…
   Его положили на койку рядом со мной. Тем двоим было лет эдак по пятнадцать, а этому где-то двадцать или побольше. Худой, высокий, с лошадиным лицом и лошадиными же зубами. И еще, помню, ботинки у него были такие, строительные, грубые, завязанные не на шнурки, а на проволоку. И еще он имел привычку скалиться. Страшно – не могу передать как.
   При виде его мы с моим товарищем – говорю так, потому что мы сразу почувствовали родственные души и несколько недель провели вполне довольные друг другом (никакого намека на цветные отношения, я это подчеркиваю!) – пошли покурить.
   Наверное, некоторая паника, охватившая меня, читалась на моем лице. Во всяком случае Яша начал здорово подшучивать, педалируя те самые страшные зубы, которыми этот парень, скорее всего, перекусывает свои «шнурки», а уж горло соседа-то – запросто. Да, есть люди, которые умеют подбодрить товарища.
   Наверное, Яше тоже не очень было до смеха, но я-то был рядом с этими зубами.
   Признаюсь, спать я ложился с большой опаской, наблюдая за манипуляциями раскручивания проволоки на огромных – размера сорок четвертого – ботинках и страшной ухмылкой, обнажающей неестественно большие зубы. Просто нечеловечески большие. Так, по сантиметру. И засыпал я тоже плохо. Точнее, долго не засыпал. Да черт его знает, что у него на уме с такими-то зубами! Кусковой сахар он грыз как халву.
   Но ничего, обошлось. Никого он не загрыз. И вообще оказался неплохим парнем, просто с внешностью у него было, мягко говоря, не то. И другие отклонения, конечно, были, но он оказался самым нормальным или, скажем так, адекватным из этой троицы.
   Боже, что вытворяли те двое, с застывшими тарелками вместо лиц и крохотными разнонаправленными глазками. Яша назвал их техническими мальчиками.
   Уж и не помню, были ли они братьями или так сдружились, скорее последнее, но держались они всегда вместе.
   Как-то сразу они влюбились в медсестру. Правда, хорошая была девушка, душевная.
   Ну как проявляет свои чувства условно здоровый человек? Заигрывает, глазки строит, презенты дарит, комплименты говорит, стремится уединиться. Сценарий в общих чертах известен. А как поступали технические мальчики? Причем оба сразу. Они хватали ее за руку и тянули к себе. В койку. Замечу, что силы у них хватало.
   Честно говоря, я не думаю, что у него, то есть у них обоих, были откровенно сексуальные намерения, в смысле полового акта. Но человекам хотелось нежности. Чтобы их поцеловали или еще что. Хотя бы по щеке погладили, что ли. Наверное, жилось им в том интернате ох как не сладко, если простое человеческое участие вызывало у них такую бурю чувств, которую они даже не могли сдержать. Да и не умели, полагаю. И на еду они набрасывались – это надо было видеть! Стоит ли говорить, что мы их баловали, подкармливали чем могли. Ведь им даже по веревке ничего не передавали. И медсестры тоже жалели. Но пугали те братцы их – будь здоров! Управиться с ними было сложно, и подчинялись, безоговорочно подчинялись, только одному человеку – той самой медсестре.
   Одна картина по сию пору стоит у меня перед глазами.
   Коридор в отделении был достаточно широкий, метра в три. Думаю, что он и сейчас такой. И вот как-то эти двое технических мальчиков, действительно повернутых на всякое действие, уселись посреди коридора так, что их приходилось обходить, нашли стык листов линолеума и, отогнув кусок, пошли копать вглубь. Как сказал Яша, клад искали. И что самое страшное, оторвать их от этого занятия было решительно невозможно! При любой попытке они поднимали такой шум, являли такую агрессию, что заставить их прекратить эти раскопки было просто нереально.
   Кажется, ситуацию спасла та самая медсестра. Ее чуть ли не из дома вызвали, чтобы она прекратила раскопки.
   Больные среди больных.
   Кстати, особо желающие находили способ сбегать из отделения и покупать водку. И это при пораженной печени, когда ни жирного, ни острого, ни тем более спиртного категорически нельзя. Смерть, только несколько отложенная. На месяцы или на несколько лет. Так что запретами мало что можно решить.

О БОЛЕЗНЯХ ВТОРОГО РОДА.

   Болезни бывают разные – заразные и как бы не очень. Недавно один ученый, занимающийся психическими болезнями, опубликовал статью, в которой утверждает, причем довольно категорично, что причина душевных расстройств как заболевания примерно та же, что и у гриппа. То есть вирусная. Или волновая. Помните, в школе учили про свет, который един в двух лицах, то есть имеет одновременно и волновую, и карпускулярную природу? Так с шизофренией. Словом, заразная эта штука. Кстати, я давно это подозревал.
   Дело происходило на заре перестройки. Нет, собственно к перестройке имени товарища М. С. Горбачева мой рассказ имеет мало отношения, хотя тогда немало если не откровенных психов, то не слишком уравновешенных граждан вдруг всплыли на поверхность. Просто я обозначаю исторический период, в который мне довелось поехать в командировку в Киев. Или теперь уже правильно говорить «на Киев»? Ведь стали же недавно вместо по-русски грамотного «на Украину» говорить и, главное, писать, «в Украину». Главное, что это была моя первая поездка в этот славный город, поэтому я немного волновался. Главным образом потому, что опасался, что не смогу преодолеть там языковой барьер, который был у меня, например, в Каунасе, где я уже на второй день научился объясняться жестами, чем очень выгодно отличался на фоне нашей русскоговорящей туристической группы, причем порой очень громко говорящей, что, видимо, и служило причиной того, что продавщицы в магазинах их не замечали и не понимали. Особенно обидно это бывало в винных отделах, где, по сравнению с Москвой, в то время было поразительное разнообразие напитков.
   Но мои опасения оказались напрасными. Когда на Крещатике я услышал, как две явно местные дамы чешут на великом и могучем, как-то сразу успокоился. Заволновался я позже, когда попытался устроиться в гостиницу. На том же Крещатике.
   Унылые граждане, расположившие неподалеку от стойки администратора, многие с чемоданами и объемистыми сумками, свидетельствовали о том, что мест нет. Но я таки попытал счастья, попробовав договориться с дамой за стеклом, что, естественно, закончилось ничем, как и можно было предполагать. Более того, я получил от нее информацию, что вон тот гражданин – следовал кивок в сторону мужчины с чемоданом – кукует тут уже вторые сутки (или третьи?). И вообще тут присутствует живая очередь.
   Мне хватило нескольких минут, чтобы понять, насколько тут жесткая конкуренция за койко-место. На моих глазах некто подошел к стойке с ключами, так сразу трое кинулись к нему с вопросом, не освобождает ли тот номер! Оказалось, что гражданин просто уходит из гостиницы по делам. На время. То есть вернется. И, опять же то есть, облом.
   Я занял очередь и вышел на улицу покурить. Ясно, что ловить тут нечего, но, в принципе, ночку можно и переночевать в холле; у меня же законное место в очереди! Настоящим пропуском в гостиницу это не назовешь, но хоть что-то. То есть ситуация не так уж и безнадежна. А поскольку командировка у меня короткая, всего дня три, то перетерпеть, в принципе, можно. И, в принципе, у меня был запасной ход. В Киеве уже несколько лет жила моя одноклассница, вышедшая замуж за местного военного. Так что на край выход вроде бы был.
   Не успел я докурить свою московскую сигарету, как ко мне подваливает некий гражданин. Мол, командировочный? Закурить дашь? Услышав два моих «да», он приступил к следующей фазе операции. Уже по-свойски сообщил, что в этой гостинице устроиться практически не реально, если нет брони.
   Брони у меня не было. Но, как выяснилось за сигареткой, был вариант. Есть тут одна ведомственная гостиница, вполне приличная, хотя и не люкс, в которую селят, если ты говоришь администратору, что ты приехал на их предприятие. Сейчас уж и не вспомню, как оно называется, так что пусть будет «Восток». Или п/я 007. Но для этого нужно передать моему незнакомцу червонец.
   Я заинтересовался, хотя и осторожно. Ведь такой обманет, а потом ищи его со свистком. Найти кидалу, тем более в чужом городе, было не реально в принципе. Так было и так есть. То есть с десятью рублями можно было проститься запросто, получив взамен ненужную проблему и потерю времени, которую можно было бы использовать для устройства в другую гостиницу. Карту города с обозначением современных ночлежек я купил в аэропорту. Да и пароль был какой-то неубедительный.
   Опущу подробности, при помощи которых я удостоверился в благонадежности агента, но мой червонец с профилем Ильича перекочевал в его карман. А я отправился в ту самую гостиницу.
   Сказать честно, я порядком удивился, когда меня там поселили. Не люкс, обычный четырехместный номер, даже без удобств, но зато своя койка, стол с графином и радио на стене. Пару ночей переночевать можно, а больше мне и не надо.
   К вечеру номер, до этого пустой, если не считать меня, заполнился. Это я выяснил после того, когда сходил пообедать, созвонился с предприятием, куда я, собственно, и прилетел, и позвонил своей бывшей однокласснице. Просто так, от нечего делать. Тоскливо одному в чужом городе. На галушки я не очень рассчитывал, но хоть так, пообщаться.
   Бог мой! Тогда я понял, что мои смутные надежды на приют были более чем неосновательными. Я нарвался на тещу. И подвергся форменному допросу. Похоже, что непорочную честь своей невестки она блюла крепче, чем иной командир знамя своего полка. Кстати, муж ее был офицером, много старше ее.
   Вечером, уже в темноте, вернувшись в номер и познакомившись с новыми жильцами, я захотел пить. Для этого на столе имелся графин с водой и перевернутые вверх дном стаканы на стеклянном подносе. Советский стандарт сервиса. Днем я лично видел, как работница ведомственной ночлежки их мыла, поэтому взял один из них без опаски. Налил из графина, поднес к губам, отхлебнул… О, ужас!
   В то время я после болезни не пил, в смысле спиртного, совсем, чем неприятно выделялся в компаниях. А тут вдруг понял, что у меня во рту водка. То бишь горилка. На вид вода, а на вкус – ОНА! И что делать трезвеннику?
   В секунду я взлетел на подоконник, распахнул форточку и выплюнул жидкость наружу. Простите, мужики! Простите. Так было. Но из песни слова выкидывать просто неприлично. Поэтому пишу как есть. То есть, как было.
   Поболтав с мужиками и слегка познакомившись, улегся спать. Перелет, нервотрепка, недосып, словом, устал.
   Утром я проснулся от звука радио. Никому из нас не пришло в голову выдернуть штепсель приемника из розетки, потому что радиоточка молчала. И почувствовал, что схожу с ума. Или уже сошел.
   Накануне вечером один из моих соседей, едва познакомившись и узнав, что я из Москвы, попросил меня приобрести одно редкое лекарство для него лично, которое сейчас, насколько я понимаю, можно купить достаточно свободно. У него было какое-то тяжелое заболевание костей, так что без церебролизина ему было просто не жить. И так он это все рассказал, что я проникся и почти пообещал, хотя прямого доступа к лекарствам у меня не было, но имелась знакомая заведующая аптекой.
   Итак, утро. Радио.
   Я еще сплю – время-то раннее, – но сквозь сон слышу. Отдельные слова вроде знакомы, то есть все родное, но общий смысл фраз от меня как-то ускользает. Да что там! Я вообще не понимал, о чем идет речь.
   Все это длилось, полагаю, не больше нескольких секунд, ушедших на то, чтобы я выбрался из своего сонного состояния. Но ужас, который я испытал в эти секунды, передать невозможно. Да вы сами представьте себе. Даже затрудняюсь с чем сравнить. Есть одно слабое подобие того моего состояния.
   Известно, что бандиты, общаясь со, скажем так, небандитами, часто намеренно строят свои фразы так, чтобы человек ничего не понял. То есть такая как бы феня. И при этом разговор идет напряженный, содержательный и очень важный лично для объекта, то есть для лоха. Тот в такой ситуации вынужден делать одновременно несколько вещей, в том числе вести диалог, то есть хоть как-то отстаивать свои позиции, и понимать, о чем вообще идет речь. Что, согласитесь, весьма затруднительно, когда с тобой говорят на полуиностранном языке. Этим же еще грешат многие ученые, преподаватели и литературные критики. Ну что вам скажет такая фраза, как «Либидо, как информационное поле, может очень много дать в смысле приложения к типовым полям субъекта, о которых мы сейчас ведем с вами речь, а именно как харизмиоплат личности, находящейся под воздействием суггистивного влияния»? Да ровным счетом ничего! Чувствуешь себя дундук дундуком. То есть идиотом в квадрате. Была у меня в школе учительница по физике. Нормальная такая тетка, не злобная, несколько лет нас учила, да так, что я понял, что Энштейном мне не стать ни за что и никогда. Ну не понимал я ни хрена. То есть как бы понимал, но суть не улавливал. Ну и заучивал, зазубривал всякие формулы, чтобы ответить на уроке или решить задачку. А однажды она приболела. И ее заменил другой учитель. На недельку. И всю ту тягомотину, в которой я годами не мог разобраться при помощи иксов и всяких понятий, он объяснил мне и не только мне, за один урок. Русскими словами, без иксов и басов. И были, были у меня такие примеры.
   Но тут другое.
   Я уже чувствовал, что схожу с ума. Я перестал понимать человеческую речь! Все, конец. Страшно – до жути! И, главное, не дома, где хоть какая-то поддержка есть. Хоть с ложечки есть кому кормить, «утку» подкладывать.
   Сильное, доложу я вам, сограждане, ощущение. От одного его можно с ума сойти. Вихрь мыслей и чувств, прогноз и диагноз в одном флаконе.
   Только секунды спустя я понял, что происходит на самом деле.
   Радио вещало на украинском.
   Когда я это понял, чуть не описался от облегчения.
   Здоров! И перспектива с «уткой» и сиротской ложечкой с куриным бульоном отступила.
   Вот вам и феня.
   А мораль? Ну что мораль. Вспомнил я того «агента» на Крещатике. Не кинул он меня? Не кинул. Ну и я этому больному нашел лекарство и выслал. Деньги он мне вернул по почте. И еще ящик грецких орехов прислал. Надеюсь, он и по сей день жив и здоров. Я на самом деле люблю Украину. Нет, не землю-чернозем или какие-то там стены, но людей. Надеюсь, тот мой безрассудный с точки зрения бизнеса поступок зачтется мне ТАМ.
   Самое смешное, что то, о чем велись переговоры на уровне министерств, удалось мне решить на складе за две минуты. Высокие договаривающиеся стороны слишком часто не видят, что творится у них под ногами. Ковры мешают, что ли?

ПРО ОБУВЬ.

   Некоторое время я работал слесарем на заводе, изготавливающем ракеты. Секретность и все такое – жуть. Если в каком-нибудь НИИ на проходной в те времена сидели пожилые тетки, вряд ли способные на что-то большее, чем кляузничать да в лучшем случае заорать, то там – здоровенные мужики с пистолетами на поясе. И шерстили нас, грешных, будь здоров. Но при всем при этом большинство рабочих пило просто безбожно. Выйти в обед из проходной, принять стакан водки, а потом забежать в пивнушку рядом, где народу не протолкнуться – практически норма. А после работы повторить – просто святое. От проходной до пивнухи ходу минут пять, и в соответствующее время суток там было не протолкнуться. То есть народу не просто много, а битком, как в общественном транспорте в час пик. Кстати, зарабатывали на заводе очень прилично. Но и пропивали тоже.
   Делали мы там так называемые отсеки. То есть части корпусов для ракет. Такого строгого ОТК (отдел технического контроля) как там я больше никогда не видел. И – план, план, план.
   Был у меня такой случай. Работали мы сдельно. То есть никакой гарантированной зарплаты или почти никакой. Так, минимум. Как-то работы у меня не было. Ну, это нормальная практика, которая происходит и по сей день для того, чтобы несчастный соглашался на любую, даже саму дешевую работу, дабы заработать хоть что-то. Старые рабочие на дешевую работу не соглашались, брали только самые выгодные заказы, а дешевку брали только тогда, когда другого не было.
   Я молодой был, впечатлительный, как-то расстроился – чего же я домой-то в получку принесу, болтаюсь неприкаянно, когда все работают. И тут перед обедом один опытный, старейший рабочий цеха предлагает мне в обед вместо столовки сходить «тяпнуть». Ну, мне на сегодня все равно делать нечего, так что почему бы и нет. Да и лестно. Не а бы кто тебя приглашает сообразить, а ветеран!
   Пошли, тяпнули – Семен налил себе побольше, хотя скидывались поровну, да еще пивка прицепом пустили. Вернулись обратно – настроение на высоте. Душа ликует. Действовать хочется! Только делать мне нечего. Вот и вызвался я помочь своему товарищу посверлить «обруча» на его изделии.
   На практике делается это так. Кусок трубы, которая в будущем станет частью корпуса боевой ракеты, изготавливается из двух практически одинаковых половинок, то есть зеркальных, которые крепятся такими обручами, вставляемыми изнутри (тира бочки, только у бочки обручи снаружи). А в них уже просверлены дырочки. Их много, штук, наверное, шестьдесят в каждом обруче. Сначала рассверливаются три или четыре, в них вставляются заклепки, так получается труба, а потом все остальные рассверливаются и клепаются.
   Работали мы пневматическим инструментом. Что это такое на практике? Когда ты залезаешь в эту трубу, чтобы изнутри сверлить, в лицо тебе летит стружка – в глаза, в волосы, за шиворот. Терпеть такое невозможно. Поэтому при известном навыке все сверлят на ощупь. В сущности, ничего сложного, если рука набита. У меня она была набита.
   Стало быть, сверлю я. Тырк-тырк-тырк. Идет дело. И вдруг чувствую, что очередной тырк дался мне как-то уж очень легко. Гляжу – мама дорогая! Я просверлил мимо. То есть просто пропорол корпус. И не кофеварки какой-нибудь – ракеты! Выходит, я не только своего товарища подвел, за которым этот номерной блок записан, но и… В общем, тюрьма по мне плачет и ручкой манит. А в лучшем случае придется возместить стоимость. Сколько – я даже думать не хочу. Много.
   Хмель из меня, надо думать, вышибло сразу. Кстати, с того случая я на работе никогда не пил. Никогда. За исключением, конечно, коллективных мероприятий.
   Что делать? К кому бежать сдаваться и вообще? К счастью, ума хватило по начальству не идти. Сначала к своим. Мол, мужики, подскажите как и что. И вообще просветите.
   Был у нас один хороший малый, Виктором звать. К тому времени он уже несколько лет в цехе проработал, вроде как сторожил, хотя были у нас и такие, как тот же Семен, которые, кочуя из цеха в цех, оттрубили на заводе лет по двадцать с лишним. Скряги, надо сказать, жуткие. Сделка, в смысле, сдельная зарплата, такому превращению очень способствует. И все пили. Исключений этому я практически не знаю.
   Так вот Виктор. Первое, что он мне посоветовал, это не суетиться и не поднимать шум, а для начала просто взять и заменить один лист, ту самую половинку отсека. Ну, это возможно, они у нас на стеллаже рядышком лежат. А с запоротым-то что делать? Потом покажу.
   Ну, потом так потом.
   Поменял я половину обшивки, но больше мой товарищ к работе меня не подпускает. И правильно, скажу я вам, делает.
   Кое-как дождался вечера. А без дела да на нервах время ох как долго тянется. Часов в пять наше начальство стало расходиться. Начальник цеха, мастер, ОТК, инженер и прочие. И что делает Виктор? Просто берет этот брак и режет его такими здоровенными ножницами на квадратики величиной так с ладонь, а потом все это велит мне выбросить в контейнер со стружкой.
   Я в недоумении. Пропаганда в советское время была сильна, про Знатоков всяких с Джульбарсами фильмов я насмотрелся в избытке, найдут ведь как пить дать. Как тогда? А если вдруг кто заметит? Преступление же!
   – Забудь, – посоветовал мне Виктор. – И никому не говори.
   Мудрый был человек. И опытный. Никто ничего не заметил.
   Но все это я к чему? Не потому, чтобы побахвалиться своей мнимой крутизной или там какой-то необыкновенной находчивостью. А к тому, чтобы дать почувствовать атмосферу цеха. Чтобы подвести к истории об истинном герое этого повествования, чтобы рассказать о Степане.
   Степан был у нас сварщиком. Классным, надо думать, специалистом. Аргонная сварка, точечная сварка – какая угодно. Вообще-то сварщиков у нас было два, но если что сложное или срочное – это к Степану. И мужик он был хороший, незлобивый и не жадный.
   Про наше ОТК я уже упоминал – звери. С увеличительным стеклом шов принимали. Ни единой раковинки быть не должно, никакого лишнего наплыва или наоборот утоньшения. А шов-то с метр длиной. На одном отсеке их четыре. Точнее два, но как бы это сказать, кольцевых. Словом, работа ювелирная. И требования к ней – жесткие. Ну, начнем с того, что место сварки требуется обезжирить, для чего Степану выдавался спирт. Если не ошибаюсь, то литра четыре в месяц.